Летописи Белгариада (№3) - В поисках камня

– Она не разрушена, как другие.

– Я стараюсь ее сохранять. Зайдем?

Гарион спрыгнул с лошади.

– А где дверь? – спросил он.

– Здесь. – Волк указал на большой камень в круглой стене.

Гарион посмотрел с сомнением. Господин Волк встал перед камнем.

– Это я, – сказал он. – Откройся.

Импульс, который Гарион почувствовал при этих словах, был какой-то вполне обыденный, домашний, говоривший, что сопровождающееся им действие настолько вошло в привычку, что давно не удивляет. Камень послушно повернулся, за ним оказался узкий, неправильной формы дверной проем. Жестом показав Гариону идти следом, Волк протиснулся в дверь и оказался в темном помещении за ней.

Гарион пролез вслед за ним и увидел, что башня внутри вовсе не полая, как представлялось ему снаружи, а почти сплошная, только в середине находится винтовая лестница.

– Пошли, – сказал Волк, ступая по стертым каменным ступеням. – Осторожней здесь, – сказал он уже на полпути вверх, показывая на ступеньку. – Камень качается.

– Почему ты его не укрепил? – поинтересовался Гарион, переступая через ненадежную ступеньку.

– Никак руки не дойдут. Он уже давно качается. Я так привык, что всякий раз, оказываясь здесь, забываю его закрепить.

Комната наверху башни была круглая, и в ней царил страшный беспорядок. На всем лежал толстый слой пыли. В разных концах комнаты стояли несколько столов. На них вперемешку лежали свитки и листки пергамента, странного вида инструменты и модели, камни и куски стекла. Здесь оказалось даже два птичьих гнезда; на одном лежала палка, так хитро изогнутая и скрученная, что Гариону никак не удавалось проследить ее изгибы. Он повертел ее в руках, пытаясь разобраться.

– Что это, дедушка? – спросил он.

– Это игрушка Полгары, – рассеянно отвечал старик, оглядывая темную комнату.

– А для чего она?

– Чтобы Полгара не плакала. У этой штуковины всего один конец. Полгаре потребовалось пять лет, чтобы понять это.

Гарион с трудом оторвал глаза от привлекательной деревяшки.

– Какая жестокость по отношению к ребенку.

– А что мне оставалось делать? – отвечал Волк. – В младенчестве она кричала на редкость пронзительным голосом. Белдаран, та была очень тихой, всем довольной девочкой, а вот твоей тете вечно что-то не нравилось.

– Белдаран?

– Сестра-близнец твоей тети. – Голос у старика сорвался, и он некоторое время печально смотрел в окно.

Наконец он вздохнул и обернулся.

– Надо бы мне здесь немного прибраться, – сказал он, глядя на пыль и беспорядок.

– Давай я помогу, – предложил Гарион.

– Только осторожней, не сломай ничего, – предупредил старик. – Некоторые из этих вещей я делал столетиями. – Он заходил по комнате, останавливаясь возле столов. Какие-то предметы он брал в руки и ставил обратно, иногда предварительно сдув с них пыль. Порядка от этого не прибавлялось.

Наконец он остановился перед большим, грубой работы креслом. Верх спинки был исцарапан так, словно за него часто хватались сильными когтями. Старик, опять вздохнул.

– Что случилось? – спросил Гарион.

– Это насест Полидры, – сказал Волк. – Моей жены. Она сидела здесь и наблюдала за мной – иногда годами, особенно под конец.

– Насест?

– Она предпочитала совиное обличье.

– А-а... – Гарион как-то никогда не думал, что старик был женат, хотя иначе и быть не могло, раз тетя Пол и ее сестра – его дочери. Во всяком случае, связь между совами и таинственной женой объясняла предпочтение, которое тетя Пол питала к этому обличью. Гарион понимал, что обе женщины, Полидра и Белдаран, имели самое прямое отношение к его появлению на свет, но вопреки какой бы то ни было логике обижался на них. Они делили с его тетей и дедом отрезок жизни, о котором ему самому никогда-никогда не узнать.

Старик поднял кусок пергамента и вытащил из-под него странного вида устройство со стеклышком на одном конце.

– Я-то думал, что потерял тебя, – сказал он устройству, ласково притрагиваясь к нему. – А ты все это время был под пергаментом.

– Что это? – спросил Гарион.

– Прибор, который я сделал, пытаясь понять причину гор.

– Причину?..

– У всего есть своя причина. – Волк поднял прибор. – Вот погляди... – Он оборвал фразу и поставил прибор на стол. – Слишком сложно объяснять. Кроме того, я не уверен, что вспомню, как он работал. Я не трогал его с тех пор, как в Долину пришел Белзидар. Тогда мне пришлось оставить свои исследования и заняться его обучением. – Старик посмотрел на пыль и беспорядок. – Бесполезно, – сказал он. – В конце концов пыль попросту осядет снова.

– До прихода Белзидара ты жил здесь один?

– Здесь был мой повелитель. Вон там его башня. – Волк указал в северное окно на высокое, стройное каменное строение примерно в миле от них.

– Он и впрямь находился здесь? – спросил Гарион. – Я хочу сказать, не только его дух?

– Да он действительно обитал здесь. Это было до того, как боги ушли.

– Ты всегда жил здесь?

– Нет. Я пришел сюда, ища, чего бы украсть; впрочем, я думаю, это не совсем так. Мне было тогда примерно столько же лет, сколько тебе сейчас, и я умирал.

– Умирал? – удивился Гарион.

– Замерзал до смерти. За год до того я после смерти матери ушел из родной деревни и первую зиму провел в шатрах безбожников. Они были тогда уже очень стары.

– Безбожников?

– Алгосов – вернее, тех, кто не пошел за Горимом на Пролгу. Дети у них больше не рождались, и меня они приняли с радостью. Языка их я тогда не понимал, их неумеренная нежность меня раздражала, поэтому весной я убежал. В начале следующей зимы я собрался назад, но недалеко отсюда меня застигла метель. Я лег у подножия башни моего повелителя и собрался умирать – тогда я не знал, что это башня. Так мело, что она показалась мне просто грудой камней. Насколько помню, я тогда очень себя жалел.

– Воображаю. – Гарион вздрогнул, представив себе одиночество и близость смерти.

– Я скулил, и звук этот потревожил моего повелителя. Он впустил меня – скорее, желая утихомирить, чем по какой-либо иной причине. Как только я оказался внутри, я стал искать, что бы мне стащить.

– А он вместо того сделал тебя чародеем?

– Нет. Он сделал меня слугой – рабом. Я отработал на него пять лет, прежде чем узнал, кто он такой. Кажется, временами я ненавидел его, но исполнял его приказания – почему, не знаю. Последней каплей было, когда он приказал мне отодвинуть с его дороги большой камень. Я выбивался из сил, но сдвинуть не мог. Наконец я достаточно разозлился, чтобы сдвинуть его разумом, а не руками. Этого повелитель, конечно, и ждал. После того дела у нас пошли лучше. Он изменил мое имя – Гарат – на Белгарат и сделал меня своим учеником.

– И последователем?

– Это произошло несколько позже. Мне еще многому пришлось научиться. Впервые он назвал меня своим последователем, когда я пытался понять, почему некоторые звезды падают, – а сам он тогда работал над круглым серым камнем, который подобрал на берегу реки.

– А причину ты понял? То есть почему звезды падают?

– Да. Это совсем не сложно. Тут все дело в равновесии. Мир, чтобы вращаться, должен иметь некий определенный вес. Когда вращение замедляется, падают несколько звезд. Их веса оказывается достаточно.

– Никогда об этом не думал.

– Я тоже – до определенной поры.

– Камень, который ты упомянул. Это был...

– Око, – подтвердил Волк. – Пока повелитель его не коснулся, он оставался самым обычным камнем. Как бы там ни было, я познал тайну мировой воли – в конце концов, не такая уж это и тайна, – или я тебе уже это говорил?

– Кажется, да.

– Наверное. Я иногда повторяюсь. – Старик взял в руки пергаментный свиток, посмотрел на него, потом положил на место. – Сколько всего начато и не закончено. – Он вздохнул.

– Дедушка?

– Да, Гарион?

– Это... то, что в нас... как много с его помощью можно сделать?

– Все зависит от твоего разума, Гарион. Более сложный разум способен совершать более сложные действия. Совершенно очевидно, что сила эта не в состоянии сделать то, чего не может вообразить направляющий ее разум. Потому мы и стараемся познать больше – чтобы расширить возможности своего разума и полнее использовать нашу силу.

– Разум у каждого свой, не такой, как у других. – Гарион с трудом пытался что-то осмыслить.

– Да.

– Не означает ли это, что наша... то, что у нас есть, – он избегал слова «сила», – тоже у каждого разная. Иногда ты что-то делаешь сам, а иногда поручаешь тете Пол.

Волк кивнул.

– В каждом из нас это разное. Кое-что можем мы все. Например, все мы можем двигать предметы.

– Тетя Пол называет это теле... – Гарион замялся, позабыв слово.

– Телепортация, – закончил Волк. – Перемещение чего-либо в пространстве. Это самое простое – и обычно все делают это первым. И шума от него больше всего.

– Об этом она мне говорила. – Гарион вспомнил раба, которого вытащил из реки в Стисс Торе, – раба, который потом умер.

– Полгара может делать то, чего не могу я, – продолжал Волк. – Не потому, что она сильнее меня, но потому, что мыслит иначе. Мы не знаем в точности, что именно может каждый из нас, поскольку не знаем, как работает наш мозг. Ты с легкостью делаешь то, на что я не посмел бы и замахнуться. Может быть, оттого, что не сознаешь, насколько это сложно.

– Я не понимаю, о чем ты.

Старик пристально посмотрел на него.

– Может быть, ты и впрямь не понимаешь. Помнишь сумасшедшего монаха, который напал на тебя в деревне на севере Толнедры, вскоре после того, как мы выехали из Арендии?

Гарион кивнул.

– Ты исцелил его от безумия. Это означает, что в момент исцеления ты должен был до конца понять природу его болезни. Это исключительно трудно, а ты сделал это, даже не задумываясь. И потом, конечно, жеребенок.

Гарион взглянул в окно на малыша, резвившегося на лугу рядом с башней.

– Жеребенок был мертв, но ты заставил его дышать. Чтобы сделать это, надо понять природу смерти.

– Это была стена, – объяснил Гарион. – Я всего лишь прошел сквозь нее.

– Значит, дело в другом. Видимо, ты способен зрительно представлять очень сложные понятия в виде очень простых образов. Это редкий дар, но в нем заключены некоторые опасности, о которых тебе не мешало бы узнать.

– Опасности? Какие именно?

– Не упрощай чересчур. Вот пример: если человек мертв, значит, на то есть причина – скажем, в груди у него торчит меч. Если ты вернешь его к жизни, он немедленно снова умрет. Как я уже говорил, мочь что-либо – еще не повод это делать.

Гарион вздохнул.

– Боюсь, у меня уйдет на это слишком много времени. Я должен научиться владеть собой, должен узнать, чего делать не могу, чтобы не убить себя в попытке совершить невозможное, узнать, что я могу и что из этого мне следует делать. Лучше бы этих способностей у меня не было.

– У каждого из нас временами возникает такое желание, – сказал старик. – Однако решать не нам. Мне нравится далеко не все, что приходится делать, да и тете твоей тоже, но дело наше важнее нас самих, вот мы и делаем что положено, хотим того или нет.

– Что, если я скажу сейчас: «Нет. Не буду»?

– Ты, конечно, можешь это сказать, но ведь не скажешь?

Гарион опять вздохнул.

– Нет, – сказал он, – наверное, не скажу.

Старый чародей обнял мальчика за плечи.

– Я догадывался, что ты смотришь на все это так, Белгарион. Подобно нам всем, ты вынужден подчиниться.

Как всегда, при звуке другого, тайного, имени, по телу Гариона пробежала дрожь.

– Почему вы все упорно хотите называть меня так?

– Белгарион? – мягко спросил Волк. – Подумай, мальчик. Я столько беседовал с тобой в эти годы и столько тебе рассказал. И вовсе не потому, что мне нравится звук своего голоса.

Гарион задумался.

– Ты был Гарат, – медленно проговорил он, – но Олдур изменил твое имя на Белгарат. Зидар был сперва Зидаром, потом Белзидаром, а потом вновь сделался Зидаром.

– А на языке моих предков Полгара была просто Гарой. «Пол» все равно что «Бел». Единственная разница, что она женщина. Ее имя происходит от моего – потому что она моя дочь. Твое имя тоже происходит от моего.

– Гарион – Гарат, – сказал мальчик. – Белгарат – Белгарион. Все сходится.

– Естественно, – отвечал старик. – Я рад, что ты это заметил.

Гарион широко улыбнулся в ответ. Тут ему пришла в голову еще одна мысль.

– Но я ведь еще не совсем Белгарион?

– Не совсем. Тебе еще предстоит им стать.

– Тогда, думаю, мне лучше начать прямо сейчас, – сказал Гарион не без горечи. – Раз у меня нет выбора.

– Я предполагал, что ты рано или поздно образумишься, – сказал господин Волк.

– А тебе никогда не хотелось, чтобы я снова стал Гарионом, а ты – старым сказочником, забредшим на ферму Фолдора, и чтобы тетя Пол, как прежде, готовила на кухне ужин, а мы бы прятались под стогом с бутылкой, которую я для тебя стащил? – Гариона захлестнула мучительная тоска по дому.

– Временами, Гарион, временами, – согласился Волк, глядя вдаль.

– Мы никогда не вернемся туда?

– Тем же путем – нет.

– Я буду Белгарион, ты – Белгарат. Мы никогда не станем прежними.

– Все меняется, Гарион, – сказал ему Белгарат.

– Покажи мне камень, – сказал Гарион вдруг.

– Какой камень?

– Камень, который Олдур заставил тебя сдвинуть, когда ты впервые обнаружил свою силу.

– А-а, – сказал старик, – этот. Он здесь – вон тот белый. О который жеребенок чешет копыта.

– Большой какой.

– Рад, что ты это заметил, – скромно отвечал Волк. – Я и сам так думал.

– Как ты думаешь, я смогу его сдвинуть?

– Ты не узнаешь, пока не попробуешь, Гарион, – сказал ему Белгарат.

Глава 11

Проснувшись на следующее утро, Гарион сразу понял, что он не один.

– Где ты был? – беззвучно спросил он.

– Я наблюдал, – отвечало другое сознание в его мозгу, – я вижу, ты наконец взялся за ум.

– Разве у меня был выбор?

– Никакого. Тебе пора вставать. Олдур идет.

Гарион быстро выкатился из-под одеяла.

– Сюда? Ты уверен?

Голос в его мозгу не отвечал.

Гарион надел чистую рубаху, чулки и тщательно протер башмаки. Потом вышел из палатки, где ночевал вместе с Дерником и Силком.

Солнце только что вышло из-за гор на востоке, граница тени быстро отступала по росистым травам Долины. Тетя Пол и Белгарат стояли у костерка, на котором уже начинал побулькивать котелок. Они тихо переговаривались. Гарион подошел к ним.

– Ты сегодня рано, – сказала тетя Пол и, протянув руку, пригладила ему волосы.

– Я проснулся, – сказал он и огляделся, гадая, откуда же придет Олдур.

– Твой дед сказал мне, что вы вчера долго разговаривали.

Гарион кивнул.

– Теперь я кое-что понял. Мне стыдно, что я доставил столько хлопот.

Она притянула его к себе и обняла.

– Ничего, ничего, милый. Ты был перед трудным выбором.

– Значит, ты на меня не сердишься?

– Конечно, нет, милый.

Начали вставать остальные, вылезая из палаток, позевывая и потягиваясь.

– Что делаем сегодня? – спросил Силк, подходя к костру и потирая сонные глаза

– Ждем, – отвечал Белгарат. – Мой повелитель сказал, что встретится с нами здесь.

– Я весь любопытство. Никогда прежде не встречал бога.

– Любознательность твоя, принц Келдар, будет вскорости удовлетворена, – сказал Мендореллен. – Гляди!

По лугу со стороны большого дерева, под которым они разбили лагерь, к ним приближался некто в голубом одеянии. От него исходило мягкое голубое свечение, а присутствие его ощущалось так сильно, что сразу стало ясно – идет не человек. Гарион оказался не готов к этому ощущению. Во время встречи с духом Иссы в тронном зале королевы Солмиссры он был одурманен снадобьем, которым опоила его змеиная королева. Подобным же образом половина его мозга спала и во время стычки с Марой на развалинах Мар Амона. Однако сейчас он оказался в присутствии бога средь бела дня, совершенно бодрствующий.

Лицо у Олдура было доброе и необычайно мудрое, волосы и борода – белые (по сознательному выбору, понял Гарион, а не из-за возраста). Лицо казалось невероятно знакомым – Олдур разительно походил на Белгарата. Тут же Гарион осознал, что это, наоборот, Белгарат похож на Олдура – столетия тесного общения запечатлели черты бога на лице старика. Были, конечно, и отличия. На спокойном лице Олдура не оказалось и тени проказливой жуликоватости – эта черта принадлежала уже самому Белгарату, быть может, последнее, что осталось от маленького воришки, которого Олдур пустил в свою башню снежным днем тысячелетий семь тому назад.

– Повелитель, – сказал Белгарат, почтительно кланяясь приближающемуся Олдуру.

– Белгарат, – отвечал бог. Голос у него был очень тихий. – Долгое время не видел я тебя. Годы эти не были к тебе суровы.

Белгарат пожал плечами.

– Иногда я ощущаю тяжесть их сильнее, чем другие, повелитель. Много времени у меня за плечами.

Олдур улыбнулся и обратился к тете Пол.

– Возлюбленная дочь, – сказал он, ласково касаясь белой пряди на ее лбу. – Ты прекрасна, как всегда.

– А ты, как всегда, добр, повелитель, – отвечала она, улыбаясь и наклоняя голову.

Все трое вступили в некую тесную личную связь, некое единение разумов. Сознание Гариона ощущало как бы грань этого единства; он испытывал легкую досаду от того, что его оттуда исключили, – хотя он сразу понял, что такого намерения у них не было. Они просто восстановили близость, насчитывающую тысячелетия, – общие воспоминания, простирающиеся в глубокую древность.

Олдур повернулся к остальным.

– Итак, вы наконец сошлись вместе, как и было предрешено от начала дней. Вы – орудия судьбы, и я благословляю каждого из вас, идущего к тому страшному дню, когда Вселенная воссоединится.

Спутники Гариона благоговейно и вместе с тем удивленно выслушали загадочное благословение Олдура. Каждый тем не менее поклонился с глубоким почтением.

И тут Се'Недра вылезла из их с тетей Пол палатки. Она с чувством потянулась и запустила пальцы в спутанную копну огненных волос. На ней были туника и сандалии.

– Се'Недра, – позвала тетя Пол. – Иди сюда.

– Да, леди Полгара, – послушно отвечала маленькая принцесса. Легко касаясь ногами земли, она подошла к огню. Тут она увидела стоящего меж прочими Олдура, и глаза ее широко раскрылись.

– Это наш повелитель, Се'Недра, – сказала ей тетя Пол. – Он желал тебя видеть.

Принцесса в смятении взирала на светящееся божество. Ничто в прежней жизни не подготовило ее к этой встрече.

Она опустила ресницы, а потом робко подняла глаза, личико ее машинально приняло самое трогательное выражение.

Олдур мягко улыбнулся.

– Она – цветок, который чарует, сам того не сознавая. – Глаза его заглянули глубоко в глаза принцессы. – Хотя в этом цветке довольно стали. Она годна для своей задачи. Будь же благословенна, дитя мое.

В ответ Се'Недра сделала изящный реверанс. Гарион впервые видел, чтобы она кому-нибудь кланялась.

Олдур теперь глядел прямо на него. Краткое, невысказанное взаимопонимание промелькнуло между богом и другим сознанием, делившим с Гарионом его мысли. В этой мимолетной встрече было взаимное уважение и чувство совместной ответственности. И тут Гарион ощутил мощное прикосновение Олдура к своему собственному мозгу и понял, что бог в одно мгновение увидел и понял все его, Гариона, мысли и чувства.

– Здрав будь, Белгарион, – торжественно произнес Олдур.

– Повелитель, – отвечал Гарион и, сам не понимая почему, опустился на одно колено.

– Мы ждали твоего прихода с начала времен. Ты – вместилище всех наших надежд. – Олдур поднял руку. – Благословляю тебя, Белгарион. Да пребудет с тобою мое благоволение.

Гарион весь лучился любовью и благодарностью, рвавшимися из его души в ответ на теплое благословение Олдура.

– Дорогая Полгара, – сказал Олдур тете Пол, – дар твой поистине бесценен. Белгарион наконец пришел, и мир трепещет от его прихода.

Тетя Пол снова поклонилась.

– Давайте отойдем, – сказал Олдур Белгарату и тете Пол. – Вы хорошо начали свое дело, теперь же приспело время дать вам те наставления, которые я обещал, направляя вас на эту Дорогу. То, что прежде было скрыто, ныне сделалось яснее, и мы можем видеть, что лежит перед нами. Давайте заглянем вперед, в день, коего все ожидаем, и подготовимся.

Все трое отошли от огня, и Гариону показалось, что идущее от Олдура свечение окутало теперь и двух его спутников. Что-то отвлекло его на секунду, а когда он обернулся, все трое уже исчезли.

Бэйрек с шумом выпустил воздух.

– Белар! Ну и зрелище!

– Честь, оказанная нам, поистине непомерна, – сказал Мендореллен.

Они стояли, уставясь друг на друга и переживая только что увиденное чудо. Се'Недра первая нарушила оцепенение.

– Ладно, – объявила она не допускающим возражений тоном. – Хватит стоять, разинув рты. Отойдите от огня.

– Что ты собираешься делать? – спросил Гарион.

– Леди Полгара будет занята, – величественно сообщила девчушка, – значит, завтрак буду готовить я. – Она деловито засновала у огня.

Грудинка подгорела лишь самую малость, а вот попытки Се'Недры зажарить кусочки хлеба на открытом огне окончились плачевно. Каша состояла из комков, плотных, как комья земли на сожженном засухой поле. Гарион и все остальные, однако, съели все предложенное ею, воздерживаясь от замечаний и предусмотрительно избегая взглядов, которые она бросала на них, словно говоря: «Ну-ка попробуйте скажите что-нибудь!»

– Интересно было бы узнать, надолго ли они удалились, – сказал Силк после завтрака.

– Полагаю, у богов свой счет времени, – мудро отвечал Бэйрек, поглаживая бороду. – Не думаю, чтобы они вернулись раньше вечера.

– Пора мне взглянуть на лошадей, – решил Хеттар. – Некоторые из них набрались по дороге репьев, да и копыта не мешало бы осмотреть от греха подальше.

– Я тебе помогу, – предложил Дерник, вставая. Хеттар кивнул, и они вместе пошли к лошадям.

– А ведь у меня на мече несколько зазубрин, – вспомнил Бэйрек, выуживая из-за пояса точильный камень и кладя тяжелый меч на колени.

Мендореллен ушел в палатку и вернулся с доспехами. Разложив их на земле, он стал придирчиво их изучать, выискивая вмятины или ржавчину.

Силк с надеждой подбросил на ладони кости, вопросительно глядя на Бэйрека.

– Ты опять за старое. Я предпочту не расставаться со своими денежками еще некоторое время, – сказал ему Бэйрек.

– Все это место словно пропитано чем-то до ужаса домашним, – посетовал Силк. Потом вздохнул, убрал кости, достал иголку, нитки и рубаху, которую порвал о кусты в горах.

Се'Недра вернулась к огромному дереву и резвилась в его ветвях, рискуя, на взгляд Гариона, невероятно, когда с кошачьей легкостью скакала с ветки на ветку. Понаблюдав за ней некоторое время, он впал в какое-то мечтательное состояние. Он вспомнил утреннюю встречу. Он уже встречал богов Иссу и Мару, но Олдур был какой-то особенный. Столь очевидная близость Белгарата и тети Пол с этим богом, который всегда держался от людей на расстоянии, о многом говорила Гариону. В Сендарии, где Гарион воспитывался, религиозный культ не подразумевал выбор одного из богов. Добрые сендары молились бесстрастно и чтили всех богов – даже Торака. Гарион, однако, чувствовал особое влечение к Олдуру. Ему надо было серьезно подумать, чтобы разобраться в своих религиозных воззрениях.

С дерева ему на голову упал сучок. Он раздраженно поднял глаза.

Ехидно улыбающаяся Се'Недра сидела прямо над ним.

– Мальчик, – сказала она самым своим аристократическим и оскорбительным тоном. – Миски стынут. Если жир затвердеет, тебе трудно будет его смыть

– Я тебе не судомойка, – сказал он.

– Вымой миски, Гарион, – приказала она, покусывая кончик локона.

– Сама вымой.

Она посмотрела на него пристально, яростно кусая ни в чем не повинный локон.

– Чего ты волосы жуешь? – спросил он раздраженно.

– Ты о чем? – осведомилась она, вынимая изо рта прядь.

– Всякий раз, как я на тебя гляжу, у тебя волосы во рту.

– Ничего подобного, – возмутилась она. – Будешь миски мыть?

– Не буду. – Он сощурился. Ее короткая туника совершенно неподобающим образом открывала ноги. – Почему бы тебе не одеться? – спросил он. – Не всем из нас нравится, что ты бегаешь полуголая.

Ссора сразу разгорелась вовсю.

Наконец Гарион отчаялся сказать последнее слово и, раздосадованный, отправился прочь.

– Гарион! – завопила она вслед. – Ты не посмеешь уйти и бросить меня с грязными мисками!

Он шел, не оборачиваясь.

Почувствовав знакомое прикосновение к локтю, он рассеянно потрепал жеребенка по ушам. Малыш задрожал от радости и снова с нежностью потерся о его руку. Потом, не в силах больше сдерживаться, галопом поскакал на луг, распугивая мирно пасущихся кроликов. Гарион против воли улыбнулся. В такое прекрасное утро не стоит расстраиваться из-за ссоры с принцессой.

Он ощущал что-то особенное во всей атмосфере Долины. Пусть внешний мир окутала хмарью приближающаяся зима, пусть там бушуют бури и подстерегают опасности, над этим местом как бы простерлась рука Олдура, наполняя его спокойствием, теплотой и некой вечной волшебной ясностью. Гарион в этот переломный момент жизни нуждался в спокойствии и тепле. Ему многое предстояло обдумать, а для этого требовалось хоть на короткое время отвлечься от бурь и опасностей.

Он находился уже на полпути к башне Белгарата, когда понял, что туда-то с самого начала и шел. Высокая трава была вся в росе, башмаки у него промокли, но даже это не портило ему настроения.

Он несколько раз обошел башню, разглядывая ее со всех сторон. Он без труда нашел камень, загораживающий вход, однако двигать его не стал. Негоже было бы входить без разрешения в жилище старика; кроме того, Гарион не знал, послушается ли камень кого-либо, кроме Белгарата.

При этой мысли он вдруг остановился и стая припоминать, когда именно перестал думать о своем деде как о господине Волке и признал наконец то обстоятельство, что его зовут Белгарат. Перемена эта представлялась ему значительной – своего рода поворотный момент.

Все в той же задумчивости он пошел по лугу к большому белому камню, который старик показывал ему из башни. Рассеянно он положил на него руку и толкнул. Камень не шелохнулся.

Гарион уперся двумя руками. Камень не двигался. Он отошел и посмотрел со стороны. Это был не такой уж и громадный валун – круглый, белый, по пояс Гариону, тяжелый, конечно, но не должен он быть таким неподъемным. Гарион заглянул под камень и только тогда понял. Снизу камень оказался плоским. Он не будет катиться. Сдвинуть его можно будет, только перевернув. Гарион обошел камень, изучая его со всех сторон. Наконец решил, что сдвинуть его все-таки можно, если упереться снизу и приналечь. Он сел и, глядя на камень, напряг мысли. Как это иногда с ним случалось, он заговорил вслух.

– Прежде всего надо попробовать его сдвинуть, – заключил он. – Это не кажется вовсе невозможным. Вот если не получится, тогда попробуем по иному.

Он решительно шагнул к камню, ухватился ладонями снизу и потянул. Ничего не произошло.

– Надо приналечь, – сказал он себе, расставил ноги и поднатужился. В промежуток времени, равный десяти сердцебиениям, он что было мочи тащил на себя упрямый камень, уже не надеясь его перевернуть (от этой мысли он отказался в первую же секунду), желая хотя бы немного приподнять, сдвинуть, заставить немного податься. Земля здесь не была какой-то особенно мягкой – тем не менее ноги ушли в нее на долю дюйма, так сильно он давил на камень.

Гарион отпустил камень и без сил привалился к нему, часто дыша. Голова кружилась, перед глазами плыли пятна. Несколько минут он пролежал, приходя в себя.

– Ну и ладно, – сказал он наконец. – Теперь мы знаем, что так ничего не выйдет. – Он отступил от камня и сел.

Прежде всякий раз, как ему доводилось делать что-либо силой разума, это выходило само собой, непроизвольно, в ответ на некую критическую ситуацию. Ему никогда не приходилось вот так сидеть и сознательно принуждать себя к действию. Почти сразу стало ясно, что теперь обстановка совсем иная. Весь мир словно сговорился его отвлекать. Птицы пели. Ветер касался лица. Муравей полз по руке. Как только он начинал собирать волю воедино, что-то отвлекало его внимание.

И все же постепенно он почувствовал нечто – какое-то напряжение в затылке, словно он во что-то упирается лбом. Он закрыл глаза – вроде помогло. Это подступало. Медленно, но верно воля накапливалась в нем, укреплялась. Что-то вспомнив, он сунул руку под рубаху и прижал родинку на ладони к амулету. Скрытая сила, пробужденная этим прикосновением, забурлила мощным грохочущим потоком. Не открывая глаз, он встал. Потом открыл глаза и в упор посмотрел на непокорный белый камень.

– Ты сдвинешься. – Держась правой рукой за амулет, он протянул левую к камню ладонью вверх. – Ну! – скомандовал он и медленно повел рукой вверх. Сила в нем закипела, шум в голове сделался оглушительным.

Медленно край камня приподнялся над травой. Черви и личинки, прожившие всю жизнь в безопасной, уютной тьме под камнем, забеспокоились на ярком солнечном свету. Тяжело, неуклюже камень поднимался, повинуясь неуклонно движущейся руке Гариона. И секунду поколебавшись, медленно перевернулся.

Изнеможение, которое Гарион испытал после первой попытки перевернуть камень руками, никак не могло сравниться с непомерной усталостью во всем теле, накатившей на него теперь, когда он ослабил мысленную хватку. Он уронил руки на траву и упал на них головой.

Прошло несколько секунд, пока он осознал это странное обстоятельство. Он все еще стоял, но руки его лежали на траве. Он поднял голову и в изумлении огляделся. Ясно было одно – камень он сдвинул. Иначе быть не могло, раз камень лежит на круглой стороне, плоским основанием вверх. Однако это оказалось еще не все. Он, хотя и не трогал камня, все же испытал на себе его вес, будто удерживал этот валун сам.

В отчаянии Гарион осознал, что до подмышек ушел в плотную землю луга.