Курение мака

– Подумаешь! – сказал Мик, но сигарету у меня не взял. Конечно, мы могли зажечь другую, если бы не решили экономить курево.

– Вот сам и затянись!

– Но ведь это ты спасаешь родного сына.

Я втянул дым и тут же выдохнул, чтобы он не попал в легкие. Раскаленный до красна кончик сигареты я поднес к клещу. Но проклятый кровосос не вылезал. Пришлось еще раз затянуться и приложить к нему сигарету, прежде чем клещ наконец не свалился с ноги Фила, который на всем протяжении операции пристально наблюдал за моими действиями. Я вытащил из рюкзака антисептическую мазь и осторожно смазал ею ранки.

После того как с клещами было покончено, мы вышли на воздух и уселись у хижины. Наши головы еле ворочались от усталости, ноги и руки ныли. Мик глубоко вздохнул, и я сказал:

– Я знаю, о чем ты подумал, Мик. Мы с тобой – прирожденные убийцы.

Не успел я произнести эти слова, как появился мальчик-лайсу в широченных штанах, подвязанных на лодыжках. Юный джинн – «Слушаю и повинуюсь, мой господин!» – принес нам три бутылки пива. Когда он заломил цену, нашим первым порывом было отправить его куда подальше. Однако Мик засмеялся, достал деньги и шутя поддал парнишке под зад.

Пиво было теплым, но божественным. Оно пенилось на губах, смывая дорожную пыль, и ласкало нёбо вкусом зрелого хмеля. Оно восстанавливало баланс в организме и возвращало чувство равновесия. Меня будто обмахивали шелковым платком, и, поскольку Фил от своей порции отказался, я уже был готов поспорить с Миком за третью бутылку.

Мик взглянул на меня, потом на пиво и захохотал. От изнеможения в нем пробудились телепатические способности. Бхан, появившийся в этот момент на пороге хижины с дымящимся котелком, остановился, увидев нас, заливающихся идиотским смехом.

Стол из грубо отесанного бревна находился у стены хижины. На нем наши проводники и разложили ужин. К жареному цыпленку с рисом они сварили бульон и лапшу с имбирем. Отдельно поставили тарелку зелени, тарелку с карри и три маленьких блюдца с невероятно жгучими специями. Меню джунглей. Наши ребята управились с готовкой за полчаса, но по вкусу их стряпня не уступала первоклассному ресторану. Вели они себя вежливо и немного формально. Не хватало только чашечки кофе и такси до дома. Мы звали их присоединиться к столу, но оба отказались.

Фил пытался прочитать благодарственную молитву, на что Мик страшно вытаращил глаза.

Когда стемнело уже настолько, что трудно было что-либо различить, появился мальчик-посыльный от вождя, с трудом тащивший автомобильный аккумулятор с мотком проводов. С первого взгляда поняв, что это такое, я вскочил на ноги. Напрасно Бхан уговаривал меня прежде отобедать. Во мне кипел энтузиазм бойскаута. За пять минут я бросил провода с зажимами на аккумулятор и подвесил патрон с лампочкой на стропила хижины. В деревне без электричества мы с помощью обычного автомобильного аккумулятора организовали великолепную иллюминацию.

– И стал свет, – сказал Фил.

– Ну что, доволен? – спросил Мик, уплетая цыпленка.

А я действительно был доволен. Я вернулся к столу и с аппетитом принялся за лапшу. Это был, вероятно, первый случай с момента нашего приезда в Таиланд, когда я почувствовал, что реально могу влиять на ход событий, пусть и ненадолго. Источник питания, электрический провод и стеклянная колба с раскаленной вольфрамовой нитью, проще говоря, лампочка, и… я провел свет в джунгли!

Когда мы покончили с едой, еще один парнишка принес бананы и папайю. Вернулся и малолетний спекулянт с пивом. Мик расплатился с ним и заметил, что в «Клипере» то на то бы и вышло, если считать за пинту. Может, так оно и было, но хотел бы я знать, какой доход принесла экономике деревни эта ночная сделка?

Фил пил свою минеральную воду.

– Тяжко вам бы пришлось без пива, верно? Такая уж у него была манера поддерживать беседу, и единственным ответом, который он от нас получил, была довольная и такая звучная отрыжка Мика, что живность, прятавшаяся под сваями хижины, и та в страхе разбежалась.

Пока мы потягивали пиво и курили, из темноты на электрический свет вышли несколько очаровательных детишек с черными глазами. За ними последовали их матери, в нерешительности остановившиеся у конца стола. По-видимому, мы были здесь своего рода вечерним развлечением. Одна из женщин, наиболее смелая, попыталась предложить нам узорчатые браслеты и другие безделушки. Мик купил по одному браслету для каждого из нас и немедленно надел свой, сразу с виду захипарившись. Фил тоже надел браслет, а я медлил. Уж очень они напоминали вещицы, которые носили дружки Чарли. Но один из мальчиков все же настоял на том, чтобы завязать браслет на моем запястье.

Другой мальчик попытался заглянуть под мою футболку. Проводники, которые сидели несколько поодаль и критически наблюдали за всем происходившим, пояснили:

– Они смотреть волосатый человек.

У тайцев, у лайсу и у других народов горных племен волосы на теле практически не растут, так что дети были прямо загипнотизированы видом трех обезьяноподобных существ. Мик и Фил, обильно обросшие волосами, даже закатали рубашки. Ребятишки засмеялись и подались назад, словно увидели нечто небывалое. Женщины тоже замахали руками и стали быстро обмениваться впечатлениями.

Я усадил малыша на колено и, покачивая его, гримасничал и хлопал себя по макушке ладонью. Думал, так будет веселее.

– Они обезьяна жуй-жуй, – уведомил меня Кокос. Я сразу вспомнил зеленое карри. Его привкус не смогло перешибить даже пиво. Я попытался не думать об этом и с еще большим рвением стал изображать для детей обезьяну. Пожилая женщина с больным глазом, у нее было подобие катаракты, показала на пивные бутылки и спросила о чем-то Бхана. Наши проводники посовещались.

– Я не понимай, что она говорить, – сказал мне Кокос, – но думай, она хочет знать – ты так себя вести, потому что пить пиво?

Мы с Миком рассмеялись, но лица женщин красноречиво свидетельствовали, что вопрос для них вполне серьезен. Они, наверное, думали, что мы пьяны.

– А они сами пьют пиво?

– Женщина? Нет.

Затем старуха с катарактой положила на стол небольшой кусочек «черного воска». Так вот что такое опиум.

– Похоже, это наркотик, – предположил Мик, взял кусочек в руки и внимательно рассмотрел его.

Проводники наблюдали за нами с живейшим интересом. А я рассердился. Никакого желания не было даже в руки его брать.

– Отдай это ей обратно, – сказал я Мику.

– Я просто смотрю.

– Верни сейчас же!

– Не кипятись! Мне интересно, на что это похоже. Фил, внимательно слушавший наши препирательства, вмешался в разговор:

– Зло не в нем, отец, а в склонности к нему.

Я энергично замахал руками перед лицом женщины.

– Нет-нет, – почти закричал я. – Очень плохо. Она взглянула на проводников, и я заметил, как

Кокос чуть заметно мотнул головой.

Две женщины помоложе, с кареглазыми детьми, пристроенными сбоку, на бедрах, предложили сделать нам массаж по цене двух бутылок пива. Это можно было истолковать как способ закончить вечер ко всеобщему удовольствию, так что мы согласились. Женщины передали детей своим матерям, одна из которых оказалась торговкой опиумом, и мы отправились в хижину.

Женщины зажгли свечи, и от них хижина наполнилась умиротворяющим оранжевым светом. Правда, нас слегка раздражала толпа жителей у входа, которые, как спортивные болельщики, с волнением ожидали начала представления. Мы крикнули Кокосу, чтобы он избавил нас от непрошеных гостей, и после нескольких сказанных им слов они разошлись. Фил смотрел на происходящее с явным неодобрением.

– Скажи-ка мне, Кокос, – произнес я, уткнувшись носом в циновку, – ты куришь опиум?

– Никогда.

– А Бхан?

– Тоже. Я тебя понимай. Плохая вещь. Я рад, что ты не купить. – Затем он махнул рукой Филу. – Проследи твои друзья не снимать штаны. Если они трах-трах, вам надо много-много платить их мужья.

Фил нервно сжал руки, а Мик нарочито громко вздохнул.

21

На следующий день мы поднялись рано и тронулись в путь, не попрощавшись с жителями деревни. Кокос поддерживал в нашей экспедиции чуть ли не военную дисциплину. Я вместе со всеми провел ужасную ночь. Москиты вились вокруг нас свирепым роем и кусались, как пираньи, а пальмовые циновки напоминали валлийский сланец. Кроме того, ночь выдалась страшно холодной.

В спальнике, под двумя накинутыми сверху тонкими одеялами, согреться было совершенно невозможно. Полночи мы провели без сна, болтая о том о сем, и даже слегка повздорили.

Все началось с вечера, когда Мик, умываясь на сон грядущий, проглотил розовую таблетку. В отеле мы ходили мыться по очереди, поэтому никаких особых ритуалов я за ним не замечал. Здесь «душевая» была на улице. Рядом с хижиной стояли две бочки с водой – одна помыться, вторая подмыться.

Мик запил таблетку большим глотком пива.

– Что это у тебя?

– От малярии.

А я и не подумал о малярии. Мой врач сверился по перечню, согласно которому малярии в Чиангмае можно было не опасаться. Кроме того, я и вообразить не мог, что мы отправимся в джунгли.

– Так что же ты не захватил таблеток от малярии? – спросил Мик.

Я рассказал ему о мнении моего врача.

– Вот идиот! – воскликнул Мик. – И ты еще претендуешь на то, чтобы называться образованным человеком!

– Тебе следовало бы запастись лекарствами, – примирительно сказал Фил. Он, конечно, обзавелся походной аптечкой.

– Я вообще не думал чем-то запасаться.

– Не думал? Ты в первую очередь должен был составить список! Хочешь, чтобы кто-нибудь другой подмывал тебе задницу?

При этих словах Мик покосился на бочку с водой.

– Просто я плохо представлял, что нам здесь сможет пригодиться.

– Ну конечно. Зачем забивать голову мелочами? Так, что ли?

– Ладно. Давай прекратим говорить на эту тему, согласен?

Мик кивнул, взял пузырек и вытряхнул таблетку диоксициклина в свою широкую розовую ладонь.

– Вот, пожалуйста.

– Это бесполезно. – Я знал, что такие лекарства начинают принимать задолго до поездки и заканчивают, уже вернувшись домой.

– Возьми. Господь велел делиться. Правильно я говорю, Фил?

Фил скрипнул зубами:

– Я надеялся, что ты более предусмотрителен, отец. Думаю, что тебе надо принять лекарство.

– Тогда вам не хватит.

– Возьми таблетку, – прорычал Мик.

– Не хочу подвергать вас риску. Какой в этом смысл?

Мик замахнулся на меня:

– А ну открывай рот, или я тебе скулу сверну.

– Не кричи на меня. Стану я слушать всякого жирного упертого придурка вроде тебя!

С удивительной резвостью Мик одним прыжком преодолел разделявшее нас расстояние, схватил меня за подбородок и, впихнув таблетку, зажал мне ладонью рот. Фил отскочил от нас, пока мы боролись.

– Проглотил?

– Ффф-от ффф-ись!

– Я спрашиваю, проглотил?

– Не-ффф! Ффф-ил.

– Ну?

– Проглотил! Слезь с меня, задушишь!

Он мне и так почти что свернул челюсть. Я был взбешен и решил пройтись. И тут я увидел Бхана, выглядывающего из своей хижины. Наши глаза встретились, и он чуть заметно кивнул. Я повернул обратно к нашему жилищу, да, в общем-то, я никуда далеко и не собирался уходить. Совсем поздно, когда нелепая история с таблеткой уже стала забываться, мы сидели на свежем воздухе и курили. Свечи догорели, вокруг была кромешная темнота. Видны были лишь красные огоньки сигарет. Казалось, дым отгонял москитов.

Какое-то время Мик мялся, потом я услышал, как он с силой выдохнул и наконец произнес:

– Все хотел спросить тебя, Фил. Твой приступ гнева, как он? Прошел?

Он имел в виду яростную вспышку Фила в баре Чиангмая.

– Да, спасибо, – ответил Фил.

– А скажи, ты всерьез веришь во все это? В серу. В адский огонь. Ты в это веришь? А?

В темноте наши лица были неразличимы, иначе разговор прекратился бы после первой фразы.

– Да.

– И ты всерьез считаешь, – продолжил Мик, – что мы с твоим отцом вроде пособников Сатаны?

– Нет, конечно. Не так это просто. Это вовсе не то, что взять и решить, за какую команду играть.

Пауза. Затяжка сигаретой.

– Тогда о чем речь?

Кончики сигарет тлели в темноте, как красные светлячки.

– Скажи. Мне интересно.

– Да неинтересно вам совсем. Подшутить охота.

– Ошибаешься. Я хочу понять. Вот, например, девчонки в городских барах. Они, по-твоему, прокляты?

Фил помолчал, потом сказал:

– Мы сражаемся не с плотью и кровью, а с Князем Тьмы, царствие которого от мира сего. Сражаемся с растлевающим влиянием его силы.

На этот раз надолго замолчал Мик.

– Елки-палки, – сказал он наконец, – и не надоест вам сражаться?

Немного погодя я спросил Фила:

– Ну а что ты скажешь о Чарли? Какое место занимает она в твоей схеме? Какая сила завлекла ее в сети порока? Тоже Князь Тьмы?

– Нет.

– Отчего же она туда попала?

– От зависти. Я опешил:

– Кому ж она завидовала?

– Я имею в виду не ее зависть, а твою.

– Как-как?

– Сам подумай. А теперь, если у вас нет возражений, я отправляюсь спать.

Я бы тоже пошел спать, если бы мог заснуть. Замечание Фила не давало мне покоя: будто непрошеный гость подсел к нам и теперь сверлил меня взглядом из темноты.

Все это происходило в ночном холоде. Теперь, когда джунгли быстро нагревались, мы не спеша карабкались по крутому склону ущелья. Ночью мы дрожали от стужи, а днем обливались потом. Снова начали появляться пузыри на ногах. Оттого что мы не выспались, болела голова, а зуд комариных укусов казался невыносимым. Мы двигались в полном молчании. Я оглянулся, чтобы посмотреть на Мика, который брел, сдвинув брови и крутя в пальцах свой амулет.

Странное замечание Фила этой ночью по-прежнему не давало мне покоя. Тем временем окружавшая нас растительность поразительно быстро менялась по мере подъема или спуска по склону либо при движении вдоль русла реки. За высокими тонкими деревьями с густыми шарообразными кронами мы заметили дымящийся участок джунглей, который все еще продолжал тлеть. Языки пламени лизали обуглившиеся стволы, черневшие среди серого пепла, запорошившего всю землю вокруг. Из-за удушливого дыма мне пришлось закрыть лицо носовым платком.

Кокос пояснил, что джунгли подожгли нарочно, для расчистки места под поле, но никаких следов того, что этот процесс как-то контролируется, не было заметно. Миновав пожарище, мы спустились по крутому склону и перешли вброд неглубокую речку. Ниже по течению располагалась деревушка племени мон, где нам предстояло сделать дневной привал.

Жители этой деревни заметно отличались от лай-су. Они носили черные накидки и темно-синие юбки с вышитыми передничками. Внимание привлекало множество серебряных украшений: ожерелий, амулетов и прочих побрякушек. Волосы на головах у женщин были стянуты в пучок. Через несколько секунд после нашего появления они уже совали нам чуть не под нос маленькие окатышки опия, но, увидев, что мы не проявляем никакого интереса к зелью, решили продать нам серебряные браслеты. Я купил один на всякий случай, чтобы подарить его Чарли при встрече.

Кокос и Бхан приготовили еду. Вокруг все еще толпились галдящие на все голоса местные жители, когда Бхан тронул меня за локоть и показал на берег реки. «Фаранг», – произнес он и ободряюще кивнул головой.

Я резко обернулся. На берегу, погрузив ноги в воду, сидела молодая женщина. Рядом с нею, также свесив ноги в реку, расположился таец с карабином за спиной.

Только это была не Чарли.

Я здорово удивился, увидев в этом месте иностранку.

– Куда это ты собрался? – услышал я Фила, пытавшегося освободиться от назойливого приставания торговок.

Длинные каштановые волосы женщины были стянуты на затылке в конский хвост, а на руке виднелась татуировка какого-то восточного символа. Я подошел к ней:

– Добрый день.

Она и вооруженный таец обернулись. Прикрывая глаза от солнца, она улыбнулась и произнесла с ирландским акцентом:

– А вы кто такой?

Оказалось, Мэри О'Коннел была членом «Помощи на линии фронта», организации, о которой раньше я и не слыхал. Она помогала беженцам.

– Каким беженцам? – спросил я. – Разве здесь есть такие?

– Всего в нескольких милях отсюда мыкаются тысячи бедолаг.

Для меня это оказалось новостью, и Мик, присоединившийся к нам, подтвердил, что он тоже никогда не слышал ни о чем подобном. В здешних местах скрывалось племя карены – тоже горцы, – бежавшее из Мьянмы в Таиланд. Я поинтересовался, с какой стати они решили переселяться, и тут вооруженный охранник отправился поговорить с нашими проводниками.

– Бирманцы – страшные люди, – сказала Мэри. – Они убивают, насилуют, жгут деревни. Хотят прибрать к рукам эти горы.

– Зачем?

– Зачем? Да для того, чтобы контролировать торговлю опиумом, который вы, дураки, курите! – с улыбкой пояснила она.

Ну конечно. Мак. От него не спрячешься.

В деревне племени мон Мэри встречала партию продовольствия. Она коротала время в ожидании слонов, чтобы погрузить на них тюки и вернуться на базу, которую она назвала Третий лагерь, но погонщик запаздывал.

– А вы, ребята, хорошо проводите свой отпуск?

Я пригласил ее позавтракать с нами – и вовсе не из вежливости, а потому, что хотел задать ей множество вопросов. Поначалу она решила, что мы туристы, но когда я рассказал, как мы здесь оказались, она посмотрела на нас по-другому.

– Видите ли, я подумала, что не слишком-то умно – прокладывать маршрут через эти места. Обычно отпускники пытаются перепробовать все, пока не нарвутся на бандитов. Сейчас здесь неспокойно. Много отчаянного народа бродит вокруг.

– Поэтому ваш проводник вооружен? – спросил ее Мик.

– Никто не позаботится о вашей безопасности, кроме вас самих. Очень уж мы легкая добыча. Прежде всего следует опасаться, что по вашему следу идет банда. Здесь так говорят: если тебя не ограбят в деревне, если торговцы опиумом убедятся, что ты не подослан полицией, а партизаны удостоверятся, что ты не китаец, тогда у тебя должна болеть голова только о том, как бы не нарваться на бандитов. Она мило рассмеялась.

– А вы сами откуда? – спросил Фил.

– Из Белфаста. Сменяла шило на мыло.

Я спросил Мэри, не знает ли она что-нибудь о молоденькой англичанке, живущей в округе. Нет, она ничего не слышала об этом. Мэри заговорила со своим тайским проводником, но он промолчал и пошел перешептываться с Кокосом и Бханом, то и дело кивками указывая в мою сторону. Похоже, и он знал не больше Мэри. Бхан и Кокос внимательно слушали его объяснения, и мне очень не понравились взгляды, которыми они обменивались: эти взгляды вызвали у меня интуитивное чувство беды, хотя я и не мог понять ни слова из их разговора.

После завтрака Мэри, Мик, Фил и я отправились к реке, чтобы охладить натруженные ноги. От Мэри я узнал много подробностей об этих местах, особенно об урожаях мака. Из ее рассказов следовало, что у жителей гор опиум служил панацеей от всех болезней. Совершенно не считалось предосудительным принимать его как лекарство, и многие старики так до сих пор и поступают. Но деревенская молодежь, насмотревшись на западных туристов, куривших опиум для забавы, переняла у них эту привычку.

Постепенно развлечение превратилось в потребность. У нас молодежь всегда имела возможность вернуться к обычному образу жизни, спрятаться от зова мака. Местные же оставались наедине с соблазном долгие годы, и положение становилось тем более опасным, что соблазн был рядом, рос просто на задворках. Потребность в наркотике быстро переросла в зависимость.

Под давлением Запада правительство Таиланда начало уничтожать маковые плантации. Из-за этого любители опиума двинулись с гор в города, где в ходу был тот же опиум, но уже очищенный. А через общий героиновый шприц, как известно, с легкостью распространяются самые разные инфекции. Стоило сжечь маковое поле – и вот вам СПИД.

– Опять шило на мыло? – сказал Фил.

– Ну да, – согласилась Мэри. На пару минут мы замолчали.

Я поднялся и, оставив остальных за беседой, решил обойти деревню. У ее жителей не было ничего такого, что могло бы заставить приезжего провести здесь какое-то время, и я не мог представить, чтобы Чарли захотела остаться в таком месте. Несомненно, она могла задержаться, чтобы накуриться опиумом, но даже в этом случае я не верил, что она способна отказаться от нормальной жизни ради прозябания среди крестьян, которые едва сводят концы с концами и имеют самые примитивные нужды. Такое просто не укладывалось в голове. Может быть, они и веселятся здесь раз в месяц, когда закалывают свинью, но какую радость могла получить от подобного праздника городская девочка, выпускница Оксфорда?

Я попытался сфотографировать одну из хижин, но ее обитательница выскочила наружу и прогнала меня. Горцы терпеть не могут фотографироваться: направленный в их сторону объектив вызывает у них опасения, что чужак хочет похитить их душу. Впрочем, в поведении людей лай су трудно было приметить страх, что их души теснятся внутри моего «Олимпуса». Получив отпор, я вернулся к реке и сфотографировал Фила, бродившего по мелководью, а потом Мика и Мэри. Только я собрался присоединиться к их разговору, как появился погонщик со слонами.

Три огромных слона с шумом прошли по деревне и остановились недалеко от нас, отдуваясь, как локомотивы у железнодорожной платформы. Мы стали свидетелями довольно суматошной погрузки продовольствия. Для подъема на слоновьи спины использовалась высокая платформа с приставной лестницей. Наконец Мэри забралась по лестнице на голову слона и уже оттуда – на деревянное сиденье, не слишком надежно закрепленное на его спине. Мы радостно помахали руками на прощание, но никакого веселья на самом деле я не ощутил. Чем дальше мы углублялись в джунгли, чем больше знакомились с подробностями местной жизни, тем тяжелее становилось у меня на душе.

– Доколе свидимся, – произнес Мик после того, как мы проводили Мэри. По-моему, он был огорчен ее отъездом.

– Ваши амулеты ведут вас в разные стороны, – отозвался Фил.

Предполагалось, что это шутка. Я бросил камушек в реку. Булькнув, он пошел ко дну.

Вскоре после отбытия Мэри Кокос огорошил нас новостью, прозвучавшей как гром с ясного неба.

– Но ты нас не предупреждал! – взорвался я, забывая про тайские церемонии.

Он предложил нам спуститься по реке на бамбуковом плоту и пояснил, что еще около часа вода в реке будет оставаться на прежнем уровне. Доплыв до места, мы оставим плот и уйдем в джунгли, сэкономив, как он утверждал, половину дневного перехода. «Без проблем», – добавил он, после того как я нашел его план совершенно неприемлемым. Кокос сказал, что мы будем ночевать в другой деревне и что следующим утром он и Бхан повернут обратно, а нам придется вторую половину дневного пути проделать самим.

Я чувствовал, что перемена в их планах каким-то образом связана с новостями, услышанными от проводника Мэри, и не мог сдержать негодование:

– Самим? Ты рехнулся! Да разве мы сможем сами пройти по джунглям? Как ты себе это представляешь?

Я так орал на Кокоса, что Бхан взял меня за локоть.

– Твоя – отец, – проговорил он. – Моя – отец. Я понимай тебя. Ты – друг. Мы не ходить туда.

Вырвав свою руку, я повернулся к Кокосу:

– Что он говорит?

– Бхан жалеть. Я тоже жалеть. Но нам запрет идти туда. Слишком опасно для нас. Их парни думать, что мы от правительство Бангкок или солдаты. Для фа-ранг не так опасно. Дальше вместе нельзя.

– Почему вы не сказали об этом раньше?

– В деревня акха мы пытаться находить тебе проводник. Человек акха. Завтра он ведет вас, куда вы желать.

– Похоже, что нас передают с рук на руки, – сказал Фил. Мик в это время нервно теребил свой амулет.

– Не все так просто, Фил. Что, если мы все-таки найдем Чарли? Нам нужны эти двое, чтобы вывести нас обратно.

– Тем не менее приходится признать, – парировал Фил, – что выбор у нас невелик.

Выглянув на шум, к нам из ближайшей хижины заковыляла необычайно древняя старуха. Она сунула мне кусочек опия, и, несмотря на то что выглядела она лет на двести, я ощутил желание дать ей по физиономии.

Бхан снова крепко взял меня за локоть.

– Извини, так выходить, – сказал он.

22

Я не сумел придумать достаточно сильный довод, чтобы заставить Кокоса и Бхана изменить решение. Оба были семейными людьми – обстоятельство, которое до сих пор меня не смущало, – и не хотели подвергать себя риску. Оба были не робкого десятка, но дальше идти отказывались. Дальше была бандитская сторона, где закон ничего не значил, и явное беспокойство наших проводников передавалось и мне, хотя Кокос пытался убедить нас, что по части безопасности мы были в куда более выгодном положении, чем они. Я спросил своих спутников, не следует ли нам вернуться?

– Шутишь? – отозвался Мик. – Идем дальше.

– И пока они шли, сгущался над ними мрак, – сказал Фил, скривив губы в улыбку.

Помню, я только головой покачал – «мечи, львы, драконы, мрак», с таким же успехом он мог изъясняться на тайском. Слава богу, я хоть Мика понимал, а манера Фила говорить загадками просто выводила меня из себя.

Бамбуковый плот, на котором нам предстояло продолжить путь, был одним из тех, что лежали на берегу у деревни. Бхан срубил несколько стволов бамбука и ловко связал из них треногу, на которую подвесил наши рюкзаки. Мы сняли обувь и тоже привязали ее к рюкзакам, поскольку плот заливало водой. Кокос, стоя на носу, правил с помощью длинного прочного бамбукового шеста, а Бхан стоял с шестом на корме. Несмотря на то что Мик, Фил и я также были вооружены шестами, толку от нас не было никакого. Утешало лишь, что с шестами мы выглядели как заправские сплавщики и неслись вниз по течению довольно быстро, а в голове у меня тем временем роилось множество мыслей.

– Как твоя нога? – спросил я Фила.

– Ты о клещах? – отозвался он. – Клещи меня больше не донимают.

Я оттолкнулся шестом и задумался. Вскоре мне пришло в голову, что теперь, судя по всему, его донимали мы. Повернувшись к Филу, я пристально посмотрел на него:

– Что ты имел в виду?

– Ты же все на свете знаешь, – ответил он. – Вот и отгадай.

Я с возмущением шагнул в его сторону, и плот закачался.

– Эй там, не зевать! – крикнул Мик.

Река цвета горохового супа уносила нас по течению. Местами встречались быстрины, и нам приходилось проводить плот среди обкатанных водой валунов. Бхан не отрывал глаз от реки, время от времени орудуя шестом.

– Смотреть змея, – пояснил он.

Вскоре мы добрались до места, где буйволы выходили на водопой. Здесь мы вытянули плот на берег, надели обувь и углубились в джунгли. Прежде чем продолжить путь, я отлепил пиявку с ноги. Большую часть дороги мы прошагали в угрюмом молчании; я даже не поднимал глаз, чтобы полюбоваться буйным тропическим пейзажем. Оглянулся на Мика. С первого взгляда было видно, как он страдает: ноги – в сплошных волдырях, потный, грязный, места укусов расчесаны до крови. Меня удивляло, как он вообще решился подвергнуть себя таким испытаниям. Если он воображал, что поездка превратится в легкую прогулку за любовными утехами, то сейчас ему приходилось на собственном опыте пересматривать свои представления. Что касается Фила, то он, также покрытый коростой подсохшей грязи, судя по всему, все сильнее замыкался в своем собственном мире. Его фразы становились короткими и загадочными. А замечание о клещах можно было понять так, что оно относится не столько к ним, сколько к нам. Он находился в безмолвном средоточии своей вселенной, скрытой от посторонних глаз. Более того, создавалось впечатление, что он относится к испытаниям как к упражнению в «духовном подвиге», а ведь подстерегавшие нас опасности были вполне материальны и реальны.

Постепенно меня охватывало отчаяние: я считал себя в ответе за то, что позволил им обоим отправиться со мной. Нарастало ощущение ошибки и все более ясное понимание, что перспектива отыскать Чарли призрачна. Мы находились на отшибе джунглей, в краю непуганых наркобаронов. Нас занесло в такие края, куда даже наши проводники отказывались идти. Меня начали преследовать видения своей мучительной смерти в богом забытом месте, вдали от дома, вдали от всего, что я любил.

Зависть? Фил говорил о зависти. О чем он говорил? Может быть, он имел в виду Чарли? Осуждал меня за то, что я завидовал ей или, может быть, не завидовал ему или им обоим? Я ударился головой о нависший ствол бамбука и отогнал бесплодные рассуждения.

Все это путешествие было авантюрой. Нелепость какая! Я снова налетел на бамбук, и зубы у меня застучали как при ознобе. Солнечные лучи разбросали по зеленой листве светлые пятна, и в них мне мерещились очертания то ли птицы, то ли неведомого зверя. Это были просто тени, но тогда мне казалось, что они ринулись вниз с зеленого полога и начинают меня окружать. Я не мог справиться с чувством, что тяжелый влажный покров опускается мне на плечи и с силой давит на спину. Казалось, я ощущал звериный запах, какую-то вонь в воздухе, а потом вдруг услышал такой звук, будто рвется ткань. Я повернулся, пытаясь сбросить с себя эту неизвестно откуда навалившуюся тяжесть. И тут моя рука прошла сквозь что-то невидимое, и мгновенно меня охватила паника. Впервые в жизни я испытал такой ужас. – Стойте! Стойте! – Я задыхался. Мои спутники остановились. – Кто-то прыгнул на меня с дерева.

– Никого на тебе нет, приятель, – оглянулся на меня Мик.

– Надо повернуть назад! Немедленно!

Я молол всякую чепуху, пока Мик не положил мне на плечо руку.

– Глубоко вдохни, – сказал он, – и задержи дыхание.

– Не могу.

– Можешь. Набери воздух, старина.