Отныне и вовек

За тобой этот грешок тоже водится. А разве есть выбор? Офицерские погоны? Что лучше: поддельный успех или суррогат неудачи, поддельный бог или суррогат дьявола? Если бы история Пита была правдой, она бы не казалась романтичной ни самому Питу, ни остальным. Но кое-что в ней наверняка правда, подумал он, например насчет триппера, и не важно, подхватил его Пит от медсестры в госпитале, или от парижской проститутки, или от случайной бабы в Чикаго. Да, насчет триппера сомневаться не приходится, и артрит Пита лучшее тому подтверждение: у некоторых эта зараза въедается в кости и так там и остается.

Но в то же время, когда вставные челюсти возвращались из стаканчика в рот и размытое обвисшее лицо приобретало четкие очертания, вдруг, как тень забытого обещания, проступала твердая интеллигентная линия подбородка, глаза выныривали из морщин, умные ясные глаза человека, который отлично разбирается в пулеметах и сам это знает, и это сознание — единственное утешение для него, старика, чьи развлечения сводятся теперь к коллекционированию порнографических открыток.

— Куда это вы, лорд Тень? — спросил Милт, когда замотанный в полотенце Пит, стуча деревянными подошвами сандалий, похожих на японские гэта, прошел через комнату к двери.

— Куда, куда — в душ! Если, конечно, господин первый сержант не возражают. А ты думал, я в таком виде в кино собрался?

Тербер сел на койке и энергично потер руками лицо, будто хотел стереть и забыть все: Карен, переведенного повара, Пруита, Пита, себя.

— Очень жаль, — сказал он. — А я как раз думал закинуться к Цою и хватить пивка. Думал, и ты со мной пойдешь.

— Я на бобах. У меня ни гроша.

— Я угощаю.

— Нет уж, спасибо. Хочешь пивом меня купить? Полдня меня мордовал, а теперь поставишь пару пива и думаешь, я все сразу забуду? Нет уж, спасибо. Да если бы мне сказали, что я до смерти больше пива не выпью, и то бы от тебя не принял!

Тербер хлопнул его по заду и ухмыльнулся.

— Даже если бы сказали, что это последняя кружка в твоей жизни?

Пит изо всех сил старался не показывать, как ему хочется пива.

— Ну, может, если самая последняя. Но это уж не дай бог.

Милт Тербер обаятельно улыбнулся, и теплота в глубине его глаз мигом растопила все обиды Карелсена.

— Пойдем к Цою, надеремся вусмерть и разнесем его забегаловку ко всем чертям!

Пит невольно улыбнулся, но сразу сдаваться был не намерен.

— Только платить за все будешь ты, — сказал он.

— Заплачу. Все беру на себя. И так уже взял черт-те сколько. Иди мойся. Я подожду. Через пару дней увидим, что за птица этот Старк.

Но им не пришлось ждать так долго: Старк прибыл на следующий день вместе с казарменным вещмешком и прочим своим багажом.

Был один из первых безоблачных дней, предвещавших скорый конец дождливой поры. Дождь лил все утро, но в полдень небо неожиданно очистилось, и свежевымытый воздух был мягким, без намека на пыль, контуры предметов, словно преломившись в прозрачных гранях темного кристалла, стали резкими и четкими. Мир сиял чистотой, благоухал чистотой, во всем ощущалась праздничность, как всегда бывает перед наступлением ясной погоды. Работать в такой день было кощунством, но Терберу пришлось сидеть в канцелярии, чтобы быть на месте, если приедет Старк, и принять новенького.

В тот день очень кстати, как считал Тербер, на ужин были стандартные в меню Прима консервированные сосиски с жареными консервированными бобами. Солдаты когда-то прозвали это блюдо «звезды и полосы», но так как Прим кормил их «звездами и полосами» теперь почти каждый день, все чаще стало фигурировать новое название: «дерьмо крысиное и дерьмо собачье».

Увидев такси с надписью «Хикемский аэропорт», которое медленно и неуверенно, как не знающий адреса приезжий, ползло по улице вокруг казарм, Тербер вздохнул и мысленно посетовал на беспомощность человека в руках судьбы. Такси остановилось перед корпусом их роты, из машины вылез солдат и, окунувшись в темный чистый и почти осязаемый, как вода, воздух, вытащил багаж на еще мокрую траву. Тербер, наблюдавший за развитием событий из канцелярии, вышел во двор познакомиться со своим новым врагом. По крайней мере, отказываясь принять оборонительный бой в канцелярии, он хоть может замахнуться кулаком на судьбу, подумал он, готовый ко всему.

— Плевал я, что он тоже служил, — сказал новенький, глядя вслед отъехавшему такси. — Нельзя драть такие деньги.

— А может, у него жена из местных и ему надо кормить десяток косоглазых ублюдков, — сказал Тербер.

— Я тут ни при чем. За переезд переводников должно платить правительство.

— Оно и платит. Но не за тех, которые переводятся по собственному желанию.

— А должно платить за всех, — упрямо сказал Старк, прекрасно понимая, что это камешек в его огород.

— Оно будет платить за всех. Только сначала сколотит из призывников крепкую армию и влезет в войну.

— Когда дойдет до войны, переводы по собственному желанию кончатся, — сказал Старк, и они неожиданно посмотрели друг на друга понимающими глазами, зная то, о чем не догадался бы Пит Карелсен, и Тербер, хотя и подготовил себя к любой неожиданности, удивился этому пониманию. Наблюдательный двойник, который жил в его мозгу самостоятельной жизнью и ни во что не вмешивался, тотчас взял это на заметку.

— За офицеров-то платят, — сказал Старк все с той же неторопливой настырностью. — А солдата любой может поиметь как хочет. Даже бывший солдат. — Он потянул за торчащую из кармана рубашки петельку шнурка, вытащил кисет «Голден Грейн» и достал папиросную бумагу. — Куда мне нести мое барахло?

— В комнату поваров.

— А к шефу сейчас идти? Или потом?

— Динамита сейчас нет на месте, — усмехнулся Тербер. — Может, еще зайдет сегодня, а может, и нет. Но он хотел с тобой поговорить.

Зажав в зубах шнурок кисета, Старк свернул самокрутку и исподлобья спокойно посмотрел на Тербера:

— А что, он не знал, что я приеду?

— Знал, конечно. — Тербер, усмехаясь, подхватил самый пузатый мешок и небольшой холщовый ранец. — Но у него возникло одно важное дело. В клубе.

— Он все такой же, — заметил Старк, взвалил на спину два оставшихся вещмешка, согнулся под их тяжестью и, ловко балансируя, пошел следом за Тербером через галерею и пустую столовую, погруженную сейчас в призрачный полумрак, потому что свет там был выключен. Тербер провел его в крохотную комнатку поваров неподалеку от двери во двор, почти напротив комнаты отдыха.

— Можешь устраиваться. Если придет Динамит, я тебя позову.

Старк тяжело уронил мешки на пол, выпрямился и оглядел свой новый дом — тесную каморку, которую ему предстояло делить с остальными поварами.

— Ладно, побуду пока тут, — сказал он. — Денег на переезд не было, пришлось в Каме одолжить под двадцать процентов у тамошних «акул». — Он сунул большой палец за пояс и привычным движением поддернул брюки. — Когда я уезжал, там лило, как у коровы из-под хвоста.

— Завтра здесь тоже будет дождь, — сказал Тербер, направляясь к двери.

— Старшой, надо бы тут койки в два яруса поставить, — заметил Старк. — Посвободнее будет.

— Здесь хозяйство Прима, — уже с порога отозвался Тербер. — Я не вмешиваюсь.

— Старина Прим? Мы с ним в Блиссе служили. Как он?

— Он — отлично, — сказал Тербер. — У него все отлично. И именно поэтому я в его хозяйство не лезу.

— Он, видать, тоже не очень-то изменился. — Старк развязал вещмешок и достал оттуда конверт: — Вот мои бумаги, старшой.

Вернувшись в канцелярию, Тербер внимательно просмотрел эти бумаги. Он узнал, что Мейлону Старку двадцать четыре года, отслужил два контрактных срока, сейчас служит третий, в военной тюрьме ни разу не сидел. Вот и все, не разгуляешься.

А ведь странно, подумал он, удобно откинувшись в кресле, положив ноги на стол и с удовольствием расслабив широкие плечи и мощные бицепсы, странно, что в армии как-то совсем не ощущается возраст людей. У себя дома, в своем родном городке, Старк в его двадцать четыре года был бы из другого поколения, из новой поросли, взошедшей после поколения Милта, которому сейчас тридцать четыре; но здесь, в армии, они оба — ровесники сорокалетнего Никколо Ливы и Пруита, которому всего двадцать один. Здесь они все одинаковы, все чем-то друг на друга похожи, все прошли одну общую школу, и в их лицах, в приглушенных полутонах их голосов тоже прочно засело что-то неуловимо общее. Но, конечно, они не ровесники Маджио, и Маззиоли, и Сэла Кларка — те совсем еще зеленые юнцы. И не ровесники таких, как Уилсон, Хендерсон, Терп Торнхил, О'Хэйер. Что-то не ко времени ты ударился в романтику, подумал он. Но даже если отбросить романтику, они действительно чем-то похожи между собой и отличаются от других, в них есть нечто, присущее людям одного поколения. Это сразу чувствуется. Вот и в Вожде Чоуте оно есть. И даже в Пите Карелсене иногда проскальзывает, но не часто, только когда он по-настоящему разбушуется. Или напьется. Да, когда Пит напьется, в нем появляется это нечто. Его чувствуешь, но подобрать ему название невозможно, нет такого слова. Он все еще раздумывал над своим открытием, тщетно пытаясь найти название тому, что их объединяло, когда в канцелярию вошел капитан Хомс.

Пока продолжалась предварительная беседа, которую Хомс непременно проводил с каждым новеньким, в мозгу Тербера, в том самом никогда не дремлющем его участке, сложился ясный план, как действовать с поварами.

Войдя в канцелярию, Хомс пожал Старку руку и расплылся в довольной улыбке. В течение всей лекции капитана Мейлон Старк стоял, непринужденно держа шляпу в сложенных за спиной руках, и задумчиво разглядывал Хомса. В начале беседы он довольно небрежно поблагодарил капитана, а все остальное время молчал. Когда Хомс закончил лекцию, Старк, все так же задумчиво разглядывая своего нового командира, четким движением отдал честь и тотчас ушел.

Мейлон Старк был среднего роста и крепкого телосложения. Слово «крепкий» вообще подходило к нему лучше всего. И лицо, и свернутый на сторону расплющенный нос, и голос — все у него было крепкое. Голова крепко сидела на шее, и он крепко поджимал подбородок, как это часто входит в привычку у боксеров. В нем чувствовалась крепкая хватка — такой уж, если вцепится, будет держаться обеими руками. И в то же время казалось, что Мейлон Старк напрягает все силы, только бы земля не ушла у него из-под ног. Складка, проходившая справа от расплющенного носа к уголку рта, была в три раза глубже такой же складки слева, и, хотя рот у него нисколько не кривился, из-за этой глубокой складки возникало впечатление, что Старк сейчас или язвительно усмехнется, или устало заплачет, или враждебно оскалится — угадать было невозможно. Потому что Старк никогда не усмехался, не плакал и не скалился.

— Он хороший солдат, — словно что-то доказывая, сказал Хомс Терберу, когда Старк ушел. На лице Хомса застыло озадаченное и не совсем довольное выражение. — Я хорошего солдата сразу вижу. Из Старка выйдет отличный повар.

— Так точно, сэр, — сказал Тербер. — Я тоже так думаю.

— Серьезно? — удивился Хомс. — Ну что ж, я всегда говорю: хорошие солдаты на дороге не валяются, их найти не просто.

Тербер оставил этот афоризм без ответа. Когда Динамит произвел в сержанты Айка Галовича, он сказал то же самое, только тогда Хомс не был так озадачен.

Хомс откашлялся, напустил на себя деловой вид и начал диктовать Маззиоли расписание строевых занятий на следующую неделю. Писарь пришел в канцелярию в середине лекции Хомса и занялся картотекой, но сейчас ему пришлось отложить карточки и сесть за пишущую машинку. Капитан, сложив руки за спиной и задумчиво откинув голову, расхаживал по канцелярии и диктовал медленно, чтобы Маззиоли успевал печатать.

Маззиоли печатал с отвращением, он знал, что все равно потом Цербер достанет свои справочники и перекроит расписание так, что надо будет все печатать заново. А Динамит подпишет и даже не заметит разницы.

Как только Хомс ушел, Тербер бросил свои бумаги и отправился в комнату поваров. Его бесило, что Динамит каждый раз мусолит в расписании одни и те же мелочи, и сейчас Милт, будто вырвавшись из герметически закупоренной бутылки, радостно дышал всей грудью. Что будет с Хомсом, если он когда-нибудь поймет свою никчемность, которую прикрывает всей этой суетой? А что ты волнуешься за Хомса? — подумал он. Хомс никогда ничего не поймет, это бы его убило. Он надеялся, что пока Хомс изощрялся в словоблудии, повара еще не успели вернуться с кухни и он застанет Старка одного.

Старк и в самом деле был в комнате один. Он задумчиво разглядывал выношенные кремовые бриджи старого образца, пригодиться ему они уже никак не могли, но выбросить их было выше его сил.

— Пойдем ко мне наверх, — сказал Тербер. — У меня есть к тебе разговор, с глазу на глаз. Да и ни к чему, чтобы повара видели нас вместе.

— Так точно, старшой. — Старк почувствовал настойчивость в голосе Тербера и встал с койки, по-прежнему держа бриджи в руках. — Знаешь, сколько лет этим штанам? У меня в тот год сестренка замуж вышла.

— Выкинь их, — решил за него Тербер. — Начнется война, мы отсюда выедем, тебе негде будет и самое необходимое держать.

— Это верно. — Старк без колебаний бросил бриджи на растущую кучу старья у двери, оглядел комнатенку и остановил взгляд на трех вещмешках, в которых было собрано все, что скопилось у него за семь лет солдатской жизни.

— Что, не густо? — спросил Тербер.

— По-моему, хватает.

— В тумбочку все воспоминания не запихнешь, — сказал Тербер. — А в вещмешок тем более. Я даже когда-то дневник вел, кому сказать — не поверят. До сих пор не знаю, куда он делся.

Старк вынул из ранца фотографию в кожаной рамке — молодая женщина с тремя мальчишками — и поставил на полку своего стенного шкафчика.

— Ну вот, — сказал он. — Теперь я дома.

— Да, это важно, — кивнул Тербер. — Пошли.

— Иду, старшой, — откликнулся Старк, подбирая с пола старый хлам и бриджи. — Все руки не доходят разобрать. Когда переезжаешь, сразу видишь, сколько всего ненужного набралось, — виновато сказал он.

На галерее он, не сбавляя шага, выкинул все в мусорный ящик и следом за Тербером стал подниматься по лестнице, но на площадке обернулся и посмотрел вниз — из мусорного ящика свисала штанина бриджей с толстыми солдатскими шнурками, металлические кончики на которых давно оторвались.

— Садись. — Тербер показал ему на койку Пита.

Старк молча сел. Тербер сел на свою койку напротив и закурил сигарету. Старк свернул себе самокрутку.

— Хочешь настоящую?

— Я свои больше люблю. Всегда курю «Голден Грейн», — задумчиво глядя на него со спокойным ожиданием, сказал Старк. — Если, конечно, они есть. А если нет, тогда «Кантри джентльмен». И то лучше, чем эти фабричные.

Тербер поставил на пол между ними обшарпанную пепельницу.

— Я, Старк, всегда играю в открытую. Все карты сразу на стол.

— Это я люблю.

— Насколько я понимаю, тебя сюда так быстро перевели не за красивые глаза. А потому что ты служил с Динамитом в Блиссе.

— Я уж догадался.

— Ты из Техаса?

— Точно. Из Суитуотера. Там и родился.

— А чего ты вдруг решил перевестись из Кама?

— Мне там не нравилось.

— Не нравилось, — ласково повторил Тербер, подошел к шкафчику, пошарил рукой за жестяной коробкой с иголками и нитками и достал бутылку «Лорда Калверта». — Мою комнату по субботам не проверяют, — сказал он. — Пить будешь?

— Вопрос! Глоточек можно.

Старк взял бутылку, внимательно рассмотрел длинноволосого красавчика на этикетке, как игрок рассматривает «закрытую карту», когда деньги не позволяют ему играть по-крупному, потом поднес горлышко к губам.

— Старк, а ты когда-нибудь заведовал столовкой?

Кадык у Старка дернулся и замер.

— Конечно, — ответил он, не отрываясь от бутылки. — В Каме, например.

— А если серьезно?

— Я же тебе говорю — конечно. У меня была всего одна нашивка, но я замещал сержанта. Хотя приказом это мне никто не оформил.

— И меню сам составлял, и закупал все?

— Конечно. Все было на мне. — Он неохотно вернул бутылку. — Отличная штука.

— Какое у тебя там было звание, говоришь? — Тербер взял бутылку, но пить пока не собирался.

— РПК. Обещали дать «специалиста шестого класса», так и не дали. По штатному расписанию числился вторым поваром, только без оклада. И столовкой заведовал за так. Меня даже временно не оформили. Обязанностей хоть отбавляй, а ни денег, ни звания.

— И тебе это не нравилось, — снова повторил Тербер, еле сдерживая смех.

Старк задумчиво глядел на Тербера, и, как всегда, по лицу его было не понять: засмеется он сейчас, заплачет или зло оскалится.

— Да, условия не нравились, — сказал он. — А работа нравилась. Я эту работу люблю.

— Отлично, — прищурился Тербер и отпил из бутылки. — Мне в столовке нужен дельный, человек. Такой, на которого я могу положиться. И со званием. Как тебе для начала РПК и спец четвертого класса?

Старк задумчиво посмотрел на него.

— Звучит неплохо, — сказал он. — Если, конечно, мне все это дадут. А что дальше?

— А дальше звание и должность. Те, что сейчас у Прима.

Старк внимательно поглядел на свою самокрутку, точно советуясь с ней.

— Я, старшой, тебя не знаю, — сказал он, — но играть с тобой интересно и я «пас» не скажу.

— Значит, договорились. В этой роте, кроме тебя, из Блисса еще четверо. И все — сержанты. Так что с этой стороны у тебя будет все спокойно.

Старк кивнул:

— Это я и сам понимаю.

— А остальное просто. Главное, чтобы ты не вляпался ни в какую историю и доказал, что работаешь лучше Прима. Можешь считать, что с сегодняшнего дня ты — первый повар с нашивками РПК и спеца четвертого класса. От тебя требуется только одно: не жди, чтоб тебе приказывали, а действуй и, когда Прим сачкует, а сачкует он чуть не каждый день, командуй столовкой сам.

— Я здесь человек новый. Повара — это особая порода, они новенького так просто к себе не подпустят. К тому же у Прима и должность, и звание.

— Насчет повышения не суетись. Пока обойдешься. Я сам этим займусь. Возникнут на кухне осложнения, приходи ко мне. Первое время повара, конечно, будут тебе хамить, особенно этот жирный боров Уиллард. Он первый повар и метит на место Прима. Но Динамит Уилларда не жалует. Так вот, они будут хамить и задираться, но ты с ними не связывайся. Помалкивай, а чуть что — ко мне. Все будет по-твоему.

— Круто ты завернул. Старику Приму не позавидуешь. — Старк взял бутылку, снова протянутую ему Тербером.

— А ты его уже видел?

— Нет. Мы с Блисса не виделись. — Старк неохотно вернул бутылку. — Отличная штука.

— Мне тоже нравится. — Тербер вытер рот рукой. — И Приму. Только у Прима это любовь на всю жизнь. Странный он какой-то, то ли блаженный, то ли пыльным мешком по голове стукнутый.

— Когда я с ним в Блиссе служил, он был такой тихий, вечно сам по себе. Мог взять и в одиночку напиться.

— Он и сейчас такой же. Только теперь ему бы надо разок в одиночку протрезветь.

— Такие тихони — самое гиблое дело. Те, которые в одиночку пьют. Они все плохо кончают.

— Ты так думаешь? — неожиданно насторожился Тербер. Радар в его мозгу снова включился, запеленговал проскользнувшую в разговоре расхожую истину и напомнил ему, что не бывает дыма без огня и расхожих истин без вранья. — Не все.

Старк пожал плечами.

— Только давай сразу договоримся, старшой. Если ты отдаешь мне кухню, я распоряжаюсь там, как хочу. Без всяких яких. И если кухня — моя, то чтоб из канцелярии меня никто за веревочку не дергал. Иначе мы с тобой каши не сварим.

— Насчет этого не сомневайся. Будешь работать правильно, и ты там — царь и бог.

— Ты же меня не слушаешь, — упрямо сказал Старк. — Я в кухне царь и бог, а уж как я работаю — мое дело. И канцелярия мне не указ. Иначе я не возьмусь.

Тербер хитро улыбнулся, брови коварного тролля затрепетали. Неужто Старк и в самом деле такой дурак?

— Идет, — сказал он.

Почему ты хоть раз в жизни не можешь быть честным до конца, подумал он, не можешь хоть раз в жизни пообещать что-то без тысячи условий и оговорок?

— Ну ладно, — сказал Старк, заканчивая разговор. — Может, еще по глотку?

Тербер передал ему бутылку. Игра была сыграна, крупье уже собирал карты. Напряжение спало, и разговор легко потек сам собой.

— Я только одного не понимаю, — оживленно говорил Старк. — Тебе-то вся эта затея что дает?

— Мне — ничего. — Тербер усмехнулся. — Знаешь, что такое некоронованный король? Это я. Хомсу только кажется, что это он командует ротой.

Бутылка сновала между ними, как челнок, вплетая в однотонную словесную основу разговора яркие блестящие нити.

— Сколько сейчас в роте ребят из Блисса?

— С тобой будет пять. Первым взводом командует наш чемпион Уилсон. — Тербер сделал упор на слове «чемпион», будто воткнул в пряжу неподвижную ткацкую шпильку. — Прим заведует столовкой. А Хендерсон и Айк Галович — помощники командиров взводов.

— Айк Галович? Господи помилуй! У нас в Блиссе он был дежурным истопником. По-английски двух слов связать не мог.

— Точно, он самый. Он и до сих пор двух слов связать не может. Зато теперь он у Динамита главный спец по строевой.

— Ну и дела! — Старк был откровенно поражен.

— Теперь понимаешь, каково мне тут? — широко ухмыльнулся Тербер, следя глазами за бутылкой, которая легким поблескивающим челноком порхала между ними и все ткала и плела призрачную паутину разговора, уютно обволакивавшего их обоих.

— …но ты свой парень. Ты служил в Блиссе, поэтому тебе здесь зеленая улица.

— Повара все равно будут недовольны.

— Пошли они куда подальше. Пока я доволен, можешь не волноваться.

— О'кей, старшой. Ты тогда и дирижируй…

— Я и дирижирую, не сомневайся…

— …они все между собой завязаны. Хомс и наш подполковник Делберт — одна шайка, понял? Они…

— …мне же придется…

— На двоих ребят всегда можешь положиться?..

— …и то же самое в роте. Все только для спортсменов, понял? Доум получил штаб-сержанта, потому что тренирует команду Динамита, но выше ему уже не прыгнуть и…

Для солдата самое милое дело — потрепаться в своей компании, думал он, прислушиваясь к собственному голосу; а если есть еще и бутылка, тогда это самое большое удовольствие и лучшее убежище от всех бед. Это неофициальный, бытовой ритуал, первоклассный суррогат, заменяющий солдатам женщин и те извечные разговоры с ними, когда мужчина объясняет свои принципы, рассказывает о своих мечтах и планах на жизнь, а женщина внимательно слушает, кивает и восхищается. Но солдаты — это мужчины без женщин, думал он, солдат не прижмет другого солдата к теплой груди, не погладит по голове. И все-таки мужской полупьяный треп помогает забыться, напомнил ему тот, второй Милт Тербер, который прятался в его сознании и всегда был начеку.

Вырваться бы из-под власти этого внутреннего двойника или хотя бы ненадолго забыть о нем и жить как Старк, не думать о женщинах и о мужчинах, обо всех хитросплетениях и сложностях.

— Дай еще выпить, — сказал Старк. — А его высокая блондиночка все при нем?

— Какая блондиночка?

— Его жена. Как же ее?.. Карен. Он с ней еще не развелся?

— А-а, ты про нее.

Наверно, оно и к лучшему, что ты не можешь своей волей отвлечь внимание этого второго Милта. Хотя так тебе, естественно, больнее. Но в конечном счете, может, и лучше. При условии, что ты это выдержишь. Храбрость храбрости рознь, подумал он.

— Нет, — сказал он вслух. — Пока не развелись. Она иногда сюда наведывается. А что это ты вдруг?

— Да просто интересно. — Старк размяк, и его тянуло философствовать. — Я думал, Хомс ее уже бросил. В Блиссе она удержу не знала, спала со всеми подряд. Просто кошка, только еще и злющая, сама к мужикам лезла, а делала вид, что они ей противны. Говорили, она в Блиссе полгарнизона обслужила.

— Полгарнизона?

— Точно. Я слышал, она там даже триппер подхватила. Была бы не замужем, вообще бы, наверное, проституткой заделалась.

— А так, значит, у нее это просто хобби?

Старк закинул голову и расхохотался.

— Факт!

— Честно говоря, я не очень доверяю всякой такой болтовне, — нарочито небрежно сказал Тербер. — Послушать солдат, так все офицерские жены — шлюхи. А по-моему, ребята просто сочиняют.

— Сочиняют? Как же! — возмутился Старк. — Про нее и сочинять не надо. Я в Блиссе сам с ней спал. Так что никакой это не треп.

— Вообще-то здесь про нее тоже много болтают, — заметил Тербер. Как же она тогда сказала? В тот день, у нее дома, когда дождь мягко стучал за открытым окном? Вспомнил! «Неужели и ты меня не хочешь?»

— Про нее-то не зря болтают, — сказал поглупевший от виски Старк. — Потому что на ней пробы ставить негде. Одинокая женщина пусть себе делает что угодно, даже замужняя может гульнуть налево, но, когда баба, и тем более замужняя, спит со всеми подряд, этого я уже не понимаю. Проститутки — те другое дело, они себе на жизнь зарабатывают. Но когда баба делает это из удовольствия, а потом ей же самой противно, у нее точно не все в порядке.

— Ты так думаешь? — спросил Тербер. — Ты ведь это про жену Хомса?

— А про кого же еще? Чего ради она спала со мной? Кто я был в Блиссе? Вшивый рядовой, седьмые штаны в десятом ряду. У меня и денег-то не было, ни угостить ее не мог, ни в кино сводить.

Тербер пожал плечами.

— Черт его знает. Мне-то что? Может, когда-нибудь и сам с ней попробую.

— Не будь дураком, не связывайся. Она сука высшего класса. Холодная, ничем ее не проймешь. Проститутки, и те лучше. — Лицо Старка дышало непреклонной убежденностью.

— На, выпей еще, — сказал Тербер. — Было бы из-за чего расстраиваться.

Старк не глядя взял бутылку.

— Я этих богатых дамочек уже напробовался. Хуже не бывает.

— Это точно.

Если у нее действительно было так много мужчин… И Лива говорил, что стерва… думал он, слушая голос Старка, рассказывавшего уже о чем-то другом, и свой собственный голос, что-то ему отвечавший. И ведь оба они умные мужики, подумал он, оба знают, что к чему, не молокососы.

Но Лива только пересказывает сплетни, у него самого ничего с ней не было. А Старк… пять лет назад что он понимал в свои девятнадцать лет? Он был еще совсем мальчишка, когда у него с ней получилось. Но, видно, здорово это на него подействовало, видно, запомнилось навсегда, если сейчас, через пять лет, так о ней говорит. Не забывай, он же был в то время зеленым юнцом, горячим жеребенком, только что попавшим в армию.

Но та женщина, с которой он ездил на «лунное купание», неужели она могла пойти на такое? Неужели могла переспать с половиной гарнизона в Блиссе? Что ты скажешь? Не знаю. Да, ты не знаешь, но есть двое мужчин, которые знают. А вдруг они ошибаются? Нет, ты не можешь принять на веру то, что им известно, а тебе — нет. Какой же выход?

Ему хотелось взять бутылку, размахнуться и треснуть по этому бормочущему, дрыгающему подбородком черепу, расколотить его вдребезги, чтобы на полу осталась каша, чтобы подбородок отлетел в сторону и перестал дрыгаться. И не потому, что Старк рассказал ему, не потому, что Старк спал с женщиной, с которой он сам спал (ты ведь не решаешься назвать все своими словами, верно?), нет, совсем не потому; как ни странно, он чувствовал, что Старк теперь ему гораздо ближе, словно они стали приятелями и чистят зубы одной щеткой. А где ты слышал, чтобы приятели чистили зубы одной щеткой? Нет, просто этот дрыгающийся череп случайно оказался под рукой, а у него ни с того ни с сего возникло дурацкое желание что-нибудь расколошматить вот этой самой бутылкой. Да какое он имеет право злиться на Старка за то, что она с ним переспала? Не злиться же заодно на весь гарнизон в Блиссе.

— …и я думаю, дело пойдет, — говорил Старк. — Все козыри у нас в руках.

— Верно. — Тербер перехватил челнок на полпути и водворил его на место, в шкафчик. — Мы, Мейлон, будем с тобой не часто видеться, — сказал он. Чего тут такого, можешь звать его просто по имени, он же теперь тебе все равно что брат, и, похоже, таких братьев у тебя навалом. — Если что будет не ладиться, приходи в канцелярию. — Он внимательно прислушивался к интонациям собственного голоса. — А поводов у тебя будет много. Но вечером чтоб ко мне не совался: для всех ты меня знаешь не больше, чем любого другого сержанта в роте.

Старк кивнул, соглашаясь с мудрым решением.

— Понял, старшой.

— А сейчас иди-ка лучше к себе и разбери свое барахло, — сказал Тербер, удивляясь и даже гордясь, что его голос звучит так спокойно.

— Черт, я и забыл, — подымаясь, сказал Старк.

Тербер усмехнулся — будто лицо расколола трещина — и подождал, пока Старк уйдет. Потом лег на койку и закинул руки за голову. И вместе со вторым Милтом, который вырвался на волю, который всегда вырывался на волю, стоило Терберу остаться одному, он начал думать о том, что сейчас услышал, нарочно мучая себя, как человек, который все время щупает больной зуб, но к врачу не идет.

Он представлял себе, как все это было, как Старк обнимал ее, как она лежала на кровати, такая же, какой он видел ее сам, открывшая всю себя, сбросившая покровы со всех своих тайн; прерывистое дыхание, как у бегуна-марафонца, глаза закрыты и веки чуть вздрагивают в тот миг, когда ты, вырвавшись из плена собственного тела, ничего не понимаешь и в то же время понимаешь все, паришь в далекой вышине, и только тонкая серебристая лонжа соединяет тебя с твоим прежним «я», оставшимся там, внизу. Может, со Старком ей в постели было лучше, чем с тобой, думал он, надавливая на больной зуб и корчась от муки; может, все другие тоже были лучше, чем ты; может, даже Хомс доставлял ей больше наслаждения. Ведь она спала с Хомсом. Раньше он об этом не задумывался, а сейчас не мог отвязаться от этой мысли. Может, она и сейчас продолжает спать с Хомсом?

А тебе-то что? Какое тебе дело? Ты же ее не любишь. Тебе наплевать, с кем она спит. Ты даже не собираешься с ней больше встречаться. Ты все решил, еще в тот вечер на пляже, так ведь?

Нет, он все-таки встретится с ней еще раз, как договорились. Какой смысл платить три доллара у миссис Кипфер, если то же самое можно получить бесплатно? Ну и кроме того, хочется разгадать эту загадку до конца, ему просто интересно, так сказать, чисто интеллектуальное любопытство.