Хроники Роузлинда (№4) - Каштановый омут

– Дитя мое, – воскликнула в ответ Элинор, обнимая Джиллиан, – никакая ты не шлюха! Если ты любишь моего сына и верна ему сердцем и телом, ты его женщина, а не его шлюха. Шлюхе нужно золото, все равно от кого. А что дал тебе Адам, кроме своей любви?

– Но я жена другого человека, – прошептала Джиллиан, искренне веря в то, что услышала.

– Ты сказала Адаму правду о своем браке и о чувствах к тому человеку?

– Да! Да! Я убила Пьера и была рада этому, но если бы только Бог распорядился, чтобы вместо него был Осберт, я посвятила бы всю свою жизнь поискам того, как расплатиться за такую божественную милость.

Элинор не удержалась от смеха. Эта божественная милость была бы явно не из разряда тех, которым рады священники.

– Что ж, если ты так решительно настроена избавиться от де Серей, почему бы тебе не стать женой Адама? Ты имеешь благородное происхождение, у тебя прекрасное поместье, которое хорошо сочеталось бы с поместьями Адама, твои лучшие вассалы, кажется, очень рады покровительству Адама. Мне ваш брак кажется весьма подходящим.

– Правда, мадам? – вырвалось у Джиллиан. – Вы очень великодушны, закрывая глаза на то, что я… уже согрешила, но Адам… Я не думаю, что он захочет взять в жены такую легкодоступную женщину, как я. Он… он…

Элинор продолжала улыбаться, размышляя о том, что Джиллиан, которая с истинным наслаждением убила человека, так беспокоилась насчет того, что несколько преждевременно переспала с мужчиной, который будет ее мужем. Однако последние запинающиеся слова Джиллиан заставили ее нахмуриться.

– Почему ты говоришь, что Адам не хочет взять тебя в жены? – строго спросила она. – Он тебе сам это сказал? Я…

– Нет! – воскликнула Джиллиан, побледнев, когда лицо Элинор исказилось гневом. – Пожалуйста, ничего не говорите ему! Мне все равно! Я буду для него тем, кем он захочет. Если он рассердится и не вернется ко мне, я…

– Не говори ерунды, – возразила Элинор. – Единственное, что может разлучить Адама с тобой, это если ты сама убьешь его боевым топором. Он опьянен любовью. Отвечай на мой вопрос: Адам сам сказал тебе, что он не намерен жениться на тебе?

Было очень похоже на этого страстного дурачка сказать что-то такое, чтобы испытать ее любовь, с яростью подумала Элинор.

– Нет, но он сказал… Мы разговаривали о смерти Гилберта и о том, как богатые вдовы выходят замуж… Он сказал, что он же не женился на мне.

Элинор удовлетворенно кивнула. Она не думала, что Адам способен быть жестоким, и дело тут было совсем в другом. Джиллиан просто не поняла что-то, что уязвляло гордость Адама. Тут ее внимание привлекло упоминание о первом муже Джиллиан.

– Кстати, – сказала она, – как умер Невилль?

– Он… – Джиллиан запнулась, помолчала и попробовала начать еще раз: – Он упал из окна нашей спальни.

– Упал? – саркастически переспросила Элинор, заметив, как увял румянец на лице Джиллиан. Оно стало желтым и тусклым. – Ты вытолкнула его?

– Нет! – взвизгнула Джиллиан, сжавшись. – О, я бы… нет, правда, нет… Бедный Гилберт!

Это отчаянное отрицание могло означать как вину, так и чувство отвращения, но Элинор только пожала плечами. Если бы ей самой навязали такого мужа, она, наверное, тоже избавилась бы от него. Конечно, можно было найти более милосердный способ, чем выбрасывать безумного калеку из окна, но Джиллиан могла и не знать о свойствах такого снадобья, как болиголов. В любом случае для Адама это опасности не представляло. Чтобы сбить его с ног, понадобится стенобитное орудие. Кроме того, Джиллиан любила Адама. Элинор была уверена в этом. Жестокость как таковая ее не смущала, и она только приветствовала бы ее, если бы это служило интересам сына.

– Джиллиан! – Элинор погладила ее дрожащие плечи. – Как бы ни умер Невилль, ему, бедолаге, лучше было умереть. Забудем об этом. Это в прошлом. Посмотри на меня. Я хочу сказать тебе что-то важное. Подними голову.

– Я не делала этого, мадам, – настаивала Джиллиан, – не делала…

– Нет? Ладно, это неважно.

Джиллиан вытаращила глаза. Было неважно, что она могла оказаться убийцей своего беспомощного мужа? Неважно, что она нарушила супружескую клятву, которой она, правда, не помнила? Но тогда, что же важно?

– А важно, – продолжала Элинор, – что ты глупая гусыня, а Адам болван! Я знаю, что он собирается жениться на тебе.

Затем Элинор пересказала свою беседу с сыном насчет здоровья Джиллиан. Прежде чем она дошла до середины рассказа, Джиллиан поняла, что Элинор права. Глаза ее засветились, а щеки заполыхали.

– Это правда?! – задыхаясь, произнесла она. – Вы не можете быть так жестоки и питать меня ложными надеждами. Вы не такая.

– Да, я не такая, но справедливости ради должна сказать, любовь моя, что ты ценишь себя слишком дешево. Ведь не только Адам хотел бы жениться на тебе. Если ты захочешь, то сможешь выбрать себе дюжину мужчин. Ты ведь не только красивая, но и состоятельная женщина – воистину богатая вдова.

Лицо Джиллиан скривилось, и она покачала головой, отмахиваясь рукой от этой совершенно нелепой идеи. Элинор улыбнулась. Ей было ясно, что за Адама она уцепилась не из страха и беспомощности – он был истинным избранником ее сердца. Время испытаний прошло. Теперь Элинор должна готовить свою невестку к ее новой роли в жизни.

– Дитя мое, – продолжала она, – надеюсь, что ты не обидишься, но если тебе суждено стать женой Адама, и земли Тарринга соединятся с Кемпом, и поскольку зять Адама – кузен короля, а великий маршал Англии – наш ближайший друг, ты станешь очень важной леди. Прости меня, если я скажу, что тебе еще многому нужно научиться.

– Я это прекрасно понимаю, – вздохнула Джиллиан. – Я изо всех сил старалась делать то, что Адам ожидал от меня, но не знала, как.

– Мало пользы от излишней скромности, – возразила Элинор. – Ты вроде бы достаточно хорошо справлялась с воинами и населением Тарринга.

– Ну, это оказалось легко, – ответила Джиллиан. – Мне достаточно было только сказать Олберику, что я хочу, чтобы все наказания и решения были точно такими же, как если бы Адам распорядился сам, и тогда он мне объяснял, что я должна сказать, и я говорила. И отец Поль рассказал мне, какие обычаи существуют в Тарринге. Они не знали, что я такая невежда, потому что я объяснила им, что во Франции все делается по-другому. Не знаю, правда ли это, но, полагаю, они этого тоже не знают.

– Очень умно, – одобрила Элинор. – Но будет время, когда Олберика и отца Поля не окажется под рукой, и тогда тебе не удастся воспользоваться этим приемом, когда Адам будет рядом с тобой.

– Но тогда мне и не понадобится… я хочу сказать, что Адам будет распоряжаться, если он будет там.

– Нет! – воскликнула Элинор. – Это твои земли, твои люди. Адам будет возле тебя, и, если тебе понадобится помощь, например, когда речь идет о мужской чести, он посоветует тебе. Но ты должна все время помнить, что ты знатная леди. Тебе действительно придется многому научиться. – Элинор взглянула в широко раскрытые испуганные глаза. – Это не значит, что ты должна все выучить сегодня. Мы будем продвигаться шаг за шагом.

Пока боевые машины выполняли свою работу, разрушая стены замка, остальным в Вике делать было нечего. У Адама было время перечитать каждое слово из писем Джиллиан и довести себя до нервного истощения, размышляя над воображаемым ее слабым здоровьем.

К счастью, вскоре поступили свежие новости, которые отвлекли его от мрачных мыслей. Иэн с радостью писал, что, хотя Беркхемпстед сдался после тяжелых боев, Людовик, по-видимому, достаточно насытился. Было заключено перемирие, и принц уже удалился в Лондон, предоставив армии добираться своим ходом.

«Это, – писал Иэн Элинор, – не слишком понравилось Арунделю, который был у нас здесь еще два раза. Он считает, что Людовику следовало остаться и отправить людей, чтобы они не могли нарушить перемирие. Ты понимаешь, что это неразумно, но мы очень довольны тем, что Арундель во всем видит ошибки принца. Не удивляйся, моя дорогая, если мы с Джеффри привезем его домой в качестве гостя. Передай Адаму, – продолжал он, – что ему нужно завершить свое дело в Вике как можно быстрее. Хотя, в общем-то, перемирие обычно не запрещает сеньору разбираться со своим мятежным кастеляном, случай леди Джиллиан довольно деликатный. Поскольку ее последний муж приносил присягу Людовику, с юридической точки зрения можно считать, что она является пленницей Адама, а не его вассалом, и, следовательно, захватывая Вик, Адам нарушает перемирие».

Там еще был исписан целый лист о любви, тоске и небольшие личные воспоминания, которые свидетельствовали о переполненном чувствами сердце Иэна. Элинор читала и счастливо вздыхала, но мысли ее вскоре перескочили на менее радостные вещи. Как ей передать сообщение Иэна Адаму? Она, конечно, могла написать сыну сама и отправить к нему личного гонца. Это избавило бы Джиллиан от лишней боли, но правильно ли будет избавлять ее? Явно пришло время очередного испытания. Способна ли Джиллиан настолько закалить себя, чтобы послать сообщение, которое ввергнет ее возлюбленного в активные сражения?

Элинор прикусила губу. Джиллиан была прелестной. Именно такую девушку она выбрала бы себе в невестки, если бы ей поручили избрать жену для Адама. Она была сообразительной, как Джоанна, но не столь упряма, с таким же сильным характером, но более добродушным. Элинор уже успела полюбить ее, и ей было тяжело причинять боль тем, кого она любила, особенно этой нежной Джиллиан. Ей казалось маловероятным, что с Адамом могло что-то случиться во время этой кампании, но всякое бывает. Если именно Джиллиан придется сообщить ему, что он должен начинать штурм, а он по какой-нибудь злой и нелепой случайности погибнет… Элинор закрыла глаза, глубоко вздохнула, чтобы снять напряжение в груди и горле. Дело должно быть сделано. И нет легкого пути пройти через это. Она встала и спустилась в зал, где, как она знала, найдет одиноко сидящую Джиллиан, поскольку Джоанна тоже получила письмо и теперь сидела в своей спальне, впитывая излияния своего мужа.

– У меня для тебя трудная работа, любовь моя, – сказала Элинор.

Джиллиан оторвала глаза от вышивания и улыбнулась.

– Только не говорите мне, что все еще боитесь за мое слабое здоровье, – шутливо предупредила она.

– Нет, я боюсь за твое нежное сердце. Послушай, – и Элинор перечитала ей выдержку из письма Иэна. Радостное и шутливое выражение исчезло с лица Джиллиан, глаза ее расширились и засверкали.

– Это действительно мой долг, мадам, сообщить Адаму, что он должен начать сражение, не успев подготовиться?

– Он не будет действовать неподготовленным, радость моя, – успокоила ее Элинор. – Адам слишком хороший военачальник, чтобы подвергать опасности своих людей и успех всего предприятия торопливым, плохо подготовленным штурмом. Просто он удвоит свои усилия, чтобы быть готовым.

Светло-карие глаза Элинор встретились с кроткими бархатными глазами своей будущей невестки и, не выдержав, опустились. Слезы переполнили глаза Джиллиан и покатились по щекам. Джиллиан знала, что то, что говорила Элинор, было лишь надеждой, а не убежденностью. Никто из них не верил, что Адам мог еще сильнее торопиться с подготовкой к штурму. Да, он не раз писал: «Я скучаю по тебе. Мне кажется, ни одна стена никогда не была такой упрямой». Джиллиан не сомневалась, что Адам и так уже делал все, что мог. Элинор подошла ближе и погладила Джиллиан по щеке.

– Бедное дитя, – вздохнула она, – тебе не обязательно писать об этом. Я сама напишу. Может быть, мне не следовало говорить тебе об этом, но, Джиллиан, любимая, это будет твоя жизнь. Ты должна знать и принять ее. На этот раз я могу тебя немного прикрыть…

Голос Элинор дрогнул. Джиллиан отрицательно покачала головой. Губы Элинор сжались. Если это упрямое отрицание означало, что Адаму вообще не нужно сообщать о предупреждении Иэна, то Джиллиан не научилась понимать мужчин. Но Джиллиан отложила иголку и вытерла глаза.

– Адам ведь ожидает от меня, что я должна быть способна писать о таких вещах, не так ли? Если я не справлюсь с этим делом, он… он, может быть, и будет любить меня по-прежнему, но не будет доверять мне, как лорд Иэн доверяет вам, а лорд Джеффри – Джоанне. Разве не так?

– Да, дитя мое, именно так.

– Тогда я сразу же напишу ему… И могу ли я попросить вас одолжить мне гонца, или я должна…

– Конечно, можешь. Гонец в твоем распоряжении, как только письмо будет готово.

22

Седрик Саутфорд, сын человека, который вслед за первым мужем Элинор изъездил весь Уэльс вдоль и поперек, передавая сообщения, доставил письмо Джиллиан Адаму. Тот взволнованно сломал печать, зная, что Джиллиан не стала бы писать, пока не прибыл гонец с его собственным письмом к ней, если бы не случилось что-то важное. Естественно, новости обрадовали его, и он отправился передать их сэру Ричарду. Был созван военный совет, где всем сообщили о перемирии и об отношениях Арунделя с принцем Людовиком.

Только после того, как был согласован план штурма замка и Адам вернулся в свою палатку и перечитал письмо, он заметил нечто странное. Почерк был Джиллиан. Адам в этом не сомневался. Однако в словах сквозила некоторая натянутость, какой прежде не случалось в ее письмах. Те письма были написаны безыскусно, как она говорила, и слова любви перемежались новостями и рассказами о повседневных событиях. Это письмо… В нем не было ни одного любовного слова. Это заставило Адама вникнуть поглубже в содержание, и глаза его стали пустыми и холодными.

Поскольку для его матери и сестры сообщать такую информацию было самым обыденным делом, Адам не сразу сообразил, насколько это непохоже на Джиллиан. Почему она вдруг так настаивает на том, чтобы он поскорее захватил Вик, если до сих пор вообще противилась этой идее? Правда, в то последнее утро она сказала, что противилась только потому, что не хотела разлучаться с ним, она говорила об этом и накануне вечером, но это была не вся правда. Джиллиан таила какую-то причину, в которой она не хотела признаваться, желать того, чтобы Вик оставался в руках Мэттью. Тогда к чему же это письмо?

Адам сжал зубы. Джиллиан вынудили написать. Именно поэтому слова звучали, как не ее, и поэтому не было и речи о любви. Элинор каким-то образом заставила Джиллиан написать это письмо. Глаза Адама сверкнули в ярости, и он вскочил, словно намереваясь мчаться домой, чтобы сразиться с матерью и защитить Джиллиан. Это движение было импульсивным, и он тут же остыл. Адам знал, что Элинор не могла быть бессмысленно жестокой. Возможно, это стало средством убедить Джиллиан, чтобы она навсегда порвала с партией Людовика.

Каковы бы ни были резоны Элинор, Адаму это не могло понравиться. Он не мог допустить и мысли, чтобы Джиллиан заставили сделать что-нибудь против ее воли. Он не мог допустить, чтобы Джиллиан была несчастной. Он снова встал, движимый желанием броситься к Джиллиан, утешить ее, уверить… Боже правый, уверить, в чем? Что он не возьмет Вик?

Изрыгая проклятия и изнывая от сердечной муки, Адам вышел из палатки и принялся осматривать лагерь, чтобы удостовериться, что подготовка идет со всей возможной скоростью и секретностью. Физическое упражнение облегчило напряжение его души, но не уменьшило желания вернуться в Роузлинд. Он возьмет Вик завтра же, решил он. Тогда уже будет слишком поздно, чтобы поколебать его решимость, и он сможет вернуться к Джиллиан со спокойной душой. Несколько раз холодный червячок беспокойства начинал точить его, когда ему приходило в голову, что Джиллиан, не сумев подчинить его любовью, встретит его холодно. Он не позволил бы этим сомнениям остановить его, но не мог и написать ей обычное письмо. Он дважды начинал его, однако в голову не лезло ничего, кроме сердитых слов о том, что, если она любит его, то должна также любить его друзей и поддерживать его политические интересы. Он вскоре понял, что те же слова можно обернуть и против него самого – разве не может и она заявить, что, раз он любит ее, он должен любить Людовика и французов, и, отложив бумагу в сторону, не написал вообще ничего.

После полуночи стало легче, так как появилось много работы. Воины с вымазанными сажей лицами и доспехами тихо перетаскивали штурмовые лестницы в ров, окружавший замок. Некоторые из них сползали вниз, осторожно нащупывая путь ногами. Луны, которая могла не только помочь им, но и выдать часовым на стенах, не было. То и дело камешек выскакивал из-под ноги, или человек поскальзывался. Когда это случалось, все замирали, задерживая дыхание. Один раз часовой предостерегающе крикнул сверху и поднял факел повыше. Мерцающий свет не осветил ничего, со стен не заметили отчаянно застывших людей, которые даже глаза закрыли, чтобы случайно не сверкнул блик в их взволнованных зрачках.

Постепенно все лестницы были снесены вниз. Потом, соблюдая еще большую осторожность, воины принялись карабкаться по земляной насыпи, на которой и стояли каменные стены замка. Пройдя две трети пути, они остановились. Им подали основания лестниц, которые они принялись вкапывать, медленно и аккуратно ладонями рыхля и вычерпывая землю. К четырем часам утра лестницы были закреплены. Воины сидели на корточках рядом с ними, ежась в своих плащах, дыша на руки, чтобы согреть их, и проклиная про себя зиму. Разговаривать никто не смел – они даже дышать побаивались. Каждый знал, что судьба человека, который издаст звук и всполошит замок, будет гораздо хуже, чем быстрая смерть в бою.

Когда все было готово, войско по двое-трое двинулось к краю рва. Приказ действовать тихо оставался в силе, но теперь это уже не имело большого значения. Если часовые на стенах поднимут тревогу и созовут подмогу из замка, армии Адама было приказано прыгать в ров, помочь поднять лестницы и сразу же приступать к штурму. Говорить больше было не о чем. Все получили четкие указания накануне. Адам быстро двигался вдоль края рва, хлопая по плечу командира каждого из отрядов и отправляя в путь. Он знал: тишина продлится самое большее еще несколько минут. Рано или поздно кто-нибудь поскользнется и собьет с ног тех, кто был впереди, либо просто чихнет или кашлянет.

Все прошло еще удачнее, чем рассчитывал Адам. Он почти успел вернуться к центральному отряду, где должен был встретиться с Катбертом, когда была поднята тревога. Она раздалась с противоположной стороны замка. «Люди сэра Эндрю», – подумал Адам. Скорее всего, воины там были не такие дисциплинированные, привыкнув водить за нос своего не слишком умного хозяина. Впрочем, это Адама уже не беспокоило. Ему не терпелось начать настоящий бой. – Вперед! Вперед! – крикнул он, сбрасывая с себя плащ и бегом возвращаясь к своему месту.

Зашумевшие воины ускорили темп, перебираясь через ров. Настигнув свой отряд и начав спуск, Адам услышал, как кряхтят и стонут воины, поднимая тяжелую лестницу. Врезавшись в их гущу, он приложил и свою медвежью силу, сначала толкая снизу, а затем, вскарабкавшись выше, принялся тянуть на себя, пока остальные толкали вперед. Шаг за шагом Адам поднимался по насыпи, продолжая тянуть на себя лестницу; мышцы его трещали от напряжения, уравновешивая усилия двух солдат с противоположной стороны.

Со стены слышались крики. Защитники замка размахивали смолистыми факелами и швыряли их на склон холма, чтобы освещать места, где нападавшие поднимали лестницы, и дать лучникам возможность прицеливаться. Адам закричал, чтобы затаптывали факелы. Разумеется, расположение лестниц уже не составляло секрета, но в темноте стрелы летели, в общем-то, наугад, а при свете воины, застывшие в мучительной борьбе с тяжелой лестницей, представляли собой идеальные мишени.

Наконец, лестница была установлена, и Адам полез вверх. Чем быстрее они поднимутся, тем меньше вероятность того, что защитники замка сумеют оттолкнуть лестницу. Сразу за Адамом лез Катберт. Когда он уставал, то издавал тяжелый хрип, хорошо узнаваемый для людей, знавших его.

– Господин! – прохрипел Катберт. – Осторожно! Берегите голову!

Адам дернулся в сторону и, когда что-то зашуршало над его головой, схватил меч, висевший у него на запястье на кожаном ремешке. Он осторожно выбросил его вверх, скорее толчком, чем взмахом, боясь попасть в каменную стену. Это был прекрасный меч, отцовский, выкованный из восточной, булатной стали. Он не тупился, как оружие простых солдат, но стучать заточенным лезвием по камню, конечно, не стоило. Когда острие меча наткнулось на что-то мягкое, Адам рассмеялся от радости. Они поднялись!

Остальное для Адама было игрой. Собственно, никто не встретил особенного сопротивления. Стены были очищены довольно легко, поскольку сыграла свою роль внезапность нападения, и сэр Мэттью с большинством воинов оказались не готовы к нему. Сторожевые башни были захвачены достаточно быстро, и вскоре через ров опустился мост. Однако захват стен был лишь первым шагом. Главная башня оставалась в руках сэра Мэттью, и удерживать ее было куда легче, чем стены. В подвалах находились запасы пищи и колодцы с водой. Если защитники запрутся, то смогут продержаться недели и месяцы, пока не начнется голод. Преимуществом Адама было то, что голод все-таки когда-нибудь начнется, и поскольку он держал в своих руках наружную часть замка, он мог договориться с городом, чтобы создалось впечатление, что битва завершена и перемирие не нарушается. Продовольствие для его людей подвезет судно из Роузлинда, так что в конечном исходе этой операции сомнений быть не могло. Адаму не придется снимать осаду из-за того, что его люди начнут голодать.

Однако Адам не хотел ждать, пока сэр Мэттью сдастся, либо пока боевые орудия или подкоп обеспечат доступ в главную башню. Было еще слишком темно, чтобы все хорошо видеть, но Адам слышал шум борьбы на других участках стены. Видимо, еще не все люди сэра Мэттью укрылись в башне. Адам прошептал благодарственную молитву и приказал лучникам прекратить стрельбу. Хотя они не могли целиться точно, стрельба шла наудачу, в надежде найти мишень в гуще людей. Затем Адам велел передать сэру Ричарду, чтобы он срочно прибыл к нему. Когда вассал приблизился, задыхаясь от бега и волнения, Адам сказал ему, что нужно сделать так, чтобы сэр Мэттью оставался при деле и чтобы он потерял голову от ярости.

– Между вами давняя ссора – обновите ее. Оскорбите его. Наговорите всяких гадостей о том, что ему дорого, неважно, правда это или нет.

– С радостью, милорд, но зачем? Адам по-волчьи оскалился.

– Чтобы я мог увести вниз со стен как можно больше людей и собрать их у моста, прежде чем он заметит, что мы делаем. Я заполню также обе башни своими людьми. Если мы сумеем удержать его во дворе, у нас появится шанс раздавить его.

– Хорошо! – глаза сэра Ричарда сверкнули. – Если он сдастся, то выйдет сухим из воды. Позвольте только мне сразиться с ним в поединке…

– Вы думаете, что сумеете довести его до такого бешенства, что он согласится на поединок? – с надеждой спросил Адам.

Сэр Ричард зло усмехнулся.

– Мне не нужно доводить его до бешенства для этого. Он предложит это сам, но…

– Соглашайтесь за меня, – с энтузиазмом прервал его Адам.

– Нет! – воскликнул сэр Ричард. Адам выглядел разочарованным.

– Вы требуете первоочередного права?

– Думаю, я действительно имею первоочередное право, но ни один человек в здравом уме не принял бы вызов сэра Мэттью в таких обстоятельствах. Его вероломство…

Адам смехом перебил сэра Ричарда.

– Знать о предательстве – значит лишить гадюку ядовитых зубов. Это же самый лучший шанс из всех. Соглашайтесь за меня, а сами, лучше зная его приемы и его коварную сущность, примите меры, чтобы он не мог применить каких-нибудь хитростей.

– Милорд, это безрассудство, – взмолился сэр Ричард. – Этот человек далеко не дурак. Он знает, что я здесь. На все, что я предложу, он придумает какую-нибудь дьявольскую уловку.

Глаза Адама устремились вниз, во двор замка, где уже было видно движение войск.

– Времени спорить нет, – прогремел он. – Быстрее, вызывайте его, пока он ничего не заподозрил. А обо мне не беспокойтесь. Я вполне способен позаботиться о себе. Нет, больше я с вами пререкаться не буду. Если вы не хотите сделать то, что я прошу, я вызову его сам. Да, так будет даже лучше. Я вызову его сам.

Не дожидаясь ответа, Адам отвернулся и побежал по стене, остановившись лишь на мгновение, чтобы переговорить с Катбертом. Сэр Ричард посмотрел ему вслед, а затем подошел к внутреннему краю стены. Еще было довольно темно, но очень скоро невозможно станет скрывать тот факт, что атакующие силы на стене быстро редеют. Адам прав. Чтобы их хитрость сработала, он должен немедленно отвлечь Мэттью. Он крикнул вниз, требуя, чтобы кто-нибудь разыскал и вытащил сэра Мэттью, который, без сомнения, затаился и дрожит где-нибудь в самом безопасном уголке замка, чтобы он, сэр Ричард, мог продиктовать ему свои условия.

Это была умышленная клевета. Сэр Мэттью не был трусом и сражался, как лев. Хотя стены были захвачены, положение сэра Мэттью нельзя было назвать безнадежным. Он имел возможность оценить количество людей, приведенных Адамом. Он знал, что большинство из них должны были сейчас находиться на стенах. А если это так, то единственный путь вниз пролегал через башни с их узкими лестницами и воротами. Люди Адама смогут спускаться лишь небольшими партиями и сталкиваться внизу лицом к лицу с сильным гарнизоном замка. Кроме того, если станет очевидным, что атака Адама близится к успеху, они смогут отойти в главную башню и попытаться продержаться до того, как придет помощь.

Неудивительно потому, что сэр Мэттью откликнулся на оскорбительный вызов Ричарда, выйдя вперед с еще более грубыми оскорблениями. Слова и обвинения, которыми они оба осыпали друг друга, становились все страшнее. Обходивший стену Адам дважды останавливался, прислушиваясь и посмеиваясь над грязными и совершенно невозможными обвинениями, которые касались предков, воспитания, семьи, привычек, способностей и характера каждого из них. Адаму прежде казалось, что он достаточно просвещен в ругательствах, но теперь он понял, что слишком много общался со сладкоречивыми джентльменами вроде своего отчима. Единственные более-менее сравнимые выражения он знал только в английском – действительно очень грубом – языке.

Но Адам все же не забыл цели всего этого представления. Он остался доволен тем, как сэр Ричард отвлек всеобщее внимание этой перебранкой, что дало ему время отдать распоряжения другим командирам. Было ясно, однако, что оскорбления достигли своего пика. Адам вполголоса дал последнюю команду и бросился бежать к сторожевой башне, противоположной той, возле которой стоял сэр Ричард. Он слышал, как сэр Мэттью, видимо совершенно вышедший из себя от ярости, выкрикнул вызов сэру Ричарду и спросил, каких гарантий безопасности он желает. Он слышал, как взорвался презрительным хохотом сэр Ричард и прокричал в ответ, что дерьмо сэра Мэттью стоит куда больше его обещаний, поскольку на дерьме хоть овощи растут, если оно не отравит их, а его обещания вообще ничего не значат.

В это мгновение Адам достиг своей цели.

– Я – Адам Лемань, – крикнул он, – сюзерен вашей госпожи, леди Джиллиан из Тарринга! Сэр Ричард говорил мне, что вы – вероломная шавка, и у меня есть все основания считать его мудрым человеком. Тем не менее, чтобы предотвратить дальнейшее кровопролитие, я приму ваш вызов. Если вы победите, я уйду; если вы сдадитесь мне, мы возьмем ваш замок. Какие гарантии вы дадите мне, что вступите в бой честно, один против одного?

Сэр Ричард стоял, разинув рот, слишком удивленный, чтобы возражать. Адам говорил каким-то фальцетом – тонким тенорком мальчика. Голос был почти бесполым и совершенно не походил на тот глубокий бас, который обычно издавали его мощная грудь и огромное тело. Сэр Ричард стиснул зубы, чтобы удержаться от смеха. Поступок Адама был бессовестным притворством. Скрывать, таким образом, свою физическую силу – издали его не было видно – все равно, что прятать оружие. Впрочем, ничего особенно смешного не было. Притворяясь или нет, Адам был почти жертвенным агнцем. Вряд ли его боевые способности помогут ему против коварства сэра Мэттью.

В последнем усилии сэр Ричард, перебивая обещания сэра Мэттью, что его люди удалятся на другую сторону башни, откуда не смогут внезапно напасть, криком предупредил Адама не верить сэру Мэттью на слово.

– Мне не нужно верить в это, – раздраженным фальцетом отозвался Адам. – Когда я спущусь вниз, я увижу, ушли они или нет.

– Милорд, – попытался возразить сэр Ричард, – они…

– Ладно, – поспешно прервал сэра Ричарда Адам, не давая ему сказать вслух, что во дворе много мест, где могут прятаться воины, – давайте я возьму с собой десяток солдат для защиты от неожиданного нападения, и вы, сэр Мэттью, сделаете то же самое. А вы, сэр Ричард, попридержите язык.

Адам и сам прекрасно знал, что сэр Мэттью решил воспользоваться спором с сэром Ричардом примерно так же, как собирался им воспользоваться сам Адам. Скорее всего, сэр Мэттью отправил несколько отрядов в укрытия, откуда они могли наброситься на любого, кто спустится во двор. Но Адама это не беспокоило. Основная масса солдат должна будет отойти в соответствии с обещанием его хозяина. А люди Адама тем временем смогут спокойно занять свои позиции. Вполне возможно, что отряды сэра Мэттью, отвлеченные поединком, который состоится прямо перед их глазами, не сразу заметят, даже когда совсем рассветет, что стены почти пусты.

В тот момент, когда сэр Ричард, несмотря на окрик Адама, открыл рот для дальнейших возражений, сэр Эдмунд схватил его за руку и принялся что-то втолковывать. Сэр Ричард слушал, косясь на вторую башню. Из-за плохой видимости нельзя было быть уверенным, что Адам спустился вниз, но сэр Ричард полагал, что дело обстояло именно так. Он продолжал качать головой на то, что говорил ему сэр Эдмунд, и с тяжелым сердцем размышлял над тем, что Адаму только восемнадцать лет.

– Боже мой, Боже мой, – прошептал он, наконец, со слезами на глазах, – мы не успеем.

Для напрасных сожалений было уже поздно. Сэр Ричард бросился вниз по лестнице башни мимо воинов, толпившихся там в ожидании следующего приказа к атаке. Все пребывали в отличном настроении. Превосходная внезапная атака, обеспечившая легкий захват стен, подняла дух солдат. Тихонько, насколько это было возможно, Ричард приоткрыл тяжелую дверь и выглянул в щелку. Видны были только тени, движущиеся в темноте, но он не думал, что Адам уже успел выйти из второй башни. Это предположение тут же подтвердилось насмешливым восклицанием сэра Мэттью, который поинтересовался, не изменило ли Адаму мужество и не передумал ли он. Сэр Ричард сжал зубы. На этот раз сэр Мэттью не выкрутится. Если даже Адам проиграет, сэр Ричард захватит замок, невзирая на обещание Адама уйти.