Джузеппе Бальзамо (№5) - Графиня де Шарни. Том 1

— Сударь! — отвечал шевалье де Буйе. — Я готов вас выслушать. Хоть я и не имею чести вас знать, потрудитесь выйти из экипажа и войдите в эту харчевню; там мы и познакомимся.

— С удовольствием, господин шевалье, с удовольствием! — прокричал господин в плаще.

Он выскочил из кареты, не коснувшись подножки, и поспешно вошел в харчевню.

Шевалье приметил, что незнакомец чем-то сильно напуган.

— Ах, господин шевалье, — молвил незнакомец, — вы ведь дадите мне лошадей, не правда ли?

— Каких лошадей? — в свою очередь испугавшись, переспросил шевалье де Буйе.

— Да, да, дадите! Не нужно ничего от меня скрывать… Я знаю, что у вас есть лошади! Я обо всем осведомлен, я все знаю!

— Сударь! Позвольте вам заметить, что удивление мешает мне вам ответить,

— молвил шевалье. — Я не понимаю ни слова из того, о чем вы говорите.

— Еще раз вам говорю, что я все знаю, — продолжал настаивать незнакомец,

— король вчера вечером выехал из Парижа. Но похоже по всему, что он не смог продолжать путь; я уже предупредил об этом графа де Дамаса, и он снял свои посты: драгунский полк вышел из повиновения; в Клермоне — волнение… Я с большим трудом вырвался, можете мне поверить!

— Да скажите же, наконец, кто вы такой! — в нетерпении вскричал шевалье де Буйе.

— Я — Леонар, королевский цирюльник. Неужели вы меня не узнаете? Меня взял с собой в дорогу герцог де Шуазель против моей воли… Я передал ему брильянты королевы и принцессы Елизаветы… Ах, как подумаю, сударь, что мой брат, у которого я забрал шляпу и плащ, не знает, что со мною сталось, а бедная госпожа де Лааж, которую я обещал вчера причесать, до сих пор ждет меня! О Боже, Боже! В какую я попал историю!

Леонар большими шагами стал мерить комнату, в отчаянии воздевая руки к небу.

Шевалье де Буйе начал кое-что понимать.

— А-а, так вы — господин Леонар! — воскликнул он.

— Ну да, я — Леонар, — подхватил путешественник, отбрасывая на манер знатных господ, обходившихся между собой без титулов, слово «господин» — и раз вы меня теперь узнали, то вы дадите мне своих лошадей, не правда ли?

— Господин Леонар! — возразил шевалье, упрямо возвращая знаменитого цирюльника в ранг простых смертных. — Лошади эти принадлежат королю, и никто кроме него не может ими воспользоваться!

— Я же вам говорю, что он вряд ли сюда доедет…

— Это верно, господин Леонар; однако не исключено, что король все-таки приедет, и если он не застанет здесь лошадей, а я ему скажу, что отдал их вам, то он может мне ответить, что я это сделал из злого умысла.

— Как из злого умысла?! — вскричал Леонар, — Неужели вы полагаете, что в тех крайних обстоятельствах, в каких мы все находимся, король мог бы меня осудить за то, что я взял его лошадей?

Шевалье не мог сдержать улыбку.

— Я отнюдь не утверждаю, — отвечал он, — что король осудит вас за то, что вы взяли его лошадей; однако он наверное решит, что я был не прав, позволив вам их забрать.

— Ах! — пролепетал Леонар. — Вот дьявольщина… Об этом я не подумал! Итак, вы отказываете мне в лошадях, господин шевалье?

— Решительно отказываю! Леонар вздохнул.

— А вы не могли бы по крайней мере распорядиться, чтобы мне дали хоть каких-нибудь лошадей? — молвил Леонар, вспомнив о поручении.

— С удовольствием, дорогой господин Леонар! — кивнул шевалье де Буйе.

Леонар был обременительным гостем, и не только потому, что громко говорил; он сопровождал свои слова выразительнейшей жестикуляцией, а из-за необъятных полей его шляпы и безразмерного плаща жестикуляция приобретала формы гротеска и привлекала внимание к нему и его собеседникам.

Вот почему шевалье де Буйе торопился поскорее отделаться от Леонара.

Он позвал хозяина «Великого Монарха», попросил его позаботиться о лошадях, которые могли бы довезти путешественника до Дюна, и, распорядившись таким образом, оставил Леонара на произвол судьбы, прибавив, и это было правдой, что он пошел узнать новости.

Оба офицера, шевалье де Буйе и г-н де Режкур, вернулись в город, проследовали через весь Варенн, проехали с четверть мили по Парижской дороге, но так ничего не увидели и не услышали и, наконец, поверили в то, что король, запаздывавший уже на десять часов, так и не появится; после этого они возвратились на постоялый двор.

Леонар только что уехал; часы пробили одиннадцать.

Почувствовав беспокойство еще до приезда королевского цирюльника, они в четверть десятого отправили ординарца. Это он повстречал кареты при въезде в Клермон, а потом прибыл к графу де Дамасу.

Два офицера ожидали до полуночи. В полночь они, не раздеваясь, легли спать. В половине первого их разбудили набат, барабанная дробь и крики.

Они высунулись из окна харчевни и увидели, что весь город пришел в волнение, а центром этого волнения был муниципалитет.

Немало вооруженных людей поспешали в том же направлении. У одних были в руках винтовки, у других — охотничьи двустволки, третьи были вооружены саблями, шпагами или пистолетами.

Наши офицеры пошли на конюшню И приказали выводить лошадей: они решили на всякий случай отправить их подальше от города, а когда король минует город, он сменит лошадей.

Потом они вернулись за собственными лошадьми и отвели их туда же, где находились под присмотром конюхов лошади короля.

Однако их хождения вызвали подозрения и, когда они выходили со двора со своими лошадьми, им пришлось выдержать стычку, во время которой в них несколько раз выстрелили.

Из криков и угроз они поняли, что король арестован и препровожден к прокурору коммуны.

Они стали держать совет: что им делать? Следует ли им собирать гусаров и пытаться освободить короля? А может быть надо сесть верхом и предупредить маркиза де Буйе, которого они встретят, по всей вероятности, в Дюне и уж наверное в Стене?

До Дюна от Варенн было всего пять миль; до Стене было восемь; за полтора часа они могли бы добраться до Дюна, а через два — до Стене, и уж оттуда двинуться на Варенн с небольшим отрядом под командованием маркиза де Буйе.

Они остановились на этом последнем решении, и ровно в половине первого, когда король согласился подняться в комнату прокурора коммуны, они решились оставить доверенную им почтовую станцию и крупной рысью поскакали в Дюн.

Вот на чью немедленную помощь король рассчитывал и вот почему она не была оказана королю!

Глава 30. СОВЕТ ОТЧАЯНИЯ

Читатели помнят о положении, в котором оказался герцог де Шуазель, командовавший первым постом в Пон-Де-Сомвеле: видя, что бунт вокруг него все разрастается, и желая избежать стычки, он небрежно бросил, что казну, по-видимому, уже провезли, и, не дожидаясь больше короля, отправился в Варенн.

Но чтобы не проезжать через охваченный волнением Сент-Менегу, он поехал по проселочной дороге; пока он следовал по главной дороге, он намеренно шел шагом, давая курьеру последнюю возможность его нагнать.

Но курьер все не появлялся, и в Орбевале он свернул на проселочную дорогу.

Через несколько минут проскакал Изидор.

Герцог де Шуазель был в полной уверенности, что короля задержало какое-нибудь непредвиденное обстоятельство. Впрочем, если бы он ошибался и король продолжал бы путь, то разве в Сент-Менегу его величество не ожидал маркиз Дандуэн, а в Клермоне — граф де Дамас?

Мы видели, что случилось с маркизом Дандуэном, задержанным со своими людьми в муниципалитете, и графом де Дамасом, вынужденным бежать почти в одиночестве.

Но то, что известно нам через шестьдесят лет после этого страшного дня, имеющим полное представление о каждом из действующих лиц этой драмы, было еще скрыто от герцога де Шуазеля. Герцог де Шуазель, отправившийся по проселочной дороге на Орбеваль, добрался, наконец, около полуночи до Вареннского леса в ту самую минуту, когда Шарни в противоположной части этого леса пустился в погоню за Друэ. В крайней деревне, расположенной на лесной опушке, то есть в Невиль-о-Пон, герцог потерял полчаса в ожидании проводника. Тем временем набат гремел во всех близлежащих деревнях, и арьергард, состоявший из четырех гусаров, был задержан крестьянами. Герцог де Шуазель был немедленно предупрежден; однако ему удалось к ним пробиться только благодаря настоящей атаке; четверо гусаров были отбиты.

С этого времени набат гремел не умолкая.

Дорога через лес была чрезвычайно трудна, а зачастую и опасна; проводник то ли намеренно, то ли сам того не желая, завел отряд не туда, куда надо; каждую минуту, чтобы подняться или спуститься с какой-нибудь кручи, гусарам приходилось спешиваться; иногда тропинка была такая узкая, что они были вынуждены идти гуськом; один гусар угодил в овраг, и так как он звал на помощь и, следовательно, был жив, товарищи не захотели его бросать. Операция по спасению заняла почти час; как раз в это время король был задержан, высажен из кареты и препровожден к г-ну Сосу.

В половине первого, когда шевалье де Буйе и г-н де Режкур мчались по дороге на Дюн, герцог де Шуазель в сопровождении сорока гусаров появился на другом краю городка.

На посту его встретили окриком: «Стой, кто идет?» Это прокричал один из мятежников — солдат национальной гвардии.

— Франция! Гусары Лозенского полка! — отвечал герцог де Шуазель.

— Проход закрыт! — предупредил гвардеец.

Он поднял тревогу.

В то же мгновение в народе произошло заметное движение; в ночной темноте угадывалось много вооруженных людей; при свете факелов и загоравшихся в окнах свечей на улицах поблескивали ружейные стволы.

Не зная, ни с кем он имеет дело, ни что произошло, герцог де Шуазель собирался было себя назвать. Он начал с того, что попросил связать его с полицейским постом расквартированного в Варение отряда; эта просьба повлекла за собой долгие переговоры; наконец, было решено удовлетворить желание герцога де Шуазеля.

Но пока это решение принималось и приводилось в исполнение, герцог де Шуазель успел заметить, что национальные гвардейцы не теряли времени даром и готовились к обороне, сооружая баррикады из валежника и выкатывая против герцога и сорока его человек две небольшие пушки. Когда наводчик сделал свое дело, прибыл наряд полиции гусарского полка, но пеший; составлявшие его гусары ничего не знали кроме того, что король арестован и, по слухам, препровожден в коммуну; а их самих восставший народ захватил врасплох и заставил спешиться. Они не знали, что сталось с их товарищами.

Когда они рассказали все, что могли, герцогу де Шуазелю почудилось, что в темноте приближается небольшой конный отряд; в то же мгновение он услышал: «Стой! Кто идет?» — Франция! — ответил чей-то голос.

— Какой полк?

— Драгуны его высочества.

В ответ на эти слова раздался выстрел; это не вытерпел один из национальных гвардейцев.

— Отлично! — шепнул герцог де Шуазель стоявшему рядом с ним унтер-офицеру. — Это граф де Дамас со своими драгунами.

Не теряя ни минуты, он отделался от двух гвардейцев, вцепившихся в поводья его коня и кричавших о том, что его долг подчиниться муниципалитету и признавать только его; он приказал ехать рысью и, воспользовавшись минутной оторопью нападавших, проложил себе путь в толпе и вырвался на освещенную, кишевшую людьми улицу.

При приближении к дому г-на Coca он заметил, что карета короля распряжена; потом он увидел, что небольшая площадь напротив неказистого домишки заполнена охранниками.

Чтобы солдаты не вступали в сношения с мирными жителями, герцог направился прямехонько в казарму, местонахождение которой было ему известно.

Казарма пустовала: он оставил там сорок своих гусаров.

Когда герцог де Шуазель выходил из казармы, к нему подошли два человека, арестовали его и приказали идти в муниципалитет.

Однако герцог де Шуазель, чувствуя за спиной поддержку своих людей, послал этих двоих к черту, прибавив, что зайдет в муниципалитет, когда у него будет для этого время, и приказал часовому никого не пропускать.

В помещении служб оставались несколько конюхов. Герцог де Шуазель узнал от них, что гусары, не ведавшие, что сталось с их командирами, последовали за явившимися за ними обывателями и теперь, разойдясь кто куда, попивали в свое удовольствие.

Услышав эту новость, герцог де Шуазель вернулся в казарму. В его распоряжении находились сорок человек, проделавших верхом двадцать миль за один день. И люди и лошади были без сил.

Однако положение было безвыходное. Герцог де Шуазель перво-наперво проверил, заряжены ли пистолеты; потом он обратился по-немецки к гусарам, не понимавшим французского языка и потому не соображавшим, что происходит, и сообщил им, что они находятся в Варение, что король, королева и члены королевской семьи арестованы, что необходимо вырвать их из рук мятежников или умереть.

Речь была краткой, но зажигательной: она произвела на гусаров большое впечатление. «Der Koenig! Die Koenigin!»

в изумлении повторяли они.

Герцог де Шуазель не дал им времени опомниться; он приказал обнажить сабли и разбиться по четверо, а сам поскакал впереди крупной рысью к тому дому, где он заметил охрану, подозревая, что именно в этом доме содержат пленников.

Осыпаемый бранью национальных гвардейцев и нимало не обращая на них внимания, он послал к дверям двух часовых, а сам спешился, собираясь войти в дом.

В то мгновение, как он занес над порогом ногу, он почувствовал чью-то руку на своем плече.

Он обернулся и увидел графа Шарля де Дамаса, голос которого он узнал, когда тот отвечал на окрик национальных гвардейцев: «Стой! Кто идет?» Может быть, герцог де Шуазель отчасти рассчитывал на этого союзника.

— А-а, это вы! — воскликнул он. — Вы с людьми?

— Я — один или почти один, — отвечал граф де Дамас.

— Почему?

— Мой полк отказался следовать за мной, и я здесь в сопровождении шести человек.

— Какое несчастье! Ну ничего, у меня сорок гусаров, посмотрим, что можно с ними сделать.

Король принимал депутацию от коммуны, возглавляемую г-ном Сосом.

Депутация только что заявила Людовику XVI:

— Раз у жителей Варенна нет больше сомнений в том, что они имеют честь принимать у себя короля, они явились, чтобы услышать от него приказания.

— Приказания? — удивился король. — Сделайте так, чтобы мои кареты были запряжены и я мог уехать.

Неизвестно, что ответила бы на эту просьбу депутация от муниципалитета: раздался конский топот и показались гусары, выстраивавшиеся на площади с саблями наголо.

Королева вздрогнула, в глазах ее мелькнула радость.

— Мы спасены! — шепнула она на ухо принцессе Елизавете.

— Да будет на то воля Господня! — отвечала святая овечка, полагавшаяся на Бога во всем: в хорошем и в плохом, в надежде и в отчаянии.

Король выпрямился и стал ждать.

Офицеры муниципалитета в тревоге переглянулись.

В это время донесся грохот из передней, охраняемой крестьянами, вооруженными косами; там кто-то обменялся несколькими фразами, потом послышались звуки борьбы, и на пороге появился герцог де Шуазель с обнаженной головой и со шпагой в руках.

Из-за его плеча выглядывал бледный, но решительно настроенный граф де Дамас.

Оба офицера смотрели так грозно, что депутаты коммуны попятились, пропуская вновь прибывших к королю и членам королевской семьи.

Когда они вошли, внутреннее убранство комнаты представляло собой следующую картину.

Посредине стоял стол, а на нем — початая бутылка вина, хлеб и несколько стаканов.

Король и королева принимали депутацию стоя; принцесса Елизавета и наследная принцесса находились у окна; на неразобранной кровати спал изможденный дофин; рядом с ним сидела принцесса де Турзель, положив голову на руки, а позади нее стояли г-жа Брюнье и г-жа де Невиль; наконец, двое телохранителей и Изидор де Шарни, раздавленные страданием и усталостью, сидели, откинувшись на стульях, в полумраке в глубине комнаты.

При виде герцога де Шуазеля королева прошла через всю комнату и взяла его за руку со словами:

— Ах, господин де Шуазель, это вы! Добро пожаловать!

— Увы, ваше величество, — отвечал герцог, — я, кажется, опоздал.

— Это не имеет значения, если вы приехали в хорошей компании.

— Ах, ваше величество, нас совсем мало. Маркиза Дандуэна с драгунами задержали в муниципалитете Сент-Менегу, а графа де Дамаса оставили его солдаты.

Королева печально покачала головой.

— А где шевалье де Буйе? — продолжал герцог де Шуазель. — Где господин де Режкур?

И герцог де Шуазель огляделся, поискав их взглядом.

Тем временем подошел король.

— Я не видел этих господ, — молвил он.

— Государь! — проговорил граф де Дамас. — Даю слово чести, что я считал их погибшими под колесами вашей кареты.

— Что же делать? — спросил король.

— Спасаться, государь, — отвечал граф де Дамас. — Приказывайте!

— Государь! — подхватил герцог де Шуазель. — Со мной сорок гусаров; они проскакали двадцать миль, но до Дюна они доедут.

— А мы? — спросил король.

— Послушайте, государь, — молвил герцог де Шуазель. — Вот единственное, что можно сделать. Как я вам уже сказал, со мной сорок гусаров. Я прикажу семерым спешиться; вы сядете верхом и возьмете на руки дофина; королева сядет на другого коня, принцесса Елизавета — на третьего, наследная принцесса — на четвертого, принцесса де Турзель, госпожа де Невиль и госпожа Брюнье, с которыми вы не хотите расставаться, — на оставшихся… Мы окружим вас вместе с тридцатью тремя гусарами, очистим проход саблями и таким образом попробуем спастись. Однако думайте скорее, государь: нельзя терять ни минуты, если вы принимаете этот план; потому что через час, через полчаса, через четверть часа, может быть, моих гусаров одолеют мятежники!

Герцог де Шуазель замолчал в ожидании ответа короля; королева, казалось, одобряла этот план и, вопросительно глядя на Людовика XVI, ждала его ответа.

А он словно избегал взгляда королевы и боялся влияния, которое она могла на него оказать.

Взглянув герцогу де Шуазелю в глаза, он, наконец, вымолвил:

— Да, я знаю, что это, возможно, единственный способ убежать; однако можете ли вы поручиться, что в этой неравной схватке тридцати трех человек против семи или восьми сотен шальная пуля не настигнет моего сына или мою дочь, королеву или мою сестру?

— Государь! — отвечал герцог де Шуазель. — Если бы подобное несчастье произошло потому, что вы последовали моему совету, мне бы осталось лишь застрелиться на глазах у вашего величества.

— В таком случае, — молвил король, — давайте не будем впадать в крайность: нужно рассуждать здраво.

Королева вздохнула и отступила на несколько шагов. У окна она столкнулась с Исидором: его внимание привлек шум на улице; он подошел к окну в надежде на то, что шум вызван прибытием его брата.

Они едва слышно обменялись несколькими словами, и Изидор вышел из комнаты.

Король продолжал говорить, не заметив, что произошло между Изидором и королевой.

— Муниципальный совет, — говорил король, — не отказывается меня пропустить; он лишь просит подождать до наступления утра. Я уж не говорю о преданном нам графе де Шарни, от которого мы не имеем известий. Но шевалье де Буйе и господин де Режкур уехали, как меня уверяли, через десять минут после моего прибытия, чтобы предупредить маркиза де Буйе и выступить с войсками, которые, безусловно, готовы к походу. Если бы я был один, я бы последовал вашему совету и поехал бы; но я не могу подвергать опасности жизнь королевы, моих детей, моей сестры, этих дам, когда у вас так мало людей, да пришлось бы спешить еще несколько человек, потому что я не могу оставить здесь трех моих телохранителей! — Он вынул часы. — Скоро три часа; молодой Буйе уехал в половине первого; его отец наверняка расставил войска в несколько эшелонов; они будут прибывать по мере того, как их будет оповещать шевалье… Отсюда до Стене восемь миль; человек способен преодолеть это расстояние верхом за два — два с половиной часа, значит, всю ночь будут прибывать отряды; л пяти-шести часам маркиз де Буйе может прибыть, и тогда без всякого риска для членов моей семьи, без насилия мы покинем Варенн и продолжим путь.

Герцог де Шуазель признавал справедливость этого рассуждения и, тем не менее, инстинкт ему подсказывал, что бывают минуты, когда не нужно слушать свой разум.

Он обернулся к королеве, взглядом будто умоляя ее отдать ему другое приказание или, по крайней мере, уговорить короля изменить свое мнение.

Но она покачала головой.

— Я ничего не хочу брать на себя, — молвила королева. — Повелевать должен король, а мой долг — повиноваться; кстати, я согласна с мнением короля: маркиз де Буйе скоро будет здесь.

Герцог де Шуазель поклонился и отступил назад, увлекая за собой графа де Дамаса, с которым ему необходимо было сговориться, а также знаком пригласил двух телохранителей принять участие в совете, который он собирался держать.

Глава 31. БЕДНЯЖКА КАТРИН

В комнате кое-что изменилось.

Наследную принцессу одолела усталость, и принцесса Елизавета с принцессой де Турзель уложили ее рядом с братом. Она уснула.

Принцесса Елизавета держалась неподалеку от кровати, прижавшись головой к косяку.

Вне себя от гнева, Мария-Антуанетта, стоя у камина, переводила взгляд с короля, сидевшего на тюке с товаром, на четырех офицеров, споривших возле двери.

Восьмидесятилетняя старуха, преклонив колени, словно пред алтарем, молилась у кровати, где спали дети. Это была бабушка прокурора коммуны; ее настолько поразили красота обоих детей и величавый вид королевы, что она, упав на колени, разразилась слезами и стала творить молитву.

О чем она просила Бога? Чтобы он простил этих двух ангелочков или чтобы ангелочки простили людей?

Господин Сос и офицеры муниципалитета вышли, пообещав королю, что карета скоро будет готова.

Однако взгляд королевы ясно говорил, что она нисколько не верит их обещанию; герцог де Шуазель обратился к последовавшим за ним графу де Дамасу, г-ну де Флуараку и г-ну де Фуку, а также двум телохранителям:

— Господа! Не будем доверять внешнему спокойствию короля и королевы; дело не безнадежно, однако давайте все взвесим.

Офицеры знаком дали понять, что готовы слушать, и герцог Шуазель продолжал:

— Возможно, в настоящую минуту маркиз де Буйе оповещен и будет здесь к пяти-шести часам утра, потому что он находится между Дюном и Стене с отрядом Королевского немецкого полка. Вероятно даже, что его авангард будет здесь за полчаса до него; в обстоятельствах, подобных тем, в каких мы очутились, необходимо использовать все возможности, однако не будем закрывать глаза на то, что нас окружает около пяти тысяч человек, и как только они заметят людей маркиза де Буйе, наступит минута наивысшего возбуждения в народе, когда гибель покажется неизбежной. Толпа захочет увезти короля из Варенна, враги попытаются посадить его верхом на коня и вывезти в Клермон; его жизни будут угрожать, возможно попытаются его убить, однако это будет продолжаться недолго; как только войска минуют городские ворота, как только гусары войдут в город, наступит всеобщее замешательство. Значит, нам нужно будет продержаться всего минут десять, нас — десять человек: учитывая расположение комнат, мы можем надеяться, что нас будут убивать по одному человеку в минуту. Значит, мы выиграем время.

Офицеры кивнули. Им было предложено отдать жизнь просто, они так же просто согласились.

— В таком случае, господа, вот, как мне кажется, что нам предстоит сделать, — продолжал герцог де Шуазель. — Заслышав первый выстрел, первые крики с улицы, мы бросимся в первую комнату и убьем всякого, кто там окажется, захватим лестницу и окна… Здесь три окна: трое из нас будут их защищать; семеро других встанут на лестнице; хорошо, что эта лестница — винтовая, тем легче будет обороняться, потому что каждый из нас будет иметь возможность сразиться разом с пятью-шестью нападающими. Тела тех из нас, кто погибнет в схватке, послужат защитой другим; готов поставить сто очков против одного, что войска овладеют городом раньше, чем мы будем перерезаны все до одного, но ежели это все-таки произойдет, то место, которое мы займем в истории, будет достойной наградой за нашу преданность.

Молодые люди пожали друг другу руки, как, должно быть, делали перед сражением спартанцы; потом каждый из них занял свое место перед боем: оба телохранителя и Изидор де Шарни, — ему отвели место, хотя виконта в это время не было в доме, — должны были занять оборону у выходящих на улицу окон; герцог де Шуазель встал внизу у лестницы; за ним, немного выше по лестнице — граф де Дамас, потом г-д де Флуарак, г-н Фук и двое других унтер-офицеров драгунского полка, сохранивших верность графу де Дамасу.

В то время, как они распределяли между собой места, с улицы донесся ропот.

Это подходила вторая депутация, возглавляемая Сосом, без которого, похоже, не обходилась ни одна депутация; кроме него туда входили командующий национальной гвардией Ганноне и три или четыре офицера муниципалитета.

Они представились; король подумал, что они пришли доложить о том, что карета готова, и приказал их пропустить.

Они вошли; молодые офицеры, пристально следившие за каждым жестом, каждым движением, заметили на лице Coca нерешительность, а в выражении лица Ганноне

— решимость, что не предвещало ничего хорошего.

Тем временем Изидор де Шарни поднялся наверх, шепнул несколько слов королеве и торопливо вышел.

Королева отступила на шаг, побледнела и схватилась рутой за кровать, где спали дети.

Король вопросительно поглядывал на посланцев коммуны, ожидая, когда они заговорят.

Те, не говоря ни слова, поклонились королю.

Людовик XVI сделал вид, что не понимает их намерений.

— Господа! — молвил он. — Французы только забылись на время, ведь их привязанность к королю очень сильна. Устав от постоянных обид, которые мне наносят я столице, я решил удалиться в провинцию, где еще горит священный огонь верности; там я могу быть уверен в том, что вновь обрету прежнюю любовь народа. Посланцы снова поклонились.

— Я готов доказать, что доверяю своему народу, продолжал король. — Я заберу с собой эскорт, состоящий наполовину из Национальной гвардии, наполовину из пехотинцев, и он будет сопровождать меня до Монмеди, куда я решил удалиться. Засим, господин командующий, прошу вас лично выбрать людей, которые будут меня сопровождать, а также прикажите запрягать в мою карету лошадей.

Наступила минутная заминка: Сос ждал, что будет говорить Ганноне, а Ганноне надеялся, что слово возьмет Сос.

Наконец, Ганноне с поклоном отвечал королю:

— Государь! Я с величайшим удовольствием исполнил бы волю короля; однако существует статья Конституции, запрещающая королю выезжать за пределы королевства, а французским гражданам — способствовать бегству короля.

Король вздрогнул.

— И потому, — продолжал Ганноне, жестом прося у короля позволения договорить, — прежде чем король проедет через город, Вареннский муниципалитет принял решение послать в Париж гонца и подождать ответа Национального собрания.

Король почувствовал, как у него на лбу выступил пот; королева тем временем покусывала от нетерпения бескровные губы, а принцесса Елизавета воздела руки и устремила взгляд к небесам.

— Полно, господа! — молвил король с достоинством, возвращавшимся к нему в трудные минуты. — Разве я не вправе ехать туда, куда мне заблагорассудится? В таком случае я — в худшем рабстве, чем последний из моих подданных!

— Государь! — отвечал командующий Национальной гвардией. — Вы по-прежнему вправе делать то, что вам хочется; но все люди, и король и простые граждане, связаны клятвой; вы принесли клятву, так первым исполняйте закон, государь! Это не только хороший пример, но и обязанность.

Тем временем герцог де Шуазель вопросительно взглянул на королеву и, получив утвердительный ответ, пошел вниз.

Король понял, что если он покорно воспримет такой бунт сельского муниципалитета, — а, на его взгляд, это был настоящий бунт, — можно будет считать, что он пропал!

Ему, кстати сказать, был не внове этот революционный дух, который Мирабо пытался победить в провинции и который король уже видел в Париже 14 июля, 5

— 6 октября и 18 апреля, в тот самый день, когда король, вознамерившись испытать возможности своей свободы, решил отправиться в Сен-Клу и был остановлен толпой.

— Господа! Это — насилие! — молвил король. — Однако я не настолько беспомощен, как это может показаться. У меня есть здесь, за дверью, около сорока верных людей, а вокруг Варенна — десять тысяч солдат; приказываю вам, господин командующий, незамедлительно приготовить мою карету к отъезду. Вы слышите? Я приказываю! Такова моя воля!

Королева подошла к королю и шепнула:

— Хорошо! Хорошо, государь! Лучше поставить на карту нашу жизнь, чем забыть честь и достоинство.

— А что будет, если мы откажемся повиноваться вашему величеству? — поинтересовался командующий Национальной гвардией.

— А будет те, что я употреблю силу, и вы понесете ответственность за кровь, которую я не хотел проливать; в этом случае ее, по существу, прольете, вы!

— Пусть будет так, государь! — кивнул командующий. — Попробуйте позвать своих гусаров; тогда я брошу клич национальной гвардии.

И он пошел из комнаты прочь.

Король и королева в ужасе переглянулись; возможно, ни он, ни она не решились бы на последнюю попытку, если бы, оттолкнув старуху, молившуюся около кровати, жена прокурора Coca не подошла в эту минуту к королеве и не сказала со свойственной простолюдинкам грубой прямотой:

— Эй, госпожа, так вы и впрямь королева, а? Ее величество обернулась на этот окрик, почувствовав, что ее королевское достоинство ущемлено.

— Да! — отвечала королева. — Так я, во всяком случае, думала еще час назад.

— Ну, раз вы — королева, — нимало не смущаясь, продолжала г-жа Сос, — я вам предлагаю двадцать четыре мильона в обмен на ваше место. Местечко-то теплое, кажись, вам ведь недурно платят… Чего ж вы его хотите бросить?

Королева простонала и поворотилась к королю:

— Ах, я на все, на все, на все готова, лишь бы не слышать подобных оскорблений!