Джузеппе Бальзамо (№5) - Графиня де Шарни. Том 1

— Что ж, милейший Леонар, — со смехом отвечал г-н де Шуазель, — ничего не поделаешь! Ваш брат купит себе другую шляпу и другой плащ; госпожу де л'Ааж вы причешете как-нибудь в другой раз, а слуга ваш, видя, что вы не возвращаетесь, распряжет вашу лошадь и отведет ее в конюшню; но наша-то лошадь запряжена, а потому — едем.

И, не обращая более никакого внимания на жалобы и сетования Леонара, его светлость герцог де Шуазель усадил безутешного парикмахера в свой кабриолет и пустил коня крупной рысью по направлению к заставе Птит-Виллет.

Не успел герцог де Шуазель миновать последние дома Птит-Виллет, как на улицу Сент-Оноре вступила компания из пяти человек, возвращавшихся из Якобинского клуба; они, казалось, шли в сторону Пале-Рояля, удивляясь тому, какой тихий выдался вечер.

Эти пятеро были Камил Демулен, который и рассказал о случившемся, Дантон, Фрерон, Шенье и Лежандр.

Дойдя до угла улицы Эшель и бросив взгляд на Тюильри, Камил Демулен сказал:

— Ей-Богу, не кажется ли вам, что Париж нынче вечером как-то особенно спокоен, словно покинутый город? За всю дорогу нам навстречу попался только один патруль.

— Это оттого, — сказал Фрерон, — что приняты меры, чтобы освободить дорогу королю.

— Как это, освободить дорогу королю? — спросил Дантон.

— Разумеется, — отвечал Фрерон, — ведь нынче ночью он уезжает.

— Полноте, — вмешался Лежандр, — что за шутка!

— Может быть, это и шутка, — возразил Фрерон, — но меня предупредили о ней письмом.

— Ты получил письмо, в котором тебя предупредили о бегстве короля? переспросил Камил Демулен. — И это письмо было подписано?

— Нет, без подписи; кстати, оно у меня с собой. Вот оно, читайте.

Пятеро патриотов приблизились к наемной карете, стоявшей на углу улицы Сен-Никез, и при свете фонаря прочли следующие строки:

Предупреждаем гражданина Фрерона, что нынче вечером г-н Капет, Австриячка и два их волчонка покидают Париж и едут навстречу г-ну де Буйе, губителю Нанси, который ждет их на границе.

— Смотри-ка, господин Капет, — заметил Камил Демулен, — хорошее имя; отныне я буду называть Людовика Шестнадцатого господином Капетом.

— И тебя могут упрекнуть только в одном, — подхватил Шенье, — ведь Людовик Шестнадцатый все же Бурбон, а не Капет.

— Полноте, кто это знает? — возразил Камил Демулен. — Два-три педанта вроде тебя. Не правда ли, Лежандр, Капет — прекрасное имя?

— Между тем, — напомнил Дантон, — если письмо не лжет, нынче вечером вся королевская клика и впрямь могла улизнуть!

— Раз уж мы в Тюильри, — предложил Демулен, — давайте проверим.

И пятеро патриотов для смеху обошли вокруг Тюильри; вернувшись на улицу Сен-Никез, они заметили Лафайета, который входил в Тюильри вместе со всем своим штабом.

— Ей-Богу, — сказал Дантон, — вот Белобрысый идет поприсутствовать при отходе королевского семейства ко сну; наша служба окончена, его началась. Спокойной ночи, господа! Кому со мной в сторону улицы Паон?

— Мне, — отозвался Лежандр.

И группа разделилась.

Дантон и Лежандр пересекли площадь Карусели, а Шенье, Фрерон и Камил Демулен скрылись за углом улиц Роган и Сент-Оноре.

Глава 21. ОТЪЕЗД

В самом деле, в одиннадцать вечера, когда г-жа де Турзель и г-жа де Бренье, успевшие уже раздеть и уложить принцессу и дофина, разбудили их и принялись одевать в дорожное платье, к великому стыду дофина, который желал надеть свой обычный наряд и упрямо отказывался нарядиться девочкой, король, королева и принцесса Елизавета принимали г-на де Лафайета, а также его адъютантов г-на Гувьона и г-на Ромефа.

Это посещение вызывало большую тревогу, особенно после подозрительного поведения г-жи де Рошрель.

Вечером королева и Мадам Елизавета ездили погулять в Булонский лес и вернулись в восемь вечера.

Г-н де Лафайет осведомился у королевы, хорошо ли удалась прогулка; он лишь добавил, что напрасно она вернулась так поздно: можно опасаться, как бы вечерний туман не повредил ее здоровью.

— Вечерний туман в июне месяце? — смеясь, возразила королева. — Да где же я его возьму, если только он не сгустится нарочно, чтобы послужить нам прикрытием для бегства? Я говорю — прикрытием для бегства, поскольку предполагаю, что по-прежнему ходят слухи, будто мы уезжаем.

— Действительно, ваше величество, — подтвердил Лафайет, — о вашем отъезде говорят более чем когда бы то ни было, и я даже получил сообщение о том, что он назначен на нынешний вечер.

— А, — отозвалась королева, — держу пари, что вы узнали эту прелестную новость от господина де Гувьона.

— Почему же именно от меня, ваше величество? — покраснев, спросил молодой офицер.

— Просто я полагаю, что у вас во дворце есть осведомитель. Вот, посмотрите на господина Ромефа: у него таковых нет, и что же? Я уверена, что он готов за нас поручиться.

— И в этом не будет никакой моей заслуги, ваше величество, — отвечал молодой адъютант, — потому что король дал слово Собранию не покидать Парижа.

Теперь настал черед королевы покраснеть.

Заговорили о другом.

В половине двенадцатого г-н де Лафайет и оба его адъютанта откланялись.

Однако г-н де Гувьон, не вполне успокоенный, вернулся в свою комнату во дворце; там он нашел друзей, которые стояли на страже, и, вместо того чтобы снять их с поста, он велел им удвоить бдительность.

Что до г-на де Лафайета, он поехал в ратушу успокоить Байи в отношении короля, коль скоро у Байи еще оставались некоторые опасения.

Едва г-н де Лафайет отбыл, король, королева и Мадам Елизавета призвали прислугу и дали проделать над собой все обычные процедуры, из которых состоял их вечерний туалет; затем в то же время, что и всегда, они отпустили всех.

Королева и Мадам Елизавета помогли друг другу одеться; платья у них были чрезвычайно простые; для них были приготовлены шляпы с широкими полями, скрывавшие лица.

Когда они были одеты, вошел король. Он был в сером камзоле, в маленьком парике с локонами, закрученными спиралью; такие парики назывались .а-ля Руссо.; туалет довершали короткие кюлоты, серые чулки и башмаки с пряжками.

Вот уже восемь дней кряду лакей Гю, одетый в точности таким же образом, выходил из дверей покоев г-на де Вилькье, эмигрировавшего полгода назад, и шел по площади Карусели и по улице Сен-Никез: эта мера предосторожности была принята для того, чтобы все привыкли встречать по вечерам человека в таком платье и не обратили внимание на короля, когда ему в свой черед придется проделать этот путь.

Трех курьеров вызвали из будуара королевы, где они ожидали назначенного часа, и через гостиную провели их в покои ее высочества, где вместе с принцессой находился и дофин.

Эту комнату, принадлежавшую к покоям г-на де Вилькье, заняли в предвидении побега еще одиннадцатого числа.

Тринадцатого числа король приказал, чтобы ему принесли от нее ключи.

Очутившись в покоях г-на де Вилькье, было уже не так трудно выйти из дворца. Было известно, что покои эти пустуют, никто не знал, что король затребовал ключи от них, и в обычных обстоятельствах их не охраняли.

К тому же стража во дворах привыкла к тому, что после одиннадцати вечера оттуда выходит одновременно много народу.

То была прислуга, не ночевавшая во дворце, а уходившая по домам.

В этой комнате были сделаны все распоряжения относительно отъезда.

Г-н Изидор де Шарни, который вместе с братом обследовал дорогу и знал все трудные и опасные места, поскачет впереди; он будет предупреждать форейторов, чтобы на подставах сразу подавали лошадей.

Гг. де Мальден и де Валори сядут на козлы и будут платить форейторам по тридцать су за прогон; обычная плата составляла двадцать пять су, но пять следовало надбавить, учитывая тяжесть кареты.

Если форейторы будут везти очень уж хорошо, они получат более значительные чаевые. Но не следует платить за прогон более сорока су: экю платит только сам король.

Г-н де Шарни займет место в карете и будет готов отражать любое нападение. Он, равно как и трое курьеров, будет надлежащим образом вооружен.

Для каждого из них в карете будет приготовлено по паре пистолетов.

Рассчитали, что, платя по тридцать су за прогон и продвигаясь вперед без особой спешки, за тринадцать часов можно добраться до Шалона.

Все эти распоряжения выработали граф де Шарни вместе с герцогом де Шуазелем.

Их по несколько раз повторили молодые люди, чтобы каждый хорошенько уяснил себе свои обязанности.

Виконт де Шарни поскачет вперед и будет спрашивать лошадей.

Гг. де Мальден и де Валори, сидя на козлах, будут платить прогонные.

Граф де Шарни, находясь в карете, будет выглядывать из дверцы и, если придется, вести переговоры.

Каждый обещал придерживаться этого плана. Задули свечи и ощупью пошли через покои г-на де Вилькье.

Когда из комнаты ее высочества перешли в эти покои, пробило полночь.

Вот уже час граф де Шарни должен был находиться на своем посту.

Король на ощупь нашел дверь.

Он хотел было вставить ключ в замочную скважину, но королева его остановила.

— Тише! — прошептала она.

Прислушались.

Из коридора донеслись шаги и шушуканье.

Там происходило нечто необычное.

Г-жа де Турзель, которая жила во дворце, а потому ее появление в коридоре в любое время ни у кого не могло вызвать удивления, взялась обойти комнаты и посмотреть, откуда слышались эти шаги и голоса.

Все ждали, замерев и затаив дыхание.

Чем глубже было молчание, тем явственнее слышалось, что в коридоре находится несколько человек.

Вернулась г-жа де Турзель; она видела г-на де Гувьона и нескольких людей в мундирах.

Выйти через покои г-на де Вилькье оказалось невозможно, если только они не имеют другого выхода, кроме того, который наметили сначала.

Но у них не было света.

В комнате принцессы теплился ночник; Мадам Елизавета зажгла от него свечу, которую прежде задула.

Затем при свете этой свечи горстка беглецов принялась искать выход.

Долгое время поиски казались бесплодными; на эти поиски потратили более четверти часа. Наконец обнаружили маленькую лестницу, которая вела в уединенную комнатку в антресолях. Это была комната лакея г-на де Вилькье, выходившая в коридор и на лестницу для слуг.

Ее дверь была заперта на ключ.

Король перепробовал все ключи в связке, ни один не подошел.

Виконт де Шарни попытался отвести язычок острием своего охотничьего ножа, но язычок не поддавался.

Выход был найден, а они по-прежнему оставались взаперти.

Король взял из рук Мадам Елизаветы свечу и, оставив всех в темноте, вернулся к себе в спальню, а оттуда по потайной лестнице поднялся в кузницу. Там он взял связку отмычек самой разной, подчас причудливой формы и спустился.

Прежде чем присоединиться к остальным беглецам, которые ждали его, превозмогая тревогу, он уже успел выбрать то, что нужно.

Выбранная королем отмычка вошла в замочную скважину, со скрежетом повернулась, подцепила язычок, упустила его раз, другой, а на третий зацепилась за него так крепко, что спустя две-три секунды язычок подался.

Замок щелкнул, дверь отворилась, все перевели дух.

Людовик XVI с торжествующим видом обернулся к королеве.

— Ну что, сударыня? — сказал он.

— Да, в самом деле, — со смехом отвечала королева, — я и не говорю, что быть слесарем так уж плохо, я говорю только, что подчас недурно быть и королем.

Теперь пора было договориться, в каком порядке выходить.

Первой выйдет Мадам Елизавета, ведя с собой принцессу.

Через двадцать шагов за ней пойдет г-жа де Турзель с дофином.

Между ними будет идти г-н де Мальден, готовый подоспеть на помощь и тем и другим.

Первые зерна, отделенные от королевских четок, эти несчастные дети, беспрестанно оглядывавшиеся назад в надежде увидеть глаза, с любовью провожавшие их взглядом, спустились на цыпочках, дрожа, вступили в круг света, отбрасываемого фонарем, освещавшим выход во двор Тюильри, и прошли мимо стражи, которая, казалось, не обратила на них внимания.

— Ну вот! — сказала Мадам Елизавета. — Один опасный шаг уже сделан.

Добравшись до подъезда, выходящего на площадь Карусели, беглецы заметили часового, который двигался им наперерез.

Видя их, часовой остановился.

— Тетушка, — сказала принцесса, сжимая руку Мадам Елизаветы, — мы погибли, этот человек нас узнал.

— Не обращайте внимания, дитя мое, — сказала Мадам Елизавета, — если мы отступим, мы тем более погибли.

И они пошли дальше.

Когда до часового осталось уже не более четырех шагов, часовой отвернулся и они прошли.

В самом ли деле этот человек их узнал? Было ли ему известно, сколь прославленных беглецов он пропустил? Принцессы были убеждены, что так, и, убегая, призывали бесчисленные благословения на этого неведомого спасителя.

С другой стороны подъезда они заметили обеспокоенного Шарни.

Граф был закутан в просторный синий каррик, на голове у него была круглая клеенчатая шляпа.

— О Господи, — прошептал он, — наконец-то! А король? А королева?

— Они идут следом, — отвечала Мадам Елизавета.

— Пойдемте, — сказал Шарни.

И он быстро провел беглянок к наемной карете, стоявшей на улице Сен-Никез.

Подъехал фиакр и остановился рядом с каретой, словно для слежки.

— Ну, приятель, — сказал кучер фиакра, видя пополнение, приведенное графом де Шарни, — сдается, ты уже нашел седоков?

— Сам видишь, приятель, — ответил Шарни.

Потом, понизив голос, обратился к гвардейцу:

— Сударь, берите этот фиакр и поезжайте прямо к заставе Сен-Мартен; вы без труда узнаете карету, которая нас ждет.

Г-н де Мальден понял и вскочил в фиакр.

— Ты тоже нашел себе седока. К Опере, да поживей!

Опера находилась недалеко от заставы Сен-Мартен.

Кучер решил, что имеет дело с посыльным, которому нужно разыскать своего хозяина после спектакля, и поехал, отпустив только замечание, касавшееся заботы об оплате езды:

— Вы знаете, сударь мой, что уже полночь?

— Да, езжай себе, будь спокоен.

Поскольку в ту эпоху лакеи оказывались подчас щедрее господ, кучер без малейших возражений пустил лошадей крупной рысью.

Не успел фиакр завернуть за угол улицы Роган, как из того же подъезда, который выпустил ее королевское высочество, Мадам Елизавету, г-жу де Турзель и дофина, размеренной походкой, с видом чиновника, покинувшего свою контору после долгого дня, наполненного трудами, вышел некто в сером камзоле, в шляпе с углом, свисающим ему на глаза, и с руками, засунутыми в карманы.

Это был король.

За ним шел г-н де Валори.

По дороге у короля отвалилась пряжка с одного из башмаков; он продолжал путь, не желая обращать на это внимания; г-н до Валори подобрал пряжку.

Шарни сделал несколько шагов навстречу; он узнал короля, вернее, не самого короля, а шедшего за ним г-на де Валори.

Шарни был из тех людей, которые всегда хотят видеть в короле короля.

Он испустил вздох горя, почти стыда.

— Идите, государь, идите, — прошептал он.

Потом тихо спросил г-на де Валори:

— А королева?

— Королева идет за нами вместе с вашим братом.

— Хорошо, следуйте самой короткой дорогой и ждите нас у заставы Сен-Мартен; я поеду кружным путем; встречаемся у кареты.

Г-н де Валори устремился по улице Сен-Никез, добрался до улицы Сент-Оноре, затем миновал улицу Ришелье, площадь Побед, улицу Бурбон-Вильнев.

Теперь ждали королеву.

Прошло полчаса.

Не будем и пытаться описать тревогу беглецов. Шарни, на котором лежала вся полнота ответственности, был близок к безумию.

Он хотел вернуться во дворец, расспросить, разузнать, король его удержал.

Маленький дофин плакал и звал: «Мама, мама!»

Ее королевское высочество, Мадам Елизавета и г-жа де Турзель не в силах были его утешить.

Ужас беглецов еще усилился, когда они увидели, как в свете факелов к Тюильри вновь мчится экипаж генерала Лафайета. Он въехал на площадь Карусели.

Вот что произошло.

Выйдя во двор, виконт де Шарни, который вел королеву под руку, хотел свернуть налево.

Но королева его остановила.

— Куда же вы? — спросила она.

— На угол улицы Сен-Никез, где нас ждет мой брат, — ответил Изидор.

— А разве улица Сен-Никез на берегу? — спросила королева.

— Нет, государыня.

— Постойте, но ваш брат ждет нас у того подъезда, который выходит к реке.

Изидор хотел настоять на своем, но королева, казалось, была настолько уверена в своих словах, что в его душу закралось сомнение.

— Боже правый, государыня, — произнес он, — нам нужно остерегаться ошибок, малейший промах нас погубит.

— У реки, — твердила королева, — я хорошо помню, нас будут ждать у реки.

— Тогда пойдемте к реке, государыня, но, если там не окажется кареты, мы немедля вернемся на улицу Сен-Никез, хорошо?

— Хорошо, но пойдемте же.

И королева увлекла своего кавалера через три двора, которые в ту эпоху были разделены толстыми каменными стенами и соединялись между собой лишь узкими проходами, примыкавшими к дворцу; каждый проход был перегорожен цепью и охранялся часовым.

Королева с Изидором миновали все три прохода и перешагнули через три цепи.

Ни одному часовому не пришло в голову их остановить.

И впрямь, кто бы подумал, что эта молодая женщина, одетая как прислуга из хорошего дома, под руку с красавчиком в ливрее принца Конде или вроде того, легко перешагивающая через массивные цепи, может оказаться королевой Франции?

Дошли до реки.

Набережная была пустынна.

— Значит, это с другой стороны, — сказала королева.

Изидор хотел вернуться.

Но она словно была во власти наваждения.

— Нет, нет, — сказала она, — нам сюда.

И увлекла Изидора к Королевскому мосту.

Миновав мост, они убедились, что набережная на левом берегу так же пустынна, как на правом.

— Давайте заглянем в эту улицу, — сказала королева.

И она заставила Изидора осмотреть начало улицы Бак.

Правда, пройдя сотню шагов, она признала, что, должно быть, ошиблась, и, запыхавшись, остановилась.

Силы ей изменили.

— Ну что ж, государыня, — сказал Изидор. — Вы продолжаете настаивать на своем?

— Нет, — отвечала королева, — теперь ведите меня, куда знаете, дело ваше.

— Государыня, во имя неба, мужайтесь! — взмолился Изидор.

— О, мужества у меня достаточно, — возразила королева, — мне недостает сил.

И, откинувшись назад, она добавила:

— Мне кажется, я уже никогда не отдышусь. Господи, Господи!

Изидор знал, что королеве сейчас так же необходимо перевести дыхание, как лани, за которой гонятся псы.

Он остановился.

— Передохните, государыня, — сказал он, — у нас есть время. Я ручаюсь вам за брата; если понадобится, он будет ждать до рассвета.

— Значит, вы верите, что он меня любит? — неосторожно воскликнула Мария Антуанетта, прижимая руку молодого человека к груди.

— Я полагаю, что его жизнь, как и моя собственная, принадлежит вам, государыня, и то чувство любви и почтения, которое питаем к вам мы все, доходит у него до обожания.

— Благодарю, — произнесла королева, — вы принесли мне облегчение, я отдышалась! Пойдемте.

И она с той же лихорадочной поспешностью устремилась назад по пути, который недавно прошла.

Но вместо того, чтобы вернуться в Тюильри, она, ведомая Изидором, прошла через ворота, выходившие на площадь Карусели.

Они пересекли огромную площадь, где обычно до самой полуночи было полно разносчиков с товаром и фиакров, поджидающих седоков.

Сейчас она была почти безлюдна и еще освещена.

Вдруг им послышался сильный шум, в котором угадывались цоканье копыт и стук колес.

Они уже добрались до ворот, выходящих на улицу Эшель. Кони с каретой, производившие весь этот шум, цоканье и стук, очевидно, должны были въехать в эти ворота.

Уже показался свет: несомненно, то были факелы, сопровождавшие карету.

Изидор хотел отпрянуть назад; королева увлекла его вперед.

Изидор бросился в ворота, чтобы ее защитить, в тот самый миг с другой стороны в проеме ворот показались головы лошадей, на которых скакали факельщики.

Между ними, развалясь в своем экипаже, одетый в элегантный мундир генерала национальной гвардии, глазам беглецов явился генерал де Лафайет.

В тот миг, когда экипаж проезжал мимо них, Изидор почувствовал, как его проворно отстранила властная, хотя и не слишком сильная рука.

То была левая рука королевы.

В правой руке у нее была бамбуковая тросточка с золотым набалдашником, какие носили женщины в ту эпоху.

Она стукнула этой тросточкой по колесу экипажа и сказала:

— Ступай, тюремщик, я вырвалась из твоей темницы!

— Что вы делаете, государыня, — вскричал Изидор, — какой опасности себя подвергаете?

— Я отомстила, — произнесла королева, — а ради этого стоит рискнуть.

И за спиной последнего факельщика она устремилась в ворота, сияющая, как богиня, и радостная, как дитя.

Глава 22. ВОПРОС ЭТИКЕТА

Не успела королева отойти от ворот на десяток шагов, как человек, закутанный в синий каррик, чье лицо скрывала клеенчатая шляпа, судорожно схватил ее за руку и увлек к наемной карете, стоявшей на углу улицы Сен-Никез.

Этот человек был граф де Шарни.

Карета была та самая, в которой вот уже более получаса ожидало все королевское семейство.

Все думали, что королева предстанет перед ними удрученная, обессиленная, чуть живая, но издевательский удар, который она нанесла экипажу Лафайета, с таким чувством, будто ударила его самого, изгладил из ее памяти все — недавние опасности, перенесенную усталость, допущенную ошибку, потерянное время и последствия, которые могла иметь эта задержка.

В десяти шагах от наемной кареты слуга держал повод коня.

Шарни достаточно было указать на коня пальцем, как Изидор тут же вскочил верхом и галопом умчался.

Он поехал в Бонди, чтобы заранее заказать лошадей.

Королева прокричала ему вслед несколько слов благодарности, но он их уже не услышал.

— Едем, государыня, едем, — сказал Шарни с той почтительной непреклонностью, которую так прекрасно умеют проявлять в решающие минуты воистину сильные люди. — Нельзя терять ни мгновения.

Королева села в карету, где были уже король, Мадам Елизавета, ее королевское высочество, дофин и г-жа де Турзель, то есть пять человек; Мария Антуанетта села в глубине кареты, взяла на колени дофина; рядом с ней разместился король; Мадам Елизавета, ее королевское высочество и г-жа де Турзель устроились на переднем сиденье.

Шарни захлопнул дверцу, поднялся на козлы и, чтобы сбить с толку возможных соглядатаев, приказал повернуть лошадей; карета миновала улицу Сент-Оноре, проехала бульварами до площади Мадлен и далее, до заставы Сен-Мартен.

Дорожная карета была там: она ждала по ту сторону заставы, на дороге, ведущей в сторону бойни.

Дорога эта была безлюдна.

Граф де Шарни спрыгнул с козел и распахнул дверцу наемной кареты.

Дверца большой дорожной кареты была уже распахнута. По обе стороны от подножки стояли г-н де Мальден и г-н де Валори.

Все шестеро пассажиров мгновенно вышли из наемной колымаги.

Затем Шарни отогнал эту колымагу к обочине и свалил ее в канаву.

Далее он вернулся к большой карете.

Первым в нее сел король, за ним королева, за нею Мадам Елизавета, после Мадам Елизаветы дети, после детей г-жа де Турзель.

Г-н де Мальден вскочил на запятки, г-н де Валори устроился возле Шарни на козлах.

Карета была запряжена четырьмя лошадьми; повинуясь цоканью языка, они пустились рысью; возница поставил их четверкой.

На церкви Сен-Лоран пробило четверть второго. До Бонди был час езды.

Перед конюшней уже стояли лошади, взнузданные и готовые для упряжки.

Рядом с лошадьми ждал Изидор.

Кроме того, на другой стороне дороги стоял наемный кабриолет, запряженный почтовыми лошадьми.

В этом кабриолете находились две горничные, принадлежавшие к прислуге дофина и принцессы.

Они надеялись взять напрокат экипаж в Бонди, но это им не удалось, и они сговорились с хозяином этого кабриолета, который продал им свой экипаж за тысячу франков.

Сам хозяин, довольный совершенной сделкой, явно желал поглядеть, что будут делать дальше простушки, заплатившие ему за эту развалину целую тысячу франков: он ждал, попивая вино в почтовом трактире.

Он увидел, как подъехала карета короля, которой правил Шарни; Шарни слез с козел и приблизился к дверце.

Под плащом кучера на нем был форменный мундир, а в сундучке под сиденьем козел лежала его шляпа.

Король, королева и Шарни договорились заранее, что в Бонди Шарни пересядет внутрь кареты, на место г-жи де Турзель, а та вернется в Париж одна.

Но при этом позабыли спросить мнение г-жи де Турзель.

Итак, король изложил ей суть дела.

Г-жа де Турзель, помимо своей великой преданности королевскому семейству, славилась еще и тем, что в вопросах этикета была подобием старухи г-жи де Ноайль.

— Государь, — отвечала она, — моя обязанность состоит в том, чтобы присматривать за королевскими детьми и не расставаться с ними ни на секунду; значит, я не расстанусь с ними, если только не получу на этот счет особого приказа вашего величества, что, впрочем, было бы неслыханным делом.

Королеву охватила дрожь нетерпения. У нее были две причины желать, чтобы Шарни сел в карету: королева видела в нем надежную защиту, женщина предвкушала радость от его соседства.

— Дорогая госпожа де Турзель, — сказала королева, — мы вам беспредельно признательны; но вам нездоровится, вас подвигло на это путешествие только преувеличенное чувство преданности; останьтесь в Бонди, а потом, где бы мы ни очутились, вы приедете к нам.

— Государыня, — отвечала г-жа де Турзель, — пускай король прикажет: я готова выйти из кареты и, если понадобится, остаться на большой дороге; но лишь прямой приказ короля заставит меня не только пренебречь своим долгом, но и поступиться своим правом.

— Государь, — воззвала королева, — государь!

Но Людовик XVI не смел вынести суждение в этом важном деле; он искал лазейку, спасительный выход из положения, отговорку.

— Господин де Шарни, — спросил он, — вы, значит, никак не можете остаться на козлах?

— Я могу все, чего пожелает король, — сказал г-н де Шарни, — но только мне придется остаться либо в офицерском мундире, а в этом мундире меня уже четыре месяца видят на дороге, и любой меня узнает, либо в каррике и шляпе, как кучеру наемной кареты, а это платье чересчур убого для такой элегантной кареты.

— Садитесь в карету, господин де Шарни, садитесь, — предложила королева.

— Я возьму на колени дофина, Мадам Елизавета — Марию Терезию, и все уладится наилучшим образом… Мы слегка потеснимся, вот и все.

Шарни ожидал решения короля.

— Невозможно, дорогая, — изрек король. — Подумайте, ведь нам предстоит проехать девяносто лье.

Г-жа де Турзель стояла, готовая повиноваться приказу короля, если король прикажет ей выйти, но король не смел отдать такой приказ, потому что мельчайшие предрассудки весьма живучи при дворе.

— Господин де Шарни, — сказал графу король, — а не могли бы вы занять место вашего брата и скакать впереди, чтобы затребовать лошадей?

— Как я уже говорил королю, я готов на все; только позволю себе заметить, что лошадей обычно заказывают курьеры, а не капитаны первого ранга; это отклонение от правил удивит почтовых смотрителей и может причинить нам огромные неприятности.

— Это верно, — согласился король.

— О Господи, Господи, — прошептала королева, изнемогая от нетерпения.

Потом она обратилась к Шарни.

— Поступайте, как знаете, граф, — сказала королева, — но я не желаю, чтобы вы нас покидали.

— Я сам этого не хочу, государыня, — отозвался Шарни, — но я вижу только одно средство.

— Какое? Скажите скорей! — вырвалось у королевы.

— Вместо того чтобы садиться в карету, взбираться на козлы и скакать впереди, я поеду вслед на почтовых лошадях, одетый простым путешественником; поезжайте, государыня, и не успеете вы проехать десять лье, как я буду в пятистах шагах от вашей кареты.

— Значит, вы вернетесь в Париж?

— Разумеется, государыня, но до Шалона вашему величеству нечего опасаться, а перед Шалоном я вас догоню.

— Неужели нет никакого другого средства? — с отчаянием проговорила Мария Антуанетта.

— Увы, — вздохнул король, — я его не вижу.

— Тогда не будем терять времени, — сказал Шарни. — Ну-ка, Жан и Франсуа, на ваши места! Вперед, Мелькиор! Форейторы, лошадей!

Г-жа де Турзель, торжествуя, снова уселась, и карета помчалась, а за ней кабриолет.

В пылу столь важного спора никто не спохватился, что нужно раздать виконту де Шарни, г-ну де Валори и г-ну де Мальдену заряженные пистолеты, которые были приготовлены в ящике внутри кареты.

Что же происходило в Париже, куда во весь опор поскакал граф де Шарни?

Один парикмахер по имени Бюзби, живущий на улице Бурбон, вечером навестил в Тюильри одного из своих друзей, который нес там караул: этот друг много наслушался от офицеров о бегстве, которое, по уверениям офицеров, должно было состояться этой ночью; вот он и рассказал об этом парикмахеру, у которого крепко-накрепко засела в голове мысль о том, что план этот существует на самом деле и что побег короля, о котором так давно идут толки, должен произойти в течение ночи.

Вернувшись домой, он рассказал жене о том, что слыхал в Тюильри; недоверие женщины передалось ее мужу, и в конце концов он разделся и лег в постель, махнув рукой на свои подозрения.

Но в постели к нему вновь вернулась озабоченность, усилившись до такой степени, что он уже не мог ей сопротивляться; он соскочил с кровати, оделся и понесся к своему другу, коего звали Юшер; тот был одновременно булочником и сапером батальона секции театинцев.

Он повторил другу все, чего наслушался в Тюильри, и с такой силой сумел внушить булочнику свои опасения относительно бегства королевской семьи, что тот не только поверил, но переполошился даже сильнее своего осведомителя; он спрыгнул с кровати и, не тратя времени на одевание, в одних кальсонах выскочил на улицу, да притом еще так хлопнул дверью, что перебудил добрых три десятка своих соседей.