Козлы

      И вдруг в самом разгаре задушевного общения она резво вскочила на ноги - как раз на фразе "ноги уж не носят, Васенька"... от иронической улыбки он удержался. Выяснилось, что "за всей этой болтовней" мать забыла загнать в хлев коз!!! Именно так, со множеством восклицательных знаков, оно и прозвучало. Создавалось впечатление, что на козах и только на козах держится не только её хозяйство, но и весь мир.
      Василий остался за столом и, воспользовавшись её отсутствием, скормил недоеденную плюшку двум на редкость наглым трехцветным котам. Подождал ещё немного, но мать не возвращалась. Сказывалась дорожная усталость, и он решил отправиться спать, чтобы с утра пораньше уйти на море с аквалангом. Перед сном, пробираясь между грядками к дощатому заведению на том конце огорода, он слышал, как мать покрикивает вдалеке, а противный хор нестройного меканья отвечает ей...
      Первое, что он увидел, проснувшись рано утром, была огромная, чуть ли не литровая кружка на прикроватной тумбочке, до краев полная козьего молока. Парного, тепловатого, на удивление мерзкого... к сожалению, рядом не было котов. Зато у кровати стояла мать, давным-давно поднявшаяся на ноги, уже утомленная, помятая. Инквизиторски зорко проследила, чтобы он выцедил все молоко до капли, а затем... Затем начался собственно шантаж, но думать об этом сейчас не хотелось.
      ... Прямо в маску влипли голубые щупальца корнеротой медузы, и Твердовский отпрянул. Взвилась вверх стайка пузырьков; медуза соскользнула с маски, вильнув куда-то за спину. Но впереди маячили на разной глубине ещё несколько студенистых куполов, и Василий поплыл медленнее, выбрасывая руки вперед разгребающими движениями. Этих тварей он не мог терпеть с детства. То, что сейчас его тело закрывал герметичный гидрокостюм, не смягчало физиологической гадливости. Впрочем, тут присутствует и позитивный аспект, - попытался успокоить себя Твердовский. Медузы идут к берегу: верный признак того, что вода действительно перемешивается, как утверждал Энвер, а значит...
      Вот он показался неясной тенью сквозь толщу воды - косяк рыб, крупных, черных, похожих на небольшие торпеды. Скорее всего, кефаль, - решил Твердовский. Черной, она, конечно, казалась только против света... и целиться с такой позиции было неудобно. Он поплыл наперерез косяку, стараясь двигаться как можно сдержаннее. Однако опасения спугнуть рыбу вскоре показались даже забавными: косяк все не кончался, вытянувшись в овальную фигуру, напоминающую кита.
      Действительно большой косяк. Действительно большая удача.
      Теперь от него, охотника, требовалось лишь быть собранным, хладнокровным и разумным. Никакой пальбы в белый свет! - он привык математически выверять каждый выстрел. Выбрать конкретную рыбину, которая падет его жертвой. Спокойно, как в тире, прицелиться... нет, не в нее, а в то место, где она окажется через ту долю секунды, что потребуется на полет заряду подводного ружья. И, разумеется, сделать поправку на преломление света в воде. Именно из-за него, преломления, и промахиваются обычно новички, ничего не смыслящие в точных науках.
      Миниатюрная острога пробила рыбину под хребтом, возле жабер. Притянутая за леску, кефаль оказалась значительно меньше, чем могли бы подумать все те же новички, не подозревающие об оптических эффектах моря. Твердовский же не был разочарован. Деловито спрятав бьющуюся рыбу в садок у пояса, он снова зарядил ружье. Новые жертвы проплывали мимо. Вот эту... нет, следующую... прицелиться...
      ... Он поднялся к поверхности и выбросил надувной оранжевый буй сигнал Энверу, который по уговору должен был рыбачить с лодки в этом районе. Ждать пришлось довольно долго, и Твердовский заволновался - он всегда нервничал, когда запас воздуха в акваланге становился меньше получасового. Замелькали мысли о нехорошей ухмылке Энвера перед его, Василия, погружением, вообще о непостижимости мусульманской души... Овальная тень от лодки накрыла аквалангиста; но мысли остались.
      - Как улов, Ильич?
      Твердовский взобрался в накренившуюся лодку, в один момент став тяжелым и неповоротливым. Сорвал маску, выплюнул загубник, и свежий морской воздух, прочистив легкие, с лихвой компенсировал издержки перехода из стихии в стихию.
      - Как улов? - повторил Энвер, добродушно сверкая желтыми зубами.
      Василий с гордостью приподнял садок у пояса, где судорожно вздыхали пять крупных серебристо-полосатых кефалей. Надо срочно отцепить его и опустить в воду...
      Улыбка рыбака стала деревянной... или все-таки показалось?
      В мокрой сетке на дне лодки шевелились несколько бычков и, кажется, морских собачек, - все, что удалось наловить Энверу на удочку и четыре закидушки. Лов сетями в это время года запрещен... а ведь у татарина большая семья и нет другой работы, кроме продажи на базаре этой самой рыбы. И что он должен думать о богатом киевлянине, праздном отдыхающем, который ради удовольствия вылавливает у него под носом роскошную кефаль?..
      Энвер приналег на весла, на его коричневых руках выступили рельефные клубки мускулов. Твердовский подвинулся на самый край кормы, пытаясь построить из скрещенных рук энергетическую защиту, - очень мешал садок, который приходилось держать опущенным за борт. Может быть, предложить рыбу Энверу?.. но кто знает, не воспримет ли он такой подарок как насмешку, реакцию мусульман невозможно предугадать... И у всех у них черные ауры, так говорил на одном из сеансов Кузьмич.
      Как он, Василий, мог об этом забыть?!
      Больше никогда... Никогда!..
      ... - Завтра в это же время, Ильич? - спросил рыбак, по колено в воде швартуя лодку к берегу. Твердовский выпрыгнул, поскользнулся на круглых подводных голышах, поросших пленкой невидимых водорослей, больно ушиб ногу. Морщась, взвалил на плечо акваланг, ласты и злополучный садок с рыбой. У Энвера что-то не получалось, он вполголоса ругался по-татарски и, кажется, не ждал ответа.
      Поднимаясь по крутой горной тропе к Мысовке, Твердовский вдруг вспомнил о Лизе. Кажется, так её зовут... ту девицу, которая должна приехать сегодня. Может быть, уже приехала. Хоть бы уже...
      С ней святой оберег. Оберег защитит.
      * * *
      Когда я отыскала эту самую улицу Ленина, три, было уже темно, как у негра в заду. Олежка с друзьями никак не хотели меня отпускать в такую темень одну. Пришлось наплести им, что бабка у меня суровая, как в позапрошлом веке, а в деревне только покажись с парнями - обязательно кто-нибудь ей стукнет. Так что ребят удалось спровадить ещё у околицы Мысовки. Олег сказал, что они постараются упасть с палаткой где-нибудь поближе, и пообещал меня найти.
      Жестянка со здоровенной цифрой "три", над которой горела малепусенькая лампочка, торчала на плетеном заборе высотой мне по шею. Из-за забора что-то хрипло гавкало. Я вспомнила, - Городилина как-то рассказывала в общаге, - что по селам принято на ночь спускать цепных псов погулять, и они бегают по улицам дикими стаями. Нет, вообще-то я люблю собак...
      Я постучала в жестянку. Подождала пару секунд и постучала еще. Ноль на массу. Хотя псина во дворе разрывалась вовсю.
      Ну и что теперь? Так и ночевать под калиткой?..
      И тут с того конца улицы послышались, приближаясь, всякие разные звуки. Топот, звяканье бубенчиков, шаги и жутковатое пронзительное меканье. И шепелявый старушечий голос, который негромко покрикивал:
      - Белый-Белый-Белый!.. Красотка-Красотка-Красотка!.. Машка-Машка-Машка!.. Дымок-Дымок-Дымок!..
      Вот так, каждое слово по три раза. Я сразу сообразила, что это гонят стадо каких-то домашних животных. Но все равно до ужаса перепугалась, когда мне в ноги ни с того ни с сего ткнулась теплая и твердая голова. Сильно ткнулась, с разбегу! Хорошо хоть, безрогая... потому что ещё козленок.
      Бабка, покрикивая, подходила все ближе, я уже различала её черный силуэт на темно-синем фоне, окруженный беспорядочно мечущимися козами. Когда поравняется с калиткой, - решила я, - надо будет спросить, здесь ли живут Твердовские и дома ли они... а если не здесь и не дома, то попроситься переночевать. Где я в такой темнотище буду искать Олега с его палаткой?..
      Стадо прибыло ко мне раньше, чем престарелая пастушка, - и пришлось отскочить от забора в непролазный мрак. Один козел, громадный и лохматый, выставил рога в мою сторону и совсем оторвался было от коллектива, когда бабуля троекратно окликнула его, Бусика. Ничего себе Бусик! Я на всякий случай отступила ещё на пару шагов и тут заметила, что старушенция дальше не идет, а колдует над засовом той самой калитки!
      Возвращаться туда было боязно.
      - Тетенька! - позвала я, перекрикивая нестройное меканье. - Скажите, а Твер...
      Она обернулась, и я так и замолчала с раскрытым ртом.
      Лампочка над номером дома очень неплохо подсветила сбоку её лицо. Темное, сморщенное, с обвисшими брылами по бокам невидимых губ, с малюсенькими кабаньими глазками и нависающим лбом. Да-да. Только черный платок вместо вязаной шапочки.
      - А ты кто такая?! - гавкнула твердолобовская мать. - Иди, иди отсюда! Развелось тут...
      Ничего себе...
      Нет, я понимала, что нужно подойти к ней и нормально объяснить, кто я такая и откуда, - но там же толпилось стадо во главе с громадным Бусиком! Орать через всю улицу как-то не очень... и до бабки, ясно, все равно не дойдет. Но почему Твердолобый ей не сказал?.. Кто он после этого?!..
      Я тупо стояла посреди пыльной ухабистой дороги имени Ленина. Последние козы одна за другой ныряли за калитку. Сейчас Твердолобиха её захлопнет - и все.
      Она как раз это делала, когда я вдруг завопила не своим голосом:
      - Вась-Ильи-и-и-ич!!!
      Старуха обернулась. По вытянутой шее было видно, что она старается меня разглядеть. В щель недозакрытой калитки протиснулся великовозрастный козленок, резво шмыгнул в сторону, и бабка погналась за ним, причитая "Цыган-Цыган-Цыган".
      И тут появился Твердолобый.
      Кажется, он опознал меня сразу, несмотря на темень и близорукость. Бросаясь вперед, столкнулся с Цыганом, подпрыгнул на полметра, сдавленно взвизгнул, - а в следующую секунду потными лапами шарил по моей груди.
      Вот тут я вконец офонарела. Так, что даже не издала ни звука.
      Звук издала Твердолобиха.
      - Васенька?!!..
      - Где вы пропадали, Лиза?! - между тем сварливо начал Твердолобый. - Я думал, вы уже не приедете. Я начинал волноваться! Я...
      Волновался он! Дал бы денег на такси, раз такой нервный! Я разозлилась и совсем уже созрела двинуть его по лапам, но он вовремя убрал их сам. В шею больно врезалась цепочка, и я сообразила наконец, что именно Вась-Ильич искал за воротом моей футболки.
      Оберег. Твердолобый истово стискивал змейку в кулаке, - а что я при этом извернулась буквой "зю", его, понятно, не заботило.
      - Васенька... - ещё раз ахнула над ухом старуха.
      Ее сынуля соизволил, наконец, меня отпустить.
      - Познакомься, мама, - сказал он, - это Лиза, она будет помогать тебе по хозяйству. Я нанял её на месяц. Работящая девушка!
      Ага, ухмыльнулась я. Послушали бы вы моего батю - насчет "работящей девушки"! Кабаньи глазки Твердолобихи с подозрением блеснули в темноте. Похоже, она и сейчас за милую душу с ним бы согласилась.
      Впрочем, все это было мне тогда по барабану. Желаний у меня имелось ровно два. Надо объяснять, каких?
      ... Нормальную еду Твердолобиха зажала: они, мол, с Васенькой уже поужинали. Расщедрилась на чашку козьего молока и пару черствых плюшек. Молоко я с детства ненавижу - любое, кроме сгущенки! - но прожевать плюшки без запивачки не получалось. Старуха тут же отправилась дрыхнуть, Твердолобый давно храпел на весь дом: качать права было не у кого, а лазать по чужой хате в поисках воды я не решилась. Так и завалилась спать голодная и злая.
      Козлы они все!..
      Постелили мне, как было торжественно объявлено, в мансарде, - а вообще-то на чердаке. Шерстяное одеяло в прорехах, без пододеяльника, с вечера показалось чересчур теплым для лета. Но под утро я заледенела так, что боялась шевельнуться, только стучала зубами и безуспешно пробовала подоткнуть под себя края дырявой шерсти. И уже не спала, когда снизу послышался скрип ступенек, охи, вздохи и причитания.
      Но все равно: вот так сдергивать с человека одеяло!!!..
      - Вставай, - скомандовала Твердолобиха. - Я пошла доить, а ты натаскай воды, возьми в сенях таз с очистками, сделай пойло, принеси в хлев. Вернешься, вымоешь везде полы, пока Васенька не проснулся. Дальше я скажу, что делать. Поняла?
      Я хлопала глазами и не могла различить в предрассветной мгле её лица.
      Где-то прокукарекал петух.
      * * *
      Свежий ветерок с моря не понравился Твердовскому с самого утра, когда тюлевые занавески на маленьком окне его спальни взметнулись к потолку и осели на цветочных вазонах. Завтракая в летней кухне, он с тревогой поглядывал за окно: по картофельным грядкам бродили ритмичные волны. Среди ботвы маячила согбенная фигура Лизы, собиравшей колорадского жука. Белые перья её крашеных волос тоже неприятно трепались по ветру.
      И все же он не сдался. Водрузил на плечи акваланг, ружье и рюкзак с гидрокостюмом и снедью. Мать, как всегда, в последний момент вспомнила о каких-то забытых пирожках, и пришлось опускаться на корточки, чтобы не снимать с плеч громоздкое сооружение. Краем глаза он видел, что она засунула в рюкзак ещё и пакет крупных персиков. Через десять минут они превратятся в мерзкое желе, и хорошо, если сок не пропитает насквозь кальсоны и свитер... но Василий промолчал.
      Теперь, когда он вышел к морю, ничего другого не оставалось - только вынуть эти персики и, сощелкивая по ветру клочья мохнатой шкурки, зло набивать рот сладкой сочной мякотью.
      Самые худшие опасения оправдались.
      От берега до горизонта резали глаза сверкающие спины громадных волн, увенчанных белыми гребнями. Подножие Медведь-горы тонуло в полосе прибоя. А над скалой, с которой он обычно - ещё вчера! - начинал погружение, периодически взрывались высоченные веера пенных брызг.
      Пять баллов минимум, - с немой досадой оценил Твердовский. Сбросив рюкзак, акваланг и ружье на жухлую траву, он все-таки подошел к краю обрыва. Там, где вчера четко вырисовывались под водой очертания камней, сейчас бурлил немыслимый водоворот из пены и бурых обрывков водорослей. Василий запульнул туда персиковой косточкой: она исчезла быстрее, чем он смог уследить. Тем временем подкатила очередная волна; он был уверен, что успеет отскочить, но брызги взлетели на этот раз особенно высоко, и холодный водопад окатил Твердовского с ног до головы.
      Погружения сегодня не будет. Он уже давно понял это - но повторил себе снова и снова, мазохистски усмехаясь. Если бы хоть Энвер согласился вывезти его в море на лодке... вряд ли. Рыбацкие скорлупки нынче тоже обсыхают на берегу...
      Тут он вспомнил о своих вчерашних подозрениях относительно Энвера. Сейчас они уже не казались настолько зримыми - во всяком случае, сильно уступали в реалистичности пятибалльному шторму. Кто знает, может, и не у всех татар черные ауры и враждебные астралы... Кузьмич мог бы проверить рыбака и сказать, безопасно ли общение с ним.
      Ну почему здесь нет Кузьмича?!..
      Уже во второй раз - за три дня разлуки - он остро, болезненно ощутил отсутствие святого человека. Такое случалось и в Киеве - но там успокаивала мысль о том, что очередная встреча уже близка... возможна! Теперь же с обратным знаком действовала сама её невозможность.
      Впервые Василий почувствовал это вчера, когда день клонился к вечеру, мать капала на мозги насчет женитьбы, козье молоко кисло в огромной кружке, а Лизы все не было.
      Твердовский не до конца понимал мотивы, побудившие Кузьмича не отдать святой оберег лично ему, а повесить на шею этой недалекой девицы... но, несомненно, мотивы были. Возможно, девушка особенно восприимчива к потокам космической энергии, или её астральные тела напрямую связаны с Источником... И где же она?!!
      С наступлением темноты его отчаянная тоска по Кузьмичу, святому оберегу и Лизе - он уже не разделял эти три понятия - достигла апогея. Мать в сотый раз восхваляла Сашенькину Мариночку, и Василий физически ощущал, как вытекает его энергия, просачиваясь сквозь бреши в каналах. Уход матери, властно призванной проклятыми козами, тоже не принес облегчения. Твердовский мучительно бродил взад-вперед по пустому дому, не находя себе места и наступая на хвосты котам. Где?!!..
      Она пришла.
      Теплая янтарная капля в ладонях. Теплая живительная струя во всем земном теле, веером расходящаяся по астральным телам. Теплое дыхание на лице... стоп. Дыхание уже принадлежало не оберегу.
      С утра Василий не встречался с Лизой, лишь мельком видел её издали пару раз, - мать быстро нашла применение новой рабочей силе. Но потребности во встрече у него и не было - ни утром, ни теперь. Лиза - не Кузьмич, и даже святой оберег не заменит в полной мере святого человека. Будь он здесь, - наверное, он сумел бы справиться и со штормом. Ведь все в мире подчиняется одним космическим законам...
      Твердовский с тоской взглянул на море: кажется, шторм ещё и усиливался. Надо бы занести домой ружье, гидрокостюм и акваланг - но возвращаться не хотелось. Лучше сразу двинуться на пляж, благо провизии, которую дала с собой мать, с лихвой хватит до самого вечера. Да, так он и сделает. Спустится в свою бухту, со всех сторон окруженную скалами, тихое, нетронутое, почти никому не известное место. И можно будет много часов подряд лежать на мелкой горячей гальке, глядя в небо и медитируя под мерный рокот волн... Взвалив на спину снаряжение, он направился вперед по тропе, проходившей вдоль моря по краю обрыва.
      Бухту мало кто знал ещё и потому, что скалы нависали над ней под острым углом, пряча от глаз значительную часть пляжа. Во второй половине дня его быстро накрывала тень - лично Василию это нравилось, его кожа не любила солнца. Проникнуть туда можно было только с моря или же по узкой каменистой тропке слева. Совершенно незаметной, а для нетренированного человека - даже опасной.
      Кстати, с аквалангом и ружьем туда и не спуститься, - запоздало подумал Василий. Надо было все-таки забежать домой... но он ведь уже практически пришел!
      И вдруг остановился на полушаге.
      Из-за каменного козырька скалы улетал по ветру длинный шлейф дыма. Тут же Твердовский ощутил и запах: острый дух туристских шашлыков. И одновременно по слуху ударили приглушенные шумом прибоя собачий лай и железные аккорды тяжелого рока.
      Медленно, обреченно подошел к самому краю и заглянул вниз.
      Они развели костер между двумя покатыми валунами, на которых Василий обычно сушил плавки - камни покрылись несмываемой черной копотью. Жарили мясо - и не на шампурах, а, судя по запаху, на прутьях из реликтового можжевельника. Уже откупорили бутылку, осколки которой скоро перемешаются с галькой. Беспорядочно разбросали по пляжу какие-то яркие коробки, пакеты, пивные жестянки, разрозненные предметы одежды, полотенца, маски и ласты, книги, магнитофон и бог знает что еще. И, кажется, расположились здесь надолго: из-за нависающей скалы виднелся треугольный край оранжевой палатки.
      Два молодых, наглых, омерзительных дикаря. Один светловолосый и коренастый, другой тощий и рыжий, оба белокожие, только-только приехавшие откуда-то с севера, - чтобы испоганить отпуск ему, Василию. Переведя взгляд к морю, он заметил ещё одного: высокий чернявый парень плескался в полосе прибоя, испуская радостные вопли, если волна сбивала его с ног. Рядом с лаем носилась по берегу огромная рыжая псина.
      Твердовский с ненавистью усмехнулся: он помнил, что дно в этом месте сплошь утыкано острыми камнями - купаться здесь можно только в спокойную погоду. Посмотрим, как ты завопишь, когда тебя швырнет о камень головой, козел!..
      Парню, видимо, надоело барахтаться, и он вскарабкался на небольшую скалу у берега; об неё веерами разбивались волны. Запрокинул лицо, ловя солнечные лучи, увидел Твердовского и помахал ему жестом веселого оккупанта.
      Тот скрежетнул зубами. Делать здесь было явно нечего. Пора уходить!..
      - Эй, дядя! - донеслось снизу. - Вы из Мысовки, скажите пожалуйста?!
      "Ска-а-ажите па-а-ажа-алста"! Василия передернуло: он терпеть не мог этот мерзкий московский акцент, - между прочим, прорезавшийся в последнее время и у Сашки. Разумеется, отвечать зарвавшемуся юнцу, беззастенчиво захватившему чужую территорию, он не собирался.
      Но тот не смутился - таких не смутить ничем на свете, - и орал дальше как ни в чем не бывало:
      - Там вчера к одной бабуле внучка приехала! Классная такая девчонка, блондинка, супер!.. вы не видели?! Может, знаете, где она живет?.. в смысле её бабка?! И ещё у неё там дядя в деревне, двоюродный!..
      Твердовский поправил ремни рюкзака и акваланга, резавшие плечи, и зашагал прочь.
      - Ее Лиза зовут! - все ещё пытался докричаться наглый юнец.
      А вроде бы редкое имя, машинально отметил Василий.
      ... Валяться на общедоступном пляже, где летом скапливались родственники и квартиранты всей Мысовки, у него не было никакого желания. Оставалось вернуться домой, бросить вещи, а потом, наверное, выйти на трассу и съездить в Ялту. Вообще-то Твердовский не выносил суеты курортных городов. Но, так или иначе, пройтись хотя бы раз по ялтинской набережной придется. Осенью предстоит отчет об отпуске перед коллегами, а всяческие милочки ничего не смыслят в прелести диких мест и подводной охоты... Что ж, сегодня самый подходящий день. Безнадежно испорченный - в сущности, вычеркнутый из отпуска...
      А ведь он может оказаться не последним, вдруг осознал Василий. Если шторм продержится ещё неделю, две... Если нахальные захватчики обосновались в бухте не на выходные, как он все ещё отчаянно надеялся, а на целый месяц...
      Стало тоскливо и даже страшно. Аккуратно, предупреждающе отозвалась глубоко в затылке тупая боль.
      Кузьмич!!!..
      Тропинка круто поднималась по склону - подсохшая было рубашка вновь повлажнела от пота - и вдруг вышла на относительно ровное место. Твердовский перевел дыхание. Захотелось сбросить с плеч груз и передохнуть, но это было бы совершенно нецелесообразно. Василий снова поправил ремни и решительно двинулся дальше. До околицы Мысовки оставалось максимум четверть часа пути. Если бы не буйная крымская растительность, уже виднелись бы крайние дома...
      Он вовремя заметил веревку, натянутую поперек тропы, а ведь ещё пару секунд - и мог бы споткнуться. Что за идиотские шутки?!
      В кустах послышался шорох. Нет, не шорох! - кто-то с шумом ломился оттуда, круша и ломая ветки. Веревка дрогнула, заизвивалась грязной худющей змеей.
      Василий непроизвольно отступил на шаг.
      Прямо перед ним выбрался на тропинку громадный, весь в космах свалявшейся серой шерсти, бородатый и желтоглазый козел.
      * * *
      Это называется - рабство, да! И никак иначе.
      Глаза у меня слипались, и я б не удивилась, если бы прямо сейчас грохнулась со стремянки. Прямо на голову Твердолобихе: надеюсь, старуха бы окочурилась. Но, с другой стороны, о её чугунную башку можно и спину сломать... и я из последних сил держалась за перекладину левой рукой. А правой срывала и срывала бесконечные персики с пушистой шкуркой.
      - Осторожнее! Аккуратней снимай, кому говорю! Ты ж мне весь урожай перемнешь своими когтищами, дура безрукая!..
      Персики аппетитно выглядели и вкусно пахли, но все до единого переходили в скрюченные лапы хозяйки и ложились в корзину. В самом начале я специально посильнее надавила на один, прорвала кожицу ногтями, - и что, вы думаете, бабка позволила мне его съесть? Фигушки! Сама схрумала за милую душу.
      А сейчас мне уже было по барабану. Только бы не загреметь, в самом деле, со стремянки...
      До персиков были помидоры - сорок кустов, под каждый из которых надо было вылить два литра воды, и к тому же окучить. До помидоров - бесконечные ряды картофельной ботвы и жестянка с бензином для колорадских жуков. Восемь полных жестянок!.. и ещё одна где-то на треть. До жуков надо было стоять у раскаленной печки и следить за бабкиными пирожками для любимого Васеньки. Первый противень у меня, конечно, вчистую сгорел. Твердолобиха долго ругалась, а потом разрешила мне позавтракать этими пирожками... пардон, этим углем. До пирожков я драила полы по всей хате, в том числе в подвале, в летней кухне и на чердаке. До полов таскала воду: десять ведер, а до колодца полкилометра, не меньше, причем мимо исключительно злобного цепного пса. А ещё раньше...
      - Ты что, заснула там?!
      - Больше не дотянуться! - огрызнулась я, и, кстати, это была правда. Но по другую сторону дерева ветки ломились от персиков. И таких нетронутых деревьев оставалось ещё четыре штуки...
      - Ну так переставь стремянку, или вообще не соображаешь?!
      Я полезла вниз.
      И тут Твердолобиха взглянула в небо и всплеснула руками.
      - Уже и обед скоро! - я приободрилась от её слов, но, как оказалось, совершенно напрасно. - Васенька может вернуться, а его и кормить нечем... Я пошла варить, а ты марш на тот конец огорода, там две грядки мака прополи, только аккуратно, смотри у меня!
      Я прыснула. Конечно, все было хреново и ноги не держали, - но вот это прикол так прикол! Может, у неё ещё и конопля растет?
      Твердолобиха вытаращила свои мелкие глазки. До нее, понятно, не дошло, чего это я.
      - И не вздумай мне тут персики рвать, - гавкнула она напоследок, подхватывая корзину.
      Я не стала ждать, пока старуха скроется из виду. Прямо за её спиной пригнула ближайшую ветку и, не заботясь о целости шкурки, отодрала два здоровенных фрукта. Фиг тебе, бабуля! И надкусила сразу оба; по рукам и подбородку поползли потоки сока, а рот плотно набился шерстью. Их, блин, ещё и чистить надо...
      Размахивая растопыренными липкими пальцами, я добрела до конца огорода, где в буйной зелени действительно проглядывали сиротливые лиловые цветы и несколько сухих маковых коробочек. Местные наркоманы были бы разочарованы. А, собственно, что мне до местных наркоманов?..
      Я сама, похоже, влипла по самое что ни на есть. Старуха запрягла меня намертво, уже не слезет. Можно, конечно, в один прекрасный момент послать её подальше, самыми красивыми словами! - но тогда плакали мои тридцать гривень. И не только: если я выскажу Твердолобихе четверть того, на что она напрашивается, меня попросту вышвырнут на улицу. Ни о каком обратном билете речь, понятно, и не зайдет. А у меня ни копейки денег... ну, почти. Добраться домой точно не хватит. Да и дома, кстати, не намного лучше... Твердолобый, козел, разве мы так договаривались?!..
      А сам ещё и слинял неизвестно куда. Я его и не видела сегодня. Продал меня в рабство - и поминай как звали...
      Тут я вспомнила Олега. Вот кому сейчас здорово! Купается, наверное, в море, или на солнышке жарится, или лазит по берегу с ребятами и Графом, - а что, они же отдыхать приехали, а не вкалывать на стервозную старуху. А может?.. я машинально обломила коробочку мака и раздавила её в пальцах. Зернышки посыпались в траву.
      А почему бы и нет? Взять да и сорваться к Олежке, предварительно сообщив твердолобовскому семейству все, что я о них думаю. И жить с ребятами в палатке, они точно не будут против. Я могу даже готовить еду и с удовольствием обнесу подчистую вот этот самый персиковый сад. Плевала я на тридцать гривень! - когда ещё получится по-настоящему отдохнуть на море? А Олег очень даже симпатичный. И он обещал меня найти...
      И до сих пор не нашел, - подсказал мерзкий голос с отчетливыми твердолобовскими интонациями. Кто он тебе, этот Олег? Пару часов потрепались в троллейбусе, да? Парень давным-давно забыл о твоем существовании, идиотка! У него свои планы на лето, и благотворительность в них не входит. Мало тут в Крыму барышень, у которых и бабок куры не клюют, и купальники сногсшибательные, и вообще...
      - Лиза!!!
      И я рванулась вперед по непрополотым маковым грядкам.
      Между нами была металлическая сетка, огораживающая тыл твердолобовских владений. Высокая - мне по шею, а ему по грудь. Олежка вцепился в сетку руками и потянул на себя, словно хотел опрокинуть ко всем чертям.
      - Я тебя весь день ищу! Представляешь, ни одна зараза в деревушке не знает, к кому приехала самая потрясающая девчонка на побережье. Я и на пляже был - думал, ты там. А мы с ребятами классное место открыли, просто супер!..
      Он болтал - а я стояла такая счастливая, какой не была, наверное, уже лет сто. И молчала. Только прошептала тихо-тихо:
      - Олежка...
      - Слушай, Лизка, а что ты тут делаешь в огороде? Пошли к нам! Кирюха мидий наловил, собирались жарить, когда я вернусь. Ты жареные мидии ела? Вкуснотища! Давай, выходи, я тебя здесь подожду. Это у вас мелкая лохматая псина во дворе гавкает?.. я её боюсь!..
      Он засмеялся над собственным приколом, а я взялась за ржавую сетку со своей стороны. Коснулась его рук, сухих и теплых.
      Не знаю, чего меня дернуло обернуться. Шестое чувство, наверное. И не подвело!
      Твердолобиха пока ещё не шла сюда, а стояла под персиковыми деревьями - не иначе как плоды пересчитывала, сволочь! И не было сомнений, что она вот-вот направится по мою душу. А грядки-то до сих пор не прополоты. И Олег...
      - Олежка, - зашептала я. - Тут бабушка идет, а она очень строгая, я тебе говорила. Если увидит меня с парнем, то вообще одну со двора не выпустит, честное слово! Как в позапрошлом веке. И ещё я сегодня обещала ей помочь по хозяйству, так что давай завтра, хорошо?
      Он расстроился, сразу было видно. И я от этого стала ещё счастливее несмотря на Твердолобиху и беспросветное рабство. Что-нибудь придумаем, разве нет?
      Старуха двинулась в нашу сторону.
      Пожав напоследок Олежкины пальцы, я отскочила от сетки и добавила скороговоркой:
      - Только сюда не приходи. Встретимся... там, где ты мне вчера сумку отдал, идет?
      Не сказать, чтобы я четко помнила то место. Но ничего, завтра разберемся.
      Олег помахал мне на прощание и исчез. Подошла Твердолобиха, осмотрелась и следующие пятнадцать минут орала диким голосом насчет непрополотых грядок и какая я дура. Потом заметила на земле косточку от персика и вопила на эту тему ещё минут десять. И пусть её - я все равно не слушала, разглядывая ржавые следы у себя на ладонях. Мне было о чем подумать.