Точка бифуркации

      - Совершенно справедливо.
      - Но это же ерунда! Нельзя запретить людям общаться между собой.
      - И тем не менее.
      - А вы меня не надуваете? Может быть, там еще что-нибудь написано снизу и сверху.
      - Там написано многое, но смысл я передал верно. Мысль законодателей проста: они хотели иметь возможность наказать тех, кто сознательно попытается оказать негативное воздействие на личность любого человека, и тем самым хоть как-нибудь оградить каждого от таких попыток. Мы же, создавая прямой информационный канал, будем, вне всяких сомнений, очень сильно воздействовать на личности людей, участвующих в эксперименте. И быть может, действительно в какой-то степени изменять структуру личности. Негативно ли, позитивно, но будем, и притом вполне сознательно... Мы преступники! Нас следует примерно наказать.
      - Да, - Сомов поскреб затылок. - Что же делать?
      - Можно вести себя по-разному. Я, например, преступлю закон, а после буду каяться.
      - Сильно! И кто будет свои мозги подставлять?
      - Я и вот он, - Калуца ткнул пальцем в Асеева.
      - Интересно задумано! Х-ха.., да это просто отлично! Какова же моя роль?
      - Это центр нашего совещания. Пока мы предполагаем использовать тебя в качестве реципиента. То есть мысли твои берем, а взамен ничего не даем. Сейчас тебе многое станет понятно. Смотри: ты человек, которого ни я, ни Асеев совершенно не знаем. Твое подсознание для нас - тайна, и вот, представляешь, если после эксперимента я или Асеев вдруг вспомним то, чего никогда на знали, мы спросим, а ты подтвердишь: да, это мои воспоминания, мысли, образы. До сих пор у меня была проблема, как обеспечить чистоту эксперимента. Тобой же она снимается полностью. Теперь понимаешь, почему я так за тебя ухватился?
      - Понимаю, - сказал ошеломленный Сомов. - Я согласен!
      Калуца вдруг сделался серьезен и даже печален.
      - Не спеши, - сказал он тихо, - подумай. Уверен ли ты, что у тебя нет ни одной, скажем, мысли или тайного желания, которое ты хотел бы скрыть, и даже самому не признаешься, что оно существует? Ведь таким образом мы опосредованно будем влиять на твою личность. Понимаешь?
      - Сейчас... Кажется, понимаю. Есть, наверное...
      - Но мы будем в неравных условиях - это понимаешь? Психологический дискомфорт... Подумай... Мы будем ковыряться в потемках твоей души, помимо твоей воли и сознания. Ты будешь беззащитен против нас. Приятно ли тебе будет знать об этом?
      - Я подумаю. Я, в принципе, уже теперь согласен просто из упрямства, но я подумаю. А, вот - я потребую компенсации.
      - Извольте, - Калуца непонимающе глянул на Асеева. Какого рода?
      - Я согласен, если по ходу дела вы мне будете все рассказывать. Что, зачем, каким образом и почему не иначе. И всякие, там, термины, принципы, теории. Я уже давно к этому подкрадываюсь, а тут такая возможность. Вы ведь психиатр?
      - Доктор медицины, раздел - психопатология. Тебя это устроит? - Калуца улыбнулся - Но если этого мало, то в перспективе я даю слово познакомить тебя с гением в нашей области.
      - Все, я уже в вашем прямом распоряжении!
      - А позволь спросить, зачем тебе все это нужно? поинтересовался Асеев.
      - Да так, знаете ли, для ориентации... я несколько разочарован своей профессией и может быть найду подходящую стезю... Как знать.
      - М-мда.., - Калуца вздохнул. Сколько тебе лет?
      - Тридцать три.
      - Вся жизнь впереди, - Асеев встал. - Но мне, однако, пора...
      - Командир, я пожалуй сменю Джона, - подал голос кто-то сзади.
      Сомов оглянулся - это был его однофамилец.
      - Да, Женя, уже пора, - сказал Асеев. - Надеюсь, ты не злоупотребил?.. Шампанское - враг вахтенного офицера.
      - Нет, командир, - Сомов-старший усмехнулся. - Ты ведь знаешь, при разгоне и торможении я не употребляю стимуляторов высшей нервной деятельности.
      Калуца хмыкнул и мотнул головой. Асеев глянул на часы.
      - Добро, - сказал он, - заступай на вахту, а я свяжусь с туером и перед отстыковкой тебя сменю... А ты, - продолжил он, обращаясь к Калуце, - не очень тут хвост распускай.
      - Ну что ты, Ваня, - ты ведь меня знаешь!
      - Конечно знаю. Шалунишка... Что мне не нравится - это та скорость, с которой вы спелись. Два часа - и полное взаимопонимание. Не суетись, Ричард. Давай все по порядку. Сначала одно, потом другое, а уж потом пятое и десятое.
      Сказав это, Асеев повернулся и вышел из кают-компании.
      - Вот видишь, - сказал Калуца. - И так всегда! Но он старше - приходится слушаться, иначе побьет...
      - А что, бывало? - поинтересовался Сомов с некоторым ехидством.
      Калуца выпятил губу.
      - Ты его не знаешь - страшный человек. На два года меня старше - испортил все розовое детство.
      - Так вы уже давно знаете друг друга?
      - Да, скажем прямо, давненько...
      Свои "эксперименты" Калуца начал сразу после выхода на траекторию и отстыковки туера, то есть после перехода в инерционную фазу полета. Раскрутка "Вавилова" обеспечила почти нормальную силу тяжести, так что жизнь на рейдере приобрела характер спокойный и размеренный.
      Сомов познакомился со всеми членами экипажа, и его удивило, насколько точно люди были притерты друг к другу. Это был просто классический пример подбора людей для длительной экспедиции. Характеры были разные, но за прошедшие сутки полета Сомов не заметил никаких конфликтов или чего-нибудь даже отдаленно напоминавшего ссору, хотя взял на себя роль бойкого молодого человека, сующего нос во все дела. Так ему казалось проще. Роль эта была принята всеми, за исключением Асеева. Последний был подчеркнуто корректен в разговорах, серьезен и, как показалось Сомову после одной беседы, понял, что из себя представляет Сомов.
      - Ты, мне кажется, поторопился с выводами, - сказал тогда Асеев. - А что касается Марса - это тоже Земля. Мы приближаемся к кризису - нужно менять стратегию освоения Солнечной системы. Но этот кризис будет преодолен, и все станет на свои места. Марс и Венера - это наша территория. Иное дело - Внеземелье.
      - Почему? - спросил Сомов.
      - Там нет солнышка, а мы - его дети, - ответил Асеев с усмешкой. - Не Земли - его. Там иной энергетический фон. Не знаю.., но мне кажется, оно чуждо биологической жизни... Но, ничего, это полезно. Посидишь на спутниках Сатурна, померзнешь, и Марс тебе покажется райской долиной.
      - А там холодно?
      - Не знаю.., но я там мерзну. Даже при сорокаградусной жаре... Меня больше беспокоит другой вопрос. Вот ты, Володя, принадлежишь к другому поколению, нежели, скажем, мы с Калуцей. Яркий представитель поколения, идущего нам на смену. Я сталкивался уже с многими его представителями и обнаружил, что оно делится на две отчетливо выраженные категории. Первая категория - это те, которые приняли нашу игру. Но мы сформировались в героическую эпоху освоения Приземелья, и наши традиции, стиль жизни этим обусловлены. Помнишь стартовый ритуал? У меня каждый раз комок в горле... Потому что я видел не однажды, как менялся состав экипажей на церемонии финиша. Он изменялся в сторону уменьшения, Володя... Теперь даже полет к Юпитеру - прогулка. Но мы соблюдаем ритуалы. Мы помним, откуда их истоки. А эти новички - они молоды, сильны, целеустремленны, но они уже ничего не могут помнить. Это не их вина - это проблема. Их не тревожат воспоминания, но они соблюдают схему поведения и переносят ее на другую жизнь. В результате схематизируется сама жизнь. Вот откуда истоки этой глупой игры в бумажки и начальники.
      - А другая категория? - поинтересовался Сомов.
      - Другая категория - это те из молодых, кто понимает, что жизнь вышла за рамки схемы, это золотой фонд цивилизации люди, которые призваны обеспечить ее прогресс. Но вот странность, - я все чаще наблюдаю у этих людей отсутствие желания что-то менять. Они не хотят брать на себя груз ответственности за судьбу цивилизации. У большей части в глазах я вижу насмешку, за которой скрывается либо цинизм, либо лень, либо беспомощность. Мне показалось, Володя, что ты из этой категории. Я ошибся?
      - Да, - произнес Сомов, подумав, - вы, наверное, правы. Надо поразмыслить над этим.
      - Поразмысли, - мягко сказал Асеев. - Но это, так сказать, полярное суждение. Не следует его абсолютизировать. Люди все разные, а жизнь подскажет и научит. Хотя, скажу тебе откровенно, смерть учит быстрее...
      Внешняя сторона экспериментов Калуци состояла в следующем. Каждый день после завтрака они с Асеевым удалялась в отдельную каюту, оборудованную под лабораторию, садилась в кресла, напяливали на головы какие-то колпаки, после чего, оставаясь в таком положении, перебрасывались короткими фразами. Причем, Асеев сидел неподвижно, а Калуца тыкал в кнопки приборов, набирал какие-то команды на пульте дисплея, иногда вскакивал и ругался непотребными словами, а иногда замирал в кресле, выпучив глаза.
      Сомов уже на третий день принял участие в эксперименте, но дней пять не проявлял активности, сидел в углу тихо, впитывал слова и выражения, выполнял мелкие поручения, но старался слиться с окружающем средой, отдавая себе отчет в том, что настроение участников - Калуцы главным образом меняется в зависимости от степени успешности реализации его планов, которая, в свою очередь, полностью зависит от того, насколько точно они соответствует проекту Всевышнего, создавшего человека таким, каков он есть на самом деле, а не таким, каким он вырисовывался в схеме Калуцы.
      Сначала Калуца вообще не обращал на него внимания, но постепенно, по мере корректировки планов в сторону большего соответствия упомянутого проекта упомянутой схеме, дело, видимо, пошло на лад, и Калуца обратил на Сомова благосклонный взор, избрав его приемником откровений, прозрений и сентенций разного рода, источником которых был он сам. Кроме того, Сомов служил заземлением для разряда эмоциональных напряжений в тех многочисленных случаях, когда результаты исследований не лезли в ворота, сооруженные Калуцей на почве психологической науки. Разрядка протекала бурно.
      - Что вы здесь делаете, Сомов?! - рычал Калуца в таких случаях, переходя на "вы". - Я сам бездарь, и удвоение количества не изменяет качества... Выключите хотя бы усилители!.. Что? Не знаете?.. А что вы вообще знаете?!
      Постепенно Калуца отходил, менял тон с агрессивно-истерического на жалостно-иронический и принимался сетовать на судьбу, объясняя попутно в чем именно состоит бездарность его, Калуцы, по сравнению с лучшими умами человечества, которые еще сто или двести лет назад сказали буквально следующее...
      К десятому дню Сомов уже в целом понимал, какую тайную цель преследует Калуца, и даже, в основном, изучил технологию обращения с аппаратурой.
      - Этому агрегату цены нет, - похвастался однажды Калуца. - Я нашел Эдисона и он мне сделал абсолютно надежные комплекс. Вы можете стучать по нему кувалдой - он будет работать. Не верите - несите топор!
      Сомов улыбался в ответ, но про себя. Он вообще заметил, что в периоды отдохновения и собеседований после экспериментов Калуца преображается в какого-то мальчишку хвастливого, безапеляционного, чудовищно самолюбивого и обидчивого. Он не терпел никаких возражений и любой посторонний тезис подвергал ядовитому комментированию с позиций полного или частичного отрицания. Порой это было совершенно нетерпимо, причем Асеев, изредка принимавший участие в постэкспериментальных разговениях и разговорах, получал в свой адрес моральные оплеухи за самый безобидный комментарий.
      Но постепенно Кадуца приходил в себя, и оказывалось, что это совершенно нормальный и притом весьма здравомыслящий человек, артистичный, с изрядным чувством юмора и полновесной мерой критического отношения к собственной персоне. Его эрудиция была колоссальна. Сомов однажды затеял разговор о внутреннем строении спутников больших планет и был ошеломлен, когда услышал, что "вулканическая деятельность на Ио безусловно как-то связана с колоссальными запасами серы на планетоиде". Разумеется, о запасах серы Сомов знал, но спрашивается, откуда Калуца мог почерпнуть эти сведения, если специально не изучал планетологию?
      Что касается психологии и вообще наук, изучающих человека, как существо разумное и социальное - здесь в познаниях Калуцы, судя по всему, белые пятна отсутствовали. Причем, он не просто излагал какие-либо сведения, концепции и теории с указанием слабых мест, но, одновременно, сопоставлял точки зрения различных исследователей чуть ли не со времен Аристотеля с пояснениями, почему тот или иной гений выбрал для себя именно такую позицию и какую позицию занимала его вторая супруга по отношению к первой.
      - Слушай, откуда ты можешь знать, что Ницше в молодости был безнадежно влюблен в артистку оперетты? поинтересовался однажды Асеев. - Он и сам-то об этом, вероятно, не догадывался.
      - Да нет, он-то, конечно, был в курсе. А я, знаешь ли, имею пристрастие к мемуарной литературе...
      После очередного сеанса в креслах часа два-три посвящалось разговорам на околопсихологические темы, а потом Калуца просил всех удалиться, брал свой толстенный лабораторный журнал и принимался туда что-то записывать. Что именно, Сомов не знал. Асеев на вопрос об этом ответил с усмешкой: "Ричард, вероятно, описывает режимы и свои ощущения от этих режимов". "А вы сами испытываете какие-либо ощущения во время сеансов?" - поинтересовался Сомов. "Да, конечно. Но описывать их не берусь. Для сохранения навыков письма у меня есть бортовой журнал, но записи в него подлежат только события".
      На восемнадцатые сутки Сомов впервые заменил в кресле Асеева.
      Сеанс длился полтора часа и за это время он ничего особенного он не испытал, если не считать маленького потрясения.
      Калуца то сидел неподвижно, как бы прислушиваясь к самому себе, то что-то бормотал под нос, а потом вдруг принимался вертеть ручки приборов, подстраивая одному ему известные амплитуды, частоты и фазы... Чего? Да Бог его знает...
      Сомов отвлекся и вспомнил, как однажды в детстве они с приятелем уперли откуда-то какой-то прибор с невероятным количеством ручек и кнопок. И включили его в сеть, но он не взорвался и не загорелся, а начал урчать и трещать. И они с приятелем испугались и убежали. А потом обоим влетело... Но ручки они успели покрутить вволю!
      - Володя, а ведь ты мне мешаешь, - неожиданно сказал Калуца. - Я не могу никак подстроиться. Жаль конечно, что вам влетело, мне, например, в детстве тоже влетало, но теперь это не мешает заниматься делом. Думай о чем-нибудь серьезном. Стационарно думай, без этих всплесков эмоций. Воспоминания детства слишком ярки.
      - Так ведь здорово влетело! - пробормотал ошеломленный Сомов.
      - Все, не мешай! - буркнул Калуца.
      Сомов замолчал и принялся старательно думать о том, как интересно будет работать на на спутниках Сатурна. На том же Титане, например...
      Когда был дан отбой, Сомов почти уснул.
      - Ну вот, это уже кое-что.., - сказал Калуца, потирая виски и сосредоточенно глядя прямо перед собой. - "Свой тайный смысл доверят нам предметы?.. И вот тогда без слов из темноты, из бедного невежества былого..." Неплохо! Зря я с Иваном возился столько времени. Как бревно - ни чувств, ни ощущений, и мыслить толком не умеет... Поди проникни в тайники его души:
      - Вы что, действительно как-то узнали про этот прибор? спросил Сомов.
      - Узнал, друг мой, узнал... Да ведь как ты думал! Можно подумать, что с той поры, все оставшиеся годы ты только и мечтал о том, чтобы снова дорваться до этих ручек!
      - Как было сказано, так и думал... Сосредоточенно.
      - И отлично. Завтра продолжишь думать, а сегодня оставь меня, юноша неполовозрелый! Мне надо кое-что запасать и вообще... Я желаю отпраздновать маленький успех в полном одиночестве.
      И Калуца забыл о Сомове. Судя по всему, его настроение в этот день резко улучшилось. И Сомов, гордый своей несомненной полезностью для науки, удалился, сопоставляя на ходу явления, данные ему в ощущениях. А именно. Невероятно, но факт: Калуца сумел прочитать его мысли. Или, во всяком случае, проникнуться его ощущениями.
      После этого эпизода Калуца, во-первых, резко увеличил продолжительности сеансов, а во-вторых, расширил круг исследуемых лиц. За два дня из всего экипажа он выбрал еще двоих: Сомова-старшего и Свеаборга, а вот китайца Вэнхуа забраковал.
      - Ты, Дэн, темная личность, - сказал он после двухчасовой отсидки. - Восточный тип психики. Он европейцу не по зубам. Что ты мне все время Будду суешь?
      - Так ведь святой человек, - заметил Вэнхуа.
      - Мало что святой, мы тут не в храме... Как тебе это удается? Все равно ведь не поверю, что он один у тебя в голове...
      В экипаже все знали с самого начала, что Калуца будет заниматься "мозговыми эффектами", однако до массового "зондирования подкорки" никто особого любопытства не проявлял. Во всяком случае, явно. А вот после этого вошли в моду кулуарные разговоры. Они, впрочем, не касались непосредственно деятельности Калуци а вертелись вокруг тайн подсознания и прочих сумеречных явлений души.
      Сомов отметил два обстоятельства. Первое: судя по всему, возможности Калуцы произвели серьезное впечатление. Его статус в коллективе изменился скачком и начал приближаться к верхней отметке на шкале авторитетности и уважения. И второе: серьезные разговоры носили преимущественно парный характер, а во время трапез, то есть когда в каюткомпании собирался весь экипаж, свободный от вахты, те же разговоры носили характер иронический.
      Судя по всему, гипотетические возможности Калуцы по угадыванию мыслей и душевных состоянии путем "околпачивания" почти на всех произвели угнетающее впечатление. Вероятно, здесь срабатывали какие-то защитные реакции психики людей. Подсознание старалось защититься от вторжения, срочно наращивая еще один слой, поэтому и он, Сомов, лишь спустя некоторое время отдал себе отчет в том, что побаивается Калуци. Да и вообще, образ этого доктора начал как-то подозрительно ассоциироваться с образом некоего потустороннего субъекта - любимца специалистов по изящной словесности.
      Интересно и то, что обязанности судового кока с этих пор безропотно и по собственной инициативе взял на себя Дэн Вэнхуа. И уж совсем интересно, что он периодически ходил к Калуце для получения консультаций по поводу некоторых особенностей китайской кухни.
      Однажды, примерно на тридцатые сутки полета, Калуца после ужина пригласил Сомова к себе в "лабораторию", сказав, что хочет посоветоваться. Сомов был, разумеется, удивлен, но последовал за Калуцей без наводящих вопросов. Через некоторое время появился и Асеев.
      - Ну что, мужики, - сказал Калуца, - давайте обойдемся без преамбул. Я хочу ознакомить вас с некоторыми результатами. Они носят, естественно, предварительный характер и еще требуют осмысления. Но результаты эти пододвигают меня к тому, чтобы несколько изменить стратегию экспериментов, а поскольку она обусловлена предварительными договоренностями, я решил устроить совещание.
      - Говори без обиняков, - сказал Асеев. - Куда уж дальше менять, я и так разрешил прогнать через "колпак" весь экипаж, хотя первоначально речь шла в нас двоих.
      - Ничего не поделаешь, Ваня, у нас тобой, увы, несовместимые типы.
      - Это я уже слышал.
      - А что ты мне прикажешь делать, если это так!
      - Совмещай. Есть вон Сомов-доброволец, есть я - тоже доброволец. Чего тебе еще надо?
      - Ваня, тебе ли объяснять, что личность дается человеку от Бога...
      - Послушай, Ричард, не дразни гусей! Мы и так вышли за всякие рамки. Я взял на душу грех за то, что нарушаю всякие ведомственные установления. Но грех нарушения элементарной порядочности во взаимоотношениях со своими подчиненными я на себя не возьму.
      - А если найдутся еще добровольцы?
      - Добровольцев не ищут среди подчиненных. Это во-первых. А во-вторых, мы в рейсе, и в экипаже нет лишних. Ты будешь истязать одного, а остальные будут тянуть за него лямку.
      - Хорошо, я прекращаю эксперименты!
      Асеев посмотрел на Калуцу и недобро усмехнулся. Потом поджал губы и процедил:
      - Хорошо. Что ты хочешь?
      - Мне нужен Сомов.
      - Он в твоем распоряжении.
      - Мне нужны оба Сомова!
      - Все?
      - Возможно, мне понадобится Свеаборг.
      - Это исключено. Свеаборг - второй пилот и единственный квалифицированный навигатор. Это категорически исключено.
      - А Сомов?
      - Ты с ним говорил?
      - Нет, мы ведь с тобой договорились...
      - Хорошо, сначала поговори ты, а потом я поговорю. Но сначала я хотел бы понять, что ты затеваешь.
      - Я хочу сделать перекрестную трансляцию на полной мощности. То есть проверить построения Шеффилда. Я хочу сделать это до того, как мы попадем в точку... Помнишь, у нас был разговор?.. И сделать то же самое, когда мы в ней окажемся. И сравнить. Но не просто сравнить, а записать фон, чтобы потом, в спокойной обстановке проанализировать. Объем информации - колоссальный, а у меня памяти только на четыре часа записи. Два здесь и два там - я так распределяю. Но предварительно, я бы хотел "приучить" их друг к другу.
      - Кого - их?
      - Сомовых. Они хорошо совмещаются - я даже удивился.
      - Подлец, - произнес Асеев, помолчав, - знаешь ведь, что Женя тебе не откажет...
      - Ваня, я тебе клянусь, что они совместимы! И очень, честное благородное слово...
      - Хорошо.
      - С завтрашнего дня, - быстро и с ноткой мольбы в голосе сказал Калуца.
      Асеев одарил его взглядом, не удостоив ответом.
      - Ваня, - продолжал Калуца, - если мы упустим эту возможность, я себе этого никогда не прощу. И тебе не прощу! Я буду являться тебе во сне каждый день и обзывать самыми паскудными словами. Я призову на помощь все силы ада, и они тебя замучают кошмарами.
      - Лучше уж при жизни, чем потом, - произнес Асеев, но теперь его интонация была скорее дружеской. - Скажи мне, зачем ты на этот разговор пригласил нашего "зайца"?
      - "Кролика", - поправил Калуца и мстительно добавил: - А я хотел, чтобы у нашего разговора был свидетель.
      - Если он не решил, что это инсценировка - ты своего добился.
      - Кроме того, я в завуалированной форме сделал ему предложение.
      - И ты согласен? - Асеев повернулся к Сомову. - Подумай, Калуца - опасный человек. Сегодня он купит твое тело, а завтра потребует душу.
      - Я согласен, - сказал Сомов, - ибо "если в мире исчезнет все зло - что, скажи, назовешь добром". Надо поддержать силы ада...
      Глава 12
      Утром мы со Спиридоновым легко позавтракали, после чего он исчез, а когда объявился, я даже присел от изумления. Передо мной стоял роскошный стопятидесятипроцентный ответственный работник. Одет Спиридонов был в великолепную тройку ослепительно белого цвета. Галстук - кремовый, с переходом в кофейный. А шляпа на нем была типа "восторг и упоение".
      - А? - сказал Спиридонов. - Как?
      - У-у! - сказал я.
      - А это ты видел, - сказал он, доставая из жилетного кармана старинные механические часы-брегет в золотом корпусе. - Дед подарил. А ему - его дед. А отец того деда был купчина первой гильдии! Его, правда, при Сталине посадили, но часы эти он сохранил. Теперь они показывают новое время...
      Что скрывалось за этой туманной фразой, я не понял, но часы внушали почтение.
      Когда мы явились к Сомову, Калуца и Шеффилд уже сидели в креслах и, судя по всему, разрабатывали план кампании. Сомов, вероятнее всего, готовил стол, а дверь открыла Мариша.
      - Здравствуете, - сказала она, - проходите, я сейчас папу позову.
      Было заметно, что Спиридонов произвел на нее впечатление своей монументальностью и, надо полагать, шляпой.
      - А зачем нам папа? - сказал он вальяжно и подмигнул мне. - Ну-ка, представь меня даме.
      - Это, Мариша, Василий Васильевич Спиридонов, мой начальник. Очень важный человек. И страшно придирчивый...
      - Все, все. Гиря, дальше я сам, - перебил Спиридонов. Вы, Мариночка, меня не бросайте, а то я у вас впервые, могу заблудиться и потеряться.
      И улыбнулся ослепительной улыбкой. Где он ее только почерпнул?!
      - Проходите, Василий Васильевич, вас уже ждут.
      Мы прошли в гостиную, где и состоялась церемония представления с вручением верительных грамот. Обменявшись рукопожатиями, Спиридонов немедленно уселся между Шеффилдом и Калуцей, я - напротив.
      - Ну, как поживает ваше издание? - ядовито осведомился Шеффилд. - Надеюсь, культура теперь двинется вперед?
      - Вашими молитвами.., - я отвесил легкий поклон. Осталась ерунда: определить, где этот самый перед.
      - А, так все уже в сборе! - воскликнул Сомов, появляясь из кухни. - Мариша, давай фрукты и вино. И вообще, займись там. А я развлеку гостей.
      - Насколько я понимаю, вы и есть знаменитый Сомов, произнес Спиридонов, вставая. - Очень приятно познакомиться!
      - Ну а вы, как я понимаю, - межпланетно известный Василий Васильевич, столь лестно характеризуемый Петром Яновичем. Я тоже очень рад, - сказал Сомов, протягивая руку. Представлять присутствующих не надо? Ну, тогда располагайтесь и, как говорится, с Богом. Коньяк, вино, фрукты - прошу без церемоний!
      - А, Гиря! Не тебе чета... Сразу нащупал мои слабые стороны, - произнес Спиридонов. - Учись!
      - Слава, Василий Васильевич, товар скоропортящийся.., буркнул я. - Вчера было "бордо", сегодня коньяк, а завтра посадят на хлеб и воду...
      - Ну что же, - сухо сказал Калуца, - давайте приступим к делу. Как я понимаю, все уже в курсе, для чего мы тут собрались, поэтому нет смысла обсуждать преамбулу, приступим, так сказать, к постатейному обсуждению. Итак...
      - Минуточку, - перебил Спиридонов, - требуется внести ясность. Мы, то есть я и Петр Янович, являемся сотрудниками Отдела Безопасности Главного Управления Космонавигации, и разговор будет вертеться вокруг тематики, относящейся к ведению этой уважаемой организации. Но поскольку данная встреча запланирована как внеплановая, есть предложение считать ее неофициальной, с тем, чтобы иметь возможность э-э... насладиться дарами природы... и прочее. Будьте добры, уважаемый Петр Янович, передаете мне во-он то яблоко почему-то оно оказалось с вашей стороны...
      Калуца и Шеффилд переглянулись, после чего второй улыбнулся, а первый изменил выражение лица, сохранявшего до этого невозмутимо надменное выражение. Теперь это лицо начало выражать благосклонное внимание.
      Спиридонову вручили искомое яблоко, он его разрезал на четыре части, аккуратно вырезал сердцевину и демонстративно положил дольку в рот. Некоторое время все с интересом наблюдали за его манипуляциями, наконец, Капуца нарушил молчание.
      - Райское яблочко, - заметил он. - Вопрос, не станет ли оно яблоком раздора?
      - А вы попробуйте, - и Спиридонов протянул ему дольку. Уверяю вас... В выборе яблок я редко ошибаюсь, ибо знаю секрет.
      - Вот как? Поделитесь.
      - Секрет прост. Яблоко должно иметь червоточину, но только одну, зато внушительную. Это значит, что червяк приличный, но не дурак, ибо сразу лезет в центр проблемы. Таким образом, я выбираю червяка, а он выбирает мне яблоко, то есть центр проблемы.
      - И при этом вас не гложет червь сомнения?
      - То, что он изгрыз, проблему исчерпывает, и я. как видите, удаляю. Остальное же - высшего качества. Попробуйте - убедитесь.
      Калуца сунул дольку в рот и медленно сжевал. Мне тоже захотелось опробовать метод, но, увы, Спиридонов взял оставшиеся две дольки и также сунул их в рот.
      - Действительно, - рассмеялся Каалуца. - метода заслуживает внимания.
      - Рекомендую... Ну, а теперь Петр Янович, как лицо непосредственно заинтересованное, изложит вам нашу позицию. Прошу вас, Петр Янович.
      - А я полагал, Василий Васильевич, что вы сами, так сказать... Ну, что же, - я собрался с мыслями. - У нас имеются сведения, что результатом эксперимента, проведанного на борту рейдера "Вавилов", явилось следующее... Как бы это удачнее выразиться... Хорошо, пусть будет так... на базе личности Свеаборга образовалась личность Сомов-Свеаборг, а в Сомове теперь целых два Сомова. Мы считаем данные факты установленными, хотя и не располагаем прямыми доказательствами. В связи с этим нам хотелось бы получить ответы на некоторые вопросы. Вопрос первый: вы согласны ответить на наши вопросы?
      - Да, - сказал Калуца. - Но хотел бы уточнить. Поскольку встреча неофициальная, то на ваши вопросы мы даем неофициальные ответы, хотя и вполне правдивые. Официальные ответы - по договоренности.
      - Что ж, это вполне соответствует неофициальному характеру встречи, - заметил Спиридонов.
      - Итак, вопрос второй. Вы подтверждаете, что наша версия соответствует действительности?
      - В основном, да, - сказал Калуца.
      - И более того, - впервые нарушил молчание Шеффилд.
      - Что именно? - вмешался Спиридонов.
      - Свеаборг - комплексная личность, сформировавшаяся в результате взаимодействия трех.
      - Да-да, - Спиридонов покивал, - мы тоже сделали такой вывод в предварительном порядке. Иначе откуда бы Свеаборгу почерпнуть геологические познания...
      - Вопрос третий: вы владеете методикой "пересадки" личностей?
      - Не вполне, - Калуца вздохнул. - Если бы владели - не было бы этих сложностей.
      - То есть эксперимент невоспроизводим?
      - Это неизвестно.
      - А вы делали попытки его воспроизвести?
      - Нет! - резко ответил Шеффилд. - И даже не планировали.
      - Почему?
      - Это лучший способ угробить дело!
      - Вполне согласен, - сказал Спиридонов. - Второй параграф?
      - И не только он, - заметил Калуца. - Мы же понимаем, что эксперименты на людях - это... Мы не можем войти в явное противоречие с этическими нормами... Есть границы, которые настоящий ученый может переступить, только будучи уверенным в полной безопасности производимого эксперимента.
      - Но ведь вы ее уже перешли, - сказал Спиридонов холодно, - и теперь ваши пассажи выглядят э-э-э... несколько...
      - Не вам об этом судить! - резко возразил Калуца.
      Я опешил. Совершенно непонятно было, для чего Спиридонов отступает от намеченного плана. Обстановка и того подогрета, зачем же усугублять?!
      - Ричард Яковлевич, - неожиданно вмешался сидевший сбоку Сомов. - Василий Васильевич отнюдь не имел в виду упрекнуть вас. Просто он хочет сделать беседу более эмоциональной, надеясь, вероятно, что удастся половить рыбку в мутной воде.