Черчилль: быть лидером

МНЕНИЕ ЭКСПЕРТА: Черчилль «всегда обращался к красноречию там, где другие прибегали к интриге».

Профессор А. И. Уткин

Изучая и сравнивая биографии инноваторов-бизнесменов и выдающихся политиков, ученые пришли к выводу о наличии устойчивой связи между эгоцентричными лидерами и даром красноречия. В частности, по мнению антрополога и психоаналитика, руководителя направления государственной политики и сектора развития человеческого потенциала в Школе управления Джона Ф. Кеннеди при Гарвардском университете Майкла Маккоби, именно благодаря своему красноречию такие лидеры завоевывают популярность и находят людей, которые следуют за ними. «Они часто бывают искусными ораторами, и их харизма объясняется в некоторой степени этим талантом, – указывает Маккоби. – Без сомнения, любой, кто видел выступление таких лидеров, подтвердит их личное обаяние и способность вызывать энтузиазм у аудитории»[191].

И здесь мы подходим к очень важному явлению, в котором, по мнению Черчилля, заключалась если не главная, то, по крайней мере, одна из важнейших составляющих, отличающая успешное публичное выступление от провала. А именно: умение вдохновлять. Черчилль мог смело повторить за французским писателем Антуаном де Сент-Экзюпери: «Если вы хотите построить корабль, не стоит созывать людей идти в лес валить деревья, распиливать их, соединяя полученные доски. Вместо этого их нужно просто научить мечтать о море».

МНЕНИЕ ЭКСПЕРТА: «Если вы хотите построить корабль, не стоит созывать людей идти в лес валить деревья, распиливать их, соединяя полученные доски. Вместо этого их нужно просто научить мечтать о море».

Антуан де Сент-Экзюпери

В эссе о своем близком друге, политическом деятеле и адвокате Фредерике Эдвине Смите, Черчилль писал:

«Когда он начинал говорить, то заражал всех своим увлечением и убеждением, которые исходили из него и были бесценны. Эта особенность составляет основу истинного красноречия. Я часто вспоминаю перевод одной латинской эпиграммы, сделанной Питом: „Красноречие подобно пламени. Ему нужно топливо, чтобы гореть, ему нужно движение, чтобы вести за собой, оно дает свет, пока сияет“»[192].

ИСКУССТВО УПРАВЛЕНИЯ: Умение вдохновлять отличает эффективного лидера от его неэффективного коллеги.

Именно умение вдохновлять отличает эффективного лидера от его неэффективного коллеги. «Поскольку основная функция лидера – быть проводником изменений, особое значение приобретает умение вызывать в людях энтузиазм, – считает ведущий специалист в области лидерства, профессор кафедры лидерства им. Коносуке Мацуситы Гарвардской школы бизнеса Джон П. Коттер. – Именно оно помогает преодолеть неизбежные барьеры на пути к преобразованиям»[193].

Анализируя деятельность Черчилля, одновременно с умением вдохновлять можно выделить еще несколько факторов, которые составляют основу ораторского мастерства. В их числе:

– тщательная подготовка;

– концентрация на идеях;

– «хорошее начало»;

– использование метафор;

– юмор;

– мнемонические техники или чтение по запискам;

– дикция, мимика и жесты;

– стилистика;

– правильные слова;

– памятные фразы.

Остановимся на этих понятиях более подробно.

Близкий друг Черчилля Ф. Э. Смит заметил как-то: «Лучшие годы своей жизни Уинстон потратил на составление экспромтов»[194]. В этой немного шутливой фразе заключается один из ключевых принципов нашего героя при работе над текстами. Речи, которые, казалось, создавались спонтанно и являлись результатом озарения, на самом деле тщательно продумывались, репетировались, оттачивались, полировались и шлифовались в спокойной обстановке.

ЛИДЕРСТВО ПО ЧЕРЧИЛЛЮ: Речи Черчилля, которые, казалось, создавались спонтанно и являлись результатом озарения, на самом деле тщательно продумывались, репетировались, оттачивались, полировались и шлифовались в спокойной обстановке.

«Мне доставляют большие трудности – стиль и композиция, – признался как-то Черчилль. – Я не пишу быстро. Все мной написанное является результатом тяжелого труда, все постоянно шлифуется. Я стараюсь шлифовать до блеска»[195].

ГОВОРИТ ЧЕРЧИЛЛЬ: «Я не пишу быстро. Все мной написанное является результатом тяжелого труда, все постоянно шлифуется».

Одновременно с выбором формы тщательно прорабатывалось и содержание выступлений. В начале карьеры Черчилль брал несколько недель на изучение предмета выступления, если речь касалась незнакомой тематики.

– Прежде чем взяться за составление текста, я должен изучить экономическую составляющую вопроса, – признался он однажды своей знакомой, леди Бонэм Картер.

– И как ты собираешься это сделать? – спросила она его.

– Я обращусь к другу и верному советнику моего отца в Казначействе сэру Фрэнсису Моватту, – прозвучало в ответ. – Он поднатаскает меня, сообщит самое главное, основные принципы и доводы, порекомендует полдюжины книг, которые следует прочесть. Он даст мне броню и оружие, а уж все остальное я сделаю сам[196].

С годами работа над речами продвигалась быстрее. В 1922 году во время одного из заседаний палаты общин Черчилль выступил без тщательной проработки материала и предварительных записей. Своей супруге Клементине он признался:

«Это был настоящий большой успех: никаких забот, никакой работы: совершенно приятный опыт. Я думаю, что достиг свободы в искусстве дебатов и в дальнейшем надеюсь меньше тратить время на предварительную подготовку»[197].

ЛИДЕРСТВО ПО ЧЕРЧИЛЛЮ: Черчилль считал, что успех публичного выступления напрямую связан со временем, потраченным на его подготовку.

Весьма показательно, что эти строки написаны человеком, который был депутатом парламента ни много ни мало двадцать два года.

И все же, даже приобретя огромный опыт, Черчилль считал, что успех публичного выступления напрямую связан со временем, потраченным на его подготовку. В своем эссе, посвященном экс-премьеру Артуру Бальфуру, он писал:

«Все, что им было написано, являло собой пример высочайшего качества, но ценой этого совершенства был невероятный труд»[198].

Эти строки справедливы и для самого нашего героя. «Только выхоженные мысли имеют ценность», – указывал Фридрих Ницше[199].

МНЕНИЕ ЭКСПЕРТА: «Только выхоженные мысли имеют ценность».

Фридрих Ницше

Когда британский дипломат Гарольд Никольсон поздравил Черчилля с удачной ремаркой, явно сымпровизированной политиком в конце одного выступления, Уинстон воскликнул: «Чертова импровизация! Я потратил на нее целое утро, пока лежал в ванне»[200].

«Удачные экспромты ораторов существуют лишь в воображении публики, – писал Черчилль. – В то время как цветы риторики – тепличные растения»[201].

ГОВОРИТ ЧЕРЧИЛЛЬ: «Удачные экспромты ораторов существуют лишь в воображении публики. В то время как цветы риторики – тепличные растения».

В романе «Саврола» он следующим образом описывает творческий метод главного героя (читай – свой собственный):

«Его выступления – он сделал их много и прекрасно отдавал себе отчет в том, что в этой области нельзя достичь успеха без тяжелого труда. Что он должен был сказать? Он выкуривал одну сигарету за другой. Среди дыма Саврола увидел фразу, которая глубоко проникнет в сердца толпы; он увидел удачную мысль, прекрасный оборот, который станет понятным даже для неграмотных слушателей, который найдет отклик в душе самых обычных представителей его аудитории; он увидел то, что заставит их оторваться от материальных забот и пробудит в них чувства. Его идеи стали облекаться в слова, которые в свою очередь собирались в предложения. Саврола начал их повторять про себя. Мысли следовали одна за другой, превращаясь в быстрый поток. Он схватил листок бумаги и начал быстро делать записи карандашом. Это основная мысль, не сможет ли повторение в этом случае усилить ее, сделать на ней ударение? Он быстро записал черновой вариант предложения, затем стал вычеркивать в нем отдельные слова, после чего написал все заново. Звук будет ласкать уши публики, смысл – совершенствовать ум, заставляя их думать. Пока он работал, время летело незаметно. Домработница зашла в комнату, принесла ланч. Она нашла Савролу погруженным в мысли. Она уже видела его таким до этого, поэтому не стала ему мешать. Невкусная еда стояла на столе и остывала, в то время как стрелки часов проходили один круг за другим, отсчитывая значительный промежуток времени. В какой-то момент Саврола встал из-за стола и начал расхаживать по комнате короткими шажками, говоря сам с собой низким голосом, делая ударения на отдельных словах и фразах. Вдруг он остановился, стремительно сел за стол и что-то записал. Это была концовка речи»[202].

Сравним это описание с воспоминаниями современников, непосредственными свидетелями того, как Черчилль создавал свои шедевры. Секретарь Элизабет Лэйтон писала в своих мемуарах:

«Во время работы над текстами выступлений Уинстон ходил взад-вперед по комнате, его лоб морщился от мыслительного процесса, полы его одежды развевались за ним. Иногда он на непродолжительное время садился в кресло, иногда прерывался, чтобы зажечь сигару. Он мог достаточно долго ходить, экспериментируя с отдельными фразами и предложениями. Иногда его голос переполнялся эмоциями и слезы бежали по щекам. Когда вдохновение достигало предела, Уинстон начинал жестикулировать, и предложения одно за другим начинали появляться в комнате, наполняя помещение необыкновенным чувством сопричастности. Вы на себе чувствовали, как умирали солдаты, как до изнеможения трудились рабочие. Вы начинали ненавидеть врага и стремиться к победе»[203].

В отличие от своего героя, в зрелые годы Черчилль не писал тексты к выступлениям собственноручно. Он их диктовал. Известный спичрайтер и оратор Томас Монтальбо сравнил диктовку Черчилля с работой над музыкальным произведением. В такие минуты, по его словам, Черчилль напоминал композитора: «Его сигара была сродни палочке дирижера, которая отбивала ритм произнесенных слов»[204].

Черчилль мог диктовать в любых условиях – в своем кабинете, в саду Чартвелла, в машине, направляясь из Вестерхейма в Лондон. Он всегда внимательно просматривал текст, отпечатанный секретарями, заменяя неудачные фразы и дополняя его новыми мыслями.

Как правило, ответственные речи готовились несколько суток, постоянно переписывались и еще раз редактировались. Отдельные фразы, по воспоминаниям помощников, Черчилль мог вынашивать и того больше – неделями, даже месяцами. Он заранее записывал их в специальный блокнот, после чего использовал при необходимости[205].

Секретарь Черчилля в Адмиралтействе (начало Второй мировой войны) Джеффри Шекспир вспоминал:

«Будучи свидетелем того, как Дэвид Ллойд Джордж готовил свои речи, мне было интересно познакомиться с техникой Черчилля. Уинстон не использовал записок или тезисного изложения того, что собирается сказать. Он диктовал напрямую секретарю-машинистке, которая тут же печатала все на бесшумной машинке. Помню, как однажды вечером он сказал, обращаясь к машинистке: „Вы готовы? Сегодня я в ударе“. После того как отдельные куски были готовы, Уинстон быстро просматривал их, заменяя слова по тексту, – либо чтобы смягчить сказанное, либо, наоборот, чтобы усилить какую-нибудь мысль. В процессе диктовки мысли одна за другой появлялись на свет в ровной и очень логичной последовательности. По завершении диктовки секретарь на следующее утро приносила Черчиллю последний вариант, который снова подвергался правке»[206].

Коллега Джеффри Шекспира Джон Колвилл писал в своем дневнике:

«Наблюдать за Уинстоном в процессе диктовки – это то же самое, что присутствовать при рождении ребенка: столь напряженны его эмоции, столь возбужденно его состояние, столь необычны звуки, издаваемые им в процессе дыхания. Потом звучит мастерское предложение – и в конце знаменитое „Дай мне!“[207] Он берет листок машинописного текста и начинает его редактировать»[208].

На предмет точности представленной информации и необходимости привлечения какого-нибудь специального департамента речи премьер-министра проверяли его личные секретари. При необходимости тот или иной фрагмент речи отправлялся в соответствующее ведомство для уточнения. Не обходилось и без забавных эпизодов. «Какой дурак предложил это?» – возмутился однажды Черчилль, прочитав очередной комментарий. В целом же, по словам личного секретаря премьера сэра Джона Мартина, «редко какое-нибудь дельное замечание не находило отражения в финальной версии»[209].

После того как работа над текстом завершалась, Черчилль приступал к репетиции самого выступления. Он читал свою речь, расхаживая по комнате и жестикулируя; иногда, чтобы подчеркнуть какую-то фразу, он ударял по мебели или просто отбивал ритм. Репетируя, Черчилль поглядывал в зеркало, чтобы видеть, как все выглядит со стороны.

ЛИДЕРСТВО ПО ЧЕРЧИЛЛЮ: После того как работа над текстом завершалась, Черчилль приступал к репетиции самого выступления. Он читал свою речь, расхаживая по комнате и жестикулируя.

Жестикуляция, важный атрибут выступления, требовала от нашего героя особого внимания. Во время службы в армии Черчилль вывихнул себе плечо.

«Хотя, скорее всего, у меня был подвывих плеча, это травма беспокоила меня всю жизнь, – признавался он. – Она мешала мне в поло, заставила отказаться от тенниса, не говоря уже о том, чтобы стать серьезным препятствием в моменты схватки и борьбы»[210].

Неудачный взмах рукой, и смещение головки плеча причиняло ему настолько резкую боль, что он мог упасть. Учитывая это, он всегда следил за своими жестами во время произнесения речей, чтобы роковым замахом «не испортить представление»[211].

Иногда для репетиции использовались менее подходящие места и время. Например, домашний киносеанс. Бормотания Черчилля во время просмотра фильмов частенько доставляли массу хлопот его друзьям и родственникам.

Отдельного упоминания заслуживают репетиции, которые Черчилль проводил в ванной комнате. Сохранилось множество пикантных историй, связанных с этой привычкой британского политика.

– Вы меня звали, сэр? – заглянув как-то в ванную комнату, спросил слуга Черчилля Норман Макгован после того, как с удивлением услышал рокочущий голос из ванны.

– Нет! – раздалось в ответ. – Я разговариваю не с тобой, Норман, я обращаюсь к членам палаты общин![212]

ЛИДЕРСТВО ПО ЧЕРЧИЛЛЮ: Штудируя речи своих великих предшественников, Черчилль обращал внимание на стилистику, перенимал секреты убеждения, постигал основы композиции.

Одной тщательной работой над текстами подготовительный процесс не ограничивался. Черчилль внимательнейшим образом изучал речи великих ораторов прошлого – Оливера Кромвеля, Уильяма Пита, Уильяма Гладстона. Он знал наизусть практически все выступления своего отца, лорда Рандольфа. Штудируя речи своих великих предшественников, Черчилль обращал внимание на стилистику, перенимал секреты убеждения, постигал основы композиции. Он считал, что, как и большинству других ремесел, составлению речей можно научиться.

ЛИДЕРСТВО ПО ЧЕРЧИЛЛЮ: Черчилль внимательнейшим образом изучал речи великих ораторов прошлого – Оливера Кромвеля, Уильяма Пита, Уильяма Гладстона.

«Способности к риторике не относятся к дару, их можно развивать», – указывал великий политик[213].

ГОВОРИТ ЧЕРЧИЛЛЬ: «Способности к риторике не относятся к дару, их можно развивать».

Безусловно, Черчилль знал, о чем говорит. Он был шепелявым от рождения, никогда не занимался с фониатром, не проходил практику в элитном Дискуссионном клубе Оксфорда – и тем не менее вошел в число крупнейших ораторов эпохи. Главное, не отчаиваться, не терять веру в себя и, конечно, не забывать о том, что самые крепкие побеги успеха прорастают, сдобренные каплями испарины после тяжелого труда.

ИСКУССТВО УПРАВЛЕНИЯ: Главное, не отчаиваться, не терять веру в себя и, конечно, не забывать о том, что самые крепкие побеги успеха прорастают, сдобренные каплями испарины после тяжелого труда.

По мнению Черчилля, главным признаком неудачных выступлений является отсутствие идей, а иногда и смысла. Он часто подмечал и высмеивал эту особенность. Например, характеризуя члена парламента адмирала Чарльза Бересфорда, Черчилль сказал о нем:

«Он может быть отнесен к числу тех ораторов, которые до того, как начать выступать, понятия не имеют, о чем они будут говорить. Когда они выступают, они не знают, что они говорят. И наконец, когда они заканчивают свою речь, они слабо представляют, что только что донесли до публики»[214].

ИСКУССТВО УПРАВЛЕНИЯ: Главным признаком неудачных выступлений является отсутствие идей, а иногда и смысла.

В другой раз, упоминая горе-ораторов, Черчилль указал на то, что «они готовы пойти на огромные жертвы ради своих убеждений, только они не знают, за что ратуют. Они готовы умереть за правду, только не знают, что есть правда»[215].

Обращая внимание на отсутствие смысла в речах выступающих, Черчилль не щадил не только рядовых депутатов, но и уважаемых членов британского истеблишмента. В частности, во время дебатов в палате общин в марте 1933 года он следующим образом высказался о премьер-министре Рамсее Макдональде:

«Мы знаем, что он имеет особые способности к тому, чтобы заключить в максимум слов минимум смысла»[216].

Мастер риторики, Черчилль считал: прежде чем начать выступление, оратор должен четко представлять, что он скажет аудитории, какую идею вложит в умы слушателей и к каким выводам приведет их в конце. Еще в юные годы, работая над эссе «Леса риторики», он вывел формулу, что секрет успешного выступления состоит не столько в демонстрации фактов[217], сколько в демонстрации идей. Именно поэтому, отвечая на вопрос, «нравятся ли вам слушать чужие выступления», Черчилль с сожалением замечал: «Слишком много публичных выступлений и слишком мало индивидуальных мыслей»[218].

ИСКУССТВО УПРАВЛЕНИЯ: Прежде чем начать выступление, оратор должен четко представлять, что он скажет аудитории, какую идею вложит в умы слушателей и к каким выводам приведет их в конце.

Английский историк Ч. Мастерман дал следующий портрет мыслительной деятельности Черчилля-оратора:

«Идея приходит в его сознание извне. Затем она обволакивает его мозг, набирая силу, как снежный ком. После вихревых порывов риторики он начинает убеждаться в том, что прав, и это дает ему силу отбиваться от каждого, кто его критикует. Он „риторик“ в греческом смысле этого слова, раб слов, при помощи которых его мозг формирует свои идеи. Он отдает свои идеи риторике так, как музыкант отдает свои идеи музыке. Он может убедить себя в почти любой истине, если она начинает стремительное про движение вперед посредством риторической механики».

«Сказанное не означает, что Черчилль брался за любую идею, заботясь лишь о словесном ее оформлении, он не был поверхностным бретером и примитивным демагогом, – комментирует профессор А. И. Уткин. – Но страсть к слову была попросту неотделима от его личности»[219].

Однажды и сам Черчилль сравнил речь с симфонией: несмотря на несколько частей, в ней всегда есть главная тема, которую композитор слышит задолго до завершения композиции[220].

Современные исследователи проблем коммуникаций отмечают, что отсутствие смысла в сообщениях является бичом не только публичных выступлений, но и всего межличностного общения. Специалист в области поведенческих теорий профессор Кит Дэвис констатирует: «Неудачное сообщение, написанное на глянцевой бумаге, от увеличения мощности громкоговорителя не станет лучше». По мнению Дэвиса, лейтмотивом успешных коммуникаций должно стать обязательное правило – «Не начинайте говорить, не начав думать»[221].

МНЕНИЕ ЭКСПЕРТА: «Неудачное сообщение, написанное на глянцевой бумаге, от увеличения мощности громкоговорителя не станет лучше».

Профессор Кит Дэвис

Черчилль считал, перед тем как взойти на трибуну, выступающий должен пропустить через себя основные идеи своей речи.

«Прежде чем вдохновить кого-либо, оратор должен вдохновить себя, – указывал он. – До того как заставить публику возмущаться, сердце оратора само должно преисполниться ненависти. Прежде чем вызвать слезы у слушателей, оратор сам должен плакать. Перед тем как убедить, оратор должен сам поверить в то, что собирается сказать»[222].

ГОВОРИТ ЧЕРЧИЛЛЬ: «Прежде чем вдохновить кого-либо, оратор должен вдохновить себя».

Черчилль понял эту фундаментальную истину в самом начале жизненного пути. За годы выступлений на публике он довел свое умение выступать до высочайшего мастерства. Даже политические противники Черчилля не могли не признать, что его речи вызывают эмоциональный отклик в сердцах слушателей. «Никто не мог слушать его речи, не будучи тронутым», – признавался лидер левого крыла лейбористов Эньюрин Бевен[223].

Древнегреческий философ Платон в одном из своих трудов отметил, что «хорошее начало – половина дела». Публичные выступления не исключение. Не случайно Черчилль всегда придавал большое значение первым минутам перед аудиторией.

Так как британский политик начинал свои выступления? Первое, что он советовал:

«Будьте естественны и совершенно спокойны. Представьте, что вы разговариваете с лучшим другом в спокойной обстановке и обсуждаете то, что вам обоим очень интересно».

Черчилль также призывал «никогда не терять самообладания».

«Чем хуже развиваются события, тем больше воспринимайте происходящее как кукольное представление», – делился он своими секретами[224].

Оратор не должен пасовать перед аудиторией, не должен бояться прослыть настойчивым.

ИСКУССТВО УПРАВЛЕНИЯ: Оратор не должен пасовать перед аудиторией, не должен бояться прослыть настойчивым.

«Действуйте, как копер, – советовал Черчилль будущему королю Эдуарду VIII. – Ударили раз. Отошли, вернулись – снова удар. Не получилось, бейте в третий раз»[225].

ГОВОРИТ ЧЕРЧИЛЛЬ: «Действуйте, как копер. Ударили раз. Отошли, вернулись – снова удар. Не получилось, бейте в третий раз».

И уж тем более не стоит опасаться быть серьезным!

«Не нужно потакать прихотям аудитории: дескать, они это не поймут. Куда они денутся! – считал британский политик. – Раз пришли, пусть слушают!»[226]

ГОВОРИТ ЧЕРЧИЛЛЬ: «Не нужно потакать прихотям аудитории: дескать, они это не поймут. Куда они денутся! Раз пришли, пусть слушают!»

По словам Черчилля, лучший совет относительно искусства произнесения речей он получил еще на заре парламентской карьеры от члена кабинета министров Генри Чаплина:

«Не торопись. Если тебе есть что сказать, тебя выслушают»[227].

«Главное – не спешить и не давать себя подгонять», – будет впоследствии учить сам Черчилль[228]. Для себя он выработает привычку не торопиться с началом выступления: лучше выдержать паузу. Этому приему Черчилль научился у Наполеона. Свои выступления перед войсками «император французов» нередко начинал с паузы, которая длилась сорок – пятьдесят секунд. Тяжелая тишина заостряла внимание собравшихся. И когда Бонапарт произносил первые слова, солдаты превращались в слух.

ГОВОРИТ ЧЕРЧИЛЛЬ: «Главное во время публичного выступления – не спешить и не давать себя подгонять».

Черчилль очень внимательно относился к паузам, считая их эффективным инструментом публичных выступлений. В частности, при ответе на вопрос он советовал немного помедлить: куда полезней сначала сформировать ответ в своей голове и только потом ознакомить с ним окружающих[229].

Также Черчилль нередко использовал паузу перед ключевыми словами, достигая тем самым эффекта «усиление смысла».

ЛИДЕРСТВО ПО ЧЕРЧИЛЛЮ: Черчилль нередко использовал паузу перед ключевыми словами, достигая тем самым эффекта «усиление смысла».

«Я сделал паузу, чтобы дать возможность депутатам пропустить сказанное через себя. Когда это произошло, у них открылись рты от удивления!», – признался он об одном из своих выступлений в палате общин[230].

Этот же прием премьер использовал, когда произносил свою знаменитую речь 4 июня 1940 года. Заканчивая, он сказал:

«Обратимся поэтому к выполнению своего долга и будем держаться так, чтобы, если Британской империи и ее Содружеству наций суждено будет просуществовать еще тысячу лет, люди сказали: „Это был их [пауза!] звездный час“»[231].

Другой пример. Во время своего выступления перед парламентом Канады (Оттава, декабрь 1941 года) британский премьер также нашел место для эффектных пауз:

«Когда я предупредил французов, что Британия, несмотря на их решение капитулировать, продолжит сражаться одна, французские генералы сказали своему премьер-министру и расколотому кабинету: „Через три недели Англии свернут шею, как цыпленку“. (Пауза) Тоже мне, нашли цыпленка! (Пауза) Тоже мне, нашли шею!»[232]

Вторым правилом «хорошего начала» было отсутствие банальных фраз типа: «Я очень рад выступить перед собравшейся аудиторией....» или «Для меня большая честь выступать перед столь уважаемыми членами общества…»

«Красивые и броские слова в начале выступления – пустота и бессмыслица», – утверждал Черчилль[233].

ГОВОРИТ ЧЕРЧИЛЛЬ: «Красивые и броские слова в начале выступления – пустота и бессмыслица».

К тому же подобные фразы могут быть восприняты как лесть, что явно не пойдет на пользу выступающему.

Мастер слова, Черчилль использовал более тонкие инструменты, чтобы приподнять слушателей в их собственных глазах. В этом отношении показателен следующий фрагмент из выступления перед шахтерами в конце октября 1942 года:

«Когда придет день и ребенок спросит своего отца: „Что ты сделал, что останется мне в наследие и что заставит относиться к нашему имени с уважением?“, кто-то ответит: „Я был пилотом“, другой – „Я служил на подводной лодке“, третий – „Я сражался в рядах 8-й армии генерала Монтгомери“. Вы же с таким же чувством гордости скажете: „Мы добывали уголь!“»[234].

В исключительных случаях Черчилль, отдавая дань традиции, начинал выступление с признательности, однако делалось это в высшей мере искусно. Примером такого начала служат первые строки из знаменитой Фултонской речи, произнесенной в Вестминстерском колледже в марте 1946 года:

«Я рад приехать к вам этим вечером в Вестминстерский колледж и получить от вас ученую степень. Должен признать, что слово „Вестминстер“ мне, так или иначе, знакомо. Мне кажется, я уже слышал его раньше. И в самом деле, ведь именно в Вестминстере я получил большую часть моего образования в области политики, диалектики, риторики, ну и еще в одном-двух предметах. В любом случае, оба Вестминстера учат схожим или, по крайней мере, родственным предметам»[235].

По мнению Черчилля, первые фразы играют ключевую роль, поскольку они задают тон всему выступлению, генерируют первый импульс той волны, на которую аудитория настроит свои умы и сердца.

ИСКУССТВО УПРАВЛЕНИЯ: Первые фразы играют ключевую роль, поскольку они задают тон всему выступлению, генерируют первый импульс той волны, на которую аудитория настроит свои умы и сердца.

«Если тема выступления серьезна, не пытайтесь играть словами или умничать, сразу переходите к главному», – советовал он[236].

Свое первое выступление на посту главы кабинета 19 мая 1940 года Черчилль начал словами:

«Я выступаю перед вами первый раз в качестве премьер-министра в столь серьезный час, когда стоит вопрос выживания нашей страны, нашей империи, наших союзников и, что самое главное, существования свободы»[237].

Размышляя над начальной стадией выступлений, Черчилль полагал:

«Чтобы получилось хорошо, надо тщательно разобраться в самой теме и наладить человеческий контакт с аудиторией»[238].