Серебряный век. Паралипоменон - Полное собрание стихотворений

Забывая старую науку,

Что наклеванная птицей вишня

Сохнет и твердеет по наклеву,

А у косточки – совсем у сердца —

Есть уже легчайший привкус тленья.

1959

Разрозненная тайна

Моим друзьям

258

Я не улавливаю знаков

Иных, неведомых миров.

Мой путь с другими одинаков.

Я тоже им идти готов.

Но принимая непреложность

Назначенного мне пути

Я верю все-таки в возможность

До невозможного дойти.

Пусть ранит этот путь камнями.

Но я зато богат порой

Таинственными черепками.

В пыли подобранными мной.

Какой чудеснейшей амфоре

Из неизведанной страны.

Сплетаясь в редкостном узоре.

Принадлежать могли они?

Перебирая их несмело.

Твержу я в помыслах моих:

Как хороша должна быть в целом

Разрозненная тайна их!

1964

259

Как пароход подходит к пристани.

Неспешно замедляя ход.

И всматриваешься все пристальней

В тот край, что пред тобой встает —

Так я гляжу в недоумении

На берег странный и чужой.

Что в неизбежном приближении

Сейчас встает передо мной.

Какие-то струятся тени там.

Какие-то скользят лучи.

Но в смутном их нагромождении

Мне ничего не различить.

И лишь одна (прозреньем, бредом ли?)

Надежда промелькнет подчас.

Что кто-то, мне пока неведомый,

На сходнях руку мне подаст.

1964

260

Ужель я землю посетил,

Чтоб, уходя, сказать «не знаю!»

И стать одной из тех могил,

Что здесь от края и до края?

Иль, может быть, как та пчела,

Что потрудилась над цветами

И каплю меда унесла

В далекий улей за холмами —

Так и душа моя возьмет

С собой в далекую дорогу

Тот все-таки душистый мед,

Что здесь собрал я понемногу.

О нет, не знанье! Лишь намек,

Предчувствие, догадки… Что-то,

Чем я разбогатеть не мог…

Но, может, хватит для полета?

1964

261

Пусть не душа, пусть слабое дыханье,

Пусть только затуманено стекло,

Но все-таки мое существованье

Каким-то дуновеньем процвело.

И, может быть, среди далеких странствий,

На рубеже какого-то пути

Смогу я на туманное пространство

Свои инициалы нанести.

И стану, наконец, самим собою,

Тем, кто познал, что совершилось с ним

И кто пока заботливой судьбою

От непосильной радости храним.

1962

262

Это лучшее, что мне дано:

Благодатное мое незнанье!

С ним я, даже падая на дно,

Страшного не вижу расстоянья.

Думаю: а может быть, меня

Мурава внизу спокойно примет

Иль парить я буду, чуть звеня,

Сохранив свое земное имя.

Ну а если даже разобьюсь —

Может, это тоже не смертельно?

Может, легким облаком взовьюсь

В синеву отчизны запредельной?

О, как это хорошо: не знать!

Мир надежд тогда неиссякаем!

Значит есть и будет что понять,

Если мы сейчас не понимаем!

1964

263

Сижу в кафе весною,

Сижу ничуть не пьян,

Стоит передо мною

На блюдечке стакан.

Стакан простого чая

И, для других незрим,

В нем ложечкой мешает

Залетный херувим.

И чай мой все крепчает,

Меняет цвет и вкус

И вот уже не чай он —

Нектар для жадных уст.

Я пью его, пьянея,

И я пою, пою

И с песнею моею

В совсем ином краю.

Но спала наважденья

Взметнувшая струя,

В немом недоуменьи

Сижу, очнувшись, я.

И чай в моем стакане,

Как ложкой ни мешай,

Не жгучий и не пряный —

Обыкновенный чай.

Когда ты мне солгало,

Проклятое стекло?

Когда ты просияло

И песней обожгло?

Иль в этот вот бесстрастный

И равнодушный миг,

Когда я так напрасно

К твоим краям приник?

Ах, я судить не смею

(Сужу – так, на авось…)

Ведь в маленьком кафе я

Всего лишь мелкий гость.

Уйду и перестану

(Так проще, может быть!)

Из страшного стакана

В недоуменьи пить.

1962

264

Хотел бы я (мы все в мечтах

Художники своей судьбы!),

Чтоб на моих похоронах

Хотя б один ребенок был.

Чтоб он смотрел по сторонам.

Обрядом строгим не смущен.

И то, что огорченье нам.

Как некий праздник принял он.

Как праздник воссиявших риз.

Свечей, взлетающих кадил,

И золотое слово «жизнь»

Один ничем не заглушил.

1964

265

Как трудно на живой душе

Носить мертвеющее тело,

Душою даже хорошеть,

А тело знать окаменелым.

А в юности, наоборот,

Душа за ним не поспевала

И если подытожить счет —

Побыть вдвоем пришлось им мало.

Почти во всем, всегда, везде

Их разлучало расстоянье

И слишком кратким было здесь

Их благодатное слиянье.

1962

266

Мы ангелам не молимся совсем,

Мы, с детством распростясь, о них забыли.

Мы лишь тогда дружили с ними все.

Так радостно, так хорошо дружили.

А между тем, он так недалеко,

Наш позабытый ангел! Он порою

И просто и легко (почти рукой!)

Коснется нас и нашу жизнь устроит.

Но мы не замечаем, и пойми:

Ему, наверно, все-таки обидно,

Что вот он здесь, проходит меж людьми,

А им его не слышно и не видно.

Поговорим же с ним хоть иногда,

Его почуя верное соседство,

Без громких слов, без тайного стыда —

На языке утраченного детства.

1962

267

После смерти будет по-иному,

Новым зовам будем мы послушны

И, наверно, ко всему земному

Стану там я вовсе равнодушным.

Буду вспоминать без сожаленья,

Без тоски, без радости, без боли

Все улыбки, все прикосновенья,

Все земные воли и неволи.

Лишь одно (я тайно в том уверен)

Сердце сладкой потревожит болью —

Это горсть земных стихотворений,

Окрыленных строчек своеволье.

Встречный ангел мне легко ответит.

Объяснит волнующее чудо:

«Это потому что строчки эти

Были на земле уже отсюда!»

1964

268

Чем глубже ночь – тем утро ближе.

Нам это сказано давно.

Но если утра не увижу

А ночь врывается в окно?

Но если на последней грани

Меж сном и явью естества

Мне не прочесть еще в тумане

Неразличимые слова?

Что мне тогда обетованье.

Прекрасный, но напрасный зов.

Неуловимое сиянье

Непостижимых берегов!

Но почему порой оттуда.

Где просиять потом должно.

До нас доходит, вестник чуда,

Уже какое-то тепло?

И как задолго до рассвета

Перекликаются дрозды,

Как, до зари проснувшись, летом

Зашелестят уже сады,

Как послушник к обедне ранней

Встает, едва забрезжит свет —

Так и меня тот проблеск ранит.

Которого еще здесь нет.

1964

269

Попеременно выли, грохотали.

Сходились, разбегались поезда,

Но не было окна на том вокзале,

Где не свила бы ласточка гнезда.

И я поверил в смутное преданье,

Гласящее издревле, что, одна

Из всех созданий рая, в час изгнанья

Лишь ласточка осталась нам верна.

Стоял архангел, грозный и разящий,

Но ей была преграда нипочем:

Она метнулась из соседней чащи

И проскользнула под его мечом.

Мы ничего ей дать взамен не можем,

Вот разве этот угол за окном,

Но никогда ее не потревожим

И с каждым маем из Египта ждем.

Крылатый друг! Напоминанье рая!

Лети, скользи, черти своим крылом

Тот ломкий путь от края и до края,

Которым мы, блуждая и плутая,

К какой-то трудной истине идем!

1962

270

Я много молчал и ждал.

То верил, а то и не верил.

Я словно всю жизнь стоял

У плотно закрытой двери.

Я знал, что за ней ответ

На все, что во мне боролось.

Сквозь щель пробивался свет

И слышался чей-то голос

Но я уловить не мог,

Как я ни хотел, ни слова.

Таким и в могилу лег:

К нездешнему неготовым.

Так дети порой молчат,

Прислушиваясь напрасно,

Как взрослые говорят

О чем-то для них неясном.

Но вот обернулись к ним

И что-то должно случиться —

А кончится все одним:

Что спать им велят ложиться.

1962

271

Какой-то сложной неувязке в мире

Обязаны мы жизнью и судьбой,

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.