Иден молчала. Она не знала, как ответить на этот вопрос. А кроме того, ей вдруг пришло в голову: если за ней следят, то и разговор могут записывать. Или у нее начинается паранойя?
– Это имеет какое-то отношение к женщине, которая погибла напротив твоего дома? – спросил Гренвилл.
Иден смотрела на него полными слез глазами и молчала.
– Знаешь, есть такая старая поговорка. Если тебе этого очень хочется, то не нужно торопиться. Все, что происходит между нами, подождет, пока ты решишь свои проблемы. Я подожду, слышишь? А теперь скажи, эти акварели действительно важны для тебя?
– Наверное. Да. Я не знаю.
Гренвилл положил ладони ей на плечи и заглянул в глаза:
– Через несколько минут здесь будут покупатели, и мне нужно спешить на встречу с ними. Должно быть, Дрейк уже разыскивает меня по всему поселку. Но потом я отправлюсь к Хэнку, и если у него действительно есть акварели, которые написала та несчастная женщина, я привезу их тебе в поместье.
– А Дрейк никак не может справиться с клиентами самостоятельно?
– Боюсь, что нет. Он не слишком хороший дипломат и еще худший торговец. Я взял его… не буду углубляться в рассуждения о том, что порой мы делаем для своих старых друзей слишком много. Давай сегодня поужинаем у тебя, – предложил он. – Если ты не против, конечно.
– Макбрайд тоже будет, – сказала Иден со вздохом. Ей так хотелось податься вперед, прижаться к Брэду, спрятать лицо у него на груди. Он такой сильный, такой надежный.
– Главное – не сдаваться. Что бы это ни было, мы справимся, и все будет хорошо, верь мне. Ведь ты мне веришь?
Иден кивнула. Ей вдруг стало совсем невмоготу. Она так мужественно держалась с самого начала этих ужасных событий, а теперь у нее вдруг не осталось сил. Ей захотелось, чтобы Брэддон позаботился обо всем. Нужно только прижаться к нему, позволить себе расплакаться и все ему рассказать. И тогда, тогда она сможет испытать роскошь, которую ей не довелось еще испытать в этой жизни, – она станет женщиной, о которой заботится ее мужчина.
Брэддон обнял ее за плечи и прижал к себе.
– Пойдем к машине, – сказал он. – Уверен, Макбрайд уже с ума сходит. Ведь ты сбежала от него на целых пятнадцать минут.
Иден слабо улыбнулась, и Гренвилл быстро проговорил:
– Я должен быть уверен, что этот человек защищает тебя, а не преследует. Скажи, он поэтому всегда с тобой?
Она кивнула и прошептала:
– Я не могу рассказать…
– Я понимаю. То есть я не понимаю, но верю тебе. Я чувствую, что в последнее время вокруг происходит что-то странное. И Макбрайд, видимо, не тот, за кого он себя выдает. Я понял это еще тогда, в больнице.
– Он то же самое говорит о тебе.
– Неужели? Ну я по крайней мере не шастаю по чужим домам с фонарем и не сочиняю дурацких историй про распределительный щит.
От удивления Иден остановилась и вопросительно взглянула на Гренвилла.
– Конечно же, я знал, что эта история выдумана, – сказал тот. – И шериф тоже понял это, я убежден – не такой уж он дурак. Но когда я попытался что-то сказать, он оборвал меня и заявил, что верит Макбрайду. И я не стал больше расспрашивать. Надеялся, что ты все же доверишься мне и расскажешь, что происходит.
– Но я действительно не могу!
– Ладно, тогда я сам все выясню, – заявил Гренвилл. – Я все же адвокат, черт возьми! Всегда умел докапываться до истины. И еще я умею хранить секреты. Если хочешь знать, мне известно немало тайных и порой страшноватых фактов про жителей Арундела.
– Правда? – с интересом спросила Иден. – Расскажи что-нибудь.
– По поцелую за историю. Нет, лучше по два.
– Нет-нет, только не это! – вскричала она в притворном ужасе, они оба рассмеялись, и Иден уже подумала было, что вот он, подходящий момент и сейчас Гренвилл ее поцелует. Но в следующий миг она увидела Макбрайда, который шел к ним злой как черт.
– Сегодня вечером, – быстро шепнул Гренвилл – Я приду к тебе в гости с вином, цветами и шоколадным тортом. Остальное будет зависеть от тебя.
Он отпустил ее плечи и пошел навстречу Макбрайду.
Глава 14
Иден распрощалась с Гренвиллом в клубе «Королевы Анны», чувствуя себя почти счастливой. Однако уже через несколько минут ее охватила паника. Сегодня к ней на ужин придет человек, который, может быть – она надеется на это, – станет частью ее жизни. И она должна приготовить ужин. Господи, что бы такое приготовить? Иден вдруг вспомнила слова миссис Фаррингтон: «Милая, никогда не пытайся поразить мужчину своими кулинарными способностями. Особенно если именно за этого мужчину ты собираешься замуж. Если ты проведешь у плиты целый день, готовя для него первый обед, он будет ждать, что каждая трапеза станет такой же изысканной и роскошной. Тебе придется провести остаток жизни на кухне».
Иден села в машину, предоставив место водителя Джареду, и прижала руки к вискам. Что бы такое приготовить, чтобы было очень вкусно, но просто? Ей не хотелось, чтобы Гренвилл понял, как она волнуется, желая ему угодить.
– Мне надо в продуктовый магазин, – сказала она.
– О чем это вы с Гренвиллом беседовали, пока я работал фотографом по заданию ландшафтного дизайнера?
– Обменивались шпионской информацией. – Макбрайд свернул на парковку у магазина. – Подожди меня в машине…
Но он уже вышел. По магазину они бродили в молчании. Иден была поглощена покупками, а Джаред следовал за ней по пятам, оглядывая каждого, кто подходил слишком близко.
Дома Иден сразу же отправилась на кухню.
– Не возражаешь, если я посмотрю? – Джаред махнул рукой в сторону ее сотового телефона. Проверяет входящие, сердито подумала Иден и кивнула. Макбрайд прослушал сообщения и положил трубку.
– Минни звонила? – не без ехидства поинтересовалась Иден.
– Четыре раза.
Иден ожидала, что он перезвонит Минни, но Макбрайд этого не сделал. Он уселся на стул возле кухонного стола и наблюдал, как Иден снует между раковиной, холодильником и плитой. Через некоторое время Джаред произнес тоном обиженного ребенка:
– Для меня ты никогда так не старалась.
– Наверное, потому, что я никогда не пыталась покорить ни твое сердце, ни твой желудок. Ну-ка порежь лук. – И перед агентом оказалась разделочная доска, нож и большая луковица.
Джаред хмыкнул и принялся за лук.
Ровно в семь часов вечера в дверь позвонил Гренвилл, экипированный, как и грозился: в одной руке букет цветов, в другой – две бутылки вина. На коврике у двери – торт.
– Я не слишком рано?
Иден успела принять душ и провести некоторое время у зеркала, занимаясь своей внешностью, и теперь искренне надеялась, что Гренвилл находит ее привлекательной… Сам он – с точки зрения Иден – выглядел просто шикарно: светлые, идеально выглаженные брюки, свежая рубашка с коротким рукавом. Адвокат словно только что сошел с яхты, подумала Иден. Не будь здесь Макбрайда, ужин пришлось бы отложить – так хорош был Гренвилл, и ее ужасно тянуло к этому мужчине.
Но агент-дуэнья был здесь же, тихонько фыркал за спиной, поэтому пришлось вести себя прилично. Иден взяла вино, цветы, торт и нагрузила всем этим Макбрайда. Тот скорчил недовольную мину, намекая на то, что не нанимался в носильщики, но все же понес приношения в кухню.
Едва он скрылся за поворотом коридора, Брэддон наклонился и поднял еще один подарок, который стоял на ступеньку ниже, чтобы его не было видно.
– Это для твоего дома и для тебя, – сказал Гренвилл, протягивая Иден растение.
Иден приняла горшок, потерла пальцами один из зеленых листочков и взглянула в глаза стоящему перед ней мужчине. Потом медленно поставила горшок на пол. Это последнее доказательство того, как идеально они понимают друг друга, перевесило осторожность и доводы разума. Иден с готовностью приникла к раскрывшему объятия Гренвиллу. Даже их тела словно были созданы друг для друга, а поцелуй оказался искренним и глубоким. Пожалуй, никогда прежде Иден так откровенно и жадно не целовала мужчину. Она всегда помнила, что нужно быть осторожной, нельзя обещать слишком много, чтобы потом не было проблем, если захочешь дать задний ход. Сейчас ни одна из этих привычных мыслей даже не пришла ей в голову, ибо она целовала своего мужчину, мужчину, которого ждала и искала так долго.
Иден вложила в поцелуй страсть и обещание и почувствовала, что не только их тела и губы слились воедино, но и души, ведь никто прежде не был ей так понятен и близок.
Она забыла обо всем, даже о видеонаблюдении и агентах… но вот сзади послышался многозначительный кашель Макбрайда, и Иден пришлось оторваться от губ Брэддона. Она уткнулась головой ему в плечо – сердце колотилось бешено, и ей нужно было несколько секунд, чтобы овладеть собой и своим лицом. Гренвилл нежно погладил ее волосы, и через несколько секунд она уже пришла в себя настолько, что могла повернуться и сердито взглянуть на Макбрайда.
– Ух ты, – процедил тот шутливо, хотя, похоже, ему очень хотелось растащить обнимающуюся парочку и хорошенько отдубасить Гренвилла. – Скажи, кузина, ты реагируешь так на любого мужика, который приносит тебе растение в горшке?
– Это лимонная мелисса, – нежно улыбаясь Гренвиллу, ответила Иден.
– Что ты говоришь? По-моему, я все равно чего-то не понимаю.
– Латинское название этого растения Melissa oficinalis. Мою дочь зовут Мелиссой, так же как и этот цветок. Это могут понять только садоводы.
– Ну тогда конечно, – пробормотал Макбрайд, переводя потемневший взгляд с одного на другую. Потом он выжал из себя не слишком искреннюю улыбку и поинтересовался: – Может, мы все же сядем за стол, пока все горячее?
– Горячее, как я, – шепнул Гренвилл на ушко Иден, и она улыбнулась ему, чем вызвала яростный взгляд агента.
За обедом Иден честно старалась сохранять спокойствие и не вести себя как подросток, но ее вдруг охватило волнение, и, как это ни смешно, она действительно чувствовала себя словно на первом свидании. Гренвилл и Макбрайд что-то обсуждали, но Иден не вслушивалась и не понимала смысла слов. Она убрала тарелки после закусок и принесла блюдо с овощами: нежный горошек, молодая картошка и крошечные сладкие морковки. В качестве горячего блюда выступал жареный цыпленок, которого она нашпиговала розмарином из собственного сада.
Мужчины ели, не прекращая беседы, и постепенно Иден успокоилась и прислушалась. Макбрайд не позволял разговору уйти от обсуждения трагической смерти женщины, что жила в домике надсмотрщика, и ему удалось удивительно легко получить от Гренвилла разрешение на осмотр дома.
Наступило время десерта, и Иден принесла торт, положив его на серебряное блюдо, которое так любила миссис Фаррингтон.
– Узнаю, – заметил Гренвилл, взглянув на блюдо. – Оно долго пролежало в одном из тайников. Хорошо, что серебро не портится, правда?
После кофе с тортом Иден обратилась к Гренвиллу:
– Ты их принес?
– Что он должен был принести? – быстро спросил Макбрайд, когда Гренвилл ушел к машине, и Иден рассказала ему об акварелях.
– Ты узнала о них еще утром и ни слова мне не сказала? – Джаред с трудом сдерживался, чтобы не наорать на нее.
– Да – знала, и нет – не сказала. И что ты теперь сделаешь? Арестуешь меня за сокрытие улик? Давай выскажи все, что тебе хочется, и у меня появится повод скрывать от тебя как можно больше.
– Ты не можешь этого сделать!
– Ты так думаешь?
– Если Гренвиллу известно об акварелях, он может знать и что-то еще. Интересно, как он узнал об акварелях? И еще – что ты сказала ему обо мне?
– Не смотри на меня так. Я ему ничего не говорила, но он не дурак и о многом догадался сам. Он знает, что ты не тот, за кого себя выдаешь. И понимает, что история с распределительным щитком – бред, а на самом деле ты просто шарил по дому. Кстати, теперь я жалею, что у меня не было оружия. Тогда ты бы здесь сейчас не сидел.
Макбрайд задохнулся от столь несправедливых слов.
– Если бы меня здесь не было, ты бы давно уже лежала в морге после укуса змеи.
– Если бы тебя здесь не было, то – я почти уверена – не было бы ни змей, ни тех негодяев, что разгромили мой дом!
– Ты думаешь, что всему виной я? – Глаза Макбрайда округлились.
– Ты! Ты… – Иден осеклась, увидев в дверях Гренвилла.
– Я что-нибудь пропустил? – любезно осведомился тот, водружая на стол какую-то коробку.
– Ничего интересного. – Макбрайд улыбнулся. – Должен сказать, это был прекрасный вечер, но теперь самое время разбегаться. Как-нибудь соберемся снова. Вы прекрасный собеседник, Гренвилл.
– Я никуда не пойду, – заявил Брэддон, не трогаясь с места и вызывающе глядя на Макбрайда.
Тот сделал быстрый шаг вперед, и в воздухе ощутимо запахло опасностью.
– А я думаю, пойдете. – Голос Макбрайда стал тихим, почти вкрадчивым.
– Немедленно прекратите, вы оба! – крикнула Иден. – Что вы делаете? Макбрайд, остановись! Брэддон знает много важных деталей и может нам помочь.
– В чем это он может нам помочь? – Макбрайд устремил на Иден тяжелый взгляд.
– Найти те ответы, которые вы ищите, – ответил за нее Гренвилл, пристально глядя на Макбрайда. Его губы вытянулись в тонкую линию, и он заметно напрягся.
– Я не… – начал было агент, но Иден не дала ему закончить фразу.
– Если вы оба будете все время цапаться, мы никогда не сдвинемся с мертвой точки, – решительно сказала она, вклиниваясь между мужчинами. Затем повернулась к Гренвиллу и, положив ладонь ему на грудь, примирительно сказала: – Видишь ли, мистер Макбрайд полагает, что женщина, которая снимала бывший дом надсмотрщика, была убита. Он не верит, что наезд был случайностью, и приехал сюда расследовать обстоятельства и причины ее гибели.
Иден взглядом умоляла Гренвилла принять ее версию событий и не задавать больше вопросов. А вопросов у него неизбежно возникло множество, ибо ее объяснение не имело ровным счетом никакого смысла. Расследование убийства не предполагает переезда следователя в дом, где живет человек, которого даже в городе не было на момент совершения преступления. К тому же раньше она практически признала, что Макбрайд здесь, чтобы защитить ее, а вопрос, от чего или от кого, оставался открытым.
Но Гренвилл все понял правильно. Он галантно поцеловал руку Иден и заверил ее:
– Ради тебя все, что угодно.
Джаред хмыкнул и закатил глаза, демонстрируя презрение к слащавым – с его точки зрения – манерам адвоката. Потом взгляд агента переместился на коробку, принесенную Гренвиллом. Желание увидеть то, что может оказаться уликами, добытыми погибшей коллегой, сыграло свою роль, и он успокаивающе кивнул Иден. Убедившись, что мужчины пришли к молчаливому соглашению терпеть друг друга, она подошла к столу и открыла коробку. Там находились девять акварелей, вставленных в рамки. Все одинакового размера – девять на двенадцать футов. Иден аккуратно разложила их на столе.
– Хэнк сказал, что возьмет с меня плату за хранение. Он уже собирался выставить их на аукцион в ближайший выходной.
Джаред убрал со стола коробку, и все трое уставились на картины. Акварели радовали глаз сочными цветами и четкостью – насколько допускает материал – линий. Знаток не счел бы их настоящим искусством. Однако подобные вещи прекрасно смотрятся практически в любом интерьере и не утомляют глаз, когда смотришь на них каждый день. На всех акварелях был изображен Фаррингтон-Мэнор. Две показывали дом снаружи, остальные воспроизводили различные детали интерьера.
Гренвилл вдруг выпрямился и официальным тоном сказал:
– Я не давал этой женщине или кому-либо другому разрешения на осмотр дома. Двери были заперты, и по моему приказу сюда каждый день приходил человек, который проверял, все ли в порядке.
Иден махнула рукой, показывая, что ее не волнует незаконное проникновение неизвестной женщины в ее жилище.
– Возможно, этим она и занималась по ночам. Шторы в комнатах плотные, и почти везде есть жалюзи. Если все хорошенько закрыть, то можно зажечь свет и работать здесь ночью. Но зачем?
– Если бы она просто попросила у меня разрешения написать интерьер дома, я пустил бы ее сюда сам, – никак не мог успокоиться Гренвилл. – Зачем нужно было прокрадываться в пустой дом тайком?
– Может, она вам не доверяла, – обронил Джаред. – Если дом наследует красивая и одинокая женщина вроде мисс Палмер, у вас сразу появляется шанс многое приобрести.
Иден вспыхнула и приготовилась дать наглецу отповедь, но, к ее удивлению, Брэддон рассмеялся. Видимо, он даже не воспринял оскорбление всерьез, настолько нелепым оно ему показалось.
– Теперь ты знаешь, Иден, что я охочусь за твоими деньгами и твоим домом, – веселился он. – И если бы на моем месте был любой другой человек, то он давно продал бы свой старый дом и купил один из домиков в «Королеве Анне». Причем сделал бы себе хорошую скидку. Но я никогда так не поступлю. И ты тоже не расстанешься со своим домом, ведь правда?
Иден рассмеялась. Мысль поменять настоящий дом времен королевы Анны на поддельный была просто нелепа.
Джаред поморщился.
– Ладно, – сказал он. – Я понял. А теперь, если вы способны еще думать о делах, давайте вернемся к акварелям. Что вы видите? Может быть, они чем-то отличаются от оригинала?
Брэддон послушно рассматривал картины, Иден же смотрела на агента, и брови ее удивленно поползли вверх. Похоже, он просит помощи у Гренвилла. Значит ли это, что он начал доверять ему? Тогда, может быть, Макбрайд расскажет Брэддону, что происходит на самом деле?
Макбрайд нахмурился, догадавшись, о чем думает Иден, и повелительно кивнул на картины, призывая ее не анализировать его поступки, а заняться делом.
– Лично я ничего необычного здесь не вижу, – сообщил Гренвилл. – Иден, кажется, ничего еще не меняла в доме, и на этих картинах все так же, как сейчас. – Он внимательно посмотрел на Джареда и добавил: – Возможно, дело пошло бы лучше, если бы я знал, на что следует обратить внимание.
Макбрайд промолчал и предостерегающе взглянул на Иден. Она отвернулась от него и принялась разглядывать акварели.
Но Иден тоже не имела понятия, с чего это агенту ФБР приспичило рисовать интерьер ее дома? Если женщина хотела запечатлеть обстановку, так гораздо проще было бы все сфотографировать. Вот гостиная. Бледно-зеленая обивка стен и мебель в тон. Акварель была выполнена очень тщательно, во всех деталях воссоздавая комнату. Даже шесть картин, принадлежащих кисти Тиррелла Фаррингтона, висели на своих местах. Иден улыбнулась: она знала эти картины как свое отражение в зеркале – так привычны они были. А кто же рассматривает хорошо знакомую вещь? Но художник уделил творчеству Тиррелла немало внимания.
Вот столовая. Стол, стулья. Портьеры цвета старого вина и, конечно же, снова картины Тиррелла Фаррингтона. А вот изображение холла и спальни. К удивлению Иден, одна из акварелей запечатлела интерьер ее ванной комнаты – большая ванна на львиных ножках была выписана особенно тщательно. Насколько могла судить Иден, все акварели точны до мельчайших деталей.
– Никаких отличий не вижу, – сказала она.
– Я тоже. – Гренвилл требовательно смотрел на Джареда: – Что именно мы должны увидеть?
– Не знаю.
Макбрайд сунул руки в карманы и отошел от стола. Некоторое время он молчал, словно готовясь принять какое-то решение, потом обернулся, и Иден удивила перемена, произошедшая в нем. Враждебность ушла, и перед адвокатом и хозяйкой дома стоял немного усталый, но милый и приятный человек, который готов был советоваться с ними на равных.
– К сожалению, я и сам не знаю, – повторил он. – Но мы уверены, что смерть мисс Брустер не была случайной, и нам очень хотелось бы знать, кто именно и почему убил ее.
– Могу я предположить, что «Брустер» – настоящее имя той женщины, что снимала у меня дом? – спросил Гренвилл официальным тоном. – Я знал ее под другой фамилией, но почему-то меня это не удивляет. И я хотел бы понять, что вы имели в виду говоря «мы». К какой именно организации вы принадлежите?
– Ее звали Тесс Брустер, – повторил Джаред, и стало понятно, что он сказал все, что собирался сказать.
Гренвилл вновь повернулся к акварелям, а потом предложил:
– Может, стоит проверить, не написано ли что-нибудь на обратной стороне?
Минут пятнадцать они разглядывали листы, вынутые из рамок, но с обратной стороны листы оказались чистыми. Больше того, на картинах не было ни одной подписи, то есть не было и доказательств, что акварели написала Тесе Брустер.
– Но должно же быть хоть что-нибудь! – в сердцах воскликнула Иден.
Гренвилл опустился на стул и продолжал изучать картины.
– Так, значит, ее убили, – пробормотал он. – Кто-то знал, что она приходила в дом несколько ночей подряд, следил за ней, а затем настиг ее поздно ночью на дороге. Интересно, знали ли наблюдатели, чем именно она занимается в доме?
– Конечно, нет, – сказала Иден. – Иначе эти люди добрались бы до картин прежде, чем она успела бы сдать их в багетную мастерскую.
Макбрайд одобрительно взглянул на Иден.
– Ты молодец, – сказал он. – За ней действительно следили, но не знали, чем именно она занимается в доме.
– Вряд ли они предполагали, что она рисует, – высказал свое мнение Гренвилл.
– Видимо, они считали, что она ищет эти чертовы сапфиры. – Джаред сел за стол и сжал руками голову. – Послушайте, я знал Тесс много лет. Не то чтобы мы были близкими друзьями… скорее, приятелями. Но я никогда не слышал, что она рисует.
– А может, она занималась этим, просто чтобы убить время? – спросила вдруг Иден. – Ждала и, чтобы скоротать ночи, рисовала.
– Ждала кого? Или чего? – спросил Гренвилл.
– Такое возможно, – кивнул Джаред.
Иден ходила по комнате, продолжая рассуждать:
– Итак, мисс Брустер проскальзывала ночью в дом и ждала чего-то или следила за кем-то. И чтобы не заснуть и не скучать, она писала акварели. Для этого ей даже не потребовалось бы включать свет, хватило бы сильного фонаря. И в один из дней, когда она покидала свой пост… или только шла к дому, кто-то сбил ее машиной и уехал.
– Тогда эти картины могут и не иметь никакого значения, – закончил ее мысль Гренвилл.
Макбрайд хмуро взглянул на него, но ничего не сказал, не желая выдавать больше, чем уже вынужден был сообщить.
– Сам я никогда не сидел в засаде, – гнул свое адвокат, глядя на Макбрайда, – но, если судить по телевизионным фильмам, это не самое веселое дело. Прямо скажем, скучное занятие.
– Точно, – подхватила Иден. – В кино тот, кто сидит в засаде или следит за кем-то, почти всегда ест фаст-фуд. Думаю, рисование все же лучше поедания гамбургеров. И коробку с красками не так трудно носить с собой.
– Я так не думаю, и вы меня не убедили, – заявил Джаред. – Я чувствую, что с этими картинами не так все просто и Тесс отнесла их в мастерскую с умыслом.
– Возможно, вы и правы, – согласился Гренвилл. – Ведь если написать письмо – его могут прочесть чужие. Если позвонить, то звонок при желании можно отследить. И тогда человек начинает искать способ оставить сообщение так, чтобы посторонние не догадались, что это сообщение.
Макбрайд взглянул на адвоката с интересом.
– И тогда это ее сообщение? Послание нам? – Иден опять принялась разглядывать акварели. – Она не стала делать снимки, потому что… потому что фотографии точно передадут всю обстановку дома, а картину можно написать так, чтобы она в чем-то не совпала с оригиналом. И теперь нам нужно отыскать, в чем именно!
Все трое переглянулись.
– Я беру гостиную, а вам холл, – сказал Гренвилл.
– И столовая, – кивнул Джаред.
– А я осмотрю спальню и ванную! – воскликнула Иден.
Они поделили акварели и поспешили разойтись для поиска решения головоломки. Через двадцать минут все опять собрались в гостиной.
– Я ничего не нашел, – сказал Джаред.
– Ничего, – эхом отозвались Иден и Гренвилл.
– Я даже проверил, совпадают ли изображения на картинах старины Тиррелла, – грустно покачал головой Гренвилл.
– Вы имеете в виду все эти работы, развешанные по дому? – спросил Джаред.
– Ну да. Они написаны художником-неудачником из рода Фаррингтонов, – улыбаясь, пояснила Иден. – Он мечтал жить в Париже, но семья была против, и его заставили вернуться. Он поселился в поместье и никуда больше не ездил до конца жизни. Он не желал иметь ничего общего с родней, не женился и не принимал участия в семейном бизнесе. И только писал картины. Миссис Фаррингтон говаривала, что если бы их судили по таланту, то они пошли бы на растопку, но раз полотна принадлежат члену семьи, их бережно сохранили. Признаюсь, мне они даже нравятся.
– Это потому что тебе дорого понятие семьи, – улыбнулся Гренвилл.
– Ты прав. – Иден ответила на улыбку, и их руки двинулись навстречу друг другу, чтобы ощутить тепло, которого обоим так не хватало.
– По крайней мере этому парню удалось полюбоваться ожерельем, которое наделало столько шума, – заметил Макбрайд.
И Гренвилл, и Иден изумленно взглянули на него:
– Что?!
– Да вот же. – Джаред взял одну из акварелей. Интерьер холла был скопирован с фотографической точностью. На стене висела картина, изображавшая женщину с маленькой белой собачкой. Само собой детали картины казались смазанными – акварелью трудно четко передать мелкие детали, – но вокруг шеи дамы безошибочно угадывалось сияние синих камней.
На минуту в комнате воцарилось потрясенное молчание. Потом все трое бросились к двери. Через несколько секунд они стояли в том самом холле перед картиной Тиррелла Фаррингтона, написанной более ста лет назад. Дама с собачкой были на месте, и полную шею женщины охватывало роскошное сапфировое ожерелье. Гренвилл и Иден таращились на него с открытыми ртами.
– Кто-нибудь объяснит мне, что, собственно, происходит и что вы там увидели? – нетерпеливо бросил Макбрайд.
– На этом портрете не было ожерелья, – негромко сказал адвокат. – Его вообще никогда не рисовали и не фотографировали. Существовало поверье, что если оно будет изображено… нуда это не важно. Люди тогда были суеверны, а ожерелье имело дурную славу. – Он откашлялся. – Единственное, что могу сказать с уверенностью: когда я навещал миссис Фаррингтон, никакого ожерелья на этом портрете не было. Она частенько заставляла меня ждать, и я провел черт знает сколько часов в этом самом холле, от нечего делать разглядывая портреты и трещины на потолке. Да я могу по памяти нарисовать узор с обоев! И заявляю со всей ответственностью: на портрете не было ожерелья!
Гренвилл и Иден по-прежнему взирали на портрет с каким-то почти суеверным ужасом. Макбрайд пожал плечами, отодвинул их в сторону и снял со стены тяжелую раму. Затем отнес портрет в столовую и положил его на стол изображением вниз. Достав перочинный нож, он начал было вскрывать задник, но Иден, схватив агента за руку, воскликнула:
– Это новый задник! И он на скотче!
– Видимо, его сделали недавно, – кивнул Макбрайд, осторожно взрезая клейкую ленту. Он аккуратно отделил фанеру, и все увидели, что к холсту клейкой лентой прикреплен конверт, на котором нетвердой рукой выведены слова: «Для мисс Иден Палмер, не состоящей в браке».
– Как тебя сразу на место поставили! – хмыкнул Джаред, подмигивая Иден и пытаясь шуткой разрядить атмосферу.
Но ни Гренвилл, ни Иден не отреагировали на его слова. Они стояли, напряженно замерев, и расширенными глазами следили за действиями Макбрайда, который аккуратно отделил конверт от холста, надрезал бумагу и принялся медленно открывать его.
– Ты уверена, что хочешь заглянуть внутрь? – спросил он, поддразнивая, но Иден и на этот раз не улыбнулась. Она узнала почерк миссис Фаррингтон на конверте и теперь взволнованно следила за руками Джареда.
Когда Макбрайд приоткрыл конверт, все подались вперед, чтобы заглянуть внутрь, и возгласы изумления прозвучали почти в унисон. Внутри лежало сапфировое ожерелье, которое множество людей искало более ста лет. И еще один конверт.
Иден пришла в себя первой. Она протянула руку и осторожно коснулась большого темно-синего камня. Самый крупный помещался в центре колье, два других – чуть меньше – по обе стороны от него, и каждый сапфир был окружен множеством бриллиантов. В свете люстры все это великолепие сверкало так, что глазам было больно. Медленно, словно неохотно, Иден вынула ожерелье и держала его в руках, поворачивая и завороженно следя за игрой света на гранях камней. Макбрайд вынул второй конверт. Он также был адресован Иден.
Гренвилл забрал у него письмо и протянул его Иден:
– Это от миссис Фаррингтон и, наверное, что-то очень личное. Думаю, тебе стоит прочесть его, когда ты останешься одна.
Удивленная его интонацией, Иден подняла голову. Мужчины смотрели на нее со странным ждущим выражением на лицах. Иден отдала ожерелье Гренвиллу, взяла конверт и открыла письмо. Его запечатали, как и положено, воском, на котором легко было разглядеть оттиск печати миссис Фаррингтон.
Иден вытащила письмо и вдруг почувствовала слабость в ногах. Она села и на секунду закрыла глаза, чтобы собраться с духом перед тем, как прочитать последние слова, адресованные ей женщиной, которую она любила, словно родную мать.
– «Дорогие мои Иден и Мелисса, – прочла Иден вслух и умолкла. Вытерев глаза и справившись с голосом, она продолжала читать: – Иден, девочка моя, если ты читаешь эти строки, то и ожерелье ты тоже нашла. Прими мои поздравления! Ты всегда была умницей. Интересно, как скоро ты заметила, что на одной из ужасных картин Тиррелла прибавилось ожерелье. Я сама нарисовала его на шее моей двоюродной бабушки Хестер. Как мне кажется, получилось очень недурно. Может быть, я тоже могла бы стать художницей. По крайней мере таланта у меня не меньше – а может и больше, – чем у Тиррелла. – Иден покачала головой, улыбаясь, и продолжила: – Я бы так хотела услышать, как ты смеешься над моей шуткой! Одно из твоих самых замечательных качеств – чувство юмора, и мне всегда нравилось, как искренне ты смеялась, когда я шутила.
А теперь к делу. Я нашла ожерелье – и бедняжку, на которой оно было надето, – когда мы начали ремонт дома.
