В поисках энергии. Ресурсные войны, новые технологии и будущее энергетики

«Глобальная деревня», красочная метафора из 1960-х гг., все больше становилась реальностью. Нефтегазовая отрасль шла в ногу с этими революционными преобразованиями. Изменение геополитической обстановки и возросшее доверие к рынкам открыли перед ней новые возможности – как с точки зрения инвестиций, так и с точки зрения нефтеразведки. Отрасль увеличила свои мощности, а новейшие технологии сделали возможным поиск и добычу ресурсов в более сложных условиях. Казалось, что век дешевой нефти и газа продлится гораздо дольше, чем предрекали некоторые скептики. Для энергетической безопасности это было хорошей новостью, но далеко не столь благоприятной для освоения более дорогостоящих альтернативных источников энергии.

Закат возобновляемых источников энергии?

Энергетические кризисы 1970-х гг. вкупе с растущим экологическим сознанием способствовали появлению новых способов получения энергии из так называемых альтернативных, или возобновляемых, источников, в том числе использованию ветровой, солнечной и геотермальной энергии, биомассы. Их объединяло то, что они не были связаны ни с ископаемым топливом, ни с атомной энергией.

Возобновляемая энергетика родилась в кризисные 1970-е гг. и была воспринята с немалым энтузиазмом – ее даже называли «лучами надежды». Но в 1980-е гг. эти надежды заметно ослабли в результате падения цен на традиционные энергоносители, неоднозначной экономической эффективности самих возобновляемых источников энергии, незрелости технологий и разочарования, связанного с началом их использования. В условиях умеренных цен на ископаемое топливо и кажущегося восстановления энергетической стабильности в начале 1990-х гг. перспективы возобновляемых источников энергии стали еще более неясными.

Однако экологическая культура распространялась и развивалась. Традиционно большинство экологических вопросов носили локальный или региональный характер, но теперь на сцену вышла экологическая проблема нового глобального типа: изменение климата и глобальное потепление. Первоначально эта проблема тревожила лишь небольшую группу ученых и экологов. Но со временем она привлекла пристальное внимание широкой общественности, что имело глубокие последствия для всех видов энергетики – традиционной, возобновляемой и альтернативной. Так или иначе, но политика в энергетической сфере, начатая в 1970-е гг., вместе с динамикой рынков делали свое дело. Несмотря на изрядный скептицизм, энергоэффективность или энергосбережение стали вносить намного более значительный вклад в удовлетворение потребностей в энергии, чем ожидалось.

Стабильный Ближний Восток

Политическая жизнь на Ближнем Востоке вошла в мирное русло и больше не угрожала безопасности поставок энергоносителей. В течение десятилетия после первой войны в Персидском заливе казалось, что отныне ситуация на Ближнем Востоке стабилизировалась, а нефтяные кризисы и нарушения поставок навсегда ушли в прошлое.

Организация освобождения Палестины осознала, что, поддерживая Саддама Хусейна и его агрессию против Кувейта, она зашла в тупик и настроила против себя многие арабские страны, которые оказывали ей финансовую помощь. Однако ООП быстро переориентировалась и в срочном порядке активизировала процесс мирного урегулирования между Израилем и Палестиной. В сентябре 1993 г. в Вашингтоне президент Палестинской национальной администрации Ясир Арафат и премьер-министр Израиля Ицхак Рабин подписали «Соглашения в Осло», где излагался план двустороннего урегулирования этого затяжного конфликта. Затем в присутствии президента США Билла Клинтона, на фоне Белого дома, Арафат и Рабин сделали то, что казалось невозможным еще три года назад, – пожали друг другу руки. В следующем году они получили Нобелевскую премию мира вместе с израильским министром иностранных дел Шимоном Пересом. Все это было положительным и мощным предвестником нового мира. Этого могло бы и не случиться, не начни Саддам войну против Кувейта.

Что же касается самого Саддама Хусейна, то, казалось, он навсегда оставил захватнические помыслы.

Политика сдерживания

В 1991 г. силы многонациональной коалиции остановились в 90 милях от Багдада. Коалиция была создана под эгидой ООН с целью освобождения оккупированного Кувейта, у нее не было полномочий свергать Саддама и менять правящий режим. Не было и желания ввязываться в потенциально кровопролитные боевые действия в городской зоне, которые потребовались бы для завершающего удара. И без того транслировавшиеся по телевидению кадры уничтожения иракской армии вызывали столь негативную реакцию общественности, что уже одно это становилось весомой причиной для как можно более быстрого прекращения войны – впоследствии этот феномен был назван «эффектом CNN». Наконец, предполагалось, что недовольные высокопоставленные чины иракской армии сделают все-таки совершат государственный переворот и что дни Саддама сочтены. Однако диктатура оказалась настолько безжалостной и тотальной, что вопреки всем ожиданиям Саддам продолжал прочно держать власть в своих руках и после войны.

Разумеется, отныне возможности Саддама были существенно ограничены в свете примененной к Ираку политики «классического сдерживания», включавшей программу инспекций, военное присутствие США в регионе и экономические санкции. Это напоминало меры по сдерживанию экспансии Советского Союза во времена холодной войны. Кроме того, север Курдистана получил автономию. В течение последующих лет оказывалась поддержка противниками Саддама в их попытках свержения власти, но все они закончились неудачей. Во время правления Билла Клинтона была принята так называемая доктрина «двойного сдерживания» в отношении двух наиболее опасных стран – Ирана и Ирака.

Теоретически инспекторы ООН по вооружениям имели право свободно перемещаться по территории Ирака в поисках веществ и оборудования, которые могли использоваться для производства оружия массового поражения. Однако на практике инспекторам постоянно чинились препятствия, и на них оказывалось сильное давление. Только один раз Ирак продемонстрировал удивительную готовность к сотрудничеству: в 1995 г., когда зять Саддама, возглавлявший иракскую военную программу, сбежал в Иорданию. Правящий режим запаниковал, опасаясь возможных разоблачений. Пытаясь предвосхитить обнародование секретных данных, Багдад неожиданно передал инспекторам ООН документы объемом более полумиллиона страниц (якобы хранившиеся на принадлежавшей зятю-перебежчику птицеферме), в которых содержалась подробная информация о производстве различных видов биологического оружия. Но после того как Саддаму удалось заманить своего зятя обратно в Ирак (чтобы затем его убить), политика обструкции вновь стала нормой⁴.

Тем не менее те времена, когда Саддам мог замахнуться на власть над мировыми потоками нефти, прошли. В 1995 г. ООН начала реализацию программы «Нефть в обмен на продовольствие», в рамках которой Ираку разрешалось продавать оговоренное количество нефти. Половина доходов шла на удовлетворение гуманитарных нужд, таких как покупка лекарств и продовольствия. До захвата Саддамом власти Ирак экспортировал продукты питания в Европу и даже поставлял финики в США. Но при Саддаме сельское хозяйство пришло в упадок, а дефицит продовольствия возмещался за счет импорта. Другая половина доходов от нефти шла на репарации и финансирование инспекций ООН. Кроме того, режим Саддама тайно получал откаты в миллиарды долларов от тех, с кем заключались контракты на продажу иракской нефти⁵.

Между тем программа ООН постоянно находилась под угрозой срыва. К концу 1990-х гг. стало ясно, что американская политика сдерживания перестала давать результаты. На Ближнем Востоке и в Европе усиливалось мнение, что санкции вредят не Саддаму, его клике и защищающей их власть Республиканской гвардии, а мирному населению Ирака. В 1998 г. Саддам окончательно выслал из страны инспекторов ООН, обвинив их в шпионаже. Согласно Национальной разведывательной сводке США за 1998 г. отныне ничто не препятствовало планам Саддама по созданию оружия массового поражения⁶.

И, тем не менее, Саддама удавалось сдерживать. Казалось, он больше никогда не возобновит попытки распространить свою власть на весь Персидский залив. В соседнем Иране на президентских выборах 1997 г. победил Мохаммед Хатами, известный своими реформаторскими и либеральными взглядами, что многими было воспринято как надежда на снижение взаимной напряженности в отношениях между Вашингтоном и Тегераном. На фоне всех этих изменений ближневосточная нефть отныне казалась намного менее рискованным продуктом, что означало более высокую надежность мировых поставок нефти в целом. Учитывая воцарившуюся стабильность, цена на нефть прогнозировалась в обозримом будущем на уровне $20 за баррель.

Новые горизонты и «тихая революция»

Развитие технологий также способствовало повышению надежности поставок нефти, хотя и другим путем – через совершенствование техники бурения и увеличения извлекаемых запасов нефти. Сегодня нефтяная отрасль переживает период инноваций и успешно пользуется плодами прогресса в сфере коммуникаций, компьютерной техники и информационных технологий для поиска и освоения новых месторождений на материке и все дальше и дальше от берега – в море.

В прошлом, да и сейчас периодически начинаются разговоры о том, что, как бы ни развивались технологии, «конец пути» для нефтяной отрасли уже близок. Но каждый раз появлялась какая-либо прорывная инновация, которая значительно расширяла ее возможности. И такая ситуация будет повторяться снова и снова.

Быстрое развитие вычислительной техники позволило обрабатывать огромные объемы данных, что дало геофизикам возможность значительно продвинуться в понимании подземных структур и, следовательно, повысить эффективность поисково-разведочных работ. Благодаря возросшим вычислительным мощностям сейсмическое картирование подземных структур – пластов, разрывов, сбросов, покрывающих пород, дислокаций – теперь стало не двух-, а трехмерным. Такие сейсмические 3D-карты, хотя и далеко не безошибочные, дают нефтеразведчикам более точное представление о геологическом строении месторождений.

Другой прорыв связан с появлением горизонтального бурения. Вместо традиционных вертикальных скважин, идущих прямо вниз, теперь бурят сначала вертикально на протяжении нескольких тысяч футов, а затем под углом или даже горизонтально, при этом направление бурения тщательно контролируется и корректируется каждые несколько футов при помощи сложнейших приборов. Это позволяет достичь труднодоступных нефтеносных слоев и, таким образом, увеличить объемы добычи.

Третий крупный шаг вперед нефтяная отрасль сделала благодаря развитию программного обеспечения и компьютерной визуализации, которые нашли широкое применение в строительстве и машиностроении. Применительно к нефтяной индустрии технологии CAD/CAM (системы автоматизированного проектирования и производства) дали возможность проектировать на мониторах компьютеров морские нефтяные платформы стоимостью в миллиарды долларов вплоть до мельчайших деталей и тестировать их на устойчивость к внешним воздействиям и эффективность еще до того, как будут сварены первые металлоконструкции.

Широкое распространение информационных и телекоммуникационных технологий вместе с резким снижением стоимости связи в 1990-е гг. создало условия для активного сотрудничества между геологами и геофизиками по всему миру. Приобретенные в одной части мира знания и опыт могут мгновенно передаваться в другую точку земного шара, где исследователи пытаются решить аналогичную проблему. Благодаря такой командной работе, как выразился генеральный директор одной компании, ученые и инженеры теперь «будут проходить кривую обучения всего один раз».

Эти и другие технологические прорывы позволили компаниям делать то, что еще недавно казалось невозможным, – находить новые залежи, разрабатывать месторождения, которые были недоступными для освоения ранее, реализовывать гораздо более сложные проекты, увеличивать нефтедобычу и даже открывать совершенно новые нефтеносные районы.

Технологии раздвинули горизонты для мировой нефтяной отрасли, привели к появлению новых источников нефти и позволили значительно нарастить объемы добычи, обеспечивая поддержку экономического роста и повышения мобильности по всему миру. Они обеспечили доступ к миллиардам баррелям нефти, которые еще десятилетие назад были недосягаемыми для промышленной добычи. Надо заметить, что этот технологический прогресс оказался весьма своевременным. Мир встал на путь быстрого экономического роста, а следовательно и интенсивного повышения спроса на нефть.

Быстро менялась и геополитическая обстановка в мире. Страны, которые раньше были закрыты для иностранных инвестиций или жестко их ограничивали, теперь открыли свои границы, привлекая не только деньги, но и опыт и технологии иностранных компаний. Казалось, незыблемая система глобальной конфронтации неожиданно рухнула.

В частности, значительные перемены происходили в странах-наследницах распавшегося Советского Союза – в России и вновь созданных независимых прикаспийских государствах, которые активно интегрировали регион в глобальные рынки. Создавалось впечатление, будто конец XX в. воссоединился с его началом. Результатом этого процесса стало расширение базы мировых поставок нефти. Как отметил в 1993 г. журнал Foreign Affairs, «нефть стала настоящим глобальным бизнесом впервые со времен баррикад большевистской революции»⁷. Это замечание имело особое значение для России, страны, которая была родиной большевистской революции и которая теперь соперничала с Саудовской Аравией по объемам нефтедобычи.

Часть I

Новый нефтяной порядок

Глава 1

Россия возвращается

Вечером 25 декабря 1991 г. президент СССР Михаил Горбачев выступил по национальному телевидению с заявлением, которое потрясло всех, поскольку казалось немыслимым еще год назад: «Я прекращаю свою деятельность на посту президента Союза Советских Социалистических Республик». И добавил, что Советский Союз в скором времени перестанет существовать.

«У нас всего много: земли, нефти и газа, других природных богатств, да и умом и талантами Бог не обидел, а живем мы куда хуже, чем в развитых странах, все больше отстаем от них», – продолжал он. Горбачев сказал, что он пытался реализовать реформы, однако потерял много времени. За несколько месяцев до этого радикально настроенные коммунисты попытались совершить государственный переворот, но потерпели поражение. Тем не менее попытка переворота ускорила процесс дезинтеграции. «Старая система рухнула до того, как успела заработать новая», – сказал Михаил Горбачев.

«Наверняка каких-то ошибок можно было избежать, многое сделать лучше», – с горечью добавил он. Но он не терял надежды. «Я уверен, что раньше или позже наши общие усилия дадут плоды, наши народы будут жить в процветающем и демократическом обществе». И закончил свое обращение простыми словами: «Желаю всем вам всего самого доброго»¹.

После чего исчез с экрана в темноте и неопределенности ночи.

Его обращение длилось всего 12 минут. На этом все кончилось. Семьдесят лет спустя коммунизм умер в стране, где родился. Через шесть дней, 31 декабря, Союз Советских Социалистических Республик официально прекратил свое существование. Михаил Горбачев, первый и последний президент СССР, передал «ядерный чемоданчик» – устройство, хранящее коды для приведения в действие ядерного арсенала, – Борису Ельцину, первому президенту Российской Федерации. Не было ни фанфар, ни праздничного трезвона, чтобы возвестить об этом великом переходе. Лишь оглушенность от происходящего, молчание и недоверие. Советский Союз, мировая сверхдержава, исчез навсегда. Его наследниками стали 15 государств разной величины и мощи – от огромной Российской Федерации до крошечной Эстонии. Россия была первой среди равных: она стала правопреемницей СССР и унаследовала не только ядерный арсенал, но и министерства, и долги бывшего Советского Союза. Некогда закрытая страна постепенно открывалась миру. Помимо прочего это означало изменение нефтяной карты мира.

Среди десятков миллионов телезрителей, кто смотрел прощальное обращение Горбачева 25 декабря 1991 г., был Валерий Грайфер. Для Грайфера развал Советского Союза стал не чем иным как «катастрофой, настоящей катастрофой». На тот момент он был одной из центральных фигур в советской нефтегазовой отрасли, заместителем министра нефтяной промышленности СССР. Кроме того, Грайфер возглавлял «Главтюменьнефтегаз», крупнейшее производственное объединение западносибирского нефтегазового комплекса, освоение которого стало последним крупным индустриальным достижением советской власти. Под его руководством в Западной Сибири стали добывать 8 млн баррелей в день, что было сопоставимо с дневным объемом нефтедобычи Саудовской Аравии. Его предприятие было огромным: в целом у него в подчинении находились около 450 000 человек. И при этом западносибирский нефтегазовый комплекс представлял собой лишь часть еще более огромной советской нефтегазовой промышленности. «Это была одна большая нефтяная семья, объединявшая все республики Советского Союза, – позже заметил Грайфер. – Если бы кто-то сказал мне, что эта семья распадется, я бы посмеялся». Но первоначальный шок от развала СССР прошел, и через год Грайфер создал инновационную технологическую компанию, задачей которой стало содействие развитию новой нефтедобывающей промышленности независимой России. «Нам было нелегко, – сказал он. – Но я видел, что жизнь продолжается»².

Один из главных парадоксов Советского Союза заключался в том, что, тогда как форсированная индустриализация была фактически символом коммунистической системы, экономика страны, особенно в последние десятилетия, в значительной степени зависела от обширных природных ресурсов, особенно от нефти и газа.

Экономическая система, навязанная Иосифом Сталиным Советскому Союзу, была основана на централизованном планировании, пятилетних планах и самодостаточности – это Сталин называл «социализмом в отдельно взятой стране». СССР был по большому счету изолирован от мировой экономики. Только в 1960-е гг. Советский Союз вышел на мировой рынок как крупный экспортер нефти и затем, в 1970-е гг., природного газа. Как впоследствии выразился руководитель одной крупной российской нефтяной компании, «сырая нефть и другие полезные ископаемые были фактически единственной ниточкой, связывавшей Советский Союз с миром», и позволяли «заработать твердую валюту, в которой так отчаянно нуждалось изолированное государство»³.

К концу 1960-х гг. в советской экономике стали заметны признаки упадка и неспособности поддерживать рост. Но тут на нее обрушился золотой дождь: в результате арабо-израильской войны в октябре 1973 г. и последовавшего за ней арабского нефтяного эмбарго цены на нефть выросли в четыре раза. Затем толчок ценам на нефть – и сырьевой советской экономике – дала иранская революция, в результате которой цены на нефть еще удвоились. Благодаря значительному росту доходов от нефти ослабленная советская экономика смогла продержаться еще десятилетие, позволив стране удовлетворять потребности огромного военно-промышленного комплекса и другие насущные нужды.

Первым в списке насущных нужд стоял импорт продовольствия, который вследствие общего упадка сельского хозяйства был необходим для предотвращения острой нехватки продовольствия и даже голода, а также социальной нестабильности. Временами угроза нехватки продовольствия становилась настолько реальной, что председатель совета министров СССР Алексей Косыгин мог позвонить министру нефтегазовой промышленности и сказать: «У нас не хватает хлеба. Обеспечьте мне три миллиона тонн нефти сверх плана».

Экономист Егор Гайдар, российский премьер-министр в 1992 г., так суммировал значение роста мировых цен на нефть для Советского Союза: «Поток твердой валюты от продажи нефти позволил остановить нарастание продовольственного кризиса, увеличить закупки оборудования, потребительских товаров, обеспечить финансовую базу для гонки вооружений, достижения ядерного паритета с США, а также начать осуществление таких внешнеполитических авантюр, как война в Афганистане»⁴.

Повышение цен на нефть позволило Советскому Союзу следовать прежним курсом, не прибегая к реформированию экономики и изменению внешней политики. Погрязшее в косности советское руководство не задумывалось всерьез о возможности падения цен на нефть и не было готово к такому развитию событий.

Михаил Горбачев пришел к власти в 1985 г. полный решимости модернизировать экономику и политическую систему, не опрокинув при этом лодку. «Мы знали, с чем нам предстояло работать, – у нас была самая милитаризованная, самая централизованная и самая жестко управляемая страна в мире, напичканная ядерным и другими видами оружия».

Одна из проблем, которая выводила его из себя после вступления в должность, – нехватка женских колготок – символизировала для него все то, что было неправильным в советской экономике. «Мы даже хотели создать комиссию, возглавляемую секретарем Центрального комитета… по решению проблемы женских колготок, – впоследствии рассказывал Горбачев. – Только подумайте: страна, которая покоряет космос, запускает спутники, создает такую систему обороны, не в состоянии решить проблему женских колготок. Не хватало зубной пасты, стирального порошка, других элементарных вещей. Было унизительным работать в таком правительстве».

Но Горбачев пришел к власти в неудачное время. В 1986 г., всего через год после его вступления в должность, переизбыток предложения и падение спроса на мировом рынке вызвали обвал цен на нефть. Из-за этого страна потеряла значительную долю своих валютных поступлений, которые были необходимы для оплаты импорта.

Несмотря на то, что советская нефтедобывающая отрасль продолжала наращивать добычу, этого было недостаточно для спасения тонущей экономики. В это же время Михаил Горбачев предпринимал активные усилия, чтобы ослабить железную хватку коммунистического режима⁵.

Хотя падение цен на нефть стало «последним ударом», по мнению Егора Гайдара, не оно было причиной краха социалистической системы. «Крах был предопределен базовыми характеристиками советской экономико-политической системы… которые не позволяли стране адаптироваться к вызовам мирового развития конца XX в. – говорил он. – Высокие цены на нефть… были недостаточно надежным фундаментом для того, чтобы сохранить последнюю империю».

В конце 1980-х – начале 1990-х гг. слово «кризис» в правительственных и партийных документах было заменено определением «острый кризис», а затем и «катастрофа». Нехватка продовольствия нарастала. В какой-то момент в крупнейшем городе страны Ленинграде (ныне Санкт-Петербурге) почти исчезли молочные продукты для детей.

В ноябре 1991 г. Горбачев попросил одного из своих заместителей отправить британскому премьер-министру Джону Мейджору, на тот момент возглавлявшему «Большую семерку», группу ведущих промышленно развитых стран, письмо, в котором было всего три слова: «Дорогой Джон, помоги!»⁶.

Месяц спустя Михаил Горбачев объявил по Центральному телевидению о распаде Советского Союза.

1 января 1992 г. Россия стала независимым государством с огромной территорией, располагающейся в 11 часовых поясах. Плановая социалистическая экономика Советского Союза, где фактически любое решение принималось централизованным бюрократическим аппаратом, распалась, оставив после себя экономический хаос и неопределенность. В стране не было ни коммерческого законодательства, ни правовой основы для договоров, ни устоявшихся правил торговли. Бартер стал массовым явлением, им занимались все: от мелких уличных торговцев и кооперативщиков, производивших товар на дому, до фабрик и заводов, которые обменивались между собой продукцией, ставшей на тот момент единственной валютой. В этот же период начался лихорадочный дележ государственный собственности – народного достояния. Это было крайне тяжелое время для населения: пенсии и зарплаты, если они вообще выплачивались, стремительно обесценивались, люди лишались хотя и низкого, но гарантированного уровня благосостояния.

Не менее тяжелым выдалось это время и для молодых реформаторов, пришедших к власти в команде Бориса Ельцина. «В ядерной супердержаве царила анархия, – впоследствии рассказывал Егор Гайдар, ставший при Ельцине первым министром финансов. – У нас не было ни денег, ни золота, ни даже зерна, чтобы продержаться до следующего урожая, и фактически не было рычагов управления. Это походило на то, как если бы вы зашли в кабину летящего самолета и увидели, что за штурвалом никого нет». Новые руководители страны даже не сумели получить доступ к правительственным компьютерам, потому что были утеряны пароли.

В те дни требовалось срочно решить две задачи. Во-первых, необходимо было стабилизировать экономику, восстановить поток товаров и услуг, обеспечить людей продуктами питания и теплом и создать фундамент для торговли и рыночной экономики. Во-вторых, нужно было понять, что делать со всеми этими фабриками, предприятиями и ресурсами – средствами производства, принадлежащими государству. Поскольку государству принадлежало фактически все, это означало, что теперь активы бывшего Советского Союза мог «брать, кто хочет».

И их разобрали. По словам президента Ельцина, приватизация государственной собственности носила «дикий, спонтанный, а нередко и криминальный характер». Вместе со своей командой реформаторов Ельцин вознамерился вернуть ситуацию под контроль, избавиться от пережитков командно-административной экономики, и заменить ее новой системой, основанной на частной собственности. Приватизация преследовала не только экономические цели. Она была необходима, чтобы путем выведения собственности из-под контроля государства не допустить возврата к коммунистическому прошлому. Ситуация осложнялась тем, что все эти экономические потрясения происходили на фоне политической нестабильности: противостояния между правительством Ельцина и Государственной думой (российским парламентом), включая роспуск парламента и осаду Белого дома, первую чеченскую войну и президентские выборы 1996 г., на которых вплоть до окончания предвыборной кампании предрекали победу возрожденной коммунистической партии.

Советская власть оставила немало ценного: разветвленную сеть крупных промышленных предприятий (хотя и застрявших в 1960-х гг. с точки зрения технологий), гигантскую военную машину и уникальный резерв научных, исследовательских и технических кадров, хотя и оторванных от нужд рыночной экономики. Высокоперспективная нефтяная отрасль была обременена устаревшей инфраструктурой. Но под землей скрывались несметные богатства в виде нефти, газа и другого сырья, о чем Михаил Горбачев упомянул в своем прощальном обращении к народу⁷.

Для нового российского государства природные ресурсы – особенно нефть и природный газ – играли ничуть не меньшую роль, чем для бывшего Советского Союза. В середине 1990-х гг. выручка от экспорта нефти составляла две трети государственных доходов в твердой валюте. Естественно, что эти доходы «играли определяющую роль в российской политике и экономике в 1990-х и 2000-х гг.» Однако на тот момент в нефтяном секторе царила точно такая же анархия, как и в остальных секторах экономики. Рабочим, которым по много месяцев не выплачивалась зарплата, бастовали, останавливая нефтедобычу. Была нарушена добыча и поставка по всей стране. Нефть незаконно присваивали или крали, чтобы продать на Западе за твердую валюту. Никто не знал, кому на самом деле принадлежит нефть. Нефтедобывающие предприятия Западной Сибири и в других регионах объявляли себя самостоятельными компаниями и начинали работать «на себя». На какой-то момент в отрасли работало «почти 2000 несвязанных между собой ассоциаций, предприятий и организаций, некогда подчинявшихся советскому министерству». На фоне дезорганизации и острой нехватки инвестиций объемы добычи нефти в Российской Федерации начали снижаться сначала медленно, а потом все быстрее. Всего за пять лет они упали почти на 50 %, т. е. более чем на 5 млн баррелей в день!8

Решить эту проблему могла только приватизация. Но как это сделать? Нефтяная отрасль была структурирована в соответствии с задачами централизованной плановой экономики. Она была организована по принципу горизонтальной интеграции, где за каждый сегмент отрасли отвечали разные министерства – Министерство нефтедобывающей промышленности, Министерство нефтеперерабатывающей и нефтехимической промышленности и Министерство внешней торговли. Поскольку для нового российского государства сырьевой сектор был столь же важен, как и для бывшего СССР, процесс приватизации здесь должен был происходить иначе, чем в других сферах.

Одним из тех, кто четко представлял, что делать, был Вагит Алекперов. Родом из Баку, он несколько лет проработал на морских нефтепромыслах Азербайджана, а в 29 лет был направлен на работу в Западную Сибирь, ставшую на тот момент новым центром советской нефтедобывающей промышленности. Там он привлек к себе внимание Валерия Грайфера, перед которым стояла задача добиться максимального повышения эффективности Западносибирского нефтегазового комплекса. Признавая способности Алекперова, Грайфер назначил его управляющим одного из самых важных, но слабоизученных регионов Западной Сибири. В 1990 г. Алекперов переехал на работу в Москву, где стал заместителем министра нефтяной промышленности СССР.

Во время поездок по западным странам Алекперов посетил ряд нефтяных компаний. Он увидел совершенно другой подход к ведению нефтяного бизнеса. «Для меня это стало открытием, – признался он.