Они и помещались в одном бараке, только в разных его концах. Барак этот стоял по соседству с лабораторией. Из окна керимовского кабинета можно было наблюдать, как разгружаются у приемных бункеров самосвалы, как действуют контрольные посты.
В эту ночь комендант допоздна засиделся на службе. Было тихо. Только за окнами время от времени погромыхивали машины. И сквозь полуоткрытую форточку ощутимо тянуло весенней ростепелью. Запах был острый, будоражащий, чуть пьянящий…
Закончив возню с бумагами, Рашид Керимов отодвинул их в сторону. Облокотился о стол и задумался, поглядывая в окошко. По молодости лет и весеннему времени ему не спалось… К тому же, он был холост. Дома, в жилом бараке, никто его покуда не ждал. Он мог всецело отдаться профессиональным делам и заботам. А их имелось немало. Думать было о чем!
Главной, самой первой заботой коменданта была – что вполне естественно – организация охраны. В общем-то здесь, у лаборатории, все было налажено толково. И вокруг алмазного карьера – тоже… Но вот дорога, соединяющая два эти пункта, вызывала явное его беспокойство.
Проклятая эта дорога – протяженностью более тридцати километров – была, по сути, никак не защищена. И комендант ничего не мог тут поделать: слишком мало имелось у него людей.
Те двадцать пять человек, которые находились в его подчинении, все были заняты, расставлены в наиболее важных местах… А таковыми, помимо карьера и лаборатории, являлись еще и пути, ведущие к аэродрому, и сам аэродром, откуда ежемесячно отправлялись на Вилюй добытые алмазы.
С аэродромом хлопот было особенно много. Он постоянно подвергался то наводнениям, то снежным заносам, так что его приходилось оберегать не только от людей, но и от самой природы.
С недавнего времени, правда, началось строительство нового лётного поля. Однако работы велись там, по мнению лейтенанта, очень медленно, вяло. На прииске явно недоставало техники.
Вообще он оказался каким-то очень уж неудобным, разбросанным, этот новый прииск! Он располагался на отдельных скалистых островках, поднимающихся из топких болот и, в сущности, напоминал некий странный архипелаг, затерянный в таинственном туманном море… Он выглядел необычно и никак не соответствовал стандартным общепринятым схемам.
Обо всем этом Керимов когда-то беседовал с капитаном Самсоновым – просил у него людей. Капитан ведь имел свой особый, милицейский штат. И, конечно же, мог бы помочь при желании…
Но такого желания капитан не выказал.
– У меня, дружок, своих хлопот – по горло, – заявил он. – Мне же необходимо обеспечить порядок в обоих поселках– старом и новом! А народ здесь таежный, лихой… И, кроме того, на меня недавно еще одно дело навесили – борьбу с браконьерством. Я и сам с величайшей охотой попросил бы пополнения… Но знаю, начальство сейчас людей не даст. В Якутии прииски растут, как грибы, а квалифицированных кадров – маловато! Стало быть, надо самим как-то выкручиваться; рассчитывать на свои собственные силы…
– Но как выкручиваться-то? – недоумевал татарин. – Как? Скажи!…
– Так что ж тебе сказать, – отвечал, пожимая плечами, Самсонов, – я ведь не охранник. У меня другие задачи. Но на всякий случай имей в виду: в моем распоряжении имеется мотоцикл с коляской. Забросили его сюда давно – и непонятно зачем. Ездить-то на нем здесь негде… Разве только – по этой твоей дороге… В общем, он до сих пор стоит без дела! И ты в любое время можешь им воспользоваться.
Этот разговор Керимов помнил отчетливо; происходил он минувшей осенью… Поняв, что помощи от капитана не будет, комендант тайком послал тогда письмо в Якутск, в столицу республики. Он понимал, что этим подводит своего шефа – однако рука его не дрогнула… Впрочем, руководили им не только карьеристские мотивы, но и служебное рвение, молодой азарт.
К немалому его удивлению, Центр так и не ответил, не отозвался. В недавно найденном погибшем самолете содержалась – как выяснилось – вся последняя почта, но искомого письма там не оказалось! И лейтенант теперь маялся, не зная, как же это расценить. Может быть, в Якутске у капитана – друзья, покровители? И это молчание – явственный знак того, что им, Керимовым, там недовольны? А может, Самсонов был все-таки прав, советуя выкручиваться самому, рассчитывать на собственные силы? Помнится, разговор тогда зашел о мотоцикле…
– Мотоцикл! – Комендант загасил папиросу и поднялся. – Он же стоит без дела! А мне все равно теперь не уснуть.
И сейчас же комендант заторопился. Надел полушубок, туго перепоясал его ремнем с кобурой. Затем привычным движением достал револьвер – новенький вороненый кольт – и с треском прокрутил барабан, проверяя заряды.
Шагнув к дверям, он мельком взглянул на стенные часы.
Время было позднее, глухое. Стрелки ходиков приближались уже к четырем утра…
* * *
– Гони, гони! – бубнил Николай. – Жми, старик! Ох, боюсь, запоздаем.
И слыша беспокойный этот, гнусавый голос, Игорь гнал машину, жал на педаль… И вот, в тот самый момент, когда он подъехал к перекрестку, на юге, вспыхнули два огня, – два желтых, круглых, немигающих глаза.
Наконец, стал виден громоздкий силуэт самосвала. Машина надвинулась, загораживая край неба – и затихла. И сразу же как бы ослепла. Фары ее погасли.
Из кабины вылез Федор Соков. Мясистое, окаймленное курчавой бородкой, лицо его было пасмурно.
– Мне, ребята, как-то неспокойно нынче, – сказал он, – муторно…
– Это отчего же? – насторожился Заячья Губа. – Стряслось что-нибудь?
– Да вроде – ничего. – Соков поморщился, поскреб ногтями бороду. – И все-таки… Понимаешь, когда я разгружался, возле бункеров появился вдруг комендант. В полной форме, при оружии. С чего бы это он, а? В такую-то пору? А? Раньше он спал…
– Но что он там конкретно делал? – спросил Игорь. – Чем интересовался? Может – тобой, твоей машиной?
– Нет, ко мне он даже и не подходил…
– Ну, так что ж ты вибрируешь? – небрежно проговорил Заячья Губа. – Мало ли какие у коменданта дела! На то он и начальник. И хватит трепаться. Не тушуйся. Давайте-ка займемся своим делом…
И вдруг все увидели забрезживший в ночи бледно-оранжевый свет. Он приближался удивительно быстро, становился все крупнее, все ярче… И было в нем что-то непривычное, странное. Игорь не сразу сообразил, в чем суть. И только спустя секунду подумал: самосвал идет с одной фарой! Да нет, – спохватился он тут же, – это вовсе и не самосвал…
– Мотоцикл, – выдохнул у него над ухом Соков, – откуда он здесь, на болотах? Вот чудеса-то! Это не к добру… Не зря мое сердце чуяло…
– Разбегаемся, – крикнул Николай, – а ну, по машинам! Быстро!
– Да теперь уже поздно, – усмехнулся Игорь, – нас все равно уже, наверное, засекли… Лучше остаться на месте. Притворимся, что у меня, к примеру, кончился бензин, и Козел меня выручил. Великое братство шоферов – это тема известная. Придраться тут не к чему.
* * *
А спустя еще пять минут мотоцикл, оглушительно грохоча, подлетел к скрещению дорог.
Здесь комендант затормозил. Слез с седла. Поправил кобуру. И вразвалочку, разминаясь, пошагал к машинам.
Само по себе то обстоятельство, что два самосвала почему-то застряли на полпути, особенного удивления у него не вызвало. Мало ли, какая поломка может случиться в дороге! Но его слегка озадачило расположение самосвалов. Они стояли как-то нелепо, криво, вполоборота… Словно бы одна из машин только что свернула со стороны на «алмазную трассу», а другая – должна была уйти с этой трассы на сторону.
Возле машин маячили какие-то люди… И, приблизившись к ним, Керимов резко спросил:
– Что здесь происходит?
– Да пустяки, – быстро, скороговорочкой, произнес один из парней – плечистый, плотный, в кудрявой бородке. – У товарища бензин кончился, ну я ему помог, выручил, значит… Шоферская солидарность – сами понимаете!
– А почему же вы так машины поставили?
– То есть как? – удивился шофер.
– Да так – как-то странно… Сам, что ли, не видишь?
– А это, понимаете ли, для обшего удобства, – сейчас же сказал, придвигаясь, другой шофер – невысокий, с узким. нервным лицом. – Это мы специально… Чтобы другим машинам проезд не загораживать.
– Ага, – проговорил Керимов. – Н-ну что ж… Объяснения шоферов его успокоили. – В самом деле, – подумал он, – все логично, все просто. Что это мне в голову взбрело? На трассе, судя по всему, порядок.
И только он так подумал, – за спиной его возникло какое-то движение… Он хотел было обернуться. Но не успел. И дрогнул, и как бы надломился от страшного удара, нанесенного сзади в голову.
Били, очевидно, чем-то железным, – может быть, ломиком? Не спасла даже пушистая меховая шапка. Он упал на рыхлый ноздреватый снег. Последний раз вдохнул запах весны. И последнее, что уловил его гаснущий взор, было склонившееся над ним лицо человека с безобразной, раздвоенной, заячьей губою.
7.
Придорожный валун. Цена крови. Тень, крадущаяся во мгле.
– Ну все, успокоился! – сказал Заячья Губа. – Отгулялся, татарская морда…
Он стоял, пригнувшись, упираясь о колено левой рукой, а в правой держа тяжелый длинный гаечный ключ, какими обычно пользуются шоферы больших грузовиков.
– Да-а, хорошо ты его приласкал, – хихикнул Соков, – крепенько.
– А зачем? – спросил, кривя губу, Игорь. – Зачем ты это сделал-то? К чему вообще разводить лишнюю сырость, ненужную мокроту?
– А ты что же, – поднял голову Николай, – хотел бы, чтобы он нас всех засек, повязал?
– Да он, по-моему, ничего и не заподозрил, – пожал плечами Игорь. – Я ведь видел: он собирался уже отваливать…
– Все равно, – упрямо сказал Николай, – он подметил, что машины стоят как-то необычно. И потом бы доложил капитану… Ну, а тот опытный, гад, бывалый. Знающий, что к чему.
– Но мог бы и не доложить…
– Ладно, – перебил Игоря Федор Соков, – что сделано, то сделано. Теперь вопрос: как дальше быть?
И он пнул носком сапога лежащее тело.
– Надо ж его куда-то спрятать?
– Наоборот, – сказал Николай, – пусть остается. Вы понимаете, ребята: ночка темная, а света здесь нет! Значит, комендант свободно мог попасть в аварию – налететь на что-нибудь…
Он медленно осмотрелся. И радостно улыбнулся вдруг, увидев сбоку от дороги – на твердой почве – крупный гладкий гранитный валун.
Таких валунов в округе имелось немало. Их в незапамятные времена натащили сюда ледники – отшлифовали, отработали. И бросили, отступая. С тех пор эти камни (некоторые из них – по 5-8 метров в диаметре) остались, засеяв сибирскую равнину и навсегда поразив воображение туземцев. Среди якутов, например, и других полярных племен, издавна существовал священный Культ Камней. Северяне верили в особую тайную жизнь валунов… И возле самых крупных и диковинных ледниковых камней они устраивали жертвоприношения, творили ритуальные мистические действия. К числу таких «священных» объектов когда-то, еще до прихода строителей прииска, как раз и принадлежал тот самый валун, на который обратил внимание Заячья Губа. Гранитная эта глыбища имела весьма причудливую форму; чем-то она напоминала сидящую нахохлившуюся птицу. Не требовалось большой фантазии для того, чтобы угадать там очертания головы, вобранной в плечи, и массивного, конусообразного, чуть наклоненного клюва.
На этот клюв и указал сейчас Николай.
– Смотрите, братцы, – воскликнул он, – вот, обо что расшибся наш лейтенантик, – понимаете? – Он махнул рукой. – Эй, кто-нибудь… Хотя бы ты, Козел! Возьми-ка мотоцикл, разгони его и хряпни об эту глыбищу.
Затем он с улыбочкой протянул Игорю гаечный ключ.
– А это я, кстати, у тебя позаимствовал. Хороший инструмент. Держи!
* * *
Спустя минуту, все было кончено.
У придорожного валуна лежал покореженный, с разбитой фарой, мотоцикл. А рядом с ним – тело коменданта. Человек был уже мертв, не дышал, но мотоцикл еще жил какое-то время: что-то потрескивало в железном его нутре, пощелкивало, слабо жужжало…
Собираясь уходить, Николай окинул критическим взглядом эту картину – точно так, как оглядывает художник очередное свое произведение. Затем нечто новое пришло ему в голову. Он озабоченно поджал губы. Поспешно вытащил из внутреннего кармана алюминиевую плоскую флягу. Отвинтил крышку. И обрызгал спиртом лицо и одежду убитого.
– А это еще что за фокус? – недовольно поморщился Козел. – Зря только добро переводишь. Дал бы лучше нам…
– Не мельтеши, – небрежно сказал Николай, – достанется всем…
Он отхлебнул из фляжки. Крякнул. И пустил ее по кругу. Утирая рот рукавом, Игорь сказал:
– Послушай, а ты уверен, что комендант вообще был пьющий?
– А кто здесь, в Заполярье, не пьет? – вопросом на вопрос ответил Заячья Губа. – Все правильно, старик, все точно. Так будет надежнее. И хватит об этом!
* * *
Вскоре самосвалы разъехались. Один – на север, к алмазному карьеру, другой – на восток, к каменоломне.
Они вовремя успели покинуть злополучный этот перекресток… Когда Игорь сворачивал на бревенчатую гать, вдали, сквозь болотные заросли, замигали фары идущей с прииска машины.
– Наше счастье, – пробормотал Игорь, – что машин на трассе пока мало, и ходят они редко… И особенно редко – в такую вот пору, под самое утро, когда все уже устали, и никто никуда не спешит.
– А кто выбрал этот час, а? – высокомерно спросил Николай. – Кто все продумал?
– Ты, ты, – усмехнулся Игорь, – все ты, подпольный гений! Одно только скверно: больно уж ты кровь любишь…
– А ты что же, хотел бы все время оставаться чистеньким? – возбужденно, брызгая слюной, сказал Николай. – Чистеньким, стерильным?
– Ну, при чем здесь – стерильным? – возразил Игорь. – Я о другом… А в принципе, я, конечно, тоже не ангел.
– Да уж знаю, – мигнул Николай, – слыхивал. Были когда-то и у тебя мокрые дела, ведь так? Я не ошибся?
– Что ж, были, конечно, – кивнул Игорь, – куда денешься? Но если уж мне и приходилось кого кончать, то в честной драке, в поножовщине… И когда можно было обойтись без лишней сырости, я обходился! Все-таки ведь я был не налетчиком, не бандитом, а вором. Классным вором – к слову сказать… И у нас, у урок, особым шиком всегда считалось – сделать дело чисто, без шороха.
– У вас! – фыркнул Николай. – Что от вас теперь осталось-то? Одни только сказки, легенды. Старый блатной мир кончился! Пришли новые люди. Деловые.
– Такие, как ты?…
– Хотя бы и такие. А что? Чем я тебе плох? Ведь это ж я предоставил тебе шанс раскрутиться, вылезти из дерьма… Ну, а кровь – что ж… Если посмотреть трезво.
так это ж вода! Ученые так и утверждают, что она по составу схожа с морской водой. И, стало быть, цена ей три копейки.
– Н-ну, как знаешь, – сказал Игорь. – В конце концов, не мне тебя учить.
– Вот это верно.
– Но на всякий случай, запомни: есть вещи, которые судьба не прощает, за которые она наказывает…
– Да брось ты, – возмущенно проговорил Николай. И даже отодвинулся слегка. – Что ты мне тут проповеди читаешь? Судьба, судьба! – передразнил он, гнусавя. – Какая такая Судьба? Ты что, имеешь в виду Господа Бога? Или этих дурацких духов? Так я плевать хотел на это на все!… Плевать, плевать!
Он закурил, ломая спички, окутался в дым. Игорь проговорил негромко:
– Я тебе, дурак, никаких проповедей читать не намерен. Просто хотел напомнить старое блатное правило: чем меньше сырости, тем легче путь! Вот ты сказал, что капитан Самсонов – опытный, бывалый. И он мог бы заинтересоваться происшествием… Что ж, теперь-то он наверняка заинтересуется! И если он в конце концов докопается до чего-нибудь – это и будет Рука Судьбы. Я уже объяснял: судьба иногда карает, наказывает. И сильнее всего она карает за подлость и за глупость! Ну, а насчет того, что тебе на все плевать – поостерегись маленько, побереги слюну.
Некоторое время они ехали молча. Игорь – угрюмо глядя вперед, на дорогу, Николай – забившись в темный угол кабины.
Когда в туманной мгле, впереди, засияли огни каменоломни, Николай сказал:
– Ну, хорошо, пофилософствовали – и хватит! Теперь – о деле… Я из кабины не выйду, притырюсь здесь. А ты постарайся-ка все провернуть без задержки. Погрузишься – и гони во весь дух! Меня уже, черт возьми, заждались.
– Где же тебя потом ссадить? – спросил Игорь.
– Да где угодно, – уклончиво проговорил Заячья Губа. – Хоть на краю поселка, хоть в самом центре. Главное – побыстрее! Ведь я пообещал, что буду на месте – в пять… А сейчас уже четверть шестого… И когда же я теперь попаду в поселок? Еще через час? О, проклятое время, всегда его не хватает, всегда его – в обрез!
– Теперь все будет зависеть от экскаваторщика, – отозвался Игорь, – если он не затянет, не подведет…
* * *
И экскаваторщик не затянул, не подвел! Тяжело нагруженная машина вскоре пошла обратно. И когда она затем приблизилась к месту скрещения дорог, Игорь невольно напрягся, как-то поджался весь, полагая, что там уже толпятся люди; ожидая, что вот сейчас его непременно встретит суровый милицейский патруль.
Те же чувства, вероятно, испытывал и Николай: он вцепился ногтями в плечо Игоря и шумно задышал…
Но нет, на перекрестке все было тихо. Стало быть, труп коменданта пока еще никто не заметил. Да это, в какой-то мере, было понятно, ведь роковой валун находился за краем дороги – метрах в шести от нее. А темнота, к тому же, еще не кончилась. Наоборот, в ранний этот, предутренний час, она стала особенно мрачной, густой.
Звезды уже выцвели, слиняли. Небо опустело; его заливал теперь беспросветный мрак. И с окрестных болот приполз и окутал землю клочковатый, белесый, пахнущий гнилью, туман.
Когда машина пролетала мимо валуна, Николай сказал удовлетворенно:
– Порядочек! Все шито-крыто… Тревога поднимется, когда рассветет. А к тому времени ты уже будешь спокойно дрыхнуть у себя в бараке!
– Н-да, – пробормотал Игорь, – пожалуй…
– И этот твой Самсонов, будь он хоть сам Шерлок Холмс, ни в чем не посмеет тебя упрекнуть, ни к чему не сможет придраться.
* * *
Прошло еще полчаса. Самосвал въехал на вершину холма – на главную улицу нового свайного поселка. Здесь, в эту пору, было на редкость пусто. Ни одно окно не светилось сквозь зыбкую пленку тьмы. Ни один сторонний звук не тревожил сонный покой. Спали даже собаки.
– Стой! – приказал Заячья Губа.
Он легко спрыгнул наземь, махнул Игорю рукой. Подождал, пока машина отойдет и скроется, и повернул, посвистывая, в ближайший переулок.
Он шагал, вполне удовлетворенный, уверенный в себе. И не слышал, не замечал, что вслед за ним – беззвучно скользя меж домов и ловко прячась за сваями – крадется какая-то смутная тень, какая-то трудно различимая фигура.
8.
Капитан Самсонов. Клятва мести. Коран и Карл Маркс. Кто же убил коменданта?
Капитан Михаил Самсонов – как правильно охарактеризовал его Заячья Губа – был человеком бывалым, знающим что к чему… Коренной сибиряк, он вырос в забайкальской тайге и немало пошатался по Северу. И приблизительно половину своей жизни – сейчас ему уже перевалило за пятьдесят – проработал на различных рудниках и приисках. Поначалу – на золотых, а потом – на алмазных. На первых порах – простым участковым инспектором, а потом уже – старшим…
Причем начинал он когда-то как охотник-промысловик. Охотником был удачливым, и это свое ремесло нипочем не променял бы ни на какое другое! В милицию его привела беда, роковая случайность.
Старший, любимый брат его Алексей, работавший старателем на одном из Ленских рудников, однажды найден был. убитым. Преступление это, по слухам, было делом рук местной банды, охотившейся за золотишком. И Михаил поклялся тогда отомстить.
Он ушел в тайгу, пропадал там неделю – и действительно обнаружил преступников! Великолепный стрелок, он, в завязавшейся пальбе, ухитрился прикончить двоих. А третьего, главаря, лишь подранил… И затем приволок его – полуживого – в рудничный поселок. С тех пор и началась его слава, и определилась основная линия жизни.
Из него, со временем, выработался особый тип криминалиста – некая смесь таежного следопыта и милицейского следователя. Смесь, вообще говоря, редкая. И при желании, Самсонов мог бы сделать большую карьеру. Но для этого требовалось окончить специальный московский институт, получить диплом… А тратить на учебу пять долгих лет он не хотел! Да и жалко было расставаться с любимой тайгой, с дикой волей.
И получив под старость чин капитана и звание старшего инспектора, он отлично сознавал, что это – предел, что дальнейшего продвижения по службе не будет. И ему уже никогда не дорасти до комиссара! Однако данное обстоятельство в гораздо большей степени огорчало жену его Варвару, чем его самого.
Сам-то он твердо понимал свое призвание и свое место в жизни. Большие дела и большая политика были явно не для него! В сущности, он являлся типичным таежным «шерифом»… Высокий, грузный, неторопливый, с тяжелым квадратным лицом, с острым цепким взглядом крошечных медвежьих глазок, он превосходно вписывался в окрестный пейзаж. И он искренне любил тот маленький, провинциальный, приисковый мирок, в котором царил!
Но хотя вид он имел простецкий, какой-то очень уж свойский, и считался человеком не шибко образованным, в действительности он знал немало. Он успел прочитать необходимую литературу по дактилоскопии, баллистике, трассологии; сумел познакомиться с новейшей криминалистической техникой и с тактическими методами дознания. А также – отчасти – и с судебной психологией…
Все это, в сочетании с богатой охотничьей практикой, весьма помогало ему вершить то дело, которое он начал без малого двадцать лет назад!
Он поклялся тогда отомстить блатным за кровь брата, и вообще – вывести под корень в этом краю всю их породу, всех такого рода «хищников»! И клятва эта с годами не забылась, не пресеклась.
* * *
Известие о гибели коменданта дошло до Самсонова в начале десятого утра – когда как раз наступил скупой, неяркий апрельский рассвет.
Прибыв на место происшествия, капитан осмотрелся. Помолчал, посопел задумчиво. И затем обратился к медику – молодому приисковому врачу, иногда, по совместительству, выполнявшему роль милицейского эксперта.
– Как ты думаешь, – спросил он, – Керимов действительно мог налететь на этот камень? Что здесь – случайная катастрофа, или?…
– Да ведь как сказать? – ответил тот, разведя руками. – Катастрофа, вообще-то, не исключена. Судя по всему, смерть наступила часов пять назад. А тогда ведь было совсем темно.
– Да и туман стоял, – негромко добавил кто-то.
– Вот, вот, туман…! Значит, сбиться с пути лейтенант мог запросто. И к тому же он был пьян.
– Пьян? – нахмурился Самсонов. – Не может быть…
– Ну, как – не может! – усмехнулся врач. – От него же явственно попахивает.
– Странно, – пробормотал Самсонов, – очень странно.
– Конечно, количество выпитого я сейчас определить точно не могу, – продолжал врач, – это выяснится потом, при вскрытии. Но как бы то ни было, картина вырисовывается ясная… Выпил, погнал мотоцикл. Ведь на этой машине тихо не ездят! А тут еще – полная потеря видимости… Ну, он и врезался с разгона. Случай банальный.
– Та-ак… А характер травмы – каков?
– Разбит череп. Вся теменная область. При таких травмах обычно не выживают.
– И как ты думаешь, это возможно, чтобы он, сидя на мотоцикле, разбил себе именно темя? Скорее уж должно было бы пострадать лицо…
– Вот на мотоцикле-то как раз и возможно, – пояснил один из оперативников, старший лейтенант Кравцов. – Это в автомашине – другое дело. Там шофер сидит прямо. А у мотоциклистов посадка – как у всадников. Как на коне. Они почти всегда ездят, чуть пригнувшись…
– Н-да… Ну, ладно, – неопределенно проговорил капитан. – Будем считать осмотр места происшествия оконченным… Кравцов, составьте-ка протокол!
Затем он отдал еще несколько деловых распоряжений. После чего отвернулся от толпы и сунул руку в карман меховой тужурки. Там, как у старого курильщика, лежали у него трубка и табак. И он быстро, привычно, одним движением большого пальца, набил себе трубочку.
Зажал ее в зубах – прикурил неспешно. И, попыхивая сладким душистым дымом, пошагал, насупившись, к прииску.
Он шел в одиночестве – тяжело ступая по бревенчатому скользкому настилу.
И все, знавшие его, понимали: капитана сейчас нельзя отвлекать разговорами! Ему необходима тишина. Он крепко занят. Он думает.
* * *
И он думал. В первую очередь – об этом самом бревенчатом настиле… Думал о том, что данный настил представляет собою знаменитую «алмазную трассу», о которой постоянно заботился комендант. И поехал он ночью именно по ней!
Но в таком случае зачем же, за каким же чертом ему понадобилось вдруг сворачивать на другую, поперечную дорогу? Что его там – на твердой земле – могло заинтересовать?
Заинтересовать столь сильно, что он как бы забыл всю свою выучку, всю привычную свою осторожность?…
А комендант Керимов был достаточно хитер и осторожен – капитан давно в этом убедился! И был комендант первоклассным водителем. Ведь умение управлять любыми машинами входило в обязательную программу спецшколы, которую он, кстати, окончил с отличием. И конечно же, он никогда, собираясь в дорогу, не стал бы напиваться!
Тем более, что он и вообще был человеком не пьющим, как и большинство татар…
У капитана когда-то состоялся на эту тему любопытный диалог с Керимовым… «Ты не пьешь-то – почему? – допытывался Самсонов. – Может, потому, что этого не велит Коран? Так ведь ты же коммунист! И должен читать не священные книги, а Историю Партии…» – «А я ее, между прочим, и читаю! – отвечал, посмеиваясь, татарин. – И дело вообще не в Коране… Просто я всегда уважал обычаи своих предков. Татары ведь сроду водку не пили. И к вашему русскому свинству я как-то еще не привык». – «Ничего, – пообещал ему Самсонов, – привыкнешь. Север всему научит!»
Так они потолковали. Однако за истекшие полтора года, проведенные Керимовым на Севере, он все же не научился пьянствовать… И вот теперь – такой неожиданный, непонятный, странный поворот!
Капитан шагал, посасывая трубочку, по обледенелым бревнам трассы. И мысль его все время, невольно, возвращалась к проклятому валуну.
* * *
Как и каждый опытный таежник, Самсонов, разумеется, был знаком с различными языческими культами. Знал он также и о том, что сибирское шаманство – внешне якобы искорененное, – в действительности продолжает существовать. Причем, за истекшие годы оно как бы даже усилилось, возросло. И вся суть заключалась в современной антирелигиозной политике.
Когда в XVII веке началась колонизация Сибири, то вслед за казаками – полярными конквистадорами – двинулись на Восток представители православного духовенства. Церковь тогда повела активную борьбу с дикими туземными верованиями. И спустя столетие многие народности Севера были уже крещены. У азиатов отняли древних их идолов и дали им взамен – Единого Христианского Бога.
Но потом пришла пролетарская революция, наступила советская власть. И власть эта решительно отменила всех и всяческих богов.
А людей нельзя ни на миг оставлять без веры!
И жители тайги постепенно почувствовали себя как бы осиротевшими, незащищенными… С одной стороны их окружала беспощадная природа Севера, с другой – строгая местная администрация. И к кому же им было теперь обратиться с тайными молитвами, которые не выскажешь, не откроешь простому, обыкновенному человеку? Тут непременно нужен священник или шаман…
И вот так в северных стойбищах стали опять, как и встарь, появляться шаманы, начали твориться традиционные мистические действа.
Только теперь они творились в сугубой тайне…
И, конечно же, вновь возродился древний, полузабытый культ камней! А одним из известных объектов этого культа как раз и являлся здесь придорожный, похожий на спящую птицу, гранитный валун! Тот самый, возле которого разыгралась ночная трагедия.
– Так, может быть, внимание коменданта привлекли именно шаманские пляски? – напряженно размышлял капитан. – Может, он увидел у этого камня нечто необычное? И потому своротил туда с полпути?
Но если он сумел увидеть – значит, туман был не слишком уж густ! Значит, он ехал не вслепую! И обязательно должен был бы притормозить.
– Нет, тут что-то не так, – думал Самсонов. – Судя по всему, там, у валуна, не плясали, не священнодействовали.
И еще одно обстоятельство немало смущало Самсонова.
Он знал, что высшей ценностью для северян – якутов, эвенков и прочих, – всегда являлось оружие. Любое оружие: карабины, револьверы, ножи. Убив лейтенанта, туземцы непременно бы заинтересовались его новеньким кольтом.
А между тем, этот кольт остался нетронутым; он лежал в кобуре. И кобура была плотно закрыта. Ее никто даже и не пытался открыть – ни покойный ее хозяин, ни предполагаемые его убийцы.
* * *
В общем-то, в том, что Рашида Керимова убили, капитан теперь уже не сомневался. Чувство это было интуитивное, еще не вполне осознанное, но, тем не менее, отчетливое!
И совершили это преступление, вероятнее всего, не якуты, а русские. Но – почему, зачем? И, главное, кто они были? Свои, приисковые? Или же пришлые, какие-нибудь бродяги?…
К сожалению, ни на один из этих вопросов следы не давали точного ответа.
Посеревший, пропитанный влагой, снег уже не держал следа, – как раньше, зимой. Все отпечатки в нем мгновенно становились бесформенными, как бы оплывали… Весна неудержимо вступала в свои права!
9.
Старый Грач. Двойная жизнь. Подпольная ювелирная мастерская. Ведь любят же иногда и таких!
В глухом переулке, на окраине города Якутска, находился – ничем не выделяясь из общего ряда – бревенчатый, одноэтажный, старинной постройки дом.
