Редакция (№3) - Ок-но

Шеф играл в благородство, выбирая жертву одного с ним ранга.

— … пятьдесят… сорок пять… сорок… — вслух читал он индикацию в глазке прицела.

Так и не выстрелив, Шеф слез с кресла.

— Ну и что? — поинтересовался инспектор.

— Поставьте кресло на место.

Шеф вернулся к экрану компьютера. Виттенгер проигнорировал указание.

— Инспектор, вы вообще держали в руках то, настоящее, орудие убийства?

— Ну держал.

— В прицел смотрели?

— Смотрел, разумеется. К чему вы клоните?

— Инспектор, глядя в прицел, я сумел пересчитать все ресницы на левом глазу начальника Отдела Стратегического Планирования.

— Так вы ждете, что я спрошу, сколько вы их насчитали?

— Нет, я жду, когда до вас дойдет, что прицел дает слишком большое увеличение. Угол обзора минимален. При условии, конечно, что вы не перепутали отметку, на которую был выставлен прицел у «Ижевска» из правительственной ложи.

— Ничего я не перепутал. И положите бластер стволом к себе.

Шеф послушно перевернул оружие и продолжил:

— Ваш фильм, безусловно, плохая подделка. У сержанта и туловище и голова, как сказал бы Ларсон, коррелируют. У Мак-Магга в момент убийства туловище было обращено от зрителей, а виртуальная голова — к зрителям. Получается, что убийцу, который долго — почти час — дожидался удобного момента, ничуть не смутило это обстоятельство. Он не подумал, что в прицеле может быть и вовсе — не голова Мак-Магга, а какая-нибудь голограмма. Невнимательность стрелка меня несколько обескуражила. Сначала я решил, что, вероятно, кто-то из зрителей загородил от стрелка туловище Мак-Магга. Однако из вашего фильма следует, что за несколько секунд до выстрела ближайшая к Мак-Маггу зрительница упала в обморок. Иными словами, туловище Мак-Магга никто не загораживал. Следовательно, мое первое объяснение было ошибочным. Зато я нашел другое. Убийца видел в прицел только голову Мак-Магга, а голова смотрела на зрителей. Поэтому он выстрелил.

— Я бы поаплодировал, да руки устали держать кресло, — мрачно выдавил Виттенгер.

— Поаплодируете, когда я закончу. Спрашивается, для чего убийце была необходима такая точность при таком мощном оружии? Почему он стрелял именно в голову? Почему он вообще использовал «Ижевск», а не какой-нибудь легкий бластер, который мог бы уместиться в кармане? Нет, он предпочел тащить с собой эту полуметровую болванку. И прицел у бластера, прямо скажем, далеко не самый современный. Обычная оптика без автоматической стрельбы в момент захвата цели. С сорока метров Мак-Магга можно было убить из любой мало-мальски интеллектуальной мелкашки. Профессионал так и поступил бы, однако убийца использует простой оптический прицел с дальномером. Да еще с таким увеличением! Ну, есть идеи?

— Значит он не был профессионалом. Взял тот бластер к которому имел доступ. Ему не из чего было выбирать.

— А прицел?

— Прицел… — инспектор задумался. — Оптические прицелы используют, например, браконьеры, которые охотятся ради спортивного интереса.

— Почему?

— Потому что с интеллектуальным прицелом это уже не спорт, а стопроцентное убийство. За него на Фаоне можно получить срок. С оптикой — просто штраф, если, конечно, не рецидив…

— Гениально, инспектор! — воскликнул Шеф, чем вогнал собеседника в краску, ибо похвала застала инспектора врасплох. — Вы уловили суть! В Мак-Магга стреляли из охотничьего оружия. Но стрелял начинающий любитель, не сумевший даже толком установить прицел.

— Может я и гений, — сказал инспектор, — да только эти ваши рассуждения — тьфу! — ничего не стоят. Если он начинающий браконьер, то его нет в нашей картотеке. Оружие куплено нелегально, и не факт что убийца — фаонец. И вы не ответили на главный вопрос: почему в дело вмешалась Галактическая Полиция.

— Мак-Магг много гастролирует. Предположим, ему угрожали. Куда он мог обратиться? Естественно, в ГП, поскольку ее представительства есть на всех планетах. Вы собрали на него досье?

— Его давно собрали журналисты. Обратная сторона славы. Досье у него в порядке. Триединство великих: слава, женщины, деньги.

— Много?

— Чего, женщин?

— Денег.

— Птероркусы не клюют.

— Значит что-то другое.

— И это все, что вы можете мне сказать?! — возмутился Виттенгер.

— Пожалуй… — развел руками Шеф. — Нет, вот еще что. Подумайте на досуге вот над какой вещью. Некто использует неудобный инструмент для какого-то рискованного дела. Вы говорите, что у него не было выбора — он взял тот инструмент, который был у него под рукой. Но бывают и другие варианты, объясняющие неудачный выбор инструмента. Подумайте над этим на досуге.

— А ну вас, — в сердцах отмахнулся Виттенгер, — с советами вашими… Ладно, — добавил он мягче, — подождем слухов из ГП.

Он поднялся и заковылял к выходу. Шеф его окликнул:

— Инспектор, простите, что спрашиваю, но мне любопытно, зачем вы устроили на первом этаже разгром? Нимеша к рыбам отправили, дверь чуть не выломали…

— Чтобы никто не догадался, что я пришел к вам искать сотрудничества.

После встречи с прекрасным в Виттенгере иногда просыпается парадоксалист.

К восьми часам вечера того же дня Яна закончила обрабатывать информацию по всем взломам сейфов на рейсовых кораблях за последние пять лет. Закончив со взломами, она привела в порядок картотеку, сбегала в буфет за ужином для Шефа («без меня он давно умер бы с голоду»), просмотрела вечернюю почту, полила цветы, которые должна была полить еще утром, сказала Шефу «я могу идти» — от вопросительной интонации она избавилась еще год назад, добавила «до свидания» и выпорхнула из Отдела.

На первом этаже она из лифта не вышла, поэтому трем сотрудникам Отдела Информационной Безопасности, стоявшим за ее спиной, пришлось выбираться из лифта по стенке. Яна не была ни невежей ни, тем более, чересчур крупной девушкой. Но услышать сотрудников ОИБ ей помешали наушники с громкой музыкой, а сотрудникам ОИБ мешала ее большая сумка со спортивной одеждой и кое-какими спортивными принадлежностями. Этот вечер Яна планировала провести в спортзале, расположенном в цокольном этаже здания Редакции.

В раздевалке Яна переоделась в просторный, снизу доверху закрытый, спортивный костюм. Но так было не всегда. В первые месяцы работы в Редакции Яна надевала для спортзала обтягивающие шорты и узкий топ. Коллеги-мужчины с риторическим вопросом «Что здесь делает этот ребенок?» бросались к ней давать советы что и как нужно тренировать, предлагали Яне то подержать за нее штангу, то покрутить за нее педали велотренажера, а то и вместе побегать на беговой дорожке. Яну такая реакция сначала забавляла, потом стала раздражать. В итоге, шорты и топ пришлось отложить для иных случаев, например, для посещения спортзалов в других городах и на других планетах во время отпуска. Перемена в одежде полностью проблему не разрешила, так как некоторые коллеги все еще помнили и узкие шорты и топ. Но с каждым месяцем таких мужчин становилось все меньше, поскольку, как отмечает сама Яна, зрительная память у мужчин короче, чем выдержка у фотоаппарата.

В спортзале Яна заметила своего воздыхателя Нимеша. Обычно по пятницам Нимеш предпочитает светские развлечения спортивным. Сегодняшнее столкновение с Виттенгером изменило его планы. Он уже успел выплеснуть злость на виртуальных монстров, один из которых был удивительно похож на инспектора. Чтобы восстановить спортивную форму, виртуальными тренировками, к сожалению, не обойдешься — это он понимал. Между подходами к штанге Нимеш прикладывался к банке с белковым коктейлем. На этикетке было обещано, что Нимеш доберет недостающие ему до веса Виттенгера тридцать два килограмма за пять-шесть недель. За неимением другого выхода, Нимеш поверил этикетке. Однако, в тот момент, когда Яна входила в спортзал, Нимеш не тягал штагу и не хлебал белок. Напротив: находясь в полной неподвижности, он с недоумением смотрел в сторону тренажеров-экспандеров. В ту же сторону и с не меньшим недоумением смотрело еще несколько человек.

«Ну вот, какая-то новая девица объявилась», — подумала Яна, заметив, что взоры мужчин обращены не на нее. Возвышавшаяся в центре зала колонна с гимнастической лестницей закрывала от нее того, кто привлек внимание коллег.

Пожав плечами, Яна подошла к беговой дорожке. Нимеш ее наконец заметил и подал знак рукой. Знак поставил Яну в тупик. Нимеш не послал ей воздушный поцелуй и не прижал руку к сердцу, как бы вырывая его, чтобы отправить по почте с цветами и запиской. Ничего подобного: Нимеш покрутил пальцем у виска и показал в сторону тренажеров-экспандеров.

Яна сначала возмутилась, но потом ей стало любопытно. Она сошла с беговой дорожки и обогнула колонну с гимнастической лестницей.

«Бедный Ларсон, совсем заработался», — подумала она.

Бедный Ларсон, облаченный в белый лабораторный халат, из-под которого выглядывали обычные брюки, стоял возле экспандера и сосредоточенно дергал за эластичную ленту. Сделав очередной рывок, он смотрел на динамометр, затем что-то записывал в блокнот. После серии из пяти рывков, он брал калькулятор и что-то вычислял. Яна подошла ближе.

— Хью, тебе помочь? — спросила она.

— Да. — Он мельком взглянул на девушку. — Если тебе не трудно, позови Нимеша.

— Трудно. Я с ним не разговариваю.

— Да неужели?! Отчего так?

— Ну ты же знаешь… Он зануда.

— А ведь так не скажешь… Молод, спортивен, блондин к тому же…

— Молодые спортсмены тоже бывают занудами, особенно блондины.

— Так пойди, передай ему привет от Виттенгера.

— Разве они знакомы? — удивилась Яна.

— Угу, сегодня познакомились, — ответил Ларсон и из последних сил дернул экспандер. — Совсем я запыхался…

Держась за сердце, он отошел от тренажера.

— Хью, по-моему, ты что-то скрываешь.

— Ладно, не напоминай ему о Виттенгере. Просто подойди и скажи, что мне требуется его физическая сила. Сугубо для дела.

— Для дела? — переспросила заинтригованная Яна.

— Угу.

Идти к Нимешу не было никакой необходимости. Яна всего лишь посмотрела на него на две секунды дольше обычного. То есть примерно две и две десятых секунды. Нимеш подбежал сам.

— Привет, Яна! — сказал он радостно.

Яна молча указала на Ларсона. Потом все же добавила:

— К нему.

— Пожалуйста, дерни за эту штуку, — попросил Ларсон.

— Новая шутка? — напрягся Нимеш.

— Дерни, тебе говорят, — строго приказала Яна.

Нимеш пожал плечами и осторожно дернул за ленту экспандера.

— Видишь, ничего не взорвалось, — сказала ему Яна. В глубине души она была удивлена тому, что и в самом деле ничего не взорвалось.

— Сильнее, — потребовал Ларсон. — Дерни так, будто хочешь оторвать ленту.

Нимеш изо всех сил дернул. Ларсон посмотрел на динамометр и списал результат.

— Это что, конкурс? — возмутился Нимеш. — Сколько у Ильинского?

— Больше чем у тебя, — подзадорила его Яна. — Дергай!

Нимеш взял в руки ленту, покачался из стороны в сторону и дернул.

— Уже лучше, — сказала Яна, глядя как Ларсон, списав результат, что-то считает на калькуляторе.

— Еще? — спросил Нимеш.

— Еще, — кивнул Ларсон. — И упрись ногой в тренажер.

Нимеш дернул.

Кто-то из наблюдавших за Ларсоном коллег заметил:

— Смотрите, ООР дрессирует Нимеша!

— Это заразно, — и другой коллега покрутил пальцем у виска.

— Похоже, объявлен конкурс на место Ильинского, — догадался третий коллега.

Мне хотелось бы верить, что после этого замечания весь спортзал ринулся к Ларсону, чтобы попытать счастья. И что не нашлось ни одного достойного кандидата. Но ничего такого не произошло — что бы там Яна с Ларсоном ни говорили.

Нимеш спросил, довольно ли с Ларсона. Ларсон ответил, что да, довольно. Яна сказала Нимешу, что он пока свободен. Тот отвалил к своей штанге.

— Ну, объясни же наконец, зачем тебе понадобился Нимеш с экспандером? — шепотом спросила Яна.

— Шеф будет недоволен, если я скажу тебе раньше, чем ему.

Яна сморщила носик и, уперев руки в бока, заявила:

— Ну, как знаешь… Я уже недовольна.

Она вернулась к беговой дорожке.

Яна приходит в Отдел первой — в девять ноль-ноль. До прихода Ларсона она сидела как на иголках, работа валилась из рук. Ларсон явился в десять.

— Ну? — спросила она.

— Подождем Шефа, — ответил Ларсон.

Шеф явился без пяти одиннадцать и сразу прошел к себе в кабинет. Яна метнулась в лабораторию к Ларсону.

— Он пришел, пошли скорее, — и она потянула его за рукав халата.

— Погоди ты, черт, чуть не пролил из-за тебя…

Эксперт держал в руках две пробирки с разноцветными жидкостями.

— Хватит краски смешивать, пошли! — и она дернула за рукав посильнее.

— Ладно, уговорила, — вздохнул Ларсон.

В кабинет Шефа Яна вскочила вперед Ларсона.

— Шеф, Хью совершил открытие, но говорить отказывается!

— Чем мотивирует? — нахмурился Шеф.

— Вашим недовольством! — не задумываясь выпалила она.

Шеф в недоумении уставился на Ларсона.

— Босс, не слушайте ее, слушайте меня!

— Хью, я уже таю от нетерпения, — осклабился Шеф.

Ларсон занял почетное вельветовое кресло, положил ногу на ногу. Яна от нетерпения притоптывала.

— Итак?

— Итак, вы, вероятно, помните, как Ильинский описал, так сказать, процесс открытия сейфа на «Монблан-Монамуре»…

— Ильинский при сём не присутствовал, — напомнил Шеф.

— Со слов второго пилота Юдина, я имею в виду. Юдин сказал, что после того как он вставил ключ, сейф не открылся, хотя пружина должна была открыть дверцу. Индикатор на дверце сейфа показывал, что замок отперт. Юдин дернул за ручку, но дверца не поддалась. Он позвал на помощь капитана Харригана. Харриган, цитирую Юдина, «двумя руками дергал, да еще в стену ногой уперся». Конец цитаты. Дверца открылась. Ваш вывод, босс?

— Юдин предположил, что грабитель шутки ради намазал дверцу каким-то клеем.

— Но следов клея не обнаружили.

— В таком случае, говори, не тяни!

Ларсон поменял ноги местами.

— Мы знаем, что сейф герметичен — для верности я уточнил это у производителя сейфов. Так же, я уточнил мощность пружины, открывающей дверцу. Она весьма незначительна. Кроме того, Ильинский прислал нам снимок капитана Харригана. По снимку я смог определить его, так сказать, физические возможности. Они примерно такие же, как у Нимеша из ОСП.

— Это тот, которого Виттенгер искупал в бассейне?

Шеф прекрасно знал, что в Редакции есть только один Нимеш. К тому же они были знакомы. Реплика предназначалась Яне.

— Да, тот самый, — подтвердил Ларсон.

Яна изумилась:

— Как это — искупал?

— Сама у него спросишь, — ответил Шеф. — Сейчас, мобилизовав остатки терпения, мы слушаем Ларсона.

Ларсон кивнул.

— Я продолжаю. Собрав всю информацию воедино, я предположил, что затруднение с открытием сейфа было вызвано разницей между давлением воздуха внутри сейфа и давлением воздуха снаружи, то есть в корабле. Зная силу, которую пришлось приложить, чтобы открыть сейф, я вычислил эту разницу. Далее, по разнице в давлении можно легко вычислить объем воздуха, который необходимо удалить из сейфа, чтобы получить исходную разницу в давлении. И этот объем оказался равен объему украденной шкатулки. Вывод: если бы шкатулка попросту исчезла из сейфа, то давление в сейфе упало бы, и дверца сейфа присосалась бы ровно с такой силой, какую потом применил Харриган, чтобы ее открыть. Я ясно излагаю?

— Даже слишком, — хмыкнул Шеф. — Так ты хочешь сказать, что шкатулка растворилась в воздухе?

— Нет, босс, — помотал головою Ларсон. — Я проверил. Если растворить шкатулку в воздухе, то давление практически не изменится.

— Он издевается, — кивнув на Ларсона, сказал Шеф Яне.

— И еще как! — с воодушевлением согласилась она.

Шеф согнул проволочку углом и постучал углом по носу. Ларсон снова переменил ногу.

— Хватит дрыгать ногами, ты не Гуго.

— Так я, собственно, закончил. Выводы делать вам одному, — вставая с кресла, небрежно бросил Ларсон. — Ильинский-то далеко…

— Тогда дайте мне подумать! — рявкнул Шеф. — И сообщи о своем открытии Ильинскому, — добавил он покидавшему кабинет Ларсону.

— Я сообщу, — пообещала Яна и вышла из кабинета.

Через пять минут Шеф приказал ей вернуться.

— Да, Шеф?

— Яна, будь добра, узнай у производителя сейфов, не беспокоит ли их эта кража. Вдруг им помощь какая нужна… Ну ты понимаешь…

— Понимаю, Шеф.

— Ну и молодец. Ступай.

Часом позже Яна доложила:

— О взломе сейфа им ничего не известно. Сказать?

Шеф почесал проволочкой затылок.

— Пока не надо. Я дам команду. Ступай. Ильинскому…

— Да-да, я помню.

— Ну и молодец.

Дважды «молодец» Яна прекрасно понимала, что повторение похвалы не есть ее умножение — занятый Шеф попросту забыл, что уже раз назвал Яну молодцом.

9. Терминал Хармаса. Продолжение

Сообщение от Яны пришло в пять утра, сработав вместо будильника. Даже если в нем нет ничего путного, размышлял я, открывая сообщение, это хорошая идея — встать в пять утра, привести себя в боевой вид и часикам к шести нагрянуть к Мартину с допросом. Терять мне нечего — похоже, Зейдлиц сделает всё, чтобы я сегодня же покинул Терминал.

Ларсоновское «открытие» не имело бы ровно никакого значения, если бы на Терминал не прибыли физики. И если бы эти физики не были связаны с Галактической Полицией, взявшей в свои руки расследование кражи из сейфа. Объединяя все вместе — «открытие», ГП и физиков — Ларсон приходит к выводу, что во-первых мы столкнулись с уникальным физическим явлением (в литературе он не нашел ничего подобного), во-вторых это явление каким-то образом выходит за рамки физики, иначе — к чему полиция? Физическое явление находится на службе у преступного сообщества — вот какой вывод делает Ларсон. Для скептика Ларсона вывод достаточно резкий. Но не будь он скептиком, он бы сказал, что раз возглавляемый Зейдлицем ДАГАР занимается не преступными сообществами, а сапиенсами, то, следовательно, уникальное физическое явление имеет отношение к инопланетянам. В существование инопланетян Ларсон, в отличие от Яны, не верит.

«Есть ли связь между убийством фокусника Мак-Магга и тем, что произошло на „Монблане“?» — Это не я себя спрашиваю, это в один голос спрашивают у меня Шеф, Ларсон и Яна, как будто здесь, на Терминале Хармаса, ответ известен самому последнему роботу.

Хм, робот Макс знал, но забыл…

Галактическая Полиция интересуется сейфами, теоретической физикой и убитыми фокусниками. При этом владелец исчезнувшей шкатулки, господин Сведенов, ее совершенно не интересует. Он миновал Терминал без какой-либо задержки со стороны ГП. Это означает, что на содержимое шкатулки Зейдлицу плевать. Ларсон по этому поводу не высказал никаких догадок.

В общем, Янино послание меня взбодрило.

Накануне я выяснил, что в распоряжение физиков были предоставлены две каюты на третьей палубе. Охраняемые ли? — раздумывал я, прилепляя усы и надевая комбинезон поваренка. Комбинезон оказался велик. Кельнер явно выбирал с запасом. Если у них поварята таких размеров, то много ли еды достается пассажирам?

В шесть утра на третьем уровне Терминала народу было едва ли меньше, чем в шесть вечера. Ничего удивительного — Терминал работает круглосуточно.

«Каша не подгорела?» — спросил меня какой-то пилот. Кажется, он шел завтракать в служебную столовую.

«Кто у вас сегодня дежурит?» — поинтересовался тип, которого я не смог причислить ни к одной службе. «Зейдлиц», — бросил я небрежно и продолжил идти своей дорогой. Удивился тип или нет — я не посмотрел.

Охраны у секции с каютами физиков я не заметил. Но где-то поблизости Зейдлиц установил камеру наблюдения — в этом я был уверен. Я вернулся в кольцевой коридор. Напротив поворота к гостиничным секциям стоял кофейный автомат, который я приметил еще вчера. Два больших пластиковых стакана с черным кофе должны были послужить либо прикрытием, либо оружием, так как кофе жег руки даже сквозь стаканы.

Я постучал в каюту Мартина. Потом еще раз и настойчивей. Послышалось шевеление; заспанный глаз посмотрел в крохотный иллюминатор. Щелкнул замок. Мартини стоял завернувшись в простыню. Казалось, он не был удивлен. Он зевнул, потер глаза и сказал, указывая на стол у кровати:

— Поставьте там. Но вообще-то, вы могли сделать это и через час… Ну да черт с вами, ставьте…

До меня наконец дошло, почему он не удивился. Ему не пришло в голову, что его пришли будить, и после того как я уйду, он собирался снова лечь спать.

— А зачем два стакана?

— Нас же двое, — шепнул я ему на ухо.

Теперь он точно удивился. Пока он решал, снюсь ли я ему или нет, я запер дверь в каюту и начал сканировать стены и мебель.

— А нельзя ли все это сделать через час? — спросил он. — Черт, это вы?! — он наконец-то меня узнал. — Ну и обнаглели журналисты…

Сканер показывал, что нас вроде бы не слушают, поэтому я пошел напролом:

— Зейдлиц вот-вот узнает, что это вы, а не Джулия Чэпмэн украли кристаллозапись со стола Нибелинмуса.

Мартин, с видом зомби, дошел до кровати и сел. Простыня задралась, открыв худые волосатые ноги.

— Вы репортер или кто?

— Я друг мисс Чэпмэн.

— Вот как… Подождите, мне нужно… — он махнул в сторону ванной.

— Угу, только быстро.

Я надеялся, он не станет принимать душ — времени и так было в обрез.

Мартин вышел с мокрой головой. На ходу он вытирал голову полотенцем. Простыню сменил халат. Продолжая одной рукой вытираться, он сделал глоток кофе.

— Горячий? — спросил я, заметив как он дернулся.

— Да. О какой кристаллозаписи вы говорите? — спросил он не поднимая глаз.

Ошибка первая: не следовало разрешать ему совать голову под холодную воду. Должно быть, у физиков голова включается именно таким способом.

— О той, которую, по мнению Нибелинмуса, украла Джулия Чэпмэн.

— А Джулия ее не брала?

— Нет.

— Так о какой же записи идет речь, если Джулия, как вы только что признали, ничего не брала.

— О записи, взятой вами со стола в кабинете Нибелинмуса пятого апреля этого года, — отчеканил я, понимая, впрочем, что мы идем по замкнутому кругу. Но ведь я действительно не знал, что это была за запись! Я продолжал:

— Вы не подумайте, что я пришел заниматься софистикой. Я бы не стал будить вас из-за такой ерунды. Право, ваш сон дороже. Но вы можете потерять его навсегда или во всяком случае — надолго, если Зейдлицу станет известно о кристаллозаписи. Вы спросите, а какое мне, собственно, дело до той кристаллозаписи. Чтобы вы не мучились над вопросом, чьи интересы я отстаиваю, я отвечу сразу. Я защищаю интересы Джулии Чэпмэн, которая из-за вас лишилась работы. Хуже того, она лишилась доверия доктора Нибелинмуса. Вы же, наоборот, это доверие приобрели, иначе бы Нибелинмус не привлек вас к работе с ДАГАРом. Нибелинмус не станет по пять раз переспрашивать меня, о какой записи идет речь. Полковник Зейдлиц так же поймет с полуслова. И плакала ваша карьера. Что скажете?

— Скажу, что мне надо одеться, — с вызовом бросил Мартин.

— Валяйте.

Я отошел к иллюминатору. Прямо надо мной осьминожьими лапами торчали причальные фермы, которые подтягивали тяжелые корабли к стыковочным узлам. Крупному лайнеру — такому, например, как «Монблан-Монамур» — чтобы точно причалить, недостаточно одних только маневровых двигателей. Отсюда виднелась корма «Монблана». В трех стыковочных узлах от него был пристыкован другой корабль — меньших размеров, без опознавательных огней пассажирских лайнеров. Я присмотрелся и увидел еще два таких же корабля. ДАГАР взялся за дело серьезно.

Мартин натянул джинсы и свитер. Волосы кое-как сцепил кожаной тесемкой. Бородку расчесал рукой.

— Вам не выдали спецодежду? — спросил я, оглядывая его неформальный наряд.

— Вон валяется, — показал он на стопку, лежавшую на полу возле стенного шкафа, — могу подарить.

— Обойдусь пока. Ну так вы обдумали мои слова?

Он взял в руки стакан с кофе.

— Обдумал, — пробулькал он, отвечая и отхлебывая одновременно. — Доносить Зейдлицу не советую. Косвенно это ударит и по вам.

— Как именно?

— Пострадает кое-кто из тех, с кем вы недавно познакомились. Не думаю, что бы Джулии хотелось поставить этого человека под удар.

— О ком вы говорите?

— О ком! Разумеется о профессоре Рассвеле!

Ну вот, так я и думал.

— Если вы донесете Зейдлицу, — продолжал Мартин, — это повредит мне, но и вам не поможет. И вы, и я, и мисс Чэпмэн знакомы с Рассвелом. Зейдлиц запишет меня в вашу компанию — вот и все. Он не поверит, что мы не были заодно. Вас устраивает такой поворот событий?

— Заметьте, поворотом это будет для вас. Мои отношения с Зейдлицем уже не ухудшить.

— Так вы познакомились?

— Угу, близко.

Только сейчас Мартин обратил внимание на ссадину на моем правом кулаке.

— Наверное, все-таки не с ним, а с его дуболомами…

— И с ними тоже, — признался я. — Зачем Зейдлиц нагнал столько народу?

— Сам теряюсь в догадках. Откуда вы знаете Джулию?

В его голосе мне послышались нотки ревности.

— Познакомил один наш общий знакомый. Нет, не Рассвел, — упредил я его, — другой общий знакомый. Вы учились у профессора?

— Нет, не совсем. Положение в университете у него было неопределенное. Он то собирался оставить преподавание, то снова брал студентов. Я посещал его семинар, написал несколько работ, темы которых были подсказаны Рассвелом.

— Тем не менее, вы не считаете его своим учителем.

— Понимаете, мне не хотелось принимать ни одну из сторон в бесконечном споре между Рассвелом и прочими космологами, включая Нибелинмуса. Едва закончив курс, причислять себя к какому-нибудь течению или направлению — это, знаете ли, убого как-то. Да и зачем, если время так или иначе расставит всё по своим местам. А теоретики… на то они и теоретики, что бы поражать друг друга силой… — он ухмыльнулся, — силой слова.

— А Джулия?

— Она была его последней студенткой. Как мне кажется, перед самым уходом из университета Рассвел почувствовал, что вот-вот останется совсем один. Не думаю, что он всерьез считал, что из Джулии выйдет толковый физик. Впрочем, никогда не известно заранее, что Рассвел считает серьезным, а что — так — упражнением для развития воображения.

— Вы имеете в виду его увлечение друидами?

— Ну да, друидами-раздруидами…

— Тогда давайте говорить о тех вещах, к которым Рассвел относился серьезно.

— Давайте. Так вот, старик весь извелся от ревности. Он ревновал Нибелинмуса к космологии. Подозревал, что часть исследований Нибелинмус засекретил. Я считал это признаком старческой паранойи, простительной для человека, чьи гипотезы раз за разом отвергались другими физиками. Рассвел постоянно донимал меня просьбами разузнать у Нибелинмуса, не подтвердилась какая-нибудь из его гипотез. Пару раз я пытался разговорить Нибелинмуса на эту тему, но тот уходил от ответа. Тогда Рассвел предложил залезть в закодированные файлы. Я бы ни за что на это не пошел, но та кассета как-то сама подвернулась под руку. Я зашел к Нибелинмусу в кабинет, думая что он там. Кабинет был пуст, а на столе лежала кассета. Она словно сама просилась, чтобы ее взяли и скопировали. Ну я и не устоял. Забрал, полагая, что успею вернуть ее до возвращения Джулии. Но не успел.

— Зачем же заперли кабинет? И откуда у вас оказался от него ключ?

По всей вероятности, к этому вопросу он был не готов.

— Если не отвечу, — сказал он как-то съежившись. — Вы сочтете, что и до этого я вам лгал. Спросите у Рассвела, он все подтвердит.

— Спрошу. Но про то, что вы якобы случайно зашли в кабинет, можете рассказывать кому-нибудь другому. Так что же за запись была на той кассете?

— Ничего интересного. Таблица с координатами наблюдательной аппаратуры.

— Я сам решу, интересно это или нет. Давайте сюда запись.

— У меня ее нет. Кассету я выбросил, а запись стер сразу после того, как понял, что кражу кассеты нельзя будет скрыть. Но запись есть у Рассвела — он-то ее не стер. Если Рассвел сочтет, что вам можно доверять, он перешлет ее вам.

— Так вы боялись обыска?

— Лучше сказать, предусмотрел его возможность. Вы сами убедились, с какими людьми приходится иметь дело.

— Да уж, убедился, — согласился я. — Значит, Рассвел продолжает интересоваться большой наукой. Причем, настолько активно, что фактически пожертвовал своею бывшей студенткой. Некрасиво он с ней поступил. Вас-то самого совесть не мучает?

— Я придумаю, как выручить Джулию, — искренне пообещал Мартин. — Нарочно подставлять ее никто не собирался. Что же касается Рассвела… По-моему, старик больше переживает из-за того, что ни одна из выдвинутых им гипотез не подтвердилась. В то же время он почему-то убежден, что что-то должно было подтвердиться. Но он путался в объяснениях, когда я спрашивал, что же все-таки подтвердилось.

— Что именно он говорил?

— Он говорил, что ему точно известно, что кто-то — он не говорил кто, нашел доказательство какой-то из его гипотез. Если гипотеза в самом деле верна, то подтверждающие ее факты не могут носить уникальный характер. Нашел один исследователь — найдет и другой. Поэтому он опасался, как бы Нибелинмус не присвоил что-нибудь себе. Приоритет в науке значит очень многое…

Мартин полез в рюкзак, достал какие-то бумаги и стал их торопливо просматривать — словно боялся, что кто-то вот-вот лишит его приоритета. Я поинтересовался:

— У Рассвела не было гипотезы, касающейся исчезновения шкатулок из запертых сейфов?

Физик отложил бумаги, подозрительно спросил:

— Откуда вы знаете про шкатулку?

Этим вопросом он рассмешил меня до слез.

— Да о краже известно самой последней стюардессе!