Легенды Ньюфорда (№11) - Волчья тень

Он где-то сбился с пути, выбрал не ту тропу через текучие земли. Теперь придется возвращаться и отыскивать нужную. Тоби физически чувствовал, как убегают минуты. Как последние песчинки, вытекающие из песочных часов. Стоит потерять еще немного времени – и он ни за что не успеет вернуться.

Значит, остается только идти через фабричный мир. Будь Тоби одним из Народа или сновидцем, мог бы добраться до цели простым усилием воли, мгновенно. Но для него такое невозможно. Хоть он благодаря настойчивости и отваге Джилли и стал настоящим, а все же оставался уроженцем между-мирья, со всеми ограничениями, которые накладывает такое происхождение. Но отступить Тоби не мог. Слишком многим рисковала для него Джилли. Он не имел права не ответить тем же.

Однако… фабричный мир…

Он не переносил тех мест, хотя не было более скорого пути через мир снов – Эдар знали это, как никто другой. Именно там скрещивались все тропы через текучие земли.

Бросив последний взгляд на гостеприимный луг под собой, он вернулся в лес и медленно прошел несколько шагов, пока не ощутил под ногами нужную тропу.

Очень скоро деревья вокруг умерли. Сначала появились желтые листья, словно он проходил через осень. Потом листья вовсе пропали, и над головой у него были мертвые голые ветви, а под ногами вместо опавшей листвы и хвои лежала сухая пыль, взлетавшая позади дымным хвостом. Новая прогалина издалека возвестила о себе лязгом и скрежетом, становившимися громче с каждым шагом. Затем деревья расступились: над ним было тяжелое серое небо, язык щипало от железистого привкуса, а в воздухе висела сернистая вонь.

Скоро кругом выросли здания: одни – готовые рухнуть, другие – возносившиеся к небу, этаж за этажом, кирпич и камень, стекло и сталь. Слышался непрестанный грохот невидимых механизмов, выполняющих непостижимую работу, единственная цель которой, казалось, заключалась в том, чтобы производить этот немыслимый шум.

Здесь не росло ничего живого, и путники редко заходили сюда, на перекресток множества дорог. Ядовитые дымы, близость железных механизмов отпугивали созданий мира снов. Земля же таила в себе провалы и ямы, в которых неосторожного подстерегали лужи цианидов и прочие смертоносные химические отбросы.

Тоби торопливо пробирался к центральной площади, где сходились тропы текучих земель. Он закрывал лицо рукавом, чтобы отравленный воздух, проходя сквозь ткань, хоть немного очистился. Дважды растрескавшаяся почва проваливалась под ним, и он чудом успевал перескочить на твердую землю, оставив за собой бурлящие темные колодцы. На площади его встретил оглушительный грохот механизмов, не дававший собраться с мыслями.

«Ищи нить, – твердил себе Тоби. – Голубую с зеленью. Эхо волшебного луга».

И он уже нашел ее и вышел на нужную тропу, когда его окликнули по имени. Обернувшись, он увидел появившегося из-за угла Гремучку. Вздрогнув, Тоби заставил себя сосредоточиться на своем деле и по найденной тропе устремился в благословенную тишину. Но еще не скоро замолк гул в его ушах, позволив расслышать голоса природы – вздохи ветра в кронах, одетых широкими листьями, и его тихий звон в цветах синей вербены, которая благоухающим ковром покрывала раскинувшийся впереди луг. Еще немного – и ее аромат изгнал промышленный смрад, проникший в ноздри и ткань одежды.

Свернув с тропы, Тоби прижался спиной к дереву и стал ждать. Он надеялся, что Гремучка отстанет от него, но тщетно.

Тот возник на тропе, принеся с собой, как и Тоби, эхо металлического лязга и фабричную вонь, постепенно растворявшиеся в благоуханной тишине луга.

– Ну-ну, – заговорил Гремучка. – Куда это, спросил я себя, так спешит наш добрый Тоби Чилдерс, Буас? Так спешит, что ему некогда даже словечком со старым другом перекинуться. – В его темных глазах поблескивала издевка. – Ах да, мы ведь не друзья! Я же не из тех, с кем можно дружить, – твои слова, а?

– Я… я тебя не боюсь!

– А следовало бы. Нас ведь с тобой здесь только двое. Бэйнбридж давно померла, так что новых сказок не будет. Не прибежит на помощь рыжая толстушка Мэгги Редвир или еще какая из ее трогательных маленьких героинь. Они все истаяли в забвении – остались ты да я.

Странное дело: слушая Гремучку, Тоби начал вспоминать. Все те истории, которые он напрасно пытался удержать в голове, вдруг вернулись, впервые за много лет. Все героини, которым он помогал поставить на место Гремучку. Он часто дивился, почему в рассказиках Марджери Бэйнбридж неизменными персонажами были только они с Гремучкой, а героини всякий раз сменялись, хотя каждой доставалось что-то от имени писательницы и ее рыжие волосы.

И почему все это сейчас вспомнилось?

А Гремучка, видно, никогда и не забывал. Раньше, стоило ему заговорить, смутные воспоминания всплывали в мозгу и у Тоби. Но только смутные, и сохранить их ему никогда не удавалось. Теперь же все представилось ясно: от россыпи веснушек на носу Мэгги Редвир до ее удивительной пятнистой собачонки. Все вернулось и осталось в голове вместе с уверенностью, что теперь уж оно никуда не денется.

Он бы с удовольствием все это как следует обдумал, но сейчас надо было заниматься делом, а прежде – разобраться с Гремучкой. Тут Тоби поймал насмешливый взгляд Гремучки, и в нем с прежней силой ожили все старые страхи.

– Что-то с тобой сегодня не так, милый мой Тоби, – снова заговорил Гремучка. – Что бы это могло быть?

– Со мной все в порядке, спасибо. Но сейчас я должен…

– Ты… настоящий! – перебил его Гремучка. – Как?..

– Подарок от веточки с верхушки дерева из Большого леса.

Гремучка хмуро взглянул на него:

– Сказка, и больше ничего!

– Как и мы с тобой – прежде, – возразил ему Тоби. – А ты и теперь еще сказка.

– Отдай мне ту ветку!

Тоби в испуге вздрогнул. В кармане у него лежала веточка, оброненная Джилли, но Гремучке ее нельзя было отдавать. Она принадлежала Джилли. Пусть даже с первого раза она не сработала, но, может, если попробовать заново?..

– Ее… уже нет, – проговорил Тоби. Вытянув руку, он показал Гремучке оставшийся у него на ладони отпечаток. И увидел на его лице нескрываемую зависть.

– Может, мне удастся срезать ее с тебя, – задумчиво произнес Гремучка.

– Не выйдет, – торопливо заговорил Тоби. – Не будет работать. Ее больше нет, понимаешь? Теперь она – часть меня и больше ни на что не годится. Ты же знаешь, как работают чудеса. Если им вообще можно дать обратный ход, то отменить их может только тот, кто сотворил. Ты надеешься, что дерево Большого леса тебя послушается?

Гремучка молча рассматривал ладонь Тоби, пока тот, смутившись, не спрятал руку в карман.

– Ты тоже можешь такую раздобыть, – предложил он. – Если уж я сумел, то для тебя это легче легкого.

Но Тоби уже догадывался, что Гремучка, хоть минуту назад и объявил волшебство дерева сказкой, наверное, уже пытался. Наверняка пытался, так же как сам Тоби, и с тем же успехом – то есть безо всякого.

– Стало быть, ты настоящий, – процедил Гремучка. – И не важно, верят в тебя или нет, – ты все равно есть.

– Я… наверно, так.

Тоби не нравилось, к чему все идет. Он уже потерял слишком много времени. Задерживаться было нельзя, но просто взять и уйти он тоже не мог. От Гремучки так запросто не уходят. В особенности когда он в таком настроении. Задумчивом и опасном.

– Стало быть, можешь делать что хочешь и когда захочешь? – продолжал Гремучка.

Тоби кивнул.

– Тем более интересно, что ты делаешь здесь? Надумал собрать вербену, ясное дело, но зачем это Эдару, ставшему настоящим, понадобилась вербена? Насколько я знаю, единственное, на что она годна, – это снимать заклятия.

Тоби благоразумно промолчал. Он опасался, что, открыв рот, непременно проговорится.

– Ну, мой малыш? – настаивал Гремучка. – И сказать нечего? Может, небольшая трепка поможет тебе обрести голосок?

Вечно одна и та же история. Гремучка возникал неизвестно откуда – как сейчас в фабричном мире – и наседал на Тоби с ехидными насмешками, расспросами и угрозами, пока забава ему не наскучивала. Напоследок он обычно отвешивал ему затрещину или пару пинков, после чего скрывался. Все это могло затянуться надолго, а у Тоби никогда не хватало духу дать ему отпор. Но сегодня другого выхода не было. Ему некогда было терпеть жестокие развлечения Гремучки.

Беда в том, что, став настоящим, Тоби не прибавил ни в росте, ни в силе. Грозный Гремучка по-прежнему на две головы возвышался над ним. И особого ума Тоби в себе не ощущал. В отличие от героинь Бэйнбридж, которые всякий раз находили способ перехитрить Гремучку, оставить его в дураках.

«Нет, – подсказала ему вернувшаяся память, – Не все». Мэдди Рейнольде из «Синей маски зимы» была ничуть не умнее его. Девочка из последней сказки Бэйнбридж просто не отступила перед Гремучкой. Он сверкал глазами, грозил и насмехался, но она не струсила, не сдалась, и в конце концов Гремучка скис и попросту сбежал.

«Нельзя отступать перед наглецами, – сказала она Тоби в той сказке. – Пусть они видят, что тебя не испугать. Что ты готов принять удар, но и сам будешь драться до последнего. Может, ты и получишь синяк под глазом, но зато они дважды подумают, прежде чем сунуться к тебе в другой раз, – можешь мне поверить».

Тоби улыбнулся воспоминанию.

«Можешь мне поверить».

Мэдди вечно повторяла эти слова. И обычно оказывалась права.

– Вспомнил что-то смешное? – окликнул его Гремучка.

Нехороший у него был взгляд – он ясно говорил, что сегодня насмешками дело не обойдется: жди затрещины, а то и чего похуже.

Тоби с трудом проглотил комок в горле, вспоминая задиру Мэдди – ее порывистый шаг, от которого подпрыгивали на спине тугие рыжие косички, и упорный взгляд блестящих глаз. Это воспоминание придало Тоби отваги, в которой он так нуждался сейчас.

– Не твое дело, чем я здесь занимаюсь, – сказал он храбро, не чувствуя никакой храбрости.

– Вот как?

Тоби хотелось закусить губу, но он остановил себя и просто кивнул.

– Может, ты теперь и настоящий, – предупредил его Гремучка, – но это не помешает мне тебя поколотить, мой крошка храбрец.

Тоби мотнул головой.

– Помешает, – уверенно заявил он. – Ничего ты мне теперь не сделаешь. Только трепаться и можешь.

Гремучка угрожающе шагнул к нему, но Тоби стоял твердо.

– Подумай сам, – сказал он Гремучке, соображая на ходу. – Я настоящий, а ты нет. Как по-твоему, что с тобой станет, если ты меня ударишь?

– Почему бы не попробовать?

– Попробуй! – сказал Тоби.

Он остался стоять, когда Гремучка замахнулся кулаком, и даже нашел в себе силы не зажмурить глаза. Гремучка замер с занесенной для удара рукой, и Тоби видел, как на лице его рослого противника сквозь ярость проступает нерешительность. Осторожность победила, и Гремучка, с силой ударив кулаком в ладонь другой руки, сверкнул глазами на Тобби.

– Ты что-то знаешь? – требовательно спросил он.

– Знаю, что для Эдар нет более скорого способа истаять, чем напасть на кого-нибудь настоящего.

– Ты никак грибочков нажевался?!

Тоби дернул плечом:

– Думай как хочешь. По дороге сюда на меня напал пагуб – пытался укусить. Так я оглянуться не успел, а он уже весь истаял. Видишь, – он вытянул вперед руку и закатал рукав, – даже следа зубов не осталось.

Пагубами назывались призрачные пережитки какой-то старой истории: обросшие серой шерстью люди-волки, унылые и озлобленные. Много лет они были пугалом страны снов. Впрочем, потихоньку они таяли, как все Эдар, и те, с которыми Тоби сталкивался в последнее время, были уже совершенно безвредными призраками.

– Если узнаю, что ты мне наврал…

Тоби снова пожал плечами. Небрежный жест с каждым разом получался все непринужденнее.

– Сейчас я занят, – сказал он, – так что извини…

– Пожалуй, я пойду с тобой.

Тоби покачал головой:

– Я не разрешаю.

И, не дав Гремучке времени на ответ, он резко шагнул к высокому противнику, сжав пальцы в кулак. Ему с трудом удалось скрыть изумление, когда Гремучка отшатнулся назад. Кажется, Мэдди была права. Может быть, перед наглецами действительно нельзя отступать.

– Поразвлекайся с кем-нибудь другим, – посоветовал Тоби, – пока мне не вздумалось заняться тобой.

Гремучка вскинул раскрытую ладонь:

– Спокойно, мой добрый Тоби. Что это ты развоевался? Видишь, я уже ухожу.

Гремучка попятился назад, и Тоби приказал своему лицу оставаться бесстрастным, пока противник не ступил на быструю тропу и не скрылся из виду. Только тогда он позволил себе перевести дыхание. Коленки дрожали так, что хотелось сесть на землю, но такой роскоши он позволить себе не мог. Вместо этого Тоби заставил себя выбежать на луг и принялся срывать синие цветы, шепча каждому «прости» и «спасибо».

А в голове вертелась одна мысль: «Я выстоял! Перед Гремучкой! Я заставил его отступить. Он просто сбежал от меня!»

Если бы день отрастил крылья и упорхнул в ночь, оставив солнце озадаченно чесать в затылке, Тоби был бы меньше потрясен. Неужто такое возможно? Он же ничто и никто…

Тоби покачал головой. Ничего подобного! Он теперь настоящий.

Удивительное ощущение счастья, наполнившее его, не проходило – не могло пройти. Если бы не тревога за Джилли, он бы непременно прошелся колесом по траве. Однако Тоби продолжал срывать цветы вербены и сплетать их в венок.

Хорошо бы добавить сюда деревей. Для здоровья. И пожалуй, веточку рябины. И тут он вспомнил о прутике, лежавшем у него в кармане. Веточка, сделавшая его настоящим, наверняка сумеет исцелить спящего двойника Джилли – Сломанную Девочку. Прутик и вербена – вдвоем они ее вылечат. Теперь Тоби казалось очевидным: в первый раз веточка не сработала, потому что Джилли тогда не была цельной. А когда обе половины объединятся, сработает наверняка.

3

– Ну-ну, надо отдать тебе должное, – наконец подает голос Рэйлин. – Не струсила явиться сюда, когда весь расклад против тебя.

Ее голос разбивает оцепенение, охватившее нас, и я моргаю. И скашиваю глаза на Рози. Она заряжает пистолет!

– Нельзя было оставлять тебя там, – говорю я, – в том доме.

– Вот тут ты права.

– Но ты же понимаешь, я сама была девчонкой. Когда выбралась оттуда, попала в такую передрягу, что много лет ничего не соображала.

– Стало быть, все в порядке и ты ни в чем не виновата?

Я качаю головой:

– Нет, но я хочу, чтобы ты знала: я за тобой вернулась.

– Врать-то!

– Это правда. Но тебя уже не было, и дом стоял пустой.

Что-то холодное и темное проступает в ее глазах.

– Можешь спросить у Маргарет Суини, – говорю я.

– Эта старая перечница ни с кем говорить не станет – хоть спроси у нее, который час!

Я пожимаю плечами:

– Подумай сама, каково ей было – всякая «белая шваль» вроде нас понаехала в соседние дома и превращала землю, которая их кормила, которую они лелеяли, в помойку. Могла она любить нас?

– Господи, мне что, еще и ее пожалеть? Если уж она такая святая, почему за меня не заступилась?

– Мне она тоже ничем не помогла, – говорю'я. – Может, не знала, что у нас делается. А может, тоже боялась Дэла.

– Я Дэла не боюсь!

– И я не боюсь – теперь. А тогда боялась.

– Надо было сделать, как я, – пустить кровь ублюдку. Может, тогда он оставил бы нас в покое.

– Ты с ним справилась?

Она хлопает себя по карману:

– Мы с подружкой – мадам выкидушкой.

– А у меня так и не хватило храбрости.

– Кажется, тут мы с тобой не похожи, старшая сестричка.

– Мы с тобой во многом не похожи.

– Господи, надеюсь, что так.

Мы проваливаемся в долгое молчание, просто разглядывая друг друга. Ей, кажется, так же любопытно, как мне, но любопытство не изгоняет из ее глаз черной злобы. Я делаю еще одну попытку.

– Я правда за тобой возвращалась, – говорю я. – Знаю, что слишком поздно, но, сбежав из дому, я пристрастилась к наркотикам и в конечном счете попала на панель. Несколько лет у меня в голове была настоящая каша. Но как только я выкарабкалась и начала соображать, что делаю, я стала разыскивать тебя. Хочешь – верь, хочешь – нет, только это правда.

– Это ты так только говоришь, – отзывается Рэйлин. – Просто я нагнала на тебя страху. Ты что хочешь наврешь, лишь бы спасти свою шкуру.

Я качаю головой:

– Я бы умерла за тебя.

Слышу собственный голос, произносящий эти слова, и удивляюсь. Я настолько чужда своей семье, что даже имя сменила, лишь бы не иметь с ними ничего общего. Всю жизнь изменила, и вот, говорю те слова, которые говорят друг другу родные. Наверное, семейные узы крепки – только это не узы крови. Просто обе мы – Дети Тайны, а крепче этих уз вряд ли найдешь. Даже если бы мы были совсем незнакомы, нас крепко-накрепко связывал бы пережитый ужас. А раз то, что случилось с ней, – моя вина, раз я это оставила – мне это и исправлять.

Если бы только знать как.

Рэйлин

Забавно: когда моя сестрица, оскальзываясь, съезжает к нам по откосу, красная пелена, каждый раз заливавшая мне глаза при виде ее проклятой фотографии, не появляется. Не знаю, куда она подевалась. Я ловлю себя на том, что жадно ее рассматриваю, – впервые не украдкой, через дверь больничной палаты, а прямо, лицом к лицу. Я вижу ее, она – меня. И знает, кто я такая. И я знаю, кто она такая.

И тут она начинает оправдываться, а я огрызаюсь и нападаю, но той глубинной черной злости нет как нет. О, я зла на нее, еще бы, но только сейчас я толком не сумела бы сказать, на что злюсь. Потому что она ведь правду говорит: была тогда совсем девчонкой. Что она могла, кроме как сбежать и, ясное дело, вляпаться в новое дерьмо? И может, она за мной возвращалась, может, нет – теперь это не так уж важно.

Не поймите меня неправильно. Я не собираюсь разыгрывать счастливую встречу заблудших сестер или еще что в том же роде. Но вот гляжу на нее и не понимаю: чего я от нее ждала? Черт подери, она, может, только из-за меня и торчала так долго в проклятой дыре, которую мы звали домом. И мне вдруг вспоминается, сколько раз она меня предупреждала, чтобы я держалась подальше от Дэла, а я и не слушала, пока не стало слишком поздно.

Где бы я была, если бы Рози не подарила мне тот ножичек? А ведь я к тому времени была старше ее – и что, умела за себя постоять? У меня была Рози, а у Джиллиан Мэй никого не было, кроме чумазой малявки, из-за которой ей только тяжелее приходилось.

И тут она выдает самую убийственную реплику.

«Я бы умерла за тебя».

И, черт меня возьми, она ведь не врет.

Бывают люди, которые соврут и глазом не моргнут, но моя сестрица явно не из таких. Столько в ее глазах чувства, когда она это говорит, и, главное, ручаюсь, она не меньше меня дивится тому, что сказала.

Я только и могу, что пялиться на нее.

Не знаю, до чего мы могли бы этак договориться. И, как ни печально, уже не узнаю.

– Ну как, закончили? – спрашивает Рози.

Я оглядываюсь на нее. Она стоит, уложив ствол пистолета на сгиб локтя, будто младенца.

– Потому что мне не нравится, к чему это идет, – говорит она.

– К чему идет?..

– С ней. – Рози подбородком указывает на Джиллиан Мэй. – Ты что, сбрендила, Рэй? Погляди на себя – она тебя околдовала, а ты до того одурела, что и не видишь. У меня точь-в-точь такое чувство, как тогда на крылечке у мисс Люсинды.

– И что ты предлагаешь? – спрашиваю я. – Пристрелить ее?

– Это идея.

Оглянувшись на Джиллиан Мэй, я виновато пожимаю плечами. Нам с ней надо разобраться, без вопросов, но о том, что предлагает Рози, речь не идет.

– Не ты ли меня совсем недавно уговаривала не заниматься уголовщиной? – спрашиваю я Рози.

– Было, – соглашается она, – но то в больнице посреди города. Другое дело здесь. Ни копов, ни законов… ничего.

– Рози…

– Христос в кукурузе, Рэй! Я всю жизнь слушала, как ты выплакиваешь свои обиды на сестричку. Все, что было у тебя в жизни дрянного, ты связывала с ней. А теперь что? Так ее и отпустишь? Какого черта? Нашла чем закончить!

Вот о чем я позабыла, глядя, как она целыми днями сидит с пивом и сигареткой перед экраном, – это какой крутой она умеет быть. По ее виду не скажешь, а ведь она пристрелила копа и порезала несколько человек – и женщин в том числе.

– Ты слишком много смотришь дневных ток-шоу, – говорю я Рози.

Она только головой качает и перекладывает на руке пистолет.

– Я покажу тебе, как надо кончать дело, – говорит она.

– Рози, не надо!

Я даже не думаю, что делаю, бросаясь к ней. И то, что сказала моя сестричка насчет умереть за меня, тут ни при чем. Просто это неправильно и надо остановить, вот и все. Коротко и ясно.

Но я не успеваю.

Рози стреляет.

И я не успеваю помешать ей спустить курок.

Зато вполне успеваю перехватить пулю.

Я принимаю ее прямо в грудь, и меня сбивает с ног, словно огромная рука возникла из ниоткуда и смахнула меня пальцем. И не проходит у меня перед глазами вся жизнь. А я бы и не хотела ее увидеть.

Но когда я валюсь на землю и жизнь вытекает из меня, мне вспоминается та несчастная дуреха из трейлерного парка. И что я не сдержу данного ей слова. Она будет думать обо мне так же, как я всю жизнь думала о сестре, а я ведь не виновата, что умерла.

Если, конечно, она вообще обо мне вспомнит.

– Ты покойница! – вопит Рози, и я не знаю, мне она кричит или сестре.

А потом я уже вообще ничего не знаю, а просто проваливаюсь в большую черную яму, только она вроде бы не подо мной, а наверху, и я падаю вверх к искорке света, которая горит на ее дне, в самой дальней дали.

Джо

Эта медовая питбулиха выводит меня прямо к ним. Я надеялся, что мы сумеем разобраться с этим делом без грязи, но я опаздываю, и ничего уже не поделаешь.

Мы успеваем увидеть, как высокая блондинка стреляет в Джилли, и, черт меня возьми, если ее сестра не выскакивает на линию огня и не принимает на себя пулю. На мгновение все замирает. Они даже не замечают нас с питбулихой. Блондинка опускает пистолет и круглыми глазами смотрит на мертвую подругу. А я смотрю на Джилли и вижу ужас на ее лице. Когда Джилли срывается с места, чтобы подбежать к сестре, блондинка поднимает голову. Кричит что-то и снова вскидывает пистолет.

Она целится в дух Джилли, живущий во сне, но тело ее лежит тут же. Кто знает, что станет с ним, если убить дух?

Я бросаюсь к блондинке, но питбулиха опережает меня. Она прыгает на женщину и опрокидывает ее в тот самый миг, когда раздается выстрел. Пуля уходит в сторону, рикошетом звеня по камням. Блондинка падает изогнувшись, пытаясь понять, что сбило ее с ног, вместо того чтобы смотреть, куда летит. От хруста, с которым ее голова ударяется о гранитный выступ, у меня сводит внутренности, и я понимаю, что она уже не встанет.

Питбулиха приземляется мягко. Упав на все четыре лапы, она сразу принимает боевую стойку. На прямых лапах подходит к мертвой женщине, коротко втягивает ноздрями воздух и тут же с визгом отскакивает. Похоже, убийства ей так же не по душе, как и мне. Когда она, поскуливая, оборачивается ко мне, я уже в человеческом облике.

– Ты не нарочно, – говорю я ей. – А ее надо было остановить. Я не успел, а то бы сделал то же самое.

Ее темные глаза неотрывно смотрят на меня, и я вижу в них, что мои утешения не помогают. Это дело долго будет преследовать ее. Я знаю, что она думает: с каждой отнятой жизнью мы становимся меньше. Вот чего многие просто не понимают. Да, надо прекращать насилие и убийства, но если прибегать для этого к насилию и убийствам, вы только ухудшаете положение.

Медовая блондинка поворачивается к Джилли, склонившейся над телом сестры. И я смотрю на нее. Джилли поднимает голову, руки у нее в крови, в глазах боль и недоумение.

Джилли

Я знакома с насилием, хотя много лет прошло с тех пор, как для меня, уличной девчонки, боль и смерть были обыденной реальностью, а не материалом газетных статей. То время позади, и в моем нынешнем опыте такого больше просто нет, если забыть о недавнем уличном происшествии.

То происшествие…

Когда Рози нацеливает на меня пистолет, я возвращаюсь в ту ночь. Замираю, будто снова застигнутая светом фар. Потом звучит выстрел, и Рэйлин падает. Ее шаг навстречу пуле, предназначенной для меня, такой же удар, как и столкновение с несущимся автомобилем.

Я уже не помню о Рози с ее пистолетом, об угрожающей мне самой опасности. Осталось одно. Я, срываясь, скольжу последние ярды по откосу и падаю на колени в сырую траву рядом с сестрой. Трогаю ее дрожащими пальцами. Все мои мысли, чувства, знания сходятся в один узкий луч, направленный на нее. Я не хочу смотреть, но не могу отвести взгляд.

Смотрю на ее разорванную грудь. На неестественно откинутую голову. На подломившиеся ноги. С ужасом вижу, что она не дышит. Что глаза у нее закатились, открывая белки. Что она мертва.

Я хочу позвать ее обратно, оттуда, куда она ушла. Куда ее забрали. Пытаюсь обхватить ее руками и поднять, но она обвисает мертвым грузом. От ее крови пальцы у меня становятся скользкими, и мне никак ее не удержать.

Не знаю, сколько времени меня нет. Опомнившись, я поднимаю голову, ищу глазами Рози и недоуменно моргаю. Над ее неподвижным телом стоит Джо, а рядом с ним – светло-желтый питбуль.

Открываю рот, но голос отказывает. Когда они здесь появились? Что с Рози? Мне смутно вспоминается второй выстрел. Она что, застрелилась?

Пистолет валяется на траве рядом с ней. В руках у Джо ничего нет. Остается Сломанная Девочка, но она так и лежит бесчувственным мешком там, где я впервые увидела ее сверху. Мне ли не знать, что она не способна поднять пистолет, тем более нажать на курок.

Под ложечкой у меня что-то резко сжимается… ко мне, ко мне…

… я смотрю на Сломанную Девочку и поспешно отворачиваюсь. Вижу, что подходит Джо. Опускается на траву по другую сторону от тела Рэйлин. В его глазах мудреца-шута сочувствие.

– Жаль, что так кончилось, – говорит он.

Я снова открываю рот, но голос не возвращается, так что приходится медленно кивнуть. Я слежу за его пальцами. Он сворачивает сигарету, закуривает, вдыхает дым и выпускает голубовато-серую струйку. Предлагает мне, но я мотаю головой.

– Нам надо вернуться в реабилитацию, – говорит он. – Все здорово беспокоятся.

Мой взгляд падает на лицо Рэйлин. Измазанными в крови пальцами я закрываю ей глаза: один, потом другой. На веках у нее остаются красные пятна – как индейская боевая раскраска. Я прокашливаюсь и наконец обретаю власть над своим голосом.

– К чертям реабилитацию! – бросаю я.

Он, кажется, собирается возразить, потом кивает.

– Ну да, – говорит он. – Нам кажется, что мы уже от всего вылечились, да?

– Это несправедливо, – возражаю я, – и ты это знаешь.

– Пожалуй. Хотя чем дольше твой сонный дух отделен от тела, тем труднее будет потом. Тебе придется расплачиваться за все это, Джилли.

Я качаю головой:

– За многое придется расплачиваться.

– Я не о том, что случилось здесь.

– Все равно, – говорю я, – это случилось, верно? Моя сестра умерла. По-моему, я почти достучалась до нее, и тут она умерла. Я с ней целую вечность не виделась, а теперь уже никогда не удастся по-настоящему ее узнать.

– Было бы что узнавать! – доносится новый голос. Я поднимаю голову и вижу, что в расселине вдруг стало тесно. Нанабозхо я узнаю – встречалась с ним в Большом лесу. Второй, в черной шляпе, – тот, что заговорил, – мне незнаком, но по рассказам Джо я догадываюсь, что его зовут Джек Вертопрах. Тоже из псовых.

Они, похоже, возникли из пустоты – меня это не удивляет, потому что я уже достаточно насмотрелась Народа, но питбулю, сопровождающему Джо, это явно не нравится. Из его груди рвется глухой рык. На самом деле я уже некоторое время слышала его краем уха, с тех пор как появились псовые, но до сознания он не доходил.

Джо поворачивается к собаке и бормочет:

– Все в порядке.

Ничего не в порядке. Какой же это порядок? Потом я вспоминаю, что сказал Вертопрах.

– Тебе, может, и нечего было бы узнавать, – говорю я, – а для меня в этом было все.

– Ох, ради бога! Скажи еще, она была святая!

– Джек! – предостерегающе окликает его Джо. Но Джек Вертопрах его не замечает.

– Она убивала наших родственников, – говорит он. – И знаешь зачем? Чтоб купаться в их крови. Помолодеть. Они пьянели от крови – она и ее стая.

Я поднимаю взгляд на Джо, и он неохотно кивает.

– Она много убивала, – говорит он. – Мы уже довольно давно охотимся за ней и ее волчицами. Когда начинали, еще не знали, кто она такая. Знали только, что ее надо остановить. Так или иначе положить конец убийствам.

Он говорит мягко, негромко, стараясь смягчить удар, успокоить меня. Хотя, мне кажется, он старается не только для меня, но и для Джека.

– Она была моей сестрой, – говорю я.

– Но она творила зло.

– Мне все равно. – Я снова смотрю на Джека. – Разве ты знаешь, через что ей пришлось пройти в детстве?

– И знать не хочу! – огрызается Джек. – По-твоему, это оправдание? С тобой плохо обошлись, и это дает тебе право делать что вздумается с другими?

– Нет, но…

– Джо говорил, вам обеим трудно пришлось, – перебивает меня Джек. – Ну скажи-ка мне, почему ты устояла, а она нет?

– И я могла пойти по той же дорожке, что она, – говорю я ему. – Просто мне помогли, нашлись люди, которые вытащили меня из канавы и показали, что есть другие пути. А у нее только и была эта психопатка с пистолетом.

– Чушь! Просто она такой уродилась.