Легенды Ньюфорда (№11) - Волчья тень

– Спасибо, что поболтал со мной, Фрэнки, – говорю я.

Потом беру Джорди за руку, и мы идем дальше.

– Удачи тебе, Джиллиан Мэй! – кричит мне вслед Фрэнки.

И мне снова становится спокойно. Я оборачиваюсь, улыбаюсь ему и машу рукой, но мы не останавливаемся.

– И как это все понимать? – спрашивает Джорди, когда Фрэнки уже не может нас слышать.

Я пожимаю плечами. Мы переходим шоссе, отделяющее Шатай от настоящего Тисона, и тот мир остается за спиной. Бары, наркоманы, шлюхи… За ними – Стоксвиль. Еще дальше – Козлиный Рай, где я росла. Или, вернее сказать, существовала несколько лет. Думаю, по-настоящему я начала взрослеть только после того, как Лу меня подобрал.

– Я просто хотела, чтоб он считал меня за свою, – объясняю я Джорди. – Видно же, что парень отсидел срок. Вот я и решила, что он будет дружелюбнее, если решит, что я тоже сидела.

– Но Холсворт?..

– Малость преувеличила. Приют не многим лучше тюрьмы.

– Но в тюрьме-то ты не бывала?

– Зато побывала в других местах, где лучше бы не бывать.

– Ты не одобряешь тюрем? Знаешь, если виноват, должен платить и все такое?

Наверно, он сейчас думает про своего брата Пэдди.

– Не в том дело, – говорю я, – просто в тюрьмах много людей, которые не заслуживают этого, а на свободе слишком много таких, кого надо запереть и ключи потерять. Как-то это неправильно.

Джорди кивает:

– Хотя Пэдди не ангел, это уж точно.

– Думаешь, тюрьма его исправит?

– Хорошо бы, – говорит Джорди, – да что-то не верится.

Я ничем не могу облегчить боль, которую вижу в его глазах, и просто пожимаю ему руку.

– Давай найдем автостанцию, – говорю я.

Он кивает:

– Похоже, мы только время зря потратили.

Я думаю, какого друга нашла в нем, и мотаю головой.

– Вовсе не зря, – говорю я ему. – Совсем даже не зря.

Рэйлин

Тисон, апрель 1999-го

Пожалуй, мы с Рози малость пообтесались со времен голоногого детства в Тисоне. Язычки у нас по-прежнему не сахар, и спуску никому не дадим, но, можно сказать, мы чуток помягчели. Кой-чего в жизни повидали, скажете, нет? И вот в апреле 99-го мы вернулись домой, как пара фальшивых медяков к хозяину.

Думается мне, рано или поздно всякий возвращается обратно, вот незадача. Как ни беги со всех ног, как ни удирай подальше, а все равно приползешь назад, потому что остальному миру ты и вовсе не нужен.

Правда, мы с Рози не столько приползли назад, сколько просто устроили себе передышку, притормозили, вспомнили старые времена. Задерживаться ни она, ни я не собирались. Приехали в городок в конце марта, сняли комнату в мотеле «Тихий приют», что на Дивижн-стрит, и просто так бродили, вспоминали. По большей части проводили время в Шатае, в тех трех кварталах, забитых стрип-клубами, барами и прочими кабаками, где по сей день развлекается народ с обеих сторон шоссе. Там, куда ни повернись, мы натыкались на воспоминания.

Зашли в старый дом, где жили тогда.

Пробовали отыскать бары и бильярдные, где сиживали в свободное время, но они все позакрывались либо их переименовали.

Постояли на углу, где Джимми забили до смерти «Чертовы Драконы». Мне там припомнилась вся наша незадачливая семейка. Дэл с мамашей, Роби, моя сестричка.

Надо полагать, она так и живет-поживает в Нью-форде, не зная горя. Если верить той статейке, что попалась мне в Лос-Анджелесе, она тут хорошо устроилась, а от добра добра не ищут. Но вот остальные…

Как-то вечерком я оставляю Рози в номере – курить и смотреть мыльные оперы – она на них подсела в тюрьме. Я-то теперь не часто смотрю телевизор, а если и включаю, так не больно замечаю, что происходит на экране. Просто врубаю для шума, а сама ухожу в себя, думаю: больше про волчиц да про тот мир, где мы рыскаем, – где он и как у нас получается пробираться туда на охоту.

Я сажусь в автобус на Дивижн-стрит и еду по длинной изгибающейся улице, которая тянется в пригороды Тисона, – долгая поездка с остановками на каждом углу напоминает мне времена, когда я моталась навещать Рози в тюрьме. Схожу я в насквозь знакомом месте у отеля «Девари», хотя сегодня переодеваться мне ни к чему, никаких афер я проворачивать не собираюсь. Я даже ничего не ищу. Просто мне надо немножко побыть одной. Никак не привыкну к тому, как все меняется. «Девари» стал роскошным отелем, весь сверкает и расфуфырился, как панельная девка перед вечерней прогулкой в расчете впечатлить местный люд. Да и старые здания вокруг приобрели новые фасады, а где и вовсе снесены под корень; на их месте выросли высотки с шикарными офисами и торговыми пассажами, а вокруг столько бутиков и галерей, что глаза разбегаются. Чем больше я там брожу, тем яснее понимаю, что Тисон уже не захолустный городишко. Под конец двадцатого века на него напала страсть к развитию, впрочем, она одолела чуть не каждый город в стране. Интересно, соседние городишки, Хазард и Куперстаун, тоже превратились в туристские аттракционы, а добыча ископаемых и торговля древесиной, на которых они выросли, начисто забыты?

Хотя это не моя забота.

Я покупаю себе пакетик кислого мармелада и жую на ходу. Гуляю часок и начинаю чувствовать себя как в одном из десятка городов, мимо которых мы с Рози прокатили по дороге из Лос-Анджелеса. И понемногу понимаю: дело не в том, что все меняется, а в том, что все становится одинаковым.

Натыкаюсь на распродажу радиотоваров и захожу купить провод подлиннее для своего ноутбука. В нашем номере нет особой розетки для выхода в Интернет, так что мне приходится все время переносить компьютер с кофейного столика, за которым я работаю, к кровати, чтобы дотянуть провод до телефонной розетки.

Я прекрасно обошлась бы без посторонней помощи, но стоит мне войти в дверь, навстречу бросается продавец-консультант. Я открываю рот, чтобы сказать, мол, он мне не нужен, но этот тип уже скалится, как старая гончая, взявшая след.

– Рэйлин Картер, – говорит он. – Сколько лет, сколько зим!

Обращение по имени застает меня врасплох, и рука сама тянется к карману, где лежит нож-выкидушка, полученный давным-давно в подарок от Рози. Я привыкла быть невидимкой. Если человек знает мое имя, это, как правило, означает неприятности.

– Ты нисколько не переменилась с последнего класса, – заявляет продавец. – Как поживаешь?

Теперь я его вспоминаю и сразу расслабляюсь. Это же Бенмонт Луни! Ну и натерпелся же он в школе из-за своей фамилии*.[6] Бен тоже переменился, как и весь Тисон, только не к лучшему. Он всегда был круглолицым коротышкой, а одежка на нем вечно болталась. С тех пор он подрос, но костюм все равно висит как на вешалке. А физиономия еще круглее, и хотя прыщи пропали, но заодно куда-то подевалась и большая часть шевелюры.

– Привет, Бен, – говорю я с фальшивой улыбочкой. – Как дела?

– Неплохо, неплохо. Я теперь управляющий в этой лавочке.

Хватает невнятного «угу», чтобы он пустился рассказывать мне про свою женушку и ребятишек, да как он живет теперь в Маунтвью – новом пригороде, и какой это «большой шаг от Старой фермерской, где мы росли».

Смешно слушать, как кусок нашего Козлиного Рая называют официальным именем. Сколько лет его не слыхала, хотя вообще-то ничего удивительного, раз я общалась все эти годы только с Рози.

Я даю Луни немного поболтать, а потом незаметно перевожу разговор на наше семейство, поскольку этому парню наверняка известно все, что меня интересует. Это я без подковырки говорю. Просто есть люди, которые всегда в курсе чужих дел, и Луни точно один из них. Еще мальчишкой таким был. Помнится, Рози не раз собиралась его поколотить, чтоб поменьше болтал. А мне было все равно, но сейчас я рада навести его на тему неудачливого клана Картеров.

– Ты, наверно, слышала, что Дэла посадили, – говорит он.

Я киваю:

– Что заработал, то и получил. Но это было давно – еще при мне.

– Да, верно… Так он отсидел семь лет, а как вышел, связался с Морганами.

– С какой стати?

Дэл, помнится мне, всегда предпочитал место на самой верхушке тотемного столба, так что я и впрямь не понимаю, что его потянуло к Морганам, у которых он выше мальчика на побегушках не поднялся бы.

– Да, понимаешь, – объясняет мне Луни, – он вроде бы влюбился в их девушку, так что, думаю, ради нее они его и взяли.

– А я думала, они с чужаками не роднятся.

Он ухмыляется знакомой улыбочкой лунатика – как посмотришь, подумаешь, что у него и впрямь не хватает винтиков. Хотя на самом деле он далеко не дурак – я еще по школе помню, – но с этой улыбочкой, да и фамилией в придачу, место классного придурка ему было обеспечено.

– Глядя на них, этому легко поверить, – говорит он, – но у меня есть сведения, что твой брат не первый взял жену из клана Морганов.

– Чего ж тогда они выглядят все как близнецы?

– Видимо, сильные гены.

Видите, о чем я говорю. То есть, может, Луни с виду и дурак дураком, но в голове у него кое-что имеется.

– Мамочка небось была не слишком довольна, – говорю я.

У него на лице возникает такое выражение, с каким готовятся сообщить дурные вести.

– Не хочу тебя огорчать, Рэйлин, – отвечает он, – но вашей мамы уже нет в живых. Как же это, тебе никто не сообщил?

«А то с чего бы я тебя выспрашивала?» – думаю я. Но вслух говорю ему только, что в последние годы ни с кем не поддерживала связи.

– Ну, прости, что обрушил на тебя плохое известие, – говорит он.

«Что же в нем плохого? – рассуждаю я. – Одним Картером меньше – еще одна забота с плеч долой».

– Что с ней случилось? – спрашиваю я его. Надеюсь, она умирала тяжело. Как заслужила.

– Тут есть какая-то ирония, – говорит он. – Она столько лет выступала за отмену суровых наказаний за вождение в нетрезвом виде, а погибла знаешь как? – столкнулась лоб в лоб с Дьюи Макери, который так накачался виски, что в ту ночь к нему можно было подключить шланг и открывать бар.

«Очень похоже на мамашу, – думаю я. – Раз Дэла посадили за вождение в пьяном виде, так она будет выступать в защиту пьяных за рулем, и плевать ей на всех невинных бедолаг, которые гибнут из-за них на дорогах. Она никогда никого в расчет не принимала, кроме своей драгоценной особы и своего любимчика».

– Зато похороны были многолюдными.

– Народ, видно, хотел убедиться, что она и вправду померла, – говорю я.

Он ошарашенно смотрит на меня, но чуть погодя кивает:

– Может, ты и права. Ее многие недолюбливали. Добра от нее не видели, а пьяной ее вообще трудно было переносить.

– А Роби, – спрашиваю я, – тоже умер?

– Вскоре после Джимми, но тебя, пожалуй, к тому времени в городе уже не было. Его нашли в Сосновом ручье – передозировка наркотика.

Стало быть, все Картеры перемерли. Надо думать, мир стал чуточку меньше вонять.

– А что с Дэлом? – с надеждой спрашиваю я.

– Ты не слыхала, что сталось с Морганами? Я думал, все газеты писали.

– Я особо не слежу за новостями, – говорю я. – Хороших все равно не услышишь.

– Ну, эта новость точно была плохой. Официальная версия гласила, что они не поладили с бандой цветных и их всех вырезали подчистую.

– Не может быть!

Он кивает, радуясь, что нашел свежего слушателя.

– Чистая правда. Поймали только одного из убийц и казнили его году в восемьдесят третьем или четвертом.

– Ты сказал «официальная версия», а как насчет неофициальной?

– Говорили, он в одиночку со всеми управился. Но такого не может быть. В тот день перебили сорок или пятьдесят Морганов, а ты же помнишь, какая это была погань. Из тех, что убьют человека за косой взгляд. С ними лучше было не связываться.

Я киваю. Многим пришлось в этом убедиться на своей шкуре.

– А кто говорил, что с ними управился один человек?

– В резервации ходили такие разговоры. Мол, он был вроде шамана или дух, призрак какой-то. Да это просто байки. Ты же знаешь, как люди любят поболтать.

Я думаю о нас с Рози и нашей стае из страны снов. Мне-то не понаслышке известно, что мир не обязательно таков, каким видится глазу. Но просвещать Луни на этот счет я не собираюсь.

– Так Дэла прикончили с ними за компанию? – спрашиваю я.

– Нет, но потеря родных совсем сломила его.

Нас он потерял много лет назад, думаю я, но Луни не о нас говорит.

– Он еще держится? – спрашиваю я.

Луни кивает:

– Живет на пособие в трейлерном парке. В том, что в конце Индейской дороги.

«Значит, мне туда не надо», – отмечаю я про себя, но какое-то любопытство во мне шевелится. Штука в том, что мне до сих пор не по себе при мысли о нем. Может, из него и вырос обыкновенный неудачник, но в голове у меня по-прежнему здоровенный парень, который держал меня в страхе все детские годы. Хорошо бы залучить его в страну снов и посмотреть, как ему понравится иметь дело с волчьей стаей.

– А ты как? – спрашивает Луни. – Чем занималась? С Рози не видишься?

– Да мы с ней вместе, – заявляю я. – Перебрались во Флориду и все это время работали там секретаршами. А в этом году решили провести отпуск в родных местах. Оглядеться, посмотреть, как все изменилось…

– А где во Флориде?

Нос у него длинный, но я не собираюсь пополнять его багаж сплетен. Так и вижу, как он выкладывает при первой встрече со старыми приятелями: «Ни за что не догадаетесь, с кем я давеча столкнулся…»

– Сказать по правде, Бен, – говорю я, – я сейчас тороплюсь. Может, ты пока продашь мне удлинитель для провода, а поболтаем в другой раз. Как насчет того, чтобы собрать старую компанию и повеселиться?

Предложение ему по вкусу, но когда он, выбив мне чек, начинает расспрашивать, где мы остановились, я просто беру визитку из пачки, лежащей у кассы, и обещаю позвонить.

Он улыбается, и я улыбаюсь, и оба мы понимаем, что больше не увидимся, разве что вот так – случайно.

Рози повстречалась со своей семейкой вскоре после нашего приезда. Она их не искала, и, думается, правильно делала, потому что когда она столкнулась на улице со своим братцем Элмером, тот даже не поздоровался. С ходу закатил ей оплеуху и заявил, чтобы она не смела звонить матери и в доме ее больше не примут.

– Всегда знал, что ты плохо кончишь, – прошипел он, – но даже мне не приходило в голову, чтоб ты докатилась до участия в таких фильмах!

Рози снималась в порнофильмах, конечно, под псевдонимом, но такое имя, как Рози Сахарок, мало что скрывает, тем более что дома все отлично знают тебя в лицо. Кстати, если подумать, странно, как это всезнайка Луни ничего об этом не сказал. Может, он просто слишком хорошо воспитан.

Но в семейке Рози все баптисты и нос дерут кверху, а слово «вежливость» к ним не относится. Конечно, вы можете удивиться, каким образом столь высоконравственные граждане вообще познакомились с порнографическими фильмами. Но я выросла среди католиков и знаю, как слабо вера связана с моралью, – мои родичи первый тому пример.

Когда Элмер так с ней обошелся, я думала, Рози его ножом пырнет или хоть врежет ему хорошенько, но она ничего такого не сделала. Должно быть, тюрьма ее кое-чему научила – хотя бы дала понять, когда драться, а когда отойти в сторонку.

Я ее потом спрашиваю, не обидно ли ей, что так вышло.

– Мы с тобой семья, – говорит она, – а другой нам не надо.

Про себя я это давно знаю, а ей всегда удивлялась, как это она так держится и умеет постоять за себя, ни о ком больше не думая. Мне всегда казалось, она хорошо ладит со своими предками и братцами, и с ее слов так и получалось.

– Ничего подобного, – говорит она мне. – Правда, они меня учили, как за себя постоять, только вовсе не из любви ко мне. Просто считали, что я должна быть их достойна. Ничего такого, как Дэл с тобой, они не вытворяли, но при их тупости я не удивлюсь, если просто не додумались. Видит бог, сказала бы, что у них собачья мораль, да не хочу обижать собак. Что до мамочки с папочкой – они, правда, не напивались, как твоя старушка, но в остальном ее не посрамили бы.

– Как-то это неправильно: расти вот так, как мы…

Рози хохочет:

– Когда же ты поймешь, Рэй? Миру плевать, что правильно, что неправильно. Мир таков, как он есть, и нам с тобой надо выбить из него все, что сумеем.

– Похоже, нам надо что-то решать, – говорит Рози.

Мы сидим в «Жемчужинке» – это забегаловка в Шатае – утром в будний день, пьем паршивый кофе и курим, то есть Рози курит. «Жемчужинка» не особенно переменилась. Как была чуть почище свинарника, так и осталась. Знакомых не видно, а в остальном – все то же самое. Официантка, которая шлепает перед нами подносик с кофе, вполне может быть дочерью той старой швабры, которая прислуживала здесь пятнадцать лет назад. У бара сидит пьянчужка, потягивает утреннюю выпивку. Пара шлюшек в задней кабинке пересчитывают деньги. В кабинке рядом с нами какой-то парень пристраивается с соломинкой к кучкам кокаина, разложенным по столу рядками.

– Либо играть чистенько, – продолжает Рози, затушив сигарету, – либо работать без хитростей, не боясь запачкаться.

Я молча смотрю на нее. Она развалилась на диванчике напротив меня, расслабилась, улыбается. Черные велосипедки у нее старомодные, а вот розовый топик без лямочек из моды никогда не выходит – по крайней мере, в тех местах, где мы бываем. Рози до сих пор всегда выбирает одежку под стать своему имени. Когда впервые начала так одеваться, то объясняла мне, что у нее это будет вроде торговой марки. Как будто кого-то занимали ее наряды. Но я потому и устроила ей розовый экипаж к выходу на свободу.

– Ты что-то уже наметила? – спрашиваю я.

Рози пожимает плечами и встряхивает своими светлыми кудряшками. Позаимствовала прическу у Фарах Фосетт, когда ее программа была еще в зените славы, и с тех пор ее и держится. «Не стоит менять то, что работает», – сказала она мне, когда я как-то предложила сменить стиль. Я-то своим волосам даю полную свободу. Правда, в последние годы отрастила подлиннее и связываю иногда в хвостик на затылке. Рози теперь выглядит намного лучше: почти как в те далекие времена, когда входила в моду как порнозвезда. Кожа мягкая, где надо – твердо, и морщины с лица сошли. И я тоже неплохо выгляжу, хотя перед зеркалом провожу гораздо меньше времени. Но бывает, взглянешь на себя, выходя из душа, и только диву даешься. Нигде не провисает, складок нет, и морщин тоже. У меня седина в волосах появлялась, так и она исчезла.

Как-то раз я заговорила об этом с Рози. Она поглядела на меня, скинула с себя все и встала перед большим зеркалом.

– Чтоб мне провалиться, – говорит, – я и не замечала. – Оборачивается и смотрит на меня. – Что ж это делается, Рэй?

Я, когда впервые заметила, тоже чуть с ума не сошла. Но с тех пор придумала объяснение и выдаю его ей:

– Кровь единорогов.

– Но мы же их во сне убиваем.

– Я ведь говорила, – напоминаю я, – мы видим этот лес во сне, но где-то он существует по-настоящему.

Рози кивает и снова оборачивается к зеркалу, гладит себя по животу, приподнимает груди…

Сейчас она обращается ко мне с диванчика:

– Мне бы хотелось побольше хрустящей зелени, но вот зарабатывать что-то не тянет.

Я улыбаюсь: тоже мне, новость.

– Только не здесь, в Тисоне, – предупреждаю я.

– Ну. Я думала о Ньюфорде.

– Как ты думаешь, нас там кто-нибудь вспомнит? – спрашиваю я.

Много лет прошло, как мы крутили динамо в Ньюфорде.

– Мы незабываемы, – ухмыляется Рози. – Этот крест нам с тобой предстоит нести до старости. Зато Ньюфорд – большой город.

Я киваю. Пока мы болтали, я просматривала газету, и одна заметка зацепила меня намертво. Бывают такие минуты, когда становится разом холодно и жарко. Хочется разорвать газету в клочки и расшвырять по всему залу. Схватить кого-нибудь за волосы и колотить мордой о стену, пока от лица ничего не останется. Но я заставляю себя дышать. Успокоиться.

Чуточку придя в себя, взглядываю на Рози, но та ничего не заметила.

– Ты в судьбу веришь? – спрашиваю я, удивляясь, как спокойно звучит мой голос.

Она равнодушно передергивает плечами: как хочешь, так и понимай. Я разворачиваю «Тисон тайме» на заметке о ньюфордской художнице, сбитой машиной, и показываю ей. Рози рассматривает фотографию женщины, о которой идет речь в статье.

– Твоя сестра? – спрашивает она.

– Черт побери, второй такой нет.

– Она сменила имя.

– Ага, – соглашаюсь я. – Она много чего попыталась сменить, но в конечном счете была и останется отребьем из Козлиного Рая. Какими нас вырастили, такими мы и останемся, что там ни делай.

Потому я, честно говоря, и плыву по течению. Что толку бороться с самой собой или с тем, как смотрит на тебя мир? Дайте мне миллион долларов, а все равно для всех я останусь просто какой-то Картер с другой стороны шоссе.

– Она здорово похожа на тебя, – замечает Рози. – То есть ей бы побольше в груди, и вас можно принять за сестер.

Я вздыхаю:

– Мы и есть сестры.

– Я хотела сказать, за близняшек.

– Пожалуй, и впрямь есть сходство. Странное дело. Услышав, что Дэл живет в трей-лерном парке, я если что и ощутила, так разве малость любопытства, и еще старые страхи царапнули. Помрет он завтра – да хоть сию минуту, – мне все равно. Не то что эта моя сестрица: стоит мне о ней вспомнить, и я прихожу в ярость.

Должно быть, это потому, что Дэл всегда был дрянью, и что бы он со мной ни выделывал, я принимала как должное. Но она меня предала, и такое оставляет занозу покрупнее, чем я могла представить, а я многое могу представить. Такие обиды не прощаются.

– Думаю, может, нанести ей визит, – говорю я.

Рози странно смотрит на меня:

– Ты ведь не станешь делать глупостей, а? Потому что, могу сказать по личному опыту, за решетку лучше не попадать.

– Верно, лучше не попадать.

Рози еще некоторое время изучает меня и кивает.

– Пожалуй, если кто и умеет выкрутиться, так это ты, – говорит она. – Ты всегда была слишком умна, чтобы погореть.

– Я не собираюсь делать ей ничего плохого, – говорю я. – Пока не собираюсь. К тому же почитай, что здесь говорится. Она в какой-то там коме.

Рози кивает:

– Верно. Пора нам найти что-нибудь новенькое. Тисон мне все равно надоел.

Ньюфорд, апрель

Вот так и выходит, что мы оставляем розовый «кадиллак» в конце Йор-стрит и пешочком добираемся до дому, где снимает квартирку моя сестрица, – такую мансарду-студию напротив китайской лавочки. В том же доме еще три квартиры и какие-то магазинчики на первом этаже, но сейчас они закрыты, окна заклеены бумагой, и неясно, чем там торгуют. На дверях углового кафе объявление «Скоро открываемся!», а рядом что-то под названием «Шепот» – с такой вывеской можно продавать что угодно. На ее парадном два звонка с наклейками-именами. Ее звонок – второй.

Я заранее позвонила в больницу, но сестрица так и валяется в коме – уже третий день. Сворачивая в переулок мимо ее дома, я пытаюсь определиться, хочу ли, чтобы она очнулась, или лучше пусть так и остается до самой смерти. Мне хочется сказать ей в лицо, что я о ней думаю, но еще одни похороны, на которые я не пойду, – тоже неплохой вариант.

– Ее квартира на третьем этаже. – Рози показывает на окно. – Пожарная лестница ведет прямо к ней.

Я киваю:

– Вот, надень-ка.

Натягиваю пару хирургических перчаток, купленных утром в аптеке, а вторую подаю ей. Рози делает круглые глаза:

– Это еще зачем?

– Ни к чему нам оставлять отпечатки, тем более что на нас обеих заведены досье.

– Я думала, мы ничего делать не собираемся.

– Взлом-то мы совершаем, нет?

– Это верно…

Видно, что она меня не понимает, и я не уверена, что понимаю сама. Кажется, мне просто нужно побывать в доме, где она прожила все эти годы, понять, ради чего такого важного она могла оставить меня на растерзание Дэлу.

Мы лезем по пожарной лесенке среди бела дня, но меня это не волнует. Отсюда видна только задняя стена здания напротив, и в квартирах на улицу, может, и живут порядочные люди, но в этих – наверняка всякий сброд. Никто не обратит внимания на пару теток, лезущих по пожарной лестнице. Все-таки прежде, чем разбить окно, я оглядываюсь по сторонам. Мы замираем, вслушиваясь в тишину, наступившую после дребезга осколков об асфальт. Но никто не высовывается посмотреть, что случилось, так что мы выламываем последние осколки и забираемся внутрь.

И тут я понимаю, зачем пришла.

Всё эти проклятые картины. Все эти ее эльфы, которых она притащила из лесов вокруг нашего дома и поселила здесь, в городе.

– Ну и распустеха, – говорит Рози, оглядывая комнату.

Наверно, Рози права. Вся комната завалена кистями и коробками красок, бутылочками и шмотками, но я их почти не замечаю и Рози почти не слышу. Я смотрю в темную дыру внутри себя, вспоминаю все эти сказочки, которыми она меня кормила и которые для нее, может, и исполнились, да только меня-то она оставила точно не в сказке. Какой мог быть для меня счастливый конец, когда Дэл ночь за ночью входил в спальню ко мне, к маленькой девочке?

– Рэй? – окликает меня Рози.

Мне не до разговоров. Глаза затягивает красной пеленой, от которой все вокруг кажется покрытым кровью. Я достаю из кармана тот ножик и подхожу к самой большой картине, пристроенной на полке перед полудюжиной других. Лезвие наточено как бритва – я не забыла урока Рози, – и первую картинку нож разрезает, будто он горячий, а вместо полотна – масло. Улыбающийся эльф, глядящий прямо на меня, распадается надвое, а потом я превращаю всю эту чертовщину в лохмотья и перехожу к следующей. Много времени проходит, много холстов приходится вспороть, много изломать рам и расшвырять бутылок, пока я снова не начинаю нормально дышать. Тогда я вижу, что Рози сидит на продавленной кушетке и смотрит на меня. В воздухе стоит резкая вонь – должно быть, в одной из бутылочек, которые я расколотила, был скипидар.

– Ты как, закончила? – спрашивает Рози.

Я медленно киваю.

– Полегчало?

Я делаю долгий медленный вдох. Гляжу на окружающий меня разгром, медленно складываю нож и опускаю обратно в карман.

– Немного, – говорю я ей.

– Тогда давай сматываться.

На эту ночь мы снимаем номер в мотеле «Уютный ночлег» на Четырнадцатой автостраде и, едва заснув, приступаем к охоте, дикой и яростной. Мы полны злобы и ненависти, готовы драться с кем угодно, однако ни единого подходящего следа нам не попадается. Я просыпаюсь на рассвете и пялюсь в потолок гостиничной спальни в растерянности и обиде. Единственное утешение – представить, как моя сестрица возвращается в свою квартирку и видит, что все ее мечты разлетелись в клочья, в точности как мои, когда она меня бросила.

После этого со мной творится что-то странное: будто я вместо того, чтобы облегчить душу, разбередила больное место. Я превращаюсь в какого-то шпика с навязчивой идеей. Малость деньжат у нас еще осталось, но я вижу, как дергается Рози из-за того, что я ни на чем не могу сосредоточиться. Чуть ли не каждый день возвращаюсь к той квартирке, по большей части даже не переодеваясь, а иногда напяливаю парик и подмазываю лицо, как мы делали, когда охотились на барсуков, так что меня там никто не узнает. Ее подружки привели дом в порядок, но я так же легко попадаю внутрь. Первый раз пришлось подняться по лестнице и поработать проволочками, вспомнить старые навыки, хотя замок у нее на двери открыть проще простого. Порывшись в ее барахле, я нахожу в ящике связку ключей и пробую их один за другим, пока не нахожу подходящий. Теперь мне не приходится разыгрывать взломщика. Дважды я успеваю услышать за дверью шаги и ныряю под кровать, пережидая, пока кто-то забирает письма и медленно обходит квартиру. По походке слышно, что это женщина. Во второй раз она присаживается на диванчик, и я слышу ее плач.

И в больнице я тоже побывала, а потом и в реабилитации. Каждый раз в новом виде. Прохожу мимо ее палаты, иногда приостанавливаюсь и заглядываю внутрь. Не знаю, о чем я думаю, чего хочу. Знаю только, что между нами кое-что не кончено.

А потом в стране снов нам встречается такое, что прежде не встречалось, и все меняется. Мы загнали одного из тех единорогов – впервые за много ночей – и едва лизнули крови, как нас спугнули.

Мы с Рози просыпаемся одновременно на широченной гостиничной кровати, которую делим на двоих.

– Что-то невероятное! – выпаливает Рози. – Ну вот кто это был?

Я сама еще не очухалась. Тела у них человечьи, а головы как у волков или койотов, толком не разобрала. Пара парней-псов, одетых в обычнейшие джинсы и прочее.

– Какие-то… люди-звери, – говорю я, и тут до меня доходит. Как они были одеты, как говорили… – Ты ничего необычного в них не заметила? – спрашиваю я у Рози.

Она смотрит на меня как на полную дурочку.

– Ну да… ты про то, что у них собачьи головы на человечьих телах?

– Нет, – говорю я, – про то, что на одном была футболочка с надписью: «Не! Покупай! Китай!» С какой стати им в стране снов бойкотировать какие-то товары?

– Ты о чем?

– И они знали, что мы не настоящие волки.

– Это ясно и без твоих хитроумных мозгов, – соглашается Рози, – но вот к чему ты ведешь…

– Они пришли из нашего мира, – втолковываю я ей, хлопая ладонью по простыне. – Точь-в-точь как мы с тобой, только мне почудилось, что они там целиком. Похоже, им, чтобы туда попасть, не надо прежде заснуть и увидеть сон.

Рози задумчиво закуривает сигарету и медленно кивает:

– Ты думаешь?

– Даже не сомневаюсь.

– Но если б здесь разгуливали ребята с собачьими головами, о них бы в газетах писали – если они отсюда, я хочу сказать.

– Здесь они иначе выглядят, – объясняю я, мечтая, чтоб Рози хоть раз в жизни воспользовалась мозгами, полученными от Бога. – Ручаюсь, они свободно могут выбирать, в какое тело им нарядиться.