Легенды Ньюфорда (№11) - Волчья тень

Хорошо было бы, если б она была художницей и могла просто воспроизвести увиденное, но ее художественные способности не шли дальше «человечков из палочек», так что приходилось обойтись записью. Значит, надо идти домой и все записать, а завтра она прочтет Джилли свои записки, и Касси будет там же, сможет подсказать, если она что-то упустит.

Итак, домой.

Она подождала на автобусной остановке и села в подошедший автобус. Только устроившись на сиденье, она сообразила, что не задумываясь вошла в автобус, который довезет ее не к дому, а к зданию реабилитации. Венди откинулась на мягкую спинку и отдалась на волю судьбы.

Так ничего и не записала, и Касси, которая могла бы помочь, не будет, но, надо полагать, воспоминания продержатся еще час-другой. Она проберется в палату, разбудит Джилли, если придется, и расскажет, что они узнали. Однако, добравшись до реабилитации и на цыпочках миновав сестринский пост, она застала в палате Софи, сидевшую у Джилли на кровати и приглушенным голосом яростно спорившую с ней.

– Что случилось? – с порога спросила Венди.

– Откуда я знаю, – отозвалась Софи. – Джилли так и набросилась на меня – хуже Джинкса.

– Да, – сказала Венди, – я ничего не понимаю. – Войдя в палату, она села в ногах кровати. – Может быть, просветите меня?

– По-моему, нирваны полагается достигать собственными усилиями, – произнесла Джилли.

Софи кинула на нее взгляд, подразумевающий: «Пора наконец стать серьезной, Джилли!»

Та вздохнула.

– Ну, ладно, ладно. Но это не значит, что я с тобой соглашаюсь, – добавила она, обращаясь к Софи.

– В чем не соглашаешься? – спросила Венди, прежде чем спор успел заново начаться.

Перебивая друг друга, они рассказали ей, как провели вечер, как вместе сумели попасть в страну снов, как стая гналась за человеком-лисом и одна из волчиц напомнила Джилли младшую сестру.

– О боже, боже, – вздохнула Венди. – Теперь все складывается.

Два непонимающих лица обратились к ней.

– Я только что от Касси, – объяснила Венди. – Она мне гадала. Вернее, гадала она на Джилли, насчет всех этих таинственных происшествий.

Она описала картины, показанные картами.

– Первая, очевидно, относится к твоему… к твоему детству, – сказала она.

– Не обязательно, – возразила Джилли. – Кто знает, что случилось с Рэйлин, когда я ушла из дому.

На минуту все замолчали, думая о другом ребенке, испытавшем, может быть, те же муки, что и Джилли.

– Ладно, – сказала Венди, – тогда те волки, над которыми были лица… Одно было похоже на твое, Джилли, но это ведь могла быть твоя сестра, а не какой-то… мм…

– Злой двойник? Темная половина души?

– Я этого не говорила.

– А вы с сестрой были похожи? – спросила Софи.

Джилли чуть заметно кивнула:

– Когда мы росли, она всегда была точь-в-точь как я на фотографиях, сделанных в том же возрасте. Не удивлюсь, если это сходство сохранилось и сейчас. Даже тот парень, который попался нам с Джорджи в Тисоне в семьдесят третьем, принял меня за нее.

– Так, – подытожила Софи. – Если это твоя сестра, а все больше похоже, что это так, значит, она тоже умеет проникать в страну снов. С целой стаей подружек.

– На карте была только одна, – заметила Венди.

– А в стране снов – не то шесть, не то семь. – Софи медленно покачала головой. – И они охотились за тем маленьким лисом. Ничего хорошего.

– Да уж, – заметила Венди, – если она сбила Джилли машиной и потом изуродовала все ее картины, милой особой ее не назовешь.

– Вы не понимаете, – остановила их Джилли. – Рэйлин была самой доброй девчуркой, какую можно представить. Она никогда бы такого не сделала. Мы ведь не знаем, она ли это была.

– Я ее видела на улице у твоего дома, – сказала Софи, – и Изабель тоже. То есть мы видели женщину в точности такую же, как ты, Джилли. Кто же это, как не она? И если не она погубила картины, так что она делала у твоего дома?

«Но если она уничтожила картины, – подумалось Венди, – так зачем ей болтаться поблизости?» Это соображение она оставила при себе, не желая прерывать ход рассуждений Софи.

– А если она не хочет тебе ничего дурного, – продолжала та, – так почему не зашла повидаться с тобой?

– Не знаю.

– А как насчет третьей карты? – спросила Венди. – С розовым «кадиллаком»?

– Ни малейшего представления, – сказала Джилли.

Софи уже хотела кивнуть, но вдруг вскинула руку.

– Постойте, – сказала она. – Помнится, тем утром, когда я видела двойника, на улице стояла розовая машина – за квартал от твоего дома. Длинный розовый автомобиль с откидным верхом. Я даже начала тогда напевать про себя ту песенку Фреда Иглсмита.

Все заулыбались, радуясь поводу отвлечься от напряженного разговора.

Им всем припомнилось выступление группы Иглсмита в «Твоем втором доме». Дело было в январе, и все они плясали как безумные под звуки гавайской гитары и электронного кантри-рока, а грубоватый голос Фреда выводил строки, едва слышные из-за оркестра. Они попали под его очарование с первой песни и не сразу осознали, что «гавайская гитара» – на самом деле мандолина, переданная через электронную приставку. Особый блеск музыке придавала бешеная перкуссия ударника – парня, которого звали Хэнк Стиральная Доска. Он и играл на стиральной доске, а еще у него был стальной шлем пожарного с прикрепленными к нему цимбалами и рожки, пристроенные прямо на стиральной доске. После концерта они купили себе по диску с разными записями и с тех пор то и дело обменивались ими между собой.

– «Пребольшущая машина…» – тихонько напела Джилли.

Софи кивнула:

– Может, это ее и была. Твоей сестры, я хочу сказать.

– Понятно…

Все снова помолчали.

– Так о чем вы тут спорили, пока я не пришла? – спросила Венди.

– Софи хочет, чтобы я рассказала Лу о сестре. А я не хочу втягивать полицию. Не хочу, чтоб она из-за меня попала в беду.

– Но, Джилли… – начала Софи.

– Особенно не хочу в том случае, если ей пришлось пройти через то же, что и мне. Из-за того, что я ее бросила. – Джилли покачала головой. – Да кого я обманываю? Конечно, так оно и было. Неудивительно, что она сломалась.

– Ты тоже через это прошла, – сказала Софи. – Но ты-то не сломалась.

– О, ради бога. Сколько себя помню, у меня в голове всегда было полно дряни.

– Но ты же не стала из-за этого вредить людям, – возразила Софи.

– Мне просто повезло, – сказала Джилли. – Мне помогли. Как в сказке. А ей – нет.

– Этого мы не знаем. Мы же ничего о ней не знаем!

Но Джилли ее не слушала.

– Вы знаете, что после аварии – пока я еще была в коме – Джо приглашал волшебных целителей помочь мне?

И Венди, и Софи кивнули.

– И все они сказали, что ничего не могут сделать, пока я не разберусь со старыми ранами. Проблема не в том, что я сама пережила, а в том, как я обошлась с Рэйлин. Такое нельзя забыть. И простить.

Софи хотела что-то сказать, но передумала и, склонив голову, взяла Джилли за руку и пожала ее.

Венди вздохнула. Из них троих только ей не приходилось залечивать ужасные раны, оставленные детством. В ее мире все было как надо. Ее не совращал старший брат, не покидала мать – не было ничего такого, что случалось с двумя из каждых трех ее знакомых женщин.

– Я согласна с Софи, – заговорила она, неохотно возвращаясь к теме, которую кто-то же должен был закончить. – По-моему, надо сказать Лу. И Джо тоже.

Но Джилли уже качала головой.

– А Джо зачем? – спросила Софи.

– Ну а кто еще из наших знакомых столько знает о стране снов? – отозвалась Венди.

Софи улыбнулась:

– Кроме меня, ты хочешь сказать?

– Он по-другому знает. Он ведь не только во сне там бывает, верно? Он сможет понять, как это сестра Джилли превращается там в волчицу.

– Если это была она, – вставила Джилли.

– Правильно. Может, он и в этом разберется.

Джилли мотнула головой:

– Я уже и так ей навредила.

– А если она не только тебе вредит? – спросила Венди. – Может быть, с точки зрения какой-нибудь вселенской кармы ты и заслуживаешь наказания за то, что сбежала от сестры, хотя лично я в это не верю. Господи, да ты сама-то была ребенком. И сколько тебе досталось за эти годы!

– Это оправдание?

– Нет, – сказала ей Венди. – Просто факт. Но что, если она делает зло и другим? Ни в чем не виноватым? Их-то за что наказывать?

– Да… да, наверно…

– Так что мы должны рассказать.

– Господи, ничего я не знаю, – сказала Джилли. – Нельзя ли оставить это на завтра? Сейчас я просто ничего не соображаю.

Венди незаметно переглянулась с Софи.

– Конечно можно, – сказала она.

Джилли пристально взглянула на нее:

– Пообещай, что не станешь ничего делать, пока мы завтра не поговорим. – Она перевела взгляд на Софи, – И ты тоже.

– Я не скажу Лу, – сказала Венди, – но Джо, по-моему, нужно известить как можно скорее.

Чуть помолчав, Джилли коротко кивнула.

– Конечно, – сказала она, – ему скажем. Хотя не представляю, где ты станешь его искать. Он ушел вглубь страны снов.

Венди кивнула:

– Касси мне говорила. Но я передам ей и… – поспешно добавила она, – предупрежу, чтобы больше она никому ни слова.

Все было сказано, и Софи с Венди собрались уходить.

– Ничего, что ты остаешься тут одна? – спросила Софи.

– Не хуже, чем всегда.

У Венди дрогнуло сердце – так безнадежно прозвучали эти слова. Попрощавшись и выйдя в коридор, она остановила Софи:

– Ты бы не могла тоже его поискать?

Софи покачала головой:

– Не представляю даже, как за это взяться. Но постараюсь известить, кого смогу, в Мабоне, когда попаду туда нынче ночью.

– Надо помочь ей пройти через это, – сказала Венди. – Через все это.

Софи угрюмо кивнула, продела свою руку под локоть Венди, и они вместе вышли на улицу, склонив головы и опираясь друг на друга в поисках силы и утешения.

2

После ухода Венди и Софи я долго боюсь заснуть. Мне никак не верится, что сестра пыталась меня убить – сбить машиной в Мире Как Он Есть или загрызть, обернувшись волчицей в стране снов. Знаю, люди меняются, но чтобы настолько? Не могла добрая малышка, которую я оставила, сбежав из дому, вырасти в какого-то чудовищного оборотня-убийцу. Слишком велика перемена – она не укладывается у меня в голове.

Но кто бы ни обладал разумом, скрытым за глазами той волчицы, он меня ненавидит. В это я верю без труда. И эта мысль не дает мне уснуть. Понимаете, я знаю, что всегда могу, если встречусь с ней снова, проснуться и сбежать от нее, но что, если она последует за мной и сюда? Бывает такое? Джо приходит в страну снов и уходит из нее, когда захочет. Может, и она в прошлый раз просто растерялась и не успела меня догнать? Или не хотела торопиться? Может, она и так знает, где искать меня, беспомощную Сломанную Девочку, этакий прикованный к постели вариант Красной Шапочки, и выжидает, выбирая подходящую минуту, чтобы явиться и покончить со мной?

Зря я об этом задумалась – теперь вздрагиваю от каждого шороха, потому что мне мерещится в нем цокот волчьих когтей по каменному полу. Спрятаться мне негде. Не то что с кровати не встать – даже одеяло на голову натянуть не сумею. А ведь там не одна волчица будет – ко мне из коридора ворвется целая стая.

Мне даже обидно: я ведь всегда любила волков, а теперь из-за нее начинаю бояться. Конечно, они хищники и все такое, но я же знаю, они не нападают на человека, если их не вынудили.

Чем же я ее до такого довела?

Мне снова приходят на ум доводы Софи: круг замкнулся, я снова не желаю признавать, что это могла быть моя маленькая сестренка Рэйлин, но спор с собой утомляет меня еще больше, чем перепалка с Софи, веки наливаются свинцом, а сердце стучит вдвое быстрее, чем положено, из-за того, что может поджидать меня по ту сторону сна.

Просто диво, что я все-таки засыпаю. И, заснув, попадаю в «когда-то давным-давно» своих снов…

Я чувствую, как меня уносит, и стараюсь сосредоточиться на последнем месте, где была с Тоби, – высоко на ветке самого большого из соборных деревьев, – там я недосягаема ни для одного волка, будь он оборотень или кто еще. Хотя бы теоретически.

Если только она не сумеет добраться до ветки прямо отсюда тем же путем, что и я.

Но для этого надо, чтобы она бывала там раньше, возражает рассудочная половина сознания. Так уж тут все устроено: попасть можно куда угодно – люди и попадают, во сне, а потом почти ничего не могут припомнить, но если хочешь оказаться в определенном месте, сначала надо там побывать. А велики ли шансы, что она уже бывала на том дереве?

Но если она – оборотень, что мешает ей принять человеческий облик и залезть на дерево не хуже меня? Или обернуться птицей, если на то пошло.

Я засыпаю, так и не дав рассудку себя утешить, и, видимо, это меня подводит: я оказываюсь не на безопасной ветке высоко над землей, а на вершине холма. За спиной у меня странное здание, а внизу от подножия до самого горизонта простирается лес. Я не сразу понимаю, что смотрю на Большой лес, потому что ни разу не видела его со стороны.

Отрываю взгляд от горизонта и оглядываю ближайшие окрестности. Вокруг скопления скал и расщелины, в которых можно спрятать дюжину волчьих стай. Но никакого движения в них не заметно, и я переключаю внимание на дом. Отсюда мне не так уж много видно. Только окна в каменной стене – три окна на три этажа, – а стекла в них такие темные, что внутрь не заглянешь. Камень для стен явно брали прямо из-под ног, и здесь еще много осталось – валуны и булыжники рассыпаны от вершины холма до самого леса по всему склону. Крыша соломенная, а единственное отверстие в стене – большая арка, которая, похоже, ведет в мощенный булыжником внутренний двор. Странное дело, в арке не хватает замкового камня.

Я последний раз окидываю взглядом склон и лес и направляюсь к дому. Через несколько минут я уже во дворе. Он довольно велик – пожалуй, размером с бейсбольную площадку. Прямо напротив арки, через которую я вошла, – другая, а по обе стороны от нее в стене большие деревянные двери. Вдоль стен тянутся деревянные лавки, а посреди двора колодец. Выше в стенах множество окон, все с такими же темными стеклами. Под нижними окнами ящики с травами и цветами.

Я подхожу к колодцу и заглядываю вниз. Дна не видать. Воздух во дворе чистый до прозрачности, но я слышу запахи пива и еды: какие-то пряности и благоухание свежевыпеченного хлеба. Из четырех дверей открыты только две, причем за одной мне видны денники и груды сена. Надо думать, там конюшня. За другой – деревянные столики, окруженные стульями. Подняв взгляд к притолоке, я читаю вывеску:

ГОСТИНИЦА ЗАБЫТЫХ ЗВЕЗДАМИ

Теперь я догадываюсь, куда меня занесло. Этот самый замок я видела тогда с Тоби с ветки исполинского соборного дерева.

Не видно ни души, но кто-то же готовит и печет хлеб, а может, и пиво варит. Думаю, не окликнуть ли хозяев, но боюсь привлечь к себе недоброе внимание. Мне так и мерещатся волки, затаившиеся в тени или глядящие на меня из-за темных стекол.

Я подхожу к двери под вывеской, переступаю порог, моргаю. Глаза еще не приспособились к полумраку. По левую руку от меня тянется длинная деревянная стойка. Совсем как в вестернах: во всю длину стойки – зеркало, а перед ним на полке – бутылки да стаканы. Когда глаза привыкают, я различаю, что жидкости в бутылках – всех цветов радуги. Чудно! Не могу представить себе бирюзового вина. И синего виски тоже.

Дальше у стены камин, но огонь в нем не горит. По обе стороны камина два ряда кабинок для обедающих, и такие же тянутся вдоль правой стены. Стены украшены картинами и гобеленами – на них пейзажи и портреты, исполненные в старинной манере. На каждом столике, в каждой кабинке – по паре толстеньких белых свечей, тоже незажженных. За столиками никого, как и за стойкой.

Я откашливаюсь:

– Э… здесь есть кто-нибудь?

Нет ответа, но слышен шорох: ткань трется о ткань, будто кто-то шевельнулся. И тут я замечаю какого-то человека в кабинке справа от камина. Выжидаю, не заговорит ли он или она, и, не дождавшись, начинаю потихоньку приближаться сама, виляя между столиками, готовая обратиться в бегство при малейших признаках опасности.

Человек молча смотрит, как я подхожу. На столе перед ним стакан с синей жидкостью, на доске вокруг стакана – влажные синие круги. Мужчина красив грубоватой, резкой красотой. Венди сказала бы – красавчик негодяй. Такого иногда можно увидеть на улице у дансинга: стоит особняком не потому, что не с кем танцевать, а из романтической любви к одиночеству. Обязательно с мотоциклом и с сигареткой в зубах, а в заднем кармане, может статься, отыщется томик Рембо. Или хотя бы кого-нибудь из битников. Темные волосы, откинутые назад со лба, чисто выбрит, синеглаз, а ради таких ресниц иная женщина и убить может. Худощав и одет во все черное. Руки спокойно лежат на столе по сторонам стакана – тонкие и изящные, но не слабые.

– Гм… здравствуйте, – начинаю я, – простите, что побеспокоила…

Он продолжает смотреть на меня, ничем не показывая, понятны ли ему мои слова.

– Вы говорите по-английски? – заново подступаюсь я.

Подняв стакан, он делает глоток и опять опускает на стол, добавляя к прежним еще один синий круг.

– Ну и ну, – наконец подает он голос, – вы посмотрите, кто к нам пришел. Мамочка Зануда собственной персоной. Ошиблась адресом, дорогуша. Здесь всем своих бед хватает по горло, так что лишнего не надо.

У него такой голос, от которого по спине словно кошачьей лапкой проводят. Низкий и звучный. Очень обаятельный, несмотря на все гадости, какие он произносит. Я совершенно не намерена увлекаться этим типом, но чувствую, как меня к нему тянет, и это меня раздражает.

– Мы что, знакомы? – спрашиваю я.

– Какая разница!

– Надеюсь, у вас хотя бы есть причины грубить? Или просто проявляется врожденная злобность?

Голубые глаза еще минуту изучают меня, после чего он отвечает:

– Я приберегаю свою злобу для тех, кто ее заслуживает, хотя кое-кто думает иначе.

Очаровательно! Сама непосредственность. Этот мистер не похож на свирепого волка, готового вцепиться в глотку, но и к клубу моих поклонников он явно не принадлежит. Я не привыкла вызывать неприязнь с первого взгляда у людей и животных, и это новое ощущение оставляет неприятный осадок. Конечно, я не совершенство и не считаю, будто все должны меня любить. Но и врагов я никогда не умела заводить, а если обижала кого-то, пусть даже ненароком, обязательно извинялась и старалась как можно скорее загладить вину. Всегда.

Кроме того единственного раза, когда убежала из дому…

Эта мысль подсказывает другую. Может, парень злится на нее и нас опять перепутали?

– Вы знакомы с моей сестрой? – спрашиваю я.

– Помоги нам небо! Так вас еще и две?

– Послушайте, – настаиваю я, – в чем дело? Насколько мне известно, я вас впервые вижу, и вы ничего обо мне не знаете.

– Тебе бы хотелось так думать, да?

– Я думаю, что вы либо меня с кем-то спутали, либо просто дурно воспитаны.

– Меня здесь зовут Гремучкой, – говорит он. – Ну как, в памяти ничего не звякнуло?

Действительно, имя звучит знакомо, только пока ни с чем не связывается. Должно быть, провалилось в одну из малых черных дыр у меня в памяти. Но вдруг я вспоминаю:

– Вы друг Тоби!

Хотя что там говорил Тоби?

«С Гремучкой дружить нельзя. Это все равно что завязать дружбу с луной или звездами: сплошные разочарования. Потому что они такие блестящие и так высоко подвешены».

– Нет, не друг, – поправляюсь я, не дав ему высказать очередную гадость. – Тоби говорил, вы не из тех, с кем можно дружить.

Поднимается и опускается бровь, голубые глаза насмешливо блестят.

– Так и сказал? – спрашивает он.

В голосе легчайший намек на угрозу, и я снова начинаю нервничать. Стараюсь не оглядываться, но куда же они все подевались? Хоть хозяин гостиницы должен же где-то быть?

– Я дружу с Джо, – говорю я, заслоняясь его именем, как талисманом, в надежде, что для него оно что-то значит, как и для тех Родственников, что встречались мне в Большом лесу. – Ну, знаете, – добавляю я, помедлив, чтобы припомнить имя, которым называла его Джолена, – с Анимандегом.

– Но сейчас Джо здесь нет, верно?

Я не позволяю себе выказать страх, разве что руки немножко дрожат, но его взгляд прикован к моему лицу, так что рук он, надо думать, не видит.

– Да. Ну, приятно было поболтать, – говорю я ему и начинаю пятиться, но тут он небрежным взмахом руки указывает на скамью напротив себя.

– Но куда же вы? – говорит он. – Не уходите, прошу вас, присядьте. Поделитесь со мной своею мудростью.

– Я вас не понимаю.

– Неужто? Весь Большой лес только о тебе и говорит: девочка-сновидица, в которой горит ярчайший духовный свет. Все убеждены, что твое появление предвещает великие перемены.

Он улыбается, но только глазами. Не нужно уметь читать мысли, чтобы почувствовать серьезную ненависть, которая так и рвется наружу. Мне хочется оказаться подальше, пока он не перешел от слов к делу.

– Не понимаю, о чем вы говорите, – повторяю я. – Я ничего не знаю.

– Однако так щедро раздаешь советы и перлы премудрости! О, и помощь тоже. Ты ведь и помочь всегда готова, верно? Если тебе это ничего не стоит.

Я осторожно отступаю. Не знаю, за кого он меня принимает – за сестру или за кого-то совсем незнакомого, – но мне не нравится, к чему идет дело. Вовсе не нравится.

– Как, уже уходишь?

Угроза прорывается так явственно, что я замираю на месте.

– Я…

Я толком не знаю, что сказать. Но он не успевает отпустить новую колкость, потому что у меня за спиной раздается голос:

– Лих! Ты ведь не станешь распугивать моих гостей, а?

Я бы обернулась, да боюсь повернуться спиной к этому мистеру Непосредственности.

Гремучка с кислой миной смотрит мне через плечо – ему испортили развлечение. Залпом допивает свой странный синий напиток и встает, высокий и угрожающий.

– Мы с тобой еще встретимся, – сулит он, проскальзывая мимо меня.

Я поворачиваюсь ему вслед и даже подхожу к дверям, чтобы увидеть, как он шагает через двор. Свернув налево, он исчезает за аркой, противоположной той, в которую прошла я. Когда он вступает под тень свода, видна вспышка янтарного света, и его нет как не бывало. Я застываю с открытым ртом. Я-то дивилась, что это за гостиница в самой глуши, и даже ни одной дороги к ней не ведет. Но если из нее можно так запросто телепортироваться, так поставь ее хоть на луне, она не растеряет постоянных обитателей.

Убедившись, что Гремучка не собирается возвращаться, я оборачиваюсь к своему избавителю. Он стоит над покинутым Гремучкой столиком, вытирая тряпкой синие круги. Поднимает голову, когда я подхожу.

– Прошу прощения, – говорит он. – Лиходей не лучшая компания, когда на него находит.

Догадываюсь, что он и есть хозяин гостиницы. На вид он напоминает жизнерадостного пройдоху или каменщика – крупный, почти квадратный, мужчина в белой майке в обтяжку, обрисовывающей все мускулы и представляющей на обозрение мощные руки, сверху донизу покрытые татуировками. Сплошные звери: ящерица, волк, рысь, орел, дракон… Длинные каштановые волосы связаны на затылке в хвостик, бородка клинышком. Но в отличие от Гремучки – вернее сказать, Лиходея, поскольку здешнему хозяину лучше знать, – он так и лучится доброжелательством.

– Мне он сказал, его зовут Гремучка, – говорю я.

– Это скорее не имя, а описание – как если меня назвать трактирщиком. А зовут меня Уильям, кстати сказать. Уильям Кемпер.

Кажется, и Тоби говорил про Гремучку что-то такое. «Это не имя, а звание».

Я называю Уильяму свое имя и прохожу за ним к стойке, где он моет стакан Гремучки в раковине из нержавеющей стали и начинает его протирать. Современная мойка и водопровод меня удивляют, но сейчас на уме более важные вопросы.

– Так что такое этот Гремучка? – спрашиваю я.

Уильям с ухмылкой пожимает плечами:

– Кто его знает. Появился откуда-то довольно давно и сказал только, что зовут его Лиходей Гренн, Гремучая Змея. Кажется, долго дивился, что никто его не узнает.

– А он… опасен?

– Всякий бывает опасен, если доведешь. Впрочем… – Он кивает. – Пожалуй, Лиходей всегда довольно опасен. Заносчивость так и прет из него, и ему явно случалось подраться. Из-за чего он к вам прицепился?

– Сама не знаю.

Он, кажется, думает, что знает меня, и то, что он знает, ему очень не нравится.

– Вы писательница?

Я качаю головой.

– Тогда совсем не понимаю. Выпьете что-нибудь?

– А что у вас можно заказать?

– Все, что обычно пьете, дома то есть.

– Пиво. Или кофе.

– Есть и то, и другое.

– Тогда, пожалуй, кофе.

– Сливки? Сахар?

Услышав, что я предпочитаю черный без сахара, он снимает с полки одну из бутылок, и из нее в толстостенную фарфоровую кружку льется дымящийся ароматный кофе. Он ставит кружку передо мной и усмехается моему обалделому виду.

– Ну что вы? – говорит он. – Это ведь сон. Здесь все по-другому.

Я улыбаюсь:

– Просто еще не привыкла. Пока что только и повидала, что пару кварталов Мабона да Большой лес.

Он кивает:

– А потом впали в уныние и очутились здесь?

– А что, все ваши гости – люди, впавшие в депрессию?

– Да нет, всякие бывают. Видели бы вы, что здесь творится в полнолуние. Но название вроде «Забытых Звездами» привлекает, конечно, прежде всего несчастных и невезучих. По первому разу многие ради названия сюда и наведываются.

– Не то чтобы я так уж унывала, – говорю я, – по крайней мере, когда я здесь. Хотя в Мире Как Он Есть я не очень-то счастлива.

Он молча кивает – универсальный отклик барменов на все случаи жизни. Продолжу я рассказ или буду молча пялиться в свою чашку – ему все равно. Я пробую кофе.

– Замечательно! – хвалю я и добавляю: – А почему вы спросили, не писательница ли я?

– Из-за Лиха. Он их не любит.

– За что?

– Ну… – Уильям с минуту глядит мимо меня, в пространство. – Ребят вроде него я называю ничейными, – говорит он, вернувшись взглядом к моему лицу, и вскидывает руку, останавливая вертящийся у меня на языке вопрос – Понимаете, они в стране снов не свои, и не в ворота сна прошли, как, скажем, вы. Их кто-то выдумал, и жизнь у них ограничена книжной полкой, да и длится только до тех пор, пока в них кто-то верит.

– Эдар, – говорю я, вспоминая разговор с Тоби. – Они пришли из междумирья.

Он с любопытством глядит на меня:

– Вот-вот. Где вы о них слышали?

Я рассказываю ему о Тоби.

– Знаю я его – тот, что зовет себя Буас, да? Думается, эти двое из одной истории. Видел я и других оттуда же, но они теперь почти растворились.

– Так это правда? Они в самом деле истаивают, когда в них перестают верить?

– О да… К слову о несправедливости жизни.

– Все равно не понимаю, из-за чего на меня взъелся ваш Лиходей.

– А это он так старается остаться в памяти, – поясняет Уильям. – Доведет человека до белого каления, так уж тот его не забудет.

Я качаю головой. Чувствую, что дело не только в этом, но не знаю, как объяснить.

– Понятно, я могу и ошибаться, – признает Уильям.

– Я не спорю, – говорю я, – просто, по-моему, тут было что-то личное.

– Я бы не слишком беспокоился на вашем месте. Поверьте, он то и дело творит всякие пакости. Сколько раз уж я грозился его выставить, но… – он пожимает плечами, – наверно, мне его жалко.

– Кажется, у вас хватает свободного времени, – замечаю я, чтобы сменить тему.

– Ну, по большей части мои посетители – ничейный народ, а нынче утром заглянула компания Родичей и вроде как распугала всех. Вы ведь слышали, как на них действует присутствие чистокровок?

Я киваю:

– Думаете, и это правда?

– А какая разница? Ничейные этому верят, вот и разбежались. Хотя да, скорее всего, правда.

– Я думала, знают ли об этом Родственники?

– Трудно сказать, – тянет Уильям. – Вообще-то сомневаюсь. Они больше между собой общаются, а ничейные стараются держаться от них подальше – так кто бы им рассказал?

«Ты бы мог рассказать», – думаю я. Но сегодня мне не хочется больше никого раздражать. Спрошу лучше Джо, когда в следующий раз с ним увижусь.

– А оборотни здесь не бывают? – спрашиваю я.

– Вы хотите сказать, кроме Родственников?

– Ну да…

Не могу поверить, чтобы возненавидевшая меня волчица была из Народа.

– Вообще-то нет, – говорит Уильям. – Сновидцы вроде вас обычно какой облик приняли, пересекая границу, такого и держатся. И с ничейными то же самое – если только тот, кто их выдумал, не дал им способности менять шкуру. Но если они не превращаются у меня на глазах, так откуда мне знать?

– Так что люди-волки к вам не заглядывают?

Он улыбается:

– Псовые частенько бывают – чистой крови то есть.

– А кроме них?

– Вы кого-то ищете?

«Того, кто меня ненавидит», – думаю я, но качаю головой:

– Нет, просто любопытствую.

Он опирается локтями на стойку, наклоняется поближе ко мне.

– Может, и не мое это дело, – шепчет он, – но в последнее время на сей счет лучше не любопытствовать попусту. Объявилась тут банда сновидцев, которые пересекают границу в волчьих шкурах, так они охотятся на единорогов и пьют кровь.

Я чувствую, как округлились у меня глаза и кровь прихлынула к щекам.