Дядя Коля – поп Попов – жить не может без футбола

– Николай! Я вас умоляю! – в неизмеримо большом волнении воскликнула бабушка Анфиса Поликарповна. – Не верьте ни единому слову этого субъекта! Он сам в сверхвысшей степени подозрителен! В каждом его слове, даже в каждом звуке его неприятнейшего голоса ложь и фальшь! Фальшь и ложь!

С великим сожалением, с глубочайшей укоризной посмотрел на неё Жорж Свинкин, скорбно покачал своей израненной, украшенной тремя разноцветными шишками головой и проговорил очень хрипло:

– Понятно, понятно… Потрясающе нелепо, чудовищно несправедливо… Но я не обескуражен, даже не растерян, я привык к людской неблагодарности. Но дело не во мне. Единственный к тебе вопрос, Коленька: почему ты не хочешь, не горишь желанием завтра же приступить к тренировкам?

– Он сегодня уже тренировался, – по возможности спокойно сказал Шурик, но тут же возмутился: – А по какому праву вы взяли у него документы?

– Тебя, мальчик, никто ни о чём не спрашивает, – презрительно оборвал его Жорж Свинкин. – Мы, взрослые, как-нибудь разберемся сами. Документы его я уже отправил, чтобы ускорить зачисление в команду. Он уже футболист! Я уже сделал то, о чём ты мечтал, Коленька! Даю тебе на размышление…

– А он не нуждается в вашей помощи! – перебил Шурик.

– Совершенно очевидно! – добавила бабушка Анфиса Поликарповна. – Вы, Жорж, переполнены ложью! А толку от вас мало! Вы даже борщ посолить не в состоянии!

– Обращаюсь только к нему! – Жорж Свинкин вскинул руку в сторону дяди Коли. – А вы – молчите! Или завтра ты, Попов Николай, начинаешь прямой путь в большой футбол, или остаешься здесь и влачишь жалкое существование! Тогда – прощай, бывший поп и бывший перспективный вратарь!

В ответ ему было молчание.

– Молчание – знак согласия? – вкрадчиво, скрывая торжество, хрипло проскрипел Жорж Свинкин. – Значит, вперёд, в большой футбол? Значит, за мной шагом марш?

– Нет, нет, – негромко, но совершенно твёрдо ответил дядя Коля, и Шурик с бабушкой Анфисой Поликарповной облегченно и громко вздохнули. – Нет, нет, – чуть громче, но ещё твёрже повторил дядя Коля. – Я с вами никуда не поеду, и вы никуда не поедете, пока мои документы не будут у меня. Где они?

– Я отправил их, повторяю, для скорейшего оформления тебя в команду.

– Когда же вы могли их отправить? Вы их взяли у меня на вокзале. Потом вы прыгали с поезда, попали в больницу. Оттуда сразу в леспромхоз. Куда вы дели мои документы?

Жорж Свинкин весьма энергично засучил рукава, словно собирался драться на кулачках, тщательно поправил узел на животе и ответил, вызывающе отчетливо выговаривая каждое слово:

– Хорошо, хорошо, отлично, замечательно. Я хотел избавить тебя, Коленька, от лишних волнений. Чтобы все свои силы ты приберег для завтрашней тренировки… Я потерял твои документы вместе со своими. И деньги ещё я потерял. Вот какое несчастье! – Он с видимым наслаждением взглянул на растерянное лицо дяди Коли. – Выход один – быть нам с тобой, Коленька, вместе, вдвоем выкручиваться из этой истории.

– Ни одному вашему слову я не верю, – глухо проговорил дядя Коля. – И понятия не имею, где мои документы. Отправили вы их, потеряли, спрятали? Неизвестно. Товарищи… – Голос дяди Коли дрогнул. – Я ведь в безвыходном положении…

– А я? – с невинным видом спросил Жорж Свинкин. – Мы с тобой, Коленька, из-за тебя оба оказались в безвыходном положении.

– Вам надо идти в милицию! – обрадованно воскликнул Шурик. – Он ведь незаконно захватил ваши документы…

– Малыш, мальчик, деточка! – укоризненно перебил Жорж Свинкин. – Я был уже в милиции и обо всём доложил. Прошу всех помолчать! – грозно приказал он, чтобы скрыть за этой грозностью свою полнейшую растерянность. – Мне необходимо подумать!

Самое сверхужасное заключалось в том, что Жорж Свинкин никак не мог сообразить, в чём же он просчитался. Найти такого уникального, такого перспективного вратаря и… потерять его! Неужели нельзя обмануть его, припугнуть его неужели нельзя?!

Можно, конечно, можно!

Но – как?

– Минуточку внимания, – хрипло проскрипел Жорж Свинкин. – Больше я тебя, Коленька, уговаривать не буду. Поступай как знаешь. А меня ждёт команда. О документах завтра же справишься в милиции. В момент, когда ты расстаёшься со мной, ты расстаёшься и с мечтой о большом футболе. И жаль мне тебя, искренне жаль. Но последний раз ещё предупреждаю, – сквозь стальные и золотые зубы процедил он, – без меня ты выдающимся спортсменом не станешь… Прощай, Коленька… – Он медленно дошёл до дверей, постоял в нерешительности, обернулся. – Адре… адре… адре… – почти сквозь слёзы зазаикался он, вытянулся, сжал кулаки, пытаясь справиться с неожиданным огромным волнением и скрипло прохрипел: – Адре… адре… а-а-а-адре… – И, махнув рукой, Жорж Свинкин вышел.

Злобно стукнула дверь.

– Адре, – пожав плечами, недоуменно произнесла бабушка Анфиса Поликарповна. – Его последнее слово… Адре? Что бы это могло означать?

– Что бы это ни означало, – сказал Шурик, – но не зря ли мы его отпустили? Вдруг он действительно самый обыкновенный жулик? Ведь без документов вас и на работу не примут, а, значит, и в команду не возьмут.

– Никуда он не денется, – довольно уверенным тоном отозвался дядя Коля. – Завтрак в восемь ноль-ноль, и сразу после него я отправляюсь в милицию.

– Завтрак в восемь ноль-ноль?! – ужасно поразилась, невероятно возмутилась, очень страшно испугалась бабушка Анфиса Поликарповна. – Мне не проснуться… Не встать… Не подняться… Я уже семь с половиной лет просыпаюсь не раньше половины одиннадцатого… Это укрепляет мне нервную систему и продляет жизнь! – убеждённо воскликнула она. – А сегодня я столько истратила нервов… А ведь я приехала отдыхать!

– Ты и будешь отдыхать, – попытался успокоить её Шурик, – продукты на завтра у нас есть.

– Утро вечера мудренее, – очень широко зевая, сказал дядя Коля. – Будем надеяться, что завтра всё образуется, всё обретёт порядок.

Бабушка Анфиса Поликарповна чуть-чуть-чуть успокоилась, но с сомнением покачала головой и спросила:

– А что всё-таки значит «адре»?

Опять очень широко зевнув, дядя Коля ответил:

– Завтра узнаем.

И вскоре на всю квартиру раздался его богатырский храп. Как тогда, когда они с Шуриком отдыхали после тренировки и обеда, в носу дяди Коли спрятался целый оркестр! Там рокотали разные трубы и трубочки, пели флейты, пищали кларнеты, и казалось вот-вот загремят барабаны…

Шурику не спалось. Он с удовольствием, даже с наслаждением слушал богатырский храп дяди Коли, перебирал в уме сегодняшние события.

Эх, научиться бы храпеть так же богатырски, как дядя Коля! Шурик сильно втянул воздух носом и рассмеялся: вместо храпа получилось хрюканье, так сказать, не храп, а хрюк.

И ещё шесть раз похрюкав, Шурик крепко-накрепко заснул.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Совершенно загадочное исчезновение бабушки Анфисы Поликарповны

Обычно Шурик просыпался в вялом, как говорится, дурном расположении духа, то есть с очень плохим настроением, равнодушный почти буквально ко всему. Ведь ничего его никогда не ожидало, кроме надоевшей учёбы – в школе и дома.

Сегодня же он громко и радостно хрюкнул, едва заслышав бодрый голос дяди Коли, призывавший его проснуться, сбросил одеяло и спрыгнул на пол.

Дядя Коля, видимо, для того чтобы не разбудить бабушку Анфису Поликарповну, негромко спросил:

– А кто твою кровать заправлять будет?

Сам он постель свою уже собрал и аккуратно сложил на диване.

– Как это и что это – заправлять кровать? – удивленно и с явным интересом спросил Шурик. – Понятия не имею. Чем её заправлять? Бензином?

– Ты понятия не имеешь, как это и что это – заправлять кровать? – ещё более удивленно спросил дядя Коля. – И ещё шутишь над этим? Просто даже и не верится. Ведь каждое утро ты вставал с кровати и… И неужели тебе ни разу за всю жизнь не пришло в голову подумать о том, что кто-то каждое утро всю твою жизнь заправляет кровать, в которой спал ты?!

Шурик с унылым до крайности видом молчал, склонив набок взъерошенную голову, которая действительно ни разу за всю жизнь не подумала о том, что кровать надо заправлять.

– Ты только посмотри, как это просто делается! – И дядя Коля ловко и быстро застлал кровать, взбил подушку. – Вот и вся наука!

– Вот и научусь, – невесело пообещал Шурик. – Только зря вы удивляетесь. Да, да, представьте себе, что никто никогда мне не говорил, что кровать за собой надо заправлять. А сам я… – он довольно глубоко и так же тяжко вздохнул, – а сам я не догадался.

– Всего самому в жизни и не понять, – объяснил дядя Коля. – Вот и будем помогать друг другу, и дела наши, будем надеяться, пойдут в гору. А сейчас мы быстренько и с полной отдачей потренируемся!

Они взяли мяч и, можно сказать, рванули на место вчерашней тренировки. Впереди огромнейшими шагами бежал огромный дядя Коля, за ним мелкими шажочками-прыжочками спешил маленький Шурик. Он, конечно, отставал, и дядя Коля был вынужден часто останавливаться и в великом нетерпении поджидать его.

И не выдержав такой гонки с этаким препятствием, дядя Коля посадил мальчишку к себе за спину и под его восторженные попискивания и повизгивания помчался дальше ещё более огромнейшими шагами.

Прибежав на поле, наши футболисты сразу же занялись своим любимым делом, забыв обо всем на всем свете, и занимались до тех пор, пока у Шурика не подкосились ноги. Он непроизвольно сел, прямо-таки упал на землю, обессиленно крикнув:

– Ничего себе, тренировочка!

– Тренировочка тут ни при чем, – обиженно проговорил дядя Коля, – это физическая подготовочка у тебя наислабейшая. – И он стал упрашивать его ещё побить по воротам, но Шурик вдруг убеждённо проговорил:

– Да мы же с вами ерундистикой занимаемся!

– Почему ерундистикой? – удивился и опять обиделся дядя Коля. – Я с каждым ударом чувствую себя всё уверенней! Святым делом, можно сказать, занимаемся! Ведь отработка одиннадцатиметровых…

– Правильно, правильно, правильно! – запальчиво и несколько насмешливо перебил Шурик. – Но ведь вратарское мастерство состоит не только в умении брать пенальти! Умеете ли вы, например, посылать мяч в поле? Нет! А как вам вести себя при подаче угловых, знаете? Нет! Вообще, пора уже выучить правила!.. А кроме того, нам давно пора идти разыскивать Свинкина. Раздобыть ваши документы – наша главная задача!

– Разумно, в высшей степени разумно мыслишь, – одобрил дядя Коля. – В занятии любимейшим футболом я совсем забыл о клетчато-полосатом и документах. Идём.

Они тотчас же отправились обратно домой, не подозревая, конечно, какие их там ожидают неожиданности.

Подойдя к двери в свою квартиру, Шурик нажал кнопку звонка, удивленно и недоуменно постоял, потом вспомнил, как будили бабушку Анфису Поликарповну в поезде, ещё несколько раз позвонил и обречённо прошептал:

– Всё ясно. Бабушка спит невообразимо крепко.

– А почему ты ключ не взял? – сердито спросил дядя Коля. – Она же предупреждала нас вчера, что спит долго. Неудобно старого человека беспокоить. Как ты мог забыть ключ?

– Нет, не забыл, – сквозь зубы и тоже сердито ответил Шурик и с отчаянием добавил: – Я просто не знал!

– Чего – не знал?! – изумился и возмутился дядя Коля. – Что двери на ключ закрываются, не знал?!

– Я ни разу в жизни не открывал дверь ключом! Да, да! – растерянно, чуть не плача, воскликнул Шурик. – Мне ни разу в жизни не доверяли ключа! Так и говорили: ему, то есть мне, нельзя доверять ключ! Вот об этом-то я и забыл! Забыл о том, что мне никогда ничего не доверяли!

– Вот это ерундистика самая обыкновенная, – угрюмо заключил дядя Коля. – И мне над собой много работы предстоит, да и тебе не меньше. А с дверью надо что-то предпринимать…

Шурику захотелось немножечко, совсем чуть-чуть-чуть, поплакать от обиды и беспомощности, и, чтобы сдержаться, он забарабанил в дверь правой рукой, а левой беспрестанно нажимал кнопку, приговаривая:

– Проснись, бабушка! Проснись, бабушка! Проснись, бабушка!

И ещё ему было очень стыдно за свою житейскую неприспособленность. Словно почувствовав его состояние, дядя Коля погладил мальчика по взъерошенной голове, сказал:

– Не надо зря шуметь. Сие, видимо, совершенно бесполезно. Завидным сном обладает уважаемая Анфиса Поликарповна. И не будем сетовать на превратности нашей судьбы, а обмозгуем, как нам выкрутиться из этой истории. Перестань, перестань! – попросил он, когда Шурик снова начал стучать и звонить. – Понимаешь, я бы мог… стукнуть, но, по-моему, скорее дверь вылетит, чем проснется уважаемая Анфиса Поликарповна… Итак, решим первый вопрос: можем ли мы сейчас уйти по своим делам?

– Боюсь, что её нельзя оставлять одну, – подумав, ответил Шурик. – Значит, нам нельзя сейчас идти по своим делам. Значит, надо проникать в квартиру.

– А если тебе остаться здесь?

– Нет, нет, одного я вас не пущу! Я хочу действовать вместе с вами! Я вам помогать хочу!

– И мне с тобой надёжнее, – дядя Коля опять погладил Шурика по взъерошенной голове. – В предельно нелепое положение вверг нас рок.

– А если всё-таки нам пойти? – нерешительно спросил Шурик. – Во-первых, мы можем вернуться, когда она ещё будет спать. Во-вторых, ничего особенно страшного не случится, если она проснется без нас и немножко нас обождёт. Ведь самое-то главное сейчас – это идти со Свинкиным в милицию, выяснять судьбу ваших документов! Ведь сегодня может решиться ваша футбольная судьба!

– Сознаю всю ответственность момента, – торжественным тоном согласился дядя Коля. – Жить не могу без футбола! Но… но спокойствие уважаемой Анфисы Поликарповны, – продолжал он уже с явным сожалением, – не имеет к этому никакого отношения. Мы не имеем ни малейшего морального права по своей вине беспокоить старого человека.

Шурик ещё несколько раз машинально позвонил, постучал, потом долго молчал, склонив набок взъерошенную голову, и признался:

– Не понимаю. Почему нельзя ей побеспокоиться немножко по нашей вине? Мы-то по её вине беспокоимся, да ещё как!

– Уважаемая Анфиса Поликарповна старше нас. И почему она обязана хотя бы и немножко беспокоиться по нашей вине?

– Но ведь мы-то ни в чём не виноваты! То есть виноват во всем один я! А решается ваша судьба! А бабушка всё равно спит! – не сдерживая раздражения, говорил Шурик. – Если мы и попадём в квартиру, то всё равно придётся бабушку оставлять, если она привыкла спать до половины одиннадцатого!

– Можно оставить хотя бы записку, что мы ушли, – уныло сказал дядя Коля. – К тому же мне совершенно необходимо побриться. Нельзя же в таком виде…

Пока они стоят и гадают, что им делать в создавшейся обстановке, мы с вами, уважаемые читатели, перенесемся к Егору Весёлых и посмотрим, чем же он занимается, оставшись без своей гордости – огромных чёрных усов.

Уже под утро, когда он спал зыбким, неспокойным сном, ему приснилось, что усы свои он потерял. Егор Весёлых мгновенно проснулся, рывком сел на кровати, схватился руками за… нос!

И – вспомнил всё.

И – состонал так громко и жалобно, словно у него враз заболели все зубы и уши…

И – сверхтоскливо подумал: есть ли смысл просыпаться и жить без огромных чёрных усов?

Он уже решил снова лечь, но услышал за окном умоляющее мяуканье. Егор Весёлых подошёл к открытому окну, выглянул во двор, увидел на заборе своего кота и позвал ласково:

– Жоржик, Жоржик!

А кот вдруг спросил его хриплым и скриплым человеческим голосом:

– В чём дело? Слушаю вас.

Конечно, Егору Весёлых сразу стало ясно, что это ему просто послышалось спросонья, и он ещё более ласково спросил:

– Есть, Жоржик, не хочешь?

– Ещё как! – радостно ответил кот. – Буду вам очень благодарен хотя бы за кусок хлеба.

Егор Весёлых был храбрым человеком и, как вы помните, уважаемые читатели, только что демобилизовался из армии, и сказки о говорящих животных он знал, но тут ему стало очень не по себе. Сказки сказками, а когда тебе кажется, что обыкновенный кот говорит пусть неприятно скриплым и хриплым, но человеческим голосом, тут, по крайней мере, растеряешься… Поэтому Егор Весёлых больно-пребольно ущипнул себя правой рукой за левую, потом ещё больней-пребольней левой рукой за правую, убедился, что не спит, и всё-таки с очень большим опасением спросил:

– Но ведь ты, Жоржик, никогда не ел хлеба? Ты же любитель колбасы!

– Не откажусь, конечно, и от колбасы, – скрипло прохрипел кот и хрипло проскрипел: – А если вы ещё предложите мне стакан горячего чаю…

– Коты чай не пьют! – громко прошептал, весь испуганно сжавшись, Егор Весёлых.

– Какие коты? При чём тут коты? – рассердился кот.

– Жоржик… это ты… так… говоришь?

– Конечно, я. Собственно, а что тут удивительного?

Изо всех сил долго покрутив головой, словно надеясь этим вытрясти из неё наваждение, Егор Весёлых собрал всё свое мужество и крикнул неестественно дружелюбно:

– Иди ко мне, Жоржик, накормлю!

Но кот, почему-то отвернувшись от хозяина, скрипло захрипел:

– Ясу… ясу… ясу…

«Что же это такое со мной происходит?! – в страшном ужасе закрыв глаза, подумал Егор Весёлых. – Неужели из-за потери усов я сошёл с ума?!»

А с забора раздавалось хриплое и скриплое:

– Ясу… ясу… ясу…

«Я сумасшедший, – вдруг как-то спокойно пронеслось в голове Егора Весёлых, и он мысленно скомандовал себе: – С ума не-е-е-е схо-о-о-о-дить! В здравом уме нахо-о-о-о-дись!»

А кот всё громче и громче, натужнее и натужнее скрипло и хрипло тянул:

– Ясу… ясу… ясу…

– Иди, иди, Жоржик! Колбасы дам сто грамм! Чаю дам два стакан!

«И язык меня уже не слушается! – обречённо подумал Егор Весёлых и почувствовал, как от умственного напряжения у него закружилась голова. – Видно, я из-за своего хвастовства и зазнайства здорово заболел. С ума, конечно, я вряд ли сошёл, но что-то в мозгах у меня поломалось».

– Ясу… я-я-а-а… ясу… – у-у-у-довольствием! – скрипло прохрипел кот, спрыгнул с забора и бегом, прыжками направился к дому.

Шатаясь и борясь с головокружением от умственного напряжения, Егор Весёлых добрался до дверей, опираясь рукой о стену, открыл дверь и…

Тут ему снова пришлось призвать на помощь всё свое мужество, всё самообладание, чтобы отнестись к увиденному более или менее спокойно.

Перед ним стояло… В общем-то, это был, конечно, человек, невысокий, очень и очень толстый, но очень уж странный и, откровенно говоря, почти страшный. Одетый в серый, длинный, до полу халат, подпоясанный скрученной простыней с узлом в виде банта на животе, человек этот закатывал и закатывал рукава халата, словно собирался драться на кулачках. Лицо его, покрытое ссадинами и пластырями, лоб, украшенный тремя одинаковыми синяками (бывшими разноцветными шишками), наводили на мысль о тёмной судьбе данного субъекта.

На редкость громко, удивительно шумно и достаточно глубоко вздохнув, Егор Весёлых сказал подбежавшему коту:

– Иди домой, Жоржик!

– А-а, тезка! – скрипло и хрипло обрадовалось то, что стояло перед Егором Весёлых. – А я решил, что вы меня знаете и приглашаете завтракать.

– Кто… кто… вы… такой? – понемногу приходя в себя, но всё ещё с трудом произнося слова, спросил Егор Весёлых.

– Позвольте представиться, старший тренер футбольной команды «Питатель» Жорж Робертович Свинкин.

– Вы и есть Свинкин?! – поразился Егор Весёлых. – Свинкин? – восторженно повторил он и захохохохохохохотал… Подняв лицо вверх, раскачиваясь взад-вперёд, он неудержимо хохохохохохотал. – Вы – Жорж, а я думал, что Жоржик! – Его стало сотрясать от смеха, он уже не раскачивался взад-вперёд, а именно сотрясался всем телом. – А я думал, Жоржик! А то Жорж! Робертович! Свинкин! Я ведь думал… я ведь думал… ясу… ясу… что я сумасшедший!.. Ясу… ясу… ясу… – Смех мешал ему собраться с силами и перестать трястись. – Я думал, что кот… что кот… кот заговорил! – И Егор Весёлых не перестал трястись всем телом, а наоборот, затрясся ещё сильнее и ещё громче захохохохохохохохотал.

– Прекратите хохотство!!! – С большим достоинством и в меру грозно потребовал Жорж Свинкин. – Это звучит оскорбительно для солидного человека, спортивного руководителя. С кем имею честь беседовать? – Он терпеливо и опять-таки с достоинством подождал, пока его собеседник окончательно успокоится, перестанет сотрясаться всем телом и хохотать. – И учтите, что я действительно не отказался бы от самого скромного завтрака, но с горячим чаем. Ночью я заблудился, никак не мог найти дорогу в больницу, потому что редкие прохожие шарахались от меня и спросить, таким образом, было не у кого. Спал тут у вас, стыдно сказать, под забором. И вот под утро продрог основательно. – Жорж Свинкин подкручивал и подкручивал длиннющие рукава халата, словно собирался драться на кулачках, поправлял и поправлял узел-бант на животе. – Я вас слушаю.

– Слушай, слушай! – с заметной угрозой в голосе отозвался Егор Весёлых. – Кто я такой, не так уж и важно. А вот твоя подозрительная особа мне известна.

– Каким образом, позвольте полюбопытствовать?

– Я знаком с Шуриком Мышкиным и Николаем Поповым.

– Так, так, так… – Жорж Свинкин опешил, попытался скрыть это опешивание, но ничего у него не получилось. Тогда он принял сверхозабоченную, с оттенком солидности позу. – Я достаточно хорошо знаю их обоих. Кстати, весь мой внешний вид, ужасный, конечно, и даже несколько неприличный, получился таким именно из-за этого негодяя Попова Николая.

– Да как ты смеешь так называть…

– Смею, смею! Имею все основания! Да, он перспективнейший вратарь, но неблагодарнейший человек. К вашему сведению…

– Можешь больше не врать, я всё знаю! – довольно грубо оборвал Егор Весёлых, но Жорж Свинкин не дал ему говорить, сразу заявив крайне возмущённым тоном:

– А то, что он поп, это вы знаете? А?

– И это мне известно. То есть он не поп, а бывший поп, который серьёзно решил стать вратарём.

И тут захохохохехехехехихихихихохохотал Жорж Свинкин. Собственно, это был даже не смех, пусть и необычный даже. Это было невообразимое и непередаваемое звукоиздавание: хохот, хахат, хихит, хехет, произносимые одновременно с хрипом, скрипом и по-визгиваньями. Но всё это продолжалось, к счастью, не так уж и долго, потому что издаватель, в сущности, не имел желания даже улыбнуться хотя бы разик.

– Да будет вам известно, неизвестная мне личность, – возмущённо прохрипел со скрипом Жорж Свинкин, – что упомянутый Попов Николай не бывший поп, а самый настоящий! Он пытался ввести в заблуждение меня и общественность!

– Не может быть!

Жорж Свинкин посмотрел на него с таким сожалением и с таким сочувствием, что Егор Весёлых ощутил себя в чем-то виноватым и недоумённо проговорил:

– Он честный человек и не может врать. Он…

– Мне вас жаль! – великодушным тоном перебил Жорж Свинкин. – Жаль, жаль мне вас! Но зато я вас и понимаю. Я сам был введен в заблуждение Поповым Николаем! Из-за него я и потерял свой пристойный внешний вид, потому что навернулся с поезда на полном ходу! Затем, по вине всё того же Попова Николая, предположим, не негодяя, я перенес поездку в леспромхоз в прицепе, где бесчинствовала обмазученная до безобразия железная бочка! Я угодил в милицию и больницу! Ах, как я вас понимаю! Но мои глаза теперь широко раскрыты, я знаю, с кем имею дело! И только я один могу разоблачить и спасти Попова Николая, сделать из него непробиваемого вратаря!

С горечью должен признаться, уважаемые читатели, что умение врать и обманывать – тоже весьма своеобразный и достаточно распространенный талант. Воздействие его на честных людей воистину необъяснимо. Бывает, человек почти наверняка знает, что ему нагло врут, и всё-таки… верит или почти верит! На этом, собственно, и основан расчет лжецов, вралей, лгунов, врунов и обманщиков всех мастей.

Вот и Жорж Свинкин всего за несколько минут посеял в душе Егора Весёлых сомнение и, с каждым мгновением распаляясь всё сильнее, врал уже безудержно:

– В моей команде, осуществляющей мой ультрасовременный принцип «Лучшее нападение – оборона», вратарь впервые в мировом футболе играет главнейшую роль.

– Насколько мне известно, – тяжело выговорил Егор Весёлых, тщательно подбирая каждое слово, – ты куда-то дел документы Николая. А по документам можно точно определить, поп он или не поп. Где документы?

– Где документы? Где документы? – почти передразнил Жорж Свинкин. – Рано или поздно их найдут или выдадут новые. Я же беспокоюсь о спортивной судьбе этого… Попова Николая! Мне необходимо, чтобы он защищал ворота моей команды «Питатель»! Ведь я нашёл его! Я оценил его талант!.. Простите, простите, а откуда вы знаете Попова Николая, если он приехал сюда лишь вчера?.. И умоляю: не забудьте о завтраке.

Егор Весёлых пригласил собеседника в дом, провёл на кухню, включил газ, начал готовить завтрак, сказал:

– Сам я недавно демобилизованный и центрфорвард. Играл в армейских командах. Сегодня мы с Николаем поступаем на работу и приступаем к тренировкам.

– Команда здесь, насколько мне известно, слабенькая, – презрительно заметил Жорж Свинкин, хотя у него дух захватило от новости – перед ним центрфорвард! – А мой «Питатель» – коллектив с недалеким блестящим будущим. Так откуда вы знаете Попова Николая? Кто дал вам о нём неверную информацию?

– Ешьте на здоровье, – сумрачно предложил Егор Весёлых. – Я доверяю Шурику Мышкину, и Николай доверяет ему. Вчера мы уже тренировались.

Слова эти произвели на бескомандного тренера просто ошеломляющее впечатление. Он вскочил и замер, выпучив глазки. «Вот! Вот! – пронеслось в его израненной голове, украшенной тремя одинаковыми синяками – бывшими разноцветными шишками. – Вот кто мой главный противник! Шурик Мышкин! Вот кто мне всё испортил! Вот кто мне до сих пор мешает увезти с собой этого негодяя Попова Николая!»

– Что с тобой? – недоуменно спросил Егор Весёлых.

– Со мной ничего… – хрипло проскрипел Жорж Свинкин. – Объясните мне, пожалуйста, будьте настолько любезны, а почему этот маленький взъерошенный Шурик имеет такое влияние на вас, взрослых людей? Неужели вы сами без него не можете разобраться?

– Шурик – очень хороший человек.

– Он ещё не человек! Пока он ещё мальчишка всего-навсего! – Жорж Свинкин внезапно преобразился – повеселел, шаловливо поиграл глазками. – Но, видимо, толковый мальчишка… Итак, я попытаюсь воздействовать на Попова Николая. Я уже вижу его в воротах моего «Питателя». И вам рекомендую воспользоваться моим приглашением – прошу вас в основной состав. И как мне пройти в больницу?

– Я провожу, – мрачно ответил Егор Весёлых. – Надо до конца разобраться с пропавшими документами.

«Шурик Мышкин! Шурик Мышкин! – стучало в израненной голове бескомандного тренера, когда он дворами, чтобы не попадаться людям на глаза, пробирался к больнице. – Вот на кого надо было воздействовать в первую очередь! Но ещё не всё потеряно! Сегодня же даю телеграмму: игроки найдены, веду переговоры, прошу продлить срок командировки… Сам же я развиваю сверхкипучую деятельность!»

А в это время дядя Коля и Шурик, окончательно отчаявшись разбудить бабушку Анфису Поликарповну при помощи звонка и стуков, пытались проникнуть в квартиру через балкон. Но, встав на плечи дяде Коле, чтобы попробовать дотянуться до балкона, Шурик долго не мог от страха выпрямить ноги, а когда это ему удалось, никак не смог удержать равновесия.

И лестницы нигде вокруг не оказалось.

Но наши футболисты были уже не в состоянии отказаться от стремления проникнуть в квартиру любым способом.

Второй этаж двухэтажного дома – вроде бы не так уж и высоко, а, как говорится, не дотянешься.

– Идея, идея, грандиозная идея! – вдруг радостно, взвизгнув даже, воскликнул Шурик. – А штанги, штанги, штанги, штанги? – И он поплясал немного.

– Какие штанги?

– Да бывшие футбольные ворота, которые вы вчера сломали! Надо их как-то приставить к стене…

Дядя Коля, не дослушав, убежал огромнейшими своими шагами, а Шурик устало опустился на травку в тени и с удивлением отметил, до чего же ему хорошо и весело. Ничего вроде бы особо радостного не происходит, а ему вот кричать от радости хочется. Он опрокинулся на спину и долго, почти до полного изнеможения дрыгал ногами. Надрыгавшись, он сел и чуть не завопил от восторга: по улице быстро шёл, временами переходя на бег, дядя Коля, держа под мышками за концы два бревна – остатки футбольных ворот.

– Вот это да! – кричал Шурик, прыгая и пританцовывая, забыв о почти полном изнеможении.

Ни секундочки не отдохнув, не передохнув даже, хотя было видно, что он весьма изрядно утомился, дядя Коля под углом к стене укрепил одно бревно.

– Ну, с богом, вперёд! – пробормотал он прерывистым голосом и начал тихонечко и осторожненько взбираться вверх по бревну. И едва он достиг середины, как оно хрррррррр… уууустнуло, и он оказался на земле.

– Ушиблись? – испуганно спросил Шурик.

– Перетерплю, – морщась, ответил дядя Коля, сел, посидел немного, кряхтя, поднялся. – Придётся тебе, Шурик, попробовать. Ты всё-таки полегче. Разувайся, босиком удобнее.

– Да ведь я… я ведь да… да я ведь… – в страхе, которого он не мог скрыть, залепетал Шурик. – Ни разу в жизни я… в разу ни жизни… то есть…

– Ничего, ничего, – рассерженно и даже чуть-чуть грубовато отозвался дядя Коля. – Я ведь тоже не всю жизнь по бревну на второй этаж лазал. Подстраховывать тебя буду.

Он укрепил, неторопливо и тщательно, второе бревно.

– Я постараюсь, конечно… – жалобным голосом проговорил Шурик, снял кеды и взялся за бревно с такой опаской, словно оно было раскалено или находилось под электрическим током. – Сейчас, сейчас… постараюсь, честное слово, постараюсь…