Дядя Коля – поп Попов – жить не может без футбола

– Эх, Мышкин, Мышкин, ты бы мог учиться значительно лучше!

Будет он учиться значительно лучше, будет, честное слово!

В это время дядя Коля перевернулся со спины на бок, и оркестр в его носу сразу смолк, и Шурику стало грустно… Он продолжал размышлять о своей жизни. Вот есть счастливые ребята, которых папы на рыбалку берут. Ещё больше счастливых ребят, которых папы и мамы на рыбалку отпускают. А ему, Шурику, разрешалось только учиться. Интересно, кстати, что же представляет из себя эта бабушка Анфиса Поликарповна?

– Дядя Коля! Дядя Коля! – испуганно позвал Шурик. – Мне же давным-давно домой надо! У меня же родители и дедушка уезжают, а бабушка приезжает! То есть наоборот, сначала бабушка приезжает, а потом родители и дедушка уезжают!

Не открывая глаз, дядя Коля медленно сел, долго потягивался, громко хрустя костями, будто опять штанги ломал, долго и широко зевал, вкусно так зевал, похлопывая по губам ладонью, открыл глаза и сонным-сонным голосом спросил:

– Кто куда уезжает? Кто куда приезжает?

Выслушав Шурика, он с сожалением проговорил:

– Понятно, понятно… А я мечтал ещё потренироваться. А куда же я сегодня денусь? Мне ведь ночлег искать надо.

– Какой ночлег?

– Обыкновенный. Где ночь проспать.

– Как же вы… куда же вы…

– Как-нибудь. Мир не без добрых людей. Попрошусь к кому-нибудь. Приютят на ночь-то.

– А завтра?

– Работу буду искать. А может, и угол дадут.

– Какой угол?

– Экий ты непонятливый. Ну, койку дадут. Место какое-нибудь, где я жить буду. Углом это называется. А со временем избушку себе с огородиком куплю. Вот уеду я с командой в другой город играть, а ты мою избушку караулить останешься. Будешь мою кошку и собаку кормить… – размечтался дядя Коля. – Завтра же пойду на домостроительный комбинат, где футбольная команда есть. Попрошусь вратарём! Вдруг возьмут, а? Любой мяч – мой! Ни одного не пропущу! Ни одной штуки не будет! Вот те крест! – И дядя Коля быстро-быстро перекрестился.

– Это ещё что такое?!?!?! – Шурик оторопело отодвинулся от него. – Чего вы рукой машете? Какой такой крест?

– Привычка… – Дядя Коля был явно смущен. – Я это… так. А ты иди, иди, иди кого-то провожать, кого-то встречать. А завтра с утра сюда приходи. Потренируемся, и я работу искать отправлюсь. Мяч забери. Это тебе от меня подарок. Бери, бери, у меня ещё два есть. Да бери, бери, раз дают.

– Вот спасибо, дядя Коля! У меня ещё никогда настоящего футбольного мяча не было. Только где же вы всё-таки ночевать-то будете?

– Да где-нибудь! – беспечно отмахнулся дядя Коля. – Ночи теплые, можно и на природе под звездами устроиться. Иди, иди, заждались тебя родные-то.

Но Шурик медлил уходить, о чем-то сосредоточенно раздумывал, склонив набок взъерошенную голову.

– Есть такое дело! – вдруг обрадовался он, вскочил на ноги и несколько раз подпрыгнул. – Попроситесь на ночлег ко мне! Я вам дам угол! Да, да! Папа, мама, дедушка уезжают, а приезжает всего-навсего одна бабушка! Места много!

– А верующая у тебя бабушка-то? Ну, в бога она верит или нет?

– Вот уж не знаю. А почему вас это интересует?

– С верующими мне как-то легче договариваться. Как-никак, я ведь бывший поп.

Кто тут больше растерялся, судить, уважаемые читатели, не берусь: то ли Шурик от неожиданнейшей новости, то ли случайно проговорившийся дядя Коля. Во всяком случае, Шурик долго таращил на него глаза, а тот виновато и даже стыдливо отворачивался. Наконец дядя Коля пришёл в себя, сказал глуховатым голосом:

– Нечего удивляться. Нечего глаза на меня таращить. Был попом, буду вратарём. Попом я был неважным, вратарём буду непробиваемым.

– Попо-о-о-о-ом?!?!?! – всё ещё тараща глаза, в крайне крайнем изумлении протянул Шурик. – Так ведь… они во-о-от с такими бородами и усами бывают. Я в кино видал. И волосы у них длиннющие.

– От бороды, усов и лишних влас я избавился. И не пяль ты на меня глаза-то. Ну, был попом… И слава господу, снял с себя сан. Стал обыкновенным человеком. Из-за футбола. Я без футбола жить не могу. Да не пяль ты на меня глаза-то!.. Ну, прошу тебя… Никому только, не дай бог, не проговорись. Смеяться будут – это ещё ладно. Но вот если меня из-за этого во вратари не возьмут… не переживу! Вот побожись… то есть дай честное слово, что не проболтаешься.

– Проболтаюсь, дядя Коля поп Попов, – тихо и виновато, подумав, признался Шурик. – Я, конечно, буду очень стараться, но… но ведь так интересно! Поп – вратарь!

– Я не поп! Не поп я больше! – Дядя Коля очень обиделся и не менее того рассердился. – Я ни одного мяча не пропущу! Никогда! Ни одного! Ни за что!

И такая великая убеждённость, такая наитвердейшая уверенность прозвучала в его громовом голосе, что Шурик сказал:

– Вполне может быть. Всё может быть. Хотя такого ещё и не бывало. Но ведь всё равно смешно!

– Что, что смешно?

– А то. Смешно, что вы бывший поп.

– Ничего смешного не вижу, – печально сказал дядя Коля. – Видимо, не так-то просто будет мне проникнуть в футбол. Но ничего, перетерплю. Мне без футбола не жить. Давай, Шурик, беги.

– Бегу, бегу, а то мне здорово попадёт. Запомните мой адрес: улица Стахановская, дом семнадцать, квартира шесть. Моя фамилия Мышкин. Я вас буду ждать на ночлег, дядя Коля. Я дам вам угол. Приходите, пожалуйста, я вас очень прошу. Если не придёте, я буду ужасно волноваться.

– Приду, Шурик, приду обязательно, – дядя Коля погладил его по взъерошенной голове. – Хороший ты человек, Шурик Мышкин. Спасибо тебе. Обязательно приду. Мы с тобой перед сном чайку из самоварчика попьем с шанежками. Иди.

Шёл Шурик, и было ему немыслимо грустно, так немыслимо грустно, как ещё никогда не бывало. Сами подумайте, уважаемые читатели, всю школьную жизнь ему твердили: «Эх, Мышкин, Мышкин, ты бы мог учиться значительно лучше!», и никто, ни один человек до сих пор не говорил ему самого главного: «Хороший ты человек, Шурик Мышкин!»

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Бабушка Анфиса Поликарповна считает, что это за ней нужен глаз да глаз, а не за её внуком Шуриком Мышкиным

Придя домой, а если можно употребить такое слово, ПРИБРЕДЯ домой после встречи с дядей Колей – бывшим попом Поповым, Шурик уже толком и не слышал, как родные бранят его за опоздание, за чумазое лицо и пыльные ботинки… Пустяки-то какие! Лицо можно вымыть, ботинки можно почистить.

Пусть он немного опоздал, пусть из-за этого родители и дедушка немного понервничали… Но как ему хотелось, как ему требовалось, как ему было просто необходимо сказать примерно следующее:

– Дорогие мои папа, мама и дедушка! Выслушайте хоть один раз внимательно вашего сына и вашего внука. Вы абсолютно правы. Я абсолютно виноват. Но вы когда-нибудь играли в футбол с бывшим попом? Вы когда-нибудь видели попа-вратаря, который берёт все мячи? А я видел! А я играл с ним! Это же очень интересно! Знаю, знаю, вам важно только одно: чтобы я стал потомственным абсолютно круглым отличником. А вы знаете, дорогие мои папа, мама и дедушка, что можно быть потомственным абсолютно круглым отличником, но никто никогда и нигде не скажет тебе: «Хороший ты человек!»? А мне захотелось стать очень хорошим человеком. Понимаете?.. Но я ещё пока не знаю, что для этого надо делать…

– Ты, конечно, не мог не огорчить нас, – не сдержавшись, откровенно недовольно пробурчал папа. – В день приезда бабушки Анфисы Поликарповны, в день отъезда папы, мамы и дедушки ты, конечно, не мог не…

Тут папа, опять не сдержавшись, махнул сначала левой рукой, потом правой, а дедушка совершенно устало сказал, с огромным сожалением глядя на внука:

– Он всё равно ничего не поймёт.

«А я пил чай вприкуску из настоящего самоварчика, – думал Шурик. – Я съел луковицу невероятно больших размеров, у меня из глаз слёзы брызгали! Я до того наигрался в футбол, что еле выстоял на ногах. Впервые в жизни мне подарили настоящий футбольный мяч. Правда, мне пришлось спрятать его во дворе, чтобы вы меня не расспрашивали, откуда он взялся…»

– Да всё будет хорошо! – по возможности весело сказал Шурик. – Всё будет на пять с плюсом. Вот увидите. Отдыхайте себе на здоровье и не беспокойтесь обо мне. Понимаете, один человек назвал меня сегодня хорошим человеком! Да, да! Он так и сказал: «Ты хороший человек, Шурик Мышкин». Понимаете? И ведь я это слышал сам, своими собственными ушами!

– Хороший человек? – недоуменно и недовольно переспросил папа. – Очень расплывчатое понятие. Неточное, во всяком случае. Потомственный абсолютно круглый отличник – это я понимаю. Приведи себя в порядок, и пойдём встречать бабушку.

По дороге на станцию папа скорбно, вернее, подчеркнуто скорбно молчал. Мама с огромным сожалением поглядывала на сына. Дедушка смотрел под ноги и делал это тоже подчеркнуто, а Шурик думал: «Буду я хорошим человеком, обязательно буду».

Когда затрубил приближавшийся электровоз, папа со знакомой Шурику нервностью сказал:

– Очень прошу тебя слушаться бабушку. У неё, мне удалось узнать, нет опыта по воспитанию внуков. Ей с тобой будет, видимо, неимоверно трудно. Постарайся облегчить её участь.

Седьмой вагон, указанный в телеграмме, остановился прямо против Мышкиных.

– Простите, мы встречаем бабушку, она же, собственно, и мать моей жены… – обратился папа к проводнице, и та в ответ чуть ли не закричала:

– Спит ваша бабушка! Она же, собственно, и мать вашей жены, спит! Два часа её всем купе будили! А она не просыпается! Не желает просыпаться! А стоянка всего четыре минуты! Идите, будите!

Действительно, бабушка Анфиса Поликарповна крепко спала, широко и добродушно улыбаясь во сне.

– Не просыпается! Не просыпается! Никак не просыпается! – взволнованно сообщили пассажиры в купе. – Она здесь останется, а поезд пойдёт!

– Мама! Мама! – стал торопливо будить её папа. – Да проснитесь же! Поезд стоит всего четыре минуты, а полторы минуты уже прошло! Проснитесь, мама! До отхода поезда осталось всего две минуты!

– Ничего, ничего, подождёт, – сладко и громко зевнув, ответила бабушка Анфиса Поликарповна и открыла глаза. – К вашему сведению, я никогда никуда не спешила и поэтому спокойно достигла возраста семидесяти шести лет.

Пассажиры и папа суматошно помогали ей собрать вещи, а она сидела и всех успокаивала:

– Да не спешите вы, пожалуйста. Торопиться – это чрезвычайно вредно для нервной системы человека. Никуда этот поезд не уедет, пока я с него не сойду.

– Он уже гудит! – испуганно крикнул Шурик.

– Да пусть себе гудит, сколько хочет, – беспечно отмахнулась бабушка Анфиса Поликарповна. – Это он просто пугает слабонервных. А у меня нервы крепкие, прямо-таки железные. На них никто и ничто не действует. Не торопитесь, не суетитесь, пожалуйста. Этим вы только мешаете друг другу. Желаю вам, милые мои попутчики, счастливого пути, здоровья, бодрости, хорошего аппетита…

– Мама-а-а-а-а-а! – взмолился папа не своим голосом.

– Советую вам, мои милые попутчики, никогда никуда не спешить. Вообще живите так…

– Мама-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!

Еле-еле успели сойти на перрон, и поезд тронулся с места, а проводница крикнула:

– Никогда ещё такой засони не видела!

Бабушка Анфиса Поликарповна спокойно объяснила:

– Сон продляет человеку жизнь. Чем больше спишь, тем дольше живешь. А укорачивают жизнь любые волнения, в том числе и самые пустяковые… Что у вас сегодня на обед?

– Не знаю, – ответил папа. – Какая-то еда. Но в честь вашего приезда, мама.

– Питаться надо разумно и вкусно, регулярно и калорийно, – сказала бабушка Анфиса Поликарповна. – Я придаю еде большое значение.

Была она невысока ростом, полновата, но подвижна, легко катилась, как колобок, и без умолку говорила:

– Обожаю разумный образ жизни. В этом я ни на кого не надеюсь. Устраиваю себе жизнь сама. Ни в чём себе не отказываю. Не замечаю, кстати, своих лет. Терпеть не могу, когда меня называют бабушкой. Я жизнерадостна и свободолюбива!

С каждым её словом папа мрачнел всё больше и больше, а Шурик тоскливо думал о том, что же его теперь ждёт.

Когда пришли домой, бабушка Анфиса Поликарповна сразу начала командовать, и все старательно, торопливо выполняли её неторопливые указания. Никто сначала этого и не заметил: просто все бегали, суетились, мешали друг другу, а бабушка Анфиса Поликарповна повторяла:

– Да не волнуйтесь вы, не волнуйтесь. Да не спешите вы, не спешите.

Наконец сели за стол. Дедушка сказал довольно наставительным тоном:

– За Шуриком, уважаемая Анфиса Поликарповна, нужен глаз да глаз.

– И не подумаю! – весело отозвалась она. – Это за мной нужен глаз да глаз. Ведь я нахожусь на пенсии, то есть на заслуженном отдыхе. Вот и сюда я приехала отдыхать.

– Но, мама! – воскликнула мама. – Я же писала тебе, что Шурик отбился от рук, стал плохо учиться…

– Это его личное дело. Мне, пожалуйста, ещё тарелочку этого превосходного супа. Отбился от рук? А мне-то что? Плохо учится? А при чём здесь я?

– Я ничего не понимаю, – растерянно проговорил папа, всё ещё не притронувшись к супу. – По нашей договоренности с вами, Шурик остаётся у вас на руках…

– У? Меня? На? Руках? – Бабушка Анфиса Поликарповна совершенно откровенно рассмеялась, почти расхохоталась. – Он что? Грудной младенец? Или ясельного возраста? Суп действительно выше всяких похвал. Только лаврового листа я бросила бы чуть поменьше. Вы, дорогие мои, не волнуйтесь и не спешите с выводами. Всё у нас с внуком будет в полном ажуре, если он более или менее нормальный человек. И не я, конечно, буду за ним ухаживать, а – он за – мной! Я ему не нянька, а бабушка со стороны матери. Обеды готовить он умеет? Ну, самый обыкновенный суп он сварить, я надеюсь, может?

Тишина – в ответ.

В ответ – тишина.

Её, тишину, удивленным голосом нарушила бабушка Анфиса Поликарповна:

– И полы он мыть умеет? Ну, если плюс ко всему этому он способен погладить себе рубашку и брюки, то мы с ним прекрасно проведём время.

Ах… ах… ах, какая наступила тишина… Папа молчал нервно. Мама молчала растерянно. Дедушка молчал грозно. Шурик молчал с интересом.

Бабушка Анфиса Поликарповна молчала с любопытством.

– Он же ещё ребенок! – испуганно воскликнула мама.

– Не отрицаю. А соуса у вас не приготовлено?

– У нас нет никакого соуса! – в высшей степени нервно ответил папа. – А может быть, у нас и есть соус! К вашему сведению, мама, ребенок должен не обеды готовить, не полы стирать и не белье мыть, то есть, наоборот, а у-чить-ся!

– Чему учиться? – поинтересовалась бабушка Анфиса Поликарповна, принимаясь за жаркое. – Чему учиться?

– На одни пятёрки!

– Я спросила, не на ЧТО он учится, а ЧЕМУ он учится. И учтите, что с соусом жаркое было бы значительно вкуснее. Мне ещё кусочек, пожалуйста. Мальчик должен вырасти настоящим мужчиной, а настоящий мужчина должен уметь всё делать сам, чтобы ни от кого не зависеть, в том числе и от бабушек. Шурик – будущий мужчина…

– Но учёба, учёба, учёба! – сердито и принципиально перебил папа. – Мы мечтали, чтобы он вырос потомственным абсолютно круглым отличником.

– Я готова к сладкому, – сказала бабушка Анфиса Поликарповна. – Будет он у вас каким угодно отличником, если вы перестанете трястись над ним. Он у вас совершенно затумканный.

– Это как прикажете понимать? – совсем оторопело спросил папа.

– Затумканный. Ну, очень уж несамостоятельный. Словно пришибленный какой-то. Вполне мог нести с вокзала мой чемодан. Нет, ему даже этого не доверили.

– Он маленький, мама, – сквозь зубы процедил папа.

– Тем более! Даже маленького чемодана вы ему не доверили.

– Да ребенок маленький, а не чемодан! – очень рассердился папа. – Его главная и единственная задача – отлично учиться!

– Чудесный компот, – похвалила бабушка Анфиса Поликарповна, – правда, сахару чуть-чуть переложили. Что это за мальчишка? Не бегает, не прыгает, ни разу никому не показал язык! Не сказал ни одной глупости! Но и умного тоже ничего не сказал. Затумканный, затумканный, затумканный!

– Простите меня, уважаемая Анфиса Поликарповна, – мрачным, глухим голосом сказал дедушка, – но вам нельзя доверять воспитание ребенка.

– Это вам нельзя, я бы сказала, категорически нельзя доверять воспитание ребенка, – спокойно возразила бабушка Анфиса Поликарповна, налив себе ещё чашку компота. – Шурика вы просто пере-за-вос-питали. Пере-старались. Ему надо отдохнуть от воспитания и учёбы. Скажи мне, внук, чего ты больше всего желаешь?

– Не знаю, – тихо и виновато ответил Шурик. – Очень много я желаю.

– Тогда неплохо. Я постараюсь, чтобы большинство твоих желаний исполнилось! – Бабушка Анфиса Поликарповна подмигнула Шурику. – Но и о своих желаниях я, естественно, не забуду. Внук, ты должен научиться варить такой прекрасный компот! Ты ведь можешь быть круглым или ещё каким там нибудь отличником?

– Конечно, могу. Потомственным абсолютно круглым. Если отдохну.

– Вот, вот! А я приложу все усилия, чтобы ты захотел стать ещё и хорошим человеком.

– Я очень хочу стать хорошим человеком! – воскликнул Шурик умоляюще. – Даже очень хорошим человеком!

– Великолепно, великолепно, – устало похвалила бабушка Анфиса Поликарповна. – Великолепно, что ты хочешь стать очень хорошим человеком. Можно считать, что о главном мы с тобой договорились. Дети, как известно, это будущие взрослые. Но пусть они, дети, пока ещё не стали взрослыми, бегают, прыгают, набивают шишки, получают изредка синяки под оба глаза и прочее. Я сама была абсолютно круглой отличницей. Но я умела не только учиться. Понимаете? Учение надо любить. Лишь тогда от него будет польза и радость. А вы, говоря стихами, к учению внушили мальчику отвращение.

– Не понимаю, не понимаю, отказываюсь понимать! – Папа быстро и взволнованно зашагал по комнате. – Ребенок должен учиться! Именно для этого, только для этого он и появился на свет!

– Ребенок должен жить, – улыбаясь Шурику, возразила бабушка Анфиса Поликарповна, – именно для этого и только для этого он и появился на свет – жить! Он должен расти сильным, смелым, задорным, весёлым! Он должен быть мастером на все руки, а если он ещё и играет в футбол, то и – мастером на все ноги! Компот очарователен!

– Нам пора на поезд. – Дедушка с трудом поднялся из-за стола. – Я уезжаю в ужасном состоянии.

– Может, нам лучше остаться? – почти трагическим голосом спросила мама.

– Тогда уж лучше мне уехать, – весело предложила бабушка Анфиса Поликарповна, – а то вчетвером мы совсем за-ез-дим бедного Шурика.

– Прошу внимания! – громко и грозно сказал папа. – Объясните нам, мама, почему вы противопоставляете задачи воспитания и обучения всей остальной жизни? Почему вы отрицаете ведущую роль учёбы в жизни ребенка?

– А мы спросим об этом внука, – предложила бабушка Анфиса Поликарповна. – Слушаем тебя, внук.

– Я говорил им, чтобы они не волновались, – тихо и виновато ответил Шурик. – Я говорил им, что всё будет хорошо. Я отдохну и с новыми силами примусь за учёбу.

– Чего же вам ещё надо?! – поразилась бабушка Анфиса Поликарповна. – Ребенок мыслит абсолютно здраво.

– Я надеюсь на тебя, мама, – неуверенно произнесла мама. – И, пожалуйста, отвечай на мои письма. Нам пора на поезд.

– Провожать вас, с вашего разрешения, я не пойду, – сладко зевнув, сказала бабушка Анфиса Поликарповна. – Я лучше вздремну. Письма я писать не люблю и не буду. А вот Шурик будет подробно описывать нашу жизнь. Счастливого вам пути, дорогие. Ни о чём не беспокойтесь.

Расставание было печальным, одна гостья была веселой.

Дорога на станцию показалась Шурику неимоверно длинной, потому что все удручённо молчали и вздыхали иногда по очереди, а иногда враз.

И поезд не приходил неимоверно долго.

– Не волнуйтесь за меня, пожалуйста, – сказал Шурик, – я буду вести себя нормально. Вы будете мною довольны.

А когда поезд ушёл, Шурик почувствовал себя настолько одиноким, что подумал: «Может, зря я захотел свободной жизни? Может, лучше бы было, если бы никто никуда не уезжал, а я всё лето опять бы учился?»

Домой он побрёл медленно, словно ему не хотелось туда возвращаться. Но он вспомнил, что вечером к нему придёт проситься на ночлег дядя Коля – бывший поп Попов, и сразу повеселел.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Дядя Коля видит подозрительный сон, в котором он, бывший поп Попов, встречается с самим господом богом, оказавшимся неплохим специалистом в вопросах развития современного футбола и пытавшимся пробить по воротам дяди Коли пенальти

Шурик Мышкин убежал домой, а дядя Коля, снова вскипятив самоварчик и неторопливо его осушив, то есть выпив, собрал свои вещи, прилег на травку и опять уснул на самом солнцепеке, и опять богатырским сном.

Уж лучше бы он и не ложился спать!

Такой он увидел сон, что мучился им потом…

Поразительный это был сон.

Но прежде чем этот сон описывать, должен я, уважаемые читатели, уточнить с вами одно немаловажное обстоятельство. Нам-то с вами легко: мы-то знаем, что сейчас дядя Коля увидит сон. Но ведь сам-то бывший поп Попов, когда окажется в поразительном сне, не будет знать, что это сон, а станет по-настоящему, очень серьёзно всё увиденное переживать.

А приснилось ему вот что и вот КТО…

Будто бы оказался он, дядя Коля, в совершенно неизвестном месте, но чем-то удивительно знакомом. Дядя Коля огляделся, пригляделся, ещё раз огляделся, снова пригляделся и чуть не ахнул от страха и восторга: ОН БЫЛ НА НЕБЕ! Да, да, он был на небе, на большом, этак с половину футбольного поля, облаке.

А вверху, а внизу, а кругом, а везде – было небо, одно сплошное небо…

Боясь пошевелиться, чтобы не провалиться сквозь облако, дядя Коля всё оглядывался и оглядывался, присматривался и присматривался, но – ничего не видел, кроме беспредельного неба и облаков.

«Что же это такое со мной происходит? – очень испуганно подумал дядя Коля. – Преставился, что ли? Помер я то есть? И вот душа моя вознеслась на небо, что ли?!»

Не мог он поверить, что умер, ведь совсем недавно он был совсем здоровым, вратарём знаменитым собирался стать… И вдруг ноги у дяди Коли подкосились от ужаса. Подумалось ему, что это господь бог наказал его за то, что он, дядя Коля, перестал верить в него, в господа бога!

Дескать, вот тебе за это!

Не бывать тебе вратарём, если попом быть не захотел!

От сознания столь тяжкой вины бывший поп Попов чуть не грохнулся на колени, чтобы помолиться, да испугался: не провалиться бы сквозь облако-то!

Ну, а что дальше-то делать?

Так вот и стоять истуканом?

Ведь и присесть даже не на что!

И не успел дядя Коля самому себе ответить на свой вопрос, как услышал знакомый торопливый голос спортивного комментатора:

– Идет сорок вторая минута первого тайма… Счет не открыт. Ноль: ноль. Веремеев стремительно продвигается по левому краю. К нему бросаются сразу двое защитников. Он посылает мяч направо, к центру. К мячу спешит Блохин. Он обводит одного защитника, второго… Гол!

– Го-о-о-о-ол! – раздались в небесах радостные детские голоса. – Один: ноль, ведёт киевское «Динамо»! Ура-а-а-а!

Наступила тишина. Можно сказать, наступила небесная тишина, и дядя Коля явственно услышал шелест крыльев, поднял голову и увидел, что сверху к нему спускаются два ангела. В руках у одного из них был транзисторный приемник.

Это были даже и не ангелы, а этакие ангелята, мальчики, если можно так выразиться, лет по десяти, одетые – бывший поп Попов глазам своим не поверил! – в белые футболки с буквой «Д» на груди и голубые трусы.

Ангелята опустились рядом с дядей Колей и радостно крикнули:

– Физкульт-привет!

– Привет… привет… физкульт… физкульт, – еле выговорил от изумления дядя Коля, отметив, что один ангелёнок рыжий, другой – черноволосый, на ногах у них гетры и настоящие футбольные бутсы.

Черноволосый ангелёнок предложил:

– Поторопимся, сын божий, а то мы опоздаем к началу второго тайма.

Сколько ни был растерян и ошеломлен дядя Коля, он пересилил себя и спросил:

– Куда торопиться, божьи детки?

Рыжий ангелёнок ответил:

– Мы должны были доставить вас к господу, но вы оказались очень уж тяжелым, а мы опаздывали на трансляцию матча. Вот и оставили вас на этом облаке. Полетели!

Ангелята взяли вконец обескураженного дядю Колю под руки, шумно помахали крыльями, словно пробуя их силу, и взмыли вверх, и полетели вперёд, в беспредельное голубое пространство.

«Доставить к господу… господи! – с большим испугом думал дядя Коля. – Господи… доставить к господу!»

Ангелята летели небыстро, плавно, через некоторое время дядя Коля немного успокоился и спросил:

– А с кем играет киевское «Динамо»?

– А-а, с московским «Торпедо»! – презрительно ответил рыжий ангелёнок. – Слабенькая команда!

– Киевляне – команда мирового класса! – с гордостью воскликнул черноволосый.

«Святых небес достиг футбол», – с благоговением подумал дядя Коля, а вслух сказал:

– Я верую в «Торпедо».

Тут ангелята так громко и долго хихикали, далеко закинув головы – рыжую и черную – назад, что едва не выпустили из рук дядю Колю.

Еле-еле справившись с хихиканьем, рыжий ангелёнок проговорил серьёзно:

– Господь простит тебе, раб божий, заблуждение.

Черноволосый ангелёнок добавил:

– Милосердие господа безгранично, но пора бы знать силу киевского «Динамо». Идём на посадку!

Они медленными и плавными кругами стали снижаться на большое, размерами в несколько футбольных полей облако, осторожно поставили на него дядю Колю.

Всего он ожидал здесь, на небе, самого невозможного, немыслимого, невообразимого, недоступного простому человеческому уму, но то, что увидел бывший поп Попов здесь, на небе, заставило его в полнейшем изнеможении покачнуться и с большим трудом удержаться на мгновенно ослабевших ногах.

Дядя Коля оказался перед… цветным телевизором! Да, да, перед обыкновенным ЗЕМНЫМ цветным телевизором, на экране которого волк мчался за зайцем в одной из серий мультика «Ну, погоди!»

А перед телевизором полукругом, тесно прижавшись плечиками друг к дружке, сидели ангелята, штук этак двадцать.

Увидев ангелят-приятелей и дядю Колю, они загалдели:

– Да не сюда его!

– К господу ведь велено!

– Опять вы всё перепутали!

– А попадёт нам всем!

– Играть не дадут!

– К господу его, к господу!

– Скоро второй тайм начнется!

И все ангелята – штук этак двадцать – нестройным хором прокричали:

– К господу его, к господу!

Рыжий и черноволосый подхватили ошеломленного бывшего попа Попова под руки и заставили бежать, затем влетели с ним на гору из облака и…

…и упал бывший поп Попов от неожиданности, благоговения и страха на колени, громко и исступленно повторяя:

– Слава тебе, господи! Слава тебе, господи!

– Встань, сын мой, – устало проговорил господь бог, – или, ещё лучше, сядь. А вы, мелкие хулиганы, – обратился он к ангелятам, – марш к телевизору. За безобразное отношение к своим ангельским обязанностям вы мне потом ответите!

Когда ангелята, радостно взвизгнув, исчезли, господь бог присел на облако рядом с дядей Колей и виноватым голосом объяснил:

– Никакой дисциплины среди юного ангельского поколения. В голове у них футбол, прости меня, господи, как говорится. Хорошо еще, что в хоккей играть не могут – крылья ломают. Вот кончат смотреть телевизор, начнут мяч гонять до полного, я тебе скажу, изнеможения. – Господь бог помолчал и ещё более виноватым голосом продолжал. – А меня судить заставят тоже до полного изнеможения. Но способные есть игроки… Эх, если бы нам сюда, на небеса, хорошего тренера!

– Господи! – воскликнул дядя Коля. – Прости меня, грешного, но ведь всё в твоих руках, господи! Ты весь мир сотворил!

– Но футбол придумал не я. И потом, сын мой, в спорте надо быть честным. Побеждает достойный. – Господь бог опять помолчал. – Знаешь, Коля, захотелось пожить по-человечески. Ведь на каждый чемпионат мира по футболу собираюсь. Но всё дела, дела, дела, заботы всякие… Трудно совместить божеское с футболом. Вот и не обижаюсь, не сержусь, не гневаюсь, что бросил ты меня. Счастливой тебе дороги в большой футбол.

– Господи! – взмолился дядя Коля, упав на колени. – Неужели ты, всемогущий, не властен…

– Над футболом – нет! – строго оборвал господь бог. – Я тебе не какой-нибудь джин из кувшина. Не желаю вмешиваться в дела футбольные. А то давным-давно чемпионом мира стало бы московское «Торпедо», прости меня, грешного, как говорится!

– Да ну?! – дядя Коля, очень пораженный, так и сел. – А ваши ангелята…

– Разумом они пока ещё слабы! – грозно произнес господь бог, помолчал, вытянув шею, к чему-то прислушиваясь, вздохнул, опустил голову. – Киевляне второй гол забили… Болеть надо, сын мой, не за ту команду, которая в данном сезоне преуспевает, а за ту, которую полюбил всем сердцем раз и навсегда.

– Так ведь и я за «Торпедо», господи!

– Перспективная команда, – господь бог удовлетворенно кивнул. – Играет, правда, нестабильно. Много доставляет нам, болельщикам, и радостей и, увы, огорчений.

– Господи, господи! Но вы-то как… это… ну… как вы-то болельщиком стали?

Господь бог поправил нимб над головой, почесал затылок, ответил неохотно:

– По-моему, это всё сатана подстроил. До сих пор никто не знает, как у нас в небесном царстве оказался цветной телевизор. И кто его включил в то самое время, когда транслировался футбольный матч.