Игры королей (№2) - Игра королев

— Его отведут в хороший сухой подвал, миледи, и не причинят вреда. Боже упаси, мы к нему и пальцем не притронемся.

— Все благодаря вам, мой драгоценный страж, все благодаря вам… Вот уже одна рука свободна. А вот и вторая. Славно сработано. Все кости целы: локтевая, лучевая, запястье…

Последовала продолжительная пауза.

— Не совсем… Да, пожалуй, кое-что все-таки повредили.

Он медленно опустил руки. Собираясь заговорить, состроил гримасу, но с жестом шутливого смирения вдруг выскользнул из рук Сима.

Когда Скотт с усмешкой нагнулся над ним, то с изумлением обнаружил, что Лаймонд действительно потерял сознание.

У них было разрешение Максвелла переночевать в замке, чтобы отправиться в столицу на следующее утро.

Внутри замка Трив, когда пленник был заточен в подвал под неусыпный надзор выставленного у дверей тройного караула, остальные действующие лица принялись изливать друг на друга свой гнев и досаду. Кристиан, которой не разрешили навестить Лаймонда, вынуждена была выслушивать проклятия Бокклю по поводу манеры этого джентльмена действовать инкогнито. В результате она вконец вышла из себя и, обессилев, отправилась спать. Скотту тоже досталось.

Дело было в том, что он не хотел выдавать бывших товарищей. Уилл услыхал, что он пытается сидеть между двух стульев; что хочет оставить страну на разграбление никем не управляемой банды головорезов; что он сам не ведает, что творит; что голова его набита опилками вместо мозгов. Скотт не оставался в долгу, и они с отцом продолжали орать друг на друга еще долго после того, как отряд Хантера уехал. В конце концов Бокклю взревел:

— Уж раз ты так привязан к своим драгоценным дружкам, отчего не остался с ними?

Уилл вскочил и схватил плащ.

— Хорошо: я возвращаюсь!

— Ты, безмозглая козявка! Они же изрубят тебя в куски, как только увидят, после того, что ты натворил.

— Тогда я отправлюсь в другое место!

— О да, ты отправишься в другое место! — прошипел Бокклю и позвонил в колокольчик с такой силой, как будто сворачивал голову цыпленку. — Ты проведешь ночь там, где от тебя не будет мороки и где тебе представится возможность сравнить твоих старых добрых друзей с нынешними. Позвать коменданта!

Скотт вскочил, но Бокклю властно положил руку ему на плечо. Когда комендант вошел, сэр Уот к недоверчивому изумлению юноши закричал во все горло:

— Вот вам еще один пленник! Посадите-ка его под замок на всю ночь: может, в голове у него прояснится!

Комендант страстно желал угодить, но не был готов к такому повороту событий.

— У нас нет комнаты с крепким затвором, сэр Уот. Башня закрыта, остается только подвал.

— Я это и имею в виду, — свирепо проговорил сэр Уот. — Заприте его в подвал.

Капитан колебался:

— Но там же Хозяин Калтера.

— Я знаю это, болван! — закричал Бокклю. — Посадите его с Лаймондом — и пусть мальчишка покажет, кто он есть на самом деле: гончая или кролик.

Всю дорогу на кухню Уилл Скотт цеплялся за каждую дощечку: он сопротивлялся, когда открывали люк, отчаянно брыкался, когда его туда заталкивали, и героически отстаивал каждую ступеньку в подвал. Затем люк захлопнулся над его головой, звякнул засов — и Скотт остался наедине с началом мудрости и Хозяином Калтера.

Невеселое это дело — быть запертым с человеком, которому, как ни посмотри, ты нанес удар в спину. Когда Уилл Скотт скатился по лестнице и дверь наверху заперли, все у него внутри сжалось от дурных предчувствий.

Подвал прежде использовался как кладовка. Сквозь два оконца под потолком виднелся кусочек ночного неба. Справа в полутьме можно было разглядеть колодец, рядом были навалены мешки, ящики и бочонки. На двух бочонках и улегся Лаймонд, поставив рядом с собой единственную свечу.

В этом пронзительном свете цвета и формы проявились неожиданно резко: блестящие золотистые волосы Лаймонда без всякого следа пыли, свежие бинты из мешковины, серебряный блеск разорванных кружев, голубой шелк на плече и согнутом колене, тонкое белое полотно у шеи и на запястьях. Все, что было неприглядно, скрывалось в тени.

Скотт искал следы унижений, пережитых за день, или физической слабости, но ничего подобного не нашел. С лицом невинным и светлым, словно у ангела делла Роббиа 10), Лаймонд заговорил:

— После дня бездарных издевательств и тупой жестокости мы попали на самое дно.

Его голос отчетливо доносился до Скотта, пробиравшегося в темноте к доскам, наваленным у колодца.

— Слава Богу, — продолжал Лаймонд. — Слава Богу, кто-то еще озаботился поучить тебя уму-разуму.

Скотт сел. Кровавыми сценами он был сыт по горло. Сейчас же в воздухе витала иная, высшая форма насилия — умственного, что вызвало в юноше прилив праведного гнева. Он коротко бросил:

— Вы сами вынудили меня.

— Бросить мне вызов. А не губить Терки Мэта.

— Он сам виноват. Отец не причинил бы ему зла.

— Твой отец умыл бы руки после того, как ты словно Зевс-громовержец, устроил фокус со взрывом в монастыре. Кстати, не воображай себя Мессией из Бранксхолма. Ты никого не спас. Меня всегда принимали за нечто среднее между разбойником с большой дороги и шпионом высокого класса, но и я оставил свой след на земле.

Гнев, страх, раздражение, муки совести, уязвленное самолюбие — все неистовые чувства злополучного Скотта бросились ему в голову.

— Я догадываюсь, какого вы обо мне мнения, — проговорил он в холодном бешенстве. — Я выдал вас Эндрю Хантеру, обманом заманил в монастырь, ударил ножом. Бог мой, как плохо, как неумело! Но все же я заставил вас дрогнуть — пусть хоть один раз, пусть на короткое мгновение. Когда вы предстанете перед судом, расквитаюсь за тех, кого вы подло убили, за тех, чьи жизни искалечили, за четырех женщин, погубленных вами. Вы можете возразить? Разве я не прав?

— Прав? — переспросил Лаймонд. — Жалкий, назойливый дурачок, ты никогда не бываешь прав, но на сей раз можешь погрязнуть в своих заблуждениях, как утка в сточной канаве, и захлебнуться в них.

Скотт, ослепленный гневом, вскочил на ноги.

— Ну давайте. Объясните мне мотивы моих же собственных поступков. Если не хотите говорить о себе, может быть, я попробую? Кто-то однажды сказал, что вы ненавидите женщин, и это правда, не так ли? Вы презираете всех, даже самого себя, но ничтожнейшие существа для вас — женщины.

Ему не удалось продолжить.

— Проклятый сумасшедший простофиля! — закричал Лаймонд и вскочил так резко, что Скотт отступил. — И это не ругательство, так и знай, а голые факты. Сегодня ты убил моего друга и отнесся к этому очень легко. Я надеюсь, что его терпимость, честность и даже его недостатки найдут дорогу в твою душу и пробьют брешь в твоем неуязвимом тщеславии. И вот еще что. Ты можешь отправляться к черту с твоей грошовой вендеттой: то, что ты навоображал себе, не имеет никакого значения, а о том, что имеет значение, ты даже и не догадываешься. Но какого черта, — добавил Лаймонд в ярости, — какого черта понадобилось выставить девушку на всеобщее посмешище?

Скотт был ошеломлен.

— Но вы сами…

Лаймонд прервал его:

— Если я мог молчать, неужели тебе было трудно вовремя увести ее со двора? Ты любого готов принести в жертву, не правда ли, если только, как тебе мыслится, это повредит мне?

— Не я обманул ее!

— Неужели ты думаешь, что я причинил ей хоть каплю вреда! — вскричал хозяин. — Если бы ты не вмешался, ей бы ничего не грозило!

— Вспомнил, — сказал Скотт. — Вы не любите рыжеволосых.

Лаймонд смотрел ему прямо в глаза.

— Она — одна из четырех женщин? Что ж, сегодня она подверглась опасности, потеряла доброе имя и душевный покой по милости одного из нас. Кто еще?

— Графиня Леннокс.

— Это леди Маргарет сорвала встречу в Хериоте, что едва не стоило жизни твоему отцу. Кто еще?

— Жена вашего брата.

— Ты не хуже меня знаешь всю правду об этом.

— Да неужели? — изумился Скотт. — Насколько помню, когда ее привезли, я валялся вдребезги пьяный на полу в вашей комнате.

— Хорошо. Подумай сам, зачем я, обольстив жену брата и убив племянника, позволил тебе прошмыгнуть в три часа утра по лестнице с твоей драгоценной ношей в мешке из-под овса?

На мгновение Скотт потерял дар речи и почувствовал себя так, словно, сделав доброе дело, в награду получил нож в спину. Затем он пришел в себя.

— Полагаю, вы хотели отделаться от нее, как и от вашей младшей сестры.

— Как от моей младшей сестры, — повторил Лаймонд. Стоявшая сзади свеча озаряла его золотоволосую голову наподобие нимба. Он отнюдь не выглядел смущенным или растерянным. — Должен предупредить тебя, что могу бороться одной рукой так же хорошо, как и двумя.

Скотт взглянул на него с презрением.

— Этого не нужно. Я вас и так хорошо знаю и не хочу больше ничего знать.

Лаймонд вкрадчиво спросил:

— Чего ты боишься?

— Я? Ничего! — отрезал Скотт. — Если вы хотите сразиться, то я готов.

— Ты не готов сразиться умом. Ты бьешь в барабаны и стучишь в медные котлы, Скотт. Но толстая кожа и куча предрассудков не избавят тебя от драконов.

— Я устал наблюдать драконов, — злобно отозвался Скотт.

— И что тогда? Спрячься, как зверь в норе, или как рыба в воде, или как устрица в раковине, или растворись, как звезда на утреннем небе.

— Я не отступлю.

— Но и не продвинешься вперед ни на шаг.

— Я могу заманить драконов в ловушку.

— А как ты определишь, дракон это или нет?

Скотт дрожал, хотя и силился сдержаться.

— Да ведь я живой человек, а не игрушка, не кусок воска, из которого можно лепить что угодно. Я вас знаю. Я не хотел смерти Терки. Я опозорил девушку непреднамеренно, но если бы мне вновь пришлось это сделать, я бы не отступил. Вы одержимы местью и преследуете Харви, как загнанного зверя. Вы мастак — Боже мой, мне ли не знать этого? — по части хитроумия и наказаний. Но будь я проклят, если вы на своей шкуре не испытаете их все, пока не уйдете из моих рук. Теперь вы не сможете пересечь границу и убить Харви.

— Я готов сам себя придушить за то, что научил тебя разглагольствовать. Моя встреча не состоялась: представь, мне это приходило в голову. Твои намерения были великолепны. Позволить пропеть почти всю песню — и оборвать на полуслове. Заставить страдать невинных только затем, чтобы я запел по-другому, к твоей вящей радости… Почему ты вообще здесь?

Скотт ничего не ответил.

— Что означает сие скромное молчание? Боже милостивый! — Лаймонд сел. — Уж не взялся ли ты защищать своих бывших ратников?

— Я с ними не ссорился.

Продолжая разглядывать Скотта, Лаймонд издал саркастический смешок и откинулся на мешки, придерживая поврежденную руку.

— Ну хоть в этом я добился успеха — но был слишком занят и не видел, что творится в твоей душе. Кто тебя здесь запер? А, твой отец, конечно.

Лаймонд по-кошачьи потянулся и лег на свои бочонки. Каким-то непонятным образом гнев его унялся, на губах невольно заиграла улыбка.

— Я вылизывал тебя языком, как корова теленка, отчищая от грязи твоего отвратительного воспитания, и теперь робко наблюдаю плоды своих трудов… Твой отец, как ты понимаешь, должен будет разбиться в лепешку, чтобы тебя вновь приняли при дворе: ты можешь сказать ему, что те депеши, которые ты с таким негодованием переписывал для меня своим неподражаемым почерком, сослужат хорошую службу, если упомянуть о них в соответствующем месте. Они все у Аррана. Кстати, их доставлял один очень исполнительный джентльмен по имени Пэти Лиддел, которого, однако, лучше не впутывать. Он будет глух к расспросам — ты даже не представляешь, насколько глух.

Скотт ошеломленно молчал. Затем воскликнул:

— Это правда? Да нет, определенно какая-нибудь увертка.

— Это шантаж. Я хочу кое-что взамен.

— Что?

— Исправь хотя бы малую часть того, что ты натворил сегодня. Оправдай девушку. Вбивай в голову каждому безмозглому сплетнику, что Кристиан, невзирая на все ее уверения, не ведала, что творила, когда помогала мне. Делай что угодно: твори заклинания, продайся дьяволу, но пусть всем будет известно, что она не несет ответственности за свои поступки. Понял?

— Я бы сделал это и так, но вам это не поможет.

— Мне уже ничто не поможет. Вот почему я привык помогать себе сам.

— Эти письма, — пробормотал Скотт. — Немного же будет от них пользы, когда обнаружат, что копии мы посылали в Англию. От моей руки.

— К счастью, мы их не посылали.

— Мы не продавали информацию англичанам? Господи помилуй! Но я же сам переписывал донесения!

— Господи помилуй! Я же сам их рвал.

— Что?! — Скотт вскочил и направился к Лаймонду, но тот рявкнул на него:

— Ложись. Не хочу я видеть твою холеную рожу и не намерен выслушивать твои причитания надо мной. Какое, черт побери, это теперь имеет значение? Ты сделал свое дело.

Скотт сел обратно на доски.

— Вы их рвали. Тогда зачем же мы трудились их перехватывать?

— По тысяче корыстных причин. Наемники продажны, знаешь ли. И подозрительны. А я вдобавок любопытен от природы.

— Но вы рвали их. Почему?

— Потому что я на вашей стороне, проклятый дурак! — взорвался Лаймонд.

В подвале наступила тишина. Скотт пристально вглядывался в замкнутое лицо Лаймонда, но ничего не мог на нем прочесть. Наконец Скотт вытянулся на досках.

— Это вы, конечно, расскажете в Эдинбурге. У вас есть доказательства?

— Здесь? — усмехнулся Лаймонд. — Нет, господин Скотт. Сейчас у меня нет никаких доказательств, и вряд ли я их получу.

В непроглядной, ужасной тьме вдруг забрезжил свет. Скотт поперхнулся:

— Харви? Харви как-то с этим связан?

— Я склонен думать, что да. А может быть, и нет. Все равно теперь слишком поздно. Посмотри лучше на звезды. — Лаймонд поднял глаза к окну. — Я уже предлагал тебе посмотреть на них в один знаменательный день. Падает звезда за звездою, и только Люцифер остается один в вышине… Но что может поделать Люцифер за решеткой и затворами, когда сотня унылых миль отделяет его от мечты? Да, печален мир, и свеча гаснет, так что, если ты не умеешь вроде арабского мага доставать луны из колодца, нам суждено предаваться нашим печалям в темноте. Спокойной ночи. Ты вечно воду мутишь и суешься не в свое дело, но тут воспитание виновато. Теперь ты попал в жернова большой политики, и это либо погубит тебя, либо вознесет.

Голос был усталый, но в нем не было неприязни. Пламя свечи, вспыхнув напоследок, осветило лицо пленника, в котором почудилась скрытая насмешка, и погасло.

Уилл Скотт был прав, полагая, что лорд Максвелл не шевельнет и пальцем, чтобы помочь человеку, пользующемуся такой славой, как Лаймонд. Максвелл с женой охотились в одном из поместий, когда привезли послание Хантера. Максвелл в ответ поздравил сэра Эндрю с удачей и позволил ему и Бокклю остановиться в замке и воспользоваться им как тюрьмой, а сам продолжил охоту. Тем не менее он, как того требовали приличия, послал жену домой проследить, чтобы гости, и прибывшие добровольно, и приведенные силой, чувствовали себя вольготно.

В одиннадцать часов вечера Агнес Херрис вошла в зал замка Трив, заставив дремлющего Бокклю вскочить и рассыпаться в поклонах, и поинтересовалась, в своем ли он уме, заперев родного сына с отъявленным негодяем.

Он вкратце объяснил причины хозяйке замка. Она попросила пояснений. Он рассказал подробнее. В полночь Бокклю при свете факела, который несла Агнес Херрис, ворча, поднял люк и крикнул:

— Уилл! Ты жив еще?

— Конечно, — грубо отозвался голос его сына.

— Тогда поднимайся, — резко сказал сэр Уот и, оставив люк на попечение леди Херрис, удалился, не дожидаясь сына.

Уилл Скотт на негнущихся ногах направился к люку. Лаймонд не пошевелился. На секунду юноша остановился возле него, затем повернулся и быстро взбежал вверх по лестнице.

Наверху люк придерживала Агнес Херрис. Позади нее Уилл заметил трех стражников, стоявших на часах в кухне и в коридоре, но караул сменился, и среди них не было шотландцев; Уилл заколебался.

— Прелестно! — воскликнула Агнес Херрис. — Мне и без того немало пришлось потрудиться, чтобы вытащить тебя отсюда, так что не соблаговолишь ли ты идти чуточку побыстрее? Я хочу спать.

В ее глазах светилось нетерпение, и когда юноша вылез, она захлопнула люк с таким грохотом, что подпрыгнули сковородки на полках и лязгнул засов. Она выпрямилась.

— Ну же?..

— Все в порядке, — ответил Скотт, который решился наконец и сам удивился своему решению. — Просто я еще не совсем проснулся. Ведите. Это было очень мило с вашей стороны.

Задолго до того, как он проснулся, леди Кристиан покинула замок со своей свитой И поехала так быстро, как только Сим мог ей позволить. Большую часть ночи девушка пыталась примириться с тем фактом, что ей следует уехать; и Бокклю, которому вовсе не улыбалось выступать в роли тюремщика или шпиона, с облегчением увидел, как она удалилась.

В шесть часов утра удар кулаком по двери Скотта и зычный рев заставили его натянуть одежду и спуститься в зал к отцу. Он обнаружил там толпу перепуганных слуг, хозяйку, застывшую с выражением молчаливой покорности, и отца, который был вне себя от ярости.

— Ого! — завопил Бокклю при виде сына. — Похоже, кое-кто забыл затворить за собой засов. Или ты нарочно оставил люк открытым?

Скотт, научившийся кой-чему, придал своему лицу безразличное выражение.

— Какой засов?

— Какой засов?! — прорычал сэр Уот. — Засов на люке, что ведет в подвал, болван. Утром люк нашли раскрытым настежь, а эти три кретина валялись без чувств в коридоре с проломленными башками.

Скотт открыл от удивления рот:

— Так Лаймонд сбежал?

— Нет, он проломил им головы, погулял немножко и вернулся обратно в тюрьму — просто забавы ради. Конечно, сбежал! Половина гарнизона носится в поисках, но черт его знает, куда он направился. Все по твоей вине, придурок!

Изумленный Скотт пролепетал:

— Но почему?

Агнес Херрис сурово отчитала его:

— Я же сказала тебе: закрой засов как следует. Как можно быть таким легкомысленным!

Скотт уставился на нее:

— Вы мне сказали!

— Каким бы сонным ты ни был, не мог же ты забыть, надеюсь. Три наших человека отчетливо это помнят. Поэтому, если засов не был должным образом задвинут, винить следует только тебя.

Было бесполезно спорить. Скотт признал вину, с трудом собравшись с силами. Он сел на лошадь и вместе с отцом весь день провел в поисках сбежавшего пленника, разумеется, безрезультатно.

В замке Мидкалтер леди Сибилла провела эти пятницу и субботу, вытряхивая содержимое из буфетов и составляя тщательные и подробные описи имевшейся у нее золотой и серебряной посуды. Мариотта, бесцельно слонявшаяся по комнатам с тех пор, как уехала Дженет Бокклю, наконец не выдержала и разразилась речью:

— Как вы можете сидеть здесь и заниматься этой ерундой?

До них не доходило никаких вестей после того, как стало известно, что Лаймонд в ловушке: ничего от Уилла, ничего от Хантера, ничего от сэра Уота.

Выслушав тираду Мариотты, бледная как смерть, леди Сибилла повернулась и проницательно взглянула ей в лицо.

— Послушай, — сказала она, резко, — я стараюсь не вмешиваться, но нам надлежит быть честными друг с другом. За кого ты боишься? Ты бросила Ричарда и ненавидишь моего младшего сына.

Мариотта ровным голосом произнесла:

— Я не хочу, чтобы ему причинили вред.

— Кому? Кстати, если тебя это интересует, я полагаю, что Лаймонд едва ли помнит о твоем существовании.

— Я имею в виду Ричарда.

— Ах так. Что ж, Ричард, несмотря на свое безрассудство, обожает жену. К сожалению, ни один из вас не догадывается, о чем неустанно мечтает другой.

— Его непросто понять.

— А он, по-твоему, должен легко читать в твоем сердце? Ты думала, что он воображает тебя навеки прикованной к горшкам и кастрюлям. Женщине — кухня и дети.

— Конечно, я была уверена, что другие мысли ему и в голову не приходят.

— Боже меня упаси, — вскинулась Сибилла, — сплетничать вроде престарелой кумушки, но посмотри, сэр Уот такой же. Жена должна шить, вязать и прясть — и никаких глупостей. Он также считает ниже мужского достоинства рассказывать дома о своих делах.

Мариотта присела, помимо воли втягиваясь в разговор.

— Но Дженет всегда знает все, что происходит.

— Конечно. Более того. Постоянно с ним пререкаясь, она уверена, что сэр Уот знает ее мнение по любому вопросу. Иначе говоря, она сама узнает обо всем, что интересует сэра Уота, и большей частью ей удается заставить его поступать так, как ей хочется. Ты желаешь, чтобы Ричард интересовался твоими повседневными заботами, но это палка о двух концах. Ты когда-нибудь интересовалась его постройками? Ричард когда-нибудь рассказывал тебе, как он завоевал все призы на турнире в Килвиннинге? Ты знаешь, например, что он, возможно, лучший фехтовальщик в стране и учит отпрысков Аррана, чтобы те не ударили лицом в грязь?

— Если вы подразумеваете, — вымолвила Мариотта, покраснев, — что мне следует походить на Дженет Бокклю, то я вряд ли…

— Я ничего такого не имела в виду. Я пытаюсь разобрать по косточкам семейную жизнь наших соседей. Посмотри хотя бы на Максвеллов.

— Агнес?

— Почему бы и нет? Ей казалось, что выбирала она, но на самом деле выбрали ее. Влюбилась она в героя одного из тех ужасных романов, а вышла замуж за рассудительного, трезвого человека, достаточно умного и достаточно доброго, чтобы не разбивать ее мечты и лишь постепенно приближать жену к реальной жизни.

— А Ричард?

Сибилла рассеянно пригладила волосы:

— Ричард. Я не могу указать тебе тропу к его сердцу. Ты должна найти сама. Я тебе скажу только две вещи насчет него. Самое главное в его жизни — это Шотландия. А погубить Ричарда может лишь вероломство.

Лицо Мариотты потемнело.

— Вы имеете в виду верность.

— Я имею в виду, — мягко пояснила Сибилла, — безумства некоторых, позволивших себе увлечься поверхностным блеском. Я имею в виду тягу к переменам и надуманным переживаниям, даже отвратительным переживаниям, когда, например, ты ждала, каким же образом откроется тайна этих драгоценностей.

Мариотта молчала. Затем первая слеза скатилась по ее щеке.

— Но что я могу теперь поделать?

Сибилла поднялась и, улыбаясь и вздыхая, устроилась в своем собственном резном кресле.

— Время все залечит, и довольно быстро, деточка. Твое несчастье в том, что ты позволила себе увлечься именно тем человеком, который только и способен выбить Ричарда из колеи. Если кто-нибудь и виноват в этом, то, наверное, я… Какие мы глупые: из жалости к себе прощаем собственные грехи, а другим перемываем кости. Тебе стало лучше или хуже?

— Лучше, — ответила Мариотта и подошла к Сибилле, чтобы ее поцеловать.

К ним уже присоединился Том Эрскин, когда много позже возвратилась из Трива Кристиан. Она была измученная и грязная, но в ее глазах проступало нечто большее, чем просто усталость. Сибилла, посмотрев ей в лицо, усадила ее немедленно, и девушка не мешкая приступила к рассказу. Повернувшись к Сибилле, она кратко вымолвила:

— Фрэнсиса схватили.

Реакция оказалась забавной.

— Кого? — воскликнула Сибилла таким тоном, что девушка невольно улыбнулась. Сибилла схватила Кристиан за руки: — Итак, тайное стало явным. Расскажи нам всю правду.

И Кристиан рассказала.

Когда она умолкла, Сибилла произнесла:

— Ричард ничего не знает? Хорошо. Том, не говорите ему. Пусть как можно дольше остаются подальше друг от друга… Я думаю…

— Нет уж, сейчас мой черед думать, — прервала ее Кристиан.

— Продолжай.

— Я многое напортила в Триве. Они устроили ужасный, дурацкий спектакль, и, когда я его прекратила, все поняли, что я… лицо причастное. После чего ко мне приставили охрану, к Симу тоже. Но дело вот в чем. Он, по-видимому, связывал большие надежды с человеком по имени Сэмюэл Харви: его и схватили по дороге в Уарк, где он должен был встретиться с этим Харви — так сказал дурачок Скотт. Теперь встреча не состоялась. Но, может быть, мы сумеем договориться о новой. В любом случае в этом деле как-то замешан Джордж Дуглас, и я собираюсь с ним увидеться. Я должна помочь!

— Кому помочь? — ошарашенно переспросил Том Эрскин.

Последовало короткое молчание.

— Моему младшему сыну, — тихо пояснила Сибилла. — У нас очень крепкая семья, а у вашей невесты доброе сердце. Помощь Лаймонду — наша основная забота — не так ли, Кристиан? — уже несколько месяцев.

Кристиан всплеснула руками в притворном отчаянии:

— Как вы догадались?

— Все почему-то считают, что я выжила из ума, — печально заметила Сибилла. — Когда некая загадочная личность устроила скандал в королевской семье на берегах озера Ментейта, а самые чуткие уши Шотландии ничего не услышали, хотя их обладательница и находилась поблизости неизвестно почему, я насторожилась. Мне стало любопытно, почему безукоризненно воспитанный ребенок доводит весь двор до истерики, горланя загадку, которую я сама сочинила. И когда Эндрю Хантер и Ричард оба упомянули имя, которое вы только что произнесли, а имя это связано с Лаймондом…

— И вы, наверное, заметили цыгана.

— Я сообразила, что цыган, появившийся как раз перед тем, как у меня унесли все столовое серебро, и тот цыган, с которым вы страстно желали поговорить в Стерлинге, — одно лицо.

— И поэтому вы оставили Джонни Булло при себе?

— Поначалу. Но я разочаровалась в Джонни, — сурово проговорила вдовствующая леди, взяла сумочку с рукоделием и достала вышивку, водрузив на нос очки в роговой оправе. — Джонни оказался большим эгоистом. Ему бы пошло на пользу, если бы его проучили хоть разок.

— Булло? — воскликнула Мариотта. — Человек, который… Ничего не понимаю!

— Можем поздравить друг друга с тем, какими дураками мы себя выставили. А ведь все так просто. Но теперь дорогой нам человек в тюрьме в замке Трив, а мы здесь сидим сложа руки.

— Вы станете помогать Лаймонду? — Мариотта вскочила.

Сибилла отложила вышивание:

— Прости, милая. Сядь. Мы немного по-разному на это смотрим. Мой сын Лаймонд вовсе не пьяный ренегат, о котором гласит легенда.

— Разве он не завлек меня в Кроуфордмуир? Не убил моего ребенка? Не оскорблял меня? Не пытался сжечь вас заживо? Погубить Уилла, убить Ричарда, обмануть Кристиан? Минуту назад вы сами назвали его блеск поверхностным.

Сибилла мягко ответила:

— Я просто показала, что тебя в нем привлекло. Но в нем есть и кое-что другое. Он не нанес умышленного вреда ни мне, ни тебе: нельзя всерьез обвинять его в гибели твоего ребенка, и, я думаю, у него были свои причины так обращаться с тобою после. Ему, конечно, за многое придется держать ответ, но…

— Не стоит заблуждаться, — вдруг вмешался Том Эрскин. — Вам хочется хорошо о нем думать. Но ведь он всегда хотел защитить Ричарда. Я не могу взять на себя смелость советовать кому бы то ни было, как выбирать между родными сыновьями, но безопасность окружающих тоже следует учитывать. Кристиан, я не знал, что ты вообще с ним знакома.

Кристиан смутилась на мгновение:

— Мы встретились в сентябре, и было бы нечестно с моей стороны просить тебя или кого-нибудь другого разделить со мной эту тайну.

Эрскина охватил гнев:

— Но тебя же могли убить!

— Возможно, но я так не думаю. Во всяком случае, я жива. А правда никому не причинит зла, Том! Сибилла, я отправляюсь прямо в Богхолл, а затем в Далкейт. Я дам вам знать. Том…

— Ты собираешься и дальше покровительствовать этому… этому…

— Преступнику? Я хочу закончить начатое, Том. Разве это плохо? Если я права, то сумею предотвратить большую несправедливость. Если нет, то пусть восторжествует твоя точка зрения, которую многие разделяют. Не думай, я не забыла, что я твоя нареченная невеста.

Том не был готов к подобному натиску.

Позже, когда Кристиан уехала, он вернулся и еще долго просидел возле камина в гостиной Сибиллы, погруженный в размышления. Подняв глаза, он случайно столкнулся с сочувственным взором Сибиллы.

— Она не из тех, кого легко обмануть.

— Нет.

— Или ошеломить.

— Нет.

— Но тогда почему? — безнадежно спросил Том.

— Она думает, что одному из ее гадких утят пришла пора превратиться в лебедя, — пояснила Сибилла; очки усиливали необыкновенный блеск ее глаз.

— Он что, святой?

— Нет, не святой, — отозвалась Сибилла. — Никто не умеет больнее ранить живую душу. Но делает он это потому, что собственная его душа уже пять лет кровоточит.

— Как это мило с его стороны заставлять заодно страдать и всех нас.

— Повторяю: он не святой. Все же есть предел любому терпению. Я только надеюсь, что…

Она остановилась.

— На что вы надеетесь? — спросила Мариотта.

— Что если он и сломается под этим бременем, то не слишком скоро. Он, наверное, единственный в мире человек, который может теперь помочь Ричарду вновь стать самим собой. К тому же, — добавила Сибилла, снимая очки, — только он может вернуть Ричарда тебе.

В воскресенье третьего июня, через день после вышеописанного разговора, Фрэнсис Кроуфорд из Лаймонда сидел на полуразрушенной стене овчарни на шотландском берегу реки Туид, бросая камешки в журчащие волны.

Это была умиротворяющая, покойная картина. Перистые облака скользили по поднебесью, в кустах пели птицы. Пробежала выдра, зажав в пасти пойманную рыбу. Лаймонд проводил ее взглядом и бросил еще один камешек.

По другому берегу, по гряде холмов, проходила граница Англии. За холмами в небольшой долине лежала деревушка Уарк. На горе, точь-в-точь повторяя ее неровные очертания, возвышалась приграничная крепость Уарк, на башне которой стоял Гидеон Сомервилл, напряженно вглядываясь в даль.

— Вот же, сэр, — показал ему солдат.

— Вижу. — Гидеон рассматривал сидящую на другом берегу фигурку. Цвет волос рассеял сомнения. — Он не пытался перейти реку? Там ведь есть брод.

— Нет, сэр, вода немного поднялась.

Сидя за столом в кабинете, Гидеон ждал, казалось, целую вечность, прежде чем отворилась дверь.

— Хозяин Калтера! — объявил кто-то, и дверь захлопнулась.