Игры королей (№2) - Игра королев

— Господин Эрскин, он украл лошадь и сбежал!

Не обращая внимания, Ричард продолжил:

— Ты, мерзкий маленький вампир, тебя ничем не проймешь!

— Ну, не стоит терять надежду, Ричард… — коротко ответил Лаймонд. — Эрскин, если Ачесон освободился, то он направится прямиком в Гексем. Вы знаете это?

— Не беспокойтесь, — угрюмо заметил Эрскин. — Мы поймаем его раньше, чем он доберется туда. Ричард…

— Делайте, что вам угодно. Мне надо кое-что закончить здесь, — заявил лорд Калтер.

— О, ради Бога, Ричард, — застонал Лаймонд. — Эрскин, я могу проводить вас прямо туда, куда он направляется. Как, черт побери, вы собираетесь его поймать, не зная дороги? Дайте мне лошадь и любое число стражей, но поторапливайтесь. Мне наплевать, что вы думаете о том, кто вез письмо, но Ачесону известно его содержание.

Ричард поднял с пола свою шпагу и встал между братом и дверью.

— Тебе не удастся ускользнуть.

— Ричард…

— Не будьте идиотом. Он проводит вас прямо к лорду Грею.

— Мы должны рискнуть, — жестко ответил Эрскин. — Он прав. Пропустите его, Калтер.

— Не пропущу, пока не кончим боя.

Эрскин из последних сил сдерживался:

— Послушайте. Если письмо попадет…

Ричард резко развернулся к нему:

— И вы полагаетесь на Лаймонда, чтобы перехватить письма? Ну и простофиля же вы. Поезжайте, если считаете нужным, я вас не держу. Но не пытайтесь взять его с собой. Я убью всякого, кто приблизится к нему.

С бледным лицом и сверкающими глазами Ричард повернулся к брату.

— Ты считаешь ниже своего достоинства нападать? Так вот теперь, черт возьми, тебе придется это сделать. — Смертоносная шпага сверкала в руке Ричарда, зловеще блестел короткий клинок. — Ты хочешь выйти, братец? В дверях стою я. Пробейся, если сможешь.

Наступила тишина. Эрскин резко приказал:

— Джеми, возьми лошадей и ступай по следам беглеца. Мы поскачем за тобой, как только освободимся.

Лаймонд шевельнулся. Никто из присутствующих никогда не видел его таким: собранный, холодный, как сталь собственного клинка, он медленно произнес голосом, столь знакомым шестидесяти разбойникам.

— Ладно, ты получишь, что хочешь, Ричард.

И стремительно бросился в атаку.

В сравнении с тем, что было прежде, бой выглядел так, будто спала пелена, и фигуры предстали в четкой красоте очертаний, как на искусной гравюре, блестящей безукоризненной изысканностью линий.

Оба брата были прирожденными фехтовальщиками. Броски, выпады, удары острых клинков, винтообразные движения сменялись перед глазами зрителей с возрастающей скоростью, и ничто не напоминало об осторожном ровном фехтовании, свидетелями которого они были мгновением раньше. И тот, и другой выказывали классическое мастерство, отточенностью напоминавшее драгоценный камень искусной огранки, каждое движение бесконечно восхищало зрителей, и изящество этих движений было тем более впечатляющим, что таило в себе смерть.

Все знали Ричарда как непревзойденного мастера. Теперь им представился случай наблюдать, как Лаймонд меняется на глазах, как сдерживаемая энергия прорывается наконец сквозь элегантное спокойствие, с которым он прежде противостоял всей мощи атак Ричарда, как отныне каждый мускул, сильный, упругий, подчиняется одному стремлению — победить.

Для каждого из двоих жизнь сосредоточилась на острие клинка, зажатого в умелой руке противника: лишь колючий блеск глаз выдавал огромное внутреннее напряжение. Зрители затаили дыхание, слышался только звон стали и скрежет сцепляющихся клинков. Казалось, оба уже превзошли всякий мыслимый предел совершенства, но ни одному не удалось прорвать защиту другого.

Лаймонд боролся с несгибаемым упорством, орудуя шпагой с фантастической быстротой и энергично атакуя кинжалом. Эрскин с замиранием сердца следил, как Лаймонд неуклонно теснит Ричарда, ударом отвечая на удар, отклоняя самые неожиданные выпады брата.

Удары следовали один за другим, затем рука Ричарда дрогнула, и Лаймонд немедленно сделал выпад справа, клинки соприкоснулись, и острие скользнуло вниз, постепенно приближаясь к Ричарду, пока тот не собрал все силы и не освободил свою шпагу, одновременно парируя удар кинжала. И тут Ричард рванулся вперед.

Он был одержим лишь одним желанием: смыть оскорбление, нанесенное предыдущими двадцатью минутами боя. По этой причине ему удалось обрести второе дыхание, и хотя силы его начинали иссякать, он умело отражал невероятные выпады брата. А Лаймонд впервые в жизни был утомлен до предела: он задыхался, и с каждой минутой ему становилось все труднее сосредоточиться.

Вскоре после Ричарда и Лаймонд допустил ошибку. Он только что сделал выпад и держал шпагу почти Горизонтально в напрягшейся правой руке. Калтер плашмя прижал его клинок своим и резко опустил руку.

Раздался скрежет стали, клинок повернулся в ослабевшей руке Лаймонда, и синие глаза его сузились. Хозяин Калтера отчетливо сознавал, что его пытаются обезоружить. Одно короткое мгновение он полностью сосредоточился на том, чтобы высвободиться из опасного захвата, и Ричард не преминул воспользоваться представившимся шансом.

Внезапно отводя назад правую руку, он резко выбросил вперед левую, а затем, зажав кинжал Лаймонда между своих двух клинков, выдернул оружие у него из руки и бросил на пол.

Лаймонд выскользнул, как змея, избегая ближнего боя. Пот струился по его лицу, по ямке под ключицей: теперь он должен был противостоять ничуть не поколебленной мощи Ричарда, имея в распоряжении одну лишь шпагу.

Новая атака заставила Хозяина Калтера метаться по всей комнате, ибо он вынужден был соблюдать дистанцию, избегая левой руки Ричарда с занесенным кинжалом. Ближний бой был для него теперь смерти подобен.

Ричард прекрасно понимал это и бился, торжествуя, в полную силу: клинки в его руках двигались словно серпы Хроноса 15) — неумолимо. Он теснил и теснил Лаймонда, загоняя его в угол огороженного веревками пространства.

Все в комнате затаили дыхание. Сомервилл, инстинктивно отведя глаза, почувствовал, что У него вспотели ладони. Лаймонд, прижатый вплотную к веревкам, бросил на хозяина дома мимолетный взгляд. Когда Ричард нанес решающий мастерски точный удар, Лаймонд вдруг рухнул как подкошенный, рассчитанным движением выбросив в рывке левую руку. Пока Ричард, который, потеряв равновесие, споткнулся, сообразил, что к чему, Лаймонд вскочил на ноги, сжимая в левой руке вновь обретенный кинжал.

Лорда Калтера била дрожь. Как и Лаймонд, он тяжело, прерывисто дышал, волосы слиплись от пота, а руки онемели от непрестанных ударов. Выпады обоих постепенно становились все небрежнее: сказывалось утомление. Зрители невольно вздохнули с облегчением, и Ричард краем глаза заметил всеобщее замешательство. Взоры присутствующих были прикованы к нему. Он поднял голову, было видно, как напряглись мышцы под тонкой тканью сорочки, и твердой рукой принялся разить своего утонченного брата.

Лаймонд же практически исчерпал все свои ресурсы. Он устал, и это накладывало отпечаток на его блестящую технику, но отчаянно сопротивлялся, когда Ричард попытался вновь заставить его метаться по залу. Сомервилл заметил, что Лаймонд старается не приближаться к веревкам, которые угрожали ему со спины. Но ему следовало также опасаться окон, ряда скамеек под ними и раскрытой скатки, из которой Эрскин извлек злополучную депешу, которая предавала королеву в руки врагов.

Ричард тоже уловил, чего недостаточно опасается его любезный братец. Долгих пять минут эта мысль преследовала его — и наконец Калтер забыл о приличиях и о честной игре. Как вихрь налетел он на Лаймонда, оттеснил его от веревок, прогнал через всю комнату к самым окнам, к мягкой, притаившейся в тени скатке.

Лаймонд попался в ловушку. Он запутался в одеялах, оступился — и Ричард размахнулся изо всей силы, готовясь снести с плеч непутевую голову.

Раздался скрежет стали.

Лаймонд прекрасно отдавал отчет в своих действиях. Он поскользнулся намеренно и точным движением вскинул вверх оба свои клинка, сверкнувшие на солнце, зажал шпагу Ричарда меж двух скрещенных эфесов и вырвал ее у него из рук. Неуловимый, точный поворот — и, вывихнув Ричарду левое запястье, Лаймонд заставил его выпустить и кинжал.

За долю секунды лорд Калтер, не успев сообразить, что с ним произошло, оказался впервые в жизни обезоружен.

Таково было напряжение, что, остановившись, противники едва не лишились чувств. Они стояли рядом лицом к лицу, тяжело дыша. В руках Лаймонда сверкали шпага и кинжал.

Он легонько потряс ими, его запавшие от усталости глаза сияли.

— Моя победа, милый Ричард. Мой шанс. И выбор за мной: вонзить ли этот клинок, или этот, или оба сразу в тучное тело дорогого брата.

Длинные пальцы, сжимавшие обе рукоятки, побелели.

— Раз, два, три, четыре, пять, выходи меня искать… Ричард, в какой руке?

Все молчали. Во взгляде лорда Калтера в этот решающий миг не чувствовалось ни слабости, ни страха.

Лаймонд расхохотался. Смеясь, он швырнул шпагу на пол и вскочил на скамейку у окна, прихватив скатку одной рукой. Мгновение он помедлил, собранный, элегантный, насмешливый, как всегда.

— Если ты не можешь водить, Ричард, то следуй за мной!

С этими словами он бросил скатку в окно со всего размаху, выбил стекло и прыгнул вниз. Они услышали звук падения, затишье, затем шорох шагов по мягкой траве. Внизу, все знали, стояли лошади.

Шотландцам ничего не оставалось, как последовать за Лаймондом.

Гидеон нашел жену в музыкальной комнате: Кейт глядела из окна на дорогу, ведущую к югу. Он положил руки ей на плечи.

— Ты верно служишь его величеству английскому королю? — насмешливо поинтересовался он.

— Боюсь, что нет, — грустно заметила Кейт. — Это Филиппа показала им дорогу сюда.

— Знаю.

Последовало молчание.

— Они сражались?

— Блестяще.

И, взяв жену за руку, Гидеон отвел ее вниз, где легкий ветерок задувал в разбитое окно, а брошенная шпага Лаймонда, знак победы, которой тот пренебрег, сверкала среди осколков.

Они скакали в клубах пыли под палящим солнцем. Впереди несся Лаймонд.

Где-то вдали, возможно, скакал во весь опор Ачесон, Там, вне всяких сомнений, была английская армия. Чуть далее на дороге Эрскин обнаружил тех двоих, которых послал вперед. Все это время проплутав по пустошам, они так ничего и не узнали: на спекшейся от зноя земле не обнаружилось никаких следов. Очевидно, их единственной надеждой, в которой, возможно, таилась и огромная опасность, была быстро удаляющаяся фигура Лаймонда.

Лаймонд летел как стрела, и они изо всех сил старались не упустить его из виду, преодолевая канавы, торфяники, овраги с притаившимися на дне ручьями, которые приходилось пересекать вброд, разбрызгивая грязь. И снова пыльное бездорожье, жухлая трава, земля, измученная засухой последних дней. Солнце и тяжелая дорога давали о себе знать: даже самые выносливые лошади покрылись пеной, а златоволосый всадник все скакал и скакал впереди.

Калтер пока твердо держался в седле. Заметив, что тот отстает, Эрскин понял, что силы Ричарда истощены, и только воля заставляет его двигаться точно так же, как и всадника, скачущего впереди. Внезапно Эрскина озарило, что сегодняшнее столкновение как никогда выявило удивительное сходство между братьями. Он догадался также, что если им и удастся догнать Лаймонда, то Ричард неминуемо попытается взять реванш. Это следовало предотвратить. Он отозвал в сторону Стокса, самого верного из слуг, и на всем скаку поспешил отдать приказания так, чтобы не слышал Ричард:

— Если мы настигнем Лаймонда до въезда в Гексем, то я один последую за ним, одному легче проникнуть в город. Остальные пусть подождут. Скажем, час или два, а затем все отправляйтесь домой… и, Стокс…

— Да, сэр?

— Остановите лорда Калтера, если он попытается последовать за мной.

Стокс заглянул ему в глаза, а затем решительно кивнул:

— Да, сэр.

Они поднимались вверх по холму, небольшой пестрый отряд, напоминавший охотников, преследующих золотистую лису. Их добыча благополучно добралась до вершины холма и скрылась по ту сторону. Эрскин также взлетел на вершину и на секунду остановил лошадь. На запад насколько хватало взгляда уходила длинная горная гряда. У подножия холма по ровным лугам пролегала дорога, ведущая к плоским, широким отмелям Тайна, через который был перекинут горбатый мостик, за ним дорога сужалась, а потом резко поднималась вверх, в стоящий на склоне Гексем.

Город угрюмо возвышался на своем холме. Том мог различить башню аббатства, тюрьму, церкви и массивные городские ворота на середине склона. Улицы, казалось, были запружены людьми. Эрскин опустил глаза и увидел драму, развертывающуюся гораздо ближе. Какой-то человек, безжалостно пришпоривая лошадь, уже почти достиг моста с северной стороны. Одновременно к мосту несся галопом другой всадник, выкрикивая что-то; солнце сверкнуло на светлых волосах, и Эрскин затаил дыхание.

Незнакомец огляделся, заколебался, но затем помахал рукой и пустился вскачь по мосту. Лаймонд тоже двинулся вперед, но их разделяло не менее двухсот ярдов, и расстояние не сокращалось. Эрскин тихо выругался.

Его отряд также въехал на вершину холма, где Эрскин резко остановил их. Калтер доскакал одним из последних. Он подъехал к Тому. Глаза Ричарда слезились от пыли и от усталости, но он внезапно встрепенулся.

— Так вот же они!

— Да, я поеду следом, — бросил Том. — Стокс!

— Но и я… — попробовал вмешаться Ричард.

— Вы остаетесь! — отрезал Эрскин. — И все прочие тоже. Стокс, я видел по дороге какое-то заброшенное здание. Посмотрите, нельзя ли там спрятаться и укрыть лошадей. Ждите не более двух часов.

И Том стал спускаться с холма. Последнее, что он увидел, оглянувшись, был Стокс, схвативший лошадь Ричарда за поводья, и Ричард, который боролся с тремя шотландцами, старающимися его удержать. Внезапно Том сообразил, что круглое, почерневшее здание, которое ему бросилось в глаза по дороге, было, по всей видимости, голубятней.

Адам Ачесон, наконец добравшись до своей цели, обнаружил, что, похоже, весь Гексем высыпал на улицу — особое столпотворение наблюдалось на рынке: бойкая торговля немало способствовала тому, чтобы люди Уортона оставляли здесь все свои деньги.

Не желая рисковать в пустынной местности, Ачесон тем не менее не имел никаких оснований не доверять своему спутнику здесь. Наоборот, отношения Лаймонда с соотечественниками и с англичанами полностью устраивали Ачесона. Лишь попытка шотландца его остановить кровно обидела гонца, но и это он готов был простить, раз уж странный попутчик, оставив свои чудачества, явился-таки в Гексем.

Поэтому, когда стражник у ворот, просматривая его охранную грамоту, спросил: «А телохранитель?» — Ачесон кивнул на дорогу: дескать, отстал.

Затем, не вдаваясь в подробности, он молча ждал, пока ему предоставят эскорт, чтобы проводить в аббатство. Ачесон был склонен благодарить судьбу за появление Лаймонда, оно служило лишним подтверждением его, Ачесона, честности и доброй воли. Да и вскрытое письмо по-прежнему оставалось в вещах шотландца. Гонец не хотел рисковать собой, но сдать этого парня с рук на руки англичанам было бы великой заслугой.

Лаймонд, казалось, не таил в душе ни малейшего злого умысла. Он подъехал, когда Ачесон уже спешился и небрежно болтал с тремя сопровождавшими его стражниками. Во взгляде Лаймонда читалось какое-то напряжение, но в целом он выглядел вполне безобидно.

Лаймонд беспрепятственно въехал в ворота и, улыбаясь, направился прямо к Ачесону.

Только один из четырех мужчин, стоявших поблизости, заметил двенадцатидюймовый кинжал в руке Лаймонда, но он вскрикнул слишком поздно. Ачесон был поражен кинжалом в грудь и чуть не упал, настолько силен был удар. Изумление на его лице сменилось безумной злобой. Он выпрямился. Кинжал, порвав одежду, обнажил металл тонкой кольчуги. Ачесон был даже не ранен, а пятеро стражников уже навалились на Лаймонда.

У того оставался всего один шанс. Он заставил лошадь подняться на дыбы, Ачесон оказался прямо под копытами и, получив жестокий Удар в висок, вскрикнул и упал, обливаясь кровью.

Лаймонд успел насладиться зрелищем, прежде чем его побороли.

Эрскин узнал об этой истории пятью минутами позже, когда, в свою очередь, подъехал к воротам. Стража пребывала в состоянии некоторого смятения, однако стоило Тому показать конверт от депеши Ачесона, и его немедленно пропустили и направили к лорду Грею.

Расспросив стражу настолько подробно, насколько это можно было себе позволить в таком положении, Эрскин колебался. Обоих — Ачесона и человека, напавшего на него, отвезли в аббатство, где английские полководцы держали военный совет. Никто не знал, насколько серьезно Ачесон ранен. Но если двое обладателей тайны находились в аббатстве, Эрскину следовало тоже попасть именно туда.

Он пролагал путь сквозь толпу вверх по крутому склону. Его шансы когда-либо проследовать назад были таковы, что сам он не поставил бы на это и пенни. И решающим являлось следующее обстоятельство: предстоит ли ему убить одного человека или двух.

Веками предки Тома Эрскина, неоднократно прельщаясь тучными коровами, знаменитой серебряной посудой и прочими благами, пытались завоевать славный город Гексем, и многие сложили голову в неравном бою. Тому удалось въехать в град обетованный почти незамеченным, и дорога в аббатство стоила ему лишь нескольких царапин и синяков. Впрочем, Том испытал изрядное облегчение, увидев, что в крыле церкви, куда он попал, царят мрак и тишина.

Он вошел в западный неф. Пробираясь вглубь, Эрскин не мог не отдать должное редкостной красоте и соразмерности здания. Где-то ярдах в тридцати впереди светились огни и доносился еле слышный гул голосов: в одном из приделов происходило, наверное, заседание или военный совет. Когда его глаза привыкли к темноте, Том огляделся.

Справа ряд ступеней, вырубленных в стене, вел, по-видимому, в западное крыло монастыря, но сейчас это его не занимало. Но прямо над головой ряд стрельчатых арок шел вдоль южной стены нефа, основанием опираясь на карниз шириной не менее ярда.

Туда, пожалуй, можно было забраться. Эрскин потихоньку подошел к лестнице, начал подниматься и вскоре оказался перед дверью, ведущей на темный высокий карниз. Осторожно пробираясь между колоннами, Эрскин проскользнул в самый центр церкви, все больше и больше вжимаясь в стену по мере того, как свет становился ярче.

Том увидел еще одну дверь и обнаружил, что за ней проход поворачивает направо. Карниз продолжался, но наружная сторона была теперь чем-то закрыта. Перед Эрскином простирался длинный, узкий туннель, совершенно темный, в конце которого мерцал огонек. Тут он понял, что карниз поворачивает и переходит на западную стену южного придела, а пространство между колоннами завешено гобеленами.

Том медленно продвигался вперед, ощущая холод камня справа, а кончиками пальцев левой руки касаясь ткани. Неясный свет в конце туннеля привел его к винтовой лестнице, ведущей как вниз, так и вверх. Немного поразмыслив, он спустился и оказался в углу довольно-таки широкой галереи, которая замыкала поперечный неф. Широкие ступени вели с галереи вниз, в саму церковь. Он вернулся наверх и прошел немного по своему карнизу.

Пожалуй, это было вполне надежное укрытие, дающее почти полный обзор всего придела. Прикинув в уме расстояние, Том остановился и осторожно раздвинул гобелены. Свет упал на кончики пальцев, и отдаленный рокот голосов превратился в отчетливый, громкий разговор.

Затем знакомый голос, без сомнения принадлежавший Лаймонду, заканчивая какой-то риторический период, произнес удивительную вещь:

— Меня могут назвать как угодно, но только не рогоносцем, как вас, лорд Леннокс!

Для державших совет в аббатстве эта желанная, совершенно неожиданная добыча была подобна лучу света в мрачной атмосфере всеобщего недоверия.

Лорд Уортон, измученный необходимостью быть любезным с лордом Греем, раздраженный поведением лорда Леннокса и удрученный тем, что придется расстаться с великолепным кавалерийским полком, и, по-видимому, навсегда, сидел на конце длинного стола в глубокой тоске и печали.

Лорд Леннокс, умиравший от скуки на этом заседании и более чем раздосадованный холодным приемом со стороны жены, вертел в руках счета и описи имущества и вдобавок умудрился так вытянуть свои длиннющие ноги под столом, что ни Маргарет, ни лорд Грей никак не могли удобно устроиться.

Лорду Грею не хватало Гидеона, и он, крайне обеспокоенный историей, которую поведала собравшимся Маргарет Дуглас, потихоньку разбирался в докладе об убытках казны. Леди Леннокс, необычайно бледная, сидела очень прямо на неудобном стуле, мрачно уставившись в пол невидящим взором.

Затем вошел Майлс и что-то взволнованно пролопотал, за ним последовал начальник стражи с докладом, потом стражники внесли бесчувственное тело достойного господина Ачесона и поместили его на подходящую гробницу, в то время как два других дюжих молодца вошли и затворили за собой дверь. Под их надежной охраной и был введен Лаймонд. Таким образом, рыбка все-таки попалась в сети.

Он был без сапог и в одной рубашке. Волосы спутались, и весь он выглядел усталым и потрепанным. Но в то же время лицо его было преисполнено некоей возвышенной отрешенности, словно у языческого божества, что с неудовольствием отметил лорд Грей.

— Ваших рук дело? — спросил он, брезгливо указывая на безжизненно простертое тело Ачесона.

Лаймонд повернул голову:

— Воды Иппокрены 16) струятся изо всех гор. Нет. Винить во всем следует чалого. Джентльмен вез два письма Ленноксам, я же ехал с ним, дабы обменять себя на Кристиан Стюарт. Если тебя интересует, Маргарет, знаю ли я, что теперь обмен не состоится, то да, знаю, и знаю почему. Господин Ачесон любезно рассказал мне обо всем прямо в воротах.

В глазах Мег Дуглас блеснуло злорадное торжество. Она не спросила, откуда это известно Ачесону.

— Твоя маленькая рыжая подружка была глупа и упряма; Она забыла, что на войне, как и в любви, есть свои правила… Убей его, Мэтью!

— И ты исходишь из того, что эти правила одинаковы, не так ли? Убивать великодушных за то, что они слепы. Мэтью не может убить меня, милая Маргарет, даже из высоких соображений, пока лорд Грей не отдаст приказ, а до этого я сам смогу порассказать немало.

— Да неужели? Сомневаюсь, чтобы вам дали слово, — отозвался лорд Грей. — Полагаю, любой из присутствующих был бы счастлив собственноручно перерезать…

— Лично я — с удовольствием! — воскликнул лорд Уортон. — Происшедшее в Аннане еще слишком свежо в моей памяти, равно как и перехват моей курьерской почты и прочие ваши изобретательные деяния в то время, когда вы служили под моим началом.

— Как я заметил, — продолжил лорд Грей, — этот жалкий несносный негодяй изрядно досадил всем нам. Я не забыл Хьюм и Хериот, да и Леннокс, думаю, помнит о Думбартоне. Теперь, надеюсь, мы положим конец этой печальной истории, не тратя времени на пустые препирательства, какой смерти предать этого подлеца. Нам некогда. Идет война, господа, а это ничтожество — всего лишь мусор на поле боя. Пусть стражники отведут его на рыночную площадь, где и повесят, как шотландца предателя.

Все четверо принялись было возражать, но звонкий голос Лаймонда перекрыл все остальные:

— Хоть раз в жизни вспомните о единстве английской нации, иначе нам грозит погибель. Подумайте хорошенько: не тот это случай, чтобы предавать великие принципы. Кто вы? Великий христианский народ, живущий в корпоративном государстве: один мозг, одно сердце, тысячи жизней, не отделимых друг от друга. Нация благонравных агнцев под присмотром добродетельного пастушка, выводок цыплят, весело бегущих за благоразумной наседкой прямо в пушечное жерло. Общность, взаимопомощь, братство. Боже мой, братство!

Лорд Грей со стуком захлопнул лежащий перед ним гроссбух:

— По крайней мере это нация, которая может гордиться своей религией, правительством, статусом в мире, политикой. А не какой-то Ноев ковчег, где цыплята, там ягнята, а кое-где и парочка волков притаилась. Я полагаю, вы гордитесь вашей французской королевой, которая играет вами, как пешками, дабы упрочить положение своих родимых французов? А этот дурень Арран, падающий ниц перед всяким, у кого мошна потуже? А ваши Дугласы и ваши…

— Ленноксы? — с готовностью подсказал Лаймонд, стремясь выиграть время. — Они вам послужили исправно, не так ли? Леннокс, которым руководят из Лондона, а не из Парижа, безусловно, большая находка. Только он тоже предпочитает есть из рук тех, кто побогаче. Верность, преданность и Дугласы — понятия несовместимые.

— Я считаю, — завопил граф Леннокс, побелевший от гнева, — что я и моя жена достаточно наслушались оскорблений. Можно обойтись и без доклада о наших национальных свойствах. Врежьте ему! Вздерните его!

Лаймонд резко обернулся:

— Наших? Чьих? Кто вы? Воспитанный во франции, вскормленный в Шотландии, едва ли не жених Марии де Гиз, чуть не ставший королем, умелый заговорщик, исполненный тяги к земным соблазнам, готовый кормить подачками всех прихлебателей и прихвостней, ползущих за вами по пятам… Так кто же вы? Гражданин Европы или просто трусливая мразь; вор, предатель, лжец — как вы еще обзывали меня? Меня могут назвать как угодно, но только не рогоносцем, как вас, лорд Леннокс!

Граф Леннокс медленно поднялся. Когда Лаймонд выкрикнул последние слова, Леннокс завопил пронзительным фальцетом:

— На этот раз вы не остановите меня, Уортон! Ну уж нет! Все с дороги!

Но добраться до Лаймонда ему не удалось.

— Какого черта! — истерично завизжал Леннокс. — Прочь с дороги!

Генри, сын лорда Уортона, вошел, закрыл за собой дверь и с недоумением уставился на перекошенное от ярости лицо лорда Леннокса. Он бросил удивленный взгляд на своего отца, затем перевел глаза на Лаймонда, узнал его и вскрикнул:

— Это он!

Не обращая больше внимания на лорда Леннокса, Генри Уортон отбросил лук, колчан, шлем, сумку и воздел руки к небу:

— Лаймонд! Вы схватили его!

Лаймонд сам ему ответил в наставительном тоне:

— Не люблю, когда обо мне говорят в третьем лице в моем присутствии. И никто меня не «схватил» — я ведь не болячка какая-нибудь!

— А ты-то сам откуда явился такой взъерошенный — то ли из преисподней, то ли от брадобрея?

Перед ошеломленным лордом Греем снова начала разворачиваться сцена, превратившаяся в навязчивый кошмар. Теперь пришлось сдерживать молодого человека, рвущегося к Лаймонду. Лорд Грей пихнул юного Генри в сторону отца и отрывисто произнес:

— Вы отвечаете за него. Что его так воспламенило?

Уортон ответил коротко:

— В феврале в Дьюрисдире выставил себя полным идиотом. Попался как кур в ощип.

— То есть?

Лаймонда было не остановить.

— Видите ли, у него была чудная, просто прелестная бородка. В ней сквозило что-то патриархальное, что-то от христианских пророков. Вопрос только в том, уместна ли такая бородка на лице столь незрелого юноши? Персиковая кожа должна предстать в первозданной чистоте не только на лице, но, пожалуй, и на черепе тоже…

— И что, — неторопливо воскликнул лорд Грей, — он сделал с Генри?

— Выбрил и подстриг наголо его же собственным кинжалом, — коротко пояснил лорд Уортон, и хмурые лица собравшихся вокруг стола невольно расплылись в улыбках — один лишь Генри готов был лопнуть от злости.

— Однако, — усмехнулся Лаймонд, — вы неприлично ведете себя в храме Божьем. Кроме того, лорд Леннокс хочет что-то сказать.

Он вел себя смело, хотя и опрометчиво. Том Эрскин, вцепившись в гобелен, спрашивал себя, заметил ли Лаймонд, что злополучный гонец, лежащий на мраморном надгробии, чуть шелохнулся.

Эрскин принял решение. Осторожно ступая, он пробрался по узкому карнизу винтовой лестницы, скользнул вниз и занял место на широком каменном балконе, нависавшем над южным приделом как раз там, где стоял Лаймонд. Согнувшись в три погибели, Эрскин подполз к краю, улегся под каменной балюстрадой, осторожно приподнял голову и стал разглядывать происходящее.

Из своего укрытия он легко разглядел златоволосую голову внизу. Он немного приподнялся. В этот момент Лаймонд отступил на два шага от лорда Леннокса, который продолжал браниться, и таким образом оказался между балконом и гробницей, где лежал Ачесон.

Очевидно, он не выпускал гонца из виду. Через мгновение, повернувшись к графине Леннокс, Лаймонд как бы невзначай бросил рассеянный взгляд на стрельчатые арки, розетки и галерею над своей головой. Эрскин мог поспорить, что Лаймонд заметил его.

Кто-то воскликнул в бешенстве:

— Это ложь!

Лаймонд ответил невозмутимо:

— Да не будьте же столь наивны! Вы не знаете, что Маргарет провела дни своего заточения у меня?

Женщина удивленно подняла брови.

— Может быть, хватит? Когда меня взяли в плен, то отвезли в Ланарк. Мэтью знает об этом. Предложение об обмене пленными пришло из Ланарка, не от тебя.

— Я действительно разработал для моего связного хорошую легенду, но боюсь, что прибыл он вовсе не из Ланарка. Нехорошо, Маргарет, обманывать супруга. Помню, я написал предложение об обмене пленными на обратной стороне письма лорда Леннокса жене, которое само по себе было восхитительным. Вот, например…

Лорд Леннокс побледнел и внимательно взглянул на супругу.

— Довольно нести вздор!

— Как же, как же: я помню много забавных вещей — впрочем, не волнуйтесь: я не стану угрожать трону. Разве вы не знали, что она использовала войну как мутную водичку, в которой ловила одну только рыбку — меня? И я бы попался, ей-богу, если бы, как бобер, не прибегнул к неназываемым мерам. Вы находите это предосудительным? Достойным сожаления? Может быть, даже смешным? Интерес ее милости к моей персоне был столь исключительного свойства, что подвигнул ее даже на убийство!

Маргарет вскочила. Ее очи пылали. Леннокс побледнел; все сидящие за столом почувствовали себя не в своей тарелке, но как завороженные следили за этой невыносимой сценой.

Ачесон опять пошевелился.

— Убийство? — переспросил лорд Грей. — Ах да! Малышка Стюарт! Она разбилась, упав с лошади!

— Она разбилась, упав с лошади, несущейся под градом стрел. Ей угрожали, ее преследовали, мальчика-поводыря убили и обрекли ее на смерть такую же неизбежную, как если бы стрела пронзила ей сердце.