Бизнес - класс

— Ладно, хватит болтовни. Ступай. Один побыть хочу.

И, заметив, что посетитель замешкался, требовательным движением кисти выпроводил его.

Москва. От перемены мест слагаемых сумма изрядно меняется.

Поганый у тебя все-таки, Коломнин, язык. Еще бывшая жена неустанно это подмечала. Внезапный звонок из секретариата Дашевского рассеял последние сомнения на сей счет.

— Сергей Викторович, вам необходимо срочно прилететь в Москву. — Что-то случилось?

— Не знаю. Но завтра к вечеру президент на две недели улетает в Штаты. Очень желательно вам его застать.

Коломнин тут же набрал Хачатряна, находившегося в Москве. — Меня срочно вызывают к Дашевскому. В чем дело? — без предисловий поинтересовался он.

— И приезжайте. Пока ничего определенного. Но — назревает, — Хачатрян казался удрученным. — Все-все, больше говорить не могу. Но жду.

Он отключился. Новые попытки соединиться ни к чему не привели: абонент хронически завис «вне зоны действия сети».

Не добавил ясности и звонок Лавренцову. На вопрос, не случилось ли чего чрезвычайного в банке, тот ответил, что не в курсе. Лавренцов был удивительным человеком. Всегда не в курсе. Но при этом всегда все знал. Поэтому либо в самом деле опасаться было нечего, либо Лавренцов исключил своего бывшего шефа из числа людей, с которыми следует делиться «подкожной» информацией.

Встревоженный Коломнин вылетел в Москву.

В приемной президента, куда он добрался к пятнадцати часам, царило оживление, как бывало всегда, когда Дашевский находился на месте. Но сегодня оно носило характер несколько взвинченный, — ожидающих приема беспокоило, что Дашевский вот-вот уедет в аэропорт. И надежды на аудиенцию для большинства меркли с каждой минутой. Среди суетящихся людей резко выделялся невозмутимо попивавший кофеек управляющий делами банка. Этот, понятно, никуда не торопился. Как ответственный за отправку президента он будет сопровождать его до vip — зала и накопившиеся проблемы попытается решить по дороге.

— Ну, где ж вы так долго? — беспомощно пробормотала при виде подошедшего Коломнина секретарша. — Теперь, боюсь, не получится. Еще двое посетителей запланировано.

— Да что не получится-то? — Коломнин перевесился через стойку. — Можно хоть в двух словах?

— ГНК взяли, — быстро, сквозь зубы, произнесла она.

— Не слабо, — Коломнин аж присвистнул. Силен-таки оказался лоббист Ознобихин. — Но ко мне все это какое отношение? Раздался телефонный звонок, и секретарша схватилась за трубку. Глазами показав: да, все верно. Имеет! Имеет! Потерпи, объясню.

Но времени объяснить ей не хватило, потому что в приемную вылетел сам Дашевский с мелко исписанным листом в руках. Он приподнял палец, требуя от секретарши отвлечься, и одновременно зыркнул по предбаннику, выбирая, видно, на кого стоит потратить оставшееся до отъезда в аэропорт время. И в этот момент заметил облокотившегося о стойку Коломнина.

— Разве вызывал? — он недоуменно приподнял бровь. Причем смотрел при этом, как и положено, на Коломнина, но излом брови был вопрошающе направлен на секретаршу.

— Так ведь вчера сами дали команду! — девушка посерела, испугавшись, что что-то напутала.

— Срочно на компьютер и мне на подпись. Только живо. Через пятнадцать минут уезжаю, — Дашевский протянул листок. Поколебался. — Хотя точно — велел подъехать. Правда, уже на Ознобихина перезамкнул. Но раз за столько верст прибыл, — заходи.

К неудовольствию остальных, он пропустил Коломнина. Зайдя следом, приобнял, улыбнулся обволакивающе, словно извиняясь за неприветливость в предбаннике.

— Замордовали меня проблемами. Вроде все зоны ответственности распределил. Чтоб не лезли к президенту с мелочами. Нет, все равно из всех щелей. Перестраховщики, — пожаловался он. — Но к тебе это как раз не относится. Ты-то все сам порешать норовишь. И что надо, и что не надо. Вообще-то я тобой очень доволен. Даже, скажу, — сверхочень. Просто, положа руку на сердце, — недооценивал. За несколько месяцев расчистить загубленную компанию, самого великого упрямца Фархадова переупрямить, — не ждал. Вот уж подлинно: не было бы счастья, да несчастье помогло. Не убрал бы тогда тебя с экономической безопасности, разве узнал бы, что в тебе, оказывается, такой мощный менеджер сидит. Так что полагаю тебя теперь на новый проект перебросить. Куда более масштабный. И главное, — более денежный!

Лицо Коломнина вытянулось.

— Ну-ну, не пугайся. Все, что тебе причитается за «Нафту-М», получишь в полном размере. Заслужил! Да и то — довольно перебиваться по жизни. Это пусть теперь Маковеи всякие выслуживаются и прочая банковская мелочевка. А твои контракты отныне в других нулях писаться будут. Короче, пора тебе узнать, Сергей Викторович! Влипли мы по самое некуда.

Дашевский безысходно потеребил свой мощный нос. Пытливо проследил за реакцией.

— Вошли-таки в уставный капитал Генеральной нефтяной компании. Так-то! Взяли блокирующий пакет. А ты что подумал, а?!

И он захохотал, довольный розыгрышем. Но Коломнин не засмеялся.

— Отступное за пятьдесят миллионов долларов кредита? — без труда догадался он.

— И это еще дешево! Позавчера я по поводу ГНК встречался с Гиляловым.

— Так он здесь причем? В смысле он теперь министр и предпринимательской деятельностью заниматься не может.

Дашевский посмотрел на него взглядом, живо напомнившим Бурлюка.

— Именно потому, что Гилялов теперь министр, ценность Генеральной нефтяной компании автоматически выросла вдвое, а то и втрое. Или это объяснять надо?

— Не надо.

— Тогда не придуривайся. Кстати, в ближайшее время Дойчебанк выделяет ГНК инвестиционный кредит для постройки наливных станций на кольцевом нефтепродуктопроводе, — вкусно, с видимым удовольствием выговорил он.

— Ах да, любимая приманка Славика Четверика.

— Не Славика! А господина Четверика. Нового президента крупнейшей компании. И не приманка. А почти реальный проект. Триста миллионов долларов под гарантию правительства Москвы. Разумеется, финансирование пойдет через наш банк. Согласие Лужкова, считай, получено.

— Считай или получено?

— Недоверчивый ты, Коломнин, человек. Но именно поэтому ты мне и нужен там позарез.

— Где?

— В ГНК! И не прикидывайся тупым, — больше у тебя этот номер не пройдет. По глазам вижу, давно все понял. Будешь полномочным банковским представителем.

— Лев Борисович! Смилуйтесь. Да Четверик меня при первом же случае «закажет». Вы ж нашу со Слав Славычем обоюдную любовь знаете!

— Знаю! Ничего — это тоже на пользу пойдет. Пойми, Сергей. Проект этот для банка — жизнь или смерть. Вложились сюда — теперь хода назад нет. Или вместе с ГНК в бизнесэлиту ворвемся, так что еще и Потанины с Фридманами перед нами дверь открывать станут, или — так нае…! А впрочем о плохом не будем. Тем более и оснований нет. Все просчитано до мелочей.

— Тогда зачем я? Есть те, кто просчитал.

— А человеческий фактор? — хмыкнул Дашевский. — Они, аналитики мои, все просчитали. И денежные потоки, и риски. Что умеют, то умеют. А Слав Славыча не просчитали. Потому что не понимают, что он-то и есть главный фактор риска. А ты понимаешь. И ты с него глаз не спустишь. Бумажки на слово не подпишешь. Он будет ко мне бегать жаловаться. И я тебя буду при нем больно дрючить. А ты все равно не подпишешь. Понимаешь?

— Это я как раз понимаю. А кого планируете на «Нафту» посадить?

— Маковей с бригадой.

— Маковей?! — изумление Коломнина выглядело неподдельным. — Да какой же из него менеджер? Долги только выбивать насобачился.

— Этим и займется, — Дашевский озабоченно глянул на часы, давая знать об окончании аудиенции. Но ошарашенный Коломнин не двинулся с места.

— Н-не понял.

— Чего тут непонятного? Банкротить твою «Нафту» будем.

— Банкротить?! Да она же ожила. Проценты выплачивает. Еще пару месяцев достроить трубопровод и — поток долларов хлынет. Вам что, не доложили?!

— Вот пока не хлынул, и обанкротим, — Дашевский нахмурился, как человек, которого вынуждают говорить о неприятном. — Ты ж помнишь: для ГНК на настоящем этапе наипервейшая задача — приобрести собственные крупные месторождения.

— И что отсюда следует? — вопрос был бессмыслен, — Коломнин и сам все понял.

— Генеральная нефтяная отныне — наш стратегический партнер. Что выгодно для ГНК, то выгодно для банка. А Верхнекрутицкое месторождение — это не тебе говорить, что за лакомство. Одна добыча газа может составить два миллиарда кубов. Это годовой уровень потребления газа в Москве! Я уж не говорю о газоконденсате. Вообще — Клондайк! Тут одним касанием можно встать вровень с нефтяными китами. Поэтому банк берет на себя банкротство «Нафты-М». Что предусмотренно конфиденциальным соглашением с ГНК.

— А что ж они сами?

— Не пори чепухи! Во-первых, никаких формальных претензий ГНК к «Нафте» не имеет. И потом — всем известно, что за ГНК Гилялов. А мешать в эту историю его имя — даже политически неуместно. Не говоря о моральном факторе.

Упоминание о моральном факторе Коломнина не по-доброму развеселило.

— Ну да. То есть сожрать своего учителя и благодетеля прилюдно — неловко. А придавить чужими руками — совсем иная категория. И высокоморально, и где-то даже изящно.

— Этим как раз голову забивать не стоит. Это проблемы самого Гилялова. А для нас здесь — чистый бизнес, — на этот раз Дашевский глянул на часы куда настойчивей.

— А как же договор о содружестве, что мы с Фархадовым подписали? Руку вы ему здесь жали! Тоже чистый бизнес?

— Тоже! А ты как думал? Крутить сотни миллионов долларов и остаться в хрустальной, так сказать, чистоте? Так не бывает. Да, бизнес! — на этот раз Коломнин задел за живое, и раздражение президента было неподдельным. — Потому что бизнес — это как раз умение вовремя поменять партнера. И, будь уверен, тот же Фархадов, случись ему возможность «кинуть» банк, сделал бы это, даже не задумавшись! Вообще все это, Коломнин, не твоя головная боль. Ты мне просто ответь: «Ты человек банка»? Да или нет?

— До сих пор был «да».

— Надеюсь, таким и остался. Ты работаешь на банк и, между прочим, за хорошие деньги. А высокий политик (примеч. — ударение на последнем слоге), — это, знаешь, не забота сотрудников. В общем, приказ о твоем переводе я уже подписал. Так что можешь слетать за вещами. А, пожалуй, и не надо. Скажи от моего имени хозяйственникам, — все доставят. Зачем тебе лишние разборки?

Из слов этих Коломнин понял, что об отношениях его с Ларисой Шараевой Дашевскому распрекрасно известно.

— Кстати, знаю, что ютишься на квартирке. Я дал команду хозяйственникам подобрать тебе трехкомнатную из числа резервных — поближе к центру. Чтоб было, куда молодую жену привести. Только найди время, сам отбери. А то подсунут, что поплоше. Не дело новому вице-президенту банка углы снимать.

— Вице?!

— А ты что думал, я на ГНК «шестерку» посажу? Приказ о назначении вчерашним днем подписан. Все ясно или еще каких объяснений от президента потребуешь?

— Когда в Томильск выезжает новая команда? — Коломнин поднялся.

— Н-не помню точно, — Дашевский замялся. — Как будто через неделю-другую. Должны еще успеть подготовить исполнительные документы. Главное, ты сам — немедленно переключайся на ГНК. Там сейчас зарыт ключ для банка. И ключ этот тебе вручаю.

Ироничной улыбкой смягчил выспренность последней фразы. Протянул на прощание руку. И — хлопнул себя по лбу:

— Черт! Чуть не забыл главное. Хорош бы я был. Мы ж компанию, на которой акции «Руссойла», на тебя оформили?

— "Хорнисс холдинг"? Как будто.

— Выходит, поторопились. Вишь, как все быстро меняется. Посему первым делом дуй на Кипр и переоформи заново — на Бурлюка. Что смотришь? Личная просьба Гилялова. «Руссойл» теперь тоже — стратегический партнер ГНК. Это тебе к слову о коловращениях бизнеса.

— А — как же иски? — едва нашелся Коломнин.

— Что иски? Отзываем, конечно. Теперь у нас совсем иные игры начинаются.

Дверь приоткрылась. На пороге с виноватым видом возник управляющий делами.

— Лев Борисович! Ей-Богу, не успеем!

— Да! Едем! — подхватив портфель, Дашевский выскочил. О Коломнине с его проблемами он, по своему обыкновению, забыл тут же. Правда, и сам Коломнин, впавший в глубокий транс, на сей раз не заметил исчезновения «хозяина».

Вошедшая прибраться секретарша так и застала его сидящим в кресле.

— Трудный разговор? — сообразила она. — Сергей Викторович, билеты на Кипр вам на какое число заказывать?

— Чего уж теперь тянуть? Давай на завтра. — Да, хотела сказать. Там ваш бывший начальник отдела Панкратьев…

— Что Панкратьев?

— Не знаю точно. Но, говорят, при смерти.

— Колька?! — Коломнин вскочил.

— Вот-вот. Навестили бы.

Квартиру Панкратьева на Профсоюзной Коломнин отыскал с трудом. На месте снесенных «хрущеб» поднялись тонированные великаны, в кольце которых девятиэтажка, прежде казавшаяся громадной, затерялась, будто пони в стаде жирафов.

По правде-то не больно он спешил. Даже не позвонил предварительно. Готовя себя к тягостному визиту. Да и слишком подействовала встреча с Дашевским, как бы между прочим развернувшая на сто восемьдесят градусов все, чем жил эти месяцы Коломнин. Цель, коей оправдывал он все совершенные компромиссы и подкупы, даже гибель несчастного Жени Рейнера, оказалась походя изменена. Все пережитое и совершенное лишалось смысла. Если не считать смыслом деньги, которые прежде причитались за спасение компании. Теперь они же — за ее уничтожение.

Освободиться от этих мыслей Коломнин не мог. Да и не мыслей даже. Так, сумбур. Почему-то припомнился случай из далекого детства — на Крымском пляже. Из-за пятибального шторма пляж был закрыт для купания. Но он, тринадцатилетний мальчишка, имевший к тому времени третий разряд по плаванию, под завистливыми взглядами сверстников раз за разом разбегался и нырял в накатывающуюся волну, которая спустя мгновение выхлестывала его далеко на берег, прямо к ногам визжащих от восторга девочек.

И вдруг в какой-то момент — то ли неудачно прыгнул, то ли иной извив волны не уловил, — но только тело его перевернуло несколько раз, так что и сверху, и снизу оказалась вода. Но где верх и где низ угадать не было возможности. Теряющего силы, едва удерживающегося, чтобы не вздохнуть, волна крутила его, словно белье в стиральном барабане. Казалось, его затягивает в глубь моря. Паника овладела Сергеем. В последнем отчаянном усилии, с рвущимися легкими рванулся он наугад и — выехал животом на пляжный песок. То есть он, считавший себя бывалым пловцом, ухитрился едва не захлебнуться в нескольких сантиметрах от берега.

История тогда пошла на пользу, — Сергей понял цену самоуверенности.

Теперь происходило что-то подобное. Уверенно разгребавшего волны, управлявшего, казалось, стихией, его вновь внезапно закрутило.

— Сережа, ты? — расслышал Коломнин.

У подъезда остановилась груженная пакетами усталая женщина, — жена Панкратьева. За год, что не был он у них в доме, лицо ее нездорово расплылось. Под глазами спитыми чайными пакетиками набрякла кожица.

— Откуда ты здесь? К нам?

— Да. Вот собрался.

— Коля будет очень рад. Только…Ты знаешь?

— В банке сказали, — он отобрал пакеты и, поддерживая под локоть, повлек ее вверх по лестнице.

— Вот ведь как. Жили, жили. Планировали чего-то. На дачу выкраивали. А, оказывается, на небесах все без нас скроили. Неделю назад вскрыли. А там сплошные метастазы. Зашили заново. Только, пожалуйста, не проговорись. Я и так стараюсь лишних не пускать. Он-то ведь думает, что все в порядке. А на самом деле…

— Я понял, — Коломнин прижал ее, сбивая нарождающийся всплеск.

— Да нет, ничего. Так трудно. Если б кто знал…Ну, пошли, — она открыла дверь, выдохнула решительно и закричала — неестественно энергичным голосом. — Коленька! Ваша жена пришла, молочка принесла. Догадайся, кого я тебе привела!

И, показав Коломнину пальцем на одну из комнат, осела на табуретку.

— Здорово, симулянт! Незваных гостей принимаешь? — бодро произнес входя Коломнин. Бодрость далась не без труда. Как ни готовился, но увидеть таким Панкратьева не ожидал: на кровати лежал изможденный человек. Тонкая, поросшая щетиной кожа так натянулась на скулах, что, казалось, сделай легкий надрез, и она разлетится с хрустом, обнажив оголенный череп.

— Сергей! — слабо обрадовался больной, приподнимаясь над подушкой и охлопывая призывно место возле себя. — Молодец, что зашел. Просто молоток. Извини, что не встаю. После операции. Надолго в Москву?

— Сам не знаю. Дашевский предлагает возвращаться на новый проект. Придется команду собирать. Ты, имей в виду, у меня под номером один числишься. Так что особенно не разлеживайся.

— На меня как раз не рассчитывай: отработанный материал.

— Это ты-то?! — с укоризной покачал головой Коломнин.

— Не шуми: в голове отдает. Прикрой-ка дверь, — тихо попросил Панкратьев. Через щелку убедился, что жены поблизости нет. — И вот что, Серега: кончай пылить. Артист из тебя никакой. Знаю я все, понял? Просто жене подыгрываю, чтоб причитания не начались. Да садись же. И перестань кроить скорбную физиономию. Без того тошно. Расскажи лучше, что у тебя.

— Получше, чем у тебя. Но по душе — тоже хреново, — смешавшийся Коломнин устроился на стуле. — Правда, Дашевский сегодня цельный панегирик выдал: какой я, оказывается, банку необходимый человек.

— Необходимый! — желчно повторил Панкратьев, будто только и дожидался словца, за которое можно зацепиться. — Все мы необходимы, пока из нас прибыль выжать можно. А по большому счету, кому на хрен нужны? Вот подыхаю. А из банковского руководства никто не зашел. Именно потому, что знают, — подыхаю. Стало быть, как объект прибыли кончился. И нечего на него время тратить. — Ты уж как-то совсем мрачно, — неуверенно возразил Коломнин.

— Отнюдь. Да если б и зашли. С чем? О чем говорить? И им, и мне — одна неловкость. Часто вспоминаю твои накачки: требования о соблюдении корпоративной честности.

— Накачки?!

— То есть ты-то как раз от души говорил. Только и другие те же слова произносят. Слова одни. А понимает под ними каждый свое. Для того же Дашевского есть честность для служащих — «Я вас содержу. И потому требую передо мной честности. А ко мне все это не относится. Потому что я вам ничем не обязан. Сегодня выгодно — честен. Завтра станет невыгодно — что ж? Я своему слову и своим деньгам хозяин». Не так, скажешь?

— Не скажу, — Коломнин со свежей силой припомнил сегодняшний разговор.

— То-то. Другие-то, вроде Паши Маковея, повертче нас с тобой оказались: слова словами, а каждый торопится от пирога куснуть втихую.

— Ты что, себя с Маковеем равняешь?

— Да не равняю. Мне за ним не угнаться, — Панкратьев достал из-под подушки платок, отер влажный лоб. — Но, может, так и надо жить, чтоб каждый под себя? Для семьи. Вот я сейчас соскочил с подножки. Весь из себя честный. И что? Знаешь, сколько после моей смерти моим останется?.. Эу, Серега! Похоже, я тебя в транс вогнал? Ты не злись, что я на тебя наехал. Просто подвернулся. Лежишь тут, понимаешь, как сыч подыхающий, и — прокручиваешь, прокручиваешь. И один вопрос: для чего все было? И для кого? Когда нас много, мы все и про себя, и друг про друга понимаем. И объяснить чего хошь можем. А умираем-то поодиночке. И тут уж иная цена словам.

Коломнин молчал. Наверное, в другое время и возразил бы. Может, наорал. Не заржавело бы. И убедил. Прежде всего себя. Но теперь перед ним лежал человек, перешедший черту между жизнью и смертью и как бы оглядывающийся с той стороны. И нечего было ответить такому человеку.

— Знаешь, «Нафту» мою решили кинуть, — вырвалось у Коломнина.

— И тебя?

— Нет. Мне как раз выплатят. Вопрос: «За что?». Я ведь людям в той компании слово давал, что вытащим. Поверили они мне.

— Так не сам. От банка.

— От банка. Но давал-то я. Такое чувство, будто «опустили» разом.

— Говоришь, чтоб выплакаться, или хочешь меня услышать?

Коломнин неопределенно пожал плечом.

— Тогда — хочешь-не хочешь — скажу. Не мути воду, Сергей Викторович. Бери, пока дают. Иначе — и здесь не получишь. И там — доведется, кинут. Кинут, не сомневайся! — уверил Панкратьев. — Потому что все они друг друга стоят. А мы меж ними. Как сортирная бумага, — для пользования. Или хочешь оказаться вроде меня? Знаешь, каково это, когда даже во вздохах родных чудится укор, что, мол, ты-то уходишь, а нас с чем оставляешь?

— Мальчишки! Заболтались, — в комнату вошла свежая супруга, обильно припудренная. — Как сегодня, Колюша?

— Много лучше, — просиял ей навстречу больной. — Просто физически ощущаю, как там внутри заживляюсь. И, ты знаешь, чувствую, аппетит возрождается.

— И отлично. Давно пора из меланхолии выбираться. А как гость насчет перекусить? Я как раз рыбку отварила. И коньячку по такому случаю откупорим. Не торопишься, надеюсь?

Требовательный голос ее совпал с тревогой в глазах Панкратьева.

— Само собой, останусь. Еще и не выпроводите, — в тон хозяевам ответил Коломнин, перед тем искавший предлога удалиться.

И с неожиданным лукавством подмигнул: как часто с ним бывало, решение пришло внезапно, будто исподволь.

Теперь он точно знал, что станет делать.

Кипр. Кипрский сюрприз

В прохладном, гулком от пустоты аэропорту Ларнака Коломнин живенько прошел пограничный контроль, обогнав перепившихся в самолете туристов. На вопросы пограничника ответил самым исчерпывающим образом: беспомощно развел руки. И ответ этот как ни странно удовлетворил. «Рашен!» — пробормотал пограничник и вернул паспорт.

Несколько раздосадованный очевидным пренебрежением, Коломнин продирался сквозь небольшую толпу встречающих с табличками. Самого его встречать не должны были: отель заказали банковские службы, а относительно переводчика договорились по телефону с адвокатом компании.

— Отец! — послышался ему оклик.

Коломнин неуверенно оглянулся, — из толпы людей в сбившемся поверх рубахи галстуке к нему подходил Дмитрий.

— Какими судьбами?

— Тебя встречаю. По указанию руководства, — Дмитрий затоптался, не решаясь поздороваться. Заметил, как Коломнин внимательно присмотрелся к золотистому цвету его кожи. На лице появилась робкая улыбка. — Успел на пляже потусоваться. Я здесь второй день. Готовил твой приезд.

Он попытался перехватить портфель отца. Но Коломнин без выражения отстранил протянутую руку, как бы напоминая сыну о происшедшем меж ними разрыве.

— И что тут готовить?

— Увидишь. Вообще-то поручено быть твоим переводчиком. — Ознобихин поручил?

— Николай Витальевич, — Дмитрий ощутил подоплеку вопроса и, как прежде, поджал губы. — Пойдем к такси. Нас ждет адвокат. А на вечер — я тут классный рыбный ресторанчик надыбал. Так что можно неслабо оттянуться. Если не против, конечно.

Вообще-то Коломнин с удовольствием улетел бы в тот же день, — встреча с адвокатом должна была занять максимум час. Но, увы, самолеты на Москву летали только по утрам. Он бы и вовсе не поехал, если бы не опасение, что компания «Хорнисс холдинг» с легкостью может быть переоформлена на того же Бурлюка вовсе без его ведома, — в хваленую неподкупность кипрских адвокатов как-то не очень верилось.

Сидя слева от водителя, Коломнин, которому прежде не случалось бывать на Кипре, озирался окрест. И — вновь испытал чувство досады, что охватывало его всякий раз за границей. Кругом, куда достигал взгляд, виднелась иссохшая под солнцем земля. Редкие чахлые стебли стыдливо проглядывали, словно волоски, удержавшиеся на теле после обильной эпиляции. Здесь не добывались золото и нефть. Здесь вообще не было ничего и никого, кроме горстки неспешных, обленившихся от вечного зноя киприотов. Большая часть которых не работала. А те, кто работал, тщательно соблюдал сиесту — двухчасовой перерыв, по окончании которого они возвращались на рабочее место разве что для того, чтобы передохнуть после тяжкого обеда. Тем не менее неслись они по прекрасному асфальту, среди редких, ухоженных поселочков. А благосостояние киприотов, кормившихся единственно от туризма да от налогов с бесчисленных офшорных компаний, возрастало с каждым днем. И пропорционально ему — сытая самоуверенность.

А его собственная огромная, сочащаяся запасами страна изнывала от нищеты. И минералы из нее выковыривали и растаскивали, словно миндаль из торта.

— Ленивый остров, — будто подслушал его Дмитрий. — Двадцать лет назад считали за счастье чемодан европейцу поднести. А теперь, подишь ты, сами — в холе и при деньгах.

— Вот ведь загадка, — не удержался Коломнин. — Сколько с иностранцами дела имел, никогда не чувствовал, чтоб умней нас были. Напротив, русские вроде куда сноровистей. А в результате у нас — повальное воровство, а здесь — изобилие денег.

— Наших денег, — Дмитрий ткнул в сторону появившихся на холме белых коттеджей. — Все наши понастроили.

— А где они не позакопаны-то, российские деньги?

— В России, — уверенно отреагировал сын. И это было правдой.

В машине вновь установилось неловкое молчание. Время от времени один из них: то отец, то сын, — делал движение, как бы собираясь что-то сказать. Но — не найдя слов, вновь отворачивался к окну.

— Я тебя еще не поздравил с вице-президентством. Все просто в шоке.

— Спасибо.

— Хотя споры были аж до драки. Лавренцов так тот сто долларов на пари ставил, что откажешься.

— Не понял? — Коломнин, удивленный, развернулся на сидении.

— Ну, в смысле — ты там, в Томильске, вроде как в шоколаде. И он считал, что ты в общем за них горой встанешь.

— А ты на что ставил?

— А чего тут ставить? Как должно было, так и случилось. Ты ж у нас, как сам учил, человек команды. Приказано спасать — спасаешь, приказано топить — топишь.

— И кого же я утопил?

— А зачем самому? Можно просто — все подготовить и отойти в сторону. Дотопят другие.

Коломнин пристально вгляделся в сына. Но Дмитрий оставался бесстрастен. И только в глубине где-то угадывалась мстительная насмешка.

— Еще посмотрим, — уязвленный Коломнин собрался отвернуться.

— Чего уж теперь смотреть? Паша Маковей с командой еще вчера туда вылетели.

— Что?!

— А ты что, не знал? — невинно удивился сын. И было видно, что удивился деланно. Был уверен, что не знал. И теперь с любопытством следил за реакцией.

Коломнин потянулся за телефоном и тут же вспомнил, что еще в аэропорту тот «завис», а зарядного устройства с собой не взял.

— Твой мобильник, живо! — потребовал он. Сбиваясь, принялся набирать кнопки.

— Лариса Ивановна, вы? — быстро произнес Коломнин, пытаясь задать тональность разговору. Но не преуспел.

— Сережа! Сергей Викторович! Но как же ты мог со мной так?! — всполошный голос Ларисы разнесся по салону. — Неужели совсем ничего не дорого?

— Что случилось, Лариса Ивановна?

— Уж лучше бы честно сказал. Хоть попрощались бы перед отъездом. А так…Подло это, Коломнин!

— Да что случилось?! Говори же, черт тебя дери.

— Будто сам не знаешь? Ваши тут вовсю раскомандовались. Маковей какой-то. На вид стручок, цапля. А — наглый, засранец! Пыталась Ознобихину дозвониться, так — телефон отключен. Хачартян тоже не вернулся. В Москве заныкался, хитрый армяшка. Все специально попрятались!

— С чем они приехали?.. Лариса Ивановна, говори. Поверь…

— Во что поверить? Что ты не знал?!

— Нет, знал, то есть узнал вчера. Но Дашевский сказал, что только через неделю. Думал, есть время. Говори, чего требуют?

— Подали в арбитражный суд заявление о нашем банкротстве. Якобы просрочен срок кредитного договора. Но вы же сами его продлили! А теперь, оказывается, ни одного письменного подтверждения нет. Привезли с собой какого-то арбитражного управляющего. Хотят описывать буровые, трубопровод. Якобы иначе «Нафта» все разворует. Это Салман Курбадович-то у себя разворует! Идиоты! С ними группа экспертов-нефтяников из Москвы. Компания — подожди: какой-то «Моспет…». — «Моспетролеум»?!

— Кажется. Ты их знаешь?

— Понаслышке, — уклончиво ответил Коломнин. Пугать ее не хотелось: за невинной вывеской скрывались «братки», обеспечивающие Гилялову контроль за бензозаправками.

— Но какой же этот ваш Маковей наглец. Если б ты слышал, как он разговаривал с Салман Курбадовичем.

— Так Фархадов в курсе?!

— А ты что думал? Я позвонила. Сразу приехал. Так эта глиста ему посоветовала соблюдать постельный режим.

— И что?

— Да ничего. Салман Курбадович приказал охране всех выгнать из офиса и не пускать.

— Стало быть, взбрыкнул старик? Есть еще порох. Может, и к лучшему.

— Если бы! Теперь они грозят после выходных, как только получат решение арбитражного суда, вернуться с ОМОНом!

— А что губернатор? Что Баландин?

— Звонил туда Салман Курбадович. Увильнули оба. Похоже, давно вы готовились: отовсюду обложили. Но Вы еще не знаете, с кем связались. Фархадовым подавитесь. Сегодня Салман Курбадович вылетает в Москву. К Гилялову.

— К Гилялову? Это ты его надоумила?

— Я не я. Причем тут? Другого выхода нет. Если вы совсем не по-человечески. Так мы через правительство на вас управу найдем.

«На вас», — Коломнин заметил полные внимания глаза сына. И окончательно отбросил бессмысленную конспирацию.

— Лара! Ларочка! Он не должен ехать. Пожалуйста, поверь.

— Как это не ехать? Что, прикажешь поднять лапки и ждать, пока вы нас упакуете и праздничной ленточкой перевяжете?

— Не ждать. Но Фархадова надо отговорить. Пойми, в Москве он не найдет защиты. Он сделал намекающую паузу. Но Лариса упрямо отмалчивалась.

— Послушай меня. Пожалуйста. Прежде всего поверь: я по-прежнему — твой друг. Давай притушим экспрессию и — включайся. Надо, чтобы суд завернул заявление.

— Как это?

— Очень просто. Мы уже через них пару дел провели. Так что контакт есть. Бери юристов, Богаченкова и — пачку.

— Пачку?

— Вроде тех, что у Суровцева вынимала.

— Поняла. А основания?

— Главное основание — это как раз пачка. А остальное должны сообразить юристы.

— Но, Сережа, долг-то пять миллионов за нами действительно висит. И значит, рано или поздно…