Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Мировой кризис

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Черчилль Уинстон Спенсер / Мировой кризис - Чтение (стр. 18)
Автор: Черчилль Уинстон Спенсер
Жанр: Биографии и мемуары

 

 


К этой-то странной и полной воинственного шума сцене мирная конференция старалась применить принцип самоопределения, который лег в основу договора с Германией, и этим путем перечертить наново всю карту центральной Европы. Слово «чехословаки» было ново для британских ушей, но древнее королевство Богемии и Моравии, где жили чехи, будило в британском народе память о короле Венцеславе на торжестве Стефана, о слепом богемском короле Яне в битве при Креси, о германском девизе в гербе принца Уэльского «Ich Dien», а может быть также и память о Яне Гусе. Таковы увековеченные временем народные традиции. На протяжении нескольких столетий мы совершенно потеряли Богемию из виду. Личный союз двух корон – Австрии и Богемии – в XVI в. сделал главу Габсбургского дома австрийским императором и королем Богемии. Тридцатилетняя война объединила обе страны неизгладимой печатью страданий. Богемия, преследуемая за протестанство, была насильственно подвергнута частичному обращению в католичество. Начиная с 1618 г., после страшного поражения богемцев в битве при Белой горе, Габсбурги управляли завоеванным королевством с чисто самодержавным деспотизмом. Но богемский народ никогда не мог с этим примириться. Его национальное чувство дремало в течение всего XVIII в., но воспоминания о национальном могуществе все еще продолжали жить в нем, и власть традиций все еще была сильна. Во второй половине XIX в. началось возрождение богемского национализма, воплотившегося в чешском движении. Народное образование воскресило и здесь, как повсюду вообще, давно забытый национальный язык. Школы сделались центром борьбы между чешским народом и императорским правительством. Одновременно заявили о себе и лингвистическое движение и движение в пользу национальной независимости. Император Франц-Иосиф короновался в Будапеште, как король Венгрии, но желание чехов, чтобы он явился в Прагу и там короновался как король Богемии, было им упрямо и – как теперь нам представляется – неосновательно отвергнуто.

Во время войны чешское движение выразилось вначале в требовании автономии, а позднее полной независимости. Чехи привыкли искать сочувствие в России. После русской революции они, руководимые Масариком, обратились за помощью к США и к западным державам. И независимость была уже признана. Оставалось только определить их границы. И вот тут-то и явились на сцену разные осложнения. Богемия и Моравия заключали в себе по меньшей мере три миллиона жителей, говорящих по-немецки, населения крепкого по культуре и национальному сознанию – подобно ульстерцам в Ирландии. Исключить из Чехии все немецкое население значило бы сильно ослабить новое государство; включить его в состав Чехии значило в корне нарушить самый принцип самоопределения. Мирная конференция, поставленная перед этой дилеммой, решила руководствоваться старыми границами Богемии, резко обозначенными горными хребтами и освященными пятисотлетней традицией. Если не считать нескольких досадных, но незначительных изменений в границе с Австрией, то это решение мирной конференции можно считать полностью осуществленным.

Чехи, населяющие Богемию, объединились со словаками. Словаки живут на южных склонах горной цепи, к северу от Венгрии, и занимают небольшую часть Дунайской равнины. Словаки в течение нескольких столетий находились под управлением мадьяр, на которых они смотрели как на своих притеснителей. Сами они, так же как и чехи, принадлежали к славянской расе и говорили на диалектах одного и того же языка. Они горячо желали вырваться из-под власти Венгрии и войти в состав нового государства. Президент Вильсон в конце войны обещал профессору Масарику, что США будут содействовать включению словаков в Новую Богемию, и на основании этого Чехословакия, как мы знаем, провозгласила себя независимым государством. Проведение границы между словаками и мадьярами было сопряжено с многочисленными трудностями. Всякое предложение провести границу по той или иной линии вызывало серьезные протесты. Сочувствие комиссии склонялось в пользу словаков, и в результате около миллиона мадьяр очутилось против своего желания включенными в Чехословакию.

Королевство Югославия создалось путем соединения старого Сербского королевства (увеличенного аннексией провинций Боснии и Герцеговины) с Кроатией и Славонией. Кроаты в течение многих столетий находились под властью венгерской короны. Они не были притесняемы, подобно словакам, и до войны деятельно организовывали у себя самоуправление, пользуясь для этого конституционными и законными методами. Далматийцы и словены, жившие в гористой местности к северу и северо-западу от Венеции и Триеста, принадлежали Австрийской короне. Оба эти народа стремились выйти из повиновения Австрии, и вскоре новое Сербско-кроато-словенское королевство начало свое земное существование.

Опять требовалось определить границы нового государства. Границы между Югославией и Венгрией не представляли больших затруднений. Сложнее дело обстояло с австрийской границей; здесь для окончательного решения пришлось прибегнуть к плебисциту. Самым трудным оказался вопрос о границе с Италией. В данном вопросе конфликт между победоносными союзными правительствами приводил к вооруженным угрозам. Вопрос о границах Италии и Югославии был решен путем сепаратных переговоров межу обеими странами.

Румынии, подобно Сербии, довелось получить значительную территорию с многочисленным населением. Полумесяц Румынии на карте превратился в полный месяц, благодаря присоединению к Румынии Трансильвании. Разрешение трансильванской проблемы на основе принципа самоопределения не могло быть достигнуто. Значительное по численности венгерское население было изолировано в румынском окружении. Население румынской зоны желало присоединиться к Румынии; составлявшие же ядро страны мадьяры желали присоединения к Венгрии, но как то, так и другое желание шло вразрез с принципом самоопределения. Обязанная считаться с этим принципом и сознавая в то же время, что целость Трансильвании имеет большое значение, мирная конференция передала всю страну Румынии и этим отняла у Венгрии по крайней мере еще миллион мадьяр.

Новые границы Венгрии и Австрии были результатом этих решений. Венгрия отдала Словакию Богемии, Кроатию – Сербии, Трансильванию – Румынии. От Венгрии требовали еще, чтобы она отдала значительную территорию с говорящим по-немецки населением близ Вены Австрии для того, чтобы облегчить снабжение этой всеми покинутой столицы. К своему большому несчастию, мадьяры в критический период Парижской конференции потеряли власть над собою. Коммунистическая революция вспыхнула в Будапеште. Бела Кун – ученик Ленина и наемник, оплаченный Москвою, – захватил власть в свои руки и пользовался ею с жестокостью тирана. Верховному совету оставалось только действовать убеждением, что он и делал. Между тем в Трансильвании была румынская армия. Атакуемые подонками коммунистической армии румыны двинулись в Венгрию и вначале были встречены радушно венгерским народом, видевшим в них своих освободителей, но вскоре этот так радушно встречавший их народ был румынами безжалостно ограблен. Таким образом венгерский народ находился в состоянии исключительной подавленности и слабости, когда на очередь встал трудный вопрос о его будущем, вопрос, требовавший немедленного решения. В результате не только различные народности, которые Венгрия успела присоединить к себе в течение нескольких столетий, были освобождены от ее владычества, но более 2,5 млн. мадьяр – четвертая часть всего населения – находятся в настоящее время под чужеземным верховным владычеством.

Последней остается Австрия. Вместе с Венгрией она несет на своих плечах все бремя и все вины когда-то могущественной Габсбургской империи. С населением, уменьшенным до 6 млн., проживающим в окрестностях Вены и в Альпах, с имперской столицей с населением в 2 млн., австрийское государство находилось в крайне плачевном состоянии. Граница между Австрией и Италией еще не была проведена. Секретный Лондонский договор обещал Италии альпийскую границу. Но в Южном Тироле – стране Гофера[50] 400-тысячное население, говорящее по-немецки, живет в верхней долине Адиджа, к югу от Альп. Италия требовала признания за ней прав, предоставленных ей по договору, Франция и Англия были связаны договором; президент Вильсон был свободен в своих действиях, но перед ним была трудная задача. С одной стороны – принцип самоопределений, с другой – Альпы, договоры и стратегическая безопасность Италии. В апреле президент Вильсон перестал противиться требованиям Италии, и Южный Тироль был передан под власть Италии.

Необходимо прибавить, что во все договоры, касающиеся границ новых государств, были внесены точные и подробные установления, имевшие целью защитить национальное меньшинство, обеспечить им справедливое отношение и предоставить им полное равноправие. Италию как одну из победоносных великих держав не принуждали к тому, чтобы она официально взяла на себя договорные обязательства о защите национальных меньшинств. Она сама добровольно заявила о своем желании и решении оказывать немецкому населению Тироля справедливое отношение, на которое оно было в праве рассчитывать. Население Южного Тироля может теперь основываться непосредственно и в особом значении этого слова на честь и совесть итальянского народа.

В своем отчаянном положении Австрия обратилась к Германии. Объединение с громадною массою германцев придало бы Австрии как новые жизненные силы, так и средства к существованию, которые были у нее отняты питавшими к ней особенно недобрые чувства соседями. Новое австрийское правительство, основываясь одновременно на принципе самоопределения и национальности, требовало включения Австрии в состав германской республики. Теоретически на основании принципов, провозглашенных Вильсоном, противиться такому требованию, известному под именем Anschluss'a, было трудно. На практике же оно было сопряжено с серьезной опасностью. Это означало бы сделать новую Германию более значительной по территории и по населению, чем была старая Германия, которая без того оказалась настолько сильной, чтобы в течение четырех лет бороться со всем миром. Границы германского государства были бы доведены до самых Альпийских вершин и создали бы сплошную преграду между Восточной и Западной Европой. К тому же это, безусловно, грозило будущему Швейцарии и самому существованию Чехословакии. В силу этого была внесена статья как в Германский, так и в Австрийский договоры, запрещавшая объединение Австрии и Германии за исключением единогласного, заведомо недостижимого, решения совета Лиги наций. Изъятие этой альтернативы – и притом на основании серьезнейших причин, от которых зависел мир в Европе, – вызвало еще большую необходимость улучшить условия существования новой Австрии. Для этого нужно было спешно признать ее республикой и самым заботливым образом облегчить насколько возможно возложенное на нее финансовое бремя. Но, несмотря на эту острую необходимость, австрийский вопрос на протяжении нескольких месяцев оставался совершенно заброшенным. Когда же, наконец, он был поднят, то различные комиссии начали стараться внести в проект Австрийского договора все условия Германского, а это означало, что все финансовое бремя предположено было возложить лишь на маленькую австрийскую республику и на Венгрию. Статьи по возмещению убытков технически возлагали всю ту ответственность по уплате компенсаций, которая лежала на прежней австро-венгерской монархии – на эти два небольших заброшенных государства. Разумеется, это было чистейшей нелепостью, которая никогда не могла бы быть приведена в исполнение. Но в то же время это вызвало ненужную и опасную проволочку, которая привела Австрию к полному финансовому краху. Что же касается политического краха, то его удалось предотвратить только благодаря вмешательству Лиги наций, главным образом по настоянию Бальфура.

Болгарию постигла лучшая участь, она не исчезла в той пучине бедствий и от той инерции, по которой шли события непосредственно за Версальским договором. Болгария выиграла от того чувства, которое вызвал Сен-Жерменский договор. Ее население почти совсем не было сокращено; были изучены ее географические и экономические нужды, и ее торговле был обеспечен доступ к Эгейскому морю. Тем не менее, недовольство союзников Болгарии носило крайне острый характер. Хладнокровное вступление болгар в войну; та неблагодарность, которую они этим проявили по отношению к русским освободителям и к английским друзьям Болгарии; удар, который они наносили в спину судорожно боровшейся Сербии; ущерб, который нападение со стороны Болгарии причинило для союзников; преступления, совершенные болгарами на сербской земле, – все эти мрачные преступления представляли пассив Болгарии. В своей истории мирной конференции д-р Темперлей рассказывает, что члены болгарской делегации, приехав в Париж, были изумлены тем фактом, что никто не хотел подавать им руки, и в примечании дает яркое объяснение этого холодного отношения к Болгарии. И, несмотря на все это, договор с Болгарией был составлен с гораздо большей тщательностью, чем тот, который решил судьбу Австрии и Венгрии. Время сделало специалистов-экспертов более опытными в деле составления договоров, и в нем участвовали теперь самые лучшие и способные чиновники. К тому же чувства и интересы великих держав теперь не были замешаны, – они относились к этим последним договорам с благожелательным равнодушием. Самой серьезной жалобой болгар была жалоба на то, что им запрещено было иметь всеобщую воинскую повинность, и что таким образом из своего народа они не могли сделать профессиональных солдат. Надо сказать, что болгары – трудолюбивый, храбрый и воинственный народ, одинаково способный к тому, чтобы обрабатывать и защищать свою собственную землю, и к тому, чтобы отнимать землю у других. Болгарский народ находился еще на очень низкой ступени культуры и не имел поэтому большого риска потерять много в культурном отношении. Все были согласны с тем, что их вовлек в войну король Фердинанд, и с отъездом последнего в его роскошное изгнание гнев союзников по отношению к болгарам значительно смягчился.

В этой главе я стремился дать главным образом общую картину территориальных соглашений с центральными державами и изложить те принципы, которые лежали в основе этих соглашений. Мир с Турцией и договоры Севрский и Лозаннский требуют самостоятельного рассмотрения. Спор между Югославией и Румынией по вопросу о провинции Банат с городом Темешваром, ссора между поляками и чехами по поводу герцогства Тешен в австрийской Силезии, проблема карпатских русин, громадные трудности, связанные с проблемой Восточной Галиции, – все это были осложнения, рассмотрение которых по необходимости лежит вне данного краткого изложения. Во всяком случае вполне ясно, что остается еще много таких вопросов, которые могут служить поводом к вражде между заинтересованными в них народами, причинив этим страшное волнение Европы. Но если мы отдадим себе полный отчет как в ходе мирных переговоров, так и в самом мирном договоре, то мы неминуемо придем к заключению, что составители новой карты Европы не заслуживают никакого серьезного упрека. Все они считались главным образом с желаниями заинтересованных народов. Основной принцип, которым руководствовались в своей работе победители, добросовестно применялся ими в пределах той власти, которой они располагали и которая быстро уменьшилась. Ни одно решение не могло быть, конечно, свободным от тех или других невольных ошибок. Лучшие решения по ряду вопросов могли бы быть достигнуты только в том случае, если бы Британия, Франция и Соединенные Штаты были готовы уделить значительные войска на более продолжительный срок для того, чтобы обеспечить повсеместно организацию плебисцита, облегчить передачу населения из-под власти одного государства под власть другого, как это было сделано позднее в Турции, и одновременно предоставлять кредит и продовольствие тем, чьи судьбы решались в это время. Но истощение, до которого довела война, не допускало такого сложного вмешательства держав; остающееся недовольство не стоило соединенного с ним риска.

Те формы, которые были приданы государствам центральной и южной Европы, если и были созданы наспех и кое-где грубо, то во всяком случае они вполне соответствовали общему плану, а план этот с точки зрения XX в. вполне соответствовал действительности.

ГЛАВА XII

ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА В РОССИИ

Борьба привидений. – Крестьяне. – Обращение к крестьянам. – Непоследовательная политика. – Критика лорда Керзона. – Север России. – Новые бригады. – Арьергард. – Эвакуация, – Прощальный удар. – Выполнение обязательства. – Неудачи Колчака. – Прекращение помощи. – Чехи. – Сокровищница императорской России. – Измена Колчаку. – Его казнь. – Усилия Деникина. – Большие и непрочные завоевания. – Польша. – Ответственность Деникина. – Его неудача. – Антисемитизм. – Разгром Деникина. – Ответственность союзников. – Отсутствие единства. – Положение в декабре 1919 г. – Эмигранты. – Заключительные ужасы.


В течение всего 1919 года на всем протяжении России велась странная война, война на таких громадных пространствах, что очень значительные по численности армии, армии, насчитывавшие сотни тысяч человек, в них терялись, таяли, испарялись; война, в которой не было настоящих сражений, а одни только схватки, набеги, резня, в результате которых переходили из рук в руки области, равные по величине Англии и Франции; война флагов на карте; пикетов кавалерийских разведочных отрядов, то продвигающихся вперед, то отступающих на целые сотни миль без всяких серьезных на то оснований; война, не знавшая ни доблести, ни пощады. Те, кто могли продвинуться вперед, легко двигались дальше и дальше; те, кто были вынуждены отступать, находили трудным остановиться. На бумаге это было похоже на Великую войну на восточном и западном фронтах; фактически, это был ее призрак; холодная, слабая борьба теней в мрачном царстве Плутона. Сначала Колчак, а затем Деникин развивали кажущееся наступление на колоссальных территориях России, и, по мере того как они двигались все дальше, линии их войск, растягиваясь, становились все тоньше. Казалось, что они будут продолжать так растягиваться до тех пор, пока останется не больше одного человека на милю. Когда наступал подходящий для этого момент, большевики, находившиеся в центре, – тоже безусловно еще очень слабые, но во всяком случае стремившиеся все к большей и большей сплоченности, – начинали наносить удары то в одном пункте, то в другом. Тогда вздувшийся пузырь белых армий прорывался, флаги на карте быстро подвигались назад, города меняли властителей, а заодно и свои политические симпатии, и страшная месть систематически осуществлялась в течение многих месяцев со всей точностью инквизиции. Могущественные природные и стратегические преграды, как, например, линия реки Волги и линия Уральских гор, не являлись для армий местами отдыха, никакие стратегические преимущества не вытекали из того, в чьих они были руках. Это была война с ничтожным числом смертей в бою и с бесчисленным количеством казней! Рассказами о трагической судьбе каждого русского города, каждой честной семьи и каждого скромного домашнего очага можно было бы заполнить толстые тома для многих библиотек.

Население России живет главным образом в селах. Миллионы крестьян населяют десятки тысяч деревень. Земля осталась землей, а природа по-прежнему приносила свои плоды. Какова же была жизнь русской деревни во время гражданской войны? Савинков дал нам интересное описание жизни деревни, когда однажды мне и Ллойд-Джорджу довелось с ним завтракать. В некоторых отношениях его рассказ напомнил нам судьбы индейских деревень, в давно прошедшие времена переходивших от одних завоевателей к другим. Крестьянам принадлежала теперь вся земля. Они убили или прогнали прежних владельцев. Сельские общины сделались хозяевами новых и хорошо обработанных полей. Помещичьи усадьбы, о которых они так давно мечтали, принадлежали теперь им. Не было больше помещиков. Не было больше арендной платы. Крестьяне сделались полными хозяевами земли со всеми ее богатствами. Однако они еще не понимали, что при коммунизме у них будет новый помещик – советское государство, – помещик, который будет требовать более высокой арендной платы для прокормления голодных городов, коллективный помещик, которого нельзя будет убить, но который будет убивать их.

Крестьяне были в хозяйственном отношении независимыми. При своем простом образе жизни они всегда могли поддерживать свое существование и помимо всех современных условий цивилизации. Из кожи зверей они делали себе одежду и обувь. Пчелы давали им и мед, заменявший им сахар, и воск для освещения. Хлеб у них был, и было мясо, и разные коренья. Они пили, ели и работали в поте лица. Не для них были все эти слова: коммунизм, царизм, святая Русь, империя или пролетариат, цивилизация или варварство, тирания или свобода. Все это в теории было им безразлично, и не только в теории, но и на практике. Они были и оставались людьми земли и тяжелым трудом зарабатывали свой хлеб. Однажды утром является казацкий патруль: «Христос воскрес! Союзники приближаются, Россия спасена. Вы свободны. Нет больше советов». Крестьяне ворча спешили выбрать старшин, а казацкий патруль уезжал, увозя с собою все, что только мог увезти. Несколькими неделями или несколькими днями позже приезжал на автомобиле большевик с полудюжиной вооруженных солдат и заявил: «вы свободны, ваши цепи разбиты; Христос – это обман, религия – опиум для народа. Братья, товарищи, радуйтесь наступлению великих дней свободы!» Крестьяне снова ворчали. Большевик продолжал: «Долой совет старшин, эксплуататоров бедных, наймитов реакции! Вместо них выбирайте свои сельские советы – отныне советы и Серп и Молот – порука ваших пролетарских прав». И крестьяне разгоняли совет старшин и без сложной процедуры выбирали сельский совет, но они выбирали в сельский совет тех самых крестьян, которые составляли совет старшин. А большевик и его вооруженные солдаты опять садились в автомобиль и мчались прочь, может быть, навстречу казацкому патрулю.

Москва правила Россией, и когда союзники победили и в победе своей исчерпали энергию борьбы, не было других соперников у Москвы. В стране разрозненных хозяйственных ячеек, ничем не связанных между собой, жизнь велась по примеру Робинзона Крузо, так же удаленного от цивилизации.

Древняя столица находилась в центре сети железнодорожных линий, расходившихся из Москвы во все стороны. В центре сети сидел паук. Тщетной была надежда уничтожить его, двигая против него ряды опутанных паутиной мух! И тем не менее я считаю, что 20–30 тысяч решительных, сознательных, хорошо вооруженных европейцев без особых трудностей и потерь могли бы быстро домчаться по любому из железнодорожных путей до Москвы и вызвать на бой те силы, которые были против них. Но этих 20 или 30 тысяч решительных людей или не существовало, или их нельзя было собрать воедино. Войска Деникина были разбросаны по громадному пространству; деникинцы заявляли о том, что им принадлежало политическое господство по всей захваченной территории. На самом деле они жили за счет деревень, и в силу этого скоро оттолкнули от себя деревенское население, которое вначале встречало их очень радушно. Если бы Деникин сделал необходимые приготовления для непосредственного наступления на Москву где-либо на юге и если бы он воспользовался подходящим психологическим моментом как раз перед тем, как сибирские армии начали таять, то он, по всей вероятности, мог бы добиться успеха. Завладев Москвой и ее несравненным железнодорожным узлом, имея под своим начальством корпус верных ему солдат, он мог быть спокоен за свою власть и за свой престиж. Но он не в состоянии был нанести решительного удара, не мог, подобно Наполеону, орлом налететь на таинственную столицу: ряды его войск, приближаясь к Москве, растягивались все больше и в силу этого редели, становились все слабее, солдаты падали от усталости. В конце концов, когда большевики в центре круга в достаточной степени сплотились, благодаря своей тактике – отступать постепенно к Москве, – то они, в свою очередь, перешли в наступление и не встретили никакого сопротивления, а одно только беспомощное население и многие десятки тысяч скомпрометированных политически семей и отдельных лиц.

Неустойчивые, постоянно меняющиеся операции русских армий нашли отклик в политике, или, вернее, – в отсутствии твердой политики союзников. Находились ли союзники в войне с Советской Россией? Разумеется, нет, но советских людей они убивали, как только те попадались им на глаза; на русской земле они оставались в качестве завоевателей; они снабжали оружием врагов советского правительства; они блокировали его порты; они топили его военные суда. Они горячо стремились к падению советского правительства и строили планы этого падения. Но объявить ему войну – это стыд! Интервенция – позор! Они продолжали повторять, что для них совершенно безразлично, как русские разрешают свои внутренние дела. Они желали оставаться беспристрастными и наносили удар за ударом. Одновременно с этим они вели переговоры и делали попытки завести торговые сношения.

Читатель с полным основанием мог бы подумать, что решение, принятое в июне Советом пяти – оказывать поддержку Колчаку, – означало конец сомнениям и колебаниям. Они не могли прислать войск, не могли затратить больших денежных сумм. Но они могли помочь присылкой военного снаряжения. Могли оказывать моральную поддержку и согласованное дипломатическое воздействие. Если бы они действовали все сообща, просто и искренно, в тех пределах, в которых они могли, то они достигли бы очень хорошего результата. Но дело в том, что их решение поддержать Колчака, а позднее – Деникина, было далеко не единодушным решением. В то время как одни считали это безусловно необходимым, другие продолжали оставаться в неуверенности, были скептически настроены по отношению к надеждам антибольшевиков, были плохо осведомлены о действительном характере советского правительства и III Интернационала и стремились установить, не будут ли московские экстремисты доступны голосу рассудка, не согласны ли они будут внять политике терпения.

В своем меморандуме от 16 августа 1919 г. лорд Керзон строго осуждает слабые и несогласованные действия союзников.

Никак нельзя сказать, чтобы по отношению к России проводилась какая-нибудь последовательная политика. И теперь еще те принципы, которые лежат в ее основе, вызывают несогласия и споры. Политическая инициатива исходит то от представителей держав в Париже, то от тех или других специально созданных учреждений, то от самих союзных правительств. Положение настолько сложно, и трудности, связанные с такими решениями, с которыми все были бы согласны, так велики, что временами можно было бы подумать, что никакой определенной политики не существует вовсе!

При этих условиях представители великих держав всякий раз при встрече вырабатывают только крайне неопределенную линию поведения, а иногда ограничиваются и полным бездействием; финансовое бремя взваливается почти исключительно на плечи тех, кто отличается наибольшей способностью или наименьшим нежеланием нести расходы; независимые государства или политические группировки, связавшие с нами свою судьбу, не всегда используют как следует получаемую ими от нас помощь и постоянно требуют расширения таковой; почти каждую неделю приходится спорить о признании той или иной политической организации. Союзники рассылают по всем направлениям людей, на обязанности которых лежат заботы о водворении хотя бы какого-нибудь порядка во всем этом хаосе, но все советы принимаются только тогда, когда они сопровождаются какой-нибудь существенной материальной помощью, в противном случае на них не обращают ровно никакого внимания.

На западном русском фронте Польша, прибалтийские государства – Литва, Латвия и Эстония – ведут военные действия против советского правительства. Поскольку дело касается прибалтийских государств, их сопротивление находится в зависимости главным образом от размеров материальной помощи, которую они надеются получить, а также от той политики, которой союзники желают следовать по отношению к их национальным стремлениям. С политической точки зрения создавшееся сейчас положение в высшей степени неудовлетворительно. Правительство его величества признало de facto временные правительства Эстонии и Латвии в Ревеле и Либаве а представители союзников в Париже постановили в пятом условии, связанном с признанием ими Колчака, что «в том случае, если взаимоотношения между Эстонией, Латвией, Литвой, кавказскими и закаспийскими территориями и Россией не будут в непродолжительный срок налажены путем добровольного соглашения, то вопрос об их положении будет разрешен с привлечением и в сотрудничестве с Лигой наций. До тех пор пока оно не войдет в силу, правительство России должно дать согласие на признание этих территорий автономными и подтвердить те взаимоотношения, какие существуют в настоящее время между их правительствами de facto и державами союзной коалиции». Однако никаких дальнейших шагов к тому, чтобы обеспечить содействие прибалтийских государств в той политике, которую выработали союзные державы, сделано не было, и ничего не было сообщено представителям этих держав в Париже, несмотря на их многократные просьбы о том, чтобы их информировали о намерениях союзных правительств. В результате возникло серьезное недовольство как в Латвии, так и в Эстонии и Литве…

Отсутствие ясной и определенной политики обнаружилось также и в действиях союзников по отношению к пограничным государствам на кавказском фронте… «Здесь, как и в других пунктах, политика союзных держав колебалась между признанием и вежливым равнодушием»… «Все то и дело меняется; все полно неопределенности и с отозванием единственных союзных отрядов можно ожидать на южном Кавказе серьезных волнений и даже чего-нибудь еще более серьезного.

Может быть, было бы несправедливо из всех описанных выше неприятных обстоятельств делать вывод, что все эти печальные недоразумения были вызваны главным образом отсутствием политической дальнозоркости и согласованности между союзными державами. Но во всяком случае будет вполне правильным объяснить неудачи тем, что отдельные державы на различных театрах военных действий рассеяли по частям все те ресурсы, которые они могли вообще предоставить, и что державы следовали строго определенной политике, которая могла бы привести к сосредоточению усилий и полному соответствию политических, военных и финансовых мер…»


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36