Страна Эльфов (№5) - Дарующая жизнь

– Стоп, герой, – негромко приказала Франсуаз.

Она нагнулась ко мне и, прижав к груди бронзовую чашу, перехватила поводья моего боевого дракона. Девушка резко натянула их; не привыкшая к такому грубому и жестокому отношению, рептилия подумала, что ей сломали и начисто оторвали шею, и громко забила крыльями.

Все это нарушило ход моих мыслей, а ведь Френки, казалось бы, ничем не занята и могла бы позаботиться о том, чтобы мне ничто не мешало.

– Да, Френки? – сварливо спросил я. – Что с тобой?

Вместо ответа девушка указала вперед, где неширокая дорога весело бежала среди высоких деревьев, покрытая бликами заходящего солнца.

– Я вижу, что там логово большого артанийского паука, – произнес я. – Я же еще не совсем выжил из ума. Хотя в твоем обществе от этого недалеко. Ну что – мне слезть с дракона и показать, что делать, или ты хотя бы с этим справишься и дашь мне подумать в тишине?

Френки прорычала что-то относительно зарвавшегося наглеца, но я никогда не спрашиваю ее о прежних любовных похождениях.

Девушка легко соскользнула с лошади – это оказалось не так уж просто, если держать в руках бронзовую чашу, наполненную водой. Но Френки же нравится быть крутой – так зачем же ей мешать.

Быстро окинув взглядом лесную дорогу, Франсуаз нашла место, наиболее подходящее для чаши. Я не мог не отметить, что девушка уже освоилась с этим занятием. Теперь она выбирала, куда поставить сосуд, столь же быстро и почти не задумываясь, как если бы расседлывала лошадь.

Вынув дайкатану из заплечных ножен, Франсуаз начала медленно продвигаться вперед, выставив лезвие меча. Поверхность дороги казалась совершенно пустой, а огромные, но редко растущие по ее сторонам гаоляны не оставляли ни малейшей возможности для того, чтобы устроить здесь засаду.

Только очень внимательный взгляд мог обнаружить, что в нескольких десятках футов от того места, где мы остановились, воздух едва заметно подрагивает. В начале это можно было принять за обман зрения, но колебания света не исчезали.

Алое солнце приближалось к горизонту, и его косые лучи, скользя по поверхности земли, отражались в прозрачных нитях, натянутых над дорогой.

Так бывает, если смотреть сквозь совершенной чистоты стекло, тонкое и прозрачное настолько, что его почти не видно. Лишь свет, преломляясь в его поверхности, способен выдать его существование; и это единственный способ узнать сеть артанийского паука.

– Ну же, восьминожек, – негромко приговаривала Франсуаз, подходя все ближе к туго натянутой паутине. – Иди ко мне. Я посчитаю тебе лапки.

Внезапно Франсуаз отпрыгнула назад и трижды перекатилась по лесной траве. Это резкое движение вновь нарушило мои размышления, и я неодобрительно воззрился на свою партнершу.

– Что еще, Френки? – спросил я.

– Он большой, – сообщила девушка.

Само по себе это не могло стать препятствием, перед которым бы Френки остановилась. Чем сильнее противник и чем сложнее его победить, тем большее удовольствие получает девушка.

Кто знает, почему.

Следовательно, за ее сообщением скрывалось нечто иное, и я понимал, что обречен все об этом узнать.

– Ну и что? – спросил я. – Дать тебе увеличительную трубу, чтобы ты смотрела на нее с другого конца и он показался маленьким?

– Не будь кретином, – отрезала девушка. – Если мы здесь застрянем, то не поспеем в Шесть Пилонов к сроку. Надо обойти.

Я поморщился.

– Френки. Во-первых, если мы станем обходить, то все равно потеряем много времени. Во-вторых, кружить по лесу – значит натыкаться на гоблинские выводки. Иди, иди и не отвлекай меня.

– Хорошо, – Франсуаз коротко кивнула головой, словно отсекала кому-то голову гильотиной. – Я отвлеку его. Пускай дракона вверх и над кронами деревьев. Ты успеешь перелететь прежде, чем паук успеет отреагировать. Встретимся в Шести Пилонах.

Я зарычал, чего никогда не делаю, и слез с верхового дракона.

– Френки, – сообщил я. – Ты меня достала.

Франсуаз открыла рот, и так и не смогла его закрыть.

– Я попросил о тишине, – продолжал я. – Мне надо подумать. Стоило тебе встретить маленького паучка, как ты начала жужжать, словно неисправный электрочайник. Да от тебя больше вреда, чем от этой восьминогой твари.

Франсуаз сомкнула зубы и только после этого медленно выпустила из себя воздух. Подойдя ко мне, она ударила меня в живот рукояткой меча и даже не сделал попыток помочь мне подняться.

– Время, – предупредила она. – Ты знаешь, что драконы не выносят демонов. Иначе я бы сама перелетела через паутину. Поднимайся.

– Френки, – проворчал я. – Ну сколько же от тебя шуму.

Я уселся на траву, с сожалением думая о том, чтец мне не хватило буквально десяти минут, чтобы привести мысли в порядок. А ведь можно было сделать все самой – ну кто ей мешал.

Я глубоко зажмурится и провел рукой по лицу.

– Нам некуда спешить, – произнес я. – Когда ты перестанешь вести себя, как маленькая девочка, я смогу вскрыть свиток и переправить дату.

– Переправить дату?

– Френки… Если бы я нуждался в эхе, то отправился бы на вершину хребта… Я уже сказал, что мы столкнулись с человеком хитрым, опасным и не придающим никакого значения жизни других. Он повел игру, столь же простую по исполнению, сколь и беспроигрышную. У него почти все получилось.

Поскольку девушка не выказывала желания помочь мне подняться, мне пришлось сделать это самому.

– Если мы доставим письмо в срок, который назначил виконт Шлездерна убийца уйдет от ответа. Он спрятался так далеко, что сейчас добраться до него невозможно. Древние традиции Артании, на которые наложили отпечаток последние события здесь, служат непробиваемым прикрытием для его планов. Нет, Френки, мы должны выманить его из норы.

– Ты хочешь поставить в свитке вчерашнюю дату?

– Завтрашнюю, ежевичка.

– Но Майкл. Тогда Гамбела сможет прийти завтра в замок Шлездерн.

– Я очень надеюсь, что именно так он и поступит.

– Но что скажет виконт?

– Поверь мне, к завтрашнему дню у Шлездерна появятся много более веские причины для беспокойства.

12

Франсуаз провернула в руках длинный клинок, и он дважды просвистел перед лицом девушки.

– Паучка подвесили сюда явно для нас, – произнесла она. – Такую паутину не свить за один день, а на столбовой дороге между Шлездерном и Пилонами его наверняка бы заметили раньше..

– Я тоже думал об этом, – согласился я, неторопливо приближаясь к натянутой через дорогу сети. – Но кто же станет таскаться с артанийским пауком. Он же голову откусит тому, кто попытается срезать его паутину и перенести ее на другое место.

– Да, – коротко усмехнулась девушка. – Если не знать, как с ним обращаться.

– И как? – спросил я.

– На голову паука сбрызгивают немного вина… Обычно берут молодое, но я обнаружила, что уксус тоже годится. Паук слепнет и отрубается на пару часов. Глаза у него напрямую связаны с мозгом, и болевой шок заставляет его отключиться… В таком состоянии ему можно повыдергать все ноги и заменить протезами. Но вот когда он очнется…

Девушка улыбнулась и произнесла нечто наподобие «уф», как после головокружительной поездки на летающем корабле.

– Это значит, что он не станет с нами разговаривать? – спросил я.

– Не надейся. У артанийских пауков нет речи – они и друг друга пожирают, если встретятся. Как ты думаешь, где он?

Я перестал идти вперед и окинул взглядом лесную дорогу.

– Я никогда не сталкивался с артанийскими пауками. – пробормотал я. – Но если бы я был пауком и моя паутина оказалась бы натянутой вот тут…

– Ты бы тут же спросил: «Какой идиот ее развешивал?»

– Верно… Держу пари, он находится на вершине вон того дерева – в третьем ярусе кроны.

Девушка взглянула на меня с уважением, что позволяет себе делать не часто.

– Молодец, бейби, – произнесла она. – Он именно там. А теперь – берегись жвал и когтей на лапах. Они ядовиты.

– Только когти или и жвалы тоже? – осведомился я.

Но Френки уже не собиралась отвечать. Молниеносным броском девушка оказалась возле натянутой паутины. Лезвие ее меча сверкнуло, и солнечные блики заиграли между клинком и прозрачными клейкими нитями.

Дайкатана обрушилась на одну из них, что прикрепляла сеть к стволу высокого гаоляна Я видел, как свет вздрогнул над лентой дороги; так трепещет прозрачная гладь воды, если что-нибудь потревожит ее.

– Оставайся на месте, – предупредила Франсуаз. Высоко подняв лезвие меча, она ждала, пока артанийской паук выберется из своего укрытия. Грудь девушки высоко вздымалась, на лице ее играла азартная улыбка.

Глаза не являются главными в жизни восьминогого обитателя лесов. Спрятавшись в древесном гнезде, он сжимает двумя передними лапами одну из нитей своей паутины. Тварь погружается в состояние, подобное глубокому сну; однако первый же толчок сети, даже самый незначительный, заставляет его пробудиться.

По колебанию нитей артанийский паук определяет, насколько глубоко его жертва застряла в чудовищной сети. Сочтя, что противник уже не в состоянии сопротивляться, восьминогая тварь соскальзывает вниз по нити, конец которой сжимала в лапах.

Так произошло и сейчас. Зеленые опахала веток зашевелились и раздвинулись. Этого никогда бы не произошло, находись паук в гнезде, которое сам построил. Он выскальзывает из своего укрытия, стремительно и неслышно, и ни один листочек на дереве не вздрагивает от его прикосновения.

Но данное существо было насильно вырвано из той части леса, в котором жило. У него не имелось пока времени, чтобы создать себе новое гнездо, и артанийский паук довольствовался той кроной, которая хотя бы частично могла ее заменить.

Оборванная нить нарушила натяжение по всей паутине. Это сообщило восьминогому обитателю леса, что в его сети попалась особенно крупная дичь. То, что после этого не последовало никаких толчков, свидетельствовало, что противник обездвижен или даже оглушен.

Ослепленный, паук не видел судьбы, которая его ожидала. Он соскользнул уже до центра своей паутины. Девушка высоко подпрыгнула, и лезвие ее клинка прошло по самой верхней из нитей, что удерживала над дорогой ловчую сеть.

Паук ощутил, как что-то происходит. Его длинные лапы, покрытые короткой бурой шерстью, прочно вцепились в поперечные нити, лишенные клейкого состава. Темная жидкость запузырилась в том месте, где когда-то находились глаза чудовищного создания. Жвалы раскрылись, роняя на дорогу капли ядовитого сока.

Франсуаз плавно приземлилась на обе ноги. Лезвие ее меча скользнуло по правому краю паутины, в долю секунды перерубив все нити с этой стороны. Гигантскую сеть качнуло. Ядовитый паук сидел в самой ее середине. Под действием его тяжести, паутина завернулась и облепила собой толстое гаоляновое дерево, к которому крепилось с левого края дороги.

Паук оказался внутри нее. Он был пойман в ловушку, которую сам приготовил для людей и лесных животных. Прочные нити, сочащиеся клеевым веществом, облепили мохнатое тело и прижали его к широкому стволу.

Раздался сухой хруст, и он продолжился короткой канонадой. Это ломались длинные лапы паука, туго притянутые к округлому телу.

– Запутался, паучок? – засмеялась девушка. – Я помогу тебе выбраться.

Маленькая голова лесного гиганта вздрагивала, и мускулистая шея пыталась высвободиться от тугих пут. Жвалы смыкались, перетирая толстые нити между хитиновыми пластинами.

Франсуаз подскочила к пауку и вогнала лезвие своего меча в округлую спину твари. Длинный клинок ушел в тело животного по самую рукоять. Паук забил по древесному стволу обрубками, что остались у него вместо лап. Его жвалы растворились, уже забыв о том, чтобы пытаться перекусить паутину. Он прощался с жизнью.

– Упс, – усмехнулась девушка. – Кажется, я промахнулась.

Она выдернула из паука прямое лезвие и наблюдала за тем, как из глубокого разреза вытекает струя густой крови.

Паук больше не шевелился; силы оставили его.

– Бедняга, – констатировала девушка, вытирая лезвие меча о покрытые листами ветки. – Но перед тем как его ослепили, он вдоволь нахлебался неплохого вина.

13

– Тебе не кажется, что пора мне обо всем рассказать?

– Не сейчас, Френки.

Я аккуратно соединил две половинки печати, на которые разломил ее, чтобы вскрыть свиток и внести в него необходимые изменения. Проведя по краям разлома веточкой, смоченной в клее убитого паука, я прижал кусочки друг к другу и подождал, пока перемычка между ними засохнет.

– Я не могу знать наверняка, что мои предположения правильны, хотя все факты указывают на это. Я предпочитаю, чтобы ты сохраняла ясность ума и смотрела на вещи непредвзято.

Я задумался, приложив полусогнутый палец к губам.

– Если преступник выполнит свой план до конца, – произнес я. – Он будет уже неуязвим для правосудия. Но если мы спугнем его, то он затаится и задумает новое преступление, о котором нам уже ничего не будет известно. Мы должны заставить его действовать – но по нашим правилам.

Я критически осмотрел свиток и признался себе в том, что еще никогда не видел столь аккуратно выполненной работы.

Но стоило ли удивляться – ведь я знал, кто ее делал.

– Крайне важно, чтобы Нандо Гамбела пришел завтра в замок Шлездерн, – произнес я.

– Ты попросишь его об этом?

В голосе девушки звучал ясно выраженный скепсис. Франсуаз глубоко уверена, что люди никогда и ничего не сделают, если их просто по-хорошему попросить. Подвигнуть их к доброжелательному сотрудничеству могут лишь выломанная рука или острие меча, приставленное к горлу.

И то не всегда.

– Нет, – с сожалением отвечал я. – Ты слышала, как виконт Шлездерна описал Гамбелу. Не думаю, что он сильно ошибся в его характеристике.

– Еще бы. Ты еще больший сноб, чем этот виконт.

– Пожалуй. Для того чтобы Гамбела выполнил свою роль в предотвращении готовящегося преступления, необходимо кое-что сделать исподволь.

– То есть ты собираешься запудрить ему мозги?

Солнце уже коснулось горизонта своим оранжевым краем, когда мы достигли усадьбы, именуемой Шесть Пилонов. Франсуаз дулась на меня из-за того, что я не поделился с нею своими соображениями, но долгий опыт научил меня, что делиться можно только работой, и то если она низко оплачивается.

– Ты жестоко заплатишь за это, Майкл, – произнесла девушка. – Ты держишь меня за дуру.

– Нет Френки, – отвечал я. – Ты вовсе не собираешься заставить меня жестоко платить.

Глаза девушка сверкнули яростью, задавленной, а от того еще более страшной.

– Ты этого не знаешь, – процедила она.

– О, знаю, – ответил я. – Ты захочешь этого после того, что произойдет в усадьбе.

Френки не церемонится в проявлении своих чувств, однако на сей раз ей безумно хотелось узнать, что пришло мне в голову. Поэтому она не решалась выходить за рамки приличия, в тайной надежде, что я проявлю милосердие и поделюсь с ней своими соображениями.

Она меня совсем не знает.

– И знаешь, Майкл, – цедила Френки, столь угрюмо, словно пускала пузыри в огромную чашку с шоколадом. – До того, как я позволила тебе сопровождать меня, я никогда не попадала в такие ситуации. Я всегда все знала сама.

Спеша воспользоваться преимуществами своего положения, я покровительственно похлопал красавицу по руке.

– Начнем с того, кэнди, – произнес я, – что это ты увязалась за мной. Мне было неудобно прогонять тебя, как гонят бездомную собачонку; к тому же мое великодушие распространяется даже на такое беспринципное существо, как ты.

Глаза девушка сверкнули, как щелкает окошко кассового автомата. Красавица приплюсовывала новые счета к тому, что собиралась мне припомнить.

– Что же до остального, – продолжал я, – то, круша черепа направо и налево, ты не имела возможности ни над чем задумываться… Я открываю для тебя глубины мироздания и показываю причинно-следственные связи между явлениями – разумеется, в той малой степени, в какой ты способна это воспринять. Подобно тому, как…

– Щеночек, – предупредила девушка, – я очень люблю обижать домашних животных.

Стены, ограждающие Шесть Пилонов от взгляда проходящего полугоблина, уже поднимались перед нами, словно театральные декорации. Но, разумеется, не это подвигло меня оставить без внимания непочтительные слова своей партнерши.

Я рассудил, что слова не смогут доставить мне и половину того удовольствия, какое принесут поступки.

Я остановил дракона и повернул его поперек дороги, преграждая путь Франсуаз.

– Френки, – произнес я, – настало время для работы, тонкой и ответственной. Понимаю, что сложная интрига не может доставить тебе такого удовольствия, как хруст ломаемых костей. Поэтому можешь отдать мне чашу и подождать меня в таверне полугоблинов, что в полумиле отсюда. Как знать – может быть, там тебе удастся встрять в какую-нибудь драку.

Простодушная девушка не почувствовала коварной ловушки. Она решительно встряхнула волосами.

– Нет, Майкл, – ответила она. – И не подумаю. Мы поедем туда вместе. Что надо делать?

– Подыгрывай мне, – произнес я, – но соло мое.

Ничто не вызывает большей грусти, чем картина гибели и запустения. Именно такими предстали перед нами Шесть Пилонов.

Каменная ограда, покрытая слоем лазуритового цемента и выкрашенная в темно-красный цвет, была еще так же крепка, как во времена расцвета императорской династии. Она тоже подверглась следам разрушения, и мой взгляд ловил то отломавшийся кусочек, открывающий бурые камни, то трещину, из которой рос остролистый папоротник.

Но человек, проходящий возле каменного забора, не смог бы заподозрить, во что превратилась скрывающаяся за ним усадьба. Даже на лице Франсуаз, которая отличается практичностью и цинизмом, я смог заметить нечто, напоминающее сожаление об утраченном.

Просторный сад, некогда радовавший глаз изысканными сочетаниями цветов, теперь превратился в пустырь; почва покрылась сорняками с жесткими, изогнутыми стеблями, и даже очертания клумб наполовину исчезли, разрушенные или скрытые под бурьяном.

Декоративные деревья, требовавшие особого ухода, зачахли уже давно. Большинство из них высохли, но ни у кого не возникало желания спилить и выкорчевать их. Так они и торчали, облепленные вьюном, и маленькие хищные белки прятались между их корнями.

Стены дома облупились и пожелтели. В правом и левом крыльях особняка не оставалось стекол; было очевидно, что там никто не живет. Окна же главного здания ярко освещались, и громкая, отвратительная, по своей грубости музыка вырывалась оттуда смрадным потоком.

Франсуаз поморщилась. Девушка не разделяет моих эстетических убеждений, но подобная какофония не нравится ей так же, как и мне.

Широкоплечий человек, открывший нам двери, скорее походил на вышибалу во второразрядном ночном клубе, нежели на слугу богатого дома.

– Послание для Нандо Гамбелы, – произнес я. – От виконта Шлездернского.

14

– Свиток, – произнес Гамбела. – Я же должен был получить его вчера.

Он почесал свою широкую грудь, открытую под распахнутым халатом. Нандо Гамбела оказался чернокожим человеком; среднего роста, он казался круглым. Его прямые черные волосы были коротко подстрижены; широкая полоска усов, щетинящаяся над рядом крупных зубов, делала его похожим на грызуна.

Лицо у Нандо было круглое и толстое, а улыбка широкая и глуповатая, какую подсознательно ожидаешь встретить у нувориша, занявшего аристократический особняк и оскверняющего его современным вариантом буги-вуги.

Нандо был одет в длинный красный халат, расписанный золотыми перьями. То ли они должны были изображать павлинов, то ли то, что остается от ощипанных павлинов – я не смог бы сказать наверняка, поскольку одежда Нандо была распахнута на груди, и широкий пояс на талии не мешал халату раскрываться еще больше с каждым движением хозяина.

На ногах Гамбела носил легкие тонкие штаны, светло-салатового цвета – оттенок, совершенно не подходивший к его халату – и туфли без задников, открывающие голые пятки.

Мне не пришлось задавать себе вопрос, отчего виконт Шлездернский так невзлюбил этого жизнерадостного простака. Я сам не захотел бы видеть его в одной с собой комнате, а тем более – в числе приглашенных ко мне гостей.

Широкая грудь, с крепко накаченными мускулами совершенно не вязалась со всем остальным обликом этого человека. Я не сомневался, что руки под материей халата у него такие же сильные и упругие, как резина.

– Свиток, – произнес я, обращаясь к Франсуаз. – Малышка, покажи ему свиток.

Девушка твердо запомнила, что ей необходимо подыгрывать мне. Она выполнила бы мой приказ с той восхищенной радостью, с какой фанатка отдается поп-звезде. Но свиток находился у меня за поясом, и я как раз держал на нем руку.

Франсуаз непонимающе взглянула на меня. Мое лицо исказилось, и я, без замаха, отвесил девушке крепкую пощечину.

Я не стал бить Франсуаз по-настоящему, но со стороны это должно было выглядеть эффектно.

– Глупая стерва, – крикнул я, – я сказал – дай свиток!

Нандо Гамбела отшатнулся. Простодушное лицо негра отразило удивление и огорчение; он не мог взять в толк, зачем ссориться, если клевый вечер и играет прикольная музыка.

Нандо поспешно запахнул на себе халат, словно вдруг почувствовал себя голым.

Я врезал Франсуаз еще. На сей раз это оказалась не пощечина, а удар открытой ладонью по губам. Девушка отшатнулась, и вода чуть не выплеснулась из чаши в ее руках.

– Тупая потаскушка, – воскликнул я, – где он?

Нандо Гамбела неуверенно прокашлялся. Широкоплечий слуга, открывший нам дверь, стоял поодаль, но даже его присутствие не помогло вселить храбрость в добродушного негра.

Он робко дотронулся до моего плеча. Прежде чем обернуться, я ударил Франсуаз в живот, и девушка, согнувшись, громко закашлялась.

– Я должен попросить у вас прощения, – произнес я, с хрустом распрямляя пальцы.

Что бы ни хотел сообщить мне негр, лед в моем взгляде отбил у него это желание.

– Эта шлюшка умеет только раздвигать ноги. И то невпопад.

Нандо Гамбела прокашлялся еще раз. Одну руку он держал возле своего лица – то ли готовясь получить от меня в зубы, то ли желая помешать вырваться изо рта неосторожным словам. Другой же ладонью он осторожно потыкал в край свитка, заткнутого у меня за пояс.

Я проследил за направлением его взгляда.

– А, вот он, – сказал я. – А ты, дура, должна была напомнить. Зачем я тебе плачу? Чтобы ты спала с каждым конюхом? Девки…

Это слово было обращено к Нандо Гамбеле, и простодушный негр почел за благо закивать, соглашаясь со мной, что все женщины умеют лишь доставлять неприятности.

Я никогда не находил в себе желания выглядеть компанейским парнем, но еще ни разу не чувствовал, чтобы моего ухода ждали с таким нетерпением, как сейчас.

Вся прелесть состояла в том, что уходить-то я как раз и не собирался.

Нандо не осмелился пожать мне руки и проводить к выходу. Вести светскую беседу бедняга не умел, а желание потрепаться за жизнь я уже успел у него отбить.

Простодушный негр не нашел иного способа скрыться, как развернуть свиток и погрузиться в его чтение. Могло показаться, что Нандо почти не умеет читать и теперь вынужден складывать слова из букв.

Чем дальше это заходило, тем больше мне это нравилось.

Несмотря на добродушно-глуповатый вид, владелец особняка явно был не робкого десятка. Широкоплечий слуга, что в данный момент соревновался в молчаливости и неподвижности с мраморными колоннами, мог бы поддержать хозяина в случае расхождения во взглядах.

Но никто из них не осмелился ничего сказать.

Франсуаз умеет притвориться кем угодно, если это необходимо. Но я не стал предупреждать ее о роли, которую ей предстоит сыграть, и она оказалась на пороге Шести Пилонов в доспехе из драконьей кожи, с мечом за спиной и выражением лица, которое бывает у готовой выстрелить пушки.

Несколько ударов, которые я сделал вид, что отвесил воительнице, произвели на Нандо много большее впечатление, чем сотня настоящих, адресованных лично ему.

Ожидание неприятностей действует на людей много сильнее, чем сами неприятности.

– Что же, – произнес я, и мой холодный взгляд провел по стенам особняка.

Так осматривает помещение оценщик, присланный реквизировать имущество за долги.

– Неплохой у вас домик, – произнес я. – Когда то был.

Я с размаха шлепнул Франсуаз по ягодице, затем моя рука скользнула ниже и сомкнулась на ее промежности. Девушка вскрикнула, причем непритворно.

Я проделал это, глядя даже не на нее, но на Гамбелу; так человек закуривает сигару, не прерывая разговор с собеседником.

Нандо поднял на меня глаза, и это было его ошибкой. Теперь он не мог найти повода, чтобы их отвести. Если бы у меня еще оставалась то, что называют совестью – или, по крайней мере, когда-то было, – то я бы пожалел этого беднягу.

Я приветливо улыбнулся, но мои глаза оставались такими же ледяными. Это очень приятное чувство, когда собеседник должен что-то тебе сказать, но не знает, что. И это пугает его еще больше.

Гамбела виновато хихикнул.

– Может, выпьем? – предложил он.

Он смутился еще больше, испугавшись собственной фамильярности.

– Вы проделали такой путь.

– Ладно, киска.

Я вновь хлопнул Франсуаз по ягодице.

– Тебе стоит ополоснуть рот, после тех ругательств, что я от тебя слышал.

Гамбела поспешил вверх по лестнице столь угодливо, словно собирался, по крайней мере, продать мне этот дом.

15

– Это обязательно? – в дикой ярости прошептала Франсуаз.

– Что? – спросил я.

– То, как ты себя ведешь.

– Нет, – честно признался я. – Но как весело.

Лестница оказалась скрипучей – ее давно не ремонтировали. Нандо Гамбела наверняка не знал, что лестницы в таких старинных домах, как этот, требуют специальной заботы, иначе на них недолго сломать себе шею.

Не удивлюсь, если именно этого он мне и желал.

Возникал вопрос, что я стану предпринимать, если в верхнем холле окажется большая компания. Но мне не пришлось ничего придумывать в связи с этим. Широкая комната оказалась пуста, если можно назвать пустым помещение, обставленное безвкусной мебелью и до краев залитое оглушительной музыкой.

Я не стал даже задумываться над тем, для чего служило это помещение десяткам поколений принцев Карпашских. Такие мысли слишком расстроили бы меня. Поэтому я ограничился тем, что сел на одну из разбросанных по диванам подушек и налил себе в стакан чего-то прозрачного из высокой бутылки.

Не имело большого значения, что это – я все равно не собирался пить.

Нандо Гамбела встал около меня, полусогнувшись с угодливой улыбкой. Он очень надеялся, что мне у него не понравится.

Я бросил взгляд на огромную стереосистему, в которой смог бы поместиться, пожалуй, целый воющий гиппопотам. И шуму от него было бы гораздо меньше.

– Киска, – коротко приказал я.

Франсуаз выхватила из ножен меч и одним, полным ярости, ударом разрубила на две части музыкальную установку. Нандо Гамбела хотел было выкрикнуть что-то, неосознанно, разумеется – разум подсказал бы ему смириться и заткнуть рот.

Демонесса взглянула на хозяина особняка с мрачным удовлетворением, и тот не стал развивать тему.

– Ну вот ведь стерва, – констатировал я, небрежно взмахивая рукой в сторону Франсуаз. – Я ведь просил только выключить.

Гамбела угодливо хихикнул.

Теперь следовало найти что-то, во что играют.

– Мило у вас здесь, – я взглянул на то, что плескалось в моем бокале. – Чертовски устал скакать по лесу. Хочется посидеть и расслабиться.

Не знаю, что думал обо мне хозяин особняка, но после этих слов он наверняка стал думать гораздо хуже.

Я заметил колоду игральных карт, под грудой кассет с записью музыки. Я предпочел бы пятигранные карты кентавров, но и эта простая ромбовой формы колода полугоблинов тоже неплохо годилась.

– Вы приятный человек, Гамбела, – я встал и хлопнул хозяина особняка по плечу, проходя мимо.

Бедняга наверняка дал себе зарок больше никогда не быть приятным.

– Любите покер? – спросил я, лениво перетасовывая колоду.

– Нет, – поспешно ответил он.

– Я научу, – заверил я.

Широкоплечего слуги не было в комнате, и это было как нельзя кстати. Мне не пришлось просить Франсуаз вырубать его, под тем или иным предлогом.

Я вернулся к подушкам и, придвинув подходящих размеров столик, скинул с него журналы и пустые бутылки.

– А она, – с некоторым опасением спросил Гамбела. – Она будет играть?

Его миндалевидные глаза скосились на Франсуаз. Девушка стояла, сложив руки на груди, с таким видом, словно раздумывала – а что еще разрубить на части.

Я коротко засмеялся.

– Она играет только в игры с переодеванием, – сказал я.

– Она актриса? – спросил простодушный негр.

Это замечание привело меня в восторг, и я начал сдавать карты.

– Актриса, – хохотнул я. – Слышишь, киска? Она еще та актриса.

Франсуаз стояла теперь за спиной Гамбелы, и на ее лице я смог прочитать красочную историю о том, что меня ждет, когда мы откланяемся.

Я уже начал опасаться того, что все проходит слишком гладко. Это значило бы, что скоро все полетит к чертовой матери. Но ситуация оказалась не настолько серьезной – и помеха моему плану тут же появилась на горизонте.

Дверь в конце комнаты отворилась. Она не была похожа на дверь, эта задрапированная занавесью ширма, но за ней скрывалась другая комната – по всей видимости, спальня.