Архитектор снов

Те, кто привиделся ему сегодня ночью, были совершеннейшими незнакомцами. Они словно свечи стояли в тонких слоях расползающегося по огромному полю тумана. Казалось, можно было различить их лица, но туман наплывал, стоило Исидору приблизиться и всмотреться в ускользающие черты. И место было таким тоскливым и пустым. Серый воздух, мертвый край… Священник прямо затосковал в этом сне.

Сейчас, потирая голову и щуря глаза в лучах яркого утреннего солнца, Исидор думал: ничего особенного ведь не приснилось, отчего же такой тревогой и тоской свело его душу? Он вспомнил о крестном знамении и осенил себя не раз, но что-то все равно было не так. Чье-то присутствие в этом сне беспокоило его. Но чье? Святой отец не знал…

В тот вечер, Майя осталась дома. Она купила красного вина, кусок хорошего сыра, виноград и новый фильм. Поставила машину внизу под домом и поднялась к себе.

Прошло несколько дней после ее переезда, и теперь она знала, что за соседней дверью обитала пожилая вредная женщина по имени Раиса Осиповна, со своими кошками, вечными сплетнями и приметами, в которые она верила сама и пыталась уверить в них всех соседей, включая вновь прибывшую Майю. Но та была совершенно равнодушна и к бабе с пустым ведром, и к лестнице электрика, прислоненной к стене, вечно не знала, что там нового у Семеновых с третьего этажа и чем кончился общий скандал жильцов в пятницу. И терпеть не могла кошек.

Новую соседку Раиса Семеновна невзлюбила сразу, а когда поняла, что та не только внешне, но и внутренне не соответствует ее представлениям о прекрасной молодой девушке, отношения сделались одновременно прохладными и взрывоопасными. Теперь, выходя из лифта и замечая немедленно перекрывающую глазок привычную любопытную тень, Майя начинала улыбаться, кланяться и махать ручкой. За дверью бесились от такой наглости, но выдавать себя упрямо не хотели.

Майя вошла в квартиру. Сделала несколько шагов по полутемному коридору и едва не упала, за что-то зацепившись. Несколько коробок с неразобранным барахлом громоздились в проходе, перегораживая путь. Хотя кое-какой порядок Майе все-таки удалось навести – зеркало в своем целлофановом коконе переехало в новую спальню, телевизор она приткнула на стопку журналов и альбомов по фотографии, а кофеварка и несколько разнокалиберных чашек расположились на подоконнике. Кровать Майя развернула так, чтобы лёжа можно было смотреть на экран и дальше, за окно, на реку и зеленые холмы большого парка.

«Интересно, – подумала Майя, – проживу ли я здесь до осени?» Ей хотелось задержаться в этой квартире и посмотреть, как изменится пейзаж за окном под холодными дождями и первым снегом.

Она свалила покупки на пол и удалилась в ванну. Предстоял отличный вечер с вином, сыром и последним фильмом модного молодого режиссера.

Но, стоя под струями воды, Майя все возвращалась к мыслям о потерянных часах. У нее были свои счеты со временем. Она занялась фотографией в тот день, когда поняла, что любой снимок – это всегда картинка из прошлого. Майя считала, что сегодняшний день враждебен вчерашнему. Срезанные цветы вянут, вещи приходят в негодность, люди стареют и умирают, навеки успокаиваясь в минувшем. Майя часто ловила себя на том, что ее собственное движение вперед, в будущее, было машинальным и вынужденным, как вынуждено вращение планеты вокруг солнца, и что в настоящем, таком уютном и привычном для всех, она чувствует себя гостьей.

То, что пустоту внутри ее медальона заполнил часовой механизм, казалось ей занятной метафорой. В этой вещице ее потерянные воспоминания о прошлом соединились с настроениями настоящего, а бесконечный бег стрелок по кругу увлекал за собой в будущее.

Обнаружив пропажу, Майя не просто расстроилась. Какое-то нехорошее предчувствие впервые потревожило ее, словно гигантский невидимый мотылек, предвестник беды, пролетел совсем рядом и коснулся крылом щеки. Хотя, может быть, она просто приняла все слишком близко к сердцу…

Выбравшись из ванны, Майя намотала на голову полотенце, прихватила бокал и бутылку, сложила в большую тарелку сыр и фрукты, включила телевизор и забралась в старое и потертое кожаное кресло. Кресло было местным, но оно так понравилось Майе, что она не потребовала, как обычно, чтобы его выкинули из квартиры в числе прочих чужих вещей.

Она посмотрела новости, но в мире было так спокойно, что ведущему приходилось рассказывать о новой породе петухов, выведенной на Галапагосских островах. Майя пощелкала каналы, не нашла ничего интересного и включила фильм. Она пила терпкое вино и смотрела на экран. Фильм оказался плохим. Медленный, вязкий, скучный, с заумными разговорами о боге, дьяволе и смысле жизни. В глубине квартиры зазвонил телефон, но Майя не обратила на это внимания. Ее мысли блуждали вокруг часиков, разговора со следователем, обеда с сестрой, этих странных смертей…

Внезапно раздался щелчок и во всей квартире погас свет. Изображение в телевизоре вспыхнуло и свернулось в радужную точку. Холодильник издал глухой утробный звук и тоже затих. Майя так и осталась сидеть в темноте в кресле с бокалом вина.

– Черт, неужели пробки… – пробормотала она.

Майя потянулась поставить бокал на пол, но не удержала его, он упал, покатился, и вино пролилось.

– Черт! Черт! – выругалась она.

Майя нащупала в кармане зажигалку, достала, щелкнула ею. В жалком, слабо мерцающем желтом свете проступили черты обстановки. Майя оглянулась. Это была не ее квартира. Какие-то темные углы, картины в бронзовых рамах, большая пустая птичья клетка, широкие проходы, тяжелые занавеси, мраморный бюст в углу…

Майя стояла в нерешительности, не зная, куда ступить и что сделать. Она еще не испугалась, только испытывала искреннее недоумение от того, что видела. Не выпуская из рук зажигалки, она шагнула к стене, протянула руку и дотронулась до ее шершавой поверхности.

И тут глухой взрыв ударил в основание дома, мощная волна протянулась по всем перекрытиям, стены прорвались трещинами и из них вырвались султаны пыли. Майя отступила, прикрыла лицо рукой, закашлялась…

…и проснулась. Тихо работал телевизор, за окном было уже совсем темно. Ее сигарета догорела почти до фильтра, от нее поднимался дымок, которым она поперхнулась. Майя выругалась, встала, затушила окурок в пепельнице, подняла с пола упавший бокал и вышла из комнаты. Она не заметила пару тонких и быстрых трещин, разлетевшихся в разные стороны по светлой стене…

Братья Зорькины поношенными пиджаками висели на стульях. Алкогольный марафон по случаю дня рождения старшего брата затянулся. Накануне, оставшись вдвоем, они решили поставить жирную точку в череде непрекращающихся ежевечерних попоек и налили «по последней». До самого утра они не могли остановиться, сопровождая возлияния разговором по душам и о самом главном. Главное ускользало от них, не поддавалось пониманию, а дешевая водка, смешавшись под утро с каким-то другим не менее дешевым пойлом, довела до умственного коллапса и физического изнеможения.

Сейчас братья из последних сил с ненавистью смотрели на Зиса. Живой и здоровый он стоял перед ними, что-то говорил и задавал вопросы. Братья пошевелиться не могли, не то чтобы вникнуть в суть проблемы, обрисованной коллегой. Они бессмысленно таращились на него и облизывали пересохшие губы.

– Пленки чистые, – то удаляясь, то приближаясь доносился до них голос Зиса. – Я проверял. Идеальные. Ни пятен, ни затемнений, ни засветки. Почему такая хрень вылезает на снимках?

Братья слабо застонали.

– Это… – подал, наконец, голос младший. – А может, все-таки, показалось? Я с Майей говорил, она вроде тоже так думает…

Зис нервно прошелся по комнате. Нашли кого спрашивать, алкоголики.

– Не показалось, – холодно отрезал он.

Опять со стульев понеслись тихие и жалобные стоны.

– Понимаешь, – еще раз собрался с силами младший Зорькин. – Если пленки чистые, то или вам мерещится, или это и правда чертовщина какая-то…

Он посмотрел в сторону брата, ища поддержки, но тот был плотнее, пил все эти дни больше и сейчас мог только двигать в разные стороны глазам. Однако даже это ничтожное движение причиняло ему нешуточные страдания. Зис с равнодушием трезвого человека наблюдал за их муками.

– А не могло что-то произойти при печати?– в который раз пытал он полубесчувственные тела.

– Что? – простонал младший. – Что? Ты ведь даже показать не можешь, что у вас там вылезло…

Зис помрачнел. Это было так – странные следы, появившиеся на снимках, накануне бесследно исчезли. Майя торжествовала, а он окончательно убедился в том, что дело нечисто.

– Откуда мы знаем, – продолжал ныть Зорькин. – Может, пока мы тут… отмечали, вы там совсем чокнулись?

Под взглядом Зиса он вздохнул и мелко-мелко перебирая ногами, покатился на стуле на колесиках в сторону разложенных на столе фотографий. Добравшись до места, Зорькин свесил голову набок и одним глазом, как попутай, уставился на них. Снимки, как снимки. Хорошие, как всегда.

И тут он увидел… Светлые, полупрозрачные контуры человеческих ладоней. Ладони давили изнутри на глянцевую поверхность фотографии, словно стремились прорвать ее, просунуться на эту сторону и схватить его за горло… Сморгнув, сглотнув и что-то прохрипев, Зорькин повалился на пол вместе со стулом.

Когда обеспокоенный Зис подошел к нему, тот уже был без памяти.

– Вот пьянь, – проворчал Зис, прислоняя поверженное тело к стене.

Большая коробка мешала ему, и он отодвинул ее в сторону. Это были часы с кукушкой. Их подарок старшему Зорькину. Зис посмотрел на него. Тот отключился еще раньше и мощно храпел, распространяя вокруг себя ядовитое облако непереваренного алкоголя. Зис покачал головой, глядя на эти руины, сложил снимки в конверт и направился к выходу.

– Алкаши чертовы, – проворчал он. – Молитесь, чтобы Карина не узнала, как вы тут вкалываете по ночам…

Он вышел от братьев и направился к своей машине. И без этих фотографий настроение у Зиса было так себе. Накануне он получил очередное письмо от матери. Она на этот раз была ближе обычного. Писала, что на островах жарко, вкусная рыба и все очень медленно. Спрашивала, не навестит ли он ее. Зис только пожал плечами.

Когда несколько лет назад они случайно столкнулись в аэропорту, мать едва узнала его. После этого, осознав весь ужас положения, она решила спасать отношения с единственным сыном и три года подряд прилетала к нему на его день рождения. В этом была особенная ирония, поскольку именно в этот день Зис никогда никого не хотел видеть и считал, что лучший способ отметить праздник – проспать крепким сном с утра и до глубокой ночи. Единственным человеком, который его понимал, была Майя…

У нее тоже были какие-то странные счеты с этим днем. Получив однажды новенький заграничный паспорт, Майя открыла его и с удивлением уставилась на дату своего рождения. Она выглядела как 71 число 34 месяца. Ошибку можно было бы списать на невнимательность паспортистки, но до какой же степени надо было влюбиться или расстроиться, чтобы написать такое? Как всегда, все это было не ко времени, Майе надо было срочно уезжать в какую-то командировку, так что Карина обзвонила знакомых чиновников и заставила их, не вникая в суть проблемы, быстро выправить документ.

Никто не знал, что «выправить» означало лишь исправить одну ошибку на другую. Это произошло много лет назад. В интернате, куда привезли Майю, заполняя очередной формуляр, осоловевшая от хлопот и непрекращающегося детского крика заведующая сначала перепутала отчество с фамилией и записала вновь прибывшую как Андрееву, а потом вместо даты Майиного рождения машинально вывела день смерти своей матери. Посмотрев на получившиеся имя и число, она разрыдалась, сунула бумажку в общую кучу и сделала все, чтобы побыстрее распрощаться со странной, все время молчавшей девочкой.

Эта неразбериха спустя некоторое время сыграла свою роковую роль – все попытки узнать хоть что-то о семье Майи ни к чему не привели. Это было странно, и сначала только умножило ее печаль, а позже стало причиной вызывающего равнодушия и наплевательства к вопросу собственного происхождения.

Точно так же безразлична Майя была и к своему дню рождения, терпеть не могла отмечать его, однако о чужих праздниках она помнила и в первый год их знакомства притащила Зису в подарок линзу для фотоаппарата, завернутую в кусок синей, уже однажды использованной подарочной бумаги.

Когда Майя поняла, что Зису с таким же успехом можно было бы преподнести бумагу и без линзы, обрадовалась и однажды за компанию даже проспала с ним весь его праздник. На соседнем диване. Для Зиса изменение географии ее сна могло бы стать лучшим подарком, но он опасался трогать Майю. Он желал близости с ней с первого дня их знакомства. Но все оказалось не так просто.

Сам Зис не был отшельником, но и к постоянным и прочным связям не стремился. У него были женщины, которым удавалось расширить границы отношений и распространить их за пределы спальни. Однако, как только в его квартире появлялся запах свежеприготовленного ужина, Зису немедленно поступало предложение с каким-нибудь выгодным и интересным проектом и, прихватив свои штативы и объективы, он уносился на другой конец света. Подруги провожали самолет, но Зис так планировал поездки, что встречать его уже никто не приходил.

Порой он сам бывал не прочь приятно провести вечер. Время от времени в него кто-то не на шутку влюблялся, или он сам бывал кем-нибудь увлечен, и только Майя, который год словно из-за стекла смотрела на него своими шоколадными глазами, распаляя воображение и одновременно остужая пыл.

Как-то раз они договорились вечером встретиться в баре. Зис ждал ее у стойки. В помещении было шумно и накурено, посетители, измотанные трудовой неделей, искали отдохновения на дне стакана и в глазах случайных или верных подруг.

Зис заметил их, как только они вошли в зал. Руки блондина лежали на ее талии, она шла, время от времени останавливалась и, якобы не в силах сдержать себя, прижималась к своему спутнику всем телом. Зис видел, что рослый кучерявый викинг уже сошел с ума, в его голубых глазах полыхала страсть, руки не знали покою, а губы, похоже, пересыхали без ее поцелуев. И он тянул ее к себе вновь и вновь, желая, если не насытиться, то хотя бы напиться.

Странно, но в тот момент Зисом овладело спокойствие. Он сам от себя не ожидал такого единственно правильного настроя. Нет, он не увлек отчаянно строившую ему глазки красотку с платиновыми кудрями, не принялся крошить стойку и даже не налег на выпивку. Он смотрел на весь этот спектакль, который она устроила, на ее тело в чужих, не менее сильных, чем его, руках, и понимал, что их игра будет долгой.

Зис вскоре ушел из бара. Он был уверен в том, что едва за ним захлопнется дверь, блондин и весь его пыл будут отставлены за ненадобностью. Зис переживал только за то, чтобы неудовлетворенная страсть случайного поклонника не обернулась вполне объяснимым бешенством. Но тут уж делать было нечего. Она рисковала, он волновался за нее. Это была игра, и за такой прикуп обоим приходилось расплачиваться бессонной ночью.

Утром Майя, как ни в чем не бывало, заявилась на съемку. Когда она прошла совсем близко от него, Зис украдкой вдохнул ее запах – аромат свежей постели, апельсинового мыла и молотого кофе. Никакого викинга. Никакой страсти. Зис выдохнул. Когда в конце съемки эта сучка, между прочим, поинтересовалась, что это у него с руками, он только пожал плечами. Хорошо, что она не видела стен в его квартире. Костяшки кистей он искусно заклеил пластырями. Стены же были окровавлены не на шутку.

Но как бы ни складывались, вернее, именно не складывались их отношения, ближе человека, чем Майя, у него не было. Зис подозревал, что не без ее участия мать прекратила свои мучительные театрализованные приезды с массой совершенно нелепых и ненужных подарков, с шампанским и выстрелами конфетти на пороге. Теперь раз в год международная почта передавала ему все это завернутым, упакованным и снабженным сопроводительным письмом. Мать и ее новый муж, оба переводчики, на двоих знали языков 15 и жили, скитаясь по всему свету. Отец Зиса после развода и разъезда остался в городе, но не позвонил ему ни разу. Зис слышал, что он тоже обзавелся новой семьей, женой и двумя сопливыми ребятишками.

Порой, стоя в автомобильной пробке, Зис думал, как было бы странно, если бы вон в той машине за тонированными стеклами оказался его отец. Зис не был привязан к нему и не переживал случившуюся разлуку, но мысль о том, что в огромном городе два родных человека могут пройти в двух шагах друг от друга и никогда не узнать об этом, казалась ему забавной.

Майя в гостях у Зинаиды и Вари

Это была великолепная просторная гостиная. Окна здесь держали плотно зашторенными, под потолком в собственном неярком свете мерцала большая люстра, так что о времени суток быстро забывалось. Майя, баюкая свою уже довольно заметно распухшую щеку, сидела в удобном и уютном кресле, осматривалась и ждала. Даже ей, повидавшей десятки самых разных жилищ, было сложно определить происхождение хозяев этого дома. В обстановке она не видела ни признаков изобретательно прикрытой бедности, ни примет сознательно замаскированного богатства.

Она впервые с уважением подумала о Марго. Этот дом был настоящей находкой. Предметов в комнате было мало, они были бесценны, но не кричали об этом. Здесь не было ничего нарочитого, якобы случайного и небрежного, но на самом деле тщательно устроенного и продуманного. Обивка кресла была старой, а не состаренной, ножки стола действительно когда-то проел жучок, а не сверло мастера, напольным часам у стены было по меньшей мере лет сто. Невидимые глазу шестеренки поскрипывали в глубине механизма, и стрелки медленно продвигались по перламутровой глади циферблата.

Слева у окна под покрывалом стоял какой-то высокий предмет. Майя поднялась, подошла и дотронулась до расшитой поверхности ткани. Внезапно та с шорохом осыпалась к ее ногам. Под ней оказалась большая клетка, ее прутья были выкованы в форме переплетающихся растений и напоминали чудесный сад. Майя заглянула внутрь и вздрогнула – оттуда, словно из страшной сказки, на нее внимательно смотрела антрацитовыми глазами крупная черная птица. Внезапно одним движением крыла она переместилась на перекладину и, не отрывая взгляда от Майи, резко провела клювом по прутьям. Майя отступила. Еще раз сильный клюв ударил по металлическим струнам. И вдруг птица наклонила голову и искаженным страшным человеческим голосом прокричала:

– Морта-а-а! Морта-а!…

Громко хлопнула дверь. Майя обернулась. На пороге стояла женщина средних лет, одетая в глухое серое платье. Полными слез глазами она смотрела на Майю.

«Майя, Майя, девочка моя…»– прошептала она.

…громко хлопнула дверь. Майя обернулась. На пороге стояла женщина средних лет, одетая в глухое серое платье. «Дежавю…» – подумала Майя.

– Здравствуйте, – женщина подошла и протянула руку. – Я Зинаида. Приятно познакомиться. Пойдемте, я проведу вас к Варваре.

– Здравствуйте, – Майя пожала узкую и холодную ладонь и кивнула в сторону клетки. – Кто это?

Женщина нагнулась, чтобы поднять соскользнувшее покрывало. Но она не стала накрывать им клетку, а сложила и положила рядом.

– Это Морта, ворон, подарок одного… близкого человека.

– Говорящий, – Майя уже почти успокоилась, наблюдая за плавными движениями женщины. – Так напугал меня.

– Да, в этом он мастер, – Зинаида направилась к дверям. – Пойдемте, Майя.

Майя, оглядываясь на клетку, пошла за ней. Когда комната опустела, птица, изогнув голову, ловко открыла клювом дверцу, вылетела в нее и, описав дугу под потолком, опустилась на спинку кресла, в котором недавно сидела Майя.

– Май-йя! Май-йя! Морта! – вдруг надсадно прокричала птица.

Майя и Зинаида шли по длинному коридору. На мгновение у Майи вновь возникло странное чувство. Ей показалось, что если она толкнет вот эту дверь, то окажется в комнате, в которой всегда жарко натоплено и много цветов. В большом кресле из темной кожи можно устроиться с ногами, и у левого подлокотника в форме тигриной лапы откололся один клык. Но сюда почти всегда нельзя, взрослые делают страшные глаза и не пускают…

Майя очнулась и едва не налетела на остановившуюся Зинаиду.

– Осторожно, ступени, – предупредила та.

Скорее, это был уступ, переводивший квартиру на другой уровень. Здесь было более тусклое освещение и стены были выкрашены в темно-синий цвет. В конце коридора виднелась небольшая площадка с тремя дверями. К ним они и приближались.

– Я слышала, вы до этого жили где-то в других краях? – спросила Майя.

Зинаида спокойно смотрела не нее.

– Зуб разболелся? – поинтересовалась она у Майи так, словно та ее ни о чем не спрашивала.

Майя даже засомневалась, может, она только подумала спросить, но так ничего и не произнесла вслух? Она дотронулась до щеки.

– Да вот, всю неделю ныл, а теперь щеку раздуло.

– Могу вам посоветовать одного врача. Он не зубы лечит – жизнь спасает. Варя однажды была у него.

– Да нет, не надо. Надеюсь, само пройдет, – с надеждой произнесла Майя.

– Я все-таки напишу вам телефон и адрес.

Они дошли до конца коридора, и Зинаида взялась за ручку двери.

– Не рассчитывайте на меня, – внезапно сказала она. – Здесь все решает Варвара. И я должна предупредить, не удивляйтесь, но вам предстоит необычный разговор.

– Да, я понимаю. Она же немая.

Зинаида хотела что-то сказать, но передумала. Она продолжила.

– Вы будете задавать вопросы, она– писать вам ответы. Обычно никаких проблем не возникает. Но не расстраивайтесь, если ничего не получится.

– В смысле? – поинтересовалась Майя. Настроение у нее стремительно портилось.

– Варя странный ребенок. Иногда я сама не понимаю, что происходит у нее в голове. Вы можете ей не понравиться, и она начнет чудить. В любом случае, старайтесь вести себя невозмутимо.

Майя чувствовала, как в ней начинает закипать кровь. Она и так безо всякого энтузиазма отнеслась к перспективе выпрашивать разрешение на съемку у какой-то немой малолетки, а тут еще оказывается, малолетка с придурью…

– Послушайте, Зинаида… – начала, было, Майя. Но та уже нажала на ручку двери.

– Да,– она на секунду задержалась.– И девочка– не немая. Она просто не разговаривает. Ну, удачи вам.

Зинаида распахнула дверь, пропустила свою гостью вперед и исчезла. Майя шагнула в небольшую полутемную комнату. Из-за небольших размеров помещения, потолок казался особенно высоким. Майя присмотрелась. Постепенно ее глаза привыкли к полумраку, и она поняла, что здесь все заставлено растениями. Их было очень много, они стояли везде – на полу, на подставках, на полках, свешивались со стен, тянулись вдоль окна. Совсем недавно она где-то видела нечто похожее, только не могла вспомнить, где… Дневной свет с трудом пробивался через эти толстолистые зеленые заросли, и казалось, что комната погрузилась на дно глубокого озера. Майя невольно провела рукой в воздухе, проверяя его плотность.

Вдруг она заметила красивую куклу, сидящую в густых зарослях. Нежно-розовое личико обрамляли белокурые спиралевидные локоны, пухлый рот сложился в ярко-красную вишенку, глаза смотрели в одну точку. В руке у куклы был мел, в ногах стояла грифельная доска. «Неплохо», – подумала Майя, и шагнула вперед. Внезапно глаза куклы дернулись, и она уставилась на Майю.

Некоторое время они разглядывали друг друга, затем хозяйка жестом пригласила Майю присесть. Та проследила в направлении руки – в зарослях кустов стоял трехногий табурет. Майя приблизилась и села, с удивлением разглядывая куклу наследника Тутти. По всей видимости, это и была та самая Варвара. Ничего подобного Майя не ожидала увидеть. Напротив нее сидел великолепный экземпляр, дорогая игрушка, разговаривать с которой было совершенно нелепо. Майя помолчала. Но и молчать – тоже.

– Здрасте, – ее голос прозвучал неестественно. Она перевела дыхание и прокашлялась.

– Здравствуй… те, Варвара, – начала Майя еще раз. – Я рада, что смогла с вами встретиться…

Не тут-то было, кукла вновь жестом прервала Майю, и не было никакого сомнения в том, что это движение руки освобождало Майю от вежливых блужданий вокруг да около и призывало сразу перейти к главному. Майя и сама была не против.

– Хорошо. Варвара, меня зовут Майя, я фотограф, работаю в журнале. Мы ищем интересные дома, фотографируем их и делаем большие истории о них и их хозяевах. Ваша квартира очень необычная и ни на что не похожая. Мы бы хотели снять ее и сделать портреты – ваш и вашей… вашей… Зинаиды, – почему-то произнесла она.

Кукла молча смотрела на Майю. Внезапно той показалось, что этот взгляд был вовсе не бесстрастным. Напротив, ее очень внимательно осматривали с головы до ног, не упуская ни малейшей детали, не церемонясь и не смущаясь. Майя сжала кулаки – что она себе позволяет! Но уже в следующее мгновение в полумраке комнаты влажная поверхность глаз девочки мерцала равнодушным стеклянным блеском. Она смотрела на Майю и не видела ее. Та прокашлялась и продолжила, не понимая, зачем она все это говорит и что вообще здесь делает.

– Я работаю со своим другом. Он очень симпатичный. Любит… – она хотела сказать «детей», но, взглянув в пустые глаза, передумала. – Любит свою работу. Я уверена, получатся красивые фотографии. Мы обязательно оставим их вам на память.

Молчание. Молчание. Молчание в ответ.

– А сейчас… – Майя мучительно соображала, что еще сказать. – У меня к вам есть несколько вопросов. Могу я их задать?

Кукла неожиданно кивнула, выражая свое согласие, и поплотнее сжала мел в негнущихся пальцах. На самом деле Майе не о чем было ее спрашивать. Она прочистила горло.

– Скажите мне, сколько здесь комнат?

Мел заскрипел по черной поверхности доски. По мере появления новых цифр глаза Майи расширялись все больше и больше.

– Это шутка?

На доске образовалось лишенное всякого смысла многозначное число. Кукла по имени Варя невозмутимо смотрела на нее.

– Хорошо, вы покажете мне свою комнату? – Майя не собиралась так просто сдаваться.

Та опять сжала пухлыми пальчиками кусочек мела и нарисовала ниже под цифрами какую-то монограмму, больше похожую на фигу. Майя начала терять терпение. Она понимала, что спрашивает все не то и не так надо вести себя с этой девочкой, но у нее с самого начала не лежала душа ко всей затее. И нечего было смотреть на нее такими странными стеклянными глазами…

– А вам самой нравится эта квартира? У вас есть любимые ме…

Майя не успела договорить – Варвара сжала мел с такой силой, что он разлетелся в пыль. Она явно была раздражена и взволнована. Кое-как сползла со своего места и некрасивой походкой, быстро-быстро перебирая непослушными ножками, скрылась в глубине дремучих джунглей. Майя осталась одна. Забывшись, по привычке взглянула на запястье и, не обнаружив часиков, расстроилась еще больше.

– Н-да… Спасибо большое. И вам спасибо, дорогая Карина, и вам, Зинаида… А Марго– так просто отдельный привет. Прекрасно поговорили.

Майя встала, вышла, хлопнув дверью, из комнаты и направилась по коридору мимо подслеповатых бра в форме львиных лап, мимо развешанных на стенах пасторальных пейзажей с овечками и опушками, мимо дверей с тяжелыми бронзовыми ручками… и вновь мимо подслеповатых бра в форме львиных лап…

Вдруг Майя с ужасом поняла, что идет по кругу. Что у коридора нет начала и конца, что этот пейзаж в тяжелой раме вновь и вновь появляется сразу после двери с петлями в виде сердец, что это западня и сколько бы она ни старалась, ей отсюда не выбраться. Майя схватилась за ручку первой же двери. Она была закрыта. Вторая тоже. Они все здесь были наглухо заперты. Майя чуть ли не с плачем тщетно рвала их на себя…

Внезапно одна подалась, Майя выпала из коридора и… оказалась в комнате с клеткой. На стуле сидела все та же черная птица и громко кричала:

– Мор-рта, Майя, Мор-рта!

Майя, едва дыша от страха, бросилась в прихожую, оттуда на лестничную клетку, сбежала вниз и вырвалась на улицу. На улице была ночь…

…в этой бархатной, глухой и непроницаемой, как повязка на глазах, темноте можно было различить только звуки. Сначала какой-то шорох, скрип, протяжное анданте деревянной половицы, потом металлическая нота дверной петли, рябь от шлепков босых пяток по полу, стон свернувшейся пружины в матрасе и шепот, сбивчивый, слезный и гневный детский шепот.

– …это не она! Мама, не спорь со мной! Я точно знаю, это не она… Тебе показалось. Наша Майя совсем другая. Эта – какая-то самозванка. Ободранная вся. Волосы стриженные, глазищи злые… И – ты видела? Видела? У нее же медальона нет! Как это может быть наша Майя? Без бабушкиного медальона?

Нет. Это неизвестно кто. Плохая девчонка… Чужая… Меня она не помнит!

Мягкий нежный женский голос обернулся вокруг этого колкого вредного шепотка.

– Варя, как она может тебя вспомнить? Ты же так нарядилась… тебя не узнать!

– А я говорю – это не она. Наша Майя меня в любом виде узнала бы…

– Милая, успокойся, ложись, я укрою тебя. И хватит так переживать. Ты прямо сама не своя… В чем дело? Что с тобой?

– Ничего… Ненавижу эту Майю!

– Почему? Варя, я не узнаю тебя, что случилось? Тишина в ответ. Мучительное сопение, шепот. Скрип пружин. Нежный смех женщины.

– Милая, не бойся. И не придумывай… Я тебя не оставлю. Я всегда буду с тобой.

– Да… Это ты сейчас говоришь, а потом она появится… и всё…

– Что все?

– Все! Все займутся ею. И ты – ты только о ней и будешь думать… Я останусь одна… Одна…

Слезы и горе звенели в нежном голоске, но в тоне матери появились едва уловимые властные нотки.

– Варя, хватит. Ну-ка, давай спать.

В кровати вновь засопели, пружины запели под маленьким тельцем. Ворчанье становилось все тише и безмятежней.

– И вообще, чего мы здесь делаем? Я домой хочу, к бабушке. И папа неизвестно где пропадает. Ах, как же мне все это надоело… – донеслось из глубины подушки.

…и вдруг пошел снег. Крупные мягкие хлопья падали с небес и опускались в глубины теплого сна, и таяли слезами на нежных щеках. И не было ничего прекраснее в мире, чем эта постель и тихое чистое дыхание…