Несимметричное пальто (фрагменты)

      - Ну и что? - воскликнул Стас. - Что нового они сказали своим спектаклем? Кому незнакома иде пустоты! Все, хватит, больше меня никто не купит. Дурак, старый осел. Поверил, что человек еще что-то может сказать.
      - Чего распсиховался? - спросил Веселок.
      - Да как не психовать. Сказали, что сходи, посмотри, что в спектакле программа жизни. Да я уже десять лет назад свободно цитировал буддизм. До сих пор помню: когда мудреца спросили, не видел ли он, как здесь прошла женщина, он ответил, что видел, как здесь прошел скелет! И вот сегодня мне эту догму за истину выдают. Не верю, не верю. Истина не отражается в человеческих умах. Она вне досягаемости. В книгах, самых-самых мудрых, есть только то, что может помыслить человек. Поэтому человеку, ищущему истину, книги читать бесполезно. Аристотель, Платон, Ницше и другие тысячи философов за тысячи веков непременно бы открыли истину, если бы она была доступна человеческим мозгам. Вот к такому я выводу пришел, и я не верю ни в бога, ни в черта. Мне жаль, что я этим открытием истины слишком долго занимался. Годы ушли. Лучше бы жил их!
      Они наконец-то получили по номеркам свои одежды, оделись (москвич в подержанную дубленку) и вышли из театра. Стас кинулся было в метро, но Веселок его остановил:
      - Да погоди ты, скажи, а как ты думаешь жить?
      - Как Сизиф, - засмеялся Стас, - зажарю барана, выпью вина, поиграю с женщиной.
      - Как это странно от тебя слышать!
      - Что странно, что тут странного?
      Они спустились в метро, на поверхности земли было холодно, встали у газетного киоска.
      - Что странно, - повторил Стас, - много ведь лет жил, чтобы узнать как можно больше, с верой жил. Христос, Будда - мои кумиры. И узнал, что больше узнать невозможно. "Я знаю, что ничего не знаю", - говорил Сократ. Вот и я попал в подобную ситуацию. Раньше я знал, что надо жить достойно, а как только засомневался в необходимости нравственных правил, то задал вопрос: "А зачем? Почему не изменить жене, если это приятно? Не смертельный номер. Почему не ударить человека, если он противен тебе, а тем более если он оскорбил тебя, да еще при даме. Чем зло хуже, чем добро, если и без него невозможна жизнь?". Ну, я, например, не смогу избить человека, потому что у меня душа не лежит к сильным поступкам. Но почему мы должны избегать зла, если добро и зло равноправно участвуют в созидании жизни? Я понял, что только по эстетическим соображениям. Когда душа не принимает. Просто человечество живет по разные стороны баррикад. Одни в армии добра, другие в армии зла. Воюют. Энергия этой войны поддерживает жизнь. А перед богом мы все равны, все наивные дети. Вот когда мне объяснят, чем Петр лучше Иуды, тогда я, может быть, задумаюсь: почему все же добро? Петр трижды предал Христа, а Иуда один раз, и как он за это расплатился!
      - Хорошо, - ошарашенно сказал Веселок, - над Иудой и Петром стоит подумать. Но в бабники-то ты тоже от отчаяния подался.
      Стас грустно (кстати, как заметил Веселок, грусть - основной мотив поведения друга) и неожиданно дерзко посмотрел на Веселка:
      - Помнишь, мы как-то с тобой выходили из Пушкинского, а навстречу нам поднималась девушка.
      - Помню, - улыбнулся Веселок. - Я еще подумал тогда, зачем ей идти на шедевры, когда она является шедевром?
      - Вот с нее все и началось, - тоже улыбнулся Стас от приятного воспоминания. - Я же мальчик тогда был и не страдал от этого. А ее совершенство вдруг зажгло. Как ты знаешь, после этой встречи я поспешил жениться. Женился, стал мужчиной, познакомился с плотской стороной жизни. Думал, что познакомился. Жена не разожгла меня, вяло жизнь протекала. И вдруг вот эта мартышка с поезда, с которой ты утром вышел из вагона, показала, как мощны и сладки интимные отношения. Я с ума, старик, схожу, это новая жизнь. Я теперь смотрю ее фильмы, слушаю ее пластинки, смеюсь над ее шутками. Раньше я видел в этом пошлость, а сейчас - сильную жизнь, полную страсти, новизны. Вчера ей записывал шедевр современной эстрады на кассете с Моцартом. Моцарт теперь мертвый для меня. Так вот, до свидания.
      И он ушел в свою новую телесную жизнь, которая кажется ему настоящей. Вс его нынешняя радость в том, что, ему кажется, он наконец-то пристал к чему-то определенному, истинному. То есть впал в яркую иллюзию, но еще не разглядел, что это иллюзия.
      дикий костеР
      Выйдя из метро, Веселок пошел через скупую незначительную площадь в сторону крупно освещенной улицы. Ветер дул в спину.
      "Живем, мучаем себя, - подумал он, - делим мир на добро и зло, на врагов и своих, и не понимаем, что это безнадежно. Мир целен, как резиновый мячик с красной и синей половинками. Отдели их друг от друга, с шумом выйдет воздух, жизни не будет. Но мы все же пытаемся отделить, ликвидацию зла делаем целью жизни. Правильные ли у нас цели? Куда же приведет нас в конце концов эта безумная нравственная битва?"
      Веселок обогнул афишную тумбу и оказался на широкой, хорошо освещенной улице. Но как ни старались гореть фонари, улица была вялой, безжизненной, ни одного прохожего, кроме Веселка. А он вдруг среди фонарей разглядел настоящую луну. Узнал и подумал, что сейчас кто-то из его провинции тоже смотрит на лунный диск. Там не спутают луну с неоновыми фонарями, там скромные лампы, скромный свет.
      Прощай, моя мила провинция. Если твои люди и нехорошо относились ко мне, что с них взять: люди есть люди! Но прекрасны твои чистые леса, да и люди еще достаточно наивны, чтобы разделять человека на тело и душу, они еще не думают о двойственности, не встали на тропу войны.
      Безлюдность улицы начала пугать Веселка. Ни машин, ни людей, ни собак, ни музыки из окна жилого дома. Хотя, Веселок был уверен в этом, в квартирах не бездействовали. Там пили вино, смотрели телевизор, бранились, жили. Но все надежно укрылись от проницательного взгляда Веселка.
      Да нет. Неправда! Нет причин, Веселку, наоборот, поверяют свои тайны, даже интимные. Так почему же улица пуста теперь?
      Безлюдье наступает перед началом какого-нибудь людного события. Уж не явится ли конец света, событие, уже давно обещавшее посетить человечество в самую знойную точку его существования.
      "После конца света бывает начало света, когда оживают мертвые и снова начинают свое горькое существование. Кем приду снова в этот мир? - смиренно подумал Веселок. - Не человеком, только не человеком. Сначала лучше бы деревом, чтобы отдохнуть от проклятой двойственности, яблока раздора дл этого мира".
      Вдруг улица почернела от выбегающих из подъездов людей. Захлопали двери, заскрипели пружины, послышались взволнованные крики людей. Все бежали в сторону высветившейся церквушки. Перед нею, как помнил Веселок, была небольшая уютная площадь.
      "Куда же бежит народ?" - удивился Веселок. Вскоре все открылось. Мужчина, обогнавший Веселка, поскользнулся и упал. Шлепнулся так, что шуба нараспашку. Ветер подхватил и прижал к стене выпавшую из рук газету.
      Веселок осторожно обошел пострадвшего, может, уже мертвого, но одним больше, одним меньше - толпа не плачет по отдельным личностям. Но Веселок-то вынужден: он нездешний, он не принадлежит толпе. Он так осторожно обошел мертвеца, что не наступил не только на назойливо распахнувшуюся шубу, но и на еще более назойливую тень от нее.
      На аптечном крылечке, освещенном красной лампочкой, Веселок развернулгазету, прочитал заголовок и грустно улыбнулся. Его догадка подтвердилась: люди бежали казнить еврея.
      Измучившись жизнью, запутавшись в истинах, оставшись без хлеба, люди нашли виноватого.
      Заголовки газеты пестрели: Кто виноват? Кто виноват? И категоричные ответы: Евреи! Евреи! Евреи!
      Мы живем впроголодь, наши дети болеют от радиации. Кто-то виноват в этом, кто-то должен ответить за это? Евреи виноваты в этом, евреи должны ответить за это!
      Веселок посмотрел на бегущий народ. Сколько их, судей, каждый мечтает принять участие в спектакле под названием "Голгофа", сыграть главные роли - роли палачей.
      Невеселым холодком повеяло на сердце. Сегодня убьют одного, завтра другого, послезавтра третьего по выбору полоумной фантазии привыкшего убивать народа.
      С тихим презрением глядел он на бегущих. Привычная картина истории: ату его, ату! "Берегись толпы", - говорил великий стоик.
      Какое-то легкое человеческое создание ударилось в спину Веселка. Он посторонился, уступив бегущей дорогу. Она, не останавливаясь, поблагодарила его ледовым пожатием руки. "Боже мой! - ахнул Веселок. Ноги у женщины были босые. - Она же простынет". Из самых лучших отцовских побуждений он рванулся за ней, чтобы поделиться обувью, но она уже затерялась в толпе.
      Наконец невольный, а точнее, подневольный бег Веселка оборвался. Он уткнулся в хмурые, тесно прижатые, пригнанные спины. Веселку захотелось в первые ряды, он начал протискиваться. И к своему удивлению, как будто ему покровительствовала судьба, он легко прошел сквозь плотную толпу.
      Но, попав в первый ряд, Веселок так растерялся, что тут же хотел было повернуть назад, одннако кольцо людей плотно сжалось.
      "Каким же ветром меня сюда занесло!" - с отчаянием подумал Веселок. Это он из-за сострадания к босой женщине оказался в антисемитских кругах. Хотел согреть ее ноги, а если бы повезло, то и все ее хрупкое тельце. Не туда он попал, нет ему места в политически настроенной толпе. И он сделал вторую попытку выйти из игры.
      Увы! Чья-то сильная рука схватила его за ворот:
      - Стой на месте, пархатый!
      - Я не еврей! - запротестовал Веселок и подумал, что чем-то он уже заслужил тяжкую немилость у толпы.
      В центре площади был очерчен белый круг, за который нельзя, а Веселок, видимо, заступил, но не называть же за это пархатым. Что-то тут вообще неладно. Надо все же тикать. На площади настраивалась весьма серьезная ситуация. Появился юродивый в лаптях, с мешком за плечами. Мешок он снял, поставил на асфальт и начал раздавать камни, которые были в мешке.
      Веселок отстранился от его руки, чтобы избежать камня, и опять услышал окрик:
      - Не дергайся, пархатый!
      - Ты слепой, что ли? - сдержанно разозлился Веселок.
      - Ты смотри, - услышал он удивленный возглас, - и правда морда рязанская.
      "Так-то лучше," - удовлетворенно подумал Веселок, но не взять вторично булыжник из рук юродивого побоялся. Придурковатый старик, подавая камень, строго посмотрел на Веселка.
      "В кого бросать?" - со страхом подумал Веселок. В это время на середину площади заехал грузовик, груженый дровами. Как только машина остановилась, в кузов тут же залезли чубатые парни в красных шерстяных рубахах и узких сапожках. Веселок подумал было, что они начнут петь и танцевать, но они принялись сбрасывать березовые полень на мостовую.
      Тихо и свежо запахло русской рощей. Наверное, поэтому с болью вспомнилась Троица в русской деревне, когда каждый дом был украшен березовыми ветками, воткнутыми за наличники. Благодаря этому нехитрому украшению деревенская улица выглядела зеленой. К этому опрятному пейзажу присоединялись запахи свежеиспеченного хлеба, пирогов из калины. Так почему же сегодня у русского мужика глаза налиты кровью? Раньше он не был таким агрессивным.
      Расстроганный воспоминаниями, подобревший от них, Веселок преданно посмотрел на людей. Вот сейчас они улыбнутся, застесняются своей шутки, ради которой собрались, и разойдутся по домам. Увы! Люди как стояли, так и стоят с чеканно суровыми лицами. Запах березовой рощи не смягчил их души, жаждущие справедливости, мщения.
      Эх вы, березы, русские березы! О вас еще поют на простонародных застольях, но на нравственную жизнь вы уже не влияете. Времена поэзии и нежной, чистой души прошли. Теперь у народа звериный оскал, публичное сердце!
      Люди держали в покрасневших от холода руках отяжелевшие камни. Неужели они приготовились убивать, забить какого-нибудь несчастного евре насмерть? Ну и жизнь пошла. На старой христианской площади, продуваемой вечными ветрами, ждали крови, преступления, соучастником которого станет каждый. Поняв, что и ему не избежать этого, Веселок еле удержался, чтобы не упасть в обморок. "И упаду", - подумал он, успокаиваясь найденным решением, весьма, конечно, сомнительным.
      Дрова выгрузили, грузовик уехал. А из толпы выскочили девки в нарядных шерстяных сарафанах. Все же холодно, осень со снегом. Девки повели хоровод. Пока они кружились, вот такой ширины, вот такой высоты, выросла стройная поленница дров. И чубатые парни гикнули, подхватив девок, тоже пустились в пляс. "Что ж, - подумал Веселок, - изящная сценка перед преступлением".
      Камень все тяжелел в озябшей руке. Он как бы созревал для святого или гнусного поступка. Кому как. На вкус и цвет... Веселок больше не мог терпеть камень в руке. Или сейчас порвутся сухожилия, или... Веселок расслабил ладонь. Камень без грохота тихонько скатился на мостовую. Веселок облегченно вздохнул, словно камень не только с тела, но и с души свалился. Он подул на затекшую ладонь и засунул в карман. Жест невероятно наглый. Но никто этот жест не заметил. Все отвлеклись на чудовищный рев техники, приближающейся к площади.
      - Пархатого везут! - радостно закричала толпа. По площади прокатилась волна удовольствия.
      - Пархатого везут, - машинально повторил Веселок. И тут же прикусил язык. Но было поздно: слово было произнесено.
      На площадь въехал пятитонный кран. Не много ли, чтобы поднять одного человека? Впрочем, толпе видней, толпа любит эффекты. На красном крюке крана болтался железный крест, к которому был привязан маленький голый человек. Тело его посинело, вид был самый жалкий и неподвижный.
      - Да он же мертвый, - разочаровались в толпе. Веселок, наоборот, обрадовался, что человек уже отмучился. Ему уже все равно, как жарок будет костер из березовых дров. Почему-то особо невыносимым делало зрелище то обстоятельство, что человек висел на железном кресте. Деревянный показался бы милосерднее. Все же дерево теплее.
      Веселок вдруг наклонился и принялся развязывать ботинки. Этим он привлек к себе внимание. На него посмотрели сотни глаз, заметили и камень на земле.
      - Ты что делаешь?
      - Разуваюсь, - злобно ответил Веселок. Видимо, нервы расшалились, вышел за предел, за которым собственная жизнь теряла обычную ценность.
      - Зачем?
      - Разве вы не видите, у него ступни до крови разбиты. Кровь течет, померзнут же открытые жилы.
      Дружный смех заглушил слова Веселка, кто-то, показав на него, покрутил пальцем у виска, мол, мужик не в себе.
      - На костре согреется! Ха-ха! - Веселка подняли, положили вновь камень в руку.
      - Не бойтесь, - коснулась его женская рука, - ваша смерть не сегодня.
      - Откуда вы знаете?
      - На таких мероприятиях за один вечер сразу двоих не сжигают. Нашим устроителям присуще чувство меры.
      Веселок оглянулся. Утешительница стояла с детским ведерком в руке, в котором постукивал осколок закопченого кирпича.
      - Мне камня не хватило, - пояснила женщина, - когда пробралась во второй ряд, мешок уже опустел. Не могли бы вы...
      - Мог бы, - с готовностью сказал Веселок и галантно отдал свой камень даме.
      - Спасибо, спасибо, - спешно поблагодарила она и с ехидной улыбкой отошла на свое место.
      Веселок этой улыбки не заметил. Он радовался, что избавился от камня. И не просто избавился, а по уважительной причине. "А где твой камень?" спросят Веселка. Он ответит, что отдал женщине, которой не досталось. Его обзовут рыцарем, но придраться не смогут.
      Довольно-таки быстро установили крест. Поставили прямо на мостовую. От ветра крест немного покачался, но его с двух сторон привалили поленьями. Над площадью плыли бледные облака. Тревожно просвечивали серые звезды. Поленницу облили бензином.
      - Не жалейте горючего, - крикнул высокий мужик, - не хватит, выручим.
      - Сейчас согреется, - сказал сосед и потер руки.
      "Согреется, - подумал Веселок, - пока огонь не начнет кусаться".
      Костер выпыхнул, загорелся. Пламя еще не коснулось человека, и пока огонь казался мирным. Несколько людей, ужасно измученных холодом, перешагнули белую черту и протянули к костру руки. Камни пока они спрятали за пазуху. (А у Веселка пазуха была чиста. Какое это счастье!)
      От запаха дыма проснулся голый еврей, потянул ноги, чтобы они были ближе к теплу. Уж он-то замерз как никто. На несколько секунд установилась мирна картина: жертва и палачи грелись у костра, как дружная компания.
      Пока не подбежал человек с мегафоном. Он заорал:
      - Господа, господа! Отойдите от костра. Это вам очистительный огонь, а не пошлое бытовое тепло.
      Люди неохотно отошли.
      А человек на костре ожил окончательно. От тепла проснулось его сознание. Господи, как безнадежно и жалобно он кричал. Это был интернациональный общечеловеческий крик: в нем не было акцента. По этой причине многие почувствовали к несчастному сострадание.
      Костер полыхал, окружив себя тенью, находясь в ней, как в футляре. По площади кругами расходилось тепло. Веселку оно согрело продрогшую грудь. Какое благо, но на ужасном фоне трагедии. Первый ряд потянулся к костру. Но устроители казни дали команду "Назад!", потому что ненависть лучше сохраняется на морозе.
      Раздалась команда бросать камни. А у Веселка не было камня, но, чтобы не привлекать к себе внимания, он сжал в ладони немного легкого пространства и взмахнул рукой. И опешил! От его жеста колыхнулось пламя, опалив жертве лицо, загорелись волосы и выступила черна кровь под ребром, сломанным камнем.
      В наступившей тишине громко звякнуло под ногами. На мостовую упало помятое детское ведерко. Его владелица свободными руками кинулась обнимать Веселка. Он едва высвободился из объятий. Не до них. Как же так получилось, что воздух, который он швырнул в осужденного, превратился в камень?
      - Святой ты наш! - кричала женщина.
      Крепкая мужская рука уважительно хлопнула Веселка по спине:
      - Думали, он жид, а парнишка-то в доску свой.
      Веселок пробормотал, что он здесь случайно. Но слава уже шла косяком. Подарки специально не готовили, поэтому надарили всякую всячину: полный мужчина подарил свой любимый значок "Хочу пива", больше всего надарили авторучек и расчесок, потому что эти предметы у каждого под рукой.
      Когда волна славы почтительно спала, Веселок увидел, что тело человека догорает, начал остывать металлический крест, мерк его накаленный красный цвет. "А душа не горит", - обескураженно подумал Веселок, но, глядя на обгоревший скелет, в это трудно было поверить.
      Казнь завершилась. Художественная самодеятельность покинула площадь на маршрутном такси. Основная масса зрителей пошла пешком. Впечатление от зрелища бередило ум, делало жизнь интересной. Многие остались на площади. Не всем же охота в бытовую скуку.
      Кто танцевал, кто копался в золе, но все они смеялись как сумасшедшие. Потому что они сожгли своего врага, отомстили ему, и теперь душа их была свободна от ненависти. Их никто не накормил, но сейчас они не хотели есть, они чувствовали приятную духовную сытость,которой переполнились души. Так что же за механику имеет человеческая душа, если казнь врага (но прежде всего человека) может ее радовать? Веселок подумал об этом, но его больше заинтересовал другой вопрос: как все же, швырнув горсть пространства, он перебил человеку ребро, вызвал кровь.
      Костер почти затух. Редкие угли еще краснели на пепелище. И тут Веселок увидел босоногую женщину. Она сидела на подгоревшем березовом полене и грела ноги на остывающем костре. На нее падала тень от креста.
      - Болят? - поинтересовался Веселок.
      - Болят, - призналась женщина.
      Веселок придвинул к полену камень (один из тех роковых, но не роковой, потому что тот увезли на отдельной машине с почетом), сел рядом с женщиной.
      - Болят, значит, живые, - сказал он.
      - Спасибо, утешил, - усмехнулась она.
      - Сейчас утешу, - произнес Веселок и начал разуваться. - Хочу одолжить вам ботинки.
      - А вы как?
      - Обойдусь, - великодушно сказал Веселок и кивнул на ее черные от угля и золы ноги, - некоторые босиком ходят.
      - Случилось такое несчастье, - невесело хихикнула она. Женщина и лицо запачкала золой. Настоящая замарашка. Веселок почувствовал к странной особе, щупленькой, беззащитной, нежность рыцаря. Он протянул ей ботинки, сказав, что сам дойдет в шерстяных носках.
      Взяв ботинки, женщина долго рассматривала их, щупала, вздохнула и сказала, что если он может, то пусть лучше даст шерстяные носки, а в этих мокроступах она и метра не пройдет.
      Веселок не возражал, носки отдал ей с охотой, надел привычные ботинки. Через нежность покровителя он почувствовал к ней желание. Жаль только, что он почувствовал это вблизи обгоревшего скелета. Да что он за человек? Человек ли?
      Замарашка надела носки, поднялась. Встал и Веселок. Она неожиданно пожала ему руку и поцеловала.
      - Спасибо вам, вы меткий человек, прямо в ребро попали!
      - Не надо из меня делать героя, - смутился Веселок, - случайно получилось.
      - Случайностей не бывает, - убежденно сказала женщина и с большим уважением посмотрела на него. Столько женской гордости за него Веселок еще не переживал. Он весь растекся от счастья. Лицо у него покрылось потом, как будто высунулся из парилки. Надо же, оказывается, как это приятно, когда женщина гордитс тобой.
      Они оба замолчали и пошли. Длинная тень от мертвеца немного их проводила, полежала на их спинах и сорвалась на затоптанный снег.
      - У вас щека в саже, - заботливо сказал Веселок.
      - Я не стыжусь этой грязи, - вытира щеку, сказала она, - это грязь очищения!
      - Не понял, - удивился Веселок. - Это как-то связано с костром?
      - Не как-то, а прямым образом. Что произошло сегодня?
      - Человека сожгли.
      - Человека, - презрительно сказала она, - так говоришь, будто действительно человека. Врага сожгли, виновника всех бед - еврея.
      - Но почему виноватыми вы делаете евреев? А куда же девать русское пьянство, казнокрадство? Мне кажется, один продажный депутат нанес больше вреда, чем вся еврейская нация за несколько веков.
      - Опасный ты тип, - холодно отрезала женщина и выдернула руку, а Веселок только что ощущал через нее женское тепло, и ему было уютно. Он испугался, что такого больше не повторится, рассердится Лаура, а у него уже мелькали планы.
      - Не опасный, - убедительно ответил Веселок, - а любопытный. Я же из провинции, разве по носкам не видно, мало знаю, хочу больше.
      - Носки сибирские, - потеплела она и взяла Веселка за руку. - Я потом дам тебе литературу по этому вопросу, а мне пока поверь на слово, что мы все правильно делаем.
      - А кто мы? - полюбопытствовал Веселок.
      - Какой ты дремучий! - воскликнула она. - Мы - это комитет помощи народу по снятию стрессовых ситуаций.
      - Интересно, - беспомощно произнес Веселок, - а какой стресс мы сейчас снимали?
      Он сознательно употребил "мы", чтобы мысленно создалось ощущение, что они в чем-то соединены. Мысленное может перейти в реальное.
      - На злобу дня, - ответила она. - Стресс по причине плохой жизни. Вы заметили, как повеселел народ, какой у него чистый взгляд был. Произошел катарсис, очищение. Вместе с дымом костра из нас вышла злоба, потому что виновник плохой жизни был уничтожен.
      - Это бы имело смысл, - возразил Веселок, - если бы сама жизнь стала лучше. А то вот придут домой, умиленные убийством виновника, день-два поживут и опять злобой нальются: жизненные обстоятельства остались без изменений.
      - Пусть снова злость копится, - хладнокровно пояснила она, - зажжем новый костер.
      - Мне не нравится такой метод, не лучше ли посидеть, подумать и жизнь исправить?
      - Но это же невозможно! - крикнула она.
      - А тюрьмы вы не боитесь? - спросил Веселок. - Убийство даже ради благородной цели имеет привкус крови.
      Она улыбнулась:
      - В правительственных кругах нам сочувствуют. Они-то, может быть, самые виноватые. Так что, если не будет нас, озлобленный народ вешать будет их.
      - Ясно, - сказал Веселок, - все схвачено. А чего же они вам сапожки не купят? Отчего вы босиком ходите?
      - Да, - ответила она смехом, - легла перед казнью вздремнуть, столько сил потратила при подготовке, а муж, пока спала, спрятал всю обувь в доме. Он тоже противник наших мероприятий. Он мне потом кидал вослед комнатные тапочки, но я гордая.
      - Это чувствуется, - сказал Веселок.
      - Вы проводите меня до подъезда?
      - Да хоть до совместного гроба! - сказал Веселок.
      - А если серьезно? - спросила она.
      А если серьезно, то Веселку очень нравилась эта женщиина. Впервые в жизни, наверное, он разговаривал с женщиной свободно, даже покровительственно, как с тетей Верой. Может быть, потому, что она все же преступница, слишком низок ее ранг в глазах порядочного человека.
      В глазах Тани он был каким-то физическим недоразумением, в глазах жены - нулем, а в глазах Замарашки отражался хорошо, раз ни комплексов, ни собственного ничтожества не чувствовал. Ему как бы дали вольную, и он стал свободным человеком.
      Они шли, разговаривали, как-то естественно перешли на ты, Веселок потихоньку распускал клешни, она в упор этого не замечала. Она тоже рядом с ним почувствовала себя отлично. С такими мужчинами, как Веселок, можно быть палачом, он все равно разглядит в тебе женщину и это качество поставит во главу угла. Женщина наслаждалась рядом с ним той радостью, что она женщина.
      Поэтому, когда подошли к ее дому, обоим было жаль расставаться. Когда она попыталась снять и отдать ему носки, он воспротивился. Договорились, что в субботу он придет к ней и она вернет ему.
      - А то умрешь от холода на своем Урале.
      - Да, - улыбнулся Веселок, - на Урале они не помешают.
      Но зачем ему туда ехать? Танька больше не придет к нему как подружка, потому что стала не только подружка. А быть как не только подружка она больше не захочет. Сын ему больше не принадлежит. Даст он им эту бумагу, хотя ему это все же трудно сделать. А не остаться ли ему с этой женщиной? Будет вместе с Замарашкой сжигать людей и считать, что живет во благо народа, во спасение правительства от революций.
      На прощание они поцеловались. Она обнимала его жарко, даже с каким-то отчаянным назойливым темпераментом. "А ведь в это время муж беспокойно поглядывает в окно, ждет с работы женушку. А она спокойно с другим. Другой-то понял ее тонкую страдательную душу".
      Пальто на женщине было тоненьким, и при объятиях Веселок вдоволь начувствовался ее маленького гибкого тела. Шел слегка покачиваясь и думал о себе с опаской: "А не маньяк ли я?".
      - Затянулся твой театр, - с нетерпением встретила его тетя Вера.
      "Ждала, когда почитаю ей Евангелие", - раскусил ее радость Веселок.
      Не успел он снять ботинки, как она взяла их, протерла тряпочкой и поставила в ванной на батарею. Правда, проверив батарею на тепло, осталась недовольна. В стране было не только голодно, но и холодно. Голод и холод Веселок представлял братьями-близнецами, которые всегда вместе. Как-то трудно представить в уютно натопленной избе умирающих с голода людей.
      Веселок умылся, долго отмывал руки от сажи, и прошел на кухню. Над столом, застеленным клеенкой, висели темные бумажные иконы. За полочку была воткнута сухая веточка вербы. Божий уголок!
      - А я на кладбище ходила, - поделилась радостью тетя Вера, - хорошо там. Народ у могилок смиренный, незлобивый. Всегда бы такой был.
      - Так праздника никакого нет, зачем ходили-то? - спросил Веселок.
      - Да просто так. На кладбище душа отдыхает, радуется.
      После чая захотелось спать. Но тетя Вера принесла на кухню Евангелие. Вытерла клеенку, постелила еще светлый платок, положила священную книгу.
      - Что будем читать? - спросил Веселок.
      - В этой книге все слова прекрасны. Читай на любой странице.
      Веселок открыл на притче о сеятеле:
      "Когда же собралось множество народа, и из всех городов жители сходились к нему, Он начал говорить притчею:
      Вышел сеятель сеять семя свое; и когда он сеял, иное упало при дороге и было потоптано, и птицы небесные поклевали его;
      А иное упало на камень и взошед засохло, потому что не имело влаги;
      А иное упало между тернием, и выросло терние и заглушило его;
      А иное упало на добрую землю и, взошед, принесло плод сторичный. Сказав сие, возгласил: кто имеет уши слышать, да слышит!
      Ученики же спросили Его: что бы значила притча сия?
      Он сказал: вам дано знать тайны Царствия Божия, а прочим в притчах, так что они видя не видят и слыша не разумеют.
      Вот что значит притча сия: семя есть слово Божие".
      - Пойду я, тетя Вера, - сказал Веселок, - глаза слипаются.
      - Иди, - согласилась старушка, - а я еще посижу, подумаю. Мудрая притча.
      Веселок разделся и лег на постель. Будто на сугроб голой спиной лег. Типичная московская постель, пока не согреешь, сам не согреешься.
      Веселок вспомнил, как утепляли они с молодой женой на зиму многообещающую спаленку. Между рамами они положили пухлые гроздья рябины, болотный мох. Красота невероятная, но счастья не принесла.
      "А все же правильно на Руси раньше делали, что спали вместе", - подумал Веселок, укрываясь поверх одеяла своим пальто.
      Необитаемый остров
      Веселок надел тяжелый брезентовый рюкзак, полный сырого замороженного мяса, пожал руку тете Вере, подхватил две тяжелые сумки и вышел из квартиры. Он решил уехать из Москвы, хотя и понимал всю бесцельность этой поездки. Зачем он там, для чего и для кого? Аж тошнота подступала, когда он представлял завод, улицу, на которой стоит завод, бесцельность белых ночей, бесполезные мысли.
      С другой стороны: кому он нужен в Москве. Ни кола, ни двора. Кажется, привязалась Замарашка, но у нее муж, да и ее активная деятельность очень пугает Веселка.
      С тяжелой ношей и тяжелым будущим побрел Веселок по московской улице в сторону аэропорта. Автобусы в этот день не ходили: не было бензина. Оставалась надежда на такси. Только как он будет останавливать машину, когда заняты руки? Но уж так красноречив, наверное, был его сгорбленный вид путника, бредущего никуда, что таксист сам остановился. Есть еще на земле сердобольные люди.