Малибу

Зазвонил интерком. Латхам дотянулся до трубки. Ему было приятно и пока забавно вести дела, лежа в ванне с видом на Брод-Бич до самого города Зумы… Это ему казалось высшим калифорнийским шиком.

— Я слушаю, — прогудел он в трубку.

— Это Томми. Могу я подняться на пару минут?

— Поднимайся.

— Отлично, уже лечу!

Латхам дотянулся до пенной жидкости «Джой де Бэн» в красивом хрустальном графинчике. Кто это решил, что пенящаяся жидкость для ванн годится только женщинам? Черта с два! Ему она подойдет тоже. Латхам, рассуждая таким образом, вылил изрядное количество шампуня в воду. Мощные струи воды мгновенно покрыли его переливающейся воздушной пеной. Он устроился поудобнее, выставив только нос из воды. Какие новости сейчас он услышит от Томми Хаверса? О том, что он заработал еще миллионы для Латхама? Или сколько врагов сразил во имя славы Латхама?

Раздался шум шагов, и появился Хаверс. Он пересек спальню и остановился слегка растерянный перед большой черной ванной, покрытой белой пеной. Он увидел движение и угадал очертания обнаженного мужского тела. Ему стало немного не по себе. Он очень не любил выглядеть идиотом. Латхам же забавлялся ситуацией. Всегда было непростым испытанием созерцать мужскую наготу.

Как бы добавляя хлопот Хаверсу, Дик Латхам слегка приподнялся и почти весь вылез из пены и воды, выставив себя как некое морское диво перед слегка смущенным Хаверсом. Но Латхаму всегда нравилось ставить мужчин в нелепое положение, чем бы оно ни вызывалось…

— Так что у вас, Томми, — наконец прогудел Латхам.

— Я хотел бы вас познакомить с последними сообщениями о том, как продвигается проект «Космос» в местном земельном управлении. Как решается вопрос о районировании и с выделением участков под застройку. Мне кажется, что вам надо узнать еще до начала вернисажа у Гетти.

— Да, это хорошая мысль. Вся эта оппозиция мне сейчас напоминает домашних кошек. Они даже не договорились выступить единым фронтом. Вместо того, чтобы мобилизовать все силы, Алабама целуется с президентом и устраивает какие-то совершенно немыслимые фотовыставки. Он должен бы сейчас просто рвать и метать!

— Вот об этом-то я и хотел рассказать. Я связался с Финглтоном из районного архитектурного управления. Они там уже повесили нос и приготовились к самому худшему. Но ничего не случилось, если не считать двух-трех выступлений конгрессменов, нескольких писем от разных политиков и двух-трех статеек. И больше ничего! Необычно, но никто не кординировал на этот раз контрмеры. Я совершенно не узнаю Алабаму. Он сделал свое заявление, что не оставит это дело безнаказанным и исчез, словно сквозь землю провалился. Что же, пока он где-то таится, нам надо успеть завершить все свои дела. Нам надо две-три недели на подготовку и столько же на земляные работы. Тогда мы уложимся в срок.

Дик Латхам нежился под шипящими струями теплой воды, слушая своего верного Томми Хаверса. Он слушал его и смотрел на океан, лежащий прямо под его панорамным окном. Какая-то точеная женская фигурка в красивом купальнике выделывала чудеса эквилибристики на виндсерфе. Картина была почти пасторальная, умиротворяющая. И все же что-то в глубине души Латхама не давало ему полного покоя. Не давало ему расслабиться и хоть на пару часов позабыть обо всем. Он всегда чутко прислушивался к своей интуиции. И на этот раз он мгновенно распознал ее голос. Нельзя недооценивать своих врагов, говорил этот голос сейчас Латхаму. Алабама был его главным врагом, а каков он в гневе, Дик отлично знал. Знал он и то, что Алабама что-то готовит. Не такой он человек, чтобы так вот просто отступиться, сдаться. И наверняка то, что он готовит Латхаму на десерт, будет совсем не похоже на сладкое…

— Что у нас запланировано на конец недели? — постарался отогнать мрачные предчувствия Дик.

— Намеченная встреча с Эммой Гиннес и редакцией журнала «Нью селебрити». Они хотят получить одобрение из уст главы компании. Я должен честно признать, что они добились феноменального успеха. Журнал идет просто нарасхват.

— Это работа Эммы. Все благодаря ей. А она появилась благодаря мне.

— Да, Дик. Ты очень удачно нанял ее на работу. Это была настоящая находка! — восхищенно поддакнул Хаверс.

— Послушай, Томми. Сделаем так. Все мои служащие, с кем я должен буду встретиться завтра, пусть прибудут к ланчу. Мой обед зарезервируй для Эммы Гиннес. Мы с ней пойдем в уютное местечко над берегом океана — «Ла Скала». Там под грохот волн я с удовольствием послушаю все, что Эмма думает по поводу последней вечеринки… А как дела идут в «Космосе», — спросил он немного нервно. — Нам крайне необходимо найти подходящего человека для руководства студией. Я уже послал вам список людей. Вы просмотрели его? — спросил Хаверс.

— Да, я сделал его совсем коротким. Я всех вычеркнул. Вся беда этих людей, которых вы предложили, что они умеют произносить всего два слова «нет» — для тех, кто стоит ниже их, и «да» — тем, кто выше. Адвокаты и коммерческие агенты грамотные люди, но они не хотят рисковать. Те же, кто называет себя сильными натурами, творцами, не принимают риск в расчет и не всегда в состоянии правильно оценить последствия своей активной деятельности. Похоже, что придется вновь поискать среди громких имен. А они по крайней мере, хоть понимают, что делать и как при этом соблюсти все интересы…

— Кстати говоря, сегодня на вечере у Гетти можно будет отыскать пару таких людей. Они придут на встречу с президентом, — вставил Хаверс.

— Интересно, а каким ветром занесло сюда президента? — задумчиво спросил Дик Латхам.

— А разве вы не знаете, что он с детства увлечен фотографией? — изумился Хаверс.

Латхам ничего не ответил. Хаверсу совершенно не обязательно было знать, что старик президент еще много лет назад устроил свою первую фотовыставку в Галерее Коркоран в Вашингтоне, в бытность свою еще сенатором. Латхам тогда попал на ее открытие и, пожимая руку этому политику, впервые познакомился с ним. Ладно, этот фотолюбитель тоже может быть другом и поклонником таланта Алабамы. Может даже поддержать его. Но оставалось совершенно непонятным присутствие этого самого влиятельного в западном мире человека на простой выставке в одном из респектабельных музеев Малибу.

— Ладно, если мне выпадет случай перекинуться парой слов с президентом, то что я могу ему сказать? Может напомнить о лицензиях на телепередачи в Чикаго? Или они уже получены, а?

— Не знаю точно, надо проверить. Но в любом случае полезно напомнить об этом. Председатель лицензионного комитета по телевидению окончил Йель вместе с президентом. Он его, кстати говоря, и назначил на эту должность. Пробуй все. Ведь ты не знаешь, в чье ухо и какие слова сейчас нашептывает Бен Алабама.

Дик Латхам кивнул этим правильным словам и мыслям. Сила слова была ему знакома, она могла сотворить добро и зло. Важно было знать, в — какую сторону обернет эту силу Алабама.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Для обычного смертного попасть в элитарный музей Гетти было так же невозможно, как богатому пройти через угольное ушко, чтобы попасть в рай… Но Алабама прошел сквозь охрагу и толпу с таким видом, словно был Господь Вседержитель. Сейчас он гордо возвышался, стоя при входе в музей, который размещался в здании, копировавшем римскую виллу эпохи поздней империи. Алабама смотрел на всех этих людей, собравшихся в саду и перемещающихся от бассейна к скамейкам, от них к беседкам и обратно. Он резко отличался от них во всем. И даже не переоделся к приему.

Алабаме было на это все глубоко наплевать. Он был в своей старой удобной повседневной одежде.

Публика собралась ровно в назначенное время. Все это было характерно для Малибу. Гости рано приезжали. Чтобы рано и уехать. И все же чувствовалась напряженность, которая была заметна в несколько громких приветствиях, нервных, излишне эмоциональных жестах. Прибытие президента Соединенных Штатов Америки добавило пикантность вечеру и еще более подогрело собравшихся. Все понимали, что сегодня сошлись две силы. Одна выступала за индустриальное развитие города, за создание в нем киностудии и международного делового Центра. Другая — хотела сохранить хотя бы для своих будущих детей красоту природы горного края, еще не затронутого цивилизацией. Собравшиеся это понимали и Ждали начала схватки двух главных действующих лиц — Дика Латхама и Бена Алабамы. Арбитром, судя по всему, в этом споре должен был стать сам мистер президент. Построить киностудию в горах Малибу! Тут было от чего закружиться голове!

— Кинг, мой мальчик, все будет как в добрые старые времена! Мы дадим бой, — гудел Алабама. Его пульс учащенно бился, как это всегда с ним было в предчувствии серьезной схватки. Он не желал мира. Он был готов к смертельной борьбе и хотел, чтобы все это поняли.

Наверху, в зале, на стенах были развешаны фотографии каньона, которые сделал Алабама. Это было то, за что он собирался сражаться до последнего. Он даже немного был благодарен этому несмышленышу-богачу. Благодаря ему, все снова вспомнят об Алабаме и его борьбе за сохранение окружающей среды. Он посмотрел в глубь дома. Там, за дверями, пока еще закрытыми для всех, скрывался лучший труд его жизни. Двери были закрыты специально. Все знали маленькую слабость мистера президента. Он любил все самолично открывать. Алабама мысленно еще раз пробежал по сюжетам, кото-рьш он тщательно подготовил. С гладких стен на людей должен обрушиться сильнейший эмоциональный удар. Черно-белые снимки утренних скал, чуть освещенных восходящим солнцем, казались волшебством, убежищем троллей и фей, эльфов и гномов. Раз увидев эту красоту, трудно было от нее оторваться, а уж тем более срыть бульдозером, взорвать динамитом, проложить дороги. Простые призывы не убивать птиц и зверей действовали больше, чем фотография ребенка под дулом ружья. Алабама все просчитал и все продумал. Он не сомневался в том, что победит. Его искусство осилит миллиарды Латхама. Ему удастся поднять такое природоохранительное движение, что оно вдребезги разнесет все это дьявольское наваждение заезжего богача. Он ему покажет. Латхам навсегда запомнит, что не следует тягаться с Алабамой. Ни тогда, в Париже, ни сейчас, здесь.

Повсюду в музее находились агенты охраны президента. Над виллой кружился вертолет, и из скупых радиопереговоров пилота с командиром отряда охраны стало ясно, что Президент уже близко и вот-вот появится его машина. Но все это касалось только охраны. Лишь немногие из гостей удосужились поднять голову и посмотреть на вертолет. Срабатывало правило Малибу, требующее неукоснительного исполнения. Ничто не могло вызвать открытого проявления интереса. Ко всему надо проявлять вежливую холодность. Пусть это будет кто угодно, хоть сам президент. Нарушить эту традицию могло только чрезвычайное происшествие, например, вторжение на частную территорию или вмешательство в чью-либо личную жизнь. Алабама все это знал, но он надеялся на помощь этих людей, ведь они осели здесь и, возможно, связывали с этими местами свои дальнейшие жизненные планы.

— Привет, Алабама! — услышал он громкий оклик. Это была Шер. Она пока снимала в Малибу коттедж, но скоро могла стать и постоянным обитателем.

— Привет! Надеюсь, ты на моей стороне? — ослепительно улыбнулся Алабама, стараясь не слишком гудеть своим басом в присутствии изящной дамы.

— Я поддержу тебя всегда и везде. Любым способом. Я пою и танцую. Я играю в театре и кино. Ты видел мой последний ролик? Так вот что я хочу сказать. Я покажу этому зазнайке, как с нами связываться! Он решил, что если набрал кучу денег, то ему можно все? Он скоро убедится в обратном, и самое лучшее, что ему можно посоветовать сделать сейчас — убраться восвояси! — воинственно закончила свою филиппику Шер.

— А что, может мы и поможем ему в этом. Тем более что сам мистер президент за нас. А когда он вступит в бой — вот увидишь, что получится! — подогревал ее боевой пыл Алабама.

— А вдруг ты проиграешь?

— Поживем — увидим, — засмеялся Алабама.

Он чувствовал себя просто отлично. Словно только что проехал по своему самому любимому горному маршруту на велосипеде, словно играл в покер и ему шла карта… Он смотрел на вход и ждал. Ждал, когда появится со всем своим обаянием и шармом Дик Латхам. Он готовился дать ему бой. Заранее он не написал никаких слов. Бесстрашие и искренность — вот что будет говорить вместо него. Он остановит этого зарвавшегося богача. Он отомстит ему за Париж. Он спасет свои любимые горы от его грязных лап…

— Сэр, не хотите ли пива, — услышал он за спиной голос официанта. Этот парень явно не из Малибу, иначе он бы знал его.

— Гони сюда, — кратко ответил Алабама, схватил ледяную бутылку и выпил пиво прямо из горла.

Он еще раз быстро огляделся, делая смотр своим силам. Пока все шло как надо. Норман и Лин Лир предоставляли журналистов, занимающихся экологией и природоохранной тематикой. Три четверти своего годового гонорара они честно отрабатывали, защищая природу. Был здесь и Редфорд, Батшеба и Майкл Фишер и его жена Джейн. Все местные и окружные экологисты были представлены в их лице. Далее Том Круз и Джон Риттер во главе с евангелистом Бонни Рейсом представляли окружной уровень. Алабама приметил группу людей, беседующих между собой. Они входили в Совет по охране природных ресурсов и Фонд защиты природы. Алабама узнал Боба Хэттоу, директора «Сьерра-клуба».

Но Алабама искал совсем другое лицо в этой пестрой толпе. Наконец он нашел ее, Пэт Паркер. Она была также приглашена на вернисаж. Но подойдет ли она к нему? Что она ему скажет, как поступит? Сомнения одолевали его в отношении Пэт. Он мог запросто общаться с президентом. Он мог осадить Латхама. Но как ему вести себя с этой девушкой, единственным человеком на всей планете, которого он считал себе равным. У них уже были в прошлом кое-какие стычки, и Пэт почти всегда брала над ним верх. Правда, в те дни она была во всем права, потому и побеждала его. Теперь же она могла больше потерять, чем приобрести, если Пэт предпочтет остаться порядочным человеком. Если она все же останется с ним, предпочтет жить с чистой совестью, то он будет еще сильнее восхищаться ей. Если же нет… Ну что ж, все может быть. Но Алабаме очень не хотелось думать о том, что может произойти в таком случае сейчас, здесь… Пока же он продолжал всматриваться в толпу и с левого края, почти у самой стенки заметил еще одну интересную пару. Тони Валентино и Элисон Вандербильт говорили, склонившись друг к другу. Очевидно, беседа очень доверительная, подумалось Алабаме.

— Тони, она все еще любит тебя. Я ей верю, — говорила в это время Элисон.

— Это она тебя попросила поговорить со мной? — недовольно произнес Тони.

Элисон, никогда не умела убедительно лгать. Тем более сейчас, когда у нее в жизни осталось так мало людей, которых она действительно успела полюбить и о ком пыталась заботиться в меру своих сил.

— Нет, она не просила меня об этом. Но я твердо убеждена, что она хотела, чтобы я с тобой поговорила на эту тему. — И Элисон посмотрела прямо в глаза Тони, не отворачиваясь от его пронзительного взора. Она сейчас не боялась сарказма в голосе Тони, не боялась его резкой реакции, поскольку была абсолютно убеждена, что только Пэт под силу сделать Тони счастливым…

— Ей только и надо, чтобы съемки фильма продвигались без остановок. И ее заботит только ее карьера и что я могу в этом плане сделать для нее. Она уже доказала своими поступками, что это так. А теперь она пытается и тебя, Элисон, использовать в своих целях. Вот почему ты у нее сейчас самая лучшая подруга.

— Разве это ужасно — хотеть чего-либо? Или пользоваться людьми в своих целях? А ты, Тони, никогда так не делал?

Элисон не упрекала Тони, но она явно подразумевала это. То, как Тони использовал ее как спасительную соломинку, окреп, а потом… Нет, она ни о чем не жалела, даже благодарила Всевышнего, что и у нее было несколько счастливых мгновений. Но это тем не менее не умаляло самого факта, что Тони точно так же обошелся с Элисон — он использовал ее в своих интересах.

На лице у Тони пробежала тень некоторого раскаяния иди вины… Элисон чутко подметила это и поспешила добавить:

— Иногда, когда очень любишь кого-то, то даже приятно, когда любимый тобой пользуется. А некоторые даже любят по-настоящему тех, кто к ним просто хорошо относится. Они попросту не умеют любить по-другому. Я знаю, что любовь должна быть чистой, бескорыстной, жертвенной. Да, это все так. Но так бывает только в любовных романах, а не в реальной жизни. В действительности люди любят тех, кто помогает воплощаться в жизни их мечтам.

— И это мне говорит самый знаменитый «эксперт» в реальной жизни.

Элисон хотела ответить колкостью на это саркастическое замечание, но передумала и притихла. Тони и Пэт были так похожи, словно брат и сестра. Для них любовь и карьера были неразделимы. Но любовь для них обоих значила все в этой жизни, и при этом они были обречены на жизнь без любви.

— А может, я немного лучше понимаю этот жестокий мир, чем ты, Тони, — мягко ответила Элисон. — По крайней мере мне это иногда приходит в голову.

— А ты думаешь, я не заметил этого? — тоже мягко ответил ей Тони со слабой улыбкой, давая понять, что не собирается оскорблять или унижать девушку. И потом, победа над ней сейчас не сделала бы ему чести.

— Я имею в виду то, что в действительности тебя мало волнует, что думают другие. Именно поэтому ты не можешь быть экспертом по человеческим отношениям. И лучше не надо этого делать. И я тебя вовсе не критикую.

— Ты права, Элисон. Я часто не понимаю людей. Они для меня такая же загадка, как марсиане, — ответил ей Тони.

— Не для тебя одного, для других тоже, — засмеялась Элисон. — В теории все все знают — когда и как поступать, а как только доходит до дела — все теории рассеиваются, словно утренний туман. Никто не может быть абсолютно правым, но так же трудно доказать и обратное.

— Все же кажется, что я несколько лучше понимаю и знаю Пэт, чем других, — задумчиво произнес Тони, и, похоже, он говорил уже не с Элисон, а с самим собой, продолжая внутренний диалог…

И вообще, что он испытывал к Пэт Паркер? Тони с удивлением обнаружил, что для него задача определить свои чувства к девушке была почти непосильной. Половина его продолжала ее любить. Другая половина ненавидела ее за предательство. Вся трудность заключалась в том, что на сегодня эти две половины его были равны друг другу по абсолютной и относительной величине. Он никогда всерьез не задумывался над такими понятиями, как симпатия или антипатия, понимание другого человека. Это всегда было для него чем-то абстрактным. Даже сейчас, когда Тони задумывался о Пэт, он просто желал ее как женщину. Воспоминания о ее нежном и упругом, одновременно страстном и прохладном теле воспламеняли его. Ему всегда было хорошо, когда Пэт рядом, значительно лучше, чем когда она была в отдалении… Она постоянно подстегивала его, заставляла быть всегда в форме. И ему это, если честно, нравилось. Ему нравилось и то, что у нее был независимый характер, что она не уступала ему и не гнулась под его напором. Он восхищался всем в этой девушке. Ее бешеным темпераментом и талантом художника. Ему нравилось, как она ест, как она одевается. Он был в восторге от того, как она шутит или сердится. И она никогда его не раздражала! А этим похвастаться могли немногие…

Получалось, что он ее любил. Это было для него самым невероятным. Пэт была странным другом, который в любой момент мог превратиться в замечательную любовницу, и Тони не знал, когда именно провидению угодно это сделать. И вообще, что такое любовь? Может быть, есть еще какое-либо слово для этого понятия? А черт со всем этим! Худо ли, бедно ли, но сейчас он испытывал противоречивые чувства.

Элисон всматривалась в лицо Тони в толпе людей. Возможно, что ей удалось проследить ход его мыслей, потому что то, что она сказала затем Тони, произвело на него сильное впечатление.

— Прости ее, Тони. Она вовсе не хотела тебе навредить, а из всего этого получилось только добро. Прости ее, Тони. Ради себя, ради меня…

Тони молча слушал Элисон. Ей он всецело верил, поскольку знал, что она любила его самозабвенно, бескорыстно. Она не могла ввести его в заблуждение именно потому, что любила его. Черт! Ну и почему в жизни все так странно устроено? Почему бы ему не ответить взаимностью на ее любовь? Она была по-настоящему красива и любила его с такой страстью, с какой ни одна женщина этого с ним не делала. Полюбить ее было так просто и легко. И в то же время Тони понимал, что никогда у него это не получится. Существовало нечто, что отодвигало эту прекрасную девушку с ее самозабвенной любовью на второй план.

— Пэт придет сегодня сюда? — наконец спросил после продолжительного молчания Тони.

— Да, она обещала быть.

— А что она скажет Алабаме?

— Боже! Я не знаю! Возможно, она скажет ему, что не сможет ничем помочь…

— Вот этого-то ей не следует делать, — резко возразил Тони.

— Почему? Ты что имеешь в виду? — с тревогой спросила Элисон.

— Если она это сделает, то будет глубоко не права. Киностудия не может расположиться в этих горах. И потом, Алабама ведь ее друг. Она просто не имеет права его подвести. И она ведь еще и художник и должна понимать, что надо делать в такой ситуации.

— Но если Пэт не примет сторону Латхама, то она просто вылетит из кинобизнеса. Да и ты потеряешь свой уникальный шанс. Нет, Пэт не станет рисковать.

Тревога Элисон незаметно перешла в самую настоящую панику. Элисон действительно опасалась за карьеру, но уже не Пэт, а Тони, чьи мечты, как она только сейчас осознала, могли в одночасье разлететься в дым…

— К черту этот фильм! В конце концов, кино — это только развлечение! К черту Латхама! Он сволочь. Всегда был и всегда будет! Его заботит только звонкая монета. И кто-то ведь должен ему все это сказать…

Элисон во все глаза глядела на Тони. Может быть, она его совсем и не знала? До сегодняшнего разговора она была полностью убеждена, что планы Тони заканчиваются на обретении им статуса кинозвезды. Теперь же он отстаивал некие абстрактные идеалы Пэт Паркер даже больше, чем она сама! Боже! Неужели ее пустяшный разговор на тему Пэт возымел такое действие? Ну что же, если Тони хочет получить Пэт Паркер сильнее, чем увидеть во всем блеске славы свое имя мировой кинозвезды, тем лучше для нее. Она этим тоже постарается воспользоваться, подумала Элисон. Но их беседа уже завершилась.

— Смотрите! Сам президент! — раздался прямо над ухом Тони вопль торговца недвижимостью Лори Мак-говерн.

И действительно показался президент Соединенных Штатов Америки — Фултон. Он торжественно проследовал через резные входные двери музея Гетти, стилизованные под стиль римской усадьбы. Он шел в окружении толпы телохранителей, которые словно незримой чертой окружали пространство вокруг президента. Президент направился прямо к Алабаме, приветствуя по пути его сторонников, собравшихся в музее Гетти. Этим самым он делал их еще более надежными союзниками Алабамы. Сам же Алабама ринулся навстречу Фултону. Любой другой в мгновение ока оказался бы связанным на полу или, еще хуже, уже давно лежал бы весь изрешеченный пулями охранников, отразивших попытку покушения на президента. Но Алабама выглядел гораздо внушительнее любых потенциальных заговорщиков и террористов. Он выглядел как друг президента Америки.

— Алабама! Мой старый друг! — громко и жизнерадостно произнес президент за секунду до того, как попасть в медвежьи объятия старого фотографа.

Оба они соблюдали все нюансы официального приветствия, так как отдавали себе отчет, что сейчас на них обращено внимание всех собравшихся. Оба они были искушенны в этом нелегком деле — направить внимание людей в нужном направлении, поэтому не могли позволить себе ни одной фальшивой ноты.

— Фред, Фред!.. Как здорово, что ты все-таки выбрался в наше захолустье… — громко повторял на разные лады Алабама.

Все должны были уяснить, что мистер президент Америки был для него всего лишь вздорным стариканом Фредом, иногда доставляющим ему небольшие радости. Правда, Алабама и Фред Фултон и в самом деле были друзьями еще в те далекие годы своей молодости, когда запросто могли позволить себе надраться пива до чертиков… Когда они вместе еще серьезно подумывали о том, что фотографией можно, заработать на жизнь и искренне собирались посвятить свою жизнь этому ремеслу. Уже тогда они старались где могли и как могли сохранить окружающую природу. И делали это еще тогда, когда это занятие не могло принести никаких политических дивидендов. Нечего говорить о том, что они продолжали делать это и после, когда борьба за сохранение дикой природы стала эффектным средством привлечения голосов избирателей на выборах того же самого президента США…

И сейчас старые друзья встретились в лучших традициях своей молодости, после того как Алабама по телефону обрисовал Фултону всю остроту текущего момента. Он все ему честно рассказал по телефону и попросил поддержки президента. Фултон согласился помочь Алабаме. В любом другом случае Латхаму не стоило перебегать дорогу никому, даже и президенту США.

Миллиардер мог этого не стерпеть. Но сейчас был совершенно исключительный случай — речь шла о жизни и сохранении любимых гор Алабамы. И президент решился…

— Так, где же твои знаменитые фотографии? Не прячь свое сокровище, я хочу знать, где они. И что мы сделаем с тем шалопаем, который вознамерился лишить нас первозданного уголка живой природы?

Президент Америки любил иногда драматизировать ситуацию. Его сентенции всегда звучали очень просто и доходчиво. Именно поэтому его многочисленные последователи и приверженцы всегда, добивались убедительных побед над любым соперником. Президент произнес все это чистым и хорошо поставленным голосом. Слова его долетели до каждого из гостей, столпившихся в саду римской виллы и слушающих его, президента Фултона. Он старался, чтобы ни у кого не осталось ни малейшего сомнения в том, чью сторону принял Президент. Он всегда стоял, стоит и будет стоять плечом к плечу со своим старым другом Алабамой. При этом мистер президент смог мгновенно настроиться на волну людей, которые считали себя демократами. Среди них было много его людей, которые внесли немалую лепту в его предвыборную кампанию, привлекая своей славой и талантом людей под знамена Фултона. Сейчас они были здесь. Как они поступят, интересовало президента, В конце концов, ведь Латхам не парк аттракционов собирался устроить в горах Малибу, а киностудию. Это могло стать потенциальным источником новых рабочих мест для людей, которые уже давно оставили надежду получить работу. И бороться против этого означало защищать химеры.

— Пойдем, я покажу их, — сказал Алабама, беря президента под руку и увлекая его вверх.

Вслед за этой парой устремились и знаменитости Малибу, вперемешку с охраной. Напряжение и ожидание нарастало с каждой секундой.

Обычно все выставки были крайне скучны. Их устроение требовало длительного времени и большой подготовительной работы. Как правило, большинство потенциальных посетителей уже успевало тем или иным способом пронюхать о выставке и о том, что в действительности она из себя представляла. Все становилось уже секретом полишинеля. Здесь же все было по-другому. Алабама держал свои приготовления в строжайшей тайне, не желая умалить эффект ни на йоту. Уже два дня двери выставки были закрыты, а ключи у Алабамы. Никто не имел ни малейшего представления о том, с чем сейчас суждено будет соприкоснуться.

Толпа заполнила вестибюль, украшенный колоннами, воспроизводящими вид реконструированной неаполитанской гостиной, устремилась вверх по белой мраморной лестнице, подошла вплотную к дубовым резным дверям, за которыми скрывались сокровища Алабамы. Он подошел к замку, театральным жестом извлек огромный ключ, открыл в абсолютной тишине замок и пропустил вперед Фреда Фултона.

Комната была небольшой, и фотографий тоже не особенно много. Так, несколько штук… Но они были шедеврами, самыми лучшими творениями Алабамы. Президент огляделся вокруг и улыбнулся Алабаме.

— Итак, мой друг, где начало экспозиции? — спросил он достаточно громко и в то же время дружелюбно.

Алабама жестом указал гостю на соседнюю стену. Президент подошел к фотографии. Отошел назад. Снова подошел. Потом приблизился почти вплотную, стал разглядывать мельчайшие подробности. Потом вновь отошел назад. Алабама был все время у него за плечами. Президент Фултон проделал эту процедуру у остальных пяти фотоснимков в абсолютной тишине. Затем медленно повернулся к, Алабаме. В его глазах застыло восхищение. Он открыл было рот, но прославленный оратор замер, тщетно пытаясь найти слова, которые могли бы описать его чувства. Руки не в пример голосу, оживленными жестами красноречиво об этом рассказывали… Они возносились к небесам, они разводились в сторону, они били Алабаму по плечу… Наконец было найдено нужное соответствующее слово.

— Никогда… никогда я еще не видел такой красоты. И это… это… э-э… тот самый каньон, который мистер Латхам собирается разрыть под свою киностудию? — проговорил наконец президент.

Алабама молча кивнул. Все Малибу застыло в ожидании, что же скажет первый человек Америки. И он не заставил себя ожидать.

— Так вот. Мы ему не позволим это сделать, не так ли?

Дик Латхам опаздывал. Он буквально выпрыгнул из автомобиля и стремительно поспешил к входным дверям музея Гетти. Галька скрипела у него под ногами, разлетаясь по сторонам. Рядом с ним спешили два адвоката. Латхам был одет в дорогой темно-серый, в широкую полоску костюм, в полосатую рубашку и клубный галстук. Все на нем было с иголочки и идеально сидело. Лишь тень на лице свидетельствовала, что у этого лощеного человека пока не все концы сходились с концами… У него было тревожное предчувствие. Дела начинали идти каким-то особым путем, и задача Латхама была либо направить их по своему пути либо попробовать их догнать. С чего бы это хранить страшную тайну выставки, узнать которую не удалось никому? Была ли это коктейль-парти или выставка, черт разберет, как ее назвать, да еще с приглашением президента Америки, ловушкой для него? Если так, то он готов во всеоружии встретиться лицом к лицу с любым врагом. Его оружие было готово к бою. Но это были не револьверы и пулеметы. Это были мозги самых дорогих и самых известных адвокатов.