Малибу

— Не ваше дело, — обронила она.

— Ваше шампанское, мадам. — Пэт услышала голос Эммы Гиннес.

Она о ней совсем забыла. Теперь, взглянув на эту женщину, Пэт почувствовала некоторые угрызения совести и хотела было извиниться за грубое поведение Латхама. Но ненависть в глазах Эммы дала понять ей, что лучше не вмешиваться. Эмма могла бы это участие расценить как проявление слабости, а Пэт этого не хотелось.

— Благодарю вас, Эмма, — сказала Пэт и протянула руку к фужеру.

Но Эмма, двинувшись было ей навстречу, притворилась, что проходящий мимо официант ненароком толкнул ее. Бокал с шампанским пролетел мимо руки Пэт и выпал, облив ей рукав и юбку сладким вином.

— Извините меня, пожалуйста! Я боюсь, что из меня никогда не получится официантки, — прижимая руки в порыве сожаления, улыбаясь сказала Эмма. — А где же наш Дик? Как же так господин и покровитель бросил свою молодую пассию на произвол безжалостной судьбы?

Пэт не осталась в долгу.

— Послушайте, Эмма! Похоже, что вы о себе возомнили Бог знает что. У вас не может быть ничего с Диком Латхамом. Вы просто на него работаете, и ничего больше. Вам понятно? Все остальное существует лишь в вашем воображении. Пусть там оно и остается на веки вечные. — Пэт взмахнула рукавом, стряхивая брызги шампанского.

— Пэт, вы ведь тоже работаете на Латхама, и ничего больше! Правда, вы работаете на него своеобразно. Я бы сказала, что ваш рабочий станок расположен горизонтально. Сейчас я попытаюсь вспомнить, как называется эта профессия. По-моему, она начинается с буквы «п», но явно не означает приличную профессию.

— Осторожнее, Эмма! Вы начинаете выглядеть пугалом — я имею в виду ваше некрасивое поведение. Над вами станут смеяться, — сказала Пэт и пристально поглядела на очередной чудовищный наряд Эммы. Слава Богу, что эта Гиннес не имеет никакого отношения к будущему фильму и не может навредить.

После такого обмена любезностями, никакие нормальные отношения были невозможны. Никто и никогда не называл Пэт шлюхой. Эмма Гиннес бросила ей этот упрек, что же, война началась.

Да, война началась, думала Эмма, глядя на эту выскочку, стоявшую перед ней. Кулаки ее сами собой сжались, лицо побелело от напряжения, губы стиснулись в плотной гримасе. Ей бросили вызов. Она его приняла. Она всегда болезненно воспринимала насмешки по поводу своего внешнего вида и умения одеваться. Но каждый раз, когда это случалось, Эмма вначале терялась. Вот и сейчас она стояла молча, подбирая необходимые слова, чтобы уничтожить эту дрянь. Она посмела оскорбить ее. Посмела разрушить ее планы, всюду стояла у Эммы на пути. Мешала, портила, уничтожала все, что Эмма считала для себя дорогим. Эмма смотрела на Пэт и видела в ней воплощение всех своих врагов. Всех тех проклятых английских аристократок, что отравляли ей существование в журнале «Класс» в Лондоне. Эмма смотрела на Пэт, но она видела Тони, с кем была связана Пэт… всех-всех, кто посмел когда-либо покуситься на нее, Эмму Гиннес. Она стояла безмолвная перед Паркер и наливалась злобой. От нее исходили волны ненависти и презрения. Эмма с трудом владела собой. Ее воображение уже рисовало кровавые полосы на нежном лице Пэт Паркер. Она уже видела, как оставляет кровавые полосы на ее щеках, на ее шее, как душит ее, как ее соперница хрипит в предсмертной агонии, как умоляет пощадить ее… В голове у Эммы вновь в полную силу зазвучал «Тангеизер» Вагнера. Барабаны звали, к решительному штурму крепости противника. И пленных не брать — таков был приказ!

Эмма готова была броситься и разорвать Пэт на части. Да, она даже сделала к ней шаг, один шаг. И остановилась. Она внезапно успокоилась. Драка с этой идиоткой не решит никаких проблем. Она только выставит ее в неблаговидном свете. Чтобы добиться решающей победы, ей надо тщательно осуществить план, который уже потихоньку начал складываться у нее в голове. Эмма глубоко вздохнула, привела в порядок мысли, поправила прическу и мягко улыбнулась Пэт:

— Извини, дорогая, я совсем не хотела тебя обидеть этой глупой болтовней. Я слишком много выпила, не обижайся на меня, — услышала остолбеневшая Пэт.

— Да-да, я понимаю, не волнуйся, все в порядке, — ошеломленно промямлила Пэт, пытаясь выдавить из себя ответную улыбку.

— Жаль, что здесь не было Дика Латхама. Уж он-то посмеялся бы над нашей стычкой, — весело, как ни в чем не бывало зазвенел голос Эммы.

Она снова была очаровательна, общительна и добродушна. Пэт во все глаза смотрела на нее и ничего не могла понять. Такая быстрая смена настроения и манеры поведения озадачивали ее. Одно было ей ясно — Эмма была на самом краю срыва. Еще чуть-чуть, и никто не смог бы поручиться за последствия. Впервые Пэт ясно осознала, в каком издерганном состоянии находится психика Эммы. Она была крайне неустойчивой и болезненно реагировала на все, что могло хоть как-то оскорбить ее. Выброс ненависти и зла был ошеломляющим. Может, ей следует предупредить Латхама, чтобы он вел себя посдержаннее, поосторожнее с этой психопаткой? Нет, Латхам по-своему интерпретирует ее мотивы и может сделать совершенно иной вывод… Да и он сам нуждался в защите, если в какой-то миг Эмма сочтет его своим врагом. Ну ладно, все станет на свои места позже, а теперь надо протянуть оливковую ветвь, решила Пэт.

— Послушай Эмма, я и Дик, ну… я имею в виду… что между нами ничего особого и нет…

— Да не забивай ты себе голову всякой ерундой, — весело отмахнулась Эмма. Но при этом она представила себе голову Пэт, лежащую на серебряном подносе перед ней за праздничным столом. Кровь лужицей зловеще багровела на благородном серебре…

— Да и ты особенно не расстраивайся, — говорила в свою очередь Пэт, явственно представляя Эмму в больничной палате, привязанную к кровати, в смирительной рубашке в окружении врачей в белых халатах.

— Привет, Эмма, привет Пэт! Я — Элисон Вандербильт, если вы меня еще помните, — раздался музыкальный голосок, который на время оторвал соперниц от созерцания друг друга. Трудно было позабыть эту девушку, привезшую в Малибу Тони. Сейчас она была в элегантном кремовом костюме, создающим ей имидж деловой великосветской дамы, приехавшей в элитарный загородный клуб.

— Привет, Элисон, — громко поздоровалась Пэт, искренне радуясь неожиданной передышке. — Просто замечательно, что ты снимаешься в фильме! Мне нравится, как ты играешь. Возможно, твоя роль будет самой лучшей. Твои родные довольны тобой? — она обрушила целый водопад слов на Элисон. Разговоры о ее семье всегда сопровождали Элисон. Куда бы она ни приходила, где бы она ни появлялась, аура аристократического происхождения постоянно ощущалась в ее присутствии.

— О, они все еще не верят. Думают, что это какая-то шутка. Правда, мама насмотрелась боевиков в духе Сильвестра Сталлоне и думает, что я буду сниматься с ним в паре. Ей это, похоже, нравится. А папа… Он грозился переделать наш зимний сад в съемочный павильон, чтобы я могла сниматься, не выходя из дому, — прощебетала Элисон.

— Я так рада, что у тебя все хорошо складывается, — в тон проворковала Пэт.

— А вы не видели, где Тони? — вмешалась Эмма Гиннес, которая стала ненавидеть любые проявления счастья или иного, близкого к нему чувства. Это возымело свое действие, и на лице Элисон проступили печаль и тоска по ее бывшему другу.

— Он вот там. Я так рада, что смогу работать вместе с ним, — неожиданно откровенно призналась она. Пэт с облегчением поняла, что у нее нет ничего с Тони.

— Да, Элисон и Мелисса могли бы составить неплохой коктейль, особенно если его будет помешивать Пэт, — раздался ехидный голос Эммы.

Никто не посчитал долгом как-то отреагировать на этот выпад. Но Пэт решила, что с нее на сегодня довольно и покинула компанию.

— Я должна поздороваться со своим ведущим актером. Не игнорировать же мне его! — крикнула она им напоследок и растворилась в толпе.

Тони Валентино без особого успеха отбивался от насевших на него журналистов. Дик Латхам советовал ему держаться спокойнее, и он старался не реагировать резко на провокационные вопросы типа: нравится ли ему быть мужским секс-символом, или как бы отнеслась к его сомнительной славе его покойная мать. Тони прихлебывал томатный сок со всей возможной непринужденностью и надеялся оправдать доверие Латхама.

— А как вам будущий фильм о Малибу, Тони? — услышал он очередной вопрос.

— Одержимость! Это будет фильм о грандиозных амбициях, заводящих в никуда, об абсолютной безысходности. Это будет эссе о славе и известности, о переплетении счастья и страдания. Это будет столкновение серой жизни с яркими подвигами, это будет война и мир, стремление во что бы то ни стало добиться своей цели и полная пассивность перед судьбой. В фильме будет вопрос: «Куда идти?»

— И куда же идти?

— В фильме не будет ответа. Он только поставит вопрос, как и целый ряд других важных вопросов.

— Здорово, просто замечательная речь. Только какого черта мы стоим тут на самой вершине горы и выслушиваем всю эту высокопарную псевдопсихологическуго чушь? — раздался чей-то задорный голос из толпы.

Тони вздрогнул и гневно сжал кулаки, всматриваясь в толпу в поисках нахала.

— Помни, что любопытство сгубило кота! — услышал он прямо в ухо голос Пэт Паркер, которая вынырнула из толпы и стояла перед ним. Она повернулась спиной к нему, и прокричала в толпу:

— То, что сейчас Тони Валентино сказал — все абсолютная правда. Я еще не встречала более глубокого понимания и анализа того, что будет показано в фильме. Вам это следует знать и записать, если вы еще в состоянии держать ручку в руках. — Пэт обернулась к Тони, и, когда их глаза встретились, они поняли, что как бы они ни ссорились, чтыбы они ни натворили назло друг другу — они созданы один для другого. Они оба жили полной приключениями, рискованной жизнью. Тихая спокойная обстановка грозила им потерей смысла, была пресной, как суп без соли. И оба они были независимыми по своей сути, по натуре. И Тони, и Пэт понимали, что за такую внутреннюю свободу приходится платить. Иной раз и довольно дорого. Иной раз эта свобода приносила им большие неприятности и огорчения. Но они ничего не могли с этим поделать. Это просто было свойством их натуры, и все. Вокруг них были люди, которые предпочитали все вымерять по линейке и только тогда действовать. Они не любили риска, не любили неожиданностей. Они строили свое материальное и иное благополучие, складывая кирпичик к, кирпичику. Сегодня они знали, что будут делать в следующем году…

В Малибу постоянно была дилемма: либо бороться с неизвестными трудностями и опасениями, либо попасть в лапы скуки.

Незаметно Тони и Пэт соприкоснулись плечами. Нет, их не толкали в толпе. Они дотронулись друг до друга, отстранились и снова дотронулись. Между ними снова возникла близость, они снова почувствовали взаимную симпатию и тягу. В этом людском водовороте они неожиданно поняли, что начинается новый этап в их жизни. Оба они улыбнулись друг другу.

— Пэт, ты ведь никогда до этого не снимала фильмов. У вас есть только одна кинозвезда — Мелисса Вэйн. Почему вы думаете, что у вас все получится удачно? — посыпались на них вопросы.

— Будет ли Латхам руководить вашей работой?

— Как давно вы знаете Латхама и как с ним познакомились?

— Это что, новая характерная черта киностудии «Космос» — доверять непрофессионалам?

Вопросы сыпались на них как горох из мешка, и Пэт воздела руки и почти умоляя, прокричала:

— Господа! Господа! Прошу вас, немного терпения. Есть специальные люди, ответственные за связи с прессой. Они проведут с вами вечер вопросов и ответов. Надеюсь, что вы получите ответы на все ваши вопросы.

Пэт взяла Тони за руку и повела его за собой, внутренне боясь, что он заупрямится и не пойдет с ней, грубо выдернет свою руку. Он не выдернул, он пошел с ней. Пэт взглянула на Тони и предложила:

— Давай пойдем вон туда, на склон горы. Я хочу поговорить с тобой.

Они удобно устроились на южном склоне, разглядывая открывшуюся у них перед глазами панораму гор и лазурного океана внизу. Иногда очертания гор становились размытыми и дрожащими из-за движения нагретого воздуха, что придавало всей картине какой-то волшебный оттенок.

— Боже! Как красиво здесь. Глядя на всю эту прелесть я думаю, что я понимаю Алабаму.

Тони решил поддержать эту тему. Алабама был абсолютно нейтральной и безопасной темой для разговора. Он нравился Тони, а Пэт его любила.

— Как он поживает?

— Все так же. Алабама не меняется, все такой же яростный и неугомонный. Он страшно рассердился на меня за то, что я согласилась стать режиссером. Но мне кажется, что глубоко внутри он страшно мной доволен и гордится.

— Алабама не считает кино за искусство? Возможно, он и прав.

— Как и везде — кое-что искусство, а кое-что просто дрянь, — улыбнулась ему Пэт.

Кино. Этот фильм. Его фильм, нет, наш фильм, его и мой. Одно дело для двух людей, которым нравится его делать и быть постоянно рядом…

Пэт опустила ресницы, стараясь не выдать обуревавших ее чувств. Но Тони все успел подметить.

— Да, тугой завязался узелок, как же его распутать? — и он огорченно нахмурился, представив ближайшее будущее.

— Я и ты… и Элисон, и Мелисса, — произнесла Пэт, одновременно и спрашивая, и отвечая.

Тони кивнул ей, молча глядя куда-то вдаль.

— Мы должны остаться друзьями. Ты должен простить меня и вновь поверить мне, — и снова Тони молча кивнул, но все время отводил свой взор от Пэт.

Она вздохнула, можно ли снова вернуть Тони?

— Пэт, я даже не подозревал, что так трудно поверить снова, — наконец она услышала его слова.

Она схватила его руку, прижала к щеке и заглянула ему в глаза, У нее появился шанс, пусть маленький, но он был. Сердце ее колотилось как сумасшедшее…

— Послушай меня, Тони. Я вовсе не горжусь и не в восторге от того, что сделала. Но я должна была это сделать. И ты лучше всех должен это понимать. Когда у меня получились твои великолепные фотографии, я еще не знала, что с ними делать и как я поступлю. Пожалуйста, поверь мне. Ничего не было заранее задумано. Решение пришло совершенно неожиданно, оно пришло само, без принуждения со стороны, без всякой задней мысли. Ты ведь знаешь, как это бывает. Я ведь никогда не заставляю тебя далать то, что ты делаешь. Ты сам все отлично понимаешь, и поступаешь так, как нужно. Так и получается настоящее искусство. Но когда оно родилось, не замечать его уже просто невозможно. И я не смогла, ведь нечасто выпадает такая творческая удача. И это становится уже настолько важным, что перерастает обычные рамки, поднимается над сиюминутными интересами, над людскими страстями. Ты — понимаешь, что я имею в виду? Ладно, может быть я и сильно ошибаюсь. Но взгляни на то, что из этого получилось. Что получилось из моего решения. Журнал «Нью селебрити» стал сенсацией благодаря нам. Фильм снимается благодаря нам. Благодаря этому и ты, Тони Валентино, смог добиться воплощения самых своих заветных желаний, да, может, я поступила и скверно, но, скажи мне, разве все то, что получилось в результате моих действий, не говорит в мою пользу? — Пэт снова крепко прижала его руки к своей груди. — Тони! Посмотри на меня! Скажи, что ты не сердишься. Что у нас с тобой все в порядке. Ну, если не можешь, скажи хотя бы, что мы близкие друзья! — зазвенел в горной тишине голос Пэт.

Тони молчал, на лице его застыла бесстрастная маска, Пэт старалась подобрать к нему ключи, но уже сейчас она поняла, что вся его внешняя невозмутимость, не более чем игра. Как режиссер Пэт была в полном восхищении от его игры. Но она не могла и пустить все на самотек. Она должна каким-то образом повлиять на него. Пэт придвинулась почти вплотную к Тони. Она сейчас многим рисковала. Если он оттолкнет ее, ничто уже не поможет им восстановить отношения. Да, Пэт все отлично понимала. Она знала, что он имел полное право отвергнуть ее, но она чувствовала, что он этого не сделает. Тони замер, не отвечая на ее страстные призывы, но и не ушел, не отверг. Пэт, пытаясь найти у него отклик, схватила его руки и прижала к груди…

— Так вот где наши голубки! А я-то беспокоилась, не нужна ли помощь нашему ведущему актеру! — раздался спокойный язвительный голос Мелиссы Вэйн.

Тони и Пэт вздрогнули, словно их окатили холодной водой. Они резко отпрянули друг от друга, словно пойманные на месте преступления…

— Мне очень жаль, что пришлось нарушить ваш покой, дорогие мои. Но, по крайней мере, уже три фотографа успели отснять вашу сцену через телеобъективы. Надеюсь, вы понимаете, что в Калифорнии очень большое значение придают всяким сплетням и пересудам. Поэтому, все, что мне остается — это помахать вам крылом и улететь в иные края. Я понимаю, что вы новички в кинобизнесе. Но вы должны знать, что все мы одна большая семья, и у нас нет секретов друг от друга. Мы также профессионалы, делающие общее дело, и не терпим появления любимчиков. — Голос Мелиссы был полон сарказма и скрытой угрозы. Теперь этот Валентино оскорбил и ее. Она ему никогда не простит этого и не забудет.

Мелисса побледнела и поджала губы. Но она была настроена решительно, и борьба будет безжалостной. Пэт невольно поморщилась. У Мелиссы Вэйн было всего одно достоинство — ее сексапильность. И поэтому она ненавидела всего лишь одно в жизни — других женщин. Сейчас она уже сделала для себя вывод, что эта потаскушка Пэт Паркер собирается вновь привадить к себе своего бывшего любовника. Она объявила войну. В результате ее режиссер и знаменитая кинозвезда будут обречены вести войну на взаимное уничтожение. Но Пэт не собиралась ничего объяснять или оправдываться перед Мелиссой. Обе они прекрасно владели немым языком телодвижений и обеим всё стало сразу понятно.

Мелисса оглянулась. Вдруг она неожиданно засмеялась и взбила рукой волосы, которые разлетелись на ветру. Солнечные лики блеснули на ее красивых грудях.

— Я возвращаюсь ко всем. Мой долг выполнен. А теперь я хочу узнать, что собирается сказать Дик Латхам. — И она поспешила вниз. Полуобернувшись, она, лукаво улыбаясь, добавила:

— Тони! До встречи в любовной сцене!

Пэт невольно вздрогнула, но Тони тотчас же попытался ее успокоить.

— Не волнуйся насчет Мелиссы. Я смогу с ней справиться.

— Ты уже пробовал? — не удержалась от ревнивого упрека Пэт.

— Не надо об этом, — резко оборвал он разговор. Да, Мелисса, ее поведение дало им некоторый повод для более тесных контактов, но и не более того. Тони еще не простил Пэт — все это она поняла из тона брошенной Тони реплики.

— Да, я понимаю, не сердись на меня. Возможно, ты и справишься с Мелиссой, а вот я? Не уверена, что у меня получится.

— Мелисса отходчива. Сейчас она разозлилась, но в конце дня даже мухи не обидит. Она не будет нам вредить. И никто не будет.

— Надеюсь, что ты прав! Ладно, посмотрим на тебя в любовных сценах! — сказала Пэт.

То, что слова Мелиссы, ее угрозы не были безосновательными, для Пэт не было тайной. Она давно уже слышала сплетни о связи Тони и Мелиссы. Но, будучи художником, Пэт понимала, что ни одну любовную, а уж тем более постельную сцену невозможно сыграть, если не испытаешь хоть малейшую симпатию к партнеру. И она вдруг представила роскошное тело Мелиссы в крепких и сильных руках Тони…

— Мы с ней справимся. — Голос Тони привел Пэт в чувство и придал ей уверенности.

— Да, я верю тебе, да и Дик Латхам нам в этом поможет. Мы всегда можем на него положиться.

— Да, мы во всем зависим и полагаемся на Дика, — подтвердил Тони. Но в его голосе ясно слышалась и ощущалась холодность.

Так, значит, пока ничего не забыто и не прощено. Впереди был путь сквозь штормовые воды. Дик Латхам и Мелисса Взйн были горячими темами, избежать обсуждения которых без осложнений не представлялось возможным.

Пэт схватила Тони за руку.

— Тони, пошли посмотрим, чем наш старый друг намерен угостить публику на этот раз. — Пэт специально применила слово «старый», желая показать Тони, что — ее с Диком практически ничего не связывает. Но в последний момент она вдруг сильно заколебалась. Почему? Она попробовала было разобраться в свои мыслях на эту тему, но обстановка явно не способствовала, и она решила отложить все самокопания на потом. Жизнь не стояла на месте, а неслась галопом. Она и Тони снова были вместе, однако они были вместе совсем не так, как об этом подумала Мелисса Вэйн. Они согласились терпеть друг друга. Это было что-то вроде вооруженного перемирия, но не более. Перемирия во имя чего? Во имя совместной работы над фильмом? Прелюдией перед чем-то, что вот-вот произойдет между ними? Пока на эти вопросы было очень трудно дать ответ. И они поспешили вниз, туда, где под тентом уже собрались гости и ждали, что скажет Дик Латхам.

А он поднес микрофон ко рту и начал хорошо поставленным голосом:

— Я знаю, что многие из собравшихся задаются сейчас вопросом: а где, собственно, я намереваюсь построить новую киностудию «Космос»? Не буду больше вас томить и сразу отвечу. Вы сейчас стоите на месте будущего студийного комлпекса. Да, «Космос» будет построен в холмах Малибу!

Тишина взорвалась гулом голосов. Впечатление было, словно кто-то растревожил гнездо шершней. Киностудия в горах Малибу — на территории, спор за которую ведут между собой сторонники индустриального развития города и защитники окружающей среды! Дик Латхам собирался построить студию прямо в сердце «Алабама-лэнд». Вот уж воистину наступил конец света и это место будет Армагеддоном.

Все слова застряли у Пэт в горле, челюсть у нее отвисла в полном изумлении.

— Что? Не может быть! — пробормотал в таком же изумлении Тони Валентино.

— «Космос» в горах Алабамы? — шептала Пэт, обращаясь то ли к Тони, то ли к Латхаму.

Только сейчас до нее стал доходить дьявольский план, в котором и она приняла самое активное участие на стороне Дика Латхама. Все ее личное блестящее будущее, вся грядущая слава Тони Валентино, их общее будущее покоились на успехе фильма, который должен был быть снят здесь. Если он провалится — провалятся и все их планы. Но ведь это означало и то, что ее друг и учитель Бен Алабама теперь станет ее заклятым врагом. Он будет вести яростную, безжалостную и бескомпромиссную войну, чтобы смести с лица земли Латхама и его детище — студию в сердце его любимых гор. А ей, Пэт Паркер, придется делать выбор между Сциллой и Харибдой. Ей никак не сохранить обоих. В полном отчаянии она обернулась к Тони. Но и он пребывал в таком же потрясении.

Пэт посмотрела на Дика Латхама. Нет, не может быть, это все просто шутка. Ведь он сам говорил ей, что студию построят в пустыне, а не в горах. Он помогал защитникам окружающей среды, разделял их озабоченность судьбой дикой природы. И он же хотел построить здесь дом. Он и макет всем показывал, и архитектор уже есть. Пэт сама себя старалась убедить, что это дурной сон. Но в глубине души она осознала, что Латхам сейчас говорил абсолютно серьезно. Она никогда до конца так и не смогла поверить этому миллиардеру, которому позволила себя любить… Она вспомнила теперь, как Латхам отводил глаза всякий раз, когда она спрашивала его о строительстве дома, о том, как он будет выглядеть. Ведь он так и не дал ей конкретного ответа. Надо же быть, такой дурой, чтобы не обратить на это никакого внимания! Он провел всех. Этот мерзавец просто купил ее, позабавился и использовал в своих целях. Гнев просто душил Пэт.

Она рванулась вперед прямо через гудящую, взволнованную толпу. Она встретилась глазами с Латхамом, он не отрываясь смотрел только на нее. Она вдруг поняла, что этот человек сейчас вовсе не так уж рад тому, что ему удалось сделать. Нет, он выглядел перепуганным до смерти человеком. Таким Пэт его еще ни разу не видела, да и никто, пожалуй, в мире не видел. Это остановило Пэт, и она поняла еще и другое. Он все еще хотел ее. Более того, Пэт поняла, что она желанна более чем кто-либо за всю его жизнь, правда, после той исчезнувшей девушки в Париже. Пэт поняла, почему Дик Латхам совершил эту сделку в горах Малибу со строительством здесь киностудии. С деловой точки зрения это была просто конфетка, сделка века. Но сейчас Латхаму предстояло заплатить за все это самую высокую цену в мире. Ему предстояло вновь потерять любимую женщину. Пэт стояла посреди толпы людей и смотрела на Латхама. Он смотрел на нее, и столько мольбы было в его взгляде! Сейчас у него было более выразительное лицо, чем у Тони в самой лучшей его роли. Нет, неправда, такое не сыграешь. Это надо просто пережить. Пэт задумалась. Гнев — плохой советчик. Это знали еще древние. С его помощью можно горы двигать, но заодно снести с лица земли и садики, и речки, и Алабаму. Прощай тогда, мечты о Голливуде…

Пэт стояла посреди гудящей толпы и смотрела на Латхама, и постепенно ее гнев становился все слабее и слабее, пока наконец совсем ее не покинул.

В первый раз в жизни Пэт Паркер растерялась. Она не знала, что ей делать дальше. Она обернулась к Тони, который поймал ее взгляд. Затем Тони взглянул на Латхама, потом снова на Пэт.

И когда он наконец заговорил, голос его был полон печали.

— Старый черт выиграл. Он получил тебя…

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Алабама зубами открыл пивную банку и выплюнула жестяной язычок, оторвавшийся от нее, в огонь.

— Стоматолог не советовал тебе этого делать, — прокомментировал Кинг.

— Стоматолог спит и видит, как я мчусь вниз по горе на велосипеде, падаю и оставляю на каменистой дороге все мои зубы. Только тогда мы сможем с ним стать друзьями. Но это так же маловероятно, как научить летать по небу «порше» наравне с дикими гусями…

Алабама еще немного позлословил по поводу стоматолога, но затем примолк, наслаждаясь видом горной панорамы из окна.

— Так что мы намереваемся совершить сегодня? — вопросил его Кинг.

— Да то же, что обычно. Ты сейчас пойдешь в фотолабораторию и напечатаешь немного денег, а я пока продумаю, куда их потратить.

Кинг засмеялся и отложил в сторону газету, которую до этого читал.

— Послушай, Алабама, какой-то тип, его зовут Флинке, написал устрашающую статью в «Таймс» о печальном будущем, которое ожидает Малибу. Он привел для сравнения историю угасания такого же райского уголка — Майами. Но теперь он полностью застроен, заасфальтирован, все перекультивировано. От чудесного уголка природы осталось только чудное название «Майами», — поглядывая на своего старого друга, сказал Кинг.

Алабама передернул плечами. Он терпеть не мог этих именитых писак, которые, сидя где-нибудь на табуретке на своем заднем дворе, берутся судить о вещах, которые выше их понимания. Пока он здесь, в Малибу, не позволит сгубить природную красоту этих мест.

— Я знаю, как пишутся такие статейки. Надо кое-что кое-где вовремя услышать, приписать некоторым известным людям высказывания или попросту выдернуть их из какой-нибудь речи на детском утреннике. Привести пару сплетен, выданных за достоверные сведения — и вот материал готов. Можете потом оправдываться, что вы не говорили, что вас не интервьюировали, что вы вообще не вы… Это все потом. А сейчас готовая статья и громкая слава в случае успеха… Так обычно и создается вся эта словесная шелуха. Я все это отлично понимаю и все же каждый раз поражаюсь, как известный журналист может нести такую чушь…

Его страстный монолог прервала трель телефона. Алабама не спеша подошел к столику, сел и только после этого поднял трубку аппарата.

— Здравствуйте! С вами говорит Ричард Брильштейн из «Таймс». Могу я поговорить с мистером Беном Алабамой?

— Из «Таймс»?! Боже, да ведь мы только что о вас говорили. Да, у провода Алабама. Что вы хотите?

— Э-э… очень рад… Так вот, мистер Алабама. Мне довелось присутствовать на последней пресс-конференции Дика Латхама. Того самого, что стал владельцем киностудии «Космос». Вы понимаете, о ком я говорю?

— Да, я знаком с мистером Латхамом, — ответил Алабама, уже начиная немного беспокоиться.

— Ну-так вот… Он сделал заявление или объявление, если хотите, буквально час назад о… О Господи! Как же все это вам сказать… Короче, он намеревается построить свою новую киностудию на земле Малибу, вплотную к вашим владениям, мистер Алабама.

— Что? — рявкнул в трубку бас Алабамы.

— Я примерно так и представлял себе вашу реакцию. Рад сообщить, что она полностью совпала с моими ощущениями. Вы только представьте себе, какой урон будет нанесен живой природе! На пресс-конференции Латхам с упоением рассказывал о сотнях акров под съемочные павильоны, под звуковые студии, под склады и костюмерные… И еще там будут проложены дороги, устроена центральная канализационная система, благоустроены горные пики для удобства обслуживающего персонала и гостей… Я рад, что не ошибся в вашей реакции. Разрешите мне еще раз вам это сказать! Я счастлив, что я первый вам сообщил об этом, хотя для вас это, конечно, плохая новость, но я надеюсь, что вы понимаете, что я счастлив, что вы меня поняли, что я смог быть первым…

Брильштейн не дождался слов благодарности от Алабамы по одной простой причине: тот просто — швырнул трубку. Его отличительной стороной всегда была необузданность в гневе. Она тем более была страшна, что всегда сопровождалась ледяным спокойствием, что во много крат усиливало эффект его гнева… Люди, впервые столкнувшиеся с разгневанным Беном Алабамой, надолго запоминали это зрелище. Сейчас Алабама стоял у телефона весь багровый, застывший в каком-то оцепенении. Но это было кажущееся спокойствие вулкана, готовящегося извергнуть огненную лаву на голову любому попавшемуся под руку. Его помощник Кинг повидал Алабаму во всех переделках. Но сейчас и он ошеломленно уставился на мэтра и даже сел.

— Что-нибудь произошло? Этот Латхам опять что-нибудь учудил? — взволнованным голосом спросил он у Алабамы. Прошло какое-то время, прежде чем его собеседник смог ответить.

— Он уже труп. Он совершил самоубийство. Он уже прошлое, он уже не существует… — медленно прошептал Алабама, но этот шепот был страшнее громких слов.

У Кинга побежали мурашки по коже. А Алабама повернулся к Кингу и, глядя ему прямо в глаза, продолжал, как бы ведя внутренний диалог со своим врагом — Латхамом:

— Все-таки посмел. Ты все-таки посмел построить свою проклятую Богом студию в самом сердце моих гор…

Алабама пришел в себя и отвел глаза от Кинга. Но он произнес наконец вслух те слова, что долгое время подразумевались. Теперь они были произнесены, и пути отступления не было ни для одной из сторон.