Необыкновенные приключения Синего человека

– Попробуйте нырнуть, если хотите… Но даже я, а я неплохо плаваю, думаю, этим лишь продлю агонию.

– Месье Феликс, спасите Ивона, – вопил Беник сдавленным голосом. – Быть может, все же вплавь…

– Дядя, – прервал его мальчик, по-прежнему державшийся молодцом, – я останусь с вами… Я так хочу!

– Бежим за собакой! – еще громче повторил Генипа.

Не успев толком понять, в чем дело, ухватившись за зыбкую, призрачную надежду, все бросились бежать. Ноги несчастных были облеплены муравьями, которые впивались в кожу и пили кровь, но надо было бежать, и они бежали.

Через десять секунд, преодолев двадцать пять метров, вся компания неожиданно оказалась перед зияющей темной дырой шириной приблизительно в полтора метра. Рядом заливчато лаял Уаруку.

– Мы не умрем! – возвестил индеец, и непостижимая невозмутимость оставила его. – Мы не умрем!.. Уаруку нашел выход!

– Вовремя, что и говорить! Благодарю тебя, Господи! – вскричал Беник. – Наш приятель, кажется, оттаял, это хороший знак.

Собака скрылась в темном проходе, который шел не вертикально, подобно колодцу, а как туннель, горизонтально и походил на пасть громадного терьера. Генипа исчез в темноте. Секунду спустя раздался его крик:

– Бегите, бегите сюда!

Все колебания моментально рассеялись. Четверо французов смело вступили в темную галерею. Шагов двадцать они прошли, круто спускаясь вниз. Здесь было, пожалуй, еще темнее, чем в алмазных шахтах. Земля под ногами, к счастью, оказалась довольно ровной. Это немаловажное обстоятельство было на руку беглецам, ибо любая, самая ничтожная, преграда замедляла дело и могла привести к гибели.

Размеры туннеля, похоже, оставались неизменными. Во всяком случае, Жан-Мари, самый рослый из всех, все время ощущал макушкой земляной потолок. Ход имел полуцилиндрическую форму и был абсолютно прямой. Избавившись от ужаса неминуемой гибели и вновь обретя способность думать, европейцы удивлялись, как это здесь, в этих местах, где, быть может, и белого человека до сих пор не бывало, появилась столь точная конструкция с абсолютно правильными формами.

Самый лучший инженер, самые квалифицированные рабочие не сделали бы лучше, таким неподражаемым во всех деталях являлось это сооружение.

Генипу подобные размышления не мучили. Ему подземный ход казался обыкновенным. Индеец бежал вслед за своим псом, едва не наступая ему на лапы, чтобы не потерять из виду. За ними что есть мочи неслись Беник, Ивон, Феликс и Жан-Мари. Вскоре они почувствовали, что дышать стало легче. Струя свежего воздуха недвусмысленно доказывала, что у этого туннеля есть и другой выход.

Но далеко ли он и куда ведет?

Не окажутся ли беглецы снова во власти ненасытных насекомых, от которых только что чудом унесли ноги?

Вдруг над головами раздался зловещий шум. Можно было подумать, что наверху сразу несколько поездов несутся по рельсам с сумасшедшей скоростью.

С потолка стали падать водяные капли.

– Что за адовы приключения! – вскричал Беник, и его голос прозвучал гулко, словно собственное эхо.

– Это что, дождь? – поинтересовался Жан-Мари.

– Думаю, что там, наверху, гроза.

– Ерунда! На небе не было ни облачка.

– В таком случае, да пожрут меня муравьи…

– Эй! Не говори глупостей! Не гневи Бога! И не дразни дьявола!

– Я почему-то очень испугался, до сих пор гусиная кожа. А вы, месье Феликс, почему все время молчите?

– О! Знаете ли, мне как-то все равно. Чувствую ко всему равнодушие. Ко всему, кроме нестерпимых мучений. Любую другую смерть встретил бы спокойно.

– Ба-а! Ну-ка оставьте эти разговоры! Жизнь – хорошая штука. Тем более что мы затратили столько усилий, чтобы сохранить ее.

– Однако мне она не обещает ничего хорошего. Могу ли я забыть о своем ужасающем виде.

– Послушайте, дядя. – Ивон вмешался как нельзя вовремя. – Может быть, я и ошибаюсь, но мне кажется, что мы находимся под рекой.

– Почему ты так думаешь?

– Ведь мы очень круто шли вниз, так что должны были уже спуститься ниже уровня дна.

– Возможно!

– Затем мы прошли больше двухсот метров совершенно горизонтально, а теперь поднимаемся… Мы прошли под рекой.

– Свет, смотрите, наконец-то свет!

И действительно, в конце туннеля виднелся уголок голубого неба.

Шум постепенно стих, а подъем стал круче. Наконец они вышли из подземелья и увидели местность, как две капли воды похожую на ту, что недавно подожгли. Рядом со своим верным псом на корточках сидел Генипа и методично счищал с ноги прилипших муравьев.

Напряжение последних минут сменилось нервной разрядкой, которую бедняги не в состоянии были унять. Они без умолку хохотали, шумели, махали руками и обменивались горячими рукопожатиями.

Синий человек уже позабыл, как совсем недавно умолял Жана-Мари пристрелить его.

– Да! Выбрались из когтей дьявола. Гляди-ка! А мы и правда на другом берегу!

– Мальчишка оказался прав!

– Мы прошли под водой.

– А вот кому все нипочем! Эй, Генипа!

– Чего вам?

– Скажи, кто вырыл этот чудесный ход?

– Это дорога санбасов, – ответил индеец.

– Ты хочешь сказать, что муравьи тоже ею пользуются?

– Да! Они его вырыли, чтобы переходить реку. Они не любят купаться.

– Ты, похоже, решил нам сказки рассказывать! Так мы и поверили, что эти бестии способны вырыть подземный ход!

– Его вырыли муравьи, – невозмутимо подтвердил вождь урити.

– А знаете, я думаю, что он говорит правду, – заявил Феликс, подумав с минуту. – Представьте только, какая гигантская сила скрыта в этой движущейся массе. Благодаря их несметному количеству эта мелюзга способна горы свернуть. Разве не на наших глазах они в одну минуту уничтожили целый лес да еще прихватили с собой оставшиеся листья, чтобы питаться в пути?

– Кто знает, может, инстинкт действительно подсказал им, что надо рыть туннель в земле… Ведь переплыть реку они не могут. Летать тоже не умеют…

– Конечно! – поддержал разговор Знаток кураре.

– Представляете, если бы каждый муравей взял один земной атом и перенес на другое место?..

– Да! Вот это был бы туннель!..

– Думаю, им понадобилось бы для этого совсем немного времени.

– Говорите, говорите, месье! Вы так интересно все объясняете, лучше, чем в любой книжке. Слушая вас, отдыхаешь.

– Но это, собственно, все. Я не слишком силен в естествознании. Так, читал в свое время кое-что. А в основном делаю выводы из рассказов Генипы.

Индеец тем временем покончил с насекомыми, которые причиняли ему сильную боль – на ногах не осталось живого места. Он с трудом поднялся. За последние минуты вождь утомился больше, чем за прошедшие дни, и теперь безделие доставляло ему неизъяснимое наслаждение.

Но испытания, к несчастью, не закончились.

Санбасы миновали туннель и медленно, но верно двигались вперед. Их авангард был уже виден. Зрелище впечатляло. Галерея была заполнена насекомыми сверху донизу. Они лавиной вытекали из подземного хода, торопились, громоздились друг на друга. В сумятице одни погибали, а другие тут же пожирали трупы соплеменников. Это был живой, бурлящий, шуршащий поток высотой в полметра.

Обычно переход длится дня три-четыре. Затем несметные орды останавливаются, облюбовав какую-нибудь местность, и, распространяясь, словно проказа, уничтожают все на своем пути.

Если уж друзьям удалось убежать, не стоило дожидаться, пока насекомые догонят их. Надо было уносить ноги. Впрочем, им и не пришлось долго уговаривать друг друга. Они решили, что не остановятся, пока не пересекут саванну.

– Потом мы наконец перекусим. – Феликс не без основания надеялся, что стрелы Генипы сослужат им добрую службу.

Итак, отступление продолжалось.

Никто не знал, сколько прошло времени, когда друзья, изнуренные, окончательно выбившиеся из сил, увидели живописные холмы, окаймлявшие саванну. Чуть дальше возвышались горы. По всей вероятности, это был хребет Сьерра-Ковоадос.

Генипа, вопреки ожиданиям, не нашел здесь никакой дичи. К счастью, Уаруку оказался удачливее хозяина и поймал зайца. Однако, даже несмотря на то, что заяц был довольно увесистым – примерно килограмма четыре, – изголодавшимся путникам он показался перепелкой.

– На войне как на войне.

Мясо было еще почти сырым, а его уже рвали из рук, глотали, не прожевав. Уаруку тоже получил свою долю – внутренности и кости.

Заморив червячка, все пятеро растянулись на траве и заснули мертвым сном.

На рассвете их разбудил зловещий шорох.

– Тысяча чертей! – вскричал Беник, всматриваясь куда-то в даль.

– Что случилось? – спросил его Феликс.

– Опять проклятые муравьи!

– Не может быть!

– Я вижу их, как вас, месье! Вон там, смотрите-ка, огромное коричневое пятно в форме подковы!

– Ей-богу, правда! Они ползут очень быстро, концы подковы почти достают нас!

– Что будем делать?

– Уйдем в горы.

– По-моему, это лучший выход. Кстати, как вы думаете, эти канальи, индейцы Онсы, должно быть, потеряли наш след?

Генипа тихо усмехнулся и добавил, указывая на муравьиные орды:

– Санбасы стерли все следы!

– Вот это точно: не было бы счастья, да несчастье помогло.

– Ну, идем!

– В путь! Через полчаса нам здесь не поздоровится.

Опять бегство, опять преследование. Вскоре, однако, друзья заметили, что расстояние между ними и муравьиной стаей увеличивается. Беник недоумевал:

– Они отстали? Почему?

– Потеряли к нам интерес, – отвечал Жан-Мари. – А может, и вовсе нас не преследовали. Вероятно, их путь идет с Востока на Запад. А мы просто оказались у них на дороге.

– А по-моему, они нас догонят во что бы то ни стало. Успокаиваться рано.

– Боюсь, что так…

– Нет, – отозвался Генипа.

– Почему?

– Мы спустимся по «дороге Дьявола»!.. Санбасы не смогут по ней пройти.

– А что это за «дорога Дьявола»?

– Это здесь, я знаю ее.

– Так веди же нас скорее!

Два часа спустя крутые тропки привели измученных путников к гранитной скале высотой больше двадцати метров. Она загораживала вход в долину и казалась совершенно непреодолимой.

– Вот и пришли, – удовлетворенно произнес индеец.

– Это и есть «дорога Дьявола»? Пожалуй, до дьявола добраться легче, чем вскарабкаться на эту гору.

– Дорога с другой стороны.

– Нам придется взбираться наверх?

– Да!

– Не подставишь ли ты нам спину?

– Беник говорит глупости!

– Прости, дружище, со мной это иногда случается.

Не говоря больше ни слова, вождь направился к громадному дереву с блестящей листвой и плодами величиной с тыкву. Ствол его, казалось, прирос к скале. Генипа придирчиво осмотрел многочисленные лианы, обвивавшие исполина, и выбрал одну, самую крепкую. На всякий случай он попросил всех разом ухватиться за конец растения и успокоился лишь тогда, когда испытание прошло успешно.

Сняв одежду и нисколько не стесняясь своей наготы, индеец завернул в лохмотья собаку, с силой затянул узел и закрепил у себя на шее. Пес весил довольно много, однако. Знаток кураре с легкостью подтянулся на руках, так что ему мог бы позавидовать самый выдающийся гимнаст.

Уаруку, которому подобное обращение было явно не по вкусу, тем не менее, не сопротивлялся и старался не двигаться, чтобы не помешать хозяину.

Через три минуты человек и пес скрылись в густой кроне дерева.

Подошла очередь Беника.

– Эй, поднимайтесь сюда! – Он легко взобрался наверх – пригодилась привычка лазить по мачтам.

Жан-Мари, а затем Ивон с успехом повторили его маневр.

Феликсу подъем тоже удался на славу. Недаром когда-то, в коллеже, он был чемпионом по гимнастике.

Как только Синий человек присоединился к остальным, вождь урити принялся что есть мочи лупить своим луком по лиане, которая в конце концов оторвалась и отлетела метра на два от дерева.

– Теперь никто не заметит, где мы поднимались!

Чем выше они оказывались, тем больше попадалось на пути сорняков, мертвой листвы, сломанных веток. А когда верхолазы увидели круглое, примерно метрового диаметра, отверстие в скале, Беник воскликнул:

– Как! Опять туннель? Ну и денек!

– Этот не такой длинный, как ход санбасов, – ответил Генипа.

– Нужно идти туда?

– Да!

– На четвереньках, что ли?

– Как Уаруку.

– Ну ладно! Вперед… Надеюсь, сюда муравьи не доберутся…

Собака, которой найденный ход, несомненно, был хорошо знаком, по обыкновению вошла первой. За ней последовал хозяин.

На сей раз это была естественная трещина геологического происхождения, такая крутая, что путешественники едва удерживались от падения. Им приходилось упираться в потолок спиной, а в пол ногами. Когда щель становилась уже, то вставали на колени.

Подъем, спуск. Спуск, подъем. Это длилось минуты четыре, не больше. Свет возник внезапно.

– Мы идем правильно, – обрадовался индеец.

– Где же дорога? – сощурившись от яркого света спросил Жан-Мари.

– Да вот же она! – Генипа показал на узенький карниз. Ширина его не достигала и сорока сантиметров.

Справа и слева, вниз и вверх шли отвесные скалы. Наверху – синее небо. Внизу – пропасть глубиной метров в шестьдесят. Впрочем, быть может, она была и много глубже. На уступах росли огромные деревья, и трудно было понять, где кончался обрыв.

Феликс не мог смотреть вниз без содрогания.

– Пошли! – скомандовал индеец.

– Одну минутку! – отозвался Синий человек. – У меня нет уверенности, что я смогу пройти этой козьей тропой.

– Да бросьте, месье, – ободрил его Беник, – это пара пустяков.

– Для вас, возможно, это и так. Вы ведь привыкли лазить по реям. Но я привык лишь к парижским тротуарам.

– У вас кружится голова?

– Невыносимо!..

– О, дьявол! Единственное средство – это не смотреть вниз. Только вверх, только в небо. В крайнем случае закройте глаза.

– Если бы можно было пройти на четвереньках!..

– Исключено! Здесь не так широко.

– Ну что же… Вперед! Нельзя же задерживать вас. А кроме того, что я, собственно, теряю? – с горечью заключил бакалейщик.

– Может быть, вы встанете между Жаном-Мари и мной?

– Ни в коем случае! Я завершаю процессию и останусь на своем месте. Вы знаете, насколько длинна эта чертова дорога?

– Нет, индеец ничего не сказал. Кстати, он уже довольно далеко ушел. Надо бы поспешить. Там, впереди, уступ сворачивает. Ивон и Жан-Мари скрылись за поворотом, я их не вижу.

– Ну, чему быть, того не миновать… Идем!

С этими словами Беник вступил на тропу так, что спина его крепко прижалась к отвесной скале, а взгляд обратился в сторону пропасти. Осторожно переставляя левую ногу и подтягивая правую, он начал продвигаться вперед. Главное – не задеть выступавшие камни и не потерять равновесие.

Так прошло пять минут. Добравшись до места, где карниз сворачивал, огибая скалу, матрос с облегчением увидел, что дальше дорога расширялась вдвое.

Но только он обернулся, чтобы поделиться радостной новостью с парижанином, как горло его перехватило от душераздирающего крика.

Беник похолодел, руки и ноги онемели от испуга.

– Месье!.. Месье Феликс!..

Ответа не было.

В отчаянии Беник вернулся туда, откуда начался его опасный путь, потерянным взглядом окинул карниз.

Вокруг было пусто и тихо.

Синий человек исчез.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЗНАТОК КУРАРЕ

ГЛАВА 1

Паталосы. – Жестокость во всем. – Людоеды. – Зловещие украшения. – Скоро праздник. – Церемония курения табака. – Шествие. – Грот. – И снова пленники. – Где же Синий человек? – Перед смертью. – Танец скелетов. – Прощание. – Ивон станет первой жертвой. – Сверхъестественное спасение.

Среди множества индейских племен, что обитают в бесконечных просторах Бразилии, племя паталосов, безусловно, одно из самых жестоких.

Паталосы обычно селятся по берегам рек. По натуре они кочевники – уходят и возвращаются, когда захотят. Иногда пропадают где-то целыми месяцами, а потом вдруг появляются как снег на голову. Индейцы других племен и представить себе не могут, куда забрасывает судьба этих бродяг.

Если паталосам понравился какой-то участок, то они занимают его, грубо попирая права тех, кто пришел сюда до них, освободил землю от вековых деревьев, выкорчевал пни, распахал и засеял зерном.

Мирные земледельцы не в силах противиться их жестокому натиску. Плоды долгого и тяжелого труда пожинают захватчики, сами же пахари часто голодают, но не решаются протестовать. Паталосы очень воинственны. Им неведомо понятие «чужое», зато они слишком широко понимают, что такое «мое», с неимоверной жестокостью подавляя любое сопротивление.

При виде тучных полей и плодоносящих деревьев у паталосов загораются глаза. Они палец о палец не ударят, чтобы вырастить маниоку, бананы, бататnote 151, ямсnote 152, маис или табак, но приложат все усилия, чтобы завладеть плодами чужого труда. Прежде чем выгнать безответных землепашцев с насиженных мест, они с редкой бесцеремонностью заставят их убрать и сложить в закрома весь урожай.

Иные племена, зная натуру паталосов, подчиняются им беспрекословно. Оставив грабителям все свои припасы, несчастные кормятся охотой и рыболовством.

Таковы местные нравы. Всем это известно. Никто не протестует. Редкий счастливый год проходит без того, чтобы то или другое племя не опустошили паталосы. Но все привыкли платить оброк.

Паталосы – достаточно многочисленное племя. Считается, что их около полутора тысяч. Они куда дисциплинированнее, чем большинство их соседей. В отличие от остальных, эти дикари не распыляют свои силы. Во главе их отрядов всегда есть начальники, которым индейцы подчинены целиком и полностью. В любую минуту свирепые краснокожие готовы напасть на более слабых. А так как другие племена разобщены и малочисленны, то паталосы успешно пиратствуют по всей округе, ничем, собственно, не рискуя.

Им ведом секрет кураре. Они ни минуты не колеблются, если надо применить яд к беззащитным людям. Человеческое мясо – вот что их привлекает. Паталосы – племя людоедов.

Среди таких деликатесовnote 153, как свинина, мясо гоккоnote 154, сыр или человечина (обычно это бывают подростки), они, как правило, предпочитают последнее.

Одним словом, это поистине кровожадные двуногие животные.

Однако паталосы, видимо, стремятся еще усугубить страшное впечатление, какое на всех производят. Они носят отвратительные украшения, придающие им одновременно пугающий и отталкивающий вид. Верхнюю губу прокалывают в двух местах на уровне клыков. В каждое отверстие вставляют клык свиньи так, чтобы клыки смотрели в противоположные стороны. Получается нечто похожее на слоновые бивни. Нижнюю губу также надрезают и вставляют еще один зуб, направленный вниз: своего рода бородка. В довершение картины проделывают отверстие в носу и вставляют туда кость, на сей раз человеческую.

Паталосы разрисовывают себе лицо и тело самыми невероятными и экстравагантнымиnote 155 красками. Ноги обычно иссиня-черные. Зубы тоже чернят. А щеки покрывают ярко-красным цветом.

Вообразите, что за вид!

Женщины племени не менее жестоки и кровожадны, чем мужчины. Они также предпочитают всему человеческое мясо. Их украшения сделаны с не меньшей фантазией: все тело, кроме шеи, покрыто черным, на этом фоне выделяются белые и желтые узоры.

Все краски приготавливаются или из древесного сока – в живом растении он молочно-белый, а потом быстро чернеет или желтеет, или из муравьиных выделений.

Внутри примитивных жилищ паталосов все говорит о том, что они людоеды. Всюду разбросаны человеческие останки. Чем их больше, тем лучше, престижнее. Это своего рода поза, бравада, чтобы еще более напугать и без того запуганных соседей.

Барабаны обтянуты человеческой кожей. Флейты сделаны из человеческих костей, ожерелья – из зубов и волос. Черепа превращены в кубки. Рукоятки кинжалов – тоже человеческие кости. На самом видном месте выставляется высушенная кисть руки, покрытая воском.

У паталосов существуют таинственные празднества, во время которых их жестокость не знает удержу.

Горе тому, кто попадет им в руки. Ничто не спасет несчастного от ужасных пыток и мученической смерти.

Итак, в одно прекрасное апрельское утро того же 1887 года, в котором произошли все предшествующие события, паталосская деревушка, расположенная на глухом берегу неизвестной географам реки, была охвачена всеобщим ликованием.

Глухо били барабаны, визжали флейты, по всей округе разносилось протяжное, жадное рычание каннибалов. В каждой хижине пили, ели, балаганили.

Можно было подумать, что племя готовится к фестивалю монстров – каждый, будь то мужчина, женщина или ребенок, оживлен, пьян. На всех праздничные украшения: свежие краски на теле, потрепанные во время последней оргии головные уборы из перьев обновлены. Везде суета. Соседи ходят друг к другу в гости и пьют, пьют, пьют… Нетерпеливо расспрашивают о чем-то один другого. Все чего-то ждут.

Наконец раздался пронзительный свист. Из самой большой хижины вышла пышная процессия. Впереди – колдун. Его наряд, за исключением незначительных деталей, повторял облачение колдуна из племени Онсы. Рядом шествовал вождь. Его сразу можно было узнать. На голове индейца красовалась диадема с двумя огромными перьями красного попугая.

Колдун бешено свистнул, а затем внезапно смолк и… взялся за табак.

Известно, как это делается у цивилизованных людей. Приверженцы вредной привычки нюхают молотый табак то одной, то другой ноздрей.

У индейцев, и в частности, у паталосов, это очень важный акт, которому придается большое значение. Он всегда сопровождается особенным ритуаломnote 156.

Табак засыпают в огромную раковину конической формы. Ее закупоривают крылом летучей мыши, пропитанным каучуковым соком. В верхушке конуса проделано тоненькое отверстие для того, чтобы высыпать чихательный порошок.

Некто, выполняющий роль кадилоносца, обычно это подручный колдуна, с особенной помпой и торжественностью несет раковину и инструмент диковинной формы – он состоит из двух полых костей, скрещенных в форме «X» и связанных посередине.

По команде колдуна его помощник останавливается, наклоняет раковину, высыпает в каждую трубочку «икса» некоторое количество порошка, причем внимательно следит за тем, чтобы не пересыпать, а затем передает наполненный инструмент в руки колдуну. Тотчас же рядом останавливается вождь, открывает рот, зажимает губами одну часть «икса», а другую вставляет в ноздрю. Колдун делает то же самое, и так они стоят неподвижно, лицом к лицу и делают глубокие вдохи. Церемония заканчивается одновременным резким выдыханием.

Начинается музыка, и кортежnote 157 направляется к прибрежным скалам. Простые смертные с наслаждением курят сигары толщиной в кулак и длиной чуть ли не в человеческую руку. Курение вдвоем – прерогативаnote 158 высших сановников племени.

Вождь и колдун подошли к большой стрелке, сделанной из человеческих костей, указывающей в направлении длинного коридора. Он уходил в темноту горной пещеры.

Внутри царила кромешная тьма. Зажгли факелы и молча двинулись вперед, ступая по мелкому, белому песку.

Через двести метров коридор вдруг расширился и вывел процессию в просторную пещеру, украшенную сталактитамиnote 159.

Колдун, как главный церемониймейстерnote 160, поднес к губам дудку и издал резкий звук. Женщины и дети остались стоять посреди гротаnote 161, в то время как мужская половина отправилась дальше.

Из первой пещеры выходил другой коридор, более прямой, нежели предыдущий. Ширины его хватало только, чтобы разойтись двоим. Уже спустя пятьдесят метров показался следующий грот, колоссальных размеров.

В нем с высоты десяти метров свисали великолепные, искрящиеся, словно кристаллы, сталактиты.

В центре находился просторный естественный водоем, очень глубокий, спокойный, с прозрачной холодной водой.

Этот шедеврnote 162, созданный природой, при свете факелов выглядел волшебной сказкой. Однако дикари были абсолютно равнодушны к красоте.

Внутреннее озеро сверкало и переливалось, а сталактиты, в составе которых было, возможно, немало золота, излучали несказанно прекрасное сияние.

Воины до сих пор хранили молчание. Наконец колдун высоким голосом произнес несколько слов, которые прозвучали словно раскаты грома, и эхо разнесло их по пещере.

Паталосы тут же принялись зловеще рычать, и поднялся такой глухой рокот, что из-за вибрацииnote 163 сталактиты начали обламываться и с шумом падать в озеро.

Это явно считалось у индейцев доброй приметой, потому что на их свирепых лицах отразилась вдруг радость и непонятное вожделениеnote 164.

Не сон ли это? Показалось, что в ответ на их рычание послышался тонкий, едва уловимый звук, похожий на крик животного. Скорее всего на лай собаки.

Потом из глубины грота раздался человеческий шепот. Паталосы, явно его ожидавшие, вновь пустились в путь, обошли озеро и оказались перед массивной глыбой, похожей на жертвенник с небольшой канавкой посередине.

Индейцы окружили глыбу, подняли руки с факелами и застыли, словно кариатидыnote 165.

Рядом с огромной чашей лежали четыре человека, трое из которых – увы! – были одеты по-европейски. Четвертый – почти голый. Тут же находилась собака. Веревка, за которую ее привязали, оказалась столь короткой, что псине пришлось стоять не на лапах, а на коленях. Глаза ее слезились, шерсть стояла дыбом. Несчастное животное беспрерывно злобно лаяло.

– Мне кажется, – вполголоса по-французски произнес один из связанных, – что теперь наконец-то нам будет по-настоящему не до смеха. Как думаешь, Беник?

– Конечно, мой бедный Жан-Мари. Эй, Ивон!

– Слушаю, дядя!

– В паршивую переделку я вовлек тебя, малыш! У меня сердце разрывается.

– Не говорите так, – отозвался мальчик. В голосе его не было волнения. Он как будто бы наблюдал за происходившим со стороны. Ему было безразлично, когда придет смерть: чуть раньше или чуть позже.

– Ты ни о чем не жалеешь, мой мальчик?

– Я жалею о зеленых лесах, о прекрасном море, о моей профессии матроса, о жизни вместе с вами и… о месье Феликсе, нашем чудесном товарище. Но ничего не поделаешь. Будь что будет!

– Парень у нас смельчак, настоящий мужчина, – глухо зашептал Жан-Мари.

– Мужество ему пригодится, как, впрочем, и нам всем. Если не ошибаюсь, придется туго. Меня немного утешает лишь то, что бедный месье Феликс разбился там, на этой чертовой скале, и не будет мучиться здесь, когда проклятые язычникиnote 166 принесут нас в жертву. Генипа! Что ты думаешь об этом?

– Это паталосы…

– Ну и страшилища! Думаешь, они нас съедят?

– Да!

– Черт побери! Валяться здесь и не иметь возможности пошевельнуть ни рукой, ни ногой!.. Не иметь возможности врезать этим макакамnote 167, швырнуть в них камень… Только ждать, когда тебя поджарят и подадут с гарниром из вкусных бататов…

– А все-таки взгляните, как здесь красиво. Похоже, что это из золота, настоящего золота. Его здесь, наверное, столько, что хватило бы на сто тысяч кораблей! На целый флот!

– А уж на рыболовецкое судно и подавно! А, Беник?..

– Да!.. И махнуть бы в Роскоф!..

– В родную Бретань…

– А бедняга месье Феликс…

Тем временем паталосы с любопытством внимали разговору, в котором не понимали ни слова. Удовлетворив любопытство, они завопили еще сильнее прежнего. Вожделение вновь загорелось на их лицах. Скоро начнется праздник.

Колдун поднес к губам флейту и заиграл свою жуткую мелодию. Индейцы, и без того подогретые выпитым за день, постепенно начали раскачиваться из стороны в сторону и трясти головами.

Понемногу ритм ускорялся. Движения танцоров становились быстрее. Украшения из человеческих костей издавали зловещие звуки.

Внезапно все остановились, а затем выстроились друг за другом. Вперед вышли вождь и колдун и взялись за иксообразный инструмент. Вся церемония повторилась.

После этого паталосы на редкость синхронноnote 168 подняли вверх руки с кастетамиnote 169 и с грохотом швырнули оружие оземь, потом стали приподнимать то одну, то другую ногу, откидывались назад, нагибались вперед, падали на колени, вскакивали, замирали, подобно статуям, и кричали, страшно, воинственно кричали.

Схватив факелы, индейцы сгрудились вокруг пленников и снова начали свои пляски.

Они прохаживались между четырьмя мужчинами, лежавшими в метре один от другого. Бесконечная, неразрывная цепь вилась и вилась, как змея. Пламя факелов придавало этим демонам еще более страшный и свирепый вид.

Наконец их неистовство достигло верхней точки. Все бросились к пленникам, сумасшедше сверкая глазами, что-то крича, скрипя зубами. К лицам жертв поднесли факелы, да так близко, что едва их не спалили. Глазам пытаемых стало невыносимо больно.