Гении и прохиндеи

      И вот, наконец, эти столь характерные пояснения Колодного к словам письма. В помянутом интервью израильской газете "Окна" он заявил: "Шолохов не вызвал Кудашева с фронта, поскольку, как сказала Матильда, известно, чем занимался он в Москве..." И дальше уже прямо от себя: " пьянствовал и по бабам...И погиб Кудашев." Как видим. Колодный с помощью вдовы вешает на любимого писателя не только пьянство и распутство в страшные первые дни войны, а еще и гибель друга, - что можно придумать подлее! Ф. Кузнецов даёт достойную отповедь клевете конкистадора. Критик обстоятельно рассказывает, чем на самом деле занимался в ту пору Шолохов. 23 июня шлет из Вешенской телеграмму С.К.Тимошенко с просьбой принять в Фонд обороны его Сталинскую премию, добавив при этом: "По вашему зову в любой момент готов встать в ряды Рабоче-крестьянской Красной Армии". Уже 4 июля "Правда" печатает его очерк "На Дону". Об этих же днях редактор "Красной звезды" Д.И.Ортенберг вспоминал:
      "Шолохов явился в редакцию раньше, чем мы ожидали. Выглядел молодцевато, успел экипироваться. Он был по-казачьи строен, привез очерк "В казачьих колхозах". Ф.Кузнецов добавляет после этого свидетельства: "И сразу - путь на Западный фронт в 19-ю армию И.С.Конева". Критик заглянул и в личное дело полкового комиссара (полковника) Шолохова, где отмечено, что август, сентябрь и октябрь он провел на Западном фронте. Напомню, что 19-я армия как раз из тех четырех, что 7 октября попали в окружение. Так что, когда Кудашев слал письма с просьбой о вызове, Шолохов уже сам был на фронте и очень просто мог попасть в плен. И критик спрашивает Колодного: "Это все похоже на "пьянки да баб"?" Как сказал поэт, "самое подлое из лжесвидетельств - лжесвидетельство о войне." Нужны ли еще пояснение о том, сколь пламенно Колодный любит Шолохова? Занимаясь многообразной литературной "охотой" этот ненавистник Горького и антисоветчик, любящий порассуждать о "преступлениях партии", просто получил у Ю.Лукина адрес шолоховской рукописи и с большой пользой для себя написал об этом книгу, в которой немало полезного и для нас, чем мы в дальнейшем и воспользуемся с признательностью. Похожая история у "Тайной жизни Шолохова". Её автор Валентин Осипов такой же антисоветчик, но в бытность свою высокопоставленным издательским начальником, он бывал в Вешенской, беседовал с Шолоховым, с его родственниками, есть даже телеграмма на его имя, в которой Михаил Александрович поздравлял издательство "Молодая гвардия" с юбилеем. Почему же не воспользоваться этим и не написать книгу, изобразив великого советского писателя таким же антисоветчиком, каким стал сам? Ведь это одно из веских оправданий и для себя , и для всех оборотней. И написал...
      Но вернемся к статье Л. Колодного о Горьком. Даже такое незатейливое негодяйство не получило отпора от интеллектуалов И МЛ И... Мне могут сказать: " Так ведь тогда никто не смел рта открыть. Только сейчас кое-кто проснулся?" Ну нет, братцы мои, кое-кто всё-таки и в те дни барахтался, оборонял советскую литературу от глумления Солженицына. Бурлацкого, ельцинского пресс-секретаря Костикова, этого самого Колодного и других литературных мародеров. "Литературное обозрение" (№1'90) выступило со статьей "Соблазн прокукарекать первым" в защиту Горького от клеветы Ст.Куняева, "Правда" 30 марта 1993 года достойно отметила юбилей Горького в статье "Правда - бог свободного человека", "Советская Россия" 8 июня 1993 года в статье "Над бандой рвачей и выжиг" возвысила голос в защиту Маяковского, эта же газета 30 января и 9 февраля 1991 года в статье "Письмо поэту, который больше, чем поэт" дала отповедь Евтушенко за клевету на Шолохова в его статье "Фехтование с навозной кучей", что напечатала "Литературка"...
      Евтушенко уверял, что образы большевиков в "Тихом Доне" "написал кто-то другой, а не Шолохов". Сам же он. "может быть, под страхом ареста совершил однажды преступление против нравственности". Вы подумайте: шестидесятилетнаяя вышедшая в тираж шлюшка толкует о нравственности! Далее речь шла о том. что Шолохов не только плагиатор, душитель нравственности, но, естественно, еще и антисемит. И вот к такому-то человеку в 1961 году. когда подвергся критике "Бабий яр", в ту пору еще в расцвете всех своих прелестей и опыта шлюшка кинулась за помощью и защитой в Вешенскую. По её словам, Шолохов был ужасно рад встрече и "крепко обнял" курвешку. А далее Евтушенко давал портрет писателя. Я по этому поводу тогда писал, что вот, мол, недавно довелось прочитать книгу Солженицына о Ленине. "И чем дальше читал, тем яснее видел, что созданный образ никакой не Ленин, а сам автор: та же злобность, та же патологическая самовлюбленность, та же болезненная мелочность, то же шкурничество... Вот и вы, Евтушенко, в своей "Навозной куче" нарисовали портрет не великого писателя, а свой собственный, вплоть до мелочей. Вы нарядили своего Шолохова во все заграничное "яркого современного дизайна". Но он ведь полжизни проходил в гимнастерке, а вы всю жизнь пялите на себя этот самый заморский дизайн. Ваш Шолохов брехлив и безответствен, - это вы, а не он. Ваш Шолохов источает "провинциальное чванство", - это вы, а не он. Ваш Шолохов даже нахваливает вас: "Мой любимый поэт...Ты у нас талантище", - это вы так о себе думаете и говорите, а не он о вас. Чего стой такая реклама: "Моя фамилия -Россия, а Евтушенко псевдоним..."
      Ваш Шолохов, желая поразить воображение столичного гостя, разбросал на письменном столе старые письма с иностранными штемпелями, будто они недавно получены, -это вы способны на такие мелочные проделки литературного папуаса, а не он с его мировой славой. Вы даже навязали своему Шолохову дурацкую манеру говорить о себе в третьем лице: "Михаил Александрович послушает вас с удовольствием" и т.п. Это не его, а ваша манера. В речи на Втором съезде народных депутатов вы говорили: "Евтушенко написал с композитором Колмановским песню "Хотят ли русские войны". В вашей стать об Ахматовой читаем: "Евтушенко написал лучшее стихотворение на её смерть." Хватит?.. Наконец, ваш Шолохов хвастун, лжец и провокатор. Именно в этом облике и вылезли вы перед читателем из своей "Навозной кучи". И цель вашей провокации в том, чтобы, клевеща на великого сына русского народа, оскорбить и унизить сам народ, вызвать вражду и ненависть к нему. И воздается тебе за дела твои полной мерой, провокатор."
      О другой статье той поры за давностью времени следует сказать именно потому, что в ней речь шла как раз о "проблеме авторства" "Тихого Дона". Ф.Кузнецов уверяет: "И сегодня Шолохов один из самых таинственных, неоцененных и непонятых писателей XX века". Друг мой Аркадий!.. Конечно, всякая красота, в том числе литературная, в известном смысле таинственна. Но Шолохов -неоценен? Да какие еще в XX веке есть выражения всенародной любви и всемирного признания, какие награды и премии, которых он не получил бы! Еще и непонятен? Да разве непонятных" так любят, так обильно издают во всем мире, инсценируют, экранизируют и опять же - награждают?... В 8 томе собрания сочинений Шолохова, вышедшего в 1986 году, напечатано его предисловие к одиннадцатому изданию "Тихого Дона", предпринятому в Швеции в 1957 году. Подумать только, на протяжении 25-30 лет в одной только Швеции каждые 2-3 года -издание! Это, что ж, из любви к литературным ребусам и шарадам? Но Ф.Кузнецов настаивает и для подтверждения таинственности и непонятности писателя приводит слова упоминавшейся Е.Г.Левицкой. Она в 1930 году побывала в гостях у двадцатипятилетнего Шолохова : "За семью замками да еще за одним держит он свое нутро...Говорить с ним очень трудно. Замкнутый, он и о себе говорить не любит." Так ведь надо же понимать: Левицкая - "столичный гость в деревне" и разница между ними в двадцать пять лет, их большая дружба еще впереди. Она писала также, имея в виду "Тихий Дон": "Откуда он знает всё это?.. Ведь надо же прожить хотя бы некоторое время на свете, чтобы так тонко понимать женскую душу, ребенка, старика. Загадкой всё это было для меня. Загадкой осталось и после пребывания в Вешенской...Я знаю только, что если я, старуха, не разгадала этого человека, то и все окружающие тоже не знают его..."
      Насчёт окружающих Левицкая ошибалась. Еще до её приезда Шолохов писал ей 29 октября 1929 года об этих "окружающих", в том числе о работниках райкома партии и райисполкома: "Моя жизнь для них как на ладони". Но Левицкая была совершенно права в каждом слове, когда, стараясь "понять этого своеобразного, необычного человека, сумевшего в свои 21-22 года дать такие глубокие, тонкие по психологическому анализу страницы", писала: "Он живет какой-то своей особой жизнью." Да, Шолохов был не таинственный и непонятый, а в высшей степени своеобразный, необычный, особенный, с житейской точки зрения даже странный человек и писатель. Та же Левицкая писал о впечатлениях первой встречи с ним: "Он, усмехаясь, смотрел своими странными -желтыми какими-то, как у степной птицы, глазами"..."Он улыбался. Странная у него улыбка, какая-то необычная" И опять: "Глаза -странные -"круглые, с наглинкой", как у Митьки Коршунова, "желтые." И рассказала о такой, в частности, странности, свидетельницей которой была. Первое книжное издание "Тихого Дона" вышло в издательстве "Московский рабочий", где Шолохову платили 200 рублей за лист. Гослитиздат предложил 400. И Левицкая пишет: "С нескрываемой презрительной усмешкой он отказался от столь лестного предложения. Писатели возмущались таким отсутствием корыстолюбия у молодого "удачливого" автора...Откуда это презрение к деньгам?.. Ни у одного писателя я не видела такого отношения . Он презрительно говорит об Алексееве, Панферове и других коммунистах, которые гонятся за деньгами (предлагал Панферову отказаться от авторского гонорара). А ведь у него нет никакой профессии, кроме писательской." И вот такого-то человека, объявив его неразгаданной до них тайной, взялись объяснить нам расхрабрившиеся неошолоховеды.
      Но если бы только они!... Ф.Кузнецов называет целую свору "антишолоховедов", обвиняющих Шолохова в плагиате. Какой-то Кацис, какой-то Радзишевский, какой-то даже израилец Зеев Бар-Селла... Да что мне за дело до них ! Правда, есть тут еще Солженицын и Рой Медведев. Так с ними и спорить-то непристало. А вот действительно об очень талантливом писателе, о Владимире Солоухине, который тоже оказался в этой компании, исследователь умолчал. Почему? Да как можно-с, патриотизьм не позволяет. Вон ведь что пишет о Солоухине наш главный спец по патриотизьму Владимир Бондаренко: "Хранитель России"! Да, русские иконы хранил, а великого сына России мордовал вместе с радзишевскими. Я был свидетелем и того, как в Колонном зале при появлении Солоухина все вставали, и того, как там же его не стали слушать и прогнали с трибуны. Увы... Так вот, Солоухин вроде бы милостиво шел на компромисс: "Я ничего не говорю, это большой писатель, даже если две трети 'Тихого Дона" написаны им, и тогда..." А дальше повторял вслед за Солженицыным и роем Медведевых: "Шолохов не мог написать первую книгу, ибо она написана с психологией и жизненным опытом по крайней мере пятидесятилетнего человека, много видевшего, знающего, пережившего, а Шолохову ведь - двадцать лет. Мальчишка." Если так, то и компромисса никакого нет: получается, что и остальные три книги написал не он, поскольку весь роман закончил в 1940 году, когда ему до пятидесяти было еще пятнадцать лет!
      Но Солоухин стоял на своем , и утвердиться в этом ему помог весьма любопытный эксперимент, проделанный им. У него были душевные друзья Миша, Ваня, Володя, Толя, Петя, Андрюша и Егор. Он им сказал: "Все вы известные писатели, то есть одаренные, талантливые люди. Все вы издали много книг романов, повестей, стихов. Все вы - кто лауреат, а кто и Герой социалистического труда." Друзья, побрякивая медалями, послушно кивали головами, подтверждали: да, мы талантливые люди. "А теперь..." Обращаясь к каждому персонально, экспериментатор спросил, мог ли кто из них в двадцать лет написать "Тихий Дон" или хотя бы только начать роман, в котором более двухсот персонажей". (Мракобес с калькулятором Семанов подсчитал, что их 827). Герой труда Миша прямо ответил: "Я не мог бы. Я тогда стихи писал в стенгазету." "А я в этом возрасте, кажется, и считать не умел до двухсот", -признался лауреат и мультиорденоносец Ваня. "В восемнадцать лет я уже напечатал в газете "Ленинец" заметку, - сказал Герой Володя. -Как сейчас помню она кончалась словами "Пусть живет и здравствует наш великий советский народ! Отрицательно ответили и остальные подопытные таланты. Да, ни у кого из них в двадцать три года, как у Шолохова, не вышла первая книга своего "Тихого Дона". Не вышла и в тридцать пять, когда Шолохов закончил эпопею. Не вышла и в шестьдесят пять. Вот видите, сказал беспощадный экспериментатор, а ведь у вас столько высоких наград! И вывод его таков: не мог тот вешенский Миша, Герой социалистического труда, превзойти московского Мишу, ведь, тоже Героя. Никак не мог. Не положено!.. С тех пор Толя, Ваня, и Петя умерли, не оставив нам ничего похожего на "Тихий Дон". Остальным сейчас 70-80 пет. Печально. Но я бы такой эксперимент провел несколько иначе. Задал бы другого рода вопросы. Шолохов стал самостоятельным человеком в пятнадцать лет. В ранней юности участвовал в Гражданской войне, был прокомиссаром, побывал в плену у махновцев, отпустили по молодости, потом в погоне за куском хлеба работал в Москве грузчиком, каменщиком, делопроизводителем. Кто из вас, Миша, Ваня, Володя, Толя, Петя, Андрюша, Егор, уж если не таскал кули на Ярославском, то хотя бы поработал делопроизводителем? Начав в Москве довольно активно печататься, издав две книги, горячо поддержанные классиком того времени Серафимовичем и благожелательно встреченные критикой, девятнадцатилетний Шолохов вдруг возвращается в родную станицу, где его вовсе не ждали блага Ясной Поляны или хотя бы Малеевки, и всю жизнь живет там. Его посылали на Международный конгресс в Париж, ему предлагали пост главного редактора "Нового мира", руководителя Союза писателей СССР, а он отвечал: "Да я бы с удовольствием, только вот билет на поезд до Ростова уже взял. Как нибудь в другой раз..."И так пятьдесят лет. Вы все, кроме Андрюши, тоже родились не в Москве и не здесь начинали свой литературный путь, но как только стали писателями, тотчас рванули в столицу к редакторским креслам, секретарским постам, казенным квартирам и будете жить здесь до конца дней, имея под Москвой свои Ясненькие Лужайки. Так не кажется ли вам, Миша, Ваня, Володя, Толя, Петя, Андрюша и Егор Александрович, что уже одно это показывает, до чего ж необычным человеком был Шолохов, что он особой, не той, что вы, породы и всегда шел по жизни своим, только ему предназначенным путём, с самого начала глубоко понимая характер и огромность своего дара?
      По воспоминаниям современников, как мы знаем, совсем молодой Шолохов отказался от двукратного повышения гонорара за "Тихий Дон". А позже ни одну премию он не оставил себе : в 1941 году Сталинскую премию первой степени за "Тихий Дон" перечислил в Фонд обороны, в 1960 году Ленинскую премию за "Поднятую целину" отдал на строительство новой школы в станице Каргинской, где родился и жил до женитьбы, в 1965 году Нобелевскую премию пожертвовал на строительство больницы в Вешенской. А еще в 30-м году, как пишет Левицкая, Шолохов дал одному колхозу денег на трактор. Притом ведь он далеко не всегда купался в золоте . Так, вскоре после того, как подарил трактор, уже будучи прославленным автором двух книг "Тихого Дона", писал Левицкой 19 ноября 1931 года: "Влез я в долги, заимодавцы мои меня люто терзают. А я настолько беден, что не имею денег даже на поездку в Москву..."Вы, Миша, Ваня, Андрей Андреевич и остальные друзья Солоухина, отказывались ли от повышения вам гонорара как Героям и лауреатом? А как употребили свои Ленинские да Государственные? Где построенные вами школы и больницы? Кому вы подарили трактор, бульдозер или трехколесный велосипед? Был слух, что Виктор Астафьев, в своё время в очередном приступе злобности объявивший друзьям, что день смерти Шолохова будут счастливейшим днем его жизни, из Госпремии подарил яслям в Овсянке три французских фигурных соски для младенцев. Не удивлюсь, если подтвердится.
      По воспоминаниям той же Левицкой, когда она приехала в Вешенскую, хозяин поселил её в своем кабинете. А однажды он приехал в Москву в совершенно разбитых сапогах и пошел по магазинам купить новые, но везде требовали промтоварную карточку, а у него нет её. Наконец, в одном месте нашел, могут продать так, но на всякий случай, видимо, из опасения как бы не осчастливить классового врага, спросили, чем он занимается. А Шолохов возьми да брякни: "Я человек свободной профессии." - "Ах, свободной? встрепенулся бдительный продавец. - Ну и ходи свободно без сапог!" Левицкая удивилась; "Да чего ж вы не сказали, что писатель?" У нас, мол, писателей любят. Шолохов с досадой ответил: "Ну вот, что ж я буду говорить: вот я писатель, дайте писателю сапоги!?" А кто из вас, друзья, никогда не шумел в Литфонде : "Я писатель-лауреат! Дайте мне лучшую комнату в Коктебеле! И чтобы на одного!"... "Я Герой труда! Дайте мне дачу в Переделкино! И чтобы никаких соседей!" Как вспоминал Андрей Плоткин, друг Шолохова, работавший на Дону председателем колхоза, тот ему однажды сказал : "Смотри, ручку у двери ходоки оторвали!" - столько у него было посетителей, просителей, жалобщиков. А целы ли дверные ручки в ваших квартирах и дачах, Миша, Ваня, Владимир Васильевич и остальные? Нет ли на пути к ним колючей проволоки, секретных кодов, сигнализации да телекамер, как у вечно живого классика Солженицына?
      Покойный Петр Сажин рассказывал, что однажды в Москве году в 25-м какой-то человек оскорбил на трамвайной остановке женщину. Шолохов тут же подошел к нему и влепил затрещину. А кто из вас, друзья?.. От Солоухина я не раз слышал, как он однажды в ресторане ЦДЛ дал пощечину писателю М.Б. Да, был такой случай, но, во-первых, этот писатель-фронтовик был на пятнадцать лет старше да еще и тяжело болел чахоткой. Что ж за доблесть ударить такого? А главное, ведь ударил не за оскорбление женщины и вообще не за другого, а за свою собственную обиду. Был в молодости еще такой случай. В 1923 году в Москве дали Шолохову ордер на комнату в Георгиевском переулке, что за нынешней Госдумой. Но комната была занята, пришлось из-за нее судиться. Суд решил дело в пользу Шолохова. Мария Спуре, женщина, у которой начинающий писатель отсудил комнату, в отклике на одну статью Л.Колодного писала ему: "Шолохов поселился в моей комнате и благодаря своему веселому и общительному характеру расположил к себе всех жильцов квартиры и стал даже часто заходить к нам. Меня он прозвал "лисичкой", угощал часто шоколадом и дымил своей трубкой, заправленной очень душистым табаком." Разве это не чудо - отсудить комнату и остаться в прекрасных отношениях! Кто из вас, друзья Солоухина, мог бы повторить это чудо?
      Левицкая записала: "Рассказывает, что пролежал две недели в постели. "Поехал верхом. Вдруг из-за поворота выскочил автомобиль. Едут знакомые ребята из ГПУ. Лошадь испугалась, споткнулась о кучу камней и упала. Я полетел на землю. Хорошо, ногу из стремени вытащить успел. Сгоряча вскочил на ноги - "казак, как кошка"- улыбнулся он. - Конь снова упал и придавил крупом ногу. Стал выпрастывать ногу и почувствовал: что-то хряснуло в спине. Но сел на лошадь, хотя ребята предлагали довезти до дома на машине. Как-то неладно: выехал на лошади, а назад привезут. Решил доехать до Дона, обмыть лошади окровавленную морду, а влезть на лошадь уже не смог...Еле-еле добрался до дома и свалился. Оказалось нога вывихнута и связки в пояснице разорваны..." А вы, друзья, когда последний раз падали с лошади? Кто из вас при этом вскочил, как кошка? Кто считает, что это неладно - пойти по шерсть, а вернуться стриженым? Евгений Поповкин, тогда главный редактор журнала "Москва", пригласил Шолохова в писательскую компанию, возможно, в ЦДЛ, встречать новый 1959 год. Михаил Александрович поблагодарил, но отказался: была больна Евгения Григорьевна Левицкая, и он хотел в эту ночь побыть рядом с ней. Её дочь вспоминала о том времени:
      "Маме исполнилось 79 лет, у нее обострилась давняя болезнь -диабет и другие недуги. Шолохов привез к её постели знаменитого профессора Мясникова. Врачи считали больную обреченной. Но Шолохов уговорил профессора Гуляева сделать сложную операцию - ампутацию ноги. Михаил Александрович не мог сдержать слезы в больнице, плакал. Операция прошла успешно. Он навещал маму и так продлил ей жизнь на полтора года..." Тут никаких вопросов подопытным друзьям я уже не задал бы... Да, Шолохов был человеком необыкновенным, общим аршином мерить его нельзя. А Солоухин, меряя гения своими аршинными друзьями, довел дело до нелепости, до уморы. И Ф.Кузнецов в вопросе о том, как Шолохов относился к обвинениям в плагиате, тоже берет в руки аршин и рассуждает просто, прямолинейно: обвинения - ложь, клевета, значит, писатель переживал, мучился, это и свело его раньше времени в могилу... Прежде всего, замечу, нельзя утверждать, что подозрение или обвинение в плагиате всегда, при всех обстоятельствах оскорбительно. В моей литературной жизни было три подобных случая, и не всегда меня это огорчало, порой - совсем наоборот. Я был заподозрен в плагиате при первой же попытке напечататься. Дело было зимой 1945 года на фронте, в Восточной Пруссии. Я послал в нашу армейскую газету "Разгромим врага" лирическое стихотворение. Через несколько дней получаю письмо: "Тов. Бушин! Стихотворение Ваше получил. Оно настолько хорошо, что у некоторых товарищей из нашей редакции возникло сомнение: действительно ли Вами написана эта вещь? Не списана ли она из какого-либо журнала. Прошу прислать другие Ваши стихи и указать Ваше воинское звание.
      20 февраля 1945г. Капитан С. Шевцов." Сергей Александрович Шевцов царство ему небесное - был довольно известным в ту пору поэтом-сатириком. После войны работал главным редактором "Крокодила"...Я бегал по всей роте с этим письмом и читал его друзьям, захлебываясь от радости и гордости. Еще бы! Ведь плагиатор имеет прямое отношение к литературе, это как бы первая ступень её, и вот я пока ни разу не напечатался, ничего не сделал, а уже плагиатор! Уже первую ступень одолел. Мое стихотворение профессиональные литераторы поставили в один ряд со стихами, что печатаются в журналах. Ночью на нарах, мешая спать соседу Кольке Белоусову, я в упоении шептал слово, красивее которого тогда для меня не было: " плаги-атор.-.пла-ги..."
      Второй раз это случилось в 1951 году. Мой однокурсник Гриша Фридман, который тогда вдруг стал Григорием Баклановым, на моей защите диплома назвал меня фашистом. Уже тогда, в молодости, он был злой, как сто чертей и три ведьмы в одном флаконе. И сильно меня не любил. А тут еще незадолго до этого было такое дело. Когда он появился в "Литературке" под псевдонимом, ему кто-то из наших ребят сказал: "Гриша, в чем дело? Ведь Бакланов это же второстепенный персонаж фадеевского "Разгрома". А главный
      герой романа - Левенсон. Почему бы тебе не взять этот красивый псевдоним?" Все рассмеялись, а Гриша осерчал. Я хохотал всех громче, - еще бы не фашист!.. И вот, как говорится, взяли бедного Гришу на густые решета. На партсобрании он не настаивал, что я замаскированный фашист из девизии СС "Мертвая голова", но принялся доказывать, что я не советский человек. Уже в наши дни он писал в "Знамени", что этот эпизод едва ли не загубил всю его блистательную литературную карьеру. Крутая чушь. Через несколько дней приехал он ко мне домой со своими извинениями, и на этом все кончилось. Потом дарил мне свои книги, а я ему за неимением оных давал читать свои тиронаборческие рукописи. Но сейчас дело не в этом, а в том, что доказывая, какой я опасно не советский, Гриша тоже обвинил меня в плагиате. В "Московском комсомольце" я напечатал статью о повести Юрия Три4юнова "Студенты" .Так вот, Гриша заявил: Бушин не сам написал статью, а пошел на обсуждение повести в юридический институт, все там застенографировал и выдал за свое . Не скажу, что это меня тогда порадовало, скорее опечалило: с кем сидел пять лет в одной аудитории!.. Третий случай произошел в 1979 году. В журнале "Москва'', выходившем тогда полумиллионным тиражом, появилась моя неласковая статья "Кушайте, друзья мои...Все ваше" о романе Б.Окуджавы "Путешествие дилетантов". Статья произвела немалый шум. И вот, выступая 24 декабря в московской библиотеке №114, заведующим которой был мой школьный друг Вадим Тарханов. Окуджава заявил: "Статью писал не Бушин. а целая бригада . Он же только дал свое имя. потому что у него уже была отвратительная статья обо мне в "Литгазете". И что же? Я опять ликовал, как в юности на фронте. Какой, дескать, я вумный - за целую бригаду меня принимают. Вот такие случались у меня истории...
      У Шолохова, конечно, все было иначе. Слов нет, когда в 1928 году клевета обрушилась на молодого писателя в первых раз, а вскоре и во второй, в третий, он негодовал, терзался. 1 апреля 1930 года в письме к Серафимовичу писал: "Что мне делать, Александр Серафимович? Мне крепко надоело быть "вором". На меня и так много грязи вылили...У меня руки опускаются и становится до смерти нехорошо. За какое лихо на меня в третий раз ополчаются братья-писатели?"
      По молодости лет и неискушенности в делах литературных Шолохов не знал, что история эта стара, как род людской. Еще Свифт писал: "Когда в мире появляется настоящий гений, вы можете легко узнать этого человека по обилию врагов, которые объединяются против него. "Серафимович мог бы ответить Шолохову еще и словами Бальзака: "В Париже, когда некоторые люди видят, что вы вот-вот готовы сесть в седло, иной начинает тащить вас за полу, а тот отстёгивает подпругу, чтобы вы упали и разбили себе голову, третий сбивает подковы с копыт вашей лошади; самый честный -тот, кто приближается к вам с пистолетом в руке, чтобы выстрелить в упор. У вас есть талант, мое дитя, и вы скоро узнаете, какую страшную, непрестанную борьбу ведет посредственность против тех, кто её превосходит."!! так во всех парижах мира... Конечно, вынести все это молодому писателю было трудно. Но он представил комиссии, которую возглавлял Серафимович (Л.Колодный пишет, что М.И. Ульянова) рукопись двух первых книг, комиссия опубликовала в "Правде" заявление и буря клеветы пошла на убыль, а потом и вовсе заглохла.
      Но ведь в 1974 году, когда Солженицын в том самом Париже вцепился зубами в полу Шолохова и пытался сбить подковы с копыт его донского скакуна, Михаил Александрович давно уже был не молодой автор, только что вступивший в литературу. Он закончил и все четыре книги "Тихого Дона", и две книги "Поднятой целины", и опубликовал главы романа "Они сражались за Родину", и написал замечательный рассказ "Судьба человека", - он был увенчан и прославлен во всем мире. И вот теперь ему опять вытаскивать рукопись, доказывать, оправдываться? Да еще перед кем - перед Солженицыным! Перед человеком, которого он считал "болезненно бесстыдным"... Конечно, он мог тогда настоять и на повторной публикации у нас в стране материалов комиссии 1929 года, и симоновского интервью еженедельнику "Шпигель", и собственного заявления, тем более, что ведь в Пушкинском Доме имелись 140 страниц рукописи "Тихого Дона", которые согласно его воле передал туда шолоховед К. Прийма Но Шолохов не желал этого, брезговал, считал унизительным, как правильно пишет Л. Колодный. По воспоминаниям Анатолия Калинина, инспирированную и оплаченную Солженицыным книгу Медведевой-Томашевской "Стремя "Тихого Дона", в которой супернаучно доказывается, что автор эпопеи Федор Крюков, Шолохов дочитал до 44-й страницы и бросил: "Скучно!" Иначе говоря, с высоты своего скакуна плевал он на лысину Солженицына, согбенного у копыт его коня, и на всю его мышиную возню да злобный писк в Париже.
      И последний довод. Ведь в связи со такими сочинениями, как солженицынское "Красное колесо", никогда не возникнет "проблема авторства". Да подавись ты, Меч Божий, своим колесиком! А вот "Гамлет" или "Тихий Дон"...Впрочем, есть версия, что "Архипелаг ГУЛаг" написал не Солженицын, а смастачили его в ЦРУ. В одном издании уже готовится публикация на сей счет. Л.Колодный в конце своей книги пишет: "Слова Александра Солженицына вдохновили меня в 1983 году начать расследование, которое привело к находке шолоховских писем и рукописей. Его же слова побудили многих литературоведов на поиски мнимых авторов "Тихого Дона". В результате появились на свет статьи и монографии, образовав основанную на домыслах и мифах антишолоховиану. Чем объяснить, что великий писатель, призывавший народ жить не по лжи, пробудил такую черную силу, которая породила на свет "Стремя "Тихого Дона" и подобные клеветнические опусы?" Чем объяснить? Неужто, Лев Ефимович, до сих пор так и не поняли? Да только тем, что человек, которого именуете "великим писателем", - самый великий, наглый и преуспевший лжец в русской истории. Да, понять этого вы не можете, ибо сам такой же антисоветчик, только помельче. "Я делал неоднократные попытки связаться с Солженицыным, отправлял в США ксерокопию первой страницы романа. Дошли ли мои письма? - чешет в затылке Колодный. - Надеюсь теперь легче будут установить связь, а моя книга попадёт ему в руки. "Это было написано в первом издании книги в 1995 году. Прошло пять лет. И что, установил связь? Получил благодарность за то, что открыл глаза старцу?
      "Уверен, когда-нибудь сам писатель объяснит причину своего глубокого заблуждения, признается в ошибке и покается перед народом за грех. " Да поймите же все-таки, Колодный, это никакое не заблуждение, не ошибка, а обдуманная, расчитанная злобная диверсия против русской культуры человека, прожившего жизнь под девизом "Отмываться всегда трудней, чем плюнуть. Поэтому главное - в нужный момент плюнуть первым". Помянутое "Стремя" и есть очередной его плевок. Покается перед народом? Вашу уверенность в этом я называю "синдромом Бакатина". Помните такого? Будучи председателем КГБ, он выдал обалдевшим американцам наши секреты и был уверен, что те ответят таким же полоумным жестом. Вот когда они такой жест сделают, тогда и вы, Лев Ефимович, дождетесь покаяния Солженицына.
      20 августа 2000г.
      ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ
      Главному редактору газеты "Завтра" А.А.ПРОХАНОВУ
      Уважаемый Александр Андреевич!
      Обращаюсь к вам в связи с опубликованным в вашей газете (№№ 38 и 39) произведением Владимира Бушина "Почему безмолвствовал Шолохов". Произведение замечательное! И особенно замечательно тем, что демонстрирует поистине безграничные возможности великого нашего сатирика. Взять семь книг о Шолохове, вышедших в последние годы, и одним махом все их уничтожить, это не каждому дано.