Охотники за сокровищами. Нацистские воры, хранители памятников и крупнейшая в истории операция по спасению мирового наследия

Следующие полтора года Стаут обучал кураторов и пытался убедить чиновников принять программу охраны памятников на государственном уровне. Но ничего не получалось, и к концу 1942 года даже невозмутимый Стаут почувствовал себя не у дел. Он посвятил всю свою жизнь экспертизе в скромнейшей области истории искусства, и внезапно цепь мировых событий вывела эту экспертизу на первый план. И вот когда охрана искусства действительно оказалась нужна, когда всемирное культурное наследие нуждалось в спасении и нельзя было терять ни секунды, никто не желал его слушать. Вопрос охраны искусства во время войны оказался в руках музейных директоров, которых Стаут называл «саибами». Стаут был трудягой и испытывал обычную неприязнь синего воротничка к белым: к миру управленцев, совещаний, переговоров и расшаркивания с клиентами.

«Я чертовски устал от всех этих игр, на которые музейная администрация тратит львиную долю времени, – писал он своему другу из Художественного музея Фогга. – Пытался бунтовать, да все без толку. Я верю, что еще лет двадцать я буду трудоспособен. Этого достаточно для работы, но на интриги это время тратить жалко. Довольно с меня валять дурака и заискивать перед богатеями, делая бумажные самолетики из наших принципов, только чтобы порадовать меценатов».

Стаут был уверен в том, что только «специалистам особого назначения», обученным консервации и служащим в рядах армии, можно доверить сохранение культурного наследия в период Второй мировой войны, в то время как музейные директора «валяли дурака» и пытались, заручившись поддержкой президента Рузвельта, пролоббировать создание в армии культурного комитета, который, вне всяких сомнений, предполагалось составить из самих директоров.

В начале 1943 года, разочаровавшись в Америке, Стаут и его коллега-консерватор У. Г. Констебль из Музея изящных искусств в Бостоне обратили свои взоры на Великобританию. В письме директору Национальной галереи в Лондоне Кеннету Кларку они изложили свою концепцию специальных отрядов хранителей памятников. Идея показалась Кларку абсурдной. «С трудом могу себе представить, – писал он в ответном письме, – организацию, которая занималась бы воплощением в жизнь ваших предложений. Но даже если на секунду вообразить, что каждую наступающую армию и правда удастся снабдить археологом, что-то подсказывает мне, что ему будет крайне непросто запретить командиру стрелять по важным военным объектам, если на их территории есть пара памятников».

Возможно, Джордж Стаут не прочел этого письма. В январе 1943 года Америка вступила в войну и отчаянно нуждалась в добровольцах. Тогда Стаут оставил свою программу консервации и поступил на действительную службу во флот, в котором со времен Первой мировой числился резервистом. «В последние несколько месяцев, – писал он домой, прибыв на авиационную базу ВМС на реке Патаксент, штат Мэриленд, – от меня не было никакой пользы. В это тяжелое для страны время мне не удалось выполнить свой долг. В мою работу вмешивались другие люди, обесценивая ее. Но теперь у меня есть возможность пригодиться в деле, требующем много большего, чем каждый из нас может предложить».

Хотя военная тайна не позволяла ему сообщить жене, чем именно он занимается, – он испытывал новую камуфляжную краску для истребителей, – Стаут заверял ее, что счастлив: «…Я чувствую такую отдачу и ответственность, что одновременно рад и напуган. Если нам удастся совершить задуманное или хотя бы значительную его часть, я буду знать без всяких сомнений, что значит “внести свой вклад”».

Вскоре после этого Стауту написал его друг Констебль, сообщая, что полковник Джеймс Шумейкер, глава одного из управлений Военного командования США, проявил неожиданный интерес к памятникам и их охране. Констебль предупреждал: «Хотя все указывает на то, что военные всерьез задумались о создании отрядов охраны памятников, непонятно, насколько эта идея может воплотиться в жизнь, и вполне возможно, что этого никогда не произойдет».

Стаут ответил: «Утешает уже то, что наша размытая идея обретает более четкую форму в армейских умах. <…> Несколько дней назад мне звонил Фрэнсис Тейлор. Он тоже предлагает армии большой план. Но он показался мне усталым и разочарованным, так что, кажется, дела его идут не слишком хорошо. Возможно, если пытаться менять положение дел понемногу, но настойчиво, это принесет больше пользы».

В то же время Стаут заверил Констебля, что служба во флоте ему «решительно по нраву» и что бросать ее он не собирается. «Я готов оказать любую помощь, – писал он, – но трудно представить, как именно я могу пригодиться и откуда мне выкроить на это время».

И все же решение пойти во флот далось ему нелегко: не из-за программы охраны памятников, с которой он уже мысленно распрощался, а из-за семьи: жены и двух сыновей. Он служил в чине лейтенанта, и ему полагалось жалованье чуть выше обычного, но этого еле хватало, чтобы поддерживать даже тот скромный образ жизни, к которому привыкли Марджи и дети за годы его каторжного труда по непонятной специальности. Он был настоящим мужчиной и считал своим долгом содержать семью. К тому же ему была тяжела мысль о разлуке с родными.

«После этих чудесных часов, проведенных дома, мир кажется пустым и серым, – писал он Марджи после короткой побывки в июле 1943 года. – Как же меня растрогали вы с Томом [cемилетним сыном Стаута], ваше мужество и ваша непостижимая любовь. Я не заслуживаю ее, но я верну ее сторицей и клянусь всем, что мне дорого, быть ее достойным. Мне приходится все время повторять себе, что я все делаю правильно и что не только из-за какого-то романтического порыва я оставил вас бедствовать».

5 ноября 1940

Приказ рейхсмаршала Германа Геринга о распределении конфискованных у евреев ценностей

Для эффективного выполнения главой Военной администрации Парижа и Оперативным штабом Розенберга мер по охране произведений искусства, конфискованных у евреев, следует разделить перемещаемые в Лувр предметы искусства на следующие категории:

1. Предметы искусства, решение о дальнейшей судьбе которых фюрер оставляет за собой.

2. Предметы искусства, предназначенные для коллекции рейхсмаршала.

3. Предметы искусства и библиотечные материалы, необходимые для создания Высшей партийной школы и для нужд рейхсляйтера Розенберга.

4. Предметы искусства, предназначенные для передачи в немецкие музеи, должны быть немедленно инвентаризированы, упакованы и транспортированы в Германию Оперативным штабом. При необходимости помощь штабу обязаны оказывать силы люфтваффе.

5. Предметы искусства, предназначенные для передачи во французские музеи и для продажи в Германии и Франции, будут выставлены на аукционе, дата которого будет объявлена дополнительно. Вся прибыль должна быть передана Франции для восстановления урона от военных действий.

6. Оперативный штаб Розенберга в сотрудничестве с главой Военной администрации Парижа продолжит, не снижая эффективности, проводить во Франции изъятия у евреев художественных ценностей.

Париж, 5 ноября 1940

Это предложение передается фюреру, после одобрения которого процедура вступает в силу.

Подпись: Геринг

Глава 5

Лептис-Магна

Северная Африка

Январь 1943

Пока американцы нервничали и готовились к войне, британцы уже сражались против гитлеровской коалиции. В Европе армия союзников состояла в основном из партизан и храбрых пилотов, противостоящих немецким летчикам в небе над Ла-Маншем. В СССР Красная Армия отчаянно пыталась остановить наступление нацистов. На Ближнем Востоке война волнами накатывала на великую пустыню Северной Африки. Британцы обосновались в Египте, итальянские и немецкие войска засели на западе, в Ливии и Алжире. Два года, начиная с итальянской атаки на Египет в 1940 году, война кочевала по пустыне, победу одерживали то нацисты, то союзные войска. Только в октябре 1942 года после битвы при Эль-Аламейне британцы наконец начали решительное наступление в сторону ливийской столицы Триполи.

К январю 1943 года они достигли Лептис-Магны, древнего римского города, расположенного в ста тридцати километрах к востоку от Триполи. Так подполковник королевской артиллерии британской Северо-Африканской армии Роберт Эрик Мортимер Уилер впервые увидел своими глазами величественный город императора Луция Септимия Севера: грандиозную базилику, сотни колонн, окружавших древний форум, огромный амфитеатр – и все это на фоне безупречно голубых вод Средиземного моря. В конце второго века нашей эры император Север вложил немало денег, мечтая превратить свой родной портовый город в культурную и экономическую столицу Африки. Тогда Лептис-Магна переживала времена своего расцвета, но за прошедшие с тех пор семнадцать столетий порт занесло илом, а город превратился в застывшую глиняную пустыню – пустой и серый мир.

«Вот где чувствуется сила, – думал Мортимер Уилер. – И то, что все мы не вечны».

Город был разрушен, заброшен и понемногу скрывался под песками подбиравшейся к нему Сахары. Большая часть руин и колонн потускнела и сливалась с красноватым песком. Но посреди развалин блестели белыми вкраплениями «улучшения и дополнения», сделанные итальянцами в последнее десятилетие. «Из руин старой империи поднимается новая, – частенько повторял Муссолини. – Мы строим новую Римскую империю». Уилер глотнул из фляжки, выглядывая в небе следы вражеских истребителей. Ни одного. Уже во второй раз итальянцы сдали форпост своей «империи» без боя. Впервые это произошло в 1940 году в Египте, когда британские и австралийские войска числом 36 тысяч человек разгромили двухсоттысячную 10-ю итальянскую армию.

Британцы покинули Лептис-Магну в 1941 году, когда итальянская армия, укрепленная передовыми нацистскими отрядами под руководством немецкого генерала Эрвина Роммеля, отбросила их в Египет. Вскоре после этого итальянцы выпустили пропагандистскую брошюру «Che cosa hanno fatto gli Inglesi in Cirenaica» – «Что натворили англичане в Киренаике». В ней утверждалось, что разграбленные памятники, разрушенные статуи и изрисованные стены музея Кирены – главного города Киренаики, расположенного в 600 километрах к востоку от Лептис-Магны, – дело рук британских и австралийских солдат. Только отвоевав Кирену, британцы смогли убедиться, что это неправда: скульптуры были сломаны столетия назад, пьедесталы стояли пустыми, потому что статуи с них сняли сами итальянцы, а настенная живопись покрывала не залы музея, а служебные помещения – и авторами граффити были как британские, так и итальянские солдаты.

Но все же эта история попортила немало крови британцам. На протяжении двух лет правительству пришлось защищаться от обвинений, которые невозможно было ни подтвердить, ни опровергнуть. Британских археологов в Северной Африке не было, и, пока город находился под властью британцев, никому и в голову не приходило следить за состоянием достопримечательностей. Более того, во всей британской армии не было человека, который сознавал бы историческую и культурную, а значит, и пропагандистскую ценность Кирены.

И вот Уилер стоял в самом сердце Лептис-Магны и с удивлением наблюдал, как британская армия в очередной раз повторяет ту же ошибку. Слева от него армейские грузовики катили по древней римской каменной кладке, по развалинам справа карабкались солдаты. Араб-караульный ничего не успел предпринять, когда мимо него проскрежетал танк и заехал прямо в храм. Крышка танка открылась, оттуда вылез пулеметчик и помахал рукой. Его приятель щелкнул затвором фотоаппарата. «В Северной Африке отлично, мама, жаль, тебя тут нет». Неужели британская армия так и не смогла извлечь урок из киренского фиаско? Похоже, что на этот раз итальянцам и правда будет на что жаловаться.

– Сэр, неужели мы не остановим варварство? – спросил Уилер у замначальника отдела по связям с гражданской администрацией и населением. Его управление отвечало за порядок на завоеванных территориях в отсутствие военных действий. Эта служба поддерживала мир, даже когда мир отделял от линии фронта всего километр-другой.

– Солдаты есть солдаты, – пожал плечами офицер.

– Но это же Лептис-Магна, – возразил Уилер. – Великий город римского императора Луция Септимия Севера. Из всех римских руин на территории Африки он сохранился лучше всего.

Офицер бросил на него недовольный взгляд и буркнул:

– Впервые слышу.

Уилер покачал головой. О Киренаике было известно каждому офицеру. Но офицер гражданского командования британской Северо-Африканской армии не получил никаких инструкций о Лептис-Магне, хотя было наверняка известно, что армия будет здесь сражаться. Почему? Им мало обвинений в вандализме? Неужели во время этой войны сначала совершают ошибки и только потом о них задумываются?

– Они что, такие уж важные? – спросил офицер.

– Что?

– Ну, эти развалины?

– Это классические античные руины, да. И они представляют огромную ценность.

– Почему?

– Потому что их ничем нельзя заменить. Потому что они – история. Сэр, наш военный долг состоит в том, чтобы оберегать их. Иначе враг использует это против нас.

– Лейтенант, вы историк?

– Я археолог. Директор Лондонского музея.

Офицер кивнул:

– Ну тогда действуйте, директор.

Как только Уилер осознал, что офицер не шутит, он принялся за дело. По счастливому совпадению оказалось, что его коллега-археолог из Лондонского музея, подполковник Джон Брайан Уорд-Перкинс, служит капитаном в артиллерийских войсках, расквартированных неподалеку от Лептис-Магны. При помощи отдела по связям с гражданской администрацией им удалось организовать обходную дорогу, с помощью фотосъемки зафиксировать нанесенный ущерб, поставить охранные посты и даже провести в разрушенном городе кое-какие реставрационные работы. «По крайней мере, – думали они, – будет чем занять солдат».

В Лондоне их отчеты встретили с искренним недоумением. Лептис-Магна? Охрана памятников? «Давайте пошлем это Вулли, – решили наконец в командовании. – Он знает, что делать».

Лорд Чарльз Леонард Вулли – всемирно известный археолог, который перед Первой мировой войной был близким другом Томаса Эдварда Лоуренса, более известного как Лоуренс Аравийский. Сейчас лорд Вулли, разменявший шестой десяток, служил в Военном министерстве Великобритании в совершенно не имеющей отношения к его специальности должности. Конечно, Вулли волновала судьба античного культурного наследия, и к весне 1943 года он вместе с Уилером и Уорд-Перкинсом составлял план охраны трех античных ливийских городов.

Уилер и Уорд-Перкинс настаивали на том, что следует не только охранять памятники, но и «открыть солдатам доступ к древним достопримечательностям и музеям [памятникам античности в Северной Африке], чтобы они привезли домой интерес к древности». Иными словами, информированная армия – это почтительная и дисциплинированная армия. А почтительная и дисциплинированная армия будет стараться не навредить. Сами того не зная, британцы медленно двигались в том же направлении, за которое так радел в США Джордж Стаут: они создавали первую в мире программу по охране памятников, оказавшихся на линии фронта.

Глава 6

Операция первая

Сицилия, Италия

Лето 1943

В январе 1943 года, когда Уилер и Уорд-Перкинс спасали Лептис-Магну, а Джордж Стаут служил во флоте в Мэриленде, в марокканской Касабланке тайно встретились президент США Рузвельт и британский премьер-министр Уинстон Черчилль (был приглашен и Иосиф Сталин, но он не приехал). Северная Африка была в руках союзников, французские и британские силы вытеснили итальянцев из Алжира, но в Европе дела шли намного хуже. Рузвельт, на которого давило военное командование США, прежде всего генерал Джордж Маршалл, хотел немедленно форсировать Ла-Манш. Черчилль и его советники, включая американского генерала Дуайта Эйзенхауэра, считали, что союзные силы пока не готовы к такому броску. После десяти дней переговоров они приняли решение: атаковать Европу, но не со стороны Ла-Манша. Они зайдут через заднюю дверь – с острова Сицилия.

Операция на Сицилии обещала стать беспрецедентной. США и Великобритания договорились о совместном руководстве всеми действиями, начиная с авиационных налетов и заканчивая устройством прачечных в тренировочном лагере в Алжире. Объединить две независимые армии оказалось, конечно, непросто. Последствия путаницы в новом командовании почти сразу ощутили на себе войска, расположенные в Северной Африке. Еда была британской, а туалеты – французскими, хотя по-хорошему надо было сделать наоборот. Но это были еще цветочки, самое трудное ждало впереди.

Среди многочисленных обязанностей, которые теперь делили две державы, фигурировало и выполнение новой программы охраны памятников, созданной Уилером и Уорд-Перкинсом на руинах Лептис-Магны. В конце апреля 1943 года было решено командировать на Сицилию двух офицеров, одного от британской и одного от американской армии, чтобы они «в кратчайшие сроки» осмотрели все памятники. Наконец-то Пол Сакс и его коллеги-музейщики получили шанс вмешаться в военную политику: армия обратилась к ним с просьбой порекомендовать кого-нибудь на должность американского советника по вопросам памятников и изящных искусств. Предложенный ими директор музея Метрополитен Фрэнсис Генри Тейлор, мастер «подковерной интриги», которая так мешала Джорджу Стауту, не смог пройти призывную комиссию, потому что был… в общем, полноват. Время поджимало, и пришлось искать кандидатуру непосредственно в армии. В итоге выбрали капитана Мейсона Хэммонда – профессора-античника из Гарварда, который в годы войны служил в разведке ВВС.

К сожалению, никто не сообщил Хэммонду, в чем именно состоит его задание. Он прибыл в Алжир, зная только, что будет заниматься охраной памятников. Впереди его ждали открытия гораздо более неприятные, чем ужасная еда и отвратительные туалеты.

Он прибыл в июне. Ему сообщили, что его «высадка» планируется на начало июля.

Высадка? Но он думал, что будет служить тут, в Северной Африке.

Нет, ответили ему. Он отправляется на Сицилию.

Тогда ему необходимо посетить библиотеку в Алжире и освежить свои знания. Он же не специалист по Сицилии.

Нам очень жаль, но вам запрещено заниматься исследовательской работой. Она может выдать немецким шпионам цель союзнической армии.

Тогда ему хотелось бы изучить военные архивы о Сицилии.

Никаких архивов – по той же причине.

Но есть же, наверное, списки тех памятников, которые он должен защищать? Увы, над ними пока работают Пол Сакс и его коллеги в Нью-Йорке. Им, возможно, понадобится еще несколько недель. Но даже если бы списки уже были составлены, доступ к ним был бы запрещен. Сами должны понимать – немецкие шпионы. Списки будут отправлены на Сицилию и переданы командованию после высадки.

Тогда он настаивает на немедленном разговоре с коллегами по охране памятников.

Коллегами? У него только один коллега. Англичанин. И он… В общем, его нет. Лорд Вулли, руководивший операцией со стороны британцев, собирался назначить на эту должность Уилера или Уорд-Перкинса. Но оба после Лептис-Магны вышли в отставку, и подходящей замены пока не нашлось.

Не нашлось?

Нет другого человека. Во всяком случае, пока нет.

Что насчет штаба?

Нет штаба.

Транспорт?

Не полагается.

Пишущие машинки? Рации? Фонарики? Карты? Бумага и ручки?

Снабжения не выделено.

Приказы сверху?

Никаких приказов. Что хотите, то и делайте.

Столкнувшись на месте с реальностью, Хэммонд осознал, что никакого задания для него на самом деле не было. «Свобода действий» оказалась эвфемизмом для «ничегонеделания». Это не слишком беспокоило Хэммонда. «Сомневаюсь, – писал он из Северной Африки другу, – что для этой работы требуется большой штат специалистов. Они тут ни к чему, да и вряд ли военные сильно обрадуются, если вокруг них будут бегать толпы искусствоведов, указывая, куда можно стрелять, а куда нельзя». Так что даже первый хранитель памятников – как прозвали их позже – поначалу считал всю затею не более чем глупой тратой времени.

В ночь с 9 на 10 июля 1943 года союзники высадились на Сицилии. Хэммонд стоял далеко не первым в листе ожидания на переезд и прибыл только 29 июля, когда передовые отряды давно покинули береговую линию. Первым местом назначения были для него Сиракузы. Стояла жара, но дул приятный ветерок. Местные власти встретили его восторженно – они были только рады избавлению от итальянских и немецких войск, которые ужасно обращались с людьми и памятниками, – и повели на осмотр достопримечательностей. Хотя город лежал прямо на пути армии, здесь ничего не пострадало. Затем Хэммонд отправился на южный берег острова, где не было никаких памятников: лишь пологие склоны, у подножия которых плескалось море. Еще через несколько дней он стоял посреди выжженных безжалостным сицилийским солнцем развалин древнего Акрагаса. Городу был, без сомнения, причинен огромный ущерб, но не в последнее тысячелетие. Пока что предсказание Хэммонда сбывалось: хранителю памятников заняться на Сицилии было нечем, если не считать ритуальных встреч с местными работниками культуры.

Реальность открылась ему в сицилийской столице Палермо. Союзники разбомбили город, уничтожив старый порт, бесчисленное количество соборов и храмов, государственную библиотеку, архивы и ботанические сады. Каждый чиновник в городе требовал от Союзного военного правительства (СВП) немедленных действий, и всех в итоге перенаправляли к одному несчастному капитану, занимавшему складной стул в обшарпанном уголке общего кабинета. Местные власти были бы рады помочь, но им требовались разъяснения, заключения экспертов, финансирование, оборудование, квалифицированные мастера для немедленной реставрации зданий, находящихся в аварийном состоянии. Архиепископ просил уделить особое внимание соборам, храмам и… собственному палаццо. Генерал Паттон, командующий 7-й армией США, захватившей город, требовал денег на ремонт и отделку армейских бараков, которые были устроены в бывшем дворце сицилийского короля.

Хэммонд не успевал даже выслушать все эти запросы, не то чтобы на них ответить. Целый месяц он не мог выйти из кабинета, чтобы самому осмотреть местные достопримечательности. На пишущей машинке, привезенной из дома, он строчил рапорты начальству и длинные письма домой с просьбами об информации и поддержке. Ответа не было до сентября, когда на подмогу наконец прибыл британский защитник памятников капитан Ф. Г. Д. Максе. Но он опоздал. 3 сентября 1943 года союзные войска переправились с Сицилии в материковую Италию, а окончательно запутавшийся Хэммонд застрял в Палермо, в сотнях километров от них. Даже маленькая, сравнимая едва ли не с деревней Сицилия поставила перед еще не рожденным отделом по охране памятников, изящных искусств и архивов почти неразрешимую задачу.

* * *

10 сентября 1943 года, через неделю после высадки союзников на материковой части Италии, Пол Сакс отправил Джорджу Стауту следующее письмо: «Мне следовало написать вам раньше, чтобы сообщить, что ваша идея наконец-то воплотилась в жизнь, да еще и обрела официальную форму, и, как вам должно быть уже известно, Президент поручил создать Американскую комиссию по защите и охране художественных и исторических памятников Европы, председателем которой назначен судья [Верховного суда] Робертс, а я получил приглашение стать членом этой комиссии, которое принял… Мне показалось необходимым сразу же написать вам об этом, потому что комиссия стала результатом титанической работы вашей мысли и осуществлением ваших предложений, ясно высказанных на встрече в музее Метрополитен после Перл-Харбора. Вне всяких сомнений, вы стали отцом всего предприятия… Я совершенно уверен, что созданием этой комиссии мы обязаны вашей инициативе и вашей энергии».

Можно себе представить, что чувствовал Стаут, читая это письмо. Да, он был, несомненно, отцом, но что именно он породил? Не отряд специалистов, сражающихся на линии фронта, о котором мечтал, а очередного бюрократического монстра. После двух лет усилий Пол Сакс и его коллеги-директора воплотили в жизнь свою, а не его идею.

13 сентября, когда 5-я армия США отчаянно сражалась за побережье Салерно, Стаут отправил Саксу ответ. «Я поздравляю правительство США и председателя Американской комиссии с принятием вас на службу, – писал он в привычном для себя едком, остроумном и слегка самоуничижительном тоне. – Вы очень добры, превознося мой вклад во всю эту затею, но вы чертовски преувеличиваете. Чтобы сообразить, что надо делать, большого ума не требуется. А вот реализация имеет огромное значение».

20 марта 1941

Рапорт фюреру Альфреда Розенберга, главы нацистской мародерской организации, известной как Оперативный штаб Розенберга

Докладываю о прибытии 15 сентября сего года особого поезда с основным грузом бесхозного еврейского «культурного имущества» в безопасную зону Нойшванштайн. О сохранности груза позаботился мой штаб в Париже. Особый поезд, выделенный рейхсмаршалом Германом Герингом, составил 25 вагонов с наиболее ценными картинами, мебелью, гобеленами, художественно-прикладными работами и орнаментами. Большую часть груза составили коллекции Ротшильдов, Зелигманнов, Бернхайм-Жёнов, Хальфенов, Каннов, Вайль-Пикардов, Вильденштайнов, Давид-Вейлей, Леви-Бенционов.

Мой штаб начал действия по конфискации в Париже в октябре 1940 года, следуя Вашему приказу, мой фюрер. При помощи Секретной службы (СС) и Тайной полиции были обнаружены все тайники и хранилища предметов искусства, принадлежавших беглым евреям. Затем все эти предметы были собраны в помещениях, предоставленных парижским Лувром. Искусствоведы моего штаба произвели научную систематизацию всех предметов искусства, сфотографировав наиболее ценные экспонаты. По завершении этой работы я буду готов предоставить Вам исчерпывающий каталог всех конфискованных работ с точными данными об их происхождении, их научной оценкой и описанием. На данный момент опись включает в себя более 400 отдельных произведений искусства, многие из которых имеют высочайшую художественную ценность. Кроме того, некоторое время назад особый поезд с шедеврами, лично отобранными рейхсмаршалом в основном из коллекции Ротшильдов, прибыл в Мюнхен. Они помещены в хранилище фюрера.

На защищенном складе в Париже дополнительно хранится значительное число бесхозных еврейских культурных ценностей. Они будут подготовлены для отправки в том же порядке. Предоставить точные сведения об объеме оставшегося груза пока не представляется возможным, но работа в западном регионе должна быть полностью закончена в течение ближайших двух-трех месяцев. Тогда в Германию можно будет отправлять следующий поезд.

Берлин, 20 марта 1941А. Розенберг

Глава 7

Монтекассино

Южная Италия

Зима 1943 –1944

9 сентября 1943 года 5-я армия США высадилась в материковой Италии под Салерно. Высадка должна была застать врага врасплох, и поэтому в ней не участвовали ни авиация, ни флот. Но прямо у берегов Салерно союзные войска были встречены немцами, по-английски кричавшими в мегафоны: – Выходите и сдавайтесь. Вы под прицелом.

Американцы вступили в бой, и это была одна из самых кровавых битв за всю историю войны. Да и дальнейшая кампания выдалась тяжелой. Например, битва за важные аэродромы возле Фоджи была такой кровопролитной, что после нее жалкие остатки 82-й воздушно-десантной дивизии пришлось объединить с британским 10-м корпусом.

И все же 1 октября 5-я армия захватила свою главную цель – южный порт Неаполь. Она немедленно отправилась дальше, 6 октября достигнув горного подъема у реки Вольтурно. Ей предстояло преодолеть тысячу километров пересеченной горной местности, испещренной вражескими укреплениями и перечерченной четырьмя оборонительными линиями. 3 сентября, в день, когда первые группы союзников высадились на материковой территории Италии, итальянцы предложили капитуляцию, которая была официально объявлена 8 сентября. Но Гитлер не сдавался. Он предвидел, что итальянцы не будут долго сопротивляться натиску союзников, и разместил по всей стране немецкие войска. Итальянцы складывали оружие, но на их месте моментально оказывались хорошо вооруженные немецкие солдаты, вымуштрованные и закаленные в битвах. Между тем погода стремительно портилась. Проливной дождь превратил илистые дороги в непроходимые болота, а наступившие холода обратили эти болота в лед. Реки выходили из берегов, смывая армейские бивуаки. Коварное горное плато к северу от Вольтурно помогало немцам атаковать и отступать. С горных вершин войска союзников подвергались почти беспрерывному артобстрелу. Союзное командование рассчитывало быть в Риме к началу зимы. Но дождь сменился мокрым снегом, а они все еще не преодолели даже середины пути.

1 декабря 5-я армия достигла долины реки Лири. Пока фланговые войска сражались с немцами на горных вершинах, основная часть армии продвигалась по долине под непрекращающимся дождем, чаще всего под покровом ночи и всегда – под артиллерийским огнем. Сорок пять дней спустя они наконец достигли другого края долины, которую из-за огромного числа потерь убитыми и ранеными назвали Долиной багрового сердца. Перед ними лежал город Кассино, ключевое звено «линии Густава», главное оборонительное сооружение немцев к югу от Рима. С возвышающейся над городом горы открывался отличный вид на долину, и это позволило немцам, засевшим в горах, 7 января 1944 года отбить первую атаку союзников. Несчастные солдаты неделями мокли под дождем и мерзли до костей. Еще один штурм был отбит с большим числом жертв. Артиллерийский огонь поливал армию с тем же постоянством, что и дождь.

Еще хуже для измученных солдат было то, что на вершине горы стояло тысячелетнее аббатство Монтекассино. Монастырь был основан святым Бенедиктом около 529 года в месте, защищавшем его от опасностей языческого мира. Именно здесь святой отец написал устав ордена бенедиктинцев, создав западную монастырскую традицию, здесь он умер и был похоронен. Аббатство было святой землей, интеллектуальным центром и «символом сохранения и укрепления разума и духа в годы испытаний». Но сейчас грандиозное и величественное здание аббатства, вознесенное над усталыми, залитыми кровью солдатами, казалось символом нацистской силы.