Неистовая страсть

Дженни снова поерзала на костлявой спине мула. Немного помедлив, проговорила:

— Если ты уступишь мне свое седло, то мой характер значительно улучшится, обещаю.

— Выходит, что дело в седле?

— Вот именно. В хорошем, мягком, удобном седле.

— Набитом перьями и пухом, вероятно, — проговорил Кейн со смехом.

— Было бы очень мило.

— Хорошо, я об этом подумаю, мисс Эллисон. Я буду в восторге, если мне удастся улучшить ваш характер.

— А вот ваш отвратительный характер едва ли можно изменить к лучшему, — промолвила Дженни с безмятежной улыбкой.

— Полагаю, что можно, — отозвался Кейн и вдруг нахмурился.

Его лицо стало непроницаемым, ибо в этот момент он вспомнил, как сжимал Дженни в объятиях и как она льнула к нему, отвечая на его поцелуи. Эти воспоминания ужасно смущали его — накатывали внезапной волной, причем в самые неподходящие моменты. Прежде он даже представить не мог, что способен испытывать нечто подобное. Если бы он это предвидел, то не поставил бы себя в столь неловкое положение. Его приводил в бешенство сам факт, что он что-то чувствует к Дженни, пусть даже это всего лишь физическое влечение.

Ведь она пособница преступника, добровольная соучастница темных делишек своего брата. Возможно, Дженни лично не участвовала в грабежах и убийствах, но все равно несла за них ответственность, ведь она, зная о деяниях преступников, хранила молчание. Когда Кейн упомянул о похищенных в банке деньгах, он заметил, как Дженни изменилась в лице, то есть было очевидно, что она испугалась. Более того, он был уверен, что она скрыла правду, когда сказала, что не имеет представления о том, чем занимается брат и где находится в данный момент. Мак Броуди был его другом. Этот пожилой человек за всю свою жизнь никому не причинил зла. И теперь лежал в холодной могиле, в то время как его убийцы продолжали беспрепятственно грабить и убивать. Даже если бы Кейна не привели к присяге, он все равно отправился бы на поиски убийц.

— Мы остановимся на ночь вон там. — Он кивнул в сторону деревьев.

Дженни посмотрела в указанном направлении и пробормотала:

— Но в этом месте только несколько деревьев. Почему именно там?

— Там ручей.

Она снова посмотрела в том же направлении, однако ничего не увидела.

— Там нет никакого ручья.

— Он там.

Дженни не поверила Кейну на слово, поэтому очень удивилась, когда через несколько минут они выехали на берег небольшой речушки, змеей извивавшейся среди тополей. Речка с тихим журчанием катила свои воды по гладким округлым камням, устилавшим ее русло. От дуновения ветра длинные ветки ближайшего к ним тополя лениво колыхались, они давали желанную тень и запас топлива для костра. Не доезжая немного до тенистой рощи, Кейн остановился.

— Оставайся здесь, — сказал он. — Я отправлюсь на разведку.

Дженни рассмеялась:

— На разведку? Да там же никого нет. Это видно невооруженным глазом!

Он пристально взглянул на нее и повторил:

— Оставайся здесь.

— Хорошо, только не злись.

Дженни видела, как Кейн осторожно тронул поводья, направил лошадь в сторону ручья. Под мышкой он сжимал пистолет. У нее появилось неприятное предчувствие, хотя ничего особенного она не заметила. Казалось, что в окрестностях на сотни миль вокруг нет ни одной живой души. Ведь о приближении всадников они узнали бы заранее по взметнувшемуся облаку пыли.

Но все же Дженни оставалась на месте — ей не хотелось сердить Кейна. Тут мул издал тихое ржание, и лошадь Кейна не замедлила отозваться. Дженни похлопала Сьюки по блестящей холке.

— Тихо, — сказала она, — иначе он ужасно разозлится.

Кейн обогнул тополиную рощу справа, описав широкий круг по мелким водам речушки, и вернулся обратно. Местность казалась пустынной, но он хорошо знал, каким обманчивым бывает первое впечатление. Даже в небольшой рощице могли скрываться индейцы. Неосторожный путник мог стать для них легкой добычей, а скальп бедняги украсил бы шест одного из вигвамов. На мгновение перед его мысленным взором возникли огненно-медные волосы Дженни, развевающиеся на копье дикаря. Кейн невольно скрипнул зубами. О Господи, неужели она думает, что бессмертна?!

На сей раз ничего подозрительного он не заметил — ни вытоптанной травы, ни следов, ни поломанного камыша, ни сдвинутых с места камней. Все вокруг дышало покоем, и ничто не внушало опасений, насколько это было возможно в Техасе.

Натянув поводья, Кейн остановился на другом берегу и подал Дженни знак, что она может к нему присоединиться. Невозмутимый вид Дженни, ласками и уговорами заставившей своего неуклюжего мула сдвинуться с места, вызвал у Кейна невольную улыбку. Хлыст был бы куда эффективнее, но она, похоже, считала, что добротой добьешься большего, чем твердостью.

— Собери на земле сухой хворост для костра, — сказал Кейн, когда Дженни спешилась у высокого тополя с развесистыми ветвями. — Сырое дерево нам сегодня лучше не жечь.

Дженни кивнула:

— Конечно, мистер Рэнсом. Бегу исполнять, мистер Рэнсом. Не желаете ли еще чего-нибудь, мистер Рэнсом?

Кейн поморщился и проворчал:

— Да, желаю. Я хочу, чтобы ты была похожа на приличную индианку, которая умеет держать язык за зубами и знает, как сделать своего мужчину счастливым.

Глаза девушки вспыхнули. Резко повернувшись к Кейну, она воскликнула:

— Приличную?! Так вот запомни: я — не индианка, а ты — не мой мужчина! И если я захочу разговаривать, то не стану молчать! Если я хочу собирать хворост, то буду собирать! Думаю, что при более благоприятных обстоятельствах я вряд ли оказалась бы в твоей компании. Не я тебя выбрала, а ты меня. Если бы это удовольствие выпало мне, то я бы не стала обременять себя обществом такого неотесанного болвана, как ты!

Кейн прищурился и проговорил:

— Ты, похоже, забыла о своем положении. У тебя нет выбора, и я могу сделать с тобой все, что пожелаю. Кто может меня остановить?

Тут Кейн сделал несколько шагов в ее сторону, и Дженни, попятившись, пробормотала:

— Не подходи ко мне… — Она наклонилась и подняла с земли палку. — Предупреждаю, не подходи. Не знаю, что с тобой случилось, но тебе лучше держаться от меня подальше!

— Дженни, ты отлично знаешь, что со мной.

Она отрицательно покачала головой и отступила еще на несколько шагов.

— Нет, не знаю! Не имею ни малейшего представления! Может, ты объелся астрагала и спятил. У тебя такой вид, словно ты действительно не в себе.

Кейн медленно к ней приближался.

— Никакого астрагала, Дженни. Но я и впрямь спятил, раз ты вызываешь у меня… подобные мысли.

Тут он подошел к ней и, вырвав из ее руки палку, отбросил ее в сторону. Затем пристально взглянул в затуманившиеся глаза девушки. В следующее мгновение он обнял ее, прижал к себе и впился в ее губы страстным поцелуем. И Дженни даже не сделала попытки высвободиться.

Каким-то шестым чувством она поняла: на этот раз Кейн не отступит и никакие уговоры, никакие мольбы на него не подействуют и не остановят его. Но главное — она поняла, что сама не хочет его останавливать. Теперь ей казалось, что все было предопределено с самого начала, с момента их первой встречи, так что глупо было бы противиться. Во всяком случае, ничего подобного по отношению к другим мужчинам она никогда не испытывала. Возможно, Кейн и был тем мужчиной, которого она ждала всю предыдущую жизнь.

И сейчас, в его объятиях, Дженни забыла обо всем на свете. Покорная его воле, она позволила ему уложить ее на травяной ковер под раскидистыми ветвями тополя. В его движениях, когда он раздевал ее, чувствовалась торопливая неистовость, и Дженни закрыла глаза, ощутив, как легкий ветерок пробежал по ее обнаженному телу. Она инстинктивно прикрыла грудь ладонями, но Кейн осторожно отвел ее руки в стороны и проговорил:

— Нет-нет, дай мне посмотреть на тебя. Тебе нечего прятать, Дженни, ты необыкновенно красивая.

Темные серпы ее ресниц дрогнули, глаза открылись — и тотчас же расширились, когда она увидела, что он снимает с себя остатки одежды.

— Ты тоже, — сказала она, разглядывая его мускулистое тело.

Он рассмеялся:

— Мужчины не бывают красивыми.

— Я об этом раньше никогда не думала, — пробормотала Дженни. — И все-таки мне кажется, что ты очень красивый.

Кейн опять рассмеялся:

— В таком случае мы можем создать общество взаимного обожания.

Тут он склонился над ней и снова ее поцеловал. И на сей раз его поцелуй был еще более долгим и страстным.

Когда же он наконец прервался, Дженни тихонько вскрикнула от разочарования — ей хотелось, чтобы этот поцелуй длился вечно.

Кейн вдруг улыбнулся и принялся покрывать поцелуями ее шею и плечи. Его руки тем временем ласкали ее груди, и Дженни, наслаждаясь этими ласками, прерывисто стонала. Затем он начал легонько теребить ее соски, и девушка, тихо вскрикнув, выгнула спину. Кейн замер на несколько секунд, а потом, снова улыбнувшись, продолжил ласки — теперь он целовал ее грудь.

Тут Дженни наконец не выдержала и, забившись, словно в агонии, прошептала:

— Кейн, о Кейн…

Ей казалось, что каждый его поцелуй, каждое его прикосновение обжигают ее, точно огнем, и она не знала, как на это реагировать, ведь ничего подобного ей еще не доводилось испытывать. А тетя Эйприл никогда не обсуждала с ней такие вопросы, никогда не говорила об интимных отношениях между мужчиной и женщиной. Интуитивно Дженни чувствовала: сжигавшая ее страсть должна получить развитие, и от этой мысли ее бросало то в жар, то в холод, а по телу прокатывались волны дрожи.

Кейн же по-прежнему не спешил. Прошло уже много времени с тех пор, как он в последний раз встречался с неопытной девушкой, и он вдруг отчетливо осознал, что именно этого ему не хватало. Подобное открытие его немало удивило, ведь прежде, выбирая женщин, Кейн отдавал предпочтение тем, которые могли удовлетворить его без лишних разговоров, пусть даже их страсть была не В какой-то момент он наконец-то попытался раздвинуть коленом ноги Дженни, но она вдруг замерла и прошептала:

— Нет-нет, не надо…

— Уже поздно, — шепнул Кейн ей в ухо, и Дженни поняла, что он прав.

Закрыв глаза, она почувствовала, как он лег на нее, а потом услышала его шепот:

— Не бойся, дорогая. Не бойся.

Тут он снова принялся целовать ее и ласкать, и Дженни громко застонала — временами ей казалось, что она не выдержит этой сладостной пытки. Когда же он крепко прижался к ней, она тотчас ощутила жар его возбужденной плоти и легонько шевельнула бедрами, давая понять, что готова соединиться с ним. Кейн же вдруг чуть приподнялся и пробормотал:

— Не бойся, все будет хорошо.

В следующее мгновение Дженни почувствовала острую боль и громко вскрикнула. Но тут же снова послышался голос Кейна. Осторожно откинув с ее лба влажные от пота волосы, он прошептал:

— Вот и все, теперь уже не будет больно. Расслабься, дорогая, и не бойся ничего.

Заставив себя расслабить мышцы, Дженни ждала возвращения боли, но ее опасения оказались напрасными. Даже остатки боли почти тотчас же исчезли, едва лишь Кейн начал двигаться. Более того, к своему удивлению, Дженни вдруг обнаружила, что, отвечая на его движения, раз за разом устремляется ему навстречу. Она даже не заметила, как закричала и как вонзила ему в спину ногти. В этот миг для нее ничего не существовало — лишь необычайные и головокружительные ощущения, уносившие ее в неизведанные дали. А потом она услышала громкий стон Кейна и почувствовала, как участилось его сердцебиение. Несколько мгновений спустя он затих, прижавшись к ней всем телом.

Дженни медленно возвращалась к реальности. Первое, что она увидела, были грациозно склонившиеся над ее головой ветки тополя. В просвете между пыльными листьями и тонкими ветвями виднелось небо, окрашенное розовым сиянием. Где-то вдалеке раздавался вой койота, а рядом мелодично журчали воды ручья. Дженни удовлетворенно улыбнулась. Кейн придавил ее своим весом, и она слышала его ровное дыхание.

Чуть повернув голову, Дженни посмотрела ему в лицо и поразилась — настолько невинным и юным он сейчас казался. Длинные, как у девушки, ресницы, такие же густые и черные, как его волосы, отбрасывали ему на щеки глубокие тени. Не устояв против соблазна, Дженни запустила пальцы в его волосы. Она до сих пор недоумевала, как уступила его пламенному натиску, однако ни о чем не сожалела. Даже если он завтра ее бросит, с ней навсегда останутся сладостные воспоминания о пережитом наслаждении. Нет, тот факт, что она отдалась Кейну, не беспокоил Дженни, но ее тревожили те странные чувства, которые она к нему испытывала.

Дженни убрала с его лба черную прядь и снова посмотрела ему в лицо. На его щеках пробивалась темная щетина и кое-где виднелись тонкие прочерки шрамов. Сколько же всего она о нем не знала и, вероятно, не хотела бы знать!

Предположим, что Кейн и впрямь был странствующим фотографом, кочевавшим из города в город и предлагавшим людям свои услуги. Но он отлично владел оружием и носил его со знанием дела, хотя никогда этим не кичился. Почему-то род его занятий не соответствовал тому представлению о нем, что сложилось у Дженни. Возможно, он и в самом деле был тем, за кого она приняла его с первого взгляда — обыкновенным бандитом. Возможно, он был вынужден скрывать свое истинное имя. Но если это так, тогда почему он не боялся представителей власти?

Дженни тихонько вздохнула. У нее накопилось множество вопросов, и она не знала, как на них ответить. Но она почти не сомневалась: очень скоро они найдут Джонни и тогда, возможно, она кое-что узнает о своем спутнике.

Глава 14

— Я ошибался, — изрек Кейн, в задумчивости глядя на костер, обложенный камнями.

— Ошибался? — Дженни взглянула на него вопросительно. — В чем именно?

— Теперь я окончательно понял, что я просто хищное животное. Прежде я в этом сомневался, но сейчас точно знаю: я хищник.

Дженни невольно рассмеялась:

— Неужели ты раньше сомневался в этом? Кейн расплылся в улыбке:

— Не искушай судьбу, женщина. Если я тебя до сих пор не бил, то это не значит, что не побью.

— Я ужасно тебя боюсь! — воскликнула Дженни и снова рассмеялась.

— Вот и хорошо.

Кейн насадил на палку два куска мяса и подержал над огнем, пока мясо не зашипело и не покрылось румяной корочкой.

— Что это за мясо? — спросила Дженни, осторожно снимая с импровизированного шампура свою порцию.

Кейн пожал плечами:

— Лучше не спрашивать.

Дженни вздохнула и с сомнением посмотрела на свой ужин.

— Не волнуйся, от этого не умрешь. Я же его ем. — Кейн взял свой кусок и отправил в рот. — Видишь?

Дженни по-прежнему колебалась. Наконец, последовав примеру Кейна, начала жевать. Минуту спустя пробормотала:

— Надеюсь, что я от этого не скончаюсь. — Поднявшись на ноги, она ополоснула в ручье жирные пальцы и снова уселась у костра. Покосившись на своего спутника, сказала: — Должно быть, в детстве тебя приучили к самой разнообразной пище.

Кейн кивнул:

— Совершенно верно: я ел все, что было съедобным. Пищи никогда не хватало, а зимой бывали времена, когда младенцы умирали от недоедания, а мы мучились от голодных спазмов. Я видел, как несчастные люди в отчаянии жевали кожу. Черт, я и сам ел свои сапоги.

Дженни какое-то время молча переваривала услышанное. Об этой стороне жизни Кейна она даже не догадывалась.

— Где ты вырос? — спросила она наконец.

— Под луной и звездами. — Он сделал рукой широкий жест. — Ветер качал мою кроватку, а койоты пели колыбельные песни.

— Ты рос без родителей?

Кейн какое-то время молчал, наконец проговорил:

— Об этом трудно рассказывать. Не все способны понять…

— Я постараюсь. Расскажи.

Смерив Дженни долгим взглядом, Кейн тяжко вздохнул. Он уже привык к тому, что его рассказы повергали женщин в ужас — в этих случаях все слушательницы реагировали одинаково.

Поправив ногой угли в костре, Кейн заговорил — он говорил тихо и бесстрастно, словно читал молитву.

— Всю мою семью вырезали команчи, когда мне было двенадцать или тринадцать лет от роду. Приняв и меня за мертвого, они бросили меня на руинах нашего дома. Вероятно, я не выжил бы, если бы не Данза. Он нашел меня и по какой-то необъяснимой причине не прикончил, а забрал с собой и отвез в свое племя. Возможно, потому, что ненавидел команчей. Во всяком случае, так он говорит, но я склонен верить, что он не способен убить человека, не посягнувшего на его собственную жизнь. Как бы то ни было, Данза доставил меня к своей матери, и она выходила меня. Когда я достаточно окреп, то остался с ними. Никто особенно не возражал, и я делал все, что было в моих силах, чтобы приносить в вигвам еду. Апачи воспитывают своих мальчиков не фермерами, как наивно полагает правительство Соединенных Штатов, а воинами. Именно этим они всегда занимались, именно за счет этого и жили. С возрастом и я научился совершать налеты. Поначалу нас, мальчиков, держали в последних рядах, потом стали позволять присоединяться к воинам и увозить похищенных животных. Когда мы хорошо усвоили урок, нам разрешили участвовать в набегах наряду со взрослыми.

Кейн замолчал и искоса взглянул на Дженни, чтобы оценить ее реакцию на сказанное. Увидев, что она смотрит на него с нескрываемым интересом, он продолжил:

— Мы нападали на деревни команчей, а также на фермы и ранчо мексиканцев или белых. Мы убивали людей и уводили скот. Я, как и все, коллекционировал скальпы.

Он снова сделал паузу. Несколько минут в тишине слышалось только журчание ручья. Глядя на огонь, Дженни размышляла о том, что должен был чувствовать мальчик, брошенный на произвол судьбы и самостоятельно боровшийся за право жить. Было ли ему страшно? Тосковал ли он по своим родителям? Смогла бы она выжить, если бы оказалась на его месте?

— Тебе, наверное, первое время было очень трудно? — проговорила она наконец.

Кейн пожал плечами:

— Да, пожалуй. Если бы не Данза, я, вероятно, не выжил бы.

— А я назвала его грубым дикарем! Кейн усмехнулся:

— Ну и что? Мужчины — независимо от цвета кожи — все иногда бывают грубыми дикарями. При определенном стечении обстоятельств. Так что цвет кожи не имеет значения. Порой я думаю, что самое трудное — выяснить, на что мы способны ради достижения собственной цели.

Дженни смотрела на него широко раскрытыми глазами. Вероятно, впервые со времен детства Кейн не увидел на лице своего собеседника ни осуждения, ни страха, порожденного предрассудками. Она воспринимала его таким, каким он был, и искренность ее взгляда вызвала в нем чувство неловкости и даже тревогу. Он не знал, как на это реагировать, потому что привык к антипатии, к страху и отвращению со стороны представителей своей расы. Только Данза принимал его таким, каким он был на самом деле, только Данза по-настоящему его понимал. И вот теперь еще один человек отнесся с пониманием к тому, что он делал, и принял его таким, каким он был, и этим человеком оказалась женщина. Он всегда думал, что будет весьма польщен, если подобное когда-либо случится, однако теперь ничего такого не чувствовал. Пристально взглянув на Дженни, Кейн вдруг заявил:

— Я долгое время оставался с апачами, и мое копье украшали скальпы такого же цвета, как твои волосы. Тогда это не имело для меня никакого значения, как, впрочем, и сейчас.

Дженни на мгновение потупилась. Потом, нахмурившись, пробормотала:

— Порой мы все делаем то, что вынуждены делать. Зачастую это сильно меняет нас, но, вероятно, без этого не обойтись, если хочешь выжить. Я тоже изменилась.

Кейн тотчас же подумал о том, что Дженни, очевидно, стала сообщницей бандитов, но сказать об этом он не решился, поэтому спросил:

— В каком смысле ты изменилась?

Она взглянула на него с улыбкой и ответила:

— Я сделала то, что, по своему убеждению, не должна была делать. Я испытала чувства, которые, как мне казалось, не могла испытывать. И все это произошло за каких-нибудь несколько часов.

— Вот как? — удивился Кейн.

Дженни кивнула и обхватила руками колени.

— Да, именно так. Но я себе сказала, что в остальном я осталась такой, какой была прежде. Просто обстоятельства вынудили меня приспособиться, пойти на компромисс. Но до тех пор пока я сохраняю чувство собственного достоинства и гордость, я останусь такой же, какой была.

— И ты веришь, что и я внутренне не изменился? Я правильно понял твою теорию?

Дженни снова кивнула:

— Да, ты правильно понял! В детские годы ты жил с апачами и стал одним из них. Ты играл в их игры, охотился вместе с ними, участвовал в их налетах! Но ты должен был это делать, чтобы выжить!

Кейн сокрушенно покачал головой:

— Как же ты не понимаешь? Все дело в том, что мне нравилось быть с апачами! С ними я почувствовал, что по-настоящему живу. Мне нравилось ощущать под собой полет жеребца, нравился вкус крови. Мне нравилось рисковать жизнью и уходить от смерти без единой царапины. Все это меня возбуждало, и теперь мне этого не хватает.

— Тогда почему ты к ним не вернулся?

Кейн поднялся на ноги и провел ладонью по волосам.

— Тебе следует знать, что вернуться в прошлое невозможно. Возвращаясь, никогда не находишь того, что было.

— Разве?

Он пристально посмотрел на нее, и от его взгляда повеяло холодом.

— Да, невозможно! Я это точно знаю. Испытал на собственной шкуре. Я уехал на несколько лет, чтобы получить образование. — Он грустно улыбнулся. — Это была давняя мечта Данзы. Он полагал, что образованный человек сможет помочь апачам.

— И что же?

Кейн покачал головой:

— Ничего не вышло. Я должен был это предвидеть, но в душе все же тлела надежда… Впрочем, теперь это уже не имеет значения. Судьба индейцев предрешена, и в книге истории им уготована участь примечания в конце страницы.

— Но пытался ли ты вернуться по-настоящему? — не унималась Дженни. — Пытался ли вернуться так, чтобы жить бок о бок с Данзой?

Кейн пожал плечами.

— Мы до сих пор часто встречаемся. И я считаю, что так лучше. Не возникает проблем. — Кейн криво усмехнулся и добавил: — Теперь, когда ты все узнала обо мне и сделала какие-то выводы, расскажи о себе. Так будет справедливо.

— Моя история не такая захватывающая, — пробормотала Дженни. — Мой отец погиб на войне, оставив мою мать вдовой с двумя детьми и сестрой, и нас всех нужно было как-то прокормить. Тогда был издан печально знаменитый приказ, в соответствии с которым все жители Миссури, не пожелавшие присягнуть на верность Северу, должны были покинуть свои дома. Моя мать, отважная мятежница, если ее можно так назвать, отказалась повиноваться, и нам пришлось уехать. Погрузив все свое имущество в две повозки, мы отправились в Бракстон, штат Техас. Там мать открыла магазинчик дамских шляпок, а три года назад умерла. Остальное тебе известно.

Дженни не сознавала, как сильно сжимала кулаки, пока не взглянула на свои руки. Костяшки ее пальцев побелели. Она постаралась расслабиться.

— Скучно, не правда ли? — Она попыталась улыбнуться. Кейн подбросил в огонь несколько хворостин.

— В твоем изложении — пожалуй. И мне остается только догадываться, сколько страха, боли и скорби вы перенесли за это время.

— Да, нам было тяжело.

— А что заставило твоего брата примкнуть к банде Доусона?

Неожиданный вопрос застал ее врасплох, и Дженни задумалась. Немного помолчав, пробормотала:

— Потому что он не хотел оставаться дома с двумя женщинами и становиться шляпником. Джонни считал, что мужчине больше подходит…

— Совершать налеты с бандой грабителей и убийц? — услужливо подсказал Кейн.

Дженни невольно поморщилась.

— Да, вероятно. Но его гораздо больше привлекала романтическая сторона дела. Он воображал себя героем вроде Робин Гуда и собирался грабить богатых, чтобы раздавать награбленное бедным. Джонни никогда всерьез не задумывался о жизни, иначе ни за что бы не связался с бандитами, я уверена.

— А теперь? Он все еще с ними?

— Возможно, он испытывает чувства сродни тем, что испытывал ты, когда участвовал в налетах с апачами.

Кейн вздрогнул как от удара, и Дженни тут же пожалела о своих словах. Похоже, она угодила не в бровь, а в глаз.

— Кейн, прости, — пробормотала она.

— Можешь не извиняться. Это правда.

У костра воцарилось молчание. Было очевидно, что говорить больше не о чем.

Костер почти потух, но они все еще не спали. Оба молча смотрели на догорающие угли, при этом каждый думал о своем. Ветер лениво покачивал ветки тополя, и одна из них то и дело щекотала Дженни щеку. В очередной раз отстранив ветку, она вдруг в испуге прошептала:

— Может, это индейцы? Слышишь? Кажется, воет койот…

Кейн посмотрел на нее с удивлением:

— Это действительно койот.

— Как ты их различаешь? В прошлый раз, когда на нас напали команчи, тоже казалось, что воет настоящий койот.

— От воя койотов не бывает эха. Только от людей. -Эхо?

— Да, — кивнул Кейн. — Звуки, производимые животными, вероятно, чем-то отличаются от человеческих. Во всяком случае, только голоса людей вызывают эхо.

Дженни немного успокоилась и вскоре наконец-то уснула. Где-то среди ночи она, вероятно, придвинулась к Кейну поближе, потому что когда проснулась еще до наступления утра, то обнаружила, что лежит, прижавшись к его спине и обняв его одной рукой. Подобная фамильярность ее испугала — словно они были любовниками не несколько часов, а уже многие месяцы. Она потерлась носом о колючее одеяло, которым он был накрыт. Одеяло пахло пылью и табаком. Дженни закрыла глаза и сделала глубокий вдох.

Где-то поблизости завыл койот. Ему ответили другие койоты, и Дженни еще крепче прижалась к Кейну. И тут вдруг послышался его тихий шепот:

— Дженни, молчи и не шевелись, пока я не разрешу.

Припомнив другие обстоятельства, когда ему пришлось отдавать столь же лаконичные приказы, Дженни беспрекословно подчинилась. Сжимая в руке ружье, как будто с ним спал, Кейн осторожно выкатился из-под одеяла.

Дженни молча наблюдала за ним из-под края одеяла. Спрятавшись за ствол дерева, Кейн всматривался в предрассветный сумрак. Снова завыл койот, и Дженни вздрогнула. Наверное, ей следовало бы прислушаться, чтобы определить, есть ли эхо.

Кейн, прижав ладонь ко рту, издал пронзительный свист, показавшийся Дженни криком птицы. Тотчас последовал ответный свист, и Кейн, выругавшись сквозь зубы, пробормотал:

— Снова команчи… Но это не те, это совсем другие. Сейчас они появятся здесь.

И Кейн не ошибся. Несколько минут спустя к ним подошли два усталых немолодых воина. Они шли, подняв вверх руки — в знак мира. Кейн наблюдал за ними, вскинув ружье, но на его лице не было абсолютно никаких эмоций. Незваные гости остановились неподалеку от едва тлевшего костра. Один из них жестом показал, что голоден.

Коротко кивнув в ответ, Кейн направился к седельным сумкам.

— Дженни, дай им что-нибудь из наших припасов, — распорядился он. — Что угодно.

Высунув голову из-под одеяла, она с выражением ужаса уставилась на престарелых воинов. Несмотря на седые волосы и тощие руки, индейцы внушали ей страх. Однако она поднялась и склонилась над сумками. Кейн же проговорил:

— Они слишком голодны, так что не станут привередничать.

Дженни затолкала кое-что в небольшой мешок, и Кейн велел передать его индейцам. Она перешагнула через одеяла и медленно приблизилась к воинам, держа мешок в вытянутой руке, словно опасалась, что они ее схватят. Но никаких враждебных действий с их стороны не последовало. Молча кивнув, индейцы забрали мешок и ушли. Когда их шаги затихли, Дженни вопросительно взглянула на Кейна:

— Как ты думаешь, они вернутся? Он опустил ружье и покачал головой:

— Нет. Они отстали от основного отряда, следовавшего, по всей видимости, в горы.

Дженни повернулась в ту сторону, где скрылись индейцы.

— Ты полагаешь, что за ними кто-то придет?

— Вряд ли. Скорее всего их бросили намеренно.

— Намеренно?

— Это отбор. Слабых отделяют от сильных, от тех, кто может выжить. Индейцы переживают тяжелое время. Тех, кто не может о себе позаботиться, приносят в жертву, чтобы не обделять остальных. Таков закон природы, дорогая.

Дженни пожала плечами:

— Возможно. Но на мой взгляд, это слишком жестоко.

— Жизнь сама по себе жестокая штука, — заметил Кейн. — И нам нечего рассчитывать на поблажки с ее стороны.

Дженни вернулась на подстилки и села, скрестив ноги. Утренний воздух, проникая сквозь тонкую ткань рубашки, холодил ее тело, и она радовалась, что надела под рубашку сорочку. .

— О чем ты задумалась? — неожиданно спросил Кейн. — Что тебя тревожит?

— Ничего. Я думала о тебе. Он широко улыбнулся:

— Я польщен, дорогая. Дженни скорчила гримасу:

— Не обольщайся. До этого я думала о шляпках.

— О шляпках? — Кейн вопросительно взглянул на свою спутницу.

— Да, о шляпках. По понедельникам я осматривала полки и, если видела, что мои запасы оскудели, заказывала нитки, перья, шелк или атлас. По вторникам я делала формы, по средам украшала их перьями, бисером, делала оторочку. Все шло по плану, если, конечно, не было перебоев с заказами.

— А если заказы не поступали?

— Я мела полы и вытирала пыль.

— Как это интересно, — улыбнулся Кейн.

— Неужели?

Дженни поднялась на ноги и начала собираться. Было ясно, что Кейну не терпится покинуть лагерь, и она прекрасно его понимала, хотя ей очень не хотелось покидать это славное место. Внезапно Кейн приблизился к ней сзади, обнял ее и крепко прижал к себе. Тихонько вздохнув, Дженни выронила одеяло, которое сворачивала, и оно упало к ее ногам. В следующее мгновение Кейн подхватил ее на руки и, уложив на травянистый пригорок, помог ей освободиться от одежды. А она тем временем сняла с него рубашку и штаны.

Солнечные лучи нежным светом окрасили небо и их нагие тела — бронзовую кожу на фоне белой. Он принялся целовать ее жадно и страстно, и Дженни отвечала ему тем же. А потом она приняла его в себя, чтобы минуту спустя громко вскрикнуть и, затрепетав, затихнуть в его объятиях.

Какое-то время они лежали без движения, и Дженни, глядя в рассветное небо, думала о своих чувствах к Кейну Рэнсому. Прежде она даже не подозревала, что способна на такие чувства, но сейчас Дженни отмела все сомнения и твердо решила: с этого момента она будет принимать Кейна таким, какой он есть, что бы ни случилось. Ее сердце выбрало то, с чем пока не мог смириться ее разум, но она зашла слишком далеко, чтобы поворачивать обратно.