Хроники Кидана (№1) - Рождение империи

Так никого и не встретив, они прошли всю лестницу и оказались в главном зале, где и остановились. Просторное помещение было заполнено растерянными и напуганными людьми, главным образом женщинами и детьми. При этом, как ни странно, никто не плакал, не кричал; все прислушивались к долетающим из-за дверей звукам. Появление Намойи и Квенион прошло практически незамеченным, лишь несколько человек скользнули по ним равнодушным взглядом, но поднимать тревогу никто не стал. Намойю, по-видимому, никто просто не узнал. Скорее всего его приняли за раненного при взрыве хамилайского солдата.

– В чем дело? – нетерпеливо спросил ее спутник. – Почему мы остановились?..

– Разве вы не видите, ваше высо… – Тут она прикусила язык. – Мы в главном зале.

– Все расплывается перед глазами, – признался Намойя.

Перед ними расступались – никому не хотелось видеть изуродованное лицо или прикасаться к несчастному. Добравшись до двери, Квенион приоткрыла ее и выглянула наружу. В темнеющей бреши мелькали неясные фигуры.

– Шанс есть, – шепнула она принцу. – Однако риск велик. У меня есть огнестрел, но чтобы стрелять, мне понадобятся обе руки. Держитесь за мой пояс и не отпускайте.

Намойя что-то пробормотал, но Квенион уже не слушала. Чтобы выбраться из плена, им нужно было пройти через брешь в стене, избежав при этом нападения. Потом можно обратиться к кому-то из атакующих и попросить увести их из Кидана. План был не слишком удачным, и Избранная отлично это понимала, но ничего другого придумать не могла. Оставалась только ждать того мгновения, когда солдаты той или другой стороны отступят от бреши.

Кадберн не знал, сколько прошло времени с момента начала сражения и много ли врагов полегло от его руки. Рукава Избранного до локтей пропитались кровью, лезвие палаша затупилось, и даже сам воздух превратился в кроваво-красный туман. И все равно он не останавливался и не отступал, ведомый одним лишь желанием: убить всех врагов на острове.

Какой-то детина с широким коротким мечом вспрыгнул на груду камней и уже открыл рот, чтобы издать победный крик, но успел лишь прохрипеть что-то нечленораздельное – палаш Кадберна вошел ему между зубов. Место упавшего тут же занял другой: вертя над головой палицей, он шарил по сторонам свирепым взглядом. Кадберн дернул палаш, но клинок застрял. Избранный пнул врага в пах, вложив в удар столько силы, что кровожадного верзилу отбросило на несколько шагов вместе с булавой. К тому времени, когда Кадберну удалось высвободить палаш, ухватившись за рукоять двумя руками и наступив мертвецу ногой на физиономию, любитель проламывать черепа пришел в себя, но подняться уже не успел – Кадберн изо всей силы рубанул его по запястью.

Бой давно уже перешел в рукопашную схватку, потому что порох и пули у хамилайцев кончились: они дрались, прикладами и саблями. Получалось не так уж плохо, и вскоре, впервые с начала сражения, брешь в стене полностью перешла в руки защищающейся стороны.

Кадберн воспользовался затишьем, чтобы немного передохнуть. Внизу, на склоне, спускающемся к восточной оконечности острова, перегруппировывались неприятельские шеренги: хотя численное преимущество все еще оставалось на стороне атакующих, они заметно обессилели. Кадберн не сомневался, что и второй штурм будет успешно отражен. Еще дальше, на самом берегу, виднелись очертания лодок, на которых враг спустился по реке. Сколько их понадобится, чтобы оставшиеся в живых вернулись восвояси?

– Еще разок поднажмем – и им конец, – бодро сказал стоящий рядом чумазый солдат со сломанным огнестрелом в одной руке и штыком в другой. Кадберн удивленно посмотрел на него: солдат, похоже, говорил совершенно серьезно.

– Думаю, лучше подождать их здесь. На открытом пространстве, тем более в темноте преимущество будет за ними.

– И то правда, – согласился солдат, оглядываясь. – Жаль, нет лонггонов. Живо бы смели их с острова.

Кадберн сдержанно кивнул.

Со стороны неприятельских порядков донесся крик: враг снова пошел на приступ.

– Не терпится им, – пробормотал солдат.

Кадберн сжал рукоять палаша – ему тоже не терпелось.

Краем глаза он уловил какое-то движение и, повернувшись, увидел то, чего никак не ожидал увидеть: женщина с огнестрелом вела раненого мужчину, который держался за ее пояс. Лишь через несколько секунд он узнал в удаляющихся фигурах ривальдийского Кевлерена и его Избранную, но остановить их не успел – противник уже лез со всех сторон.

Сражение на Кархее продолжалось. Эриот то дрожала от страха, то горела злостью, то парила на волне эйфории. Ничего не понимая в происходящем, она старалась не отставать от прорубавшегося через ряды противника Ардена, кричала, потому что кричали все, и таскала за собой тяжеленную кувалду. Дважды враг приблизился достаточно близко, чтобы Эриот могла пустить свое оружие в дело: в первый раз вес кувалды оказался слишком велик, и противник промчался мимо, даже не поняв, насколько близок он был к смерти. Во втором же случае она уронила молот на ногу неосторожному солдату и немало порадовалась, наблюдая за тем, как он, ускакав прочь на уцелевшей ноге, угодил под дубину пожилого колониста.

Удивительно, что при всей суматохе и воинственном настрое с обеих сторон потерь поначалу было очень мало. Крики, толкотня, пинки и агрессивность – этого имелось в достатке, но энергия уходила главным образом в пот и бессмысленную суету. Эриот видела объяснение в неопытности одних и скверном вооружении других.

Следуя за Арденом, она то и дело наступала на различные части тел и не подлежащие опознанию кровавые обрубки плоти, задыхаясь от смрадного запаха крови. В общем же до появления на поле боя белокурого демона во главе небольшого, но должным образом вооруженного отряда сражение шло ни шатко ни валко, а временами и почти замирало.

Стратег – властная блондинка по имени Гэлис Валера – действовала энергично. Она вела воинов в наступление, отдавала приказы, распоряжалась, подгоняла. Одних колонистов Гэлис отправила латать стену; другим дала задание собирать брошенное врагом оружие.

С ее появлением все изменилось, обороняющаяся сторона стала брать верх, а у Эриот появилась надежда, что она, держась Ардена, быть может, еще и выйдет из битвы живой.

Самым большим откровением для жестянщицы стал тот факт, что большая часть воюющих – как с одной, так и с другой стороны – не проявляют особой активности, а просто стоят и ждут, когда боевые действия сами докатятся до них. Многие, устав с непривычки махать оружием, отходили в сторонку и наблюдали за происходящим, стараясь восстановить силы. В мерцающем свете нескольких факелов ночная баталия напоминала сцену из спектакля с участием ограниченного числа актеров, уродующих друг друга на глазах бурно переживающей публики.

Впоследствии Эриот так и не смогла вспомнить, когда именно в ходе сражения произошел решающий перелом. В какой-то момент солдаты обеих сторон выстроились друг против друга двумя длинными шеренгами в широкой бреши между краями недостроенной стены. В следующий миг враг вдруг отступил: словно по команде, совершая запланированный маневр, напоминающий внезапную смену направления летящей стаи птиц, развернулся и устремился к берегу.

Однако сил, чтобы преследовать противника, ни у кого не нашлось. На глазах у колонистов неприятельские солдаты скатились по склону и начали спускать свои лодки на воду, после чего на поле брани воцарилась гнетущая тишина, неестественность которой подчеркивали звуки далекого боя, доносящиеся со стороны Херриса, и жутковатый отсвет огромного пожара на противоположном берегу.

Гос знал – самое трудное выпало на его долю. Атака уже увлекла Линседда – восторгом скорости, запахом крови, пьянящим ощущением бьющего в лицо ветра, звоном металла. Но он сдерживался, напоминая себе, что дело командира – не искать славу, а добыть победу.

В свете бушующего за спиной пламени Гос видел сбивающиеся в кучу неприятельские колонны. Двигаясь вверх по склону, к Длинному Мосту и Цитадели, противник остановился и повернулся лицом к хамилайским кавалеристам. Гос знал – в эти мгновения страх сковал сердца вражеских солдат. Именно это ему и было нужно.

Оценив расстояние до ближайшей колонны, он прокричал приказ сигнальщику, но парень, опьяненный восторгом атаки, не услышал командира. Линседд хлопнул его по плечу. Горнист удивленно посмотрел на него, но подчинился незамедлительно, трижды протрубив.

Всадники натягивали поводья, сдерживая рвущихся вперед лошадей. Еще один сигнал – и солдаты, выхватив из седельных кобур карабины, соскочили на землю.

Гос с гордостью оглядел своих бойцов. Настоящие профессионалы, они выполнили команду четко, без нытья и жалоб, с легкостью, которая достигается только через многократное повторение.

– Первая шеренга, на колено! – прокричал он. – Целься! Огонь!..

Сухой и короткий треск залпа расколол ночь. Воздух наполнился серым дымом. Выстрелив, солдаты тут же принялись перезаряжать огнестрелы.

Наступавшая сверху неприятельская колонна попятилась, оставляя на земле тела раненых и убитых. Линседд медленно досчитал до пятнадцати, отмеряя необходимое на перезарядку время.

– Вторая шеренга, целься! Огонь!..

Еще один залп. Его люди знали, что от них требуется. Гос снова досчитал до пятнадцати.

– Первая шеренга, целься! Огонь!

На этот раз залп произвел нужное впечатление на противника. Ближайшая колонна дрогнула и рассыпалась. Оставшихся в живых охватила паника.

– Вторая шеренга, целься! Огонь!..

Дым висел в неподвижном воздухе плотной пеленой, не позволяя рассмотреть врага.

– Эскадрон, тридцать шагов вперед! – скомандовал Гос.

Первая шеренга поднялась и, сохраняя строй, продвинулась на нужное расстояние.

– Первая шеренга, на колено! Целься! Огонь!

Неприятельские ряды разваливались, не выдерживая смертоносного огня, но офицеры все еще пытались, пусть даже угрозой оружия, удержать солдат в строю. Паника нарастала.

– Вторая шеренга, целься! Огонь!

Теперь под огнем драгун оказалась уже третья колонна противника. Гос, прищурившись, всматривался в темноту. Он мог бы поклясться, что уловил какое-то движение в том месте, где спуск подходил к громадным пилонам Длинного Моста. Сердце дрогнуло и на мгновение остановилось. Враг передвигался быстрее, чем он рассчитывал, и уже достиг вершины.

Но тут произошло нечто совершенно неожиданное. Находящиеся ближе к вершине солдаты противника дико закричали, как будто все они до единого увидели внезапно нечто такое, что повергло их в ужас.

Почти машинально Гос прокричал команду второй своей шеренге, досчитал до пятнадцати и застыл в изумлении, глядя на охваченные паникой колонны противника. Строй их окончательно рассыпался, солдаты разбегались, сталкивая товарищей в ров. Ни о каком сопротивлении не могло быть и речи; люди бросали оружие, вопили и, охваченные паникой, искали спасения в бегстве. Это была катастрофа. Кавалеристы Госа недоуменно переглядывались, не понимая, что стало причиной такого смятения.

Ждать объяснения пришлось недолго – с воинственными криками вниз устремилась неизвестно откуда взявшаяся толпа вооруженных людей. Драгуны застыли в ожидании приказа командира, который, похоже, был поражен происходящим не меньше, чем они.

– Клянусь Сефидом, это киданцы, – пробормотал, качая головой, Гос. – Полома Мальвара перешел в наступление.

– Веди меня, сестра, – мысленно произнесла Юнара. Связь, возникшая между ней и Лереной, стала для герцогини откровением. Ничего подобного ей прежде испытывать не доводилось. Нет, она не сделалась частью Лерены – скорее они стали двумя разумами, разделившими одно тело. В ее груди бились два сердца, она могла смотреть одновременно в разные стороны, у нее появились новые воспоминания – воспоминания о чужой жизни…

– Это далеко, за морем, – сказала императрица. – Следуй за мной.

Они летели над Бушующим морем – синей бескрайней бездной. Небо над ними было ясное и чистое, потом по нему побежали белые облака. Затем сестер настиг тропический шторм. Струи дождя хлестали по коже, ветер путал мокрые волосы.

– Как у тебя получилось такое? – спросила Юнара. – Я и подумать не могла…

Она чувствовала гордость сестры, ее самоуверенность. В какой-то момент герцогиня осознала, что Лерена вовсе не испугана и не подавлена, что она полна сил, а все случившееся – обман и притворство. Где-то в глубине сознания, куда еще не проникла Лерена, вспыхнула искорка страха.

– Мне просто захотелось узнать, можно ли это сделать, вот и все, – ответила императрица и, прежде чем Юнара успела задать следующий вопрос, воскликнула: – Смотри!

Небо снова очистилось. Наступал вечер. На горизонте показался берег… темнеющая зелень… город…

– Здесь.

Они устремились вниз, к какой-то башне. Там кипел бой. Юнара чувствовала запах и вкус крови, но это не была кровь Верклоффа. Внизу бушевал праздник жизни, и сестрам стоило немалых усилий побороть соблазн присоединиться к торжеству, отдаться этому буйству, открыть Сефид так широко, чтобы он поглотил весь мир.

Крепость. Они просочились сквозь камень, как вода через бумагу.

Она!..

Юнара поняла это сразу, хотя и не узнала женщину. Поняла по окружающему незнакомку запаху пламени, обгоревшей плоти и испепеляющей вины.

– Что будем делать? – спросила Лерена.

Женщина посмотрела вверх, как будто услышала что-то. Возможно ли такое?

Присмотревшись, герцогиня отыскала в сердце несчастной нечто твердое, спрятанное глубоко-глубоко. Нечто ужасное, крошечное, хитиновое и многоногое. Юнара рассмеялась, и Лерена подхватила ее смех.

– Вот как мы все обставим, – сказала герцогиня.

– Да, – согласилась Лерена.

Все произошло на удивление быстро. Только что Китайра ощущала Сефид, словно проблеск утренней зари на некоем далеком ментальном горизонте, а в следующее мгновение он уже накатил с запада вздымающейся, всепоглощающей волной, которая подхватила грамматиста, как щепку, и понесла над разверзшимися под ней бездонными глубинами.

Китайру смутило то, что в этот раз их было двое, Лерена и кто-то еще.

– Дрянь!.. – произнесла она, но никто ее не услышал. Девушка выкрикнула слово еще раз, но ее крик прозвучал не сильнее шепота на ветру. Китайра попыталась сосредоточиться, собрать воедино всю свою ненависть, но с отчаянием осознала, что ее сила – ничто по сравнению с магической мощью, направленной против нее. Девушку швыряло, топило, душило и выворачивало наизнанку.

Внезапно все исчезло. Тьма и тишина окружили ее. Сефид умчался. Китайра была одна в своей комнате; она лежала на полу, как отброшенная в угол обглоданная кость, и вся ее ненависть уходила в пустоту.

Потом девушка услышала царапанье и шорох. Словно крохотные ножки скребли по камню. Насекомые. Сил не было даже на то, чтобы поежиться. Звук приближался: со всех сторон к Китайре спешили тысячи и тысячи крохотных ножек.

В следующее мгновение они были уже в Омеральте, высоко над крышами домов, восторженные и ликующие. Юнара от души поблагодарила Лерену. Обладая такой властью над Сефидом, она могла и одна совершать далекие путешествия, исследовать другие берега, возможно, даже другие звезды. Перед ней открывались бесконечные возможности…

– Только не одна, – сказала Лерена. – Если захочешь куда-то попасть, нужно, чтобы там уже кто-то был.

– Тогда как же мы оказались в Кидане?

– Китайра Альбин. Вот почему я отправила ее за Бушующее море. Мне было нужно, чтобы кто-то помог добраться до Мэддина.

Укол сомнения заставил Юнару отстраниться от сестры, но связь между ними была слишком сильна. Искра страха в глубине сознания герцогини вспыхнула, пробуждая тревогу, предупреждая об опасности. Она попыталась отступить, но Лерена держала ее, как игрушку на ниточке.

– Только так я могла наказать Мэддина, – продолжала Лерена. – Он должен был понести кару за то, что отверг нашу семью, нарушил ее законы и обычаи. Но наказание не могло быть публичным. Слишком рискованно и опасно. Мне пришлось услать его подальше, а уже потом убить, чтобы все знали: каждому, кто предаст семью и ее традиции, воздастся полной мерой, каждого ждет ужасная кара. Сначала я убила его любовницу, чтобы та мерзость, которую она носила в себе, не могла появиться на свет. А потом я добралась и до кузена…

И снова Юнара попыталась вырваться из-под власти сестры. Она любила ее, но и боялась. Сила пришла к Лерене через убийство Мэддина, через принесение величайшей жертвы – после смерти Кевлерена.

Лерена не отпускала сестру.

– Останьтесь со мной, ваша светлость. Милая сестра, наша работа еще не закончена.

– Что ты хочешь этим сказать?

Печаль переполняла Лерену; Юнара мгновенно почувствовала это и все поняла.

– Позволь показать тебе, что дядя Паймер обнаружил в Ривальде.

Паймер знал, что будет дальше. С неизбежностью морского прилива приближалось великое кровопролитие. Старик пытался вспомнить, предвидел ли когда-нибудь, что все придет именно к этому. Неужели он был совершенно слеп, не ведая истории своей семьи, неизбежно и безошибочно приведшей к этому моменту?..

Боль и скорбь по невинно убиенным переполняли герцога, но другого пути он не видел. Если бы не вмешательство судьбы, то случившееся в Ривальде уже могло повториться в Хамилае.

Паймер поднялся и подошел к Ганиморо и Нетаргеру, с тревогой наблюдавшим за тем, как их хозяйки купаются в исполинской мощи Сефида. Исходящая от сестер энергия наполняла комнату, поднимая дыбом волосы, окружая металлические предметы мягким голубоватым свечением. Тело Верклоффа висело над полом, и из раны на его шее все еще капала теплая кровь.

Оба Избранных закричали от дикой боли. Паймер встал перед ними. Он хотел видеть их лица, хотел им все объяснить…

– Мне так жаль, – произнес виновато герцог. – Так жаль… Но вы слишком хорошо нас знаете. Я понял это в Ривальде. Вы слишком хорошо нас знаете…

Юнара пыталась остановить сестру, сознавая, что усилия ее напрасны, что Лерена слишком опьянена обретенной властью. Мало того, происходящее вообще выходило за границы ее понимания: объединив силы, императрица выслеживала Кевлеренов, выходила через них на Избранных, тех, кого они любили больше всего на свете, и по уже установленным каналам направляла поток Сефида.

Поток чистейшей энергии, которую не могло вместить человеческое тело.

– Это – правитель Сайенны!.. – крикнула Квенион.

Два стоявших над ней с поднятыми копьями воина неуверенно переглянулись. Услышать родную речь из уст чужестранки они явно не ожидали.

Избранная уже почти добралась до ближайшей лодки, когда эти двое выпрыгнули из темноты, напугав ее так, что она отпрянула, наткнулась на Намойю и упала, увлекая его за собой.

– Он был в плену, но сбежал, – торопливо продолжила Квенион, поднимаясь и показывая, что в руках у нее ничего нет. Ногой она подтолкнула в сторону часовых оброненный огнестрел.

– Подарок. Это их оружие. Те, кто поможет моему господину вернуться в Сайенну, получат крупное вознаграждение.

На лицах солдат отразилась напряженная работа мысли. Потом оба посмотрели на Цитадель. Вторая атака была отбита, и теперь их товарищи в панике отступали.

– Мой господин – враг киданцев, – торопливо добавила Квенион, помогая Намойе подняться.

Воины с сомнением посмотрели на Кевлерена.

– До Сайенны он может и не дожить, – заметил один, наклоняясь, чтобы поднять огнестрел.

Квенион дотронулась до дула.

– Заряжен на один выстрел. Хотите получить больше – помогите принцу.

Больше сказать ей было нечего, и девушка, не дожидаясь ответа, взяла раненого за руку и подвела к планширу ближайшего судна.

– Держитесь, ваше высочество.

Квенион помогла Намойе взяться за планшир и повернулась к часовым.

– Помогите мне, – твердым, не терпящим возражения тоном сказала она, делая ставку на то, что солдаты привыкли повиноваться приказам.

Воины перегнулись, потом посмотрели на огнестрел.

– До Сайенны путь неблизкий.

– Там вас ждет богатство, – пообещала девушка.

Они шагнули к ней. Квенион перебралась через борт и взяла Намойю за руки, а солдаты приподняли его и перебросили через планшир. Раненый застонал от боли. Избранная поскользнулась на мокрых досках и упала, ударившись плечом о банку. Намойя тоже упал, стукнувшись головой, и его безжизненное тело свалилось на девушку.

Паймер, плача, упал на колени. Ганиморо и Нетаргер умирали у него на глазах. Он хотел отвести взгляд, а еще лучше – убежать из дворца, но это было невозможно. Долг есть долг. Большая любовь предполагает большие обязательства.

Кожа вспухала волдырями, лопалась и отставала от кровоточащей плоти. Глаза растворялись в глазницах. Волосы обугливались. Жизненные силы покидали Нетаргера и Ганиморо, безжалостно высасываемые Сефидом, а то, что оставалась, опадало на землю мелкими чешуйками и уносилось вихрем.

В конце концов от Избранных остались только железные ножны и клинки, которые с лязгом упали на пол.

«Атилас Ньюком. Мое имя. Мое единственное настоящее имя».

Он сидел на своей любимой скамейке в маленьком дворике во дворце Беферена. Каждый день он приходил сюда и говорил правду.

Он говорил достаточно громко, чтобы его мог услышать при желании любой прохожий. Впрочем, этот человек не ставил перед собой такой цели. Произнося эти слова вслух, он показывал миру, что помнит и знает себя как Атиласа Ньюкома и не имеет никакого отношения к той семье.

И каждый день, вопреки всем заклинаниям, он снова и снова ловил себя на том, что думает о своем старом господине, ныне совершенно одиноком и вынужденном общаться только с братьями и сестрами, кузинами и кузенами.

Настало время – и Атилас заново открыл для себя настоящую, родную семью. Раз в неделю он посещал сестру, живущую у доков с мужем-рыбаком и тремя детьми, которым уже не грозило испытать то, что выпало когда-то на его долю. Кроме того, раз в неделю Атилас приходил на могилу родителей и стоял над ней, размышляя о том, какой могла быть жизнь, если бы ее не отобрали у него Кевлерены.

Пальцы сжались сами по себе. Сначала на одной руке. Потом на другой. Он машинально опустил глаза, думая о жизни, которой его лишили, когда боль пронзила все тело. Атилас Ньюком напрягся и замер, с ужасом наблюдая за тем, как на пальцах набухает и лопается кожа и как из-под нее вылезает, словно под огромным давлением, красная плоть. Он хотел закричать, но, открыв рот, ощутил в себе чью-то печаль, а мгновением позже понял, что печаль и боль принадлежат его старому хозяину – тому, кто до сих пор любил его больше всего на свете.

Президент Крофт Харкер работал во дворцовой библиотеке, когда послышались крики одного из служителей. Он выбежал в коридор. Несколько уборщиц, вооруженных швабрами, ведрами и щетками, столпились на веранде с видом на дворик. Некоторые плакали, другие, сдерживая слезы, отворачивались от того, что, видимо, сильно напугало их.

Президент подошел к ним одновременно с тремя стражами и двумя членами Комитета Безопасности. Он посмотрел во двор и не сразу понял, что происходит.

– Это же Атилас! – крикнул один из солдат.

В последний короткий миг КрофтХаркер узнал того, кто извивался на траве, а уже в следующую секунду этот сгусток страдающей плоти взорвался и разлетелся на миллионы частичек.

Лерена парила в той части вселенной, где они с сестрой обитали в виде двух сросшихся близнецов. Тяжкий груз содеянного давил на сердце, но вместе с грустью императрицу переполнял восторг перед величием Сефида – сияющего, напитавшегося жизненными силами своих жертв… тех, кого сестры любили превыше всего на свете. Его бодрящая, пульсирующая мощь переливалась в Лерену. И даже пораженная случившимся Юнара закрыла в экстазе глаза, наслаждаясь невыразимым ощущением протекающей через нее безграничной энергии.

Императрица могла читать мысли сестры как открытую книгу. С немалым удивлением узнала она о том, что в ночь убийства Алвей Юнара воздействовала на членов семьи, чтобы заставить их отказаться от попыток отозвать Мэддина после революции в Ривальде. Даже тогда они стремились к одной цели. Все-таки способности Юнары к Обладанию означали, что сестра представляет собой угрозу ее правлению.

Лерена, как и следовало ожидать, очнулась первой. Она всегда была ответственной и уравновешенной. Может, не столь искусной в магических упражнениях… хотя теперь это уже не имело значения. Зато императрица уверенно стояла на земле, обеими ногами. Юнара же, с упоением исследуя новые возможности Сефида, все еще витала в облаках – и не могла сосредоточиться.

Придя в себя, Лерена огляделась. Кроме нее и сестры, в живых остался в комнате один лишь Паймер. Верклофф все еще парил над полом, а Ганиморо и Нетаргер исчезли бесследно.

– Дядя?..

Старик вскинул голову и посмотрел на нее с каким-то странным выражением лица.

– Я думал, вы уже не вернетесь. Решил, что ушли навсегда…

Лерена улыбнулась.

– Милый дядя… Мы еще не закончили. Нужно кое-что сделать в Ривальде. Нельзя оставить в живых тамошних Кевлеренов. После всего, что произошло, это было бы крайне опасно. Они наверняка попытаются отомстить.

Паймер кивнул. Конечно, он и сам это знал.

– Вы сможете это сделать? Ты и Юнара? Сил у вас хватит?

Лерена нахмурилась.

– Мне грустно признаваться, но необходима еще одна жертва.

Паймер замер.

– Нет. Я не могу…

– Милый дядя. Бедный мой дядя… Это нужно сделать, иначе все пропало. Нужно для того, чтобы спасти семью, защитить Сефид… я должна остаться на троне одна. Ты знаешь: верховная власть не признает ни родства крови, ни добра со злом. Помоги мне.

– О племянница, не вынуждай меня!..

– Таков твой долг. – Лерена с видимым усилием подняла руку и указала на лежащие у ног Паймера клинки. – Возьми тот, что принадлежал Нетаргеру.

Рука упала, и сама Ленара обмякла, словно из нее неожиданно выжали все жизненные соки.

Паймер поднял клинок, подошел к племяннице и вложил оружие в ослабевшие руки. Потом встал за спиной Юнары, нежно отклонил ее голову назад, обнажив тонкую бледную шею, и закрыл глаза, чтобы не видеть, как императрица перережет сестре горло.

ГЛАВА 29

На уборку дворца ушло несколько дней. Большинство членов Комитета Безопасности после случившегося впали в состояние полной прострации. Но только не Крофт Харкер. Он сразу понял, что именно произошло и почему. Харкер знал: теперь Ривальд еще более уязвим, чем когда-либо раньше. Целый день после жестокого уничтожения Кевлеренов и всех их Избранных он ожидал, что правительница Хамилая нанесет повторный удар, а когда ничего не случилось, понял кое-что еще.

Учиненная Лереной бойня ослабила ее едва ли не так же, как и сам Ривальд. Принесенные жертвы оказались столь велики, что империи требуются на восстановление годы, если не десятилетия. Хотя, конечно, полной уверенности в этом у президента не было. Имея дело с Кевлеренами, об уверенности вообще говорить не приходилось. И все же сам он остался в живых, как примерно и половина членов Комитета Безопасности. Произошедшее было не прелюдией к вторжению – скорее наказанием. Избранных покарали за бунт против Кевлеренов, а Кевлеренов – за то, что они допустили этот мятеж.

Не раз и не два Крофт Харкер задавался вопросом: сколько же Кевлеренов и Избранных пережили нападение в самом Хамилае? Кое-что он рассчитывал выведать у имперского посланника. Мир изменился, и президент желал знать, до какой степени.

Одно было ясно: если Лерена не станет наносить новый удар по Ривальду, рано или поздно Хамилай оправится от потерь и станет сильнее – и намного опаснее, чем раньше.

Лерена позаботилась о том, чтобы Паймера отвезли в поместье, расположенное за пределами города. Вместе с ним туда же отправили всех Кевлеренов Омеральта, которые не пришли в себя после шока, вызванного потерей Избранных.

Собрав остальных членов семьи, императрица объяснила им случившееся – избегая подробностей, но дав понять, что отныне придется оставаться Кевлеренами, обходясь без Избранных. Обескураженные и запуганные, они согласились с ней, не задавая вопросов.

Себя Лерена удивила тем, что оправилась от потрясения гораздо быстрее, чем представлялось возможным. Впереди ее ждало много дел. Предстояло выработать законы, которые обеспечили бы уменьшение роли Акскевлеренов. Императрица еще не знала, как это отразится на способности Кевлеренов управлять Сефидом, однако ясно понимала, что допустить повторения ситуации, угрожающей власти и даже жизни ее близких, нельзя ни в коем случае.

Как много у нее дел и забот!

Впрочем, постоянно напоминала себе Лерена, так и должно быть.

Арден нашел Кадберна на восточном берегу Херриса. Он прогуливался там с Эриот и, увидев одинокого Избранного, попросил девушку подождать.

Опустившись на землю рядом с Кадберном, великан молчал до тех пор, пока Избранный не посмотрел на него.

– Я знаю тебя.

– Я колонист, – ответил Арден.

– Нет, я где-то видел тебя раньше.

– Ты видел меня на похоронах. Я помню тебя и твоего принца.

Слезинка скатилась по щеке Кадберна.

– Моего принца больше нет. Я остался один.

Арден покачал головой.

– Когда-то я тоже так думал. Наши хозяева говорили: «Если ты Акскевлерен, узы любви уже не порвать». Но это не так. В мире у тебя много братьев и сестер. В том числе я.

Услышав слова Ардена, стоявшая в стороне Эриот вдруг поняла нечто важное. Оказывается, она была духовно близорука и думала только о себе… Работая и сражаясь рядом с Арденом вот уже несколько недель, девушка почти ничего о нем не знала.

Нет, поправила себя Эриот, не совсем так. Она понимала, что Арден – добрый и щедрый человек, но не знала его прошлого, того, что сделало великана таким.

И Эриот решила восполнить пробел.

Гэлис Валера следила за восстановлением западной стены Цитадели. Был жаркий весенний день. В воздухе висела каменная пыль. Раздавая указания, девушка ни разу не повысила голоса, но ее слушались беспрекословно. Глаза ее горели страшным светом, и все – солдаты, колонисты, киданцы – старались избегать недовольства грозного стратега.