Багдад: Война, мир и Back in USSR

До Ирака оставался целый год… Надо было его еще прожить, и желательно без потерь. Опасности поджидали на каждом шагу, соответствие «моральному облику строителя коммунизма» давалось все труднее, в силу уж больно большого разночтения, несоответствия заявленных моральных ориентиров происходящему в стране. Зарабатывая очки в карьерной гонке, в партию я к тому моменту уже вступил и продолжал руководить одной из крупнейших в МВТ комсомольских организаций.

В начале 1985 года среди населения стали циркулировать какие-то невнятные слухи о готовящейся кампании по прекращению пьянства в стране победившего социализма (если быть точнее, по тогдашней мифологии, то в стране «развитого социализма», причем ударение на первый или последний слог в слове «развитой» функционеры всех мастей ставили как бог на душу положит, смысл же от этого, ясное дело, не менялся – развитого так развитого…).

Я лично никакого такого разгула пьянства не наблюдал, поскольку жил в городе, где быт и занятость не сильно допускает беспробудное пьянство. В селах, в коллективах на производстве, может быть, но я работал в системе Минвнешторга, во внешнеторговом объединении «Разноэкспорт», и там пьянки если и бывали, то исключительно по праздникам или по дням рождения (которые, правда, бывали часто!!) в вечернее время, что тоже, конечно, малосимпатично, со всеми этими тортами и бутербродами на рабочих столах…

Сейчас я категорически запрещаю подобные празднования, но тогда руководство нашего объединения смотрело на гулянки сотрудников по поводу и без повода вполглаза, то есть снисходительно, и даже само, руководство в смысле, не прочь было пропустить рюмочку за здоровье собравшихся.

Все, кроме генерального директора объединения Юрия Николаевича Чумакова.

Ю.Н. Чумаков в МВТ был личностью известной, если не сказать очень известной, ибо до того, как встать на хозяйство в объединении, он прослужил довольно долго освобожденным секретарем парткома министерства, а это, скажу я вам, «шишка» приличная по тем временам, позиция весьма близкая к стратегическому руководству… Его за глаза называли «наш Ленин», то ли за политическую партийную позицию, то ли за заметную лысину, делающую его действительно сзади похожим на канонический образ вождя мировой революции. Правда спереди он совсем на вождя был не похож, если только прищуром мудрым иногда или жилеткой, а так – ни бороды, ни усов Ю.Н. Чумаков не носил.

В каком не помню году, в середине 80-х меня вызвали срочно в секретариат генерального и сообщили, что мы вчетвером, секретарь парбюро, председатель профкома, генеральный и я, секретарь бюро ВЛКСМ, едем поздравлять с юбилеем, по-моему 80-летним, никак не меньше, самого министра тогдашнего, Николая Семеновича Патоличева. На мой взгляд, ему было уже сто лет, и сколько я помнил, он был министром. В брежневские времена, впрочем, такие должности, по-моему, давались пожизненно, хотя, наверное, интриг и подковерной борьбы хватало, просто мы этого не знали. А так, что тогда, что сейчас высокая, почти политическая должность предполагает гигантский объем работы, большие политические риски, умение маневра и умение действовать решительно в критических ситуациях – ничего нового со времен царя Гороха. Я относился и отношусь с уважением к людям, сделавшим такую непростую значительную карьеру, и это несмотря на весь смехотворный антураж самого тогдашнего действа с поздравлениями…

Ехали вчетвером, набившись в «Волгу» генерального со спецсвязью, на Смоленскую площадь, в то самое здание, где сейчас только МИД РФ, а тогда было еще и Министерство внешней торговли СССР, и где на пятом, по-моему, этаже «сидел» наш министр. Глагол «сидел» тут весьма уместен, ибо к тому времени сообразно своему почтенному возрасту министр действительно в основном сидел, передвигался Н.С. Патоличев уже с трудом, но дела внешнеторговые вершил по-прежнему почти единолично, с огромной поддержкой со Старой Площади. Человек он, конечно, и заслуженный, и вполне себе исторический, работал первым секретарем КПБ (Компартии Белоруссии) в свое время, настоящий «сталинский нарком», старейший на тот день член ЦК КПСС, в общем, регалий предостаточно.

Но время берет свое, и Николай Семенович был, на мой взгляд, уже не совсем адекватен. Мы поднялись на пятый этаж, заняли место в длиннющей очереди из подобных «четверок» (а внешнеторговых объединений только в МВТ было около пятидесяти, а других подразделений и смежных организаций, включая Госкомитет по внешнеэкономическим связям, министерств всяких разных, кои были так или иначе с МВТ связаны – неисчислимо), и терпеливо стали дожидаться своей очереди. Периодически очередь прерывалась внеплановыми делегациями из числа небожителей – секретари и члены ЦК, первые секретари обкомов, союзных республик, ЦК ВЛКСМ, ВЦСПС и пр. и пр. Ждали мы довольно долго, но так как задерживаться никому в святая святых церемониального действа, в кабинете Патоличева, не давали долее положенных двух-трех минут, и смена лиц, узнаваемых и не очень, сопровождаемых уважительным шепотком иногда, проходила достаточно динамично, то устать не успели: вошли все четверо, как стояли, с каким-то номинальным подарком, (по-моему, это был магнитофон), в длинный старорежимный кабинет, где посередине, в обрамлении помощников всяких, аки фараон, восседал «Сам». Мне он показался жутко древним, немощным стариком, напрягая зрение, он, шамкая по-стариковски, произнес удивительную для меня фразу:

– А-а-а! Чумаков!!! Помню, помню…

И все. Наш «Генерал» пробубнил что-то в ответ, зачитал (так положено!!) «адрес» в специальной папке к случаю, из тисненой кожи, лично пожал руку, облобызал министра, и мы, пятясь задом, ретировались из кабинета, освобождая место для следующих по списку… Меня тогда резануло – «Помню!!». Что значит «помню», это же Сам Чумаков, Генерал наш, личность, влиятельнейший внешторговец, а ему – снисходительное «А-а-а, помню…». Хоть бы пару слов признательности за заботу, за труд наш самоотверженный на благо… и пр. Юбилей оставил небольшую занозу в моей оценке значения Ю.Н. Чумакова в поднебесной иерархии, однако уважения к нему я не потерял до сих пор. Он умер недавно, не пережив смертельной болезни, настигшей его в преклонном уже возрасте.

В 1985 году на очередном праздновании Дня Победы, в мае, в «разноэкспортовской» столовке, куда были приглашены избранные руководители и я, молодой секретарь комсомола, Юрий Николаевич произнес стандартный в общем-то тост за ветеранов, за вечную память и все такое, и в конце добавил, к вящему удовлетворению размякшего коллектива:

– Мы праздновали этот день всегда, это святой для нас день, и я обещаю вам, что традиция эта будет продолжена. И сегодня, и в следующем году мы так же поднимем бокалы за святую Победу!! (Ныне и присно и во веки веков!)

В общем, посыл был таков, что пили мы за Победу, пьем сейчас и будем пить. Генеральному верили. Он-то знает, что говорит. Оказалось, не знал…

Когда пишешь воспоминания, вообще-то трудно удержаться от морализаторства, собственных оценок прошедшего, от попыток анализа своего опыта. Это неизбежное зло любых воспоминаний, являющихся не просто перечислением событий, фактов, но и изложением собственных – субъективных – оценок, взглядов на события того времени. Правило «50 на 50» действует безотказно, половине читателей моя точка зрения будет глубоко неприятна и будет казаться неверной. Но я хочу зафиксировать то время именно со своей субъективной колокольни, своеобразный словесный «дагеротип» 80-х, память оставила именно эти ощущения, эти картинки, пусть они таковыми и останутся.

А память оставила момент, когда в народе стали иметь хождение «слепые» копии перепечатанной секретной «лекции» того самого академика Углова, в той лекции со всей научной убедительностью доказывалась пагубность пьянства, социальный и экономический вред от «алкоголизации» страны и прочие, не подлежащие в общем-то сомнению вещи. Любой трезвомыслящий человек это знал и без «секретных лекций».

Параллельно, по телевизору в новостных передачах по экрану стали ходить «демонстрации трудящихся», в основном женщин, с плакатами типа «Папа, не пей» и «Зеленому змию – красный свет». Креативность убогая, конечно, но при достаточной повторяемости, как говорится, «камень-то точит». Формирование «общественного мнения», по известному со времен процессов 30-х годов сценарию: понятная народу, простая и несомненно верная идея («Пить плохо»), массовки, митинги, шествия с требованием строго наказать и разобраться, и наконец – санкции. Кампания 1985 года началась по этому плану незадолго до Дня Победы, который народу в последний раз дали отпраздновать по полной программе, с возлияниями и гуляниями, и плавно переросла в дикую, бессмысленную квазиантиалкогольную кампанейщину, по сути призванную лишь ублажить высшее начальство, ибо оно, начальство, начиталось лекций академика Углова и свято верит, что так вот, кавалерийским наскоком, можно извечную эту российскую беду изжить.

Да простит меня читатель за повтор и некое занудство, но куда ж без морализаторства-то…

Беда-то эта есть лишь производное от вековой беспросветности и бесправия народных масс, от каннибальского политического строя, от унизительного экономического бессилия отыгрывающейся на своих гражданах страны, что в годы царского режима, что при «развитом социализме». Хорошим историческим аргументом против того, что проблему пьянства можно решить, и с наскоку, является коллапс самой социалистической системы тогдашнего образца и развал Советского Союза. Как оказалось, проблема-то все-таки была глубинной, а бутылка была лишь связующим звеном потерявшего ориентацию и смысл существования народа с абсурдом происходящего. Жить в паноптикуме не у всех получалось на трезвую-то голову.

А кампания была откровенно глупой, откровенно бесчеловечной (ибо не о человеке пеклась партия и Егор Кузьмич Лигачев в первую очередь, а о поддержании штанов социалистического строя и собственной шкуре в этом комфортном для него строе – мнение автора, которое может не совпадать с мнением редакции ?) и безальтернативно проигрышной в исторической перспективе. Но зная чуть-чуть, как происходит принятие политических решений в любой корпорации (а КПСС и Политбюро именно и были корпорацией), я готов согласиться с тем, что, наверное, далеко не все члены Политбюро, и уж Михаил Сергеевич Горбачев-то точно, были на тот момент столь наивны и глупы, чтобы полагать, что подобная кампания имеет хоть малейшие шансы на успех.

Им приходилось идти на компромиссы, балансировать, выживать, сдавая, как им казалось, небольшие рубежи здравого смысла, но сохраняя главное – власть в той политической системе, которая их вынесла на верхушку управления гигантской страной. Не один, конечно, этот фактор, а несколько более серьезных сыграли свою роль, и СССР развалился. Мне не жаль. Мне жаль десятки и сотни тысяч, миллионы людей, пострадавших в результате «крупнейшей геополитической катастрофы ХХ века» (В.В. Путин. ПСС. Том … стр …). ?

Я еще раз чуть не «попал» в ту очистительную пору под каток «антиалкогольной» кампании в сентябре 1986 года, прямо перед отъездом в командировку… Глупо получилось: по исторической внешторговской традиции отъезжающий за границу специалист обязан был дать «отходную». Не важно где – дома, в ресторане, но традиция соблюдалась неукоснительно, следовало пригласить коллег, начальство, тех людей, от кого зависело решение о командировании, если они соглашались снизойти до коллектива, в общем, своеобразная благодарность за поддержку, за сотрудничество в этой жизни, и надежда на дальнейшую помощь по возвращении из командировки. Понятно, что по табели о рангах генерального директора я позвать не мог ни при каких условиях, да и его заместителей тоже, но своих ребят по бюро ВЛКСМ – просто обязан был пригласить.

Я всех и пригласил на 8 сентября, на вечер дня, когда по плану утром я должен был пройти окончательную инстанцию, собеседование в ЦК КПСС у «направленца». Все было готово к празднованию окончания «оформления», к «отходной» – закуплены продукты, народ распланировал веселый вечер… и вдруг мне сообщают за день до этого, что собеседование в ЦК переносится по непонятным причинам на утро 9 сентября. Один день, а разница огромная!!! К тому же девятка в моей жизни вообще число несчастливое, с этим глупым предрассудком я и сейчас ничего поделать не могу… Даже в свое время написал программное четверостишье на эту тему:

А прав был, верно, старый Пифагор,

Когда такую схему мира мыслил,

Где суть вещей, явлений, есть набор

Всевышним упорядоченных чисел…

В полном соответствии с теорией Пифагора, девятого числа мне ничего хорошего не светило.

Отменить отходную я не мог, все готово, продукты протухнут и пр., но и не явиться на следующий день к «направленцу» в ЦК я тоже не мог!!!

После бурных проводов, с явственными следами наплевательского отношения к политике партии и правительства в части искоренения векового российского недуга… в общем, утром 9 сентября, плетясь, как на эшафот, на Старую площадь, я разумно полагал, что никуда я, скорее всего, не поеду теперь, Ирак мой мне не светит, а светит очень даже «волчий билет» и исключение из КПСС в лучшем случае. Бог миловал и в этот раз, пронесло.

Я вышел на Старую площадь, пошел по направлению к собору Василия Блаженного по Варварке (улица Разина тогда еще…), мне хотелось прикоснуться к святому, побродить по Красной площади… Час назад мне казалось, что жизнь закончена (а это был вполне возможный сценарий, тысячи людей вот так, по глупости, ломали свои судьбы в ту пору), но все обернулось как нельзя лучшим образом!! Путь в Ирак открыт. Ас-саляму алейкум, я-ль Ирак!

Глава 1

На трезвую голову

Шизофрения с вновь институционализированным в обществе «сухим законом» аукнется еще не раз в условиях багдадской вольницы, а как выглядел непосредственно мой приезд в первую мою (и последнюю, впрочем ?) профессиональную длительную зарубежную командировку, называемую на внешторговском сленге для краткости просто «длинной», я тоже запомнил в подробностях.

Поздним вечером самолет приземлился в международном аэропорту имени Саддама, в городе Багдаде. Как я позже узнал, многие институты, здания, учреждения в Ираке носили имя Саддама, не один аэропорт… Пахнуло сентябрьской жарой под 40 градусов, живо напомнившей о том, что это территория арабского мира, уже изрядно забытые запахи, пряные ароматы. Встречал меня сотрудник торгпредства, представитель В/О «Экспортлес» Володя Рябов. Погрузил он меня в видавшую виды прокуренную «Тойоту», и, закуривая очередную сигарету, заговорщически произнес что-то вроде:

– Сейчас тебя Олег Борисович с пристрастием будет допрашивать…

Понятное дело, любой вновь прибывающий в загранколлектив являлся по определению носителем самой свежей информации из министерства, с Большой земли, и такая постановка вопроса меня нисколько не смутила. Допросит, так допросит, про последние веяния во Внешторге, хоть и немного, но кое-что знал и готов был с радостью поделиться информацией со своим новым начальником. С начальством вообще полезно делиться информацией, оно, начальство, это любит. Никто не заставляет, впрочем, устраивать перед начальством стриптиз и выкладывать сокровенные тайны, но в рамках рабочей информации чем больше начальство знает, тем больше доверяет, а значит легче и непринужденнее работать.

Олег Борисович Лазарев, бывший кадровик из одного из внешнеторговых объединений («Промсырьеимпорт», по-моему), уже год как «сидел» в Багдаде и пользовался репутацией демократа, интеллектуала и вообще приличного человека, что само по себе уже было немало. Как с таким человеком и не поделиться новостями, думал я, отправляясь с традиционной бутылкой коньячку на ужин к замторгпреда.

– А вот этого не надо, – с порога объявил замторгпреда, – чай будем пить на ужин.

Чай так чай, хотя, на мой просвещенный взгляд, проставиться-то я был должен, такова была многолетняя историческая традиция… Но ветры перемен из СССР долетали и до Багдада, правда, как оказалось, далеко не все ветры, а только тщательно отселектированные партийным начальством. Под сурдинку антиалкогольного закона и ужесточающегося контроля за поведением в быту членов КПСС пышным цветом расцвело доносительство – кто с кем, где и когда выпивал, позоря таким образом честь и достоинство, запятнав таким образом светлые идеалы… и прочая, и прочая ахинея из пыльных сундуков лицемерного партийного антуража. Тем не менее начальники в совзагранколлективе почти перестали появляться на мероприятиях, предполагающих прием горячительных напитков, не ограничивая себя, впрочем, в быту да за закрытыми дверями. Тот вечерний прием под чай с конфетами мне, безусловно, запомнился абсурдностью происходящего, но Олега Борисовича, видит бог, я понимаю, ему неоправданный риск был совсем не нужен.

Читателю может показаться, что я слишком много уделяю внимания алкогольной теме. Это так, непропорционально много – однако есть тому объяснение: в те годы, к сожалению, питие спиртного на всех уровнях и при всех возможных оказиях было естественным историческим фоном, общественно признанным, значимым, неизбежным ритуалом для социализации и часто для карьеры!! Уклониться от компании, скажем, на работе, в коллективе, да еще с начальником во главе, будь то новогодняя пирушка или празднование чьего-то дня рождения, было практически невозможно без неприятных последствий – порицания, остракизма, изоляции. Менять эту историческую парадигму общественного сознания, может быть, и нужно было, но уж не кавалерийским наскоком ортодоксов от «светлого ленинского курса»!

То, как было это сделано, иначе как идиотизмом не назовешь.

Мое поколение прекрасно помнит многокилометровые очереди 1986–1991 годов за строго «талонированной» водкой, в которых стояли по несуразной, мизантропской прихоти партийных бонз «и академик, и герой, и мореплаватель, и плотник»… И кто тогда не стоял в Москве и городах и весях советских в этих унизительных очередях, для того чтоб иметь возможность поставить на стол в свой законный праздник, собрав гостей, хотя бы какую бутылку спиртного. Не алкоголики, не пьяницы какие-нибудь дремучие, а все, без разбору чинов и званий, без разницы положения на социальной лестнице, без возрастного ценза, все были поставлены в эти скорбные, безумные, взрывные эмоционально, бесконечные очереди им. Е.К. Лигачева и всего нашего «мудрого» Политбюро того времени… С М.С. Горбачева я в данном случае тоже вины за историческую ошибку не снимаю, хотя отношусь к нему, как уже говорил неоднократно, с глубочайшим уважением, как к человеку, освободившему страну от исторически ошибочного самоедского режима КПСС, volens nolens, но все же, все же…

Я пару раз был вынужден в этом паноптикуме провести несколько дней отпуска, ибо альтернативы не существовало, купить было просто негде, но праздник встречи или проводов омрачать «чаем» было бы просто неприемлемо, неуважительно по отношению к друзьям, приглашенным в гости. Тратить же драгоценную валюту в первых появившихся тогда, в конце 80-х торговых СП типа «Садко», казалось верхом расточительства.

Ассортимент был ужасен, водка да «бормотуха», коньяк – если повезет, но тут уж не до жиру, день рождения с чаем – это уж за пределом человеческого, а ведь именно так и предписывалось, например, играть «безалкогольные» свадьбы. В чайниках, ясное дело, плескался и коньяк (да поди найди его!!), и просто крашеный спирт, и через два-три часа любая «безалкогольная» свадьба гудела и пела «Из-за острова на стрежень», да «Ой, мороз, мороз», как самая настоящая, аутентичная в социоисторическом контексте свадьба, но ведь заставляли «шифроваться» и контролировали, и головы летели за отступления от маразматического запрета!

В Багдаде с алкоголем было непривычное для мусульманского мира раздолье. Спиртное не было запрещено законом, как в Йемене или в соседнем Кувейте, и продавалось абсолютно свободно в любое время (кроме, естественно, священного месяца Рамадана) в широчайшем ассортименте и, в общем, совсем недорого. Так что, несмотря на официальный запрет в совзагранколлективе, или в нашей колонии», (так на сленге всегда назывался коллектив советских людей за границей, независимо от места работы), питие алкоголя имело масштабный, часто неконтролируемый, характер. От советников до переводчиков, от генералов до солдат, торгпредские и посольские, те, что с «контрактов» и командированные. Пандемия…

Новый 1988 год в торгпредстве, праздник в разгаре, на сцене мы играем мой очередной спектакль – капустник «Гуси-лебеди», шутливая стилизация под сказку с багдадскими реалиями, официально на столе две бутылки шампанского на 60 с лишним человек, что само по себе смешно, но только не торгпреду, Михаилу Николаевичу Рыкину, который напряженно ждет визита высокого гостя с «поздравлением». Высокий гость – это Чрезвычайный и полномочный посол СССР в Иракской Республике тов. В.И. Минин с сопровождающей делегацией в составе жены, Нины Ивановны, и партийного («профсоюзного», конечно, в соответствии с конспирологическим статусом!!!) секретаря В.И. Харланова. Формат «поздравления» совзагранколлектива отработан до минуты, посол встречает собственно Новый год у себя в посольстве, что естественно, и тут же выезжает по разным точкам, где концентрируется советский народ по профессиональной своей принадлежности – торгпредские, ГКЭСовские, военные, контрактники и пр. По сложившемуся регламенту очередь торгпредства наступает где-то часа в два ночи, что не очень удобно.

Официально до момента прибытия посла празднующий народ должен быть хотя бы в приличном, почти трезвом состоянии, иначе как-то неудобно, подведем торгпреда. Неофициально отдельные малосознательные граждане уже часов с 11 вечера периодически отлучаются к себе в квартиры, благо они в том же доме и находятся, по всякой разной надуманной нужде, но почему-то неизменно возвращаются все в более приподнятом, веселом состоянии, что дает основание полагать, что у себя в квартире, без партийно-начальственного догляда, они все-таки доливают в себя горячительных напитков, и скорее всего далеко не целомудренное шампанское. Мне каким-то чудом удается сдержать самодеятельный коллектив от бесконтрольной алкоголизации (ну кроме, может быть, одного «артиста», который, правда, и после возлияний неплохо играл на баяне!!), до прибытия «поздравляющих».

В два часа ночи высокая делегация прибывает в жилдом (так назывался дом, где все мы размещались). (Оживление в зале, гости рассаживаются, мы играем концерт. Наступает торжественная минута: посол произносит приличествующие событию жизнеутверждающие слова про мир в каждом доме, ну и, конечно, про то, как мы все «политику партии поддерживаем и одобряем», «верной дорогой идем, товарищи» и все такое. Через 15 минут делегация контроля над состоянием празднующего народа мирно убывает в следующее расположение согласно регламенту, и тут… народ начинает праздновать!!! Дальнейшее описывать – дело неблагодарное, ибо по российской традиции Новый год ведь как встретишь, так его и проведешь… Весело встречали Новый год. Не всегда весело проводили, правда, ну да это у кого как получалось…

На официальных приемах в посольстве, а они проходили на ухоженной лужайке резиденции посла, в элитном районе Мансур, советским гражданам предписывалось в те годы вовсе не пить крепких напитков. На прием, например, по случаю Великого Октября как на главный тогдашний государственный праздник, мы приглашали руководителей госучреждений, компаний-клиентов, у каждого был свой список официально приглашаемых контрагентов, это же работа в конце концов такая, социализироваться с внешнеторговыми клиентами своими. Так вот, предписывалось рюмки с подноса, ежели официант предлагает, обходя гостей, вовсе не брать, ссылаясь на недомогание какое, или, если контрагент настаивает выпить за Великую Октябрьскую Социалистическую, изменившую до неузнаваемости весь цивилизованный мир, пригубить малость, но до конца не выпивать. Получалось это не у всех, так что и на посольском приеме можно было встретить в конце вечера неуверенно стоящих на ногах представителей из разных организаций. Да в конце концов, праздник же!!

Некоторая либерализация наступила лишь в конце 80-х, правда, и Советскому Союзу тогда оставалось жить немного. Я говорю «некоторая», потому что в целом все архаичные и неразумные советские порядки сохранялись, да и сохраняются в чем-то и сейчас, как ни дико, в закрытых «совзагранколлективах», как в ретропарке каком-нибудь, в почти первозданной своей, «совковой» форме, отчеканенной на замасленных тысячами командировочных секретных «Правилах пребывания советских граждан за рубежом». Сейчас, наверное, таких уж нет, а тогда это был кодекс сродни уголовному. Ветры перемен, захлестнувшие Союз в конце 80-х, слабо, ох слабо долетали до багдадских пределов. Партия по-прежнему жестко руководила и направляла, а уж куда направлять, она знала хорошо. Один только режим жилдома чего стоил…

Житье-бытье

Я приехал в Багдад один, без семьи, ибо шла вовсю ирано-иракская война и существовали вполне понятные, небезосновательные, как я обнаружил, ограничения для пребывания в тех условиях семей специалистов. Однако сразу же я получил неожиданно приличную аж двухкомнатную квартиру, со своей кухней и санузлом, что по моим йеменским воспоминаниям было делом почти невозможным. Статус представителя внешнеторгового объединения предполагал!! Это переполняло меня законной гордостью – все-таки это была первая моя «длинная», цель карьерного движения уже многие годы. (Еще, на паритетных правах, правда, но полагалась и служебная машина, новенькая Toyota Corolla, а это уж вовсе из области фантастики по тогдашним советским меркам).

Многоквартирный дом, в просторечии жилдом (хотя какой еще может быть дом, если в нем живут люди, непонятно, но такое обозначение было принято именно для нашего дома, в противовес отдельно арендуемым домам, виллам, а были и такие), на улице Университетская – Шариа-ль-Джамиа, в районе Каррада, арендовался у зажиточного иракца-собственника довольно давно. Несколько поколений командировочных обустраивали в нем свой нехитрый временный быт, переезжая из квартиры в квартиру по мере высвобождения более престижной площади. Я тоже сначала поселился в квартире, выходящей на шумную трассу (салага!), но уже через пару месяцев занял более просторное жилище с видом на сад с бассейном. Небогатый район частных домов, вилл, никаких общественных мест, парков, но для прогулок неплохо подходила соседняя, параллельная улица, на которой располагалась багдадская резиденция Ясира Арафата. (Кроме тех дней, когда он приезжал в Багдад, тогда по ней ходить было как-то неуютно, на крышах сидели автоматчики, охрана была серьезная…)

На первом этаже за столиком всегда (до 1989, по-моему, года) сидел дежурный консьерж, или консьержка, из числа членов семей обслуживающего состава, официально получающий зарплату за обеспечение безопасности (связь с посольством на всякий случай), и за контроль за соблюдением того самого неприятного режима, при котором любая отлучка в город вне рабочего времени должна была: а) быть разрешена вышестоящим начальником, и б) записана в специальный журнал с указанием точного времени прихода-ухода и цели выхода в город. Маленький советский концлагерь, без колючей проволоки, но весьма обременительный, надо сказать, вызывающий мощный внутренний протест. Конечно, обходных маневров было много, и им новички быстро обучались в процессе проживания в жилдоме, но все равно, согласитесь, неприятно постоянно чувствовать себя «под колпаком у Мюллера». Отдельные интригующие граждане использовали этот маленький иезуитский инструмент для сведения счетов – достаточно было вовремя «капнуть» на того, кто «забыл» отметиться, а таковых было много, и разбор полета обеспечен на ковре у торгпреда, или, того хуже, в посольстве у ответственных за безопасность сотрудников. Удержать физически сотни, тысячи взрослых людей взаперти все равно никакой возможности не было, на сознательность уповать бессмысленно, когда соблазны вокруг и жизнь коротка!

И в общем жизнь, несмотря на формальные ограничения, текла вполне себе нормально, и в гости ходили, и за полночь возвращались, после возлияний, да за рулем, что вроде как и нельзя… Было ли это опасно? Не знаю, не уверен, особенно теперь, когда времена изменились настолько, что тогдашние опасности девальвировались, уже не выглядят как реальные… Но относительно СССР того времени, конечно, жизнь и работа в прифронтовом Багдаде, набитом саддамовскими спецслужбами, были полны непривычных опасностей, но о них как-то не хотелось думать, не хотелось преувеличивать, спишите это на молодость и ощущение свободы заграничного быта, как ни парадоксально, при всех-то ограничениях и регламентах того смутного времени!!!

Любой выезд за пределы города – «тиджваль», разрешение на перемещение по стране с указанием точного адреса, цели поездки, фамилий и паспортов туристов и пр. Разрешение дает МИД, но, понятно, что сканируют ситуацию мухаббаратчики – иракская спецслужба, это же их работа – отслеживать, кто, куда и с кем едет. Получение «тиджваля» занимает неделю-полторы, чаще едем на отдых на озера целым автобусом, человек 20–25, на целый день. Озер непосредственно вокруг Багдада нет, но на расстоянии километров 80–100 – целых три огромных водоема, и один из них абсолютно соленый, что твое море, – Раззаза, по-моему. Тартар и Хаббания – пресноводные. Сейчас иракское правительство активно рассматривает возможность возрождения хотя бы внутреннего туризма, восстановления пансионатов, построенных на озерах еще во времена Саддама Хусейна, но пришедших, естественно, в запустение. Спорный вопрос, следует ли сейчас вообще этим заниматься, когда взрывы сотрясают Багдад почти каждый день. Я бы точно не поехал на отдых в самый распрекрасный тартарский дом отдыха, памятуя о недавних террактах в Шарм-Эль-Шейхе, к примеру…

Сегодняшние «страшные» географические названия, вроде Абу-Грейб, для нас были не больше чем обозначением рабочего поселения румынских, по-моему, контрактников, чего-то рядом строивших. Мы туда несколько раз выезжали играть в волейбол с представителями дружественных соцстран и неплохо проводили время на интернациональных праздниках, с шашлычком да пивом. То, что рядом располагается тюрьма, мы даже и не знали. И тем более и представить не могли, что само название «Абу-Грейб» приобретет столь зловещий ореол, станет символом тюремного беспредела, вольницы американских вертухаев. Как оказалось, все вертухаи мазаны одним миром, вседозволенность и беззаконие порождает чудовищные извращения сознания, и никак это не зависит от демократичности общества, их породившего. Да, демократическое общество скорее их найдет и накажет, но вести себя они будут так же нагло и тупо, это у них в крови.