Гибель синего орла

      Разглядывая в бинокль бесконечную ленту бурунов, ищу вход в глубокое устье реки. Но устья не видно. Явственно слышим нарастающий рев бурунов и грохот разбивающихся на мелководье волн.
      Где же чертово устье?
      Волны с минуту на минуту грозят разбить вельбот о песчаное дно.
      И вдруг вдали блеснула серебристая змейка реки. Вливаясь в море, светлая струя пресной воды теряется в пене прибоя. Зеленоватый цвет морской воды и снежная белизна пены отмечают глубокую воду фарватера. Вцепившись в румпель, направляю вельбот туда, где пена волн ослепительной белизны.
      Взмахнув белыми крыльями парусов, "Витязь" устремляется к бурунам. Большая океанская волна настигает нас и, высоко подняв, несет в кипящий котел. Словно во сне вижу яркий ковер тундры и песчаный берег, освещенный солнцем. Смерч воды и пены обрушивается на вельбот, голубоватый свод смыкается над головами, и мы принимаем морское крещение.
      Вельбот выдержал натиск воды и, проскользнув опасное место, выходит на глубокую воду фарватера. Теперь океанская зыбь плавно качает суденышко. Рев бурунов утих, и рокот берегового прибоя переливается приятной музыкой.
      Пинэтаун убирает паруса, и "Витязь" тихо пристает к песчаной отмели в глубокой лагуне речного устья. Наше плавание успешно окончилось.
      Юноша спрыгивает на пустой пляж, опускается на колени и с тихим смехом сгребает горсть горячего песка. Закрепив якорь в плавнике, отправляемся к песчаному валу древней морской террасы. Этот вал бесконечной насыпью тянется по берегу, отмечая место, где море находилось в недавнем прошлом.
      Хорошо шагать по твердой земле. С вершины песчаной гряды открывается необозримая озерная равнина тундры. Река Белых Гусей извивается между озерами, образуя длинные крутые петли. Сближаясь, изгибы русла почти касаются друг друга.
      Ни один дымок, ни одна яранга не оживляют картины плоской мшистой тундры. Лишь на озерах плавают табуны дикой птицы. Мы достигли почти необитаемой части полярного побережья Западной тундры между Алазеей и Колымой.
      - Смотри... Там лагерь пастухов.
      Пинэтаун указывает на юг. Но и в бинокль я не вижу признаков жилья. Лишь большие озера рассекают бесконечную зеленую равнину.
      - Десять километров осталось; по речке, однако, тридцать будет, совсем кривая река.
      Два других пастушеских лагеря находятся, по словам Пинэтауна, в двадцати километрах западнее реки Белых Гусей.
      После утомительного морского путешествия лучше переночевать у подошвы песчаного вала и с утренним ветром отплыть вверх по реке - искать пастухов. На веслах подгоняем вельбот к песчаной насыпи и ставим палатку. Пинэтаун, захватив ружье, отправляется настрелять дичи к обеду.
      Неподалеку гремят выстрелы, и вскоре молодой охотник появляется около палатки. Он кладет на песок крупную белую птицу с гусиным клювом и оранжевыми лапами. Лишь концы крыльев у нее угольно-черные.
      - Хорошее чучело можно сделать... Трудно убить белого гуся... говорит юноша, поглаживая светлое, как у лебедя, оперение.
      Много рассказов можно услышать в низовьях Колымы о белых гусях. Гнездятся они в тундрах Аляски и Канады, а осенью улетают в Берингово море. Старожилы оленеводческого совхоза уверяли, что белые гуси гнездятся не только в Америке. Теперь убеждаюсь в этом. Редкую птицу Пинэтаун убил в устье реки Белых Гусей. Очевидно, название свое река получила недаром.
      Ветер внезапно стихает, и наступает штиль. С поверхности океана сбегают белые гребешки волн. В палатке душно. После бессонной ночи слипаются глаза. Распахнув палатку, располагаемся на спальных мешках. Одолевает сон - сразу проваливаюсь куда-то.
      Глава 6. ТАЙФУН
      Просыпаюсь от нестерпимой духоты: в ушах звенит, а голову словно стискивают железные обручи. В палатке жарко, как в печке. В полумраке слышатся тихие стоны Пинэтауна. Сон его неспокойный, тяжелый.
      Что случилось, почему так темно и душно?
      Поспешно откинув крышку футляра, смотрю на барометр. Ого! Стрелка показывает семьсот десять миллиметров. Невероятно! Такое низкое давление бывает лишь в Индийском океане перед тайфуном. Поверить прибору трудно.
      Постукивание по зеркальному стеклу барометра не изменяет показаний стрелки: она вздрагивает и снова застывает в прежнем положении.
      В тишине слабо плещется вода. Кажется, что играет она у самого входа в палатку. Выскакиваю наружу и вижу совсем близко море. Затопив берег и устье реки Белых Гусей, морская вода подбирается к песчаному валу, к палатке. Река вливается теперь в океан в двух шагах от нашего лагеря. "Витязь" покачивается рядом с палаткой, и просмоленный канат якоря отвесно спускается в глубину реки, поднятой морским наводнением.
      Стоит полный штиль, вода отсвечивает полированной сталью. Солнце скрылось за тучами, и сумерки окутывают притихшую тундру.
      Весь северный горизонт над морем закрывает темная стена грозовых облаков. Клубясь, они поднимаются высоко в небо и громоздятся в виде башен и гор. Розоватые отблески полуночного солнца окрашивают их вершины. Между облаками чернеют воздушные ямы и ущелья. Кажется, с неба рушатся в море снежные глыбы.
      Бесшумное наступление океана пугает своей внезапностью. Бужу Пинэтауна. Юноша с удивлением и страхом смотрит на воду, подступившую к нашей палатке. Каждое лето он приходил с оленьими стадами на берега Полярного океана, но видеть или слышать о морских наводнениях ему не приходилось.
      - Куда идет море? - испуганно спрашивает он.
      Что мог я ответить юноше? Необъяснимое наступление океана происходит при тихой погоде.
      Море медленно наступает. Наспех свернув палатку и спрятав вещи в вельбот, поднимаемся на гребень песчаной гряды. Теперь перед стеной облаков образовался крутящийся вал исчерна-синих туч. Словно черное крыло заслоняет горизонт, и мгла, распространяясь все шире и шире, охватывает небо.
      Морская вода, заливая тундру, затапливает и место нашей недавней стоянки.
      Песчаная гряда превращается в длинный остров. Новый берег Западной тундры уходит все дальше и дальше, теряясь во мраке наступающего ненастья. Молчаливо стоим на острове, вглядываясь в грозовые тучи.
      Облачная стена, несомненно, отмечает фронт холодного арктического воздуха. Он быстро двигается с севера, и по наклонной поверхности охлажденной атмосферы нагретый воздух тундры высоко поднимает грозовые облака.
      Все предвещает сильнейший циклон. Наступление моря, по-видимому, объясняется необычайной силой ветра в центре циклона. Ураган гонит воду к берегам Западной тундры, и она, напирая, высоко поднимает уровень моря на прибрежных мелководьях. Медлить больше нельзя: вельбот у песчаного острова сорвет с якоря и разобьет ураганом в щепки.
      Далекий гул покатился с севера. Широкая полоса темной воды, покрываясь бурунами пены, бежит к острову. Косые линии сильного дождя обозначаются вдали над морем, и зарница освещает пасмурный горизонт.
      Ветер ударяет с такой силой, что заставляет пригнуться к земле. Он бьет в лицо, воет и свистит. Океан вскипает и чернеет; волны накатываются на песчаный вал, кидая брызги к вершине острова. Берег Западной тундры окончательно скрывается под водой. На юге, где недавно была тундра, плещется море.
      Упали первые капли дождя, и мы побежали к вельботу. Он пляшет на волнах под защитой полузатопленной песчаной насыпи. Песчаный барьер сдерживает пока натиск океанской воды и ветра. Вытащив якорь, отталкиваемся веслами от берега. Пинэтаун поднимает маленький парус стакселя, и "Витязь" уходит, подгоняемый шквалом.
      Свинцовые облака нависают над покинутым островом. Молния освещает неспокойное море. Раскаты грома в облаках то затихают, то возникают вновь с прежней силой. Ливень обрушивается на вельбот. Ветер больно хлещет острыми струями дождя. Мачта гнется под напором раздутого стакселя. Пинэтаун, вцепившись в просмоленный шкот, готов в любую минуту пустить парус по ветру, чтобы спасти такелаж.
      Держать маленькое суденышко в правильном положении трудно: вельбот кидает, точно пустой бочонок.
      Океанские волны накатываются с кормы: кипящие гребни, заплескивая через борт, слепят глаза, прижимают нас к мокрым скамейкам, лишая ориентировки.
      Закрепив шкот, Пинэтаун задраивает мокрым брезентом носовую часть "Витязя" и принимается торопливо вычерпывать воду, заливающую трюм. Не могу бросить руль и помочь товарищу - вода в трюме не убавляется.
      Ливень стихает так же внезапно, как начинается. Косматые волны гуляют по морю, и ветер срывает с них пену. Синие тучи спускаются к воде, почти задевая седые гребни.
      Вельбот плывет над тундрой. Вечером здесь стояли яранги пастухов, кипела жизнь, а теперь волнуется море, и ревущие валы гонят суденышко к югу. Оглядывая бушующий океан, ищем следы катастрофы.
      По-видимому, волны унесли к берегу разбитые яранги, трупы людей и оленей. Тяжелое бедствие обрушилось на совхоз. Неужели ураган в несколько часов погубил пастухов с семьями и шесть тысяч оленей - половину поголовья оленеводческого совхоза?!
      Горько и обидно сознавать свое бессилие перед стихией. Долго боролся вельбот с волнами. В этой сумятице часы кажутся минутами, а все вокруг тяжелым, кошмарным сном.
      Пинэтаун кричит, указывая в море. Рев урагана заглушает его голос. Юноша прыгает на бак, повисая на вантах. Страшные удары ветра почти сбрасывают смельчака за борт.
      - Назад, Пинэтаун, назад!
      Юноша на миг оборачивается. По землистому синеватому лицу сбегает вода. Держась за ванты, он исступленно машет кому-то рукой.
      И вдруг совсем близко на гребень волны выскальзывает плот. На плоту, рядом с оленьей нартой, стоит на коленях девушка в мокрой одежде. Черные волосы ее развевает ветер, и она горестно протягивает к нам руки.
      Спасти ее во время урагана почти невозможно. Но и покинуть на произвол судьбы маленькое существо на плоту - пылинку человеческого горя среди бушующего океана - нельзя.
      Рискуя вельботом, повертываю руль. Волна подхватывает "Витязь". Из воды вынырнули мокрые бревна. Ударяясь в корпус, они лезут к нам, ломая фальшборт. Над головой в облаке пены проносится вздыбленная пустая нарта.
      Огромный вал набегает с кормы; мутный его гребень накрывает вельбот, чуть не похоронив нас в морской пучине. Волна отшвыривает тяжелые бревна, как спички. "Витязь" рванулся вперед, оставляя позади разбитый плот.
      Уцепившись за руль, я только чудом не угодил за борт. Волна уходит, напоив соленой водой. Очнувшись, оглядываюсь. Пинэтауна на баке нет. Лишь разорванные ванты вьются у мачты, хлеща по парусу.
      Неужели бревна сбили юношу в море?
      Вокруг пляшут волны, окутанные пеной. Вдруг брезент, сброшенный на дно вельбота, зашевелился. Поспешно откинув мокрый, затвердевший его край, вижу Пинэтауна и рядом маленькую пассажирку с разбитого плота.
      Прислонившись спиной к борту, юноша лежит в воде, заливающей вельбот. Голова его свисает на грудь, посиневшая рука обнимает девушку. Она прильнула к нему, точно листок, гонимый бурей.
      Незнакомке лет пятнадцать. Изорванная кофточка обнажает смуглую грудь с татуировкой. Странный рисунок на мгновение поражает меня: синий орел, присев на скрюченные когти, повернул в профиль хищную голову.
      Рассматривать татуировку некогда.
      Рассыпавшиеся черные волосы оттеняют зеленоватую бледность смуглого лица девушки. Она в глубоком обмороке. Наскоро закрепив румпель, вытаскиваю из воды на мокрый брезент спасенную путешественницу и Пинэтауна. Юноша открывает глаза.
      - Больно тебе? Ударили бревна?
      - Не знаю... Не помню... Думал - сестра, схватил черноволосую, ум потерял!
      - Откуда она, из какой бригады?
      - Совсем чужая... наверное, чья-нибудь. - Пинэтаун приподнимается на локтях, всматриваясь в лицо незнакомки.
      Длинные ресницы ее вздрагивают, и легкая дрожь пробегает по худенькой фигурке.
      - Мерзнет, пропадет, однако...
      Тонкие руки спасенной холодны как лед. Волны, захлестывая рыскающий вельбот, окатывают холодным душем. Вытащив из аварийного бака меховую кухлянку и походную флягу, даю отхлебнуть спирта Пинэтауну и вливаю девочке немного согревающей жидкости сквозь стиснутые белые зубки.
      Спирт оживляет Пинэтауна, а с лица девушки сбегает зеленоватая бледность. Закутав пассажирку в теплую кухлянку, мы переносим ее на мешки с грузом и накрываем брезентом.
      Вельбот сносит бортом к волне. Возвращаюсь к рулю. Пинэтаун принимается ведром вычерпывать воду.
      - Смотри! - кричит вдруг Пинэтаун.
      С океана надвигается клубящееся белое облако. Переползая волны, облако шевелит перед собой длинными щупальцами. Впереди ползут рваные клочья тумана.
      Облако настигает вельбот, закрывая все кругом мутной пеленой. Стало холодно, как зимой. Ледяные иглы жалят лицо. В воздухе вихрем кружат хлопья снега. В июне в море вьется метелица. Вельбот засыпает снегом, снасти покрываются тонкой ледяной коркой.
      Мокрая одежда леденеет, твердеет, как железо. Пинэтаун коченеющими пальцами вытаскивает из аварийного бака меховую одежду. Натянув оленьи кухлянки и прикрывшись капюшонами, быстро согреваемся. Олений мех сохраняет тепло лучше всех мехов Севера.
      Пропадает последняя надежда. В метель невозможно отыскать новое устье реки Белых Гусей или выброситься с вельботом на берег в подходящем месте.
      "Витязь" идет навстречу гибели, и остановить его мы не в состоянии. Холодный страх заползает в душу. Если очутишься в ледяной воде, выплыть к берегу невозможно.
      И вот глухой рев прибоя заглушает вой урагана. Тяжелые раскаты разбивающихся волн гремят в тумане пушечными залпами.
      Пинэтаун, прижавшись к мачте, оборачивается к корме: ждет последней команды - пустить по ветру бесполезный теперь стаксель.
      В эту страшную минуту он не теряет бодрости. Его побледневшее лицо выражает решимость. Плавать смелый юноша не умеет. Решаю возможно дольше продержаться в море, избегая прибрежных бурунов. Повернуть против ветра и лечь в дрейф в такую бурю нельзя: волны мгновенно опрокинут вельбот во время поворота.
      Наваливаюсь на руль, пытаясь отдалить встречу с береговым прибоем, и направляю вельбот косо к волнам. Болтает невероятно, клотик почти касается волн, вельбот зачерпывает воду.
      И вдруг в снежном тумане перед носом "Витязя" появляется большой белый корабль. Он напоминает старинный четырехтрубный крейсер. Башни, боевую рубку и трубы одевает ледяной панцирь. Кажется, что крейсер вырубили из глыбы белого мрамора.
      - Пароход! - кричит Пинэтаун.
      Людей на палубе не видно, и мертвый корабль тяжело переваливается на волнах. Разбиваясь о высокий борт, волны глубоко обнажают обледенелый корпус.
      Крейсер выплывает из тумана, и мы жадно оглядываем его палубу.
      Внезапно видение корабля исчезает. Перед нами покачивается большая льдина, похожая на айсберг; вероятно, она застряла на мели. В тумане ее ледяные башни и отвесные стены приняли очертания корабля.
      Избегнуть столкновения помогает косой курс "Витязя". Причудливые ледяные торосы проносятся над левым бортом и вскоре скрываются в снежном вихре метелицы.
      Большие волны постоянно захлестывают вельбот. Выручает обледенелый брезент, примерзший к фальшборту и не пропускающий воды в трюм.
      Внезапно волны уменьшаются. Они уже не заливают вельбот. А между тем сила ураганного ветра не ослабевает: все так же сгибается мачта, и ветер протяжно гудит в обледенелых снастях. Почему уменьшилось волнение?
      Неожиданно в просвете пурги открывается низкий берег, засыпанный снегом. Сильный прибой кипит у берега. Снежная тундра белой лентой тянется по левому борту параллельно нашему курсу.
      Что случилось с землей?
      Ураган гнал "Витязь" на юг, и берег Западной тундры должен пересекать курс нашего движения.
      Горизонт светлеет, и мы видим второй берег - он идет также параллельно нашему курсу, но с правого борта. Кажется, что вельбот плывет по широкой реке. Но скоро оба берега сходятся, оставляя лишь небольшой просвет.
      - Озеро?!
      Плывем по громадному тундровому озеру, залитому морем.
      Пинэтаун расправляет стаксель, "Витязь" устремляется вперед и проскальзывает с волной через узкий пролив в соседнее небольшое озеро.
      После водяных гор океана волны здесь кажутся безобидными карликами. Правый берег озера крут, и я веду спасенный вельбот под защиту обрыва.
      От радости хочется кричать. Пинэтаун приплясывает на баке, размахивая шапкой. С волнением смотрим на близкую землю. Клочок пустынной заснеженной тундры кажется цветущим садом.
      Прибой все-таки не позволяет пристать к берегу. Пинэтаун живо сбрасывает штормовой якорь. Над озером снова вьется метелица, и снежная пелена заволакивает высокий берег тундры. Вода в озере не прибывает вероятно, море, затопив тундру, остановилось.
      Только теперь чувствуем страшную усталость, ноют руки и плечи, хочется спать. Пинэтаун осторожно приподнимает брезент. Заглядываем в меховой капюшон кухлянки. Девушка крепко спит, положив смуглую щечку на маленькую грязную ладонь.
      Кто она? Откуда принесли волны плот? Почему на ее груди вытатуирован орел?
      Пинэтаун говорит, что в Западной и Алазейской тундрах никто из коренных жителей не разрисовывает тело татуировкой.
      Будить девушку не хотим. Разворачиваем спальные мешки, укутываемся в теплые меха и накрываемся обледенелым брезентом.
      Под шум бури засыпаю чутким, неспокойным сном.
      Глава 7. НАНГА
      Туман поднимается с малиновой воды озера. Лучи утреннего солнца не могут пронзить туманное облако и, рассеиваясь, окрашивают в розоватый цвет воду и снежную тундру. Высокий берег озера скрывает море. Прибой грозно шумит вдали. Буря окончилась, воздух свеж и прохладен.
      Маленькое озеро успокоилось, и мелкая зыбь лениво покачивает вельбот. Разбудил меня громкий голос Пинэтауна. Я выглянул из спального мешка. Брезент висит на мачте, точно просыхающий парус.
      Устроившись среди груза, Пинэтаун разговаривает с маленькой пассажиркой.
      Разговор не клеится. Юноша задает вопросы, повторяя их на пяти языках: по-русски, по-чукотски, по-якутски, по-ламутски и по-юкагирски. Вопросы дополняются выразительными жестами.
      Но девушка испуганно молчит. Красивые монгольские глаза ее блестят, как черные маслины.
      - В чем дело, Пинэтаун, почему ты ее пугаешь?
      Мое появление производит неожиданное впечатление. Незнакомка бледнеет и съеживается, словно ожидая удара.
      - Таньг!.. - громко шепчет она, откинувшись к мачте.
      Может быть, ее испугала моя курчавая борода, отпущенная на Севере.
      - Совсем дикая, ничего не понимает, пятью языками говорю... сокрушается Пинэтаун. - Ну, чья ты, чья? - снова спрашивает молодой пастух по-чукотски.
      Девушка смотрит на меня большими, влажными от слез глазами. И вдруг, уронив голову на руки, плачет, вздрагивая всем своим тоненьким, худеньким телом. Блестящие черные волосы рассыпаются, свиваясь в кольца.
      Пинэтаун растерянно молчит. Невольно протягиваю руку и глажу головку плачущей девушки. Она резко отстраняется и, вскинув голову, смотрит мне прямо в глаза обжигающим, ненавидящим взглядом.
      Она или не хочет отвечать на вопросы Пинэтауна или не знает языков тундры. Какая-то тайна окружает это маленькое существо, полное страха и ненависти.
      - Эх, Пинэтаун, почему не разбудил раньше? Пастухов искать пора...
      - Больно крепко ты спал, жалко будить.
      Поднимаем якорь и пристаем к илистой отмели у подножия обрыва. Тундра в снегу. Нужно подкрепиться перед походом. Добывать для костра плавник под снегом некогда. Пинэтаун, вытащив примус, принимается разжигать его на корме.
      Вода в озере оказалась соленой. Пришлось натаять в ведре снег. Скоро под шум примуса весело забурлил кипяток, и Пинэтаун заварил крепкий, ароматный чай.
      Наша пассажирка с любопытством разглядывает примус, позабыв о своем страхе. Неужели она никогда не видела примуса? Где живут ее родные? Ураган пригнал плот с севера - со стороны океана.
      - Иди чай пить! - зовет ее Пинэтаун.
      Гостья не пошевелилась; словно не слышит приглашения. Расстилаю перед ней брезентовую куртку и раскладываю все наши припасы: вяленого гуся, утиные яйца, собранные у Чукочьего мыса, рафинад, галеты, хлеб и последнюю банку с абрикосовым вареньем.
      Лишних кружек у нас нет - пришлось поставить гостье свою кружку, а себе взять миску. Маленькая дикарка оказывается наблюдательной и тотчас замечает перестановку. Она поспешно вытаскивает из-за пазухи деревянную чашечку и ставит перед собой, отодвигая мою большую кружку. Чашечка искусно выточена ножом из твердого как камень наплыва березового корня и напоминает вещичку, вырезанную из карельской березы.
      Пинэтаун с удивлением разглядывает точеную чашечку.
      - Однако, в тайге жила черноволосая: в тундре нет березового корня, говорит он, наливая черный, как кофе, чай в березовую посудинку.
      Девушка схватывает свою чашечку и жадно глотает горячий чай. Но к сахару и хлебу не притрагивается.
      - Кушай! Почему смотришь? - подвинул к ней сахар и хлеб Пинэтаун.
      Она мотнула черноволосой головой, как норовистый олень в упряжке. Юноша наливает ей еще чаю.
      Вытащив нож, кромсаю гуся на части и кладу перед гостьей самые вкусные кусочки. Девушка принимается уплетать вяленую гусятину - она страшно голодна.
      - Эгей! Совсем дикая... одно мясо кушает, - удивляется Пинэтаун. Ой, чашечку не проглоти... - шутит юноша, едва успевая подливать чай в крошечную посудинку.
      Он ткнул себя пальцем в грудь.
      - Пи-нэ-таун. А тебя как зовут? - спрашивает он почукотски.
      - Нанга, - произносит вдруг девушка тихо и певуче. Испуганно оглянувшись, она повторяет: - Нанга...
      - Нанга, кого ты боишься? - ласково провожу рукой по черным прядям ее распущенных волос.
      Нанга не отстраняется, она смотрит на меня чудесными черными глазами, полными слез. Смятение, испуг, недоверие отражаются в ее глазах.
      Окончив завтрак, мы с Пинэтауном отправляемся на поиски пастухов, оставив Нангу в вельботе. Благополучно преодолев вязкую илистую отмель, карабкаемся по крутому обрыву тундрового увала.
      Океан совсем близко. Туман висит над морем, и затихающие волны отсвечивают серебром. У берега волны медленно вскипают прибоем и откатываются назад, изукрашенные мраморным рисунком пены.
      Берег загромождают голубоватые льдины, разбитые волнами. Стволы плавника, выброшенные ураганом, торчат между торосами, образуя у края ледяного барьера высокий вал. Между ледяным барьером и морем чернеет широкая илистая отмель. Повсюду здесь валяются изломанные древесные стволы и доски.
      Обследуя берег, мы находим киль разбитой баржи, три железные бочки, скамейку с палубы речного парохода и сломанное двухлопастное весло чукотской байдарки. Весло несомненно принадлежит пастухам оленьего стада. Что же случилось с людьми во время морского наводнения?
      След, выходящий из моря, останавливает нас. Отпечатки коротких пальцев и широкой косолапой ступни еще не смыла морская вода. След теряется среди льдин и снова появляется на снегу тундры. Осматриваю снежную поверхность в бинокль и совершенно явственно вижу большого белого медведя. Вытянув шею, он рысью бежит к дальним торосам.
      Летом белые медведи не встречаются в Западной тундре. Они держатся у кромки арктических льдов и лишь зимой появляются на Медвежьих островах и на берегах Полярного океана. Здесь арктические медведи роют берлоги в снежных сугробах и песчаных береговых уступах.
      Уходим все дальше и дальше, исследуя новый берег Западной тундры. Теперь я могу объяснить противоречия прежних своих наблюдений: происхождение морской трясины близ Чукочьего мыса, появление морской нерпы в большом тундровом озере и свою находку - корабельную доску - в погребенном плавнике в пяти километрах от берега океана.
      Восточно-Сибирское море в течение последних тысячелетий мелело. Побережье Западной тундры медленно осушалось. Вода отступала, и там, где море долго задерживалось на одном уровне, оставались на суше валы плавника. Широкая полоса мелководий образовалась у берегов континента.
      Северные ветры, часто дующие летом, пригоняли океанскую воду. Уровень моря на мелководьях повышался, и вода заливала береговую отмель шириной двести - триста метров. А когда северный ветер утихал, вода вновь освобождала отмель, оставляя по берегам морские трясины.
      Сильная буря, случившаяся в прежние годы, по-видимому, резко повысила уровень моря на мелководьях; морская вода, затопив прибрежную тундру на пять километров, выбросила обломок разбитой американской шхуны к древнему валу погребенного плавника.
      Ночью во время урагана океан, по нашим расчетам, залил тундру на двадцать - тридцать километров.
      Бродим с Пинэтауном у берега океана; нет и признака людей и оленей. Лишь весло от чукотской байдарки свидетельствует о ночной трагедии. Нужно возвращаться к вельботу и немедленно выходить в море - искать следы катастрофы.
      Близкий выстрел гремит неожиданно и резко. Стреляют там, где на озере стоит вельбот. Мой карабин остался на "Витязе". Неужели Нанге грозит опасность и она попала в беду?
      Бежим к озеру, на ходу перезаряжая ружья боевыми патронами. С вершины увала как на ладони видна маленькая бухта, вельбот, причаленный у берега. Нашей путешественницы на вельботе нет. Она стоит с карабином в руках около торфяного мыса.
      - Нанга! Нанга! - кричит Пинэтаун. - Зачем стреляла?
      Девушка оборачивается и указывает карабином в сторону озера. Ветерок гонит к подножию торфяного мыса большую белую птицу с распущенными крыльями на темной воде.
      Лебедь! Пуля пронзила навылет грудь птицы.
      - Как - убила лебедя? - спросил юноша по-чукотски.
      Взмахнув смуглой ладонью, Нанга отвечает на гортанном, воркующем языке.
      - Ну и черноволосенькая, ловко сбила! - удивляется Пинэтаун. - В лёт стреляла с вельбота.
      - А ты язык ее понимаешь?
      - Маленько: одни слова, как юкагир сказку говорит, другие совсем чужие.
      - Странно...
      Юкагирские сказки сохранили древние обороты местной речи. На каком языке говорит Нанга?
      Прихватив лебедя, отправляемся к вельботу, оставляя на илистой отмели тропу в три следа. Нанга выступает впереди, повесив карабин на шею, как автомат.
      Удивительная перемена произошла с девушкой. Смуглое личико ее оживилось, глаза поблескивают охотничьим задором, она выпрямилась, точно тростинка.
      По-видимому, Нанга хорошо владеет нарезным оружием и любит охоту. Выходит, она не такая уж дикарка.
      Глава 8. ПЛЕННИКИ ОКЕАНА
      С востока подул слабый ветер. Вытаскиваем якорь и поднимаем паруса. Нанга помогает Пинэтауну тянуть фалы. С карабином она не расстается и кладет его рядом с собой.
      Туман над морем рассеивается, образуя ватные кучевые облака. Они плывут, как лебеди, в голубом просторе. Направляем вельбот к месту, где, по расчетам Пинэтауна, ночью стояли яранги ближнего стана пастухов.
      Льдины на берегу, причудливо расколотые волнами, скрываются за горизонтом. Плывем над затопленной тундрой, словно в открытом океане. Ночью "Витязь" бежал здесь, гонимый ураганом, - теперь за бортом плещет спокойное море. Часто встречаем стволы, плывущие по течению. А спустя час Пинэтаун вылавливает пустую бочку из-под соленой рыбы, принадлежавшую пастухам.
      Внимательно оглядываем морские просторы и неожиданно замечаем на горизонте синеватую струйку дыма. Вскоре у основания этой струйки обозначается темная полоска.
      - Да что же это такое, плот?
      "Витязь", накренившись, быстро идет в направлении дымового сигнала. Наконец в морской бинокль удается разглядеть маленький островок, будто приподнятый над водой.
      Островок быстро вырастает. Среди моря возвышается бревенчатый плот с крошечными фигурками людей. Люди жгут дымовой костер и, столпившись на краю помоста у шеста с красным флагом, рассматривают паруса "Витязя".
      Настил сделан из плавника и покоится на высоких бревенчатых треножниках. Гора вещей прикрыта замшевыми пологами от яранг. Люди, закутанные в зимние меховые одежды, держат на руках ребятишек в чукотских меховых комбинезонах. Издали бревенчатый помост напоминает плот мореходов, потерпевших крушение.
      Нанга притаилась за мачтой и тревожно всматривается в лица обитателей помоста, словно боится увидеть кого-то среди людей, спасшихся от урагана.
      На край бревенчатого настила выбегает девушка в меховом комбинезоне.
      - Пинэтаун, Пинэтаун! - зовет она, и голосок ее звенит от волнения.
      - Геутваль, сестренка! Жива? - кричит по-чукотски Пинэтаун, не скрывая радости.
      "Витязь" причаливает к острову на сваях. Нас окружают усталые, взволнованные люди: старики, женщины и дети ближнего пастушьего лагеря. Пастухов среди них нет.
      Пинэтауна здесь хорошо знают - это родная его бригада. Встревоженные женщины расспрашивают юношу о судьбе пастухов. Ребятишки, похожие в меховых комбинезонах на маленьких медвежат, испуганно смотрят на меня черными блестящими глазенками.
      Что мог ответить Пинэтаун? Он ничего не рассказывает о неудачных поисках на берегу - ему не хочется отнимать последнюю надежду у людей, истомленных бурей.
      Юноша подводит дичившуюся Нангу к сестре. Геутваль плотнее Нанги, поэтому кажется старше. Молодой пастух живо изображает приключения девушки на плоту. Женщины окружают Нангу, каждой хочется погладить и утешить недавнюю пленницу моря. Никто здесь не знает ее.
      Нанга растерянно оглядывает большими черными глазами людей, утешающих ее в беде. Девушка не понимает чукотского языка, но видит, что ей хотят добра. Геутваль обнимает Нангу, как сестру. Но дикарка не отвечает на ласку. Она посматривает то на Пинэтауна, то на Геутваль. Юноша мало похож на свою сестру, и Нанга, вероятно, не догадывается об их родстве.
      Выгружаем ящики и мешки с продовольствием, вытаскиваем из кормового, аварийного отсека бочонок с пресной водой. Кормим и поим измученных островитян. Ребятишки, усевшись вокруг Пинэтауна, уплетают печенье, грызут сахар, поблескивая глазенками.
      Старики рассказывают о случившемся.
      Ночью море, заливая тундру, подступило к спящему лагерю. Воду заметил дежурный пастух. Обходя стадо, он встретил болото там, где недавно еще была сухая тундра. Но больше всего поразил пастуха маленький ручей. Вода в нем прибывала на глазах, выступая из берегов. Пастух взбежал на высокий холм соседнего булгуньяха и увидел необычную картину.