Гибель синего орла

Болдырев Виктор Николаевич
Гибель синего орла

      Виктор Николаевич БОЛДЫРЕВ
      ГИБЕЛЬ СИНЕГО ОРЛА
      Приключенческая повесть
      Грозные годы Великой Отечественной войны. Вся страна работает
      для фронта. И на берегах Ледовитого океана, в далеких оленеводческих
      колхозах и совхозах советские люди тоже напрягают все силы, чтобы
      приблизить час разгрома фашистских захватчиков. На оленьи стада
      обрушивается эпидемия "копытки". Под угрозой оказывается снабжение
      продовольствием целого края. Молодые специалисты - комсомольцы и
      члены партии - принимают решение перегнать стада на новые пастбища,
      которыми еще никто никогда не пользовался, на юг, в долины
      Омолонского хребта. Дело это неслыханно трудное. Мало людей,
      бездорожье, таежный и тундровый гнус и чье-то таинственное
      вредоносное вмешательство на каждом шагу.
      О работе и необычайных приключениях оленеводов Колымы
      рассказывает повесть геолога В. Болдырева "Гибель Синего Орла".
      ОГЛАВЛЕНИЕ:
      Часть первая. Тайфун
      Глава 1. Отплытие
      Глава 2. В пути
      Глава 3. На мелководье
      Глава 4. Странные следы
      Глава 5. Испытание
      Глава 6. Тайфун
      Глава 7. Нанга
      Глава 8. Пленники океана
      Глава 9. Чандара
      Глава 10. По следу
      Часть вторая. Плавание в бухту Баранова
      Глава 1. Снова в поход
      Глава 2. Поиски
      Глава 3. Переправа
      Глава 4. Заимка Беляева
      Глава 5. Исповедь пирата
      Глава 6. В бухту Баранова!
      Глава 7. Западня
      Глава 8. Ракушечий холм
      Глава 9. Разочарование
      Часть третья. В горах Омолона
      Глава 1. Письмо
      Глава 2. Находка
      Глава 3. Мария
      Глава 4. На фактории
      Глава 5. Столкновение
      Глава 6. Кабальная грамота
      Глава 7. Неожиданная встреча
      Глава 8. Рубикон
      Глава 9. Портрет
      Глава 10. Несчастье
      Глава 11. Воздушные пастухи
      Глава 12. Прощание
      Часть четвертая. Гибель Синего Орла
      Глава 1. Знак Синего Орла
      Глава 2. В орлином гнезде
      Глава 3. Кольцо Чандары
      Глава 4. Найдена
      Глава 5. Ошибка Пинэтауна
      Глава 6. Золотая улитка
      Глава 7. Амулет
      Глава 8. Гибель Синего Орла
      Глава 9. Последний перевал
      ________________________________________________________________
      Ч А С Т Ь  П Е Р В А Я
      Т А Й Ф У Н
      Глава 1. ОТПЛЫТИЕ
      Два дня дул холодный северный ветер. Он гнал по реке горбатые черно-синие волны с белыми бурунами пены. Седые клочья морского тумана низко неслись над землей. Морская вода, наступая, теснила устье огромной реки, и река вздувалась, поднимая свой уровень. Даже здесь, у поселка, в ста километрах от моря, вода стала солоноватой.
      Вчера ветер внезапно стих, а утром подул с юга и стал попутным.
      Мы стоим, облокотившись на поручни. Чайки кружат над вельботом с протяжными, жалобными криками. Волны глухо шумят у близкого берега.
      - Твое морское путешествие слишком опасно. Случись с вельботом беда никто не поможет... - Помполит хмуро посматривает на летающих чаек.
      - С парусами, Петр Степанович, управимся, а волну вельбот стерпит.
      - Полярный океан не Волга, хватит шторм - вельботу вашему крышка!
      Два года ходил я на шверботах по Волге, и помполит знал об этом.
      - В шторм в море не пойду, поплывем около берега. Ветер ударит - в любое устье шмыгнем.
      Петр Степанович, черный, как жук, южанин, с лицом, точно вылитым из бронзы, раздумывает. Директор совхоза уехал в порт Амбарчик к устью Колымы встречать оленьи стада на побережье Восточной тундры, и слово помполита решает судьбу плавания. Примет ли он на себя риск морского похода?
      Вельбот качается на якоре неподалеку от пристани. Перед нами как на ладони поселок Колымского совхоза. Поселок невелик: несколько свежесрубленных домиков ютятся на крутом берегу Колымы в светлой зелени лиственничного редколесья. Отвесными скалами обрывается берег к воде, и волны с шумом разбиваются о мокрые обточенные камни. Близость моря чувствуется в широких плесах реки, в необычайной синеве бухты, в могучем дыхании прибоя.
      Впервые я ступил на эту землю, прилетев с Дальнего Юга. Время было суровое: началась Великая Отечественная война. И в эти грозные дни институт посылал группу молодых биологов на Крайний Север.
      Решение Ученого совета казалось несправедливым. Ну что полезного для фронта могли сделать биологи в далеком тылу, в безлюдной полярной пустыне?
      Теперь, покидая поселок оленеводческого совхоза, я отправлялся на побережье Западной тундры, в объезд оленьих стад.
      Летние объезды стад совершались редко: слишком опасен был путь через лабиринт тундровых болот и озер.
      Полярное лето наступило: снега стаяли, реки вошли в берега, но болотистая равнина с бесчисленными, не отмеченными на картах озерами лежала непреодолимым препятствием на пути.
      Долго пришлось размышлять, какой вид транспорта избрать для поездки. Счастливая мысль пришла, как всегда, неожиданно.
      В большом сарае на берегу Колымы кверху килем лежал всеми забытый морской вельбот. Краска на нем облупилась, шпаклевка вывалилась, медные пластины уключин позеленели. Однако дубовые доски обшивки и шпангоуты сохранили свою прочность.
      Давным-давно волны прибоя выбросили на берег близ устья Колымы обломки неизвестной шхуны и вельбот. Много лет переходил он из рук в руки, но никто не мог им воспользоваться: слишком тяжел был вельбот на весельном ходу.
      Шесть дней вместе с плотниками совхоза мы пилили и строгали, словно на верфи, обновляя корпус старого вельбота, снаряжая мачту косым грот-парусом и вспомогательным стакселем. Наши таинственные приготовления возбудили любопытство старожилов поселка. Предположениям не было конца, но я не спешил открывать свой замысел раньше времени.
      Я хотел загрузить вельбот провиантом для пастухов, спуститься вниз по левой Колымской протоке, обогнуть Чукочий мыс и, выйдя в море, плыть триста километров вдоль берега Западной тундры к устью реки Белых Гусей. Там паслись на летних пастбищах олени дальнего участка совхоза.
      Казалось, морское путешествие у берегов тундры не представляет большой опасности. Укрываться от штормов парусный вельбот мог в устьях речек, впадающих в Восточно-Сибирское море. Но местные старожилы не разделяли моего оптимизма. Покуривая прокопченные трубочки, они вспоминали печальные морские истории, повествующие о коварстве колымских ветров.
      Специалисты совхоза уже отправились к ближайшим стадам гористой Восточной тундры. Им тоже предстоял нелегкий путь без дорог и троп. Выгадывая минуты светлого полярного лета, они не ждали проводников из стад.
      Длинноногий зоотехник с рюкзаком за плечами пешком ушел к Черной речке, где расположилось ближайшее оленье стадо. Ветеринарные врачи уехали на верховых оленях в сопки Восточной тундры, погрузив свои медикаменты на вьючных оленей. Очередь была за мной...
      Помполит, словно клещами, сжимает руку:
      - Ну, смотри, моряк, не увлекайся. Трудно будет - возвращайся... Самолет попросим. Дело твое важное: задушила нас проклятая эпидемия!
      Ох, гора с плеч!
      Не испугался помполит риска. Сегодня в полдень поднимем якорь и отправимся в плавание. Если все окончится благополучно, выполним ответственное поручение.
      О цели неожиданной командировки на Крайний Север мне стало известно только в Якутске, где биологический отряд нашего института получил оперативное задание.
      В бассейнах Яны, Индигирки и Колымы, куда еще недавно с трудом пробивались сквозь тайгу вьючные караваны геологических экспедиций, вырастали золотые прииски и промышленные предприятия Дальнего строительства.
      В тяжелые годы войны оленеводческие совхозы полярной тундры в низовьях Лены, Яны, Индигирки и Колымы должны были стать крупными базами снабжения оленьим мясом. Мешали этому летние эпидемии копытки, опустошавшие тундру и замедлявшие рост совхозов. Биологической группе нашего института поручили испытать на местах новый метод борьбы с этой малоизученной болезнью северных оленей.
      Надолго прощались мы друг с другом, вылетая на самолетах в различные пункты полярного побережья Якутии. Я получил назначение в самый дальний оленеводческий совхоз в устье Колымы.
      Низовья Колымы в это время были почти не исследованы, однако освоение природных богатств отдаленного края уже началось. Всех интересовало: действительно ли природа берегов Полярного океана так уныла и безрадостна, как рисовали ее отчеты редких путешественников?
      К предстоящему походу в Западную тундру я готовился с увлечением. На полярном побережье этой пустынной тундры, в четырехстах километрах от поселка центральной усадьбы, расположились на летних пастбищах большие оленьи стада совхоза. Там мы и решили испытать новый метод борьбы с эпидемией. В дальние стада нужно было поспеть вовремя: до наступления летней изнуряющей жары - самого опасного времени для оленей.
      Поэтому приходилось спешить, идя на риск морского путешествия на парусном вельботе. Попутно я хотел осмотреть неизведанные берега Западной тундры. Мне снились таинственные острова, голубые лагуны, кипящие пеной буруны, огни бивуачных костров.
      Неожиданное событие ускорило подготовку к походу. Две недели назад на центральную усадьбу пробрался с дальнего участка совхоза пешком по весеннему бездорожью Западной тундры Пинэтаун - молодой пастух-чукча. Он принес с устья реки Белых Гусей сведения о состоянии оленьих стад.
      Познакомились мы с Пинэтауном в конторе оленеводческого совхоза - он разглядывал новую пастбищную карту с маршрутами стад. Черные волосы юноши рассыпались непослушными прядями. Он шевелил губами и негромко читал на карте названия тундровых рек. В легкой парке*, в брюках и торбасах из оленьей замши, с длинным ножом на поясе, молодой пастух походил больше на тундрового охотника.
      _______________
      * П а р к а - род меховой рубашки.
      Мне хотелось расспросить его о приметах морского устья реки Белых Гусей. Я тронул пастуха за плечо:
      - Ну, Пинэтаун, давай знакомиться...
      Юноша живо обернулся. Бронзовое его лицо, открытое и смелое, оживляли умные карие глаза. Он с любопытством осматривал меня.
      По-русски Пинэтаун говорил плоховато, складывая фразы из простых, но выразительных слов.
      - Откуда пришел?
      - С Большой земли прилетел.
      - Что хочешь делать?
      - Поеду в стада к реке Белых Гусей.
      Пинэтаун не знал о вельботе. Он недоверчиво осматривал меня, словно оценивал пришельца с Дальнего Юга.
      - Очень далеко место! Как поедешь - вода кругом?
      Я растолковал молодому пастуху план парусного похода к берегам Западной тундры. Глаза Пинэтауна загорелись.
      - Ух! Возьми меня - долго там жил, все места помню.
      - Плавать умеешь?
      - Ко...
      По-чукотски "ко" - "не знаю". Жители тундры не плавают, хотя отлично владеют верткими ламутскими "ветками" и долблеными колымскими "стружками". Летом на этих утлых челнах они смело плавают по бурным тундровым озерам и глубоким протокам, добывая сетями рыбу и линяющих гусей.
      - А если вельбот перевернется?
      - Ну пусть...
      Рассматривая карту оленеводческого совхоза, мы разговорились.
      Пинэтаун родился в Алазейской тундре. Мать его была юкагирка, отец чукча.
      В Алазейской тундре смешалось несколько северных народов. Лет четыреста назад с Чукотки сюда пришли в поисках новых пастбищ оленные чукчи. С юга, из Верхоянской тайги, вышли в тундру эвенки и якуты. Коренными жителями низовьев Индигирки и Алазеи были юкагиры - потомки древнейших обитателей речных долин Северной Азии.
      Многие реки, озера и приметные холмы в тундре между Индигиркой и Колымой до сих пор сохраняют двойные или тройные названия: юкагирские, чукотские и якутские. Пинэтаун отлично помнил названия тундровых рек на трех языках. Оказалось, что древнее юкагирское название Алазеи - Чемодон, "Большая река". Этого не знал еще ни один географ.
      Пинэтауну было семнадцать лет. Рано потеряв родителей, он вместе с сестрой воспитывался у Кемлилина - старого бригадира одной из пастушеских бригад оленеводческого совхоза на реке Белых Гусей.
      Кемлилина знала вся тундра. Коммунист, старейший пастух Колымского совхоза, замечательный знаток тундры, он сумел воспитать в юноше любовь к труду, смелость и настойчивость охотника. Восьми лет Пинэтаун в совершенстве владел чаутом - ременным арканом и помогал взрослым пасти оленей, а в пятнадцать лет стал опытным пастухом.
      Оленьи стада ежегодно совершали длинные путешествия на летние пастбища Приморской тундры, возвращаясь к зиме в лесотундру. Сохранить в этих трудных переходах тысячные стада полудиких северных оленей нелегко.
      Юноша жадно тянулся к знаниям и, когда окончил кружок ликбеза в красной яранге, поехал учиться в Нижне-Колымск. Одолев программу четырех классов в два года, Пинэтаун снова вернулся в родную тундру. В глубоком нагрудном кармане он бережно хранил недавно полученный комсомольский билет.
      Я решил взять молодого пастуха в плавание.
      Несколько дней Пинэтаун учился вязать морские узлы, тянуть и крепить фалы и шкоты, проворно опускать паруса. Ловкий и сметливый юноша быстро овладел искусством матросского дела, управляясь с парусами не хуже, чем с оленьей упряжью.
      И вот близится час отплытия. Южный ветер свежеет. Небо, голубое и безоблачное, не предвещает шторма. Вельбот, пришвартованный к железному бую, плавно качается на волнах. В ослепительных лучах солнца он сверкает снежной белизной своих бортов, и высокая стройная мачта скрипит, покачиваясь в гнезде. На носу выведено карминовыми буквами новое название вельбота - "Витязь".
      Мы с Пинэтауном увязываем груз, накрытый брезентом.
      Наше отплытие напоминает проводы корабля в кругосветное путешествие. На берегу собрались женщины в ярких платочках; они шумят, как чайки на птичьем базаре; каюры в живописных нарядах спокойно наблюдают за сутолокой отъезда; плотники в брезентовых плащах, дымя самокрутками, поглядывают на новенькие снасти.
      Пора поднимать паруса. Петр Степанович причаливает к вельботу на маленькой лодке. Сдвинув мохнатые брови, предупреждает:
      - Чур, на рожон не лезть, в шторм в море не выходить...
      Прощаемся с помполитом, машем оставшимся на берегу. Подтягиваем фалы, гафель медленно поднимается вверх. Ветер надувает белые паруса, натягивает снасти, мачта жалобно скрипит, и вельбот, накренившись, оставляя пенящийся след, уходит вниз по течению Колымы.
      Позади вьются платочки; мальчишки подкидывают шапки. Грустно расставаться с родными берегами.
      Скоро домики поселка, освещенные солнцем, скрываются за горизонтом. Лишь одинокие лиственницы клонятся над водой, словно желая нам счастливого плавания и благополучного возвращения.
      Глава 2. В ПУТИ
      "Витязь" быстро плывет по широкой реке. На правом берегу синеют сопки гористой Восточной тундры. На левом простирается бесконечная равнина Западной тундры. Она тянется вплоть до реки Алазеи, и мираж приподнимает над горизонтом колеблющиеся фиолетовые тени холмов - булгуньяхов.
      Вельбот загружен ящиками с галетами и маслом, кулями муки и сахара, плиточным чаем. В носовом трюме покоится объемистый кожаный мешок с комплектами газет, журналов и книгами для красной яранги дальнего участка совхоза. Выпуклый корпус "Витязя" вместил тысячу килограммов груза.
      С таким балластом нечего бояться ветра. Даже штормовой удар шквала не положит вельбот на воду.
      Часа четыре плывем без всяких приключений вниз по течению Колымы. Ветер усиливается, и вельбот идет со скоростью двенадцати узлов. Чайки низко пролетают над клотиком мачты, удивленно оглядывая белые крылья парусов. Вскоре стали нагонять буксирный пароход. Он идет в порт Амбарчик и тянет длинный караван барж. Черный дым валит из его труб.
      Баржи сидят в воде низко - на палубах громоздятся штабеля пиленого леса и не виданные на Севере горнорудные машины. Лес и машины идут с далеких верховьев Колымы на Север, к берегам Чукотки.
      Наше появление в этих пустынных водах удивляет капитана, и он долго рассматривает в бинокль парусное суденышко. Проносимся мимо парохода и, круто переменив галс, устремляемся ко входу в левую Колымскую протоку.
      Протяжно воет пароходный гудок, выпуская султан белого пара. Скалистый берег отвечает гулким эхом. Капитан снимает фуражку и машет ею. Приспускаем вымпел. "Витязь" поворачивает в протоку, и пароход исчезает за островом.
      Перед нами открывается неведомый мир, куда не ступала нога исследователя: западную часть Колымской дельты еще не посещали гидрографы, и протоки не были нанесены на карту.
      Протока оказывается узкой. По обоим ее берегам тянется непролазная чаща кустарников. Ветер становится тише, но вельбот продолжает двигаться с прежней скоростью.
      Круто обогнув мыс, вельбот на полном ходу неожиданно врезается в громадную стаю гусей. Их скопилось здесь не менее тысячи. Линяя, гуси теряют крупные перья с крыльев и не могут летать, пока не отрастут новые. С громкими, пронзительными криками, хлопая по воде крыльями, птицы бросаются во все стороны. Одни ныряют, спасаясь от форштевня "Витязя", другие, сбившись в плотную кучу, уплывают вниз по течению протоки, поднимая тучи брызг.
      Бросив руль, хватаю ружье и стреляю из обоих стволов; почти одновременно гремит выстрел Пинэтауна. На ходу подбираем убитых птиц. Наш оглушительный залп и хлопанье парусов окончательно пугают гусей. Протока бурлит и покрывается белой пеной. Взлететь облинявшие гуси не могут и почти бегут по воде, быстро взмахивая короткими крыльями.
      Стая гусей распадается на части. Птицы устремляются к берегу и, сбивая друг друга, кидаются в кусты. Лишь самые сильные долго еще плывут впереди, оставляя на воде длинный пенящийся след. Случай прекращает невольное преследование птиц: справа открывается небольшая боковая протока, беглецы мгновенно скрываются в нее, и "Витязь" проносится мимо.
      Протока все далее и далее уводит в глубь дельты.
      Впереди слышатся птичьи крики. Они становятся все громче и пронзительнее. Пинэтаун, склонив голову, внимательно слушает.
      - Чайки орла гонят, - тихо говорит он.
      И вот над протокой появляется стая чаек. Они кружатся почти на месте, то взлетая ввысь, то падая камнем вниз. Посреди стаи парит большая птица с красиво изогнутыми крыльями.
      Кажется, что розовое облако, клубясь, повисло над тундрой. Алым заревом горит на солнце оперение птиц. В воздухе летают сотни маленьких розовых чаек.
      Впервые розовых чаек обнаружили в 1823 году у полярных берегов Аляски и Канады. На юг они к зиме не улетали, однако гнезд розовых чаек найти в тундрах Северной Америки не удалось.
      Почти сто лет натуралисты всего мира безуспешно искали их гнезда. Лишь русскому путешественнику Бутурлину удалось найти в низовьях Колымы целые колонии и гнезда этих редчайших птиц. Оказалось, что розовые чайки гнездились только в одном месте земного шара - в Западной тундре, близ устья Колымы. Музеи всех стран мира охотились за шкурками розовых чаек.
      Пинэтаун отпускает фалы - гафель скользит вниз, увлекая парус, и "Витязь" мягко толкается в берег. Подхватив ружья, прыгаем в кусты и вскоре выбираемся на открытую ровную тундру. Чайки кружатся над близким озером.
      Со свистом рассекая воздух, низко пролетает пестрый полярный кречет. Ему надоело отбиваться от чаек, и он устремляется искать добычу в другом месте.
      Среди зарослей водяной осоки, у самого озера, на кочках, окруженных со всех сторон водой, виднеются гнезда, устланные розоватым пухом. Свиты они из сухих стеблей осоки.
      В гнездах лежат яйца. Своим темно-оливковым цветом они резко отличаются от яиц всех птиц тундры. В некоторых гнездах притаились птенцы. Они похожи на крошечных пушистых цыплят с необычайно длинными клювиками и тончайшими плавательными перепонками на лапках. Нам посчастливилось первым наблюдать живых птенцов розовых чаек.
      Движения людей тревожат птиц. Они летят со всех сторон с жалобными криками. Скоро над головой повисает целый рой. Махая острыми крыльями, они порхают в воздухе, словно большие розовые колибри.
      Стрелять жалко: слишком красивы и нежны эти птицы. Но вот Пинэтаун спускает курок. Одна из чаек стремительно падает на пестрый ковер лишайников. Рубиновая капелька крови повисает на розовой грудке чайки. Зоологическая коллекция "Витязя" пополняется редкой добычей.
      Долго бродим вокруг озера, исследуя гнездовья розовых чаек. День угасает, и мы возвращаемся на вельбот.
      Солнце все ниже спускается к горизонту. Наступает светлая ночь полярного лета. Ветер стихает. "Витязь" медленно подвигается вперед, и алые паруса его отражаются в зеркале протоки.
      Пора устраивать ночлег. Спускаем паруса - вельбот причаливает. Поставив палатку на берегу круглого озера, рядом с протокой, усаживаемся у пылающего костра и тихо переговариваемся, вспоминая события минувшего дня.
      Спать не хочется.
      Вытаскиваю карту летних маршрутов оленьих стад в бассейне реки Белых Гусей. Линии маршрутов крутыми петлями вьются вокруг пятен, отмеченных красной штриховкой, сплетаясь в причудливый узел на берегу Полярного океана.
      Спрашиваю Пинэтауна:
      - Успеем ли вовремя изменить эти маршруты?
      - Хорошие маршруты зачем менять? - удивляется он. - Озер рыбных много...
      Рассказываю юноше о задании, полученном в Якутске. Повальная болезнь косила северных оленей повсюду в полярных тундрах. Эпидемия вспыхивала внезапно в самое жаркое время года, когда над тундрой повисало гудящее комариное облако.
      Заболевшие олени хромали; у копыта быстро росла опухоль, превращая поврежденную конечность в грушевидную тумбу. Истощенные животные погибали с признаками острого заражения крови. Жители тундры окрестили губительную болезнь "копыткой".
      Олени болели и гибли каждое лето. Ветеринарные врачи, опасаясь, что микробы надолго заражают почву и растительность тундры, штриховкой обозначали места вспышек эпидемии. Карты летних пастбищ изукрасились пестрой мозаикой "карантинных земель". Поэтому так хитроумно переплетались маршруты оленьих стад на плане дальнего участка совхоза.
      Секрет копытки раскрыл московский бактериолог Николаевский. Оказалось, что возбудитель болезни - микроскопическая палочка некроза живет в самом олене, в кишечнике, не причиняя вреда, до тех пор пока олень здоров и состав крови неблагоприятен для развития микробов.
      Но вот наступало знойное время года - в тундре появлялись тучи комаров. Комары мешали пастись оленям, а люди, не зная еще секрета копытки, подолгу задерживали оленей на клочках "незараженных" пастбищ. Тысячные табуны быстро уничтожали здесь питательную кормовую растительность.
      Олени, изнуренные жарой, комарами и плохим питанием, худели, защитные свойства крови ослабевали, и палочки некроза в кишечнике размножались с непостижимой быстротой. Но здесь они не причиняли вреда. Лишь очутившись на пастбище, микробы превращались в опасного врага. Проникая через раскрывшиеся волосяные луковицы на ногах в кровеносные сосуды, они вызывали у ослабевших оленей острое заражение крови.
      Проверяя опытом свои выводы, Николаевский внес активные микробы попытки в ранки и царапины здоровым, упитанным оленям. Ни один олень не заболел.
      И тогда бактериолог предложил стереть ко всем чертям с тундровых карт штриховку ложных "карантинных земель" и ввести систему противоэпидемических маршрутов с постоянным движением оленьих стад на свежие пастбища с питательной кормовой растительностью. В опасное, знойное время олени получат необходимое питание и будут непрерывно уходить с мест, зараженных микробами.
      Предложение Николаевского вызвало бурю упреков и нареканий кабинетных ученых. Они уверяли, что использование карантинных пастбищ повлечет чудовищную вспышку эпидемии.
      Долгие годы Николаевский собирал необходимые доказательства. Возвращаясь в первый год Великой Отечественной войны из последней, пятнадцатой экспедиции, он предложил испытать систему противоэпидемических маршрутов в тундрах полярной Якутии. Испытание поручили выполнить нам...
      Языки яркого пламени лижут тонкие душистые веточки тундровой ивы. Получилась целая лекция, но Пинэтаун слушает рассказ о Николаевском так внимательно, что не замечает уголька, прыгнувшего из костра. Уголек прожигает замшевые брюки и больно жалит. Юноша, смутившись, вскакивает.
      - Послушай, Пинэтаун, как перевести твое имя на русский?
      - "Край тумана", - отвечает юноша.
      - Пинэтаун - "край тумана"... Звучит поэтически. Кто дал тебе это имя?
      Молодой пастух улыбается и рассказывает о старом чукотском обычае. До революции на Чукотке не было школ, народ был забитый и темный. Чукчи верили в злых духов, навлекавших на людей несчастья.
      И вот, пускаясь на хитрость, заботливые родители выбирали своему ребенку имя, которое могло бы сбить с толку недобрых духов.
      Человек с именем "край тумана", по этому наивному верованию, мог чувствовать себя совершенно спокойно: злые духи не потревожат его, они не захотят блуждать в тумане. Товарища Пинэтауна звали Эйгели - "ветер переменный": за таким не угонишься. Воспитатель Пинэтауна носил странное имя Кемлилин. По-чукотски - это "женский меховой балахон". Самому хитрому и злому духу не придет в голову, что под этим именем скрывается смелый охотник.
      Жители тундры давно уже не верят в духов, но имена, придуманные народом, остались.
      Над костром темной тенью закружилась птица. Она взмахивает крыльями, но шороха крыльев не слышно. Пинэтаун хватает ружье и стреляет не целясь. Эхо выстрела, будит спящую тундру. С ближнего озера взлетают утки.
      Птица неслышно падает на мягкий ковер из мха. Это небольшая ястребиная сова. Ее пестрое светлое оперение, шелковистое и мягкое, напоминает пух. Изящные крючочки скрепляют опахало пера в гибкую пластинку. Край опахала оканчивается тончайшими нитями. При взмахе крыльев бородки пера не трутся друг о друга и не производят шума, а бархатистые края перьев неслышно рассекают воздух.
      Пинэтаун рассматривает перо совы с жадным любопытством. Его интересует все: откуда взялись нити и волоски у совиного пера, почему их нет у других птиц, далеко ли улетают ястребиные совы на зиму?..
      Пока канителюсь с хирургическими скальпелями и ножницами, осторожно отделяя шкурку розовой чайки от мышечных тканей, Пинэтаун, орудуя лишь острым, как бритва, охотничьим ножом, ловко и быстро снимает нежную шкурку совы.
      - Где ты научился снимать шкурки?
      - У границы леса на горностаях, - отвечает Пинэтаун. - Много горностая добываю зимой.
      Уложив шкурки с убитой чайки и ястребиной совы в ящик с коллекциями, собираемся спать.
      Полуночное солнце низко висит над горизонтом. Мягко светит небо, и звезд не видно. Укладываясь в спальный мешок, спрашиваю Пинэтауна, хороша ли будет завтра погода.
      - Не знаю... - уклончиво отвечает он.
      Глава 3. НА МЕЛКОВОДЬЕ
      На рассвете нас будят гагары. Их крики напоминают жалобный плач ребенка. Предрассветный туман, клубясь, поднимается с притихшего озера. Гагары, вытягивая тонкие, змеиные шеи, испускают протяжные вопли: "Аа-увааа! Аа-увааа! Аа-уваа!"
      - Пинэтаун, вставай, девушки зовут!
      Гагары, услышав голос человека, умолкают и потихоньку отплывают к середине озера.
      - Ух! Долго спал.
      Юноша выскакивает из палатки, бежит к озеру и плещет холодной и чистой водой, разбрызгивая сверкающие, алмазные брызги.
      Гагары тяжело поднимаются с воды и, быстро махая крыльями, улетают в сторону моря. Слабое дуновение воздуха доносится с юга. Пахнет морем; мелкие перистые облачка рябят небо. Пожалуй, можно ожидать попутного ветра.
      Вскоре поднимается ветерок. Быстро сворачиваем палатку, поднимаем паруса, и "Витязь", набирая скорость, уходит вниз по течению протоки, к близкому морю.
      Кустарник оканчивается; теперь по обоим берегам простирается голая ровная тундра. Неожиданно за поворотом показываются скалы. Одиноким уступом они возвышаются над тундрой.
      - Чукочий мыс! - кричит Пинэтаун.
      Он стоит на баке, пристально разглядывая из-под козырька ладони плывущие скалы.
      Протока расширяется, и "Витязь" выскальзывает на широкий простор Голубой лагуны. Чукочий мыс, словно нос корабля, врезается в бухту. Узкие песчаные стрелки и острова закрывают свободный выход в море.
      Вельбот пристает к песчаной отмели у подножия серых скал Чукочьего мыса. Захватив ружья и бинокль, поспешно взбираемся на его вершину.
      Серебряная равнина океана сливается на горизонте с бледным небом. Внизу тяжко вздыхают валы. Они лениво разбиваются о скалы, обнажая блестящие глыбы базальта.
      Чукочий мыс - последний выступ затухающей складки гор Восточной тундры. Ветер, вода и морозы разрушили пологую ее перемычку, оставив лишь одинокую группу базальтовых скал.
      - Больно крепко пахнет! - Пинэтаун жадно вдыхает морской воздух с острым запахом водорослей, соленой воды и рыбы.
      Что готовит нам море?
      Оглядываю морские просторы. Тревожно на душе; слишком спокойно встречает нас Полярный океан.
      Справа, почти до самого горизонта, пестреют яркие зеленые острова неисследованной дельты Колымы. Среди дальних островов выступает одиноким куполом скала Каменного острова. Повсюду перекрещиваются широкие и узкие протоки, отделяя острова друг от друга. Блестящие нити мелких проток изрезывают поверхность островов, образуя сложный, запутанный лабиринт. На карте совхоза острова обозначались тонким голубым пунктиром неисследованных земель.
      На маленькой лодке, вероятно, можно проникнуть в самую глубину дельты и, пользуясь сетью проток, пересечь любой остров во всех направлениях.
      Слева простирается Западная тундра. Озера, почти сливаясь друг с другом, густо покрывают зеленоватую ее поверхность. На запад от Чукочьего мыса виднеется громадное озеро, северный его залив приближается к самому морю. На карте озера нет: в этом месте белое пятно.
      Сюда, в дальний угол дельты Колымы, еще не заглядывали экспедиции, не забирались охотники тундровых колхозов, объезжавшие зимой на собаках бесконечные вереницы песцовых ловушек в Западной тундре.