Обольщение по-королевски - Южная страсть

— Вовсе нет. Я как раз собирался уходить, — сказал отец Салли Энн. Он раскланялся с полковником и с Летти. — До свидания, Томас. Мисс Мейсон, всего хорошего.

Дверь за ним закрылась.

Томас Уорд подошел к Летти и взял ее за руки:

— Чем обязан удовольствию видеть вас?

— Я вас долго не задержу. Это по поводу Рэнни.

— Вы хотите видеть его? Милая, вы и еще полмира. Другая половина его доброжелателей послали ему еду и всякие разности. Я уже начинаю уставать от осмотра всего этого в поисках напильников, отмычек и других вещей такого рода.

— Неужели вы еще не убедились, что он не тот человек? — она говорила, владея собой, но в голосе слышалась робкая надежда.

— Не совсем.

Летти опустила ресницы, чтобы скрыть разочарование.

— Думаю, вы его допрашивали?

— Да, в перерыве между его свиданиями с посетителями.

— Что он говорит?

— Говорит? Почти ничего. Сидит, улыбается и выглядит невинным, как мальчик из Церковного хора на Рождество. Но я сам пел в церковном хоре, и меня не проведешь.

Летти перебирала шнурки сумочки, висевшей у нее на руке.

— А если он так ничего и не скажет? Что тогда? Вы ведь не… как бы это сказать… вы не допустите, чтобы с ним грубо обращались на допросах, правда, Томас?

— Вас это беспокоит? Вот какого вы мнения обо мне и об армии США.

— Но вы же не будете утверждать, что этого не бывает.

— Вы и Салли Энн. Вы обе, должно быть, считаете меня настоящим подо… подлецом.

Летти понимала, что у Салли Энн тоже есть право беспокоиться о Рэнни, даже больше прав, чем у нее. Глупо было так раздражаться по этому поводу.

Летти оставила без внимания оброненную полковником последнюю фразу.

— Я считаю вас прекрасным офицером, но на вас сейчас давят, чтобы вы положили конец вылазкам Шипа и тем зверствам, которые совершались от его имени.

— Похоже, вы полагаете, что Шип может быть и не виноват, независимо от того, Рэнни это или нет.

— Не знаю. Я не знаю, — воскликнула она. Какое-то время он молчал, наблюдая, как краснеют ее щеки.

— А кто вам этот Тайлер? Я могу понять Салли Энн. Она ему приходится родственницей. Но я не вижу причин расстраиваться вам.

— Вряд ли это касается вас.

— Строго говоря, нет. Но я интересуюсь не просто из любопытства. У меня есть чувство, что вы сожалеете о том, что сделали, и я хотел бы знать почему.

Летти подняла глаза и внимательно рассматривала в открытое окно пустынную, залитую солнцем улицу.

— Если и так, чего я не признаю, то это из-за Рэнни, потому что его схватили. Он… я таких и не встречала. Он добрый и щедрый, и есть в нем душевность, которая не может оставить равнодушной. Он очень чувствителен. Его душа не защищена, как у большинства из вас. Он смел, галантен и иногда так трагичен, что я не могу…

— У меня создается впечатление, что, если бы он был нормальным, вы бы в него влюбились.

Летти изумленно взглянула на него, краснея еще больше.

— Я не скрываю, что привязалась к нему. Это естественно. Учителю всегда особенно дороги некоторые его ученики.

— Дороги?

— Позвольте! — Летти вызывающе вскинула подбородок.

— Ничего, ничего, если вы так говорите, — сказал полковник, но было видно, что он внимательно обдумывал все это.

— Позволю себе напомнить, — спокойно промолвила Летти, — что Рэнни однажды вмешался и спас вас, тогда, в Сплендоре, с Мартином Иденом.

— Я не забыл. Я также не забыл, как он привел меня в чувство в Элм Гроуве, когда я чуть было не разрушил свои отношения с Салли Энн, не оставив никакой надежды на будущее.

— Ну и?

— Ну, и я даю вам слово, что буду обращаться с ним мягко. Может, вас это и удивит, но ничего иного я и не собирался делать.

Ее губы расплылись в улыбке. Улыбка появилась и в глазах.

— Ничего другого я и не ожидала, и все-таки приятно это слышать от вас.

— Ну, я бы его, конечно, потрепал немного ради удовольствия, а может быть, и поколотил бы слегка, но у него слишком много друзей. Не хочу показаться трусом, но мне не нравится перспектива быть повешенным как-нибудь темной ночью — от такой судьбы меня только что пытался предостеречь Сэмюэл Таил ер.

— Ну, это, разумеется, единственная причина.

— А что же еще? — спросил полковник, направляясь к двери, чтобы открыть ее и придержать для Летти. Лицо его светилось добротой. — Навестим пленника?

Тюрьма находилась в высоком подвальном помещении под первым этажом того же здания. Эту маленькую комнатку с единственным зарешеченным окном использовали раньше, чтобы держать там опасных и непокорных рабов. Чтобы добраться туда, им пришлось пройти по коридору к заднему выходу и спуститься на нижнюю веранду. Томас открыл ключом двойные двери, ведущие в подвал, и провел Летти по коридору в его дальний конец, где справа и была камера. Там находилось еще несколько помещений, предназначавшихся для хранения запасов. В подвале было сумрачно и пахло пылью и плесенью, но зато гораздо прохладнее, чем наверху.

Томас остановился перед зарешеченным дверным проемом камеры, через который виднелись крошечное окошко с решеткой, раковина для умывания и узкая лежанка. На ней вытянулся человек. Полковник костяшками пальцев постучал в стену.

— Тайлер, к тебе тут пришли.

Он развернулся и пошел по коридору, бросив Летти через плечо:

— Я вернусь через пять минут.

Рэнни поднялся. В тусклом свете камеры его высокая фигура была смутно различима. Когда он повернулся к ней, его силуэт проявился на фоне окна — широкие плечи почти закрывали окно, голова была вопросительно наклонена. Он шагнул к ней из темноты своей легкой, скользящей походкой.

Летти различила его очертания, его голову и шею, узнала походку. Сердце пронзила страшная боль. Оно готово было разорваться. Она уже не могла ни думать, ни говорить. Кровь, казалось, застыла у нее в жилах, и она не могла сдвинуться с места.

Рэнни подошел ближе. Свет, проникавший через двери в конце коридора, высветил мягкое золото его волос, бронзу кожи, нежный изгиб губ. Большие руки ухватились за решетку на двери. Он тихо сказал:

— Мисс Летти.

— О, Рэнни, — прошептала она, голос ее дрогнул.

— Вы пришли. Я не думал, что вы придете. Жгучие слезы навернулись на глаза, заполнили их.

Она сделала шаг вперед, еще не зная, что будет делать, и положила на его руку свою.

— С вами все в порядке?

— Да, мэм. У меня все хорошо. Но у вас холодные руки. Вы не больны?

— Нет, нет.

Его губы были разбиты. Летти протянула руку через решетку и погладила пальцами его теплую кожу, уже обросшую щетиной около рта. Она нежно погладила ссадины, которые он получил по ее вине. Желание прижать губы к его губам было таким сильным, что она с трудом сдерживалась, у нее даже закружилась голова. Рэнни повернул голову, поцеловал ее пальцы, потом взял ее руку и прижал к своей груди.

— Простите меня, Рэнни, простите.

Летти не знала, откуда взялись слова, но была рада, что произнесла их. Она шагнула еще ближе, взялась за решетку свободной рукой.

— Это неважно.

— Важно. Что мне сделать?

— Ничего. Вы ничего не сможете сделать, мисс Летти.

— Но ведь что-то можно сделать?

— Не думайте об этом. Со мной все будет в порядке. Было ли это предупреждением? Или он просто щадил ее чувства? Она чуть отодвинулась и смотрела на него, пытаясь запечатлеть его черты. Он был все тот же, может быть, несколько напряженный, немного усталый, но тот же. Разница была в ней самой, в том, как она смотрела на него.

— Рэнсом Тайлер, — произнесла Летти, и каждый слог будил в ней воспоминания, образы, которых ей не забыть.

— Мисс Летти?

Его голос звучал озадаченно, но рука сжала ее руку еще крепче. На мгновение она почувствовала непреодолимое желание заставить его сбросить маску и предстать перед ней таким, каким он был на самом деле.

Но это слишком опасно для него. За окном или в соседних помещениях его могли услышать. В любом случае в этом не было необходимости.

— Неважно, — сказала она Тихо.

Никогда Рэнсом не любил ее больше, чем теперь. Она была бледна. Под глазами круги от бессонницы. Сдвинутая на лоб шляпка была такого тусклого цвета, что лишала лицо всяких жизненных красок. И все-таки ее взгляд говорил ему, что барьера между ними не существует.

Летти знала, что он это чувствует, а она его предала. Но он вручил ей свою жизнь вместе с той розой во время первой встречи и не имел права жаловаться, если бы она выбросила и то и другое. Если бы она спросила, он сказал бы ей все, что она захочет. Она не спросила, и он был рад этому. Это говорило о том, что она понимала гораздо больше, чем он когда-либо мог представить. А возможно, ему просто хотелось верить в это. Это также могло означать, что она и не хотела ничего знать, что тяжесть вины за содеянное была так велика, что все остальное не имело для нее значения. В любом случае он был удовлетворен.

На лестнице в конце коридора раздались шаги. Полковник возвращался.

Рэнсом глухо сказал:

— Поцелуйте меня, мисс Летти.

Она встала на цыпочки, прижалась к решетке, чувствуя холодный металл на своем разгоряченном лице. Их губы встретились в крепком и уверенном поцелуе. И в этом соприкосновении было и щемящее удовольствие, и молчаливый уговор о самопожертвовании.

Приближаясь, Томас насвистывал. Звук был резким. Предупреждение. Рэнни отпустил Летти, и она отступила. Когда она заговорила, чтобы ее услышал полковник, щеки ее пылали, а голос дрожал.

— Вы ни в чем не нуждаетесь?

— Только в вас. Чтобы вы мне читали, — ответил он, глаза его сверкнули в тусклом свете.

Летти заставила себя улыбнуться, понимая всю двусмысленность и нарочитую шутливость последней фразы. Рядом с ней уже был полковник.

— Готовы?

Она попрощалась и оперлась на руку полковника в синем рукаве. Пытаясь успокоиться и дышать медленно и ровно, она пошла прочь, покидая ее Рэнни, Рэнсома Тайлера, который, и в этом не могло быть больше сомнений, и был Шипом.

ГЛАВА 18

Теперь все будет не так, как прежде. Летти ясно сознавала это, но ей было все равно. Это должно было вызвать у нее потрясение, но не вызывало. Так велико облегчение, которое она почувствовала, когда все сомнения разрешились, что, несмотря на притаившийся внутри страх, ей хотелось петь, кричать от радости. Ничего этого Летти не сделала. Она спокойно ехала назад в Сплендору, но лицо выражало такую сосредоточенность, что она проехала мимо сборщика налогов О'Коннора, не заметив его. Он так и застыл в поклоне со шляпой в руке на одной из улиц Накитоша, с удивлением глядя вслед удалявшейся коляске.

Летти рассчитывала застать тетушку Эм одну. Но напрасно. Кроме Салли Энн, которая так и не уехала, там еще были и Мари Вуазен с Анжеликой. Похоже, девушки приехали, чтобы Анжелика могла проститься. Они собрались в спальне тетушки Эм. Может, потому, что приехали, когда она собиралась прилечь отдохнуть, а может, хотели, чтобы визит прошел незамеченным для посторонних. Лайонел рассказал Летти, кто приехал и где их найти. Еще несколько часов назад Летти сомневалась бы, стоило ли идти туда, где ей, может быть, были не очень рады. Сейчас же самое важное как можно скорее встретиться с тетушкой Эм и все обсудить.

Подойдя к двери, Летти услышала их голоса. Все замолчали, как только она постучала. Через секунду ее пригласили входить без церемоний.

Тетушка Эм сидела на пуфике. По обеим сторонам от нее стояли Салли Энн и Мари Вуазен. Рядом на коленях сидела Анжелика, пряча заплаканное лицо в складках платья пожилой женщины. Когда Летти вошла, Анжелика выпрямилась и начала искать носовой платок.

— А, это вы, Летти, — произнесла тетушка Эм. — Я думала, это Мама Тэсс идет забрать поднос с кофе.

— Я могу его унести, если хотите, — искренне предложила Летти. Она понимала, что пришла не вовремя.

— Мама Тэсс вот-вот будет здесь.

Летти прикрыла за собой дверь, прошла в комнату и осторожно сказала:

— Я не хотела помешать.

Анжелика наконец показалась из-за носового платка:

— Ах, нет, это все я. Через минуту я успокоюсь.

— Мы все равно уже собирались уходить, — сказала Мари.

— Неужели мне нечего сказать, — тетушка Эм взяла Анжелику за руку, — что могло бы убедить тебя — в этом нет необходимости.

Девушка обреченно пожала плечами:

— Вы же знаете, как обстоят дела.

— Но ведь не обязательно делать такой выбор. Многие из ваших уезжают в Калифорнию или Мексику. Там их принимают за…

— За испанцев. Да, я знаю. Но отец никогда не согласится. Он будет держаться за свою землю до конца. В этом его главная гордость — быть крупным землевладельцем. А мне этого недостаточно.

— Но ведь это не жизнь. Уже никогда и не будет так, как до войны. Ничего не будет, как прежде.

— Я буду довольствоваться жизнью с человеком, который меня избрал.

— Ты можешь ему доверять? Я хочу сказать, по-настоящему доверять?

— Я должна доверять, — в дрожащей улыбке девушки была печаль всех женщин мира.

Тетушка Эм вздохнула.

— Не буду скрывать, не нравится мне все это. Но это твой выбор, и я не могу с уверенностью сказать, что на твоем месте поступила бы по-другому. Когда ты уезжаешь?

— Завтра ночью.

— Завтра ночью? Но почему? Анжелика отвела взгляд:

— Но это же так понятно.

— Он дурак.

— Но ему нужно позаботиться о своей репутации. Как вы сказали, теперь все не как прежде. Теперь уже не модно иметь цветную любовницу.

— Подумать только, не модно! Что же за жизнь тебе уготована, если он даже не хочет показываться с тобой на людях?

— Другой жизни для меня нет. Но, возможно, я не права и наш отъезд связан с тем, что мы должны успеть в Монро к отплытию парохода.

— В Монро? — Тетушка Эм нахмурилась, и по всему было видно, что она ждет объяснений.

— У него там, кажется, какие-то федеральные дела. А возможно, он не хочет рисковать и знакомить меня со своими друзьями, которых наверняка встретит, если мы сядем на поезд в Колифаксе.

Салли Энн положила руку на плечо девушки:

— Анжелика, пожалуйста, не уезжай.

Анжелика улыбнулась. Большие карие глаза опять наполнились слезами.

— Спасибо за вашу заботу, я этого никогда не забуду, но у меня нет другого выбора.

— Лучше бы это был человек твоей расы… лучше, чем этот бесчувственный болван, который увозит тебя, — Салли Энн не назвала имени сборщика налогов только из деликатности.

— Моей расы? Но во мне только четверть негритянской крови, только четверть. Какой же я расы?

Все пристыженно замолчали. В законе четко говорилось, что даже капля негритянской крови делает из белого цветного. Это и обоснованное, и бессмысленное положение не изменили ни война, ни законы Реконструкции.

Анжелика выпрямилась, расправила юбки, чтобы встать. Она бы отвернулась, но тетушка Эм остановила ее, взяв за руку.

— Ты милая, прекрасная женщина и замечательный человек. Никогда не забывай об этом. Если ничего не получится, не будь слишком гордой и возвращайся домой.

— Я вернусь, — тихо сказала Анжелика. — Я не заливала бы вас слезами, если бы вы не проявили такого понимания, но я рада, что так получилось. Вы мне очень помогли.

Тетушка Эм покачала головой:

— Ты знаешь, мы желаем тебе счастья.

— Я знаю. Ну, мне нужно идти, чтобы успеть собраться.

Анжелика поискала глазами свою шляпу. Она лежала рядом на столике. Девушка надела ее, закрепила подколотой к шляпе булавкой. Мари опустила вуаль и взяла с кровати свою вязаную сумочку,

Все вместе они вышли из комнаты и прошли на веранду, где долго прощались. Затем обе гостьи спустились к своей коляске. Летти, Салли Энн и тетушка Эм долго смотрели им вслед и махали, пока они не скрылись из виду.

Тетушка Эм опустила руку. С мрачным лицом она сказала:

— Если бы О'Коннор не предложил ей ехать в Новый Орлеан, Анжелика жила бы здесь вполне счастливо. Я бы убила этого человека.

— У меня есть идея получше, — сказала Летти. Ее глаза светились от воодушевления, которое охватило ее в последние полчаса.

— О чем вы говорите?

— Что вы имеете в виду?

Обе женщины произнесли это одновременно. В голосе тетушки Эм была подозрительность. В словах Салли Энн звучало раздражение, но она была заинтригована и внимательно всматривалась в лицо Летти.

Летти рассказала им все, что задумала.

Вечером они двинулись в путь впятером. Салли Энн не захотела отпускать Летти одну: она не могла пропустить такого приключения. Тетушка Эм настояла, что поедет с ними, потому что двум молодым женщинам опасно путешествовать без сопровождения. Лайонел ни за что не хотел оставаться, потому что должен был помочь Рэнни. Ну, а Мама Тэсс не могла отпустить Лайонела одного.

Летти не возражала против компании. Подкрепление, если они спрячутся, могло даже очень пригодиться в ответственный момент. Очень вероятно, без них и невозможно будет обойтись. То, что она задумала, было в лучшем случае рискованно, а в худшем могло закончиться катастрофой. Если они окажутся рядом, положение можно будет спасти, представив все каким-нибудь чудовищным розыгрышем.

Они выехали до наступления темноты. Для всех это была семья из Сплендоры, отправившаяся в своем фургоне куда-нибудь в гости. Рядом семенила оседланная лошадь. Летти держала поводья, рядом сидела тетушка Эм. Остальные расположились сзади, на скамье. Их ноги упирались в длинный, завернутый в плед сверток. Улыбаясь, болтая между собой, чтобы у встречных создавалось впечатление беззаботного веселья, они проехали через город и направились на юг, к Иль-Бревиллю.

К тому времени, когда они были в полумиле от поворота к дому месье Ла Кура, отца Анжелики, уже стемнело. Место выбрала тетушка Эм. Во-первых, потому, что сразу за крутым поворотом были заросли сливовых деревьев и рощица молодых дубков. Во-вторых, недалеко от дороги был брошенный фермерский дом.

Они въехали во двор фермы и загнали фургон за старый дом с пустыми окнами и покосившейся дверью, чтобы спрятать его получше. Лайонела отправили к дому Ла Кура разведать, не приехал ли тот, кого они ждали. Мама Тэсс достала из корзины холодный ужин. Ожидая Лайонела, они, стоя, поели.

Заедая цыпленка булочкой, Летти достала из фургона длинный сверток и развернула его. Вынула оттуда оружие и разложила его на сиденье, затем вытряхнула мужскую шляпу, плащ, рубашку и брюки, вытащила подушки, набитые перьями, большой черный платок и револьвер, тот самый, что достался ей от Шипа в кукурузном сарае. Она переоделась.

Когда Лайонел вернулся, наступила ночь. Он доложил, что Анжелика все еще дома, — он видел в окне, как она ходит взад и вперед по своей комнате.

Мальчику дали булочку и курицу. Остатки ужина убрали. Тетушка Эм и Салли Энн взяли с сиденья по винтовке. Мама Тэсс выудила из-под него ужасающего вида нож. Лайонел, с булочкой во рту, достал из кармана рогатку и горсть камней. Маме Тэсс поручили остаться с фургоном. В случае необходимости она должна была быстро отправить его назад в Сплендору. Остальные тихо последовали за Летти, которая вела лошадь к дороге.

Летти прошла заросли сливы, о которых говорила тетушка Эм, и привела лошадь в дубовую рощу. Ее спутники пробрались в заросли сливовых деревьев, чтобы укрыться там. Цепляясь за колючие кусты, кое-кто не смог сдержать вскриков от боли, а то и проклятий.

В роще Летти поставила лошадь мордой к дороге. Она взглянула на мужское седло с привязанной к нему подушкой, а потом осмотрела себя, свою фигуру, также обложенную подушками. Решительно сжав губы, она вдела ногу в стремя, обхватила обеими руками седло и попыталась в него подняться.

Она не могла этого сделать. Подушка, привязанная к ее груди, уперлась в край седла, и она упала на землю. Летти попыталась еще раз. Случилось то же.

Послышался стук копыт. Кто-то подъезжал. Она должна приготовиться. Летти подтянулась повыше и с силой оттолкнулась.

Она была в седле, высоко сидя на подушке, что должно было создавать впечатление седока-мужчины. Летти успокоила пританцовывавшую лошадь, взволнованную ее непривычной внешностью и предпринятыми усилиями. Одной рукой она поправила подплечники плаща, чтобы выглядеть шире в плечах, затем натянула шляпу пониже, завязала рот и нос черным платком и стала смотреть на дорогу.

В какой-то момент ей показалось, что она видит привидение. Луна еще не взошла, и все, что виднелось в темноте, сливалось в белую дымку. Летти крепко зажмурила глаза и снова их открыла. Дымка была светлой рубашкой мужчины на темном коне. Он подъехал ближе. Это был чернокожий старик, сгорбившийся в седле на худой и древней кляче, комичной в своей уродливости.

Одинокий всадник, не человек в коляске. Это был не тот, кто им нужен. Летти сидела неподвижно и не шевелилась. Старик не спеша проехал мимо и исчез в ночи.

Минуты тянулись. Она расслабилась и спустила пониже платок, чтобы осторожно почесать верхнюю губу. Приклеенные усы безбожно щекотали. Одному Богу известно, как выдерживал это Рэнсом, так часто и так подолгу. Летти сняла шляпу и обмахивалась ей. Жарко, в этих подушках было так жарко. Хорошо бы пошел дождь. Стало бы прохладней и смыло пыль с деревьев. Хорошо хоть, что в эту ночь не было комаров.

Странные, смешные мысли приходили в голову Летти. А что она, собственно, скажет? «Кошелек или жизнь»?

Как какой-нибудь разбойник с большой дороги среди покрытых вереском болот Англии? Или достаточно одного «Стой!»? Может быть, ей нужно было соорудить нос побольше? Это бы лучше замаскировало ее внешность на тот случай, если в коляске есть фонарь, и, возможно, изменило голос, потому что ноздри были бы зажаты.

Что вообще она делала? Сошла с ума?

Лучше не искать ответы на такие вопросы. Вместо этого она начала думать о том, с какой легкостью Мама Тэсс нашла все необходимые для ее роли вещи. Как будто она делала это не в первый раз. А Лайонел? Как быстро он согласился на роль разведчика!

Рэнни. Он был невинен. Она так переживала, что с ним покончено. Любовь, которую он предлагал ей так просто и чисто, она отвергла. Она и не знала, как это для нее важно, пока не лишилась ее. Это не то, что она могла бы так легко простить.

В то же время Летти благодарила Бога, что ее реакция на просьбы Рэнни, не такая уж простая и невинная, не была извращением, как она того боялась. Она снова могла высоко поднять голову и смотреть в глаза себе самой. Ее прегрешения теперь, по крайней мере, были объяснимы, а значит, извинительны. Возможно, со временем она могла бы с этим примириться.

Летти испытывала огромное облегчение и оттого, что больше не сомневалась: Рэнсом Тайлер — Шип и он — не убийца. Тут еще было много неясного, но похоже, тетушка Эм была права. Во всяком случае она была свободна, наконец, от обязательства найти убийцу брата и Джонни. Сейчас это было дело закона. Пусть они этим занимаются. За ней оставался последний долг, и она должна исполнить его сегодня. Тогда она сможет уехать с чистой совестью и легким сердцем. И если потом ей временами будут сниться мужчины в масках, призрачные любовники, приходящие в темноте, то она с радостью заплатит эту цену. Это будет ее искуплением.

Издалека донесся шум быстро приближавшейся повозки. Летти надела шляпу, поправила платок и, натянув поводья, выпрямилась в седле. Все ее чувства обострились. Странно, как резко ощущались запахи пыли, опавших дубовых листьев, помятой травы и дикого табака оттуда, где они свернули на заросшую дорогу к ферме. Удивительно мягко и нежно касался воздух ее кожи. Какой дружелюбной казалась скрывавшая ее темнота. Летти слышала, как сердце бьется в груди, как пульсирует кровь в сосудах. Она была бодра и полна жизни. Эту ночь и другие ночи она будет вспоминать, когда станет совсем старой дамой.

Коляска приближалась. Летти повернула голову и увидела, как она появилась на дороге. Фонаря на ней не было. В свете звезд коляска казалась движущейся тенью, за которой тянулся серый хвост пыли. Летти тронула лошадь шпорами и подъехала к краю дороги. Со стороны зарослей сливы раздался резкий свист — Лайонел. Она улыбнулась, но улыбка быстро исчезла, и Летти замерла в ожидании.

Ездок, казалось, не собирался замедлять ход перед поворотом. Ага, он притормаживает. Лошадь его наклонилась в сторону поворота, грива ее развевалась. Обе руки мужчины были напряжены, скованы натянутыми вожжами.

Сейчас!

Летти пришпорила лошадь и выскочила из-за деревьев на дорогу. Она с такой силой дернула поводья, что лошадь под ней заржала и попятилась, пританцовывая на задних ногах. Запряженная в коляску другая лошадь резко остановилась и забилась в оглоблях. Сидевший в коляске человек выругался и вскочил на ноги. Он натянул вожжи, заставляя рвущееся, храпящее животное успокоиться. Летти осадила свою лошадь и, выпрямившись, вытащила револьвер.

— Какого черта? — с яростью закричал человек из коляски. — Прочь с дороги!

Летти почти сутки упражнялась, чтобы говорить хрипящим шепотом, пока горло и в самом деле не охрипло. Она добилась, чего хотела. Но когда она узнала сидевшего в коляске, Летти чуть не забыла свои тренировки. Так вот кто был джентльмен, которого ждала Анжелика! Сомнений не было. Не удивительно, что девушка была так уверена в своем будущем.

Но на размышления времени не было, как и на изменение плана. Он выпутал одну руку из вожжей и полез в сюртук.

— Нет, — скрипучим голосом вскрикнула Летти. — Руки вверх! Быстро!

Он не спеша подчинился.

— Ты идиот, — сказал он тихо, но резко. — Ты знаешь, кто я?

— Знаю. Вылезай из коляски.

— Что?

— Ты слышал, что я сказал. Вылезай! — Она подняла револьвер, целясь ему в сердце. С этого расстояния она не могла промахнуться.

— Я тебе за это кишки выпущу!

— Попробуй, — ответила Летти.

То, что это ее забавляло, привело его в ярость. Он приподнялся и снова попытался добраться до внутреннего кармана сюртука. Летти прицелилась и нажала на курок без всякой задней мысли или каких-нибудь угрызений совести.

Оружие выстрелило. Рука занемела от отдачи. Из облака дыма вылетело оранжевое пламя. Мужчина согнулся и упал на сиденье, схватившись за руку. Послышалась его злобная брань.

Летти не думала причинять ему боль, хотя он и не заслуживал гуманного отношения после того, что собирался сделать с Анжеликой. Во всяком случае, он сам был виноват.

Теперь ей нужно было спешить. Семья Ла Кур могла услышать выстрел и запереться в своем доме. Но они могли и прийти сюда посмотреть, что случилось. В сливовых зарослях за коляской послышался какой-то шорох, в свете луны блеснул ствол ружья. Через секунду все затихло.

— Не советую этого повторять, — произнесла Летти жестко. — А теперь вылезай.

— Черт бы тебя побрал, кого ты из себя изображаешь? Шипа?

Эту колкость он бросил ей, наматывая вожжи на кнут и медленно, придерживая раненую руку, спускаясь. Летти была поражена. Ведь именно такое впечатление она и хотела произвести. И если ничего не вышло, то какой смысл во всем этом? Его уверенность, что она не была тем, кем хотела казаться, так очевидно прозвучала в его голосе, что уши ее отказывались этому верить. Однако времени рассуждать не было. Ей ничего не оставалось, как завершить начатое. Летти заставила лошадь подойти на шаг и встать чуть левее, сама же не спускала с мужчины глаз.

— Раздевайся.

Последовали новые проклятья, но он подчинился. В дорожную грязь полетел сюртук, шелковой лентой туда же прошелестел галстук, затем рубашка. Подтяжки потребовали больше времени, так как он оберегал раненую руку. Тут он остановился.

— Сапоги и брюки тоже.

— Иди ты к черту!

— После тебя, — ответила она. Летти хотела сказать это хрипло и растянуто, но вместо этого слова прозвучали достаточно четко.

Он долго и внимательно смотрел на нее. И вдруг сказал:

— Твой голос мне знаком.

Волна ужаса, отчаяния и ненависти пробежала по ней. Летти медленно, словно идиоту, повторила:

— Сапоги и брюки.

— Я вспомню, кто ты, и тогда…

Угроза повисла в воздухе. Он нагнулся и, прыгая то на одной ноге, то на другой, стянул сапоги. Потом спустил брюки, вылез из них и остался в кальсонах.

— Туда, к дереву! — Она револьвером показала на дуб, который выбрала еще раньше. На седле у нее было несколько мотков веревки. Летти взяла ее, не сводя глаз с белеющей фигуры стоявшего перед ней мужчины. Вытащив ногу из стремени, она соскользнула на землю и поднырнула под головой лошади.

— Руки за спину! — бросила она.

— Я истекаю кровью, будь ты проклят!

Это было правдой, но ранен он был не серьезно. Пуля только поцарапала его предплечье, отметила Летти с удовольствием, хотя от вида раны ее немного затошнило. Не опуская револьвер и оставаясь на безопасном расстоянии, она обошла дерево.

Как же привязать его к дереву, не выпуская из вида и контролируя каждое его движение? Эта проблема решилась быстро. Лайонел, словно безмолвная тень, был уже здесь. Летти схватила руку пленника и завела ее назад, а мальчик взял у нее веревку и накинул на руки петлю. Потом Летти завела за дерево вторую руку, а Лайонел туго затянул веревку. Через минуту все было кончено. Привязать к дереву ноги было уже просто. В качестве последней меры предосторожности Летти достала из кармана носовой платок и, встав на цыпочки, завязала ему глаза.

Все это время пленник сердито и сосредоточенно молчал. Летти тем временем задумалась, а не засунуть ли ему в рот кляп, и решила, что не надо. К тому времени, когда его обнаружат, они будут уже далеко отсюда, и это не имело большого значения. Она подала знак Лайонелу, и он исчез среди дубов в направлении сливовых зарослей. Летти заметила, как зашевелились ветки, когда оттуда двинулись остальные.

Она отошла от дерева и оценивающе посмотрела на свою работу. Похоже, все было в порядке. Должно было быть в порядке.

Летти чуть не забыла. Из кармана своего плаща она осторожно достала панцирь саранчи, проколотый шипом. На несколько секунд задержала взгляд на человеке у дерева. Она могла прицепить символ к волосам на его груди, но он там не продержался бы долго и упал. Подходящим местом был нос, но мешал носовой платок на глазах. Ее взгляд остановился на кальсонах. На них было заметное место. Недолго думая, Летти прикрепила символ туда.