Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Обольщение по-королевски - Южная страсть

ModernLib.Net / Исторические любовные романы / Блейк Дженнифер / Южная страсть - Чтение (стр. 14)
Автор: Блейк Дженнифер
Жанр: Исторические любовные романы
Серия: Обольщение по-королевски

 

 


Грудь Рэнсома сжало, его дыхание сдавила яростная и благодарная радость, и он принял ее капитуляцию. Медленно и осторожно он ответил ей.

Что же было такого в этом человеке, что иссушало ее силы и зажигало чувства? Летти не могла сказать. Она только знала, что его губы обжигали, очаровывали и давали такое невообразимое наслаждение, что у нее не оставалось ни сил, ни воли. Вздрагивая, плотно закрыв глаза, она ощущала, как эти губы коснулись ее век, щек, подбородка и нежного изгиба шеи. Она провела руками по его спине, по буграм мышц. Она знала, что бы она ни говорила, какими бы искренними ни были ее ярость и попытки убежать, она хотела и ждала этого. Боже, прости ее.

Ждать больше нечего. Он отступил на шаг, взял ее за руку и повернулся вместе с ней к перилам. Рэнсом опустился на помост, прислонился к стойке перил, потянул Летти на себя и уложил на приподнятое колено, как на подушку. Он снял шляпу и отложил ее в сторону. В его движениях была спокойная уверенность. Он не останавливался, но и не спешил, как бы стремясь насладиться каждым движением.

Летти чувствовала, как сильно бьется его сердце рядом с ее сердцем, ощущала на себе его изучающий взгляд, хотя вряд ли он мог ее видеть, как и она его. Но так было лучше, намного лучше. Когда он сильными пальцами приподнял ее подбородок, ее губы двинулись к его губам без колебаний. Опять заколола его борода. Это и волновало, и отталкивало, но она не могла попросить его снять бороду. И для нее, и для него лучше было оставить эту накрепко приклеенную бороду на месте. Потому что сейчас ей вряд ли хотелось знать, кто же он на самом деле.

Он расправил ее распущенные волосы на своей руке, погладил их шелковые пряди. Очень осторожно расстегнул ей блузку, потянул ее назад за края, в то же время спуская с плеч бретельки ее рубашки. Он положил руку на ее грудь, обвел ее, нежно прикасаясь пальцами к алебастру кожи, как будто само осязание этой упругости доставляло ему наслаждение. Он провел большим пальцем по соску, вызвав к жизни невероятные ощущения, от которых сосок принял форму ягоды. Он приложил губы к этой ягоде.

— Восхитительно, — прошептал он, — восхитительно.

Осторожно, как будто движение было случайным, она прикоснулась пальцами к его сильной шее, провела ими вниз, к расстегнутому воротнику рубашки. Летти погрузила пальцы в выемку у основания его шеи и посчитала ровные удары его пульса. Постепенно она спустила руку ниже, к пуговицам рубашки, медленно и как бы невзначай расстегивая их одну за другой. Он позволил это, обратив все свое внимание на выяснение секрета застежки на поясе ее юбки, расстегнул ее и стянул вниз с бедер плотную материю, а потом и нижние юбки.

Поглощенные каждый своим занятием и словно не обращая внимания на то, что делает другой, они раздели друг друга. Кончиками пальцев она провела бороздки в волосах на его груди и спустилась по их треугольнику к широкой и твердой плоскости его живота. Он поцеловал ложбинку меж ее грудей, уколов их прикосновением бороды, потом нагнулся и погрузил язык в ее пупок. Она прижала ладонь к его сухому мускулистому боку, медленно и тяжело дыша. Он провел языком по чувствительной коже внутренней стороны ее колен, сначала одного, потом другого, и не позволил ей сдвинуть их. Кончиком пальца она легко провела по гладкой поверхности его похожего на клинок члена. Он проложил обжигающую влажную тропинку вверх по ее бедрам и, не обращая внимания на ее сдавленные протесты, вкусил ее медовой сладости, проникая внутрь, пока она не затихла, подрагивая от удовольствия.

Сначала это было общим развлечением, полуигривыми ласками. Время тянулось, казалось, оно может растягиваться бесконечно. Удовольствие от всего этого связывало их крепчайшими узами, жаркими и влажными, беспредельными. Но постепенно шутливость улетучилась. Осталось лишь сплетение разгоряченных тел, напряженных мышц и нервов, бьющихся сердец, прерывистого и стесненного дыхания.

Прижимая Летти к себе, Рэнсом расправил ее юбки и положил ее на них. На мгновение она схватилась за его руки, как бы в панике, но скорее в судороге из-за сдерживаемого желания. В любом случае от этого стало легче. Он снова прижал ее к себе и перевернулся так, что теперь он лежал на спине, а она на его упругом теле.

— Мой черед, — сказал он, слегка сдвигаясь и прикасаясь к ее нежной коже в подкрепление своих слов.

Опьянение от свободы и удивительная в своей страстности благодарность охватили Летти, смешались с бившимся в ней болезненно сдерживаемым желанием. Затаив дыхание, она опустилась на него, слегка вскрикнула, когда он проник внутрь. Потом она опускалась все ниже и ниже, до тех пор, пока он не заполнил ее всю, стал ее частью, казалось, неотделимой. Она надвигалась на него, вцепившись в его мускулистые плечи, ее волосы взмывали над ними, как золотисто-каштановое облако. Он помогал ей, прилаживаясь к ее ритму, поддерживая этот бешеный темп. Наслаждение стремительно нарастало, переполняя их переплетенные тела и врываясь прямо в мозг. Летти как бы растворилась, ее тело пылало и превращалось во что-то другое.

И вдруг все взорвалось. Это было живительное извержение жидкого огня. Задыхаясь, она застонала и затихла. В тот же момент он приподнялся, переворачиваясь и снова погружаясь в нее. Уходящие волны бурной радости унесли с собой остатки напряжения. Она заплакала от болезненного и беспредельного облегчения так неожиданно, что слезы полились из ее глаз горячими дорожками на раскинувшиеся волосы.

Рэнсом обнимал ее и слегка покачивал в такт колебаниям старого парома, его горящие глаза смотрели в темноту.

ГЛАВА 12

Веющий над водой легкий ветерок высушил покрывавшие их капли пота, остудил разгоряченные тела. Вокруг пищали комары. Рэнсом подвинулся, дотянулся до белеющего пятна нижней юбки и потянул ее, чтобы накрыть Летти.

Юбка не поддавалась. Он еще потянул и обнаружил, что Летти зажала край юбки в своем кулаке. Она сдавленно всхлипнула и быстрым движением стерла с лица слезы. Рэнсом отодвинулся от нее и приподнялся на локте.

Летти повернулась на бок, спиной к нему. Он прикоснулся к ее плечу, потом убрал руку. Рэнсом открыл было рот, но переполненный болью не мог придумать, как же должен звучать его голос. Его охватила тревога. Тревога, как и всегда, прояснила его разум. Он сказал тихо:

— Мне очень жаль.

Горло ее сжалось от звучавшей в его голосе острой боли. Она смогла только покачать головой.

— Больше этого не повторится, даю вам слово. Пожалуйста…

Она глубоко вздохнула, несколько сдавленно. Когда она заговорила, ее было еле слышно.

— Дело не в вас.

— Нет?.. Тогда в чем же? Я вас обидел?

— Нет. Все дело… во мне.

— Я не понимаю вас. Объясните мне. — Он взял ее за плечо и повернул к себе, в голосе его звучала настойчивость.

— Я чувствую… я чувствую себя такой шлюхой. — Сказать это оказалось не так трудно, как она думала. Этот человек не будет изображать добропорядочность и богобоязненность. Он не осудит ее.

Его тело застыло рядом с ней. Он издал тихий звук, как будто удар был нанесен в самое сердце.

— Я не виню вас, — быстро проговорила она, вытирая лицо нижней юбкой, стараясь собраться настолько, чтобы слова ее звучали осмысленно. — Я лишь хочу сказать… Я должна была сопротивляться, но не делала этого. Я должна ненавидеть вас, но не могу. И я не должна… не должна…

— И вы никогда не должны позволять себе наслаждаться физической близостью, потому что хорошие женщины так не поступают?

— Да, — сказала она, и ее захлестнули волна отчаяния и новый поток слез.

Он выдавил из себя слова, которые заставили ее остановиться и посмотреть на него в темноте. Потом он спросил:

— Кто же вам это сказал?

— Все говорят…

— Они не правы! То, что вам приятно, когда я к вам прикасаюсь, объясняется лишь тем, что так устроено женское тело, и мужское тоже. Это самый большой дар, который один человек может преподнести другому. Это единственное вознаграждение нам за то, что мы родились. С вами было бы не все в порядке, если вы не были способны чувствовать.

— Тогда почему…

— Почему так говорят? Невежество и глупость. А может быть, это очень удобно для охваченных опасениями отцов и эгоистичных мужей, которые, заметьте, не стесняются, когда это касается их собственных удовольствий.

— О, но…

— Вы такая, какой сделал вас Господь Бог. Разве может быть что-то не так?

Он говорил с такой убежденностью, что казалось, все так, как нужно. Постепенно она успокоилась настолько, что даже начала чувствовать некоторую обиду за то, что ее так уверенно зачислили в число невежественных людей, хоть он и не имел это в виду. Несколько резко она спросила:

— А вы откуда все это так хорошо знаете?

— Во время войны я повстречался с одной милой вдовой. Я был в разведке, линия фронта передвинулась, и я застрял на вражеской территории. Три недели эта дама прятала меня в своем амбаре. Когда мы встретились, я был таким зеленым, как арбуз в мае, но когда мы расставались, я был уже довольно зрелым.

— За три недели?

— Ну, я был слегка ранен в ногу. Она сказала, что мне необходимы упражнения. Если сейчас подумать, может, она была права.

В голосе его было, пожалуй, многовато вовсе неуместной веселости.

— Вы предрасположены к ранениям в ноги… В свою очередь это служит оправданием вашего любвеобилия. Как ваша рана?

— Какая?

— На ноге, где я попала в вас.

— Она давно зажила, — сказал он, потом поспешно добавил: — Хотя временами нога немеет, как сейчас.

— Я не верю ни одному слову, — Летти бросила на него взгляд, полный недоверия.

— И что? Вы не предлагаете мне упражнений? — Он потянулся, чтобы взять зажатую у Летти в кулаке нижнюю юбку, потом провел ладонью по округлости ее груди, слегка сжав ее, и прижался к ее бедру.

Глаза Летти расширились, когда она снова ощутила его возбуждение.

— Как, опять!

— Уверяю вас, это возможно.

— А может, это не так уж необходимо! — В голосе ее не было такой силы, какую она намеревалась ему придать. Очевидно, на нее подействовали его проповеди. Она хотела быть несчастной и преступной, но необходимость в этом пропала.

— Это вопрос спорный.

— Ваша нога…

— С ней все в порядке, но у меня есть и другая часть тела, которой не так хорошо. Неужели вы не чувствуете хоть немного потребность… созреть?

Летти закусила нижнюю губу, чтобы не дать ей растянуться в улыбке от его льстивого тона. Он склонился, коснулся своими губами ее губ, потом быстро провел языком вдоль впившихся в губу зубов. Она вздохнула и прошептала:

— Ну… может быть… немного.

На другом берегу реки Шипа ожидала оседланная лошадь. Летти не спрашивала, откуда она взялась, а он не объяснил. Она предпочла не думать о том, что он заранее спланировал, чем закончатся события этой ночи. Единственным объяснением было то, что он добрался до парома гораздо раньше ее и ему хватило времени переправить лошадь на другой берег.

Летти не сомневалась, что именно он был тем человеком, который проехал мимо нее по дороге, когда она пряталась в зарослях, сразу же после ночных всадников. И все же подготовиться встретить ее у парома он смог только тогда, если бы точно знал, что она собирается делать и что следует предпринять в ответ на ее действия. Не хотелось думать, что она так предсказуема, а он — так расчетлив. Все же точнее было бы сказать — полный решимости, а не расчетливый, полный решимости получить то, что ему принадлежало. Но ее и не очень беспокоило, как он выглядел с этой точки зрения.

Скача рядом с ним в ночи, Летти подумывала, что вполне возможно, тетушка Эм была права в отношении Шипа. Ничего из того, что она видела или что он сделал, не давало никакого повода подумать, что он — убийца. Должно быть, Генри ошибся, введенный в заблуждение косвенными уликами. Преступником, которого он искал, разгуливавшим по окрестностям убийцей был, очевидно, один или несколько из разбойников, о которых рассказывал Джонни, — человек, иногда прятавшийся под белой простыней, как Рыцари Белой Камелии, но также готовый броситься на свою жертву и среди бела дня, если добыча, например денежное содержание войск, казалась заслуживавшей того, чтобы рискнуть. Такое объяснение было разумным.

Оно было разумным, потому что Летти хотела этого. Ведь если Шип не проливал крови ее брата, то, значит, и она все делала правильно. Вот и все.

Летти взглянула на скакавшего рядом с ней высокого всадника. Если она и правда думает, что ее брат ошибался, ей надо попросить этого человека снять свой грим. Она не могла этого сделать. Была ли на то причина в Шипе либо в ней самой что-то было не так, она не знала. Но это было невозможно. Внутри она вся сгорала от любопытства, и все же… и все же… Раскрытие этой тайны могло привести к ужасной неловкости. Возможно даже, ее совесть потребует поставить в известность власти. А если она не сделает этого, то будет чувствовать ответственность за все, что с этого момента приписывают Шипу. Хотя, конечно, то, что она не решилась спросить, кто он, ничего не меняло.

Наконец, они подъехали к пруду Динка. Шип осадил лошадь. Летти остановилась рядом с ним.

— Вы так молчаливы, — проговорил он тихо. — Все еще чувствуете за собой вину?

Его способность читать ее мысли была поразительна, ведь он едва был с ней знаком.

— Я так устроена, ничего не могу поделать.

— Только не надо этим гордиться.

— Гордиться?

— Ставить себе в вину то, что творят другие люди, — точно такое же проявление высокомерия, как и заявление о своей высокой репутации.

— Мы несем ответственность за поступки других.

— Позвольте мне сказать откровенно, дорогая. Вы не несете никакой ответственности за то, что я сделал или сделаю в будущем.

— Но… если бы я могла остановить вас?

— Ради Бога, попробуйте.

— Ну, и кто высокомерен!

Он потянулся к ней и поймал за руку.

— О, конечно, я. Но поможет ли это вам?

Ее раздражение улетучилось, но она не могла сказать ему неправду.

— Я не уверена, что поможет.

Он услышал в ее голосе боль и внезапно пожалел, что не имеет права излечить эту боль. Или, по крайней мере, он должен контролировать себя, чтобы лишний раз не вызвать ее. Его самые надежные инстинкты оставляли его, когда рядом была она. Но понимание этого не могло помочь. Или хотя бы дать ему какую-то уверенность. Сейчас только одно-единственное и было возможно.

— Здесь я с вами распрощаюсь. Если мы больше не увидимся…

У Летти вырвался приглушенный вздох. Он был так тих, что Шип не должен был его услышать. Однако он молчал так долго, что она покраснела, опасаясь, что он подыскивает способ распрощаться, не причиняя ей боль. Прилагая все силы, чтобы голос не дрогнул, она спросила:

— Да, если?..

— Забудьте, — сказал он резко. — Забудьте то, что произошло между нами. И никогда не думайте об этом. Пусть все будет так, словно ничего не было.

— А вы так же намерены к этому относиться?

Он сжал ее руку на мгновение, потом поднес ее к своим губам и прижался к ладони Летти. Осторожно положил ее руку ей на колено. Когда он ответил, за сталью его слов звучал сдерживаемый юмор.

— Нет, — сказал он, — но у меня же нет совести.

Это была ложь. Летти знала это, когда, смотрела, как он уезжает. Она была меньше уверена, когда добралась до конюшни Сплендоры, и совсем потеряла уверенность, когда, наконец, оказалась в полной безопасности своей спальни. Забудьте, сказал он, то ли потому, что так для нее будет лучше, то ли для того, чтобы она поменьше вспомнила и рассказала властям?

Он был в безопасности, да будет это ему известно. Она и подумать не могла подойти с этим к полковнику Уорду или к шерифу. Ведь ей пришлось бы рассказать, как к ней попали эти сведения и почему она может так подробно описать Шипа, его рост, телосложение и все остальное. Было и еще кое-что, что она действительно не хотела и не могла рассказать ни одной живой душе.

Аукцион, на котором распродавалось поместье Тайлеров, дом Салли Энн, проводился жарким солнечным утром в конце июня. Торги должны были начаться в десять часов. Люди начали собираться с восходом солнца. К девяти часам, когда приехали тетушка Эм, Летти и Рэнсом с Лайонелом, перед домом, на подъездной дорожке и по обочинам дороги на полмили в каждую сторону уже не было места, чтобы поставить фургон. Поэтому им пришлось идти пешком.

Они присоединились к находившемуся на веранде семейству — Сэмюэлу Тайлеру с женой, Салли Энн с Питером, ее сестре и зятю и их двоим маленьким детям. Все женщины были в черном. Отец Салли Энн, мужчина с копной седых волос и густыми седеющими бровями, был бы похож на льва, если бы не его худоба. Он сидел, вцепившись в подлокотники кресла, и смотрел перед собой. Он сбросил свое оцепенение ровно настолько, чтобы подняться на ноги, когда появились дамы, и пожать руку Рэнни, обнять его за плечи. Миссис Тайлер, низенькая, полная женщина с сохранившимися в седине белокурыми прядями, тепло обняла тетушку Эм и, улыбаясь через подступающие слезы, вежливо поблагодарила ее за то, что пришла. Их голоса звучали тихо, приглушенно. У большинства женщин в руках были носовые платки. Их появление очень уж походило на визит соболезнования, да и служил той же самой цели — поддержать убитых горем.

Появилась бутылка хереса.

— Проклятой саранче это не достанется, — сказал мистер Тайлер, разливая вино и передавая фужеры. Они сидели, пили золотистый напиток, разговаривали о погоде и делали вид, что не замечали людей, шатавшихся по дому у них за спиной или бродивших вдоль дорожки.

Они налетели как саранча, которой их и прозвали. Это были «саквояжники». Именно у них в эти дни водились деньги. Они стайками входили и выходили вместе со своими женами под руку, достоинства у которых не было И на гран. Они задирали носы, рассматривая не совсем чистокровных лошадей, ухмылялись при виде экипажей с потрескавшейся кожей на сиденьях и потускневшей краской, подшучивали относительно самых разнообразных вариантов использования нескольких сотен мотыг. Они по очереди усаживались в старинные кресла в стиле шератон, высматривали маркировку на днищах ваз, щелкали ногтями по хрусталю, проверяя, зазвенит ли он. Они удивлялись, как же все-таки сохранять тепло в комнатах с такими высокими потолками, в то же время они соглашались, что эти комнаты оказались более удобными, чем можно было ожидать, в нынешнюю жару, но не могли сойтись во мнении о том, сколько будет стоить нанять достаточное количество чернокожих горничных, чтобы в доме всегда была вытерта пыль. Они пренебрежительно высказывались о мебели: о шелковой драпировке — «вытертая, определенно гнилая, она так полиняла, что можно подумать, будто и с самого начала была блеклой»; о столе и стульях начала восемнадцатого века в стиле королевы Анны — «ужасные колченогие вещи, не правда ли». А о чайном сервизе: «даже ни одного завитка, слишком простенький, чтобы чего-то стоить». С блокнотами и зажатыми в пальцах карандашами, сосредоточенно занимаясь подсчетами, они тянулись на улицу к парадной лестнице, где должны были проходить торги.

Летти, услышав сильный, резкий акцент северо-восточных штатов, была охвачена стыдом не только из-за демонстративного невежества, но и недостатка у них такта. Ведь любому, кто подходил к дому по дорожке, было известно, что семья еще не выехала. Единственным возможным выводом было то, что они действительно это знали, но никого это не волновало. Для них любой такой бедный и такой неловкий, что сумел потерять все свое состояние, вплоть до крыши над головой, и не мог заслуживать внимания.

— Послушайте, вам не надо ни о чем беспокоиться, — говорила тетушка Эм матери Салли Энн. — В Сплендоре все готово. Вы с Сэмюэлом можете занять среднюю спальню, Салли Энн с Питером могут поселиться со мной, а все остальные могут спать на чердаке. Мы устроимся прекрасно. Только подумайте, как нам будет весело, всем вместе.

— Вы очень добры, Эм. Это ужасно, что мы доставляем вам столько хлопот.

— Ерунда! Никаких хлопот!

Это был обычный обмен любезностями, он уже повторился, по меньшей мере, с десяток раз за последние два дня. Летти почти не обращала на него внимания, поэтому смогла заметить, что Салли Энн, которая смотрела на дорожку, вдруг замерла. Быстро повернув голову в этом направлении, Летти увидела всадника в синей военной форме. Это был Томас Уорд.

Приближаясь к дому, полковник посмотрел вверх. Он приветственно приподнял шляпу, склонившись в седле в полупоклоне. Салли Энн отвернулась, словно его и не было. Лицо Томаса напряглось. Летти приподняла руку, чтобы махнуть ему. Она понимала, что должна чувствовать Салли Энн, но все же у Летти было желание встряхнуть ее. Если Томас Уорд здесь, то только не затем, чтобы воспользоваться несчастьем семьи Тайлеров.

Или все-таки именно за этим?

Аукционист, ударяя молотком и самодовольно покрикивая, начал запланированное на этот день мероприятие точно вовремя. Лот за лотом с молотка пошли различные предметы. Начали с веревок и инструментов из надворных построек. Потом перешли к домашним животным и мебели, а закончили фарфором и книгами. Каждый лот, каждый предмет были куплены полковником Томасом Уордом. Его не беспокоили сердитые взгляды и ехидные замечания окружавших его других торговавшихся. Он не смотрел ни на Салли Энн, ни на ее семейство. Он не обращал также внимания, по крайней мере так казалось, на то, что он покупает и как дорого.

Он не позволил никому предложить более высокую цену. Некоторые пытались, но только потерпели поражение. Другие, увидев, что происходит, стали постепенно расходиться. К полудню дорожка и передний двор очистились от экипажей, фургонов и лошадей под седлом, опустела лужайка. Аукционист, прихватив своих помощников и солидный банковский чек, выписанный полковником, тоже уехал. Томас Уорд остался во владении имуществом.

Он поднялся по ступенькам на веранду, где все еще сидело семейство. Полковник снял шляпу и поклонился. Он прижал черную фетровую шляпу рукой к своему боку, а другой рукой обхватил запястье. Полковник посмотрел на Летти, как бы черпая смелость из того факта, что она, по крайней мере, смотрела на него и не делала вида, что его здесь нет.

— Я приношу извинения, — сказал он, — за эту вульгарную демонстрацию. Я не знал, как это сделать по-другому.

Отец Салли Энн наконец поднялся. Он стоял прямо, высоко подняв голову.

— Вы имеете полное право поступать так, как считаете нужным, сэр. Я поздравляю вас с превосходным приобретением и заверяю, что мы оставим дом до захода солнца.

— Ни в коем случае, прошу вас. Я надеюсь, вы останетесь здесь, все вы, как мои гости.

Теперь все посмотрели на него.

— Прошу прощения, — Сэмюэл Тайлер вскинул голову и посмотрел на него сверху вниз, резко нахмурившись.

— У меня совсем нет намерений выставлять вас из вашего же дома. Я только прошу вас позволить мне заезжать иногда… к вашей дочери.

Салли Энн встала, ее голубые глаза, обычно такие спокойные, сверкали от ярости.

— Полковник Уорд, позволю себе заметить, вы купили наш дом, но не купили меня!

Томас посмотрел на нее смущенно, в глазах его тоже заблестел гнев.

— Я никогда и не думал об этом.

— Нет? А мне кажется странным, что я впервые слышу о вашем огромном желании заехать, хотя я не видела вас несколько недель!

— Нужно было распорядиться в отношении средств, и я не хотел вторгаться или поступать так, чтобы это выглядело, будто я прицениваюсь к вашей собственности.

— Если вы говорите это обо мне…

— Я этого не говорил!

— Вы определенно не желаете обойтись без формальностей и просто въехать в дом? К чему притворяться, если уж вы так уверены в отношении меня?

— Я не…

Салли Энн не дала ему сказать, хотя у тех, кто слушал, ее слова отозвались болью.

— К чему тратить время на ухаживание, когда все могут сделать деньги? Лочему бы всего-навсего не вручить мне пачку банкнот и не отвести меня в спальню? Ведь именно так такие люди, как вы, обычно поступают, когда они чего-то хотят, не правда ли?

— Что бы я хотел сделать, — начал полковник, положив руки на пояс, — так это отвести вас к дровяному сараю…

— Хватит!

Это произнес Рэнни. С этим единственным словом он мягко и быстро встал со стула. Его голос прозвучал не громко, но было что-то в нем, что оборвало начинавшуюся ссору, словно ударом остро отточенного меча. Он смотрел то на Томаса, то на Салли Энн. Ровным голосом он сказал:

— Это глупо.

Потом, не оглядываясь, он пошел прочь по веранде и вниз по ступенькам.

Примерно десять секунд, после того как он ушел, стояла абсолютная тишина. Полковник провел рукой по волосам и сжал ею свою шею. Он взглянул на Салли Энн, потом уставился в пол.

— Прошу прощения, если в моих словах было что-то оскорбительное. Я только хотел помочь.

Салли Энн ничего не сказала. Летти, наблюдавшая, как перекатывается комок в изящном горле молодой женщины и как блестят ее глаза, решила, что Салли Энн была просто не в состоянии что-нибудь произнести. Мистер Тайлер тяжело вздохнул.

— Я уверен, полковник Уорд, — промолвил он, — что моя дочь сожалеет о всех тех неподобающих словах, которые она произнесла. Тем не менее вам должно быть понятно, что вы предлагаете невозможное. Мы не сможем принять вашей милости.

На лице полковника проступило упрямства Он расправил плечи.„

— Это не милость.

— Каким бы словом вы это ни обозначили, мы не сможем этого принять на предложенных вами условиях. Это недостойно. Есть одна вещь, которая принесла много бед этой части света, возможно, принесет еще больше. Но мы будем держаться за нее сейчас как никогда прежде. Эта вещь — наша гордость, сэр.

В словах его прозвучал намек — Летти была уверена, непреднамеренный, но все же прозвучал, — что гордость — это, очевидно, что-то неизвестное полковнику. Томас Уорд не стал обижаться. Он долго смотрел на отца Салли Энн, и когда заговорил, голос его был напряженным:

— Как вам угодно, сэр. Но ведь существует альтернатива. Может быть, бы смогли бы поступиться своими принципами настолько, чтобы принять меня в качестве держателя вашей закладной?

— С теми же условиями, что и раньше? Томас лишь взглянул на Салли Энн.

— Ни в коем случае.

— Я понимаю, — в глазах пожилого человека промелькнуло сожаление, потом он сжал губы и погрузился в раздумье.

— Тем не менее, — сказал Томас, — я очень привязался к этим краям и хотел бы со временем поселиться здесь и приобрести землю. Я почти ничего не знаю о том, как вести хозяйство, и тут мне нужна помощь. Вы бы оказали мне очень большую услугу, сэр, если бы позволили иногда приезжать и согласились показывать мне ваши поля.

Долго и в напряжении мужчины разглядывали друг друга. Наконец на лице Сэмюэла Тайлера начала проступать улыбка. Он фыркнул и усмехнулся, поднялся из кресла, шагнул к полковнику и хлопнул того по плечу.

— Я мог бы поднять руку на бутылку виски, если только жена не запаковала ее на самое дно своего сундука. Давайте пройдем в дом, немного выпьем и поговорим.

Это был мужской разговор. Летти смотрела то на двоих мужчин, то на подозрительно нахмурившуюся Салли Энн и пыталась скрыть одобрительную улыбку. Пойдет дело на лад или нет, сейчас неизвестно. Но, по крайней мере, появился шанс. И шанс этот им дал Рэнни своим простым и решительным вмешательством.

Он мог дать и Летти ее шанс.

На следующее утро Летти, Рэнни и Лайонел, как обычно, встретились на уроке. Питера не было, однако если судить по присланной записке, дело было в порезанной ноге, а никак не связано с событиями предшествующего дня. Утро было неспокойным, высокие облака то и дело набегали на солнце. Поскольку освещенность все время менялась, Летти придвинула свое кресло поближе к окну, чтобы легче было читать «Большие ожидания» Диккенса. Рэнни сидел у ее ног, одним плечом он привалился к ножке кресла и держал ее руку, как обычно, перебирая пальцы. Лайонел лежал рядом на полу в своей любимой позе, подложив руки под голову, и смотрел в потолок.

Летти дочитала до конца главы и закрыла книгу. Она посмотрела на свои карманные часы:

— Почти полдень. На сегодня хватит.

Лайонел повернул голову:

— Ну, еще одну главу. Пожалуйста.

— Если вам еще не надоело учиться, тут вот есть несколько примеров…

— Кажется, Мама Тэсс зовет меня обедать! — вдруг энергично воскликнул он, вскочил и бросился к двери.

Летти не стала его удерживать. Она не могла винить мальчика в нежелании работать. День не располагал к работе. Она откинула голову к спинке кресла и посмотрела вниз, на Рэнни.

Он смотрел на нее. Он всегда так делал, но в последнее время было что-то раздражающее в той сосредоточенности, с которой он рассматривал ее. На какое-то мгновение она оказалась завороженной бездонной и неподвижной голубизной его взгляда. Дневной свет из находившегося рядом окна падал ему прямо на лицо, покрывая позолотой кожу, вливаясь в глаза.

Взглянув с близкого расстояния на этот искрящийся блеск, Летти вдруг осознала, что она ошибалась в определении цвета его глаз. На самом деле это была смесь голубого, зеленого и коричневого внутри серого внешнего кольца. Его глаза только казались голубыми, потому что отражали синий цвет полотняной рубашки, каких в его гардеробе было множество. Как странно, что она не замечала этого раньше. Она подумала, что это из-за первого впечатления, когда у нее не было оснований подвергать что-либо сомнению.

Карие. Карие глаза. Не совсем незнакомый цвет. Не совсем.

— Мисс Летти, вы выйдете за меня замуж? Мысли ее рассеялись.

— Что вы сказали?

— Я спросил…

— Простите меня, Рэнни. Все в порядке, я слышала ваш вопрос. Он лишь… застал меня врасплох. Я действительно хочу знать, почему вы это спросили? — Она чувствовала, что несет какой-то вздор, но ей необходимо было время подумать, чтобы выяснить, не шутит ли он, как обычно.

— Я бы хотел жениться на вас.

— Но почему? Может быть, потому, что полковник хочет жениться на Салли Энн?

— Нет.

Ему было трудно говорить. Он посмотрел вниз, прикрыв глаза золотистыми от солнца ресницами, как будто был обижен или оскорблен. Она спросила тихо:


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23