Дерзкие мечты

— Ты что, считаешь, что мы… Но это просто смешно! Мы же одна семья! А насчет моей слежки должна тебе сказать, что твоя выдумка с путешествием показалась мне просто дикой! Полагаю, ты нашла дневник — в этом нет ничего удивительного, ты хорошо знала Мими и ее дом, — но если бы в нем была формула, мы бы давно об этом узнали. Наверное, ты вычитала в нем нечто такое, что привело тебя сюда, но я сомневаюсь, что есть хоть один шанс из миллиона найти здесь что-то после стольких лет, и я буду искренне удивлена, если тебе это удастся.

— Что же тогда ты делаешь в Европе?

Натали коротко рассмеялась.

— Видишь ли, у меня есть и собственная жизнь. Я здесь проездом и решила узнать, как у тебя дела.

Джолетта, конечно, не поверила ей, но спорить было бесполезно.

— А тетя Эстелла и Тимоти?

— Где мой любезный братец, не имею ни малейшего представления. Он отправился куда-то сам по себе, на Корфу, кажется. А это дело он назвал, я цитирую: «пустой тратой пляжного времени». — В голосе Натали звучала неподдельная скука. Она продолжила:

— А мама… Последнее, что я о ней слышала, так это то, что она отправилась в Нью-Йорк на встречу с Лорой Каморе. В «Каморе Косметике» отличные лаборатории, они умеют не только изготавливать собственные духи, но и определять состав других духов. Она взяла с собой «Ле жардин де кор», чтобы там сделали их анализ и попробовали создать им подобные.

— Ничего из этого не получится, — с трудом выговорила Джолетта.

Натали махнула рукой.

— Мама думает, что получится, а она обычно добивается того, чего хочет, так или иначе.

Это было правдой, и возразить было нечего.

— Ты так и не сказала, куда направляешься, — заметила Джолетта.

Натали ответила не сразу, сделав вид, что ее отвлек подошедший к столику официант. Когда он принял заказ и отошел, она сказала:

— Я собиралась провести немного времени с приятельницей в Сатурнии, оправиться после зимнего сезона и лечения на водах. Но что-то случилось, и она задержится на несколько дней.

— Вот не повезло-то, — Джолетта не пыталась скрыть иронии.

— Я так не думаю. — Натали улыбнулась своей самой обворожительной улыбкой. — Надеюсь, ты не будешь возражать, если я составлю компанию вам с Роуном, пока она не появится?

— Сомневаюсь, что тебе это понравится, — сказала Джолетта. — Мы здесь с туристической группой.

Натали, с трудом сдерживая смех, взглянула на Роуна.

— В самом деле? Гиды, жареные куры на обед и пожилые дамы в костюмах из полиэстра?

— Большинство дам одеты в жатый шелк и парашютный нейлон, — ответила Джолетта, — но в основном все так и есть.

— Ну ладно, — пожала плечами Натали, — если вы это выдерживаете, то и я смогу.

— Нет.

Роун сказал это так категорично, что Джолетта с удивлением повернулась к нему. Он хмуро смотрел на ее кузину. Мысль о том, что он так недвусмысленно дал понять, что предпочитает остаться с ней наедине, вогнала Джолетту в краску.

— Я говорила со своей кузиной, — обиженно сказала Натали.

Роун сдержанно улыбнулся.

— Я не хочу обижать родственников Джолетты, но сейчас мы бы предпочли побыть вдвоем. Надеюсь, вы нас понимаете.

— Ах, вот как? — Натали оценивающе посмотрела на Джолетту. — Какой интересный поворот событий!

— Здесь нет ничего особенного, — вызывающе заметила Джолетта. «Натали не могла знать, что мы с Роуном познакомились недавно, — подумала она, — или могла?»

— Для кого-то, может быть, и нет. Но я и не подозревала, что тебе может понравиться такого рода времяпрепровождение, Джолетта.

— И какого же оно рода? — жестко спросил Роун. Натали приподняла брови и взглянула на него саркастически:

— Как вы заботливы, я в восторге! Но мы с Джолеттой так давно не болтали с глазу на глаз… Надеюсь, вы позволите мне пообщаться с ней хотя бы пару часов после обеда?

— Не наедине.

— О, конечно, мы хотим, чтобы вы были с нами, — как ни в чем не бывало согласилась Натали.

Роун вопросительно взглянул на Джолетту. Та ответила:

— Мы хотели немного побродить после обеда, а потом съездить на острова Терчелло и Бурано, посмотреть старую церковь и выбрать кружева. Ты наверняка была там тысячу раз.

— В таком приятном обществе — ни разу, — твердо сказала Натали и поднесла ко рту чашечку кофе, поставленную перед ней официантом.

Было совершенно ясно, что Натали, по ей одной известным причинам, намерена провести время с ними. Но что это были за причины, Джолетта никак не могла понять. Если тетя отдала духи на анализ, тогда им с Натали должно быть совершенно безразлично, найдет ли Джолетта формулу каким-либо другим путем. Если, конечно, они не хотели иметь духи в своем полном распоряжении.

Возможно, ее кузину больше всего интересовал Роун. Может, она хотела узнать о нем побольше, чтобы понять, какое влияние он оказывает на происходящее. Но поскольку Джолетте было даже выгодно убедить Натали и всех остальных, что теперь она не одинокая мишень, она перестала возражать.

Натали же твердо решила быть очаровательной. Она без умолку болтала, отпускала забавные замечания по поводу прохожих, рассказывала о своих прежних посещениях Венеции и всей остальной Европы, причем сыпала титулами и кличками людей, коих она редко удосуживалась называть их настоящими именами. Большая часть ее рассказов предназначалась Роуну. Он реагировал весьма сдержанно, только подергивание губ иногда выдавало, что он хорошо знаком с большинством из тех людей, которых она упоминала.

Натали совершенно не интересовали витрины магазинов, у которых задерживалась Джолетта, ее не волновали ни стекло ручной выдувки, ни тонкой работы серо-голубые камеи. Она не восторгалась готической резьбой зданий и выказывала нетерпение, если они задерживались на арочных мостиках, чтобы полюбоваться видами изящно изгибавшихся каналов. А поскольку поток воспоминаний Натали остановить было практически невозможно, Джолетта невольно стала чувствовать себя лишней.

Впрочем, в этом не было ничего удивительного: Натали, обучаясь в частных школах и имея огромное количество богатых приятелей, всегда умела поставить ее в такое положение. Иногда Джолетте казалось, что кузина делает это намеренно, но теперь она не была в этом уверена. Возможно, Натали просто никогда не приходило в голову подумать о чувствах других людей.

Джолетта заглянула в маленький магазинчик полюбоваться коллекцией фарфоровых фигурок Армани. Они были такие прелестные, такие изысканные и романтичные, что она просто не могла оторвать от них взгляд. Ей безумно захотелось купить статуэтку, изображавшую двух влюбленных в гондоле, но она была не только слишком хрупкой и могла пострадать от перевозок, но и стоила слишком дорого для нее. Джолетта с сожалением покинула магазин и рассыпавшегося в любезностях продавца и вышла на улицу.

Роун и Натали стояли на тротуаре в стороне от магазина. Натали что-то быстро говорила Роуну, грозя ему пальцем, а он молчал, мрачно опустив голову.

Нахмурившись, Джолетта направилась к ним. Натали взглянула в ее сторону, и выражение ее лица тут же изменилось. Она тихо сказала Роуну еще несколько слов и ослепительно улыбнулась.

— Что-нибудь случилось? — спросила Джолетта, подойдя к ним.

— А что могло случиться? — ответила Натали. — Просто Роуну пришла в голову замечательная мысль — он предлагает нам троим отстать от группы и не ехать на острова, а прогуляться по Риальто или отправиться на пляж в Лидс. К тому же погода располагает.

— Правда? — удивилась Джолетта.

Она не верила ни единому слову Натали, тем более после вчерашней ссоры с Роуном, которая произошла именно из-за его своевольного решения. Девушка изумленно взглянула на него. Глаза Роуна потемнели, лицо стало каким-то тускльш, но он не сказал ни слова.

За последние пару часов Джолетта кое-что поняла. Первое — это то, что она больше не может выносить общества кузины. Ей надоело тащиться за этой парочкой и слушать, как Натали общается исключительно с Роуном. Еще она поняла, что чувство собственности ей не чуждо. Это открытие не слишком ее обрадовало, но бороться со своими чувствами она не собиралась. Она собиралась предпринять что-нибудь.

— Ты уверена, — спросила она, глядя Натали прямо в глаза, — что это идея Роуна?

— А чья еще? Разве не здорово? Мы отлично повеселимся.

Джолетта покачала головой.

— Сомневаюсь. Роун, как ты могла заметить, настоящий джентльмен. Он не любит отказывать дамам, кроме того, он исключительно вежлив. Но мне кажется, изначально он был абсолютно прав. Мы лучше покинем тебя вдвоем.

— Джолетта! Не будь такой вредной!

— Извини, я не хотела тебя обидеть. Но, думаю, ты найдешь чем заняться до приезда твоей приятельницы. Ты знаешь столько интересных людей. Наверняка отыщется какой-нибудь герцог или князь, который поможет тебе приятно провести время. — Джолетта не смогла удержаться от этого язвительного замечания.

Натали, пораженная, уставилась на кузину, потом резко повернулась к Роуну.

— Скажите ей! — велела она. — Скажите, что вы не против. Убедите ее, я уверена, вы это можете.

Лицо Роуна вспыхнуло от гнева. Намек, прозвучавший в словах Натали, рассердил его, но та, вздернув подбородок, уверенно встретила его взгляд. Молодой человек первым отвел глаза. Когда он повернулся к Джолетте, их выражение было рассеянным. Тихо, почти без выражения, он проговорил:

— Знаешь, я бы предпочел отстать от группы.

Джолетте показалось весьма странным, что Натали сумела заставить Роуна изменить свое мнение. Что-то здесь было не так. Что именно, она пока понять не могла, но это было очевидно.

Натали, не давая ей времени для ответа, заговорила ласковым голосом:

— Тебе ведь тоже надоело все это туристическое занудство, правда, Джолетта? Но если ты все-таки предпочитаешь экскурсии, мы с Роуном можем поразвлечься и без тебя.

— Хорошо, — как бы взвешивая свои слова, проговорила Джолетта, — я согласна.

— Тогда решено! — воскликнула Натали. — Так будет гораздо лучше!

Они зашли в гостиницу, чтобы взять купальные принадлежности и заодно предупредить гида, что днем они не поедут на экскурсию. У входа они увидели Цезаря Зиланти, который шел им навстречу, широко раскинув руки.

— Ну, наконец-то! Я знал, что вы скоро появитесь, иначе опоздали бы на экскурсию, про которую говорили вчера. — Он поднес к губам руку Джолетты. — Как ваша голова, красавица? Все хорошо, да? Я так хотел застать вас, чтобы удостовериться, что вы примете мое приглашение. Уверен, именно вам оно придется по вкусу.

— Приглашение? — удивленно переспросила Джолетта. Она заметила и то, как помрачнел Роун, и то, как удивилась Натали, но решила не обращать на них внимания.

— У моей кузины есть палаццо, место в полном смысле слова историческое. Она была бы крайне рада принять вас у себя.

Джолетта понимала, что ее теперешнее решение является запоздалой реакцией на пережитое ею смятение чувств. Но понимание ничего не меняло.

— С огромным удовольствием, — ответила она, движимая чувством восставшей гордости. — Правда, я не знаю, как к этому отнесутся моя кузина и Роун. У них, кажется, были другие планы.

Пришлось кое-что объяснять Натали и представить ее. Кузина Джолетты одарила итальянца очаровательной улыбкой, позволив своей руке задержаться в его на некоторое время. Цезарь благосклонно принял ее жест, но тотчас снова повернулся к Джолетте, хмуря густые брови.

— Так вы решили не ехать на острова? Но ведь другого времени не будет, жаль упускать такую возможность.

— Там нет ничего интересного, — возразила Натали.

— Венеция — это не только Канале-Гранде и собор Святого Марка, — заявил Цезарь с гримасой неодобрения на лице. — Ее душа — это острова, стеклодувные фабрики, и все те строения, которые специально размещали подальше друг от друга из-за угрозы больших пожаров, и места, где рыбаки наслаждаются одиночеством и красят свои дома в яркие цвета, чтобы их было видно с моря.

Джолетта услышала в словах итальянца именно тот довод, которого ей не хватало, — ведь она хотела увидеть как можно больше. Она повернулась к Роуну и Натали.

— Вы можете делать все, что угодно, а я таки поеду на острова.

Натали недовольно посмотрела на Цезаря, а потом на нее.

— Ты в этом уверена?

— Абсолютно, — твердо ответила Джолетта.

— Мы не можем тебя удерживать, — пожала плечами Натали.

— Тогда мне придется поехать с Джолеттой, — сказал Роун. — Но мы должны узнать, возьмут ли они с собой еще одного человека.

— Или двоих, если позволите, — вступил в разговор Цезарь. — Для меня было бы большой честью снова послужить вам гидом.

— Минуточку, — заявила Натали. — Я категорически отказываюсь ехать на экскурсию. Вы обещали мне Лидо, Роун.

Наступило неловкое молчание, которое прервал Цезарь:

— Не вижу проблемы. Я поеду с Джолеттой вместо Роуна, а он может сдержать свое слово.

Джолетта заметила, что Роун собирался что-то сказать, но осекся. Она вопросительно взглянула на него. Он несколько секунд смотрел на нее, потом отвел взгляд в сторону, уставившись на проплывающую мимо лодку.

Джолетте стало не по себе, на лице ее появилось огорченное выражение. Она нерешительно посмотрела на Цезаря.

— Я думаю, что у вас есть и другие дела, кроме того, чтобы сопровождать меня.

— Ради вас, carina Джолетта, я отменил бы любое из них, — поспешно заверил ее Цезарь. — Для меня это такая честь!

Его галантность и готовность ей услужить приподняли испорченное настроение Джолетты.

— Ну, тогда все в порядке, — улыбнулась она.

— Будем надеяться, — пробормотала Натали, хотя вид у нее был не слишком довольный. Роун же не проронил ни слова.

Джолетта боялась, что этот день будет тянуться бесконечно, но он промелькнул в одно мгновение. Через лагуну они проехали на чистом и ухоженном морском трамвайчике, сиявшем полированным деревом и начищенной до зеркального блеска медью. Когда Джолетта заметила, в каком идеальном состоянии его содержат, Цезарь объяснил ей, что морские суда являются гордостью венецианцев и они следят за машинами и за оружием.

Из двух островов Терчелло ей понравился больше, наверное, потому, что он был такой небольшой и уютный, со множеством немощеных дорожек и итальянских садиков, засаженных артишоками с крепкими волосатыми листьями и буйно разросшимся горошком, с затерявшимися в траве тропинками, на которых грелись на солнце кошки.

Они с Цезарем прошли по плитам старинного храма, по которым прихожане ступали уже более тысячи лет. Потом они наскоро перекусили в кафе, где, возможно, сиживал Хемингуэй, когда однажды зимой жил в гостинице «Локанда Киприани» и писал «За рекой в тени деревьев».

На Бурано Цезарь купил Джолетте сплетенную из кружев картину с изображением дамы и господина в костюмах семнадцатого века, держащих в руках пронзенное стрелой сердце. Они обошли стороной площадь с киосками, торгующими сувенирами, и пошли вдоль домов, раскрашенных в розовый, оранжевый, ярко-голубой и пурпурно-красный цвета.

Цезарь держал девушку за руку, не сводя с нее восторженных глаз, и солнце отражалось в его иссиня-черных кудрях и золотило лицо. Она понимала, или ей только так казалось, что это ничего не значит, и все же ее восхищала сиявшая вокруг него аура мужественности, ей льстило его неприкрытое восхищение. Какое же это могучее оружие, причем типично итальянское, точнее латинское. Интересно, осознанно ли он им пользуется? И еще: почему другие мужчины, особенно американцы, к таким приемам не прибегают?

Она даже была благодарна Цезарю. Комплименты, которыми он ее осыпал, его галантные манеры помогали ей залечить раны, нанесенные Роуном ее чувству собственного достоинства. Цезарь дал ей передохнуть от эмоций, которые слишком быстро поглотили ее, нарушили ее душевное равновесие. Ей нужна была передышка, чтобы подумать о том, что случилось с ней за это время, и, возможно, пересмотреть свое отношение к Роуну.

Еще, глядя на Цезаря, Джолетта думала о Вайолетт и Аллине, в жилах которого тоже текла итальянская кровь. Если история повторяется, то это должен был быть Цезарь, чем-то немного походивший на Аллина. Не то чтобы она действительно верила в подобные вещи — в реинкарнацию, прошлую жизнь, перевоплощение душ, — но все же здесь, в Венеции, она чувствовала себя гораздо ближе к Вайолетт, чем в Новом Орлеане. Она начинала понимать, возможно, даже слишком хорошо, что руководило когда-то ее прапрапрабабушкой.

Они дошли до конца улочки, спускавшейся к морю, где на заросшем травой обрыве стояла удобная скамейка. Цезарь поспешил прямо к ней, обогнав другую парочку, тоже туда направлявшуюся, усадил Джолетту и сам сел рядом с присущей ему самоуверенностью, не обращая никакого внимания на рассерженные возгласы опоздавшей пары.

Они сидели, подставив лица солнцу и ветру, и любовались искрящимся голубовато-зеленым морем. Первым нарушил молчание Цезарь:

— Ваша кузина Натали совсем на вас не похожа.

— Вы имеете в виду внешность? — уточнила Джолетта.

— Конечно, она блондинка, что само по себе привлекательно, но я говорил о ее манерах. Она слишком… решительная.

— Неужели вы успели это заметить за такое короткое время? — поддразнила его Джолетта. Он слегка улыбнулся.

— Мужчины всегда замечают подобные вещи.

— И вам нравятся такие решительные женщины? — спросила она.

— Иногда — да, иногда — нет. Мне не нравится, когда мне приказывают: делай то, не делай этого.

Джолетта подумала, что Роуну раньше это тоже не нравилось. Но на сей раз он не возражал. Почему? Этот вопрос мучил ее весь день, донимал, как больной зуб. В голову же приходил один-единственный ответ: ему понравилась Натали и он хотел провести с ней время.

— Как вам кажется, моя кузина привлекательнее меня? — спросила она тихим, вкрадчивым голосом.

— Что за вопрос, carina? — сказал он, поворачиваясь к ней. — Почему вас это волнует?

Джолетта только пожала плечами в ответ. Она спросила это, повинуясь неосознанному порыву, даже не пытаясь ему противостоять.

— Вы сравниваете ее с собой, это из-за меня или из-за Роуна?

Цезарь оказался проницательнее, чем она думала.

— Забудем об этом, — сказала она. — Это совсем неважно.

— А мне кажется, важно. — Он помолчал, потом, понизив голос, продолжил:

— Вы — другая, вот и все. Ее красота бросается в глаза, это пламя, способное опалить любого мужчину. Ваш свет мягче, как у свечи; надо подойти поближе, чтобы оценить его таинственное мерцание. Вы принадлежите к тому типу женщин, на которых мужчины женятся, чтобы потом долгие годы греться у негаснущего огня. А она из тех, кого берут в любовницы для короткого и бурного романа, который, как и фейерверк, сгорает за одно мгновение.

Джолетта долго смотрела на него, потом улыбнулась.

— Вы различаете только два типа женщин?

— Нет. — Его глаза светились теплотой, в голосе звучали насмешливые нотки. — Есть еще женщины-матери.

Джолетта и Цезарь не стали заходить в гостиницу, а просто пересели из морского трамвайчика в гондолу, которая по каналам доставила их к старому дому.

Снаружи это было ничем не примечательное здание, выделявшееся разве что террасой с готическими арками. Оно походило на то палаццо, где жили Вайолетт и Аллин, но Джолетта видела много таких домов. Внутреннее убранство выглядело довольно экзотичным: огромные зеркала в золоченых рамах и тонкие хромированные торшеры, большие вазы из майолики с охапками весенних цветов и абстрактная живопись на стенах.

Тетя Цезаря оказалась вовсе не сгорбленной старушкой в кружевах, как ожидала Джолетта. Эта женщина излучала удивительную внутреннюю силу. Забранные в пучок волосы оставляли открытыми уши с бриллиантовыми серьгами, блестевшими, как маленькие солнца. Платье из золотистого шелка, несомненно, принадлежало руке Армани.

Итальянка сказала, что ей очень приятно принимать у себя дома подругу ее племянника, она и не подозревала, что у него такой отменный вкус. Хозяйка с удовольствием показала дом, который после долгих лет запустения был наконец-то отремонтирован заново. Она, можно сказать, вышла замуж за это палаццо — оно принадлежало семье ее мужа долгие годы, но въехали сюда они только год назад, когда скончалась ее свекровь. В доме много перемен, и она непременно хотела все продемонстрировать.

Затем их пригласили к ужину, который подавали на террасе в угасавшем свете дня. Блюда менялись одно за другим, предлагались все новые вина, разговор не иссякал.

Когда Джолетта и Цезарь добрались до ближайшей к ее гостинице пристани, было уже совсем поздно. Он не отпустил ее одну и настоял на том, чтобы пройти вместе с нею по улице и проводить до самых дверей номера.

Возле своей двери девушка остановилась. Она поблагодарила итальянца еще раз за прогулку, за великолепный день, за ужин. Когда она хотела отпереть дверь, он задержал ее, взял руку и, печально улыбаясь, спросил:

— Я так понял, что вы не собираетесь пригласить меня войти?

— Вы правильно поняли, — тихо, но твердо ответила Джолетта.

— Я знал это, — сказал он со вздохом. — Наверное, мне следует радоваться, что вы не такая, как другие женщины. Вы не станете принимать любовь от первого, кто вам ее предложит.

Джолетта нахмурилась.

— Многие другие женщины или многие американские женщины?

— Да, я говорю о ваших соотечественницах, carina. Вы удивлены?

Она не знала, что сказать.

— Наверное, этого ищут прежде всего те, кто приезжает в Европу в одиночестве.

— Ах, милая Джолетта, чего же ищете вы? — спросил он, понизив голос.

Она взглянула на него, уловив в его тоне настойчивые, почти требовательные нотки. Итальянец неотрывно смотрел на нее своими темными глазами. Он вдруг отпустил ее руку, приблизился к ней и, обняв за талию, поцеловал.

Губы у него были твердые, настойчивые, от него чуть пахло вином. Опытной рукой он обнимал ее крепко, но не сдавливал. Его объятия были ей приятны, казалось, что еще немного, и наслаждение усилится. Но все же желания он в ней не пробуждал, а ей не хотелось проверять, как далеко она может зайти в этом удовольствии.

Зачем она позволила себя поцеловать? Из благодарности? Или не хотела обижать его после всего, что он для нее сделал? А может, хотела проверить свои чувства к Роуну? Наверное, всего понемногу. Было ли это честно по отношению к Цезарю? Кто знает? Все зависело от того, к какому решению она придет. Несомненно, он тоже искал ответа на этот вопрос.

Джолетта попыталась медленно отстраниться от Цезаря — ей не хотелось, чтобы молодой итальянец чувствовал себя отвергнутым. В этот момент дверь номера распахнулась, и на пороге появился Роун. Одетый в одни джинсы, он держал в руках свернутый в трубочку журнал. Лицо его приняло сердитое выражение.

— Прошу прощения, — резко сказал он, глядя на побледневшую Джолетту.

— Я не хотел мешать, просто думал, что ты не можешь открыть дверь.

— Нет, — едва выговорила она.

— Я понял. Постарайся поскорее, я уже начал наполнять для тебя ванну.

— Он вернулся в комнату и прикрыл за собой дверь.

Джолетта стояла, не в силах прийти в себя от удивления после сказанных им слов, демонстрировавших их близкие отношения. Было абсолютно ясно, что таким образом Роун хотел предостеречь Цезаря, но как он посмел сделать это, особенно после того, как остался с Натали, — этого она не могла понять.

Она заметила еще две вещи. Вода в ванной действительно текла. А то, что она при первом взгляде приняла за журнал, на самом деле были страницы из дневника Вайолетт.

16

10 августа 1854 года

Я боялась сказать Аллину о том, что написанный им портрет уничтожен. Как больно было бы ему узнать, что Гилберт выместил свою злобу на куске холста, над которым он трудился с такой любовью. Кроме того, мне пришлось бы рассказать ему о том, что за этим последовало. Терпеть это было унизительно, но рассказывать — еще хуже.

Только через полтора месяца, как мы поселились в Венеции, я нашла в себе силы упомянуть об этом, да и то все произошло почти случайно.

Аллина не было все утро. Он взял себе в привычку покупать продукты для простых трапез, которые Вайолетт иногда просила приготовить кухарку синьоры Да Алл ори: блюда из голубей и жаворонков и баклажаны с побегами тростника, тушенные с помидорами и сыром. Иногда Вайолетт ходила вместе с ним, ей нравилось бродить по рынку, выбирать свежие фрукты и овощи и обязательно покупать цветы. Во время этих прогулок, сопровождавшихся заходами в антикварные лавки или магазины одежды, а то и просто сидением в уличных кафе, время летело быстро и давало обильные темы для разговоров на весь день.

В то утро Вайолетт неважно себя чувствовала. Недомогание было небольшим, но она боялась, что от запахов рынка ей станет дурно, а нет ничего хуже, чем почувствовать тошноту в людном месте. Поэтому она осталась дома.

Аллин вернулся к обеду, неся под мышкой свернутый в трубку холст. Он сказал, что нашел его на уличном развале. Это была картина художника Антонио Канале, известного как Каналетто. Работы его были не в моде, так как считалось, что при жизни он слишком много писал на продажу, сотворив сотни пейзажей Венеции, которые охотно раскупались туристами, в основном англичанами, в середине восемнадцатого века. Аллина поразила в его находке точность рисунка, указывающая, по его словам, на то, что художник обучался искусству архитектуры. Он восхищался сочностью красок и мастерским использованием перспективы, но купил он холст совсем по другой причине.

Вайолетт подумала о том, как он похож на ребенка, у которого есть какой-то секрет. Она улыбнулась и задала вопрос, которого он явно от нее ждал.

— Так почему же ты его купил?

Аллин указал в центр холста, где был изображен Канале-Гранде за мостом Риальто. Воды его переливались золотыми и палевыми искрами и всеми мыслимыми оттенками синего.

— Из-за этого, — ответил он.

Несколько мгновений спустя Вайолетт поняла, что он имеет в виду.

— Ах, — только и сказала она, и улыбка ее стала ослепительной, под стать воде, искрившейся на картине.

В центре картины красовалось то самое палаццо, в котором они жили. Большую его часть скрывали стены дворца, но лоджия и окна верхнего этажа, где находилась их спальня, полностью соответствовали действительности; художник точно передал теплый, охристый оттенок стен и синеву омывавшей основание дома воды.

Вайолетт странно было видеть его на картине, тем более что Аллин сказал, что она была написана не меньше ста лет назад. Почему-то казалось несправедливым, что работа художника уцелела через столько лет после его смерти.

— Я мечтаю о том, — сказал Аллин, — что когда-нибудь мы обзаведемся домом, где в углу гостиной повесим эту картину, а над камином — твой портрет.

Вайолетт взглянула на него. У нее ком подступил к горлу, и она отвела взгляд. Потом тихо произнесла:

— Я была бы рада… но это невозможно.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он, напрягаясь.

— Портрет… его уничтожил Гилберт, он его порезал. Потом, наверное, пожалел, но теперь уже ничего нельзя исправить.

— А ты? — спросил он. — Это тогда он тебя ударил?

Вайолетт не могла ответить, это было выше ее сил. Аллин взял ее за подбородок, чтобы посмотреть ей в глаза, но она прикрыла веки. Он не настаивал, обнял ее и прижал к себе.

Она почувствовала его взволнованное дыхание на своих волосах.

— Я должен был его убить, — сказал он наконец.

Его чуткость, понимание, даже его негодование были для Вайолетт лучше любого лекарства. Она справилась с собой и сказала:

— И из-за этого он тоже переживал. Аллин ответил не сразу. Наконец он вздохнул, и она почувствовала, что он расслабился.

— Наверное, он достоин жалости. Я тоже не мог бы совладать со своим гневом, если бы узнал, что теряю тебя. Она слегка кивнула.

— Мне так жаль.

— Портрет? Я напишу новый, еще лучше. Но я думаю о том, что ты сама пострадала из-за меня. Я виноват в том, что он обидел тебя.

— Но почему? — спросила она низким взволнованным голосом. — Ведь ты подарил мне столько радости.

— Я получил больше.

— Лишь то, что я сама отдала тебе.

— Конечно, ты ведь такая распутница, — сказал он с нежной улыбкой.

— Да, — серьезно согласилась она. — Ты отнесешь меня в спальню?

— Мадам, вы меня шокируете.

— Вас шокировать невозможно. Так да или нет?

— Даже бронзовые кони Святого Марка, если бы они ожили, не смогли бы меня удержать.

Потом они лежали обнаженные, и теплый ветер с моря ласкал их тела. Вайолетт не знала, сколько прошло времени, когда Аллин поднялся и вышел, оставив ее, полусонную, в постели. Вернулся он минуту спустя, положив что-то прохладное и тяжелое в ложбинку между нежных округлостей ее грудей.

Сначала она подумала, что это ожерелье. Цепочка была широкая, из чистого золота. К ней был прикреплен какой-то маленький предмет, похожий на ладанку. Казалось, что он вырезан из цельного куска аметиста в золотой оправе, украшенной жемчугом и бриллиантами.

Приподнявшись, Вайолетт взяла в руки украшение тонкой, искусной работы. Вдоль оправы шли завитки и переплетения в форме крошечных лепестков, а на одной из сторон аметиста была вырезана птица с распростертыми крыльями. У нее чуть дрожали руки, когда она поворачивала ее в лучах света; она поняла, что это не обычная безделушка. Взглянув на Аллина, Вайолетт взволнованно спросила:

— Что это?

— Дай-ка я тебе покажу. — Он взял камень и повернул его. Его верхняя часть, оказавшаяся крышечкой, осталась у него в руках.

Упоительный аромат распространился по комнате — сложный и в то же время очень знакомый, удивительно тонкий, но такой насыщенный, что он, казалось, вызывал волшебные видения, приносившие душе удивительное наслаждение. В нем были чудные запахи летней ночи, аромат ветра, прилетевшего с холмов, поросших апельсинами и миндалем. В нем чувствовалось цветение сада лунной ночью, сада, до которого доносился тихий шепот моря и двух тел, слившихся в жарком объятии на ложе из розовых лепестков. Там были и ароматы фиалок, и запахи полей, покрытых дикими розмари-нами и нарциссами. Но было в нем и нечто большее: он будил какие-то давно забытые таинственные ощущения.