Ангелы полуночи

 
      Зеленый, как молодая листва, костюм от Скиапарелли – да, вот то, что нужно, решила Эшли, оглядывая себя в зеркале. Надев старинные серебряные серьги, она услышала звонок и заторопилась к двери. Этот костюм придает ей вид элегантной, изящной, достаточно зрелой женщины, но без намека на сексуальность. От нее не будут исходить флюиды, которые могут быть неправильно истолкованы даже таким опытным в отношениях с женщинами человеком, как Коллин Деверелл. «Единственное, чего я хочу, это понять, почему его интересует слушание моего дела, вот и все», – сказала себе Эшли и открыла дверь.
      – Вы точны…
      Она смолкла, удивленно глядя на своего гостя. Темно-голубые слаксы, белая рубашка, угольно-серый пуловер, повседневное пальто, переброшенное через руку… Какая разительная перемена! Вчера на нем был дорогой, сшитый на заказ костюм, а при первой их встрече в галерее – элегантный смокинг. Что это означает?
      – Ох, входите же!
      На лице Коллина возникло смешанное выражение смущения и удивления.
      – Похоже, я забыл предупредить вас, – объяснил он, входя в квартиру. – В том местечке, которое я имел в виду, атмосфера самая демократическая. Никаких церемоний.
      Закрыв дверь, Эшли перевела взгляд на свой костюм.
      – В таком случае мне, пожалуй, стоит переодеться во что-нибудь более… подходящее. Не хотите пока выпить?
      – Благодарю вас, – улыбнулся Коллин. – С удовольствием.
      Эшли подошла к бару.
      – Что вам налить? – Она достала ведерко со льдом.
      – Виски с содовой… Не надо разбавлять.
      Эшли тут же отложила щипцы для льда.
      – Так куда же мы отправляемся? – спросила она.
      – Вы бывали когда-нибудь в «Таверне Пита»? – Коллин взял бокал.
      – Я ведь недавно в Нью-Йорке. – Эшли покачала головой. – Пока что, кроме галереи Мейсон-Гиллинг, можно сказать, и не видела ничего.
      – Мне известно совершенно точно, сколько времени вы здесь, – улыбнулся Коллин. – Ведь мы впервые встретились именно в день вашего приезда.
      Эшли с недоумением посмотрела на него. Со времени того самого вечера в галерее ее не покидало смутное ощущение, что они уже где-то встречались. «Нет, – решила тогда она. – Наверное, мне просто попадались его фотографии в газетах или журналах».
      Коллин сделал глоток, в карих глазах замерцали веселые искорки.
      – В аэропорту Кеннеди, – напомнил он. – Мы с вами чуть не поссорились из-за такси…
      Глаза у Эшли стали как блюдца.
      – Так это были вы?
      Коллин усмехнулся:
      – Насколько я понял, это определенно был не самый удачный ваш день.
      Эшли покачала головой:
      – В последнее время у меня вообще не слишком много удачных дней.
      – Ерунда! – насмешливо и уверенно возразил он. И взглянул на часы. – Может быть, вы все же переоденетесь и мы продолжим разговор по дороге?
      Эшли улыбнулась:
      – Дадите мне пять минут?
      – Только три.
 
      Эшли и в голову не приходило, что они отправятся в ресторан пешком. Однако сейчас, когда они шагали по Пятой авеню, да еще после столь необычно начавшегося вечера, она была даже рада, что Коллин предложил это. Появилась возможность поговорить, узнать друг друга немного получше. Возникло ощущение, что для Коллина это была чуть ли не высшая степень близости, которую он мог позволить себе. «Он такой обаятельный и такой ускользающий, точно ему есть что скрывать, – думала Эшли, искоса поглядывая на него по дороге. – Может быть, именно здесь кроется корень его симпатии ко мне: в этом у нас много общего».
      Какой-то частью души Эшли и сама тянулась к нему, хотя не в полной мере понимала почему. Ей хотелось доверять ему, и – она это чувствовала! – он тоже хотел, чтобы она доверяла ему.
      – Вы так и не сказали ничего насчет моего вида, – начала Эшли чуть-чуть настороженно. – Подходит для «Таверны Пита»?
      Коллин бросил на нее быстрый взгляд. Теперь на ней были обтягивающие черные брюки, заправленные в высокие сапоги винного цвета, свободная шелковая гранатовая блузка, широкий кожаный черный пояс и несколько тяжелых серебряных цепочек на шее. Отделанное мехом пальто на каждый день, которое она не стала застегивать, несколько напоминало шинель времен Второй мировой войны. Выглядела она превосходно и весьма… лихо.
      – Сойдет, – небрежно прокомментировал свои впечатления Коллин.
      – Покорно благодарю!
      – Тише, тише, – усмехнулся он. – Пора бы уж вам привыкнуть к тому, что вы, моя дорогая Эшли, в любом случае не затеряетесь в толпе. Вы не какая-нибудь там простушка Джейн, но даже будь это так, уверен, вам все равно удалось бы сохранить свой собственный неповторимый стиль.
      – По-видимому, я должна воспринять это как комплимент, – улыбнулась она.
      – Без сомнения.
      Когда они, перейдя Пятую авеню, направились в сторону Лексингтон-авеню, начался дождь – мягкий, моросящий. Коллин раскрыл большой черный зонт, предусмотрительно прихваченный с собой, и придвинулся поближе к Эшли, удерживая зонт над их головами. Разговаривая и смеясь, они быстро зашагали по Двадцать третьей улице в сторону Лексингтон-авеню, мимо Грэмерси-парка и другого, крошечного частного парка, обойдя который оказались на Ирвинг-плейс.
      – Вот мы и прибыли. – Коллин открыл дверь и пропустил спутницу вперед.
      Эшли на мгновение остановилась на пороге оригинально отделанного, битком набитого бара, изумленно оглядываясь, вслушиваясь и вдыхая восхитительные ароматы. Компания разношерстно одетых молодых людей сидела прямо на стойке бара и жевала картофельные чипсы. В одном углу за пивом весело хохотали трое мужчин.
      Эшли вслед за Коллином прошла через бар в заполненный посетителями, плохо освещенный обеденный зал в глубине помещения. Коллин коротко сказал что-то официанту, и тот провел их в отдельную кабину. Усевшись, Эшли заметила над столом живописный портрет. Изображенный на нем мужчина напоминал ковбоя из старых вестернов, которыми она так увлекалась когда-то: мужественное, суровое лицо с резкими чертами, рыжевато-коричневые волосы и такие же усы. На маленькой позолоченной табличке, свисающей с нижнего среза рамы, было написано: «Стол Мела».
      – Что это за Мел и почему мы сидим за его столом? – удивилась Эшли.
      Коллин усмехнулся.
      – Думаю, этот самый Мел, – он поднял взгляд на картину, – был одним из ветеранов-первопроходцев. Когда-то здесь часто бывал О’Генри, о чем можно прочесть на всех меню и коробках со спичками, которые предлагают в этом заведении. Его стол вон там. – Коллин сделал жест в сторону другой кабины. – Это – один из самых старых кабачков, сохранившихся в Нью-Йорке в своем первозданном виде со времени примерно 1864 года.
      – Вы часто бываете здесь? – спросила Эшли, когда официант принес заказанное питье.
      Коллин покачал головой.
      – Я вообще не слишком часто бываю на Манхэттене, но сюда прихожу при каждом удобном случае. Мне здесь нравится. Можно расслабиться, ощутить все прелести ночной жизни… По крайней мере в том смысле, как я понимаю ночную жизнь. Сюда не ходят те, кто ощущает нетерпение.
      – Нетерпение?..
      – Ну, такие, знаете ли, озабоченные одиночки, которые только и жаждут случайного знакомства, – объяснил он. – Это не в моем вкусе.
      – Понятно. – Эшли подняла бокал, но Коллин остановил ее.
      – Думаю, мы должны произнести тост. – Его лицо внезапно приобрело серьезное выражение.
      – За что? – с улыбкой спросила она.
      Коллин поднял свой бокал.
      – За союз, моя дорогая Эшли. – Они чокнулись, послышался легкий звон. – И за неоспоримые преимущества, которые он дает.

ПАРИЖ
декабрь 1986 года

      Антон Деврис стоял перед домом номер 26 на улице Арменгед. Семиэтажное здание из стекла и стали, в котором размещалась штаб-квартира Интерпола, было окружено высокой живой изгородью и каменной стеной. Никто, конечно, не мог пройти через парадные ворота без предварительной договоренности или пропуска. Однако даже когда Девриса пропустили через них, в само здание он попал только после того, как был тщательно обследован специальным сканирующим устройством.
      На входе его встретил инспектор Рене Дюссо, высокий, стройный, симпатичный француз лет тридцати пяти, с худощавым лицом, густыми темными волосами и аккуратными усиками.
      – Доброе утро, месье Деврис, – дружески приветствовал он гостя и повел его на второй этаж. – Конечно, все эти проверки не слишком приятны, но, уверяю вас, они совершенно необходимы. – Дюссо отпер белую железную дверь и жестом пригласил спутника войти.
      Деврис понимающе кивнул.
      В помещении, где они оказались, находилась группа работников Интерпола, в прошлом все – детективы парижской полиции. Отсюда с помощью радио, фототелеграфа и спутниковой связи самая свежая информация, касающаяся криминальной деятельности по всему миру, передавалась в 126 пунктов Интерпола, разбросанных по 78 странам.
      – Мы располагаем самыми полными в мире файлами с данными на два с лишним миллиона известных преступников, – с оттенком гордости сообщил Дюссо.
      – А что насчет той информации, о которой мы говорили по телефону? – нетерпеливо спросил Деврис.
      – Продолжим у меня в кабинете. Сюда, пожалуйста.
      Вслед за французом Деврис прошел по длинному коридору в маленькую угловую комнату. Указав гостю на кресло, Дюссо закрыл дверь.
      – Я просмотрел все, связанное с теми случаями, о которых вы спрашивали, – начал Дюссо, усаживаясь за стол, беспорядочно заваленный бумагами. – И, полагаю, вы будете не в восторге от того, что мне удалось выяснить.
      Деврис, выпрямившись, точно палку проглотил, настороженно замер в своем кресле.
      – Вот как?
      Француз соединил кончики пальцев домиком.
      – Те грабежи, о которых идет речь… Никаких оснований думать, что между ними существует хотя бы отдаленная связь.
      – Не может этого быть! – воскликнул Деврис.
      Дюссо терпеливо улыбнулся.
      – Я предполагал такую реакцию. Хочу кое-что вам показать. Надеюсь, это убедит вас.
      Он встал, пересек комнату и, оказавшись у двери, щелкнул выключателем. Подошел к небольшому шкафу рядом с письменным столом и включил установленный на нем проектор. Вспыхнул конус жутковатого мертвенного света, направленного на экран на стене. Почти сразу же на белоснежной поверхности возникло изображение.
      – Эта фотография была сделана во время ограбления у «Ферран-Бессежес», – пояснил Дюссо.
      Деврис изумленно разглядывал грузного круглолицего человека с широким носом, темными вьющимися волосами и пышными усами.
      – Снято одной из скрытых камер. Этот человек выдавал себя за электромонтера. К несчастью, то, что он им не был, выяснилось слишком поздно.
      Фотографии сменяли одна другую.
      Пожилой мужчина с запоминающейся внешностью – седовласый, в очках в роговой оправе.
      – Представившись агентом по продаже произведений искусства, он проник в замок барона де Мартиню неподалеку от Санта-Рафаэля и похитил Сезанна стоимостью в целое состояние, – продолжал объяснения Дюссо.
      Следующим на экране возник рыжеволосый мужчина с большой бородой и тростью в руках.
      – Этот человек заметно хромал. Выкрал драгоценностей на два миллиона франков у дилера в Брюсселе – мысчитаем, что это наш клиент из той же серии.
      Четвертым оказался молодой человек лет тридцати с небольшим, очень интересный, смуглый, почти темнокожий, с иссиня-черными волосами и усами, с черной повязкой на правом глазу.
      – А это – главный подозреваемый по делу о хищении двух картин в Риме, – сообщил Дюссо.
      Он показал Деврису еще дюжину слайдов с изображениями людей, которые, по мнению Интерпола, совершили целую серию ограблений в Европе и Америке. Каждая фотография сопровождалась краткими пояснениями по поводу того, как она была сделана и почему этого человека сочли причастным к совершению данного преступления. Закончив, Дюссо выключил проектор.
      – У нас возникло подозрение, что это не отдельные гастролеры, а хорошо организованная международная банда преступников, – заявил француз. – Между ограблениями заметно определенное сходство. Все они были блестяще задуманы и безупречно осуществлены, а для этого требуются богатая фантазия и несомненная смелость. Во многих случаях они совершались буквально под носом у своих жертв. В то же время никаких конкретных доказательств связи между этими преступлениями обнаружить не удалось.
      – Неужели? – недоверчиво спросил явно не уверовавший в теорию Интерпола Деврис.
      – Мы совершенно убеждены, месье, – ответил Дюссо.
      – А я – нет. – Деврис поднялся. – Мне хотелось бы подробнее ознакомиться с этими делами, если не возражаете.
      – Ни в малейшей степени, – с готовностью сказал француз. – Я предполагал, что у вас может возникнуть такое желание, и специально подготовил копии документов. Можете забрать их с собой. – Он вручил Деврису большой коричневый конверт.
      – Хотелось бы иметь и копии фотографий преступников.
      – Все здесь, – заверил Дюссо. – Если вам еще что-нибудь понадобится…
      – …я непременно тут же обращусь к вам. – Деврис поблагодарил собеседника и удалился, зажав конверт под мышкой.
 
      От штаб-квартиры Интерпола в Сен-Клу до Парижа расстояние примерно шесть миль. Антон Деврис поехал прямо в отель «Ланкастер» на Елисейских полях и поднялся к себе в номер. Позвонил в отдел обслуживания, заказал легкий обед и высыпал на постель документы из конверта, который дал ему инспектор Дюссо. Разложив фотографии и бумаги, он долго и внимательно изучал их.
      Между людьми на снимках не было ни малейшего сходства. Оттенок кожи, цвет глаз и волос, манера одеваться, фигура, степень полноты и черты лица – все, все у них было разное. И тем не менее шестое чувство подсказывало Деврису, что у всех преступников было нечто общее. Что-то неуловимое. Он был не в состоянии обозначить это словами.
      Молодой официант из гостиничного ресторана принес обед. За едой Деврис занялся детальным изучением отчетов Интерпола. Он искал в них что-нибудь, способное подтвердить его теорию, и в конце концов нашел. Оказалось достаточно сравнить два списка – интерполовский, где перечислялись похищенные ценности, и тот, который у него сохранился со времен расследования кражи в поместье Деверелла. Все предметы из первого списка неизменно повторялись во втором. Ни о каком случайном совпадении не могло быть и речи!
      Деврис снова внимательнейшим образом просмотрел фотографии, разложенные на постели, вспоминая слова Дюссо: «Безупречное осуществление… богатая фантазия… несомненная смелость». Деврис вглядывался в лица людей на снимках и пытался обнаружить в них сходство с Коллином Девереллом. Деверелл поклялся вернуть то, что по праву принадлежало ему, с помощью закона или обходя его, и был полон яростной решимости сдержать клятву. «Они даже представить не могут, с кем имеют дело», – подумал Деврис, потянулся к телефону и попросил позвать инспектора Дюссо.
      – Связь есть, – заявил он. – Но это не шайка. Это один человек – выдающийся, решительный, необыкновенно изобретательный и умный.
      – Невозможно! – воскликнул Дюссо.
      – Поверьте, для этого человека ничего невозможного нет, – настаивал Деврис. – Речь идет не о заурядном грабителе или мелком воришке. У человека, о котором я говорю, и ум, и характер выдающиеся, и в придачу он спортсмен мирового класса. Очень опасаюсь, что он вообразил себя этаким Робин Гудом наших дней.
      – Не может такого быть! – не соглашался Дюссо. – Вы же видели снимки…
      – Просто необыкновенно искусная маскировка, – объяснил Деврис. – Чертовски хорошо выполненная, почти безупречная. Это один и тот же человек, Дюссо, и он обладает умом, характером и физическими возможностями, позволяющими проникнуть куда угодно. Своего рода хамелеон, наделенный настоящим талантом разительно изменять свою внешность. Как по-вашему, в принципе такое возможно?
      – В принципе – да, хотя чрезвычайно маловероятно.
      – Клянусь, я поймаю его, – решительно заявил Деврис. – И тогда посмотрим, что возможно, а что нет. – Он положил телефонную трубку, раздосадованный тем, что француз никак не желал соглашаться с его теорией.
      Подойдя к постели, следователь вновь углубился в изучение фотографий. «Я недооценил тебя, Коллин Деверелл, но больше не повторю свою ошибку. Теперь я не спущу с тебя глаз. Рано или поздно ты допустишь оплошность, а я буду тут как тут и заставлю тебя расплатиться за нее. Посмотрим тогда, кто будет смеяться последним». Ему вспомнился день, когда он приехал в поместье Девереллов, чтобы встретиться с Коллином. Тогда Деверелл был жертвой, и подставил его скорее всего собственный брат.
      «Тогда он был невиновен, да, – думал Деврис. – Но не теперь».
 
      В Манхэттене шел снег. Коллин и Эшли обедали в знаменитом ресторане «Окна в мир» на 107-м этаже Центра международной торговли. Их столик находился рядом с окном, и за едой они могли видеть, как снег постепенно укрывает город. Коллин, у которого проснулся зверский аппетит, с жадностью поглощал бутерброды с копченым лососем и икрой, одновременно ухитряясь вести с Эшли разговор – практически односторонний. В конце концов, заметив это, он смолк, положил вилку и пристально посмотрел на женщину. За все это время она ничего не съела, лишь рассеянно тыкала вилкой омара, лежащего перед ней на тарелке.
      – Что случилось? – спросил Коллин.
      – Ничего, – хмуро ответила Эшли.
      – Вы не едите.
      – Прошу прощения. – Она тоже положила вилку. – Я не голодна.
      – Послушайте, мадам, – с притворным гневом заявил Коллин, кивнув на омара, – этого беднягу убили исключительно ради вас. Не зря же он отдал свою жизнь? Немедленно съешьтеего!
      С легкой улыбкой Эшли покачала головой.
      – Вы неисправимы, – вздохнула она. – Поверьте, я очень ценю ваши усилия развеселить меня.
      Коллин усмехнулся:
      – Жаль, что я могу сделать так мало – для омара, конечно. Вернуть его к жизни выше моих возможностей.
      – Боюсь, в течение нескольких ближайших недель я никому не смогу составить хорошую компанию. Сейчас, когда до Рождества осталось всего десять дней, я все время вспоминаю, как оно проходило в прошлом году. И муж, и сын – оба были тогда со мной. Теперь все праздники действуют на меня угнетающе.
      – Очень веская причина для того, чтобы не замыкаться на Рождество в одиночестве, – заявил Коллин. – Мне бы хотелось, чтобы эти дни вы провели со мной в Морском Утесе.
      Эшли недоуменно посмотрела на него.
      – Не знаю… – промямлила она, не совсем понимая, что стоит за словами Коллина.
      Он-то сразу сообразил, о чем она подумала. И засмеялся:
      – Вам не о чем беспокоиться. Я предоставлю вам отдельную комнату и буду паинькой. Обещаю – никаких поползновений с моей стороны. Честное слово скаута!
      – Да вы никогда не были бойскаутом, спорю на что угодно! – против воли рассмеявшись, заявила Эшли.
      – Нет, был, – возразил Коллин, – и в своем роде даже весьма выдающимся. Полагаю, меня единственного во всем штате Нью-Йорк в восьмилетнем возрасте с позором выгнали еще из подготовительного отделения.
      Глядя на него и улыбаясь, Эшли внезапно испытала давно забытое чувство радости. Хорошо, что она приняла его предложение вместе пообедать, несмотря на мрачное настроение в момент, когда Коллин позвонил. Ей по-прежнему было неясно, что за тайны скрывал этот человек и какими мотивами руководствовался, и все же она получала удовольствие от его общества. Он умел вести легкие, приятные разговоры и даже заставлял ее смеяться.
      – Ну так что, Эшли? Что вы решили?
      – Не знаю. – Она покачала головой, пристально глядя во тьму за окном. – Мне нужно подумать. Не уверена, что вы захотите проводить время в моем обществе, когда я в таком настроении.
      – Конечно, захочу. Я не пригласил бы вас, если бы не хотел.
      – Позвольте мне дать ответ через день-другой, хорошо?
      Некоторое время Коллин молча разглядывал ее.
      – Ладно, – согласился он в конце концов. – Но должен предупредить: «нет» меня ни в коем случае не устроит.

* * *

      «Сегодня рождественская распродажа идет полным ходом», – думала Эшли, в одиночестве бредя по Пятой авеню и рассеянно глядя на витрины магазинов. Она изо всех сил боролась с собой, но без толку – праздничное настроение не приходило. Ее тронула забота Коллина и мягкая настойчивость, с которой он уговаривал ее не оставаться на Рождество в одиночестве, но желания последовать этому совету по-прежнему не возникало. Так живы были еще воспоминания о прошлогодних праздниках, проведенных вместе с Брендоном и Робертом! Бесконечно дорогие воспоминания, которые преследовали ее неотступно. Эшли страстно желала, чтобы они не потускнели: каким-то образом это ассоциировалось с неугасимостью ее любви к ним обоим – мужу и сыну. «Я – призрак прошлогоднего Рождества», – мрачно думала она.
      Направляясь в сторону Пятьдесят восьмой улицы, она пересекла Пятую авеню на красный свет. Водитель такси резко затормозил и яростно засигналил.
      – Эй, леди! Вы цвета, что ли, не различаете?
      Эшли не слышала его, продолжая точно в трансе идти вперед. Забыв обо всем на свете – о потоке машин, о пешеходах, – не замечая жизни, кипящей вокруг, в самом центре Манхэттена. И остановилась лишь у входа в «Шварц», самый большой в мире магазин игрушек. Эшли замерла, не сводя взгляда с великолепной механизированной витрины – мечты любого ребенка. «Роберту здесь понравилось бы, – печально подумала она. – Вот бы привести его сюда!»
      Ей припомнилось, как два года назад она ходила с сыном и мужем в универмаг в Сан-Франциско, в центре Эмбаркадеро. И что почувствовала, когда Роберт попросил магазинного Санта-Клауса подарить ему на Рождество маленького братика или сестричку. Слезы обожгли глаза, когда Эшли вспомнила, как прокомментировал эту просьбу Брендон:
      – Думаю, нам нужно приступить к делу как можно скорее. – Он засмеялся. – Тогда, может быть, на следующее Рождество это желание исполнится.
      Увлекаемая неясным порывом, Эшли вошла в магазин игрушек. Никакая Клаудиа Холлистер не запретит матери сделать сыну рождественские подарки. Даже эта злобная старая ведьма не посмеет сделать это.
      Чувствуя, как при одном воспоминании о Клаудии в душе закипает злость, Эшли пробивалась к лестнице сквозь толпу, заполонившую нижний ярус. Пока она понятия не имела, что именно хочет купить, но ни минуты не сомневалась, что сразу же поймет, как только увидит это.
      Задумавшись, она медленно поднималась по ступенькам. В Роберте всегда сильна была творческая жилка; Брендон не раз повторял, что он унаследовал ее от матери. В то же время у мальчика были хорошие руки, и она в шутку говорила, что их он унаследовал от отца. Обойдя весь второй этаж, Эшли остановилась на строительном наборе, из небольших блоков которого можно было построить целый город, очень живописный и совсем как настоящий. На третьем этаже она сделала еще дюжину покупок. Потом, сложив все отобранное на прилавок, еще раз огляделась по сторонам – не забыла ли чего-нибудь? Достала из висящей на плече сумки бумажник, а из него – кредитную карточку.
      Может быть, Клаудиа позволит ей самой вручить Роберту подарки? Вряд ли. Эшли очень и очень сомневалась в этом. Наверно, самое разумное передать все через Мейсона.
      Спускаясь по лестнице, она внезапно увидела женщину и маленького мальчика, восхищенно замершего перед миниатюрным поездом в витрине. Мать, присев на корточки рядом с сыном, крепко обнимала его; оба улыбались. На Эшли с новой силой нахлынули воспоминания. Слезы заструились по лицу, она облокотилась на перила, борясь с поднимающейся в душе яростью. Как долго еще будет продолжаться эта мука? И как долго сможет она мириться с таким положением вещей?
 
      – Я же просил вас ни в коем случае не звонить мне из офиса, – раздраженно сказал Коллин. Зажав трубку плечом, он взял аппарат и перешел вместе с ним на кушетку. – Проклятие! Это слишком рискованно. Наш разговор могут подслушать.
      – Я не в офисе, – объяснил Вильям Мак-Никол. – Я дома. Пришлось сказать секретарше, что у меня срочные дела в городе.
      Коллин мгновенно ощутил острый укол беспокойства.
      – Случилось что-нибудь важное, раз вы не стали ждать до вечера?
      – Я решил, что вам следует узнать об этом немедленно. До меня дошел слух о передаче компании в другие руки, – ответил Мак-Никол. – И знаете, кто хочет прибрать нас к рукам? «Холлистер интернэшнл». Так вот просто, по-дружески, при общем одобрении совета директоров, я полагаю.
      – По-дружески! Ну и осел же мой братец! – взорвался Коллин. – Я знал, что добром дело не кончится и в конце концов он зайдет слишком далеко. Это ведь его идея, не так ли?
      – Нет, это не его идея, – ответил Мак-Никол. – Но похоже, он ничего не имеет против передачи компании.
      Коллин почувствовал, что ему нечем дышать.
      – Интересно, что ему предложили в обмен на душу? – пробормотал он себе под нос.
      – Что?
      – Ничего, Билл, ничего. Просто разговариваю сам с собой.
      – Я подумал, что вам необходимо это знать.
      – Конечно. И отныне я хочу быть в курсе всех событий, которые будут происходить, какими бы незначительными они ни казались на первый взгляд, – заявил Коллин. – Я хочу быть в курсе того, что происходит в «Интерконтинентал ойл», в той же мере, что и Джастин… А лучше даже в большей.
      – Сделаю все, что в моих силах, – пообещал Мак-Никол.
      Коллин медленно положил трубку. Выходит, Джастин настолько увяз в этих своих махинациях с преступным миром, что готов позволить синдикату проглотить «Интерконтинентал ойл»! «Он зашел слишком далеко, – в гневе подумал Коллин. – Его необходимо остановить. Ихнеобходимо остановить».
      Он стоял у балконной двери, глядя в сад, думая о происходящем и пытаясь найти способ предотвратить наглый захват империи отца. И пришел к выводу, что именно Джастин – ключ ко всему. Нужно срочно придумать какой-то отвлекающий маневр. Например, вызвать у деловых партнеров брата недоверие к нему. Причем достаточно сильное, чтобы это заставило их отложить осуществление своих планов хотя бы на некоторое время.
      Но как?
 
      Эшли стояла у высокой железной ограды, окружающей городской дом Холлистеров, надеясь хотя бы мельком увидеть сына, когда он будет входить или выходить оттуда. Прошло уже три дня с тех пор, как она отправила свои подарки со специальным посыльным. Отдала ли их Клаудиа Роберту? Или даже не сказали о них? Понимает ли мальчик, что мать ни на минуту не забывает о нем? «Я должна увидеть его», – глядя сквозь железные прутья ограды, в отчаянии думала Эшли.
      Внезапно она резко выпрямилась. Парадная дверь распахнулась, показался Роберт. Один, в теплой зимней одежде. Прежде чем спуститься по ступеням, он остановился на крыльце и оглянулся, точно отыскивая кого-то взглядом, но не заметил ее.
      – Роберт! – позвала Эшли.
      Он завертел головой и в конце концов увидел ее.
      – Мамочка! – звенящим от радости голосом закричал мальчик и сломя голову бросился к ограде. – Мамочка… Я знал, что ты придешь!
      Эшли сквозь ограду взяла его маленькие руки в свои, переплетя пальцы. Слезы побежали у нее по щекам – плотина, возведенная в душе, внезапно рухнула при виде сына, и все так долго сдерживаемые чувства хлынули наружу.
      – Я скучала по тебе, малыш…
      – Я тоже, мамочка, – еле слышно ответил Роберт. – Они сказали, что ты уехала навсегда, что я никогда тебя больше не увижу. Но я знал, знал, что ты не забыла меня!
      – Никогда в жизни! – заверила его Эшли, пытаясь сдержать слезы. – Я ведь говорила тебе, что скоро мы снова будем вместе. Обязательно будем!
      – Когда, мамочка?
      – Скоро, малыш. На самом деле скоро.
      – Обещаешь?
      Эшли прикусила нижнюю губу.
      – Будь уверен. – Она помолчала. – Как ты себя здесь чувствуешь, Роберт? Они хорошо относятся к тебе?
      Он кивнул, нахмурившись:
      – По-моему, да. Но я скучаю по тебе.
      – И я скучаю по тебе, дорогой… Но это не затянется надолго.
      Тут в дверном проеме появилась Клаудиа Холлистер. И пришла в ярость, увидев Роберта вместе с Эшли.
      – Роберт! – сердито окликнула она мальчика. – Иди сюда сейчас же!
      – Я разговариваю с мамой, Клаудиа, – ответил Роберт, не двинувшись с места.
      – Это я вижу. – Голос Клаудии звенел от ненависти. – А теперь делай то, что я велела!
      – Но я хочу поговорить с ма…
      – Иди в дом, Роберт, – приказала Клаудиа. – Я сама хочу сказать несколько слов твоей матери.
      Роберт тяжело вздохнул, протиснул лицо между прутьями, поцеловал Эшли на прощание, взбежал по лестнице и скрылся в доме. При приближении Клаудии Эшли, сидевшая до этого на корточках, встала.
      – Вам было велено держаться подальше отсюда. – В тоне Клаудии прозвучала угроза.
      – Роберт – мой сын, – холодно ответила Эшли. – Я имею право видеться с ним!
      – Пусть сначала суд предоставит вам это или любые другие права, если сочтет возможным! – отрывисто бросила Клаудиа. – Хотя я бы на вашем месте не слишком надеялась.
      – Посмотрим.
      – А до тех пор чтобы ноги вашей здесь больше не было! Понимаете?
      – Даже слишком хорошо, – ответила Эшли.
      – Вот и отлично. – Резко повернувшись, Клаудиа скрылась в глубине дома.
      Вцепившись в ограду, Эшли заплакала, не в силах справиться с собой. Когда слезы иссякли, она задышала часто и тяжело, но в конце концов, с трудом переведя дыхание, заставила себя успокоиться. Достала платок из кармана пальто, вытерла глаза и, потрясенная всем происшедшим, побрела по Пятой авеню к Центральному парку.
      Боль была такой же нестерпимой, как в тот день, когда у нее забрали Роберта. Невозможно и дальше выносить все это. Она должна вернуть его, должна сделать так, чтобы сын снова был с ней – и навсегда. Если бы только появился свет в конце туннеля, если бы стало ясно, что делать или хотя бы с чего начать!..
      Добравшись до дома, Эшли позвонила Коллину Девереллу.
      – Ваше приглашение насчет Рождества все еще остается в силе?
 
      Когда «Боинг-747» пошел на снижение над аэропортом Кеннеди, Антон Деврис пристегнул ремни и убрал в портфель бумаги. Устало зевнул и потер глаза. Раньше каторжников приковывали к галерам, а он, похоже, превратился в какого-то самолетного каторжника – по доброй воле, что интересно. У него не было ни одной ночи нормального сна со времени вылета из Парижа неделю назад. «И все же дело того стоило», – подумал он с глубоким вздохом. Удалось выяснить все, что было намечено, хотя Интерпол по-прежнему относился к его теории с недоверием.