Видимо, сообразив, что так или иначе добился своего, Нортон молча развернулся и побрел в сторону дорожки, ведущей к выходу из парка.
Дженси осмотрелась – нет ли поблизости слуг? Место было открытое и безлюдное, так что никто не мог их подслушать.
И все же она чувствовала: ящик Пандоры открылся. Правда выскочила наружу, она представляла угрозу для Саймона, и ее нельзя было загнать обратно.
– Не бойся, он будет молчать, – сказал Саймон. Дженси тяжело вздохнула.
– У меня такое чувство… как будто земля ушла из-под ног. Саймон, кто будет следующим? Чего они хотят?
– Никого больше не будет. А если еще кто-нибудь заявит, что ты – Нэн, а не Джейн, мы пошлем его к дьяволу. И не станем ничего отрицать.
– Но я, наверное, нарушила закон?
– Сомневаюсь. Но если это так, то у меня блестящие адвокаты.
Саймон в ярости сжимал кулаки; казалось, он готов броситься в погоню за Нортоном и продолжить избиение. Стараясь успокоить мужа, Дженси взяла его руки.
– Мне очень жаль, любимый. Да еще и смерть графа…
Он пожал плечами:
– Этого давно ждали.
– Значит, теперь я настоящая леди Остри?
– Не совсем. Закон требует подождать, не родит ли Дороти сына. Она утверждает, что этого не случится, но некоторое время нам придется подождать.
– А что будет происходить в это время?
– Поместьем управляют поверенные, но, по сути, это наша обязанность. Если все пойдет так, как мы ожидаем, отец станет графом Марлоу, а я – лордом Остри. А наш с тобой старший сын, если таковой появится, станет лордом Брукслоу, бедняга. – Он взял ее за плечи и поцеловал. – Ну как ты? Мне жаль, что он тебя напугал.
– Да, жаль…
Она не могла сказать мужу, что сам он напугал ее еще больше. Напугал своей яростью, а также тем, что готов встретиться со следующим обвинителем, если он объявится. Последствия невозможно было представить, но одно из них молотом стучало в висках. Хаскетты!
Она облизала пересохшие губы.
– Саймон, мы не можем признавать, что я Нэн, а не Джейн.
– Почему? Согласен, это не идеальный выход из положения. Но все же лучше так, чем позволять негодяям вроде Нортона нас шантажировать.
– Я лгала слишком долго.
– Не имеет значения.
Дженси прекрасно понимала: сейчас не лучшее время для признания. Но у нее не было выхода, следовало во что бы то ни стало убедить мужа в том, что нельзя говорить правду.
– Саймон, мы не можем это признать, потому что тогда… тогда все узнают самую ужасную правду, ту, о которой ты еще не знаешь.
– Ты хочешь сказать, что уже была замужем, когда венчалась со мной?
– Нет-нет, совсем другое.
– Но что же еще может иметь значение?
Глава 36
Она собиралась рассказать все.
– К Марте Оттерберн меня отправили вовсе не шотландские родственники. И я никогда не жила в Шотландии.
Саймон молчал, он ждал.
– Меня привела… моя мать. Я действительно дочь Арчибальда Оттерберна, про это я не лгала. Но моя мать – женщина по имени Тилли Хаскетт. Он согрешил с ней, когда Марта носила Джейн.
– Понятно, – кивнул он с невозмутимым видом.
– Я ведь незаконнорожденная, понимаешь?!
– Такими были и Вильгельм Завоеватель, и первый герцог Ричмонд, и королева Елизавета. Все зависит от того, как на это посмотреть. Поверь, ты далеко не первая незаконнорожденная, которая в браке получает дворянство.
Она криво усмехнулась:
– Но я буду первой из Хаскеттов. Саймон, Хаскетты – бродяги, никчемные люди. Многие мои родственники сидели в тюрьмах, некоторых даже высылали!
И во мне – их кровь. Когда мы осматривали комнату Исайи, я просмотрела письма Марты, потому что боялась того, что в них написано. И я оказалась права. Марта рассказала брату обо всем, рассказала, кто я такая на самом деле. Повторяю, я – из Хаскеттов.
– Значит, Хаскетт? – спросил он, слегка нахмурившись. – И не было подружки Джейн, утонувшей в реке?
Она вздохнула:
– Прости, я не хотела бы тебе лгать.
Саймон отвернулся. Какое-то время он стоял, глядя куда-то вдаль, а Дженси думала: «А может, мне просто уйти, покинуть этот дом?»
Внезапно он повернулся и снова посмотрел на нее.
– Значит, ты выдумала тех Хаскеттов, которые якобы пытались спасти твою подругу?
– Да, выдумала. Но настоящие такие же. И они совершенно не похожи на порядочных и честных людей.
– Как и добрая половина аристократов.
Она вздохнула, вдруг почувствовав смертельную усталость.
– Саймон, у тебя замечательные предки, такими можно гордиться. Неужели ты хочешь, чтобы в жилах твоего сына, возможно, будущего графа Марлоу, текла кровь Хаскеттов?
Он снова надолго умолк. И сейчас его лицо, освещенное тусклым ноябрьским светом, напоминало каменный лик статуи. Глядя на него, Дженси думала: «О Боже, неужели это конец?»
Наконец он шумно выдохнул и проговорил:
– Я хочу, чтобы будущие графы Марлоу обладали такими же качествами, которыми обладаешь ты, любимая. Узнав тебя, я многое понял. Дженси, каким бы ни было твое происхождение, ты замечательная женщина.
– Саймон…
– А британская аристократия… Добрая половина из них – воры и убийцы. Среди моих предков, например, был пират.
– Но, Саймон, что, если об этом узнают? Ты, кажется, не понимаешь…
– Я все прекрасно понимаю. В Брайдсуэлле тоже есть свои Хаскетты – например, семейство Кокертон и Страббы. Да, было бы проще, если бы никто никогда не узнал, кто твоя мать. Но если это произойдет, если нас станут в чем-то обвинять, то мы только смерим недоброжелателей презрительным взглядом.
– От тебя все отвернутся. И нас нигде не будут принимать.
– Уверяю тебя, нас поддержат «повесы», и я очень сомневаюсь, что высший свет после этого повернется к нам спиной.
Дженси нечего было возразить. Конечно, Саймон знал, что говорил, но ей не верилось…
– Дорогой, но люди могут…
Он покачал головой:
– Нет, не могут. Пойдем в дом. Нам надо поговорить, но знай: я с тобой не расстанусь. – Когда они уже приблизились к террасе, он спросил: – Кто еще знает про твою мать? Соседи?
– Не думаю, что Марта сообщила об этом кому-то, кроме Исайи. Она считала это позором.
– Значит, нет оснований для беспокойства. Остальное мы как-нибудь уладим.
– А как же Оттерберны? Они-то знают, что я – не из их семейства.
Они поднялись по каменным ступеням.
– В семьях всякое случается. Я встретил в Канаде одного Сент-Брайда, который никогда не слышал о Брайдсуэлле. Мы знаем свою родословную от войны Алой и Белой розы. Но разве ты не видишь, что для нас это не имеет значения? А если когда-нибудь эта тема возникнет, то мы признаемся: Марта Оттерберн сочинила историю про шотландцев, чтобы прикрыть грех своего мужа. Красивая правда.
Они вошли в дом и, миновав коридор, зашли в свою спальню. Саймон помог жене снять плащ, затем пристально посмотрел на нее и сказал:
– Если есть еще какие-то секреты, Дженси, лучше расскажи сейчас, не откладывай.
Она всхлипнула.
– Больше ни одного. Честное слово. Прости, Саймон. Я собиралась все рассказать тебе еще в Пуле, но не хватило мужества. И я слишком сильно хотела быть с тобой.
Он смахнул пальцем слезинку с ее щеки.
– Говоришь, слишком сильно? В данном случае слово «слишком» совершенно неуместно. И я сомневаюсь, что твое желание больше, чем мое. Ты моя жизнь, Дженси. Без тебя мне не жить.
Она чувствовала то же самое, и они целовались так, словно каждый из них стремился стать плотью и кровью другого. Наконец он высвободился из ее объятий и, усадив на диванчик, сел с ней рядом.
– Дорогая, мы должны подготовиться. Какие еще осложнения могут возникнуть?
Дженси вздохнула:
– Хаскетты… Если они вдруг захотят… – Она задумалась, потом покачала головой: – Нет, вряд ли. Я не помню, чтобы кто-то из них упоминал имя моего отца. – Она прижала ладони к пылающим щекам. – А мать… Никто ее не спрашивал, кто был отцом ее детей.
Саймон кивнул:
– Понятно. Выходит, твоя мать не говорила своим родственникам, кто твой отец?
– Да, наверное, не говорила.
– Следовательно, только твоя мать, – продолжал Саймон. – Как ты думаешь, она проговорится?
Дженси пожала плечами:
– Трудно сказать… Я ведь знала ее очень давно и была тогда совсем маленькой. Я ее любила. Думала, что и она меня по-своему любила.
– Сколько у тебя братьев и сестер?
– Тогда было четверо. Но она часто говорила: «Дети легко появляются».
Дженси вдруг сообразила, что сбилась на давно уже забытые интонации – говор Хаскеттов. Она густо покраснела. Заметив, что муж улыбается, пробурчала:
– Перестань…
Саймон рассмеялся:
– Наконец-то я понял, откуда взялась моя порочная и дерзкая Дженси. С нетерпением буду ждать встречи с твоей матушкой.
– Не жди романтических сцен. Я как-то встретила ее на улице через три года после того, как стала жить с Мартой. Она была грязная, грубая, оборванная, пьяная. Единственное, что я тогда испытала, – это ужас. Боялась, что она передумает и утащит меня обратно.
– Но она ведь этого не сделала. Это она научила тебя предсказывать судьбу?
– Нет, тетя Сейди.
– А про опарышей от кого узнала?
– От бабушки Хаскетт.
– Боже, благослови бабушку Хаскетт. Я перед ней в долгу, а перед твоей матерью – в долгу за тебя. Так что я должен им заплатить.
– Деньги они возьмут, это точно. Но захотят еще.
– Отлично. Пойми, любимая, мой долг – заботиться о твоей матери и ее семье.
– Саймон, что ты задумал?
Он ухмыльнулся и спросил:
– Где они живут?
– На дорогах. – Дженси вздохнула. – С весны до осени бродяжничают, иногда нанимаются на какую-нибудь работу – ухаживают за лошадьми, например. Попрошайничают, воруют, когда могут – браконьерствуют. Зимой живут в горах, у них там ферма, но дом – ветхая хижина, а земля – почти непригодная для обработки, и они себя этим не утруждают.
– То есть если я найду им хорошую ферму, они не будут там работать?
– Сомневаюсь. Я тогда была совсем маленькая, но думаю, что им нравилась такая жизнь. Мне тоже нравилась – кроме самых тяжелых зимних месяцев. Какое-то время я никак не могла привыкнуть к жизни у Марты, на Эбби-стрит. Мне ужасно не нравилось все время сидеть дома, на одном месте.
Саймон надолго задумался, потом посмотрел на жену:
– Я готов высказать предположение, что в глубине души твоя мать о тебе заботилась. Она нашла тебе хороший дом и никогда не доставляла неприятностей, так? Не приходила попрошайничать, не подбивала тебя на кражу, верно?
– Да, верно. Она совсем не интересовалась моей жизнью. По-моему, она отдала меня Марте потому, что беспокоилась за себя. Я выделялась среди Хаскеттов цветом волос и этим обращала на себя внимание. Некоторые люди думали, что Хаскетты меня украли. А мать смеялась – ведь детей так легко сделать. Но Хаскетты не любят привлекать к себе внимание. А еще был дядя Лемюел, который очень странно себя вел, когда общался со мной. – Она подняла на мужа глаза. – Ты ведь понимаешь, что я имею в виду?
– Да, понимаю. И я благодарен твоей матери. Очень хотел бы с ней встретиться.
Дженси сокрушенно покачала головой. Что ж, если он настаивает на таком знакомстве, то пусть знакомится, пусть узнает, что за женщина ее мать. Теперь она уже не боялась, что после этого Саймон ее отвергнет. Да, пусть делает что хочет.
Но она все же спросила:
– А разве после такого знакомства наше положение станет безопаснее? Очень в этом сомневаюсь.
– Напрасно сомневаешься. Если мы правы насчет твоей матери, то никто твое родство с Хаскеттами не предаст огласке. А то, что ты незаконнорожденная, – просто невезение. Тебя прекрасно примут в обществе, уверяю.
– Но ведь я закоренелая обманщица! Я жила в Йорке как племянница Исайи!
– Здесь у тебя есть кузина Дороти, которая не кузина даже мне. У меня есть родственники, которых я называю «дядя» и «тетя», хотя они – очень дальние родственники.
– Наверняка я говорила, что Марта – моя мать.
– Она была твоей приемной матерью.
– Но на корабле, когда мы плыли в Канаду, я сказала, что умерла Нэн! – выпалила Дженси.
– От горя и болезни ты не понимала, что делаешь.
– А на «Эверетте»?
– Там ты была Джейн Сент-Брайд. Кроме того, я что-то не помню, чтобы ты объявляла себя дочерью Марты. Может, в беседе с Дакром.
– Да, возможно. Но точно не помню. – Она покачала головой и нахмурилась.
– Дорогая, в любом случае не стоит беспокоиться. Почему ты считаешь, что Дакр все помнит? Многие ли могут поклясться, что помнят все подробности пустого разговора? Слава Богу, нет таких людей, которые записывали бы все, что говорят их собеседники.
– Я думала, что есть.
Он улыбнулся:
– А если есть, то в этой жизни они не перечитывают свои записи. И не забывай о главном: у нас на руках туз. Кто посмеет побеспокоить нелепыми подозрениями леди Остри, жену будущего графа Марлоу?
– Но, Саймон, я же лгала! Лгала многим, в том числе тебе!
Он поцелуем прекратил дальнейшие протесты.
– Доверься мне, Дженси. Разумеется, мы не станем говорить об этом всем и каждому, но будем считать, что отныне ты – бывшая Нэн Оттерберн, небольшой грешок Арчибальда Оттерберна.
Какое-то время она молча смотрела на него. Потом пробормотала:
– Будем считать?.. Ладно, поверю, что ты прав. О, но есть еще одно… – Увидев, как муж изменился в лице, она поспешно добавила: – Нет-нет, не секрет! Наше венчание, Саймон. Боюсь, что в нем было… что-то не совсем правильное. Я тогда была уверена, что мне удастся дать тебе свободу, так как ты думал, что женишься на другой женщине.
– Дело о мошенничестве? Но считается, что я знал правду, так же как Исайя. Единственный, кто мог бы это оспорить, – это Хэл, но ему можно доверять. – Он поднес ее руку к губам. – Моя дорогая, моя обожаемая Дженси, ты выйдешь за меня замуж?
Она взглянула на него с удивлением.
– Милая Дженси, нет такого закона, который запрещал бы провести церемонию венчания еще раз, понимаешь? А моя мать с восторгом устроит свадьбу в Брайдсуэлле. Конечно, не сейчас, а где-то через месяц. Ну как, любимая?
Она смотрела в его сияющие глаза.
– Да, мой любимый. Да, мой замечательный Саймон. Я выйду за тебя замуж еще раз – и на веки вечные.
Глава 37
В день свадьбы сияло солнце, что для начала декабря – редчайшее явление. Дженси выглянула из окна спальни, где в эту ночь спала одна. Прижав к груди шкатулку с полированным сердечком, она взглянула на море и улыбнулась.
После похорон они с Саймоном поехали на север и встретились с соседями Марты. Те расстроились, узнав, что произошла ошибка – что умерла Джейн, а не Нэн, – но это не означало, что они не обрадовались гостье. И конечно же, всем очень понравился ее красивый и представительный муж.
Дженси сделала то, о чем и мечтать не смела, – показала Саймону их дом, места, где они с Джейн играли в детстве, и могилу Марты. Они поставили надгробный памятник Джейн Оттерберн, почившей летом 1815 года.
При посредничестве нотариуса они встретились с Тилли Хаскетт, Дженси думала, что Саймон будет ошеломлен, увидев эту грубую неряшливую женщину в стареньком бархатном плаще и в высокой шляпе с потрепанными полями. Сама же Дженси, увидев мать, почувствовала к ней что-то вроде нежности. Она не была уверена, что воспринимает Тилли как свою мать, но они улыбались друг другу как старые добрые знакомые.
Тилли ликовала – ведь ее дочери невероятно повезло: она удачно вышла замуж и, конечно же, не испытывала недостатка в деньгах. Саймон, разумеется, был готов платить и с радостью выложил пятьдесят фунтов, которые потребовала Тилли.
– Вы мать моей жены, – сказал он с улыбкой, – и мы оба хотим, чтобы вы жили хорошо. Всегда.
Тилли тоже расплылась в улыбке:
– Вы хороший парень, милорд. Мы в нашей семье не любим, когда задают много вопросов, так что сделаем вид, будто вы – мой старый обожатель. И вы будете понемножку присылать мне каждый месяц. Рента, так это называется?
– Да, рента.
– Столько, чтобы можно было купить одежды и лекарства, когда кому-нибудь из нас понадобится. А зимой – уголь и еду. Зимой плохо приходится детям и старикам. – В ее голосе появилось знакомое нытье попрошайки. – Десять фунтов в месяц, а? Дому нужна новая крыша, так что на это – еще десять фунтов.
Дженси прекрасно знала: двадцать фунтов в месяц – целое состояние для Хаскеттов.
– Договорились, – кивнул Саймон. – Пусть будет двадцать. И время от времени вы будете получать подарки.
Тилли вдруг растерялась и пробормотала:
– Надо было просить больше, да? – Она посмотрела на дочь: – Не беспокойся, я не буду вам надоедать, крошка Дженси. Но мне приятно видеть, что ты стала такой важной персоной.
– Благодаря тебе. – Дженси улыбнулась.
– Тогда приезжай на север почаще, чтобы я могла видеть тебя. – Она встала и надела шляпу. – И не забывай про подарки!
Через некоторое время Дженси отправила матери теплый плащ, фланелевые нижние юбки, яркую брошь – она знала, что Тилли брошь очень понравится, – и корзину апельсинов.
– Спасибо тебе, Тилли, – прошептала Дженси с ласковой улыбкой и, закрыв окно, стала готовиться к свадьбе.
Уже скоро она под руку с Саймоном пройдет к церкви Монктон-Сент-Брайдс в окружении родственников мужа и друзей. Конечно же, придет и Хэл под руку с миссис Боумонт. Подготовленные Саймоном Сент-Брайды встретили эту пару приветливо, но Дженси знала, что так будет не везде, и она видела тревогу в глазах Бланш.
Был среди гостей веселый ирландец Майлз Каванаг, прибывший со своей женой. Их свадебным подарком была пара прекрасных ирландских скакунов, жеребец и кобыла, и Майлз не упустил случая отпустить по этому поводу рискованную шуточку. Приехал и лорд Дариус, а Мара Сент-Брайд изображала его ангела-хранителя. Он все еще был нездоров, и тепло Брайдсуэлла пошло ему во благо, но Дженси не была уверена, что у него есть что предложить Маре взамен.
Подарки и поздравления пришли от всех «повес». Николас Делахей прислал пару прекрасных дуэльных пистолетов с рукоятками, усыпанными жемчугами и бриллиантами. В своем письме он указал: «Надеюсь, ты видишь, что они слишком красивы для того, чтобы использовать их по назначению».
Саймон засмеялся и сказал:
– Я и так уже жестоко наказан.
Дженси надела на церемонию новое синее платье, сшитое по последней моде, и синюю же шотландскую шапочку – та была очень ей к лицу. Из-за двух недавних смертей считалось, что это событие они отмечают тихо и скромно, – но какая может быть тишина, если речь идет о Брайдсуэлле? Местные жители и арендаторы выстроились вдоль улочки, чтобы пожелать счастья мистеру Саймону и его леди.
Перед церковью они остановились возле Колодца невесты. Следуя традиции, Саймон зачерпнул воды для Дженси. Она стрельнула в него глазами, но выпила, как и положено добродетельной невесте. Поскольку она не упала замертво, все захлопали в ладоши, и они вошли в церковь.
На этот раз они заблаговременно получили лицензию на брак. Саймон надел ей на палец новое золотое кольцо, а сверх того – колечко с бриллиантом, как принято по традиции. Другое обручальное кольцо Дженси повесила на цепочке на шею, потому что оно всегда будет иметь для нее особое значение.
Молодые супруги вышли из церкви под звон колоколов; осыпаемые зерном и добрыми пожеланиями, они пошли обратно в Брайдсуэлл, но задержались там только на час, так как решили первую брачную ночь провести в Марлоу.
Новое начало. Начало построения прекрасного собственного дома! Семейное крыло было заново отделано, а сбоку появился отдельный вход, так что они прошли сразу в свой дом.
Теперь у Дженси была своя горничная, у Саймона – камердинер, но они их отпустили и поспешили в спальню.
Там Саймон сказал:
– Подожди немного.
– Зачем? – спросила она.
– У меня для тебя сюрприз. Но почему ты смотришь на меня с таким подозрением, любимая?
Чтобы скрыть улыбку, она нахмурилась:
– Не хочу сюрпризов.
– А я думал, ты жаждешь пополнить свои знания об аристократии.
– Сейчас?
– Конечно. – Он усадил ее на кровать. – Надеюсь, ты помнишь всех, от герцогов до баронетов.
– Очень хорошо помню. – Она усмехнулась. Он поднял ее ногу и приподнял юбку.
– Итак, переходим к ордену Подвязки, наиболее выдающемуся и древнему знаку отличия. – Саймон расстегнул подвязку и начал спускать розовый шелковый чулок. – Девиз такой: «Honi soit qui mal y pense».
– Я его знаю. «Позор тому, кто плохо об этом подумает», Уверена, что это про вас, сэр.
– Ты допускаешь вольности в переводе.
– А ты допускаешь вольности с моей ногой. – Она наклонилась и стала расстегивать пуговицы у него на жилете.
– Вижу, ты способная ученица. Теперь мы должны раздеться. – Он отступил на шаг и быстро расстегнул все пуговицы.
Дженси засмеялась, потом вскочила с кровати, чтобы раздеться, но не могла без посторонней помощи снять модное платье и корсет.
– Теперь орден наготы? – Она снова рассмеялась.
– Я уверен, что если бы монарх задумался, то он бы учредил такой орден. – Саймон снял с нее нижнюю сорочку и вытащил шпильки из волос. Потом взял жену за руку и повел в гардеробную. – Но есть еще орден Бани.
Центр комнаты занимала огромная ванна – великолепная синяя ванна, разрисованная рыбами. И она уже была заполнена теплой водой.
– Как ты это устроил?! – в восторге воскликнула Дженси.
– Замечательно, правда? – Он помог ей забраться в ванну, а потом тоже погрузился в душистую воду.
– О, Саймон, какое блаженство! Небеса!
Поглаживая груди жены, он с улыбкой сказал:
– Я уверен, мы можем улучшить порядки даже на небесах. Девиз ордена Бани: «Я служу…»
