Тень Аламута

– Габриэль хочет с тобой поговорить. Ты не раз становился на нашем пути. Ты не дал нам захватить город. Ты спасал отверженных, которых ас-Саббах притворил к смерти. Не пора ли закончить это глупое противостояние?

– Что, ассасины так быстро сдаются?

– Нет, но мы могли бы стать союзниками. Религия, которую ты исповедуешь, во многом схожа с нашей. Просто мы подходим к ней с разных сторон.

– Так-так. И чего же хочет Габриэль?

– Он предлагает встретиться в Антиохии. Там вы окажетесь в равных условиях. Франкам нет дела до защитника Городов, и никто не станет на тебя охотиться. Да и моему господину тоже спокойнее. Красивый город, в котором ни у кого не будет преимущества.

– Я согласен. Когда же мы встретимся? И где я найду Габриэля?

– Встреча состоится не позднее чем через неделю. Времени осталось мало. А найти Габриэля просто – он будет ждать тебя в…

Договорить ассасин не успел. В комнату ворвались стражники. Если до того в ней было тесно, как орехам в мешке, то стало, как семечкам в корзинке. Засверкали сабли. Воздух сгустился, словно грозовая туча.

– Где ассасин?! – заорал Сабих. – Я снесу ему голову!

– Стой! – закричал Рошан.

Но было поздно. Меч обрушился на глиняный бок кувшина. Фонтаном разлетелись черепки.

– О Сабих, как ты поторопился! – схватился за голову Хасан. – Как ты поспешил! Шайтан подтолкнул твою руку.

Рошан склонился над трупом ассасина. Как ни страшно было Марьям, но любопытство пересилило. Она заглянула через плечо гебра:

– О Аллах! Это же Зейд!

И действительно: в кувшине прятался лекарь Балака. Удар Сабиха был очень силен. Коротышку пригвоздило к стене, как жука булавкой.

Как же найти Габриэля? Хорошо хоть, теперь Рошан знал, куда отправляться.

Его ждала Антиохия.

МЕЛИСАНДА НА РАЗВЕДКЕ

Из осторожности мессир де Пейн расквартировал рыцарей в северной части города, неподалеку от Собачьих Ворот. Башня Двух Сестер располагалась на юге. Между храмовниками и ассасинами лежал целый город, и это его успокаивало.

Новый дом понравился всем. Гуго даже подумывал, не переехать ли в Антиохию, если дела пойдут совсем плохо. Но больше всех радовался Годфруа: он давно хотел посмотреть на Святое Копье, а церковь Святого Петра находилась всего в нескольких кварталах от храмовничьего жилья.

Утро началось с возвращения блудного брата. Сир де Сент-Аман попытался незаметно прокрасться в свою комнату, но магистр был настороже:

– Эй, Аршамбо, – позвал он.

– Да, мессир.

– В этот раз мы ждали тебя трое суток. Ты выполнил задание?

– С блеском, мессир. Я был скромен и незаметен, как врач святой Варвары.

– И каковы результаты? – Заметив Мелисанду, магистр жестом подозвал ее: – Пойдемте, сударыня, прогуляемся. Думаю, вам тоже интересно будет послушать.

Мелисанда с радостью согласилась. Предложение магистра попахивало приключением. Грех не воспользоваться таким случаем! Два рыцаря и принцесса двинулись в сторону ворот Святого Георгия. Аршамбо начал свой рассказ.

Нужное место он нашел сразу. Побродил вокруг, осмотрелся. Дом, о котором говорил магистр, стоял пуст и заброшен. По всему было видно, что покинули его недавно и в страшной спешке. Аршамбо видел туфлю, потерянную Исааком. Туфля выглядела почти неношеной: лет пять-шесть, не больше. По доброй воле иудей ни за что такую не бросит.

Всё это показалось рыцарю странным. Поэтому вместо того, чтобы вернуться к магистру и доложить результаты, он решил продолжить разведку.

– В доме напротив живет магометаночка, – рассказывал храмовник. – Достойная женщина. Мужа нет, сама восхитительна, как триста ангелочков. Смуглых ангелочков, конечно. И с ней ребенок – проныра и мошенник. Мы с Фатимой довольно близко познакомились.

– Надеюсь, – заметил Гуго, – не настолько близко, чтобы появился второй проныра и мошенник?

– Обижаете, мессир! Я же так, для пользы дела. – Аршамбо надулся.

На самом деле, заметил он, все его старания имели целью возвеличить орден, не более. Христианским женщинам сарацинки в подметки не годятся (он покосился на Мелисанду). И ему, то есть Аршамбо, достаточно свистнуть, как возле него закружится хоровод прекрасных дам. Так что магометанки ему не нужны, и если он общается с Фатимой, то исключительно из деловых соображений.

– Ну-ну, – усмехнулся магистр. – Прости, друг. Никак не хотел тебя обидеть.

Аршамбо успокоился и продолжил рассказ. На самом деле магистр де Пейн был несправедлив к нему. Если закрыть глаза на мартовско-кошачьи замашки Аршамбо, более полезного человека трудно было найти. Он снял дом Фатимы на две недели за смешную цену и предупредил, что в любой момент может вернуться, да не один, а с приятелями. И возможно, среди этих приятелей будет женщина. И очень возможно, что они будут вести себя… мнэ-э… несколько шумно.

– Интересно, – перебила его Мелисанда. – А у мусульман бывают святые?

– Бывают, – озадаченно посмотрел на нее Аршамбо. – Их зовут пророками. К чему это вы, Ваше Высочество?

– Понимаете, сир… Сдать дом проходимцу, которого видишь первый раз в жизни. Не взять денег. Вы ведь, сир Аршамбо, обещали заплатить денька через два, не так ли?

– Три.

– Вот-вот. Согласиться, что на две недели дом превратится в ад, свинарник и кобелярню, вместе взятые. Эта Фатима – святая.

– Вы забываете две вещи, сударыня, – улыбнулся магистр. – Аршамбо дьявольски обаятелен. Этораз.

– А два?

– Два… Хм… Сколько лет твоей пассии, Аршамбо?

– Около тридцати.

– Тридцать лет. Без мужа и с ребенком на руках. Думаю, мы не очень стеснили бы эту Фатиму.

Всё это Гуго произнес ровным голосом, без малейшего намека на превосходство. Мол, сударыня, мы всё понимаем. Дворцовое образование одно, а это жизнь. Рано или поздно все с этим сталкиваются.

Мелисанду его объяснения нисколько не удовлетворили. В Иерусалиме она тоже не в хрустальной башне жила и, как одинокие вдовушки ловят мужчин, вполне представляла.

В истории с Фатимой пряталась какая-то загадка.

– А мы можем посмотреть на эту Фатиму? – неожиданно для самой себя предложила принцесса.

– Конечно.

– Тогда идем.

Для начала путешественники двинулись к церкви Святого Петра. Дома взбегали по склонам горы. Шпили княжеского дворца возвышались над крышами, указывая путь. Невозможно заблудиться, пока путь тебе указывает такой прекрасный маяк.

Мелисанда всё не могла привыкнуть к многолюдью Антиохии, Иерусалим не шел ни в какое сравнение. Торговцы, рыцари, ростовщики, менялы – глаза разбегались от многообразия одежд и лиц. Отец нынешнего князя, Боэмунд I, сделал всё возможное, чтобы византийцы держались подальше от города. Но достичь этого удалось лишь наполовину: не мечом, так монетой, не копьем, так хартией… Узнай Боэмунд I, сколько в городе румийских купцов и какие они ломят цены, перевернулся бы в могиле.

Мелисанда беспрестанно вертела головой, стараясь запомнить всё, что видит. Она твердо решила, что, когда станет королевой, устроит в Иерусалиме всё так же, если не получше.

Оружейные лавки, посудные, каморки портных, пекарни… От ароматов еды кружилась голова. Аршамбо не выдержал первый. Он поторговался с пирожницей и вскоре вернулся с добычей – колобком, жаренным в оливковом масле. Гуго и Мелисанда купили медового снега, а потом принялись сравнивать достоинства греческого и испанского вин. Магистр охаял греческое. Мелисанда оказалась не в восторге от испанского. Аршамбо пришлось выступить в качестве третейского судьи, так что победила Франция.

Возле княжеского дворца мелькнул знакомый рыжий чуб. Принцесса ойкнула и дернула магистра за рукав. Одного взгляда магистру хватило, чтобы оценить обстановку.

– Де Бюр, – сквозь зубы процедил он. – И сюда добрался, мошенник. А ну быстрее!

Все трое нырнули в арку, ведущую в маленький дворик. Как раз вовремя: коннетабль Иерусалимский, сир Гильом де Бюр спускался по ступеням дворца. Оруженосец, до того скучавший подле рыцарского коня, бросился навстречу хозяину. Гильом принял поводья и со смехом потрепал юношу по плечу.

– Симпатичный мальчишка, не правда ли? – шепнул магистр принцессе. – А что это вы так вздрогнули, Ваше Высочество?

– Он мерзавец и предатель. Такой же, как и его хозяин. Но я не понимаю, сир. Они же ехали в Триполи собирать войска! Что им здесь-то понадобилось?

– Вероятно, то же, что и там. Убедить князя выступить против Тира.

– А король – в Халебе, – с горечью промолвила Мелисанда. – В зиндане сидит. У, сволочи! Как я их ненавижу!

«Я – будущая королева, – напомнила она себе. – При мне предателей, вроде Гильома, будут вешать. Им даже меча не достанется».

– А знаете, сударыня, – вдруг сказал Аршамбо. – я вот что подумал. Антиохией правит Боэмунд, а он мальчишка. На вашем месте я бы потолковал с ним. Думаю, он скорее послушает красивую девчонку, что предлагает ему подвиг, чем старого лентяя, бормочущего о пошлинах и откупах.

– Нет.

– Но почему?

– Сударь, я вас умоляю! Я помню Боэмунда десятилетним сорванцом. Мерзкий, противный мальчишка! Он дергал за косы мою сестру Алису. И подглядывал за нами, когда мы купались.

– Но с тех пор прошло шесть лет. Думаю, он изменился.

– Вряд ли.

Мелисанда накуксилась и молчала до самого дома Фатимы. Мысль о том, что ей придется строить глазки малолетнему (на три года ее младше!) нахалу, возмущала до глубины души. Но от правды не уйдешь, именно такой Боэмунд – безрассудный, вспыльчивый сорванец – мог отправиться с нею на Халеб. И та Мелисанда, что мечтала стать королевой, не могла не признать это.

Исаак бен Бецалел жил в богатом районе. Зловещий дом, в котором Мелисанде предстояло встретиться с ассасинами, на поверку оказался весьма симпатичен. Вьюнок скрывал грязь и выбоины на штукатурке, у входа чах мирт с блестящими, словно лакированными, листьями. Полукруглые арки, нависающий над головой второй этаж… При желании внутрь можно было запрыгнуть с крыши дома напротив – того, в котором жила Фатима. Как оказалось, Аршамбо тоже подумывал об этом.

– Узкая улочка, – заговорщицки подмигнул он. – Видите то окно, сударыня? Если там посадить Жоффруа с луком, он превратит в святого Себастьяна любого, кто появится за дувалом.

– Точно?

– Святая правда. Идемте же!

Из-за дувала доносились скрежещущие звуки. Что они означают, Мелисанда так и не смогла понять. Над дорогой стелился дым, пропитанный вонью подгоревшего масла и камфары. Аршамбо не колеблясь повел своих спутников к дверям.

Разведка у Фатимы стояла на уровне, за гостями давно уже наблюдали черные любопытные глаза. Узнав Аршамбо, Гасан со всех ног дунул в дом.

– Мама, мама! – донеслось оттуда. – Дядя Аль Аббас плишел!

– Мир вам и благословение, госпожа Фатима! – возвысил голос Аршамбо. Повернулся к спутникам, успокаивающе подмигнул. Мол, сейчас всё устроится.

Хозяйка дома спешила навстречу гостям, запахиваясь в абайю. Увидев Мелисанду, она замедлила шаг. Взгляды женщин встретились. Обе сделали выводы, оценив противницу по своей, одной ей ведомой шкале.

Фатима сразу сообразила, что Мелисанда не из тех девиц, с которыми холостяки «устраивают шумно». И в лице, и в осанке гостьи чувствовалась властность. Девушка выглядела той, кем, по сути, и была: переодетой принцессой.

Мелисанда, в свою очередь, отметила, что «триста ангелочков» – явное преувеличение. Фатиму даже миловидной назвать язык не поворачивался. Худая, невысокого роста, она держалась настороженно, если не сказать дико. Смуглое лицо, пухлые губы, рот непропорционально большой. И над губой бородавка. Аршамбо действительно заигрывал с ней «для пользы дела».

– Мир вам, уважаемые гости, – поклонилась Фатима. – Проходите, чувствуйте себя как дома.

– Тем более, – подхватил Аршамбо, – что нам здесь жить. Идемте же! Мессир, сударыня.

Храмовник и хозяйка дома обменялись быстрыми взглядами. Во взглядах этих скрывалось многое: обещания, упреки, сомнения. О, целую поэму можно написать только из того, как люди смотрят друг на друга.

Гасан подергал храмовника за полу плаща:

– Дядя Аль Аббас, а ты мне месь дас поделзать?

– Нет, малыш. Воин достает клинок с одной целью – сражаться. Зря же махать мечом не стоит.

На лице ребенка отразилась напряженная работа мысли.

– Так, да? Ну тогда пойдем на улису, – рассудительно ответил он. – Там дядя Юсуф толгует пилозками. Ты его залубишь, забелешь пилозки, а мне дас за месь поделзаться.

– Дивный ребенок, Фатима, – восхитился магистр. – Поздравляю.

– О Аллах! Это паршивец, каких свет не видывал. Гасан, расстройство моей души, что ты под ногами вертишься?! Разве не запретны для тебя разговоры со старшими?

Мальчишка хлюпнул носом и спрятался за материнскую юбку. Сир Гуго смотрел на него с грустной улыбкой:

– У самого когда-то такой был. Потом вырос, мерзавец… Ладно. Что старое поминать. Госпожа Фатима, нам угодно осмотреть верхние покои.

– Позвольте, я провожу вас, господин.

Дом представлял собой ужасающую смесь румийской, франкской и арабской архитектуры. У него было одно несомненное достоинство: его выстроили после взятия Антиохии. То есть он был относительно новым. В остальном это место нагоняло тоску. Беленые стены без ковров, грязь, нищенские лежанки…

– Благородной даме бесчестно жить в таком убожестве, – извиняющимся тоном произнесла Фатима. – Будь у меня деньги, я бы сделала из этого места райский сад, только без гурий. Но, видит Аллах, мне приходится одной растить Гасана. От паршивца никакой помощи.

– Понятно.

Магистр выглянул в окно. Фатима прибеднялась. Владея таким большим домом, можно было жить вполне безбедно. Интересно, почему у нее до сих пор не нашлось постояльцев? Или дело всё-таки в соседях?

– А кто живет напротив, госпожа? – спросил он, словно между прочим.

– Мариды, господин, – не смущаясь, ответила сарацинка. – Мариды и ифриты.

– Кто-кто?!

– Это местные злые духи, сударыня, – пояснил храмовник. – Фатима так шутит.

– Какие шутки, – поморщилась хозяйка. – Дом неделю как заброшен. А раньше сущие дьяволы там жили. Пьянчуги и задиры, просто Аллах знает, что такое. Я всё боюсь, что они вернутся. Может, вы бы их утихомирили, франки? Ваш друг Аршамбо говорит, что вы из рыцарей Храма. Отступать перед врагом и обижать женщин равно запретно для вас.

– Он говорит правду.

– Это хорошо. Благослови вас Аллах, франки! – При этих словах с магистром произошла удивительная перемена. Глаза его сузились, скулы резко очертились.

– Оставь свое языческое благословение при себе, женщина! – рявкнул он. – Или забыла, что разговариваешь с воином Христа?

Фатима до смерти перепугалась. Беспрестанно извиняясь, она бросилась вон из комнаты. Когда она ушла, Гуго довольно потер руки:

– Ну вот, Ваше Высочество. Дело, можно считать, в шлеме. Посмотрите сюда.

Мелисанда послушно подошла к окну. Внутреннее убранство опасного дома предстало перед ней как на ладони. Девушка могла видеть краешек шкафа с алхимической посудой, а также стол и лавки у стены. На столе лежала потертая книга, развязанный мешочек (из него высыпалась мелочь), почерневшая от старости жаровня и надкушенный пирожок с курдючным салом. Точно такие же принцесса видела на прилавке Юсуфа, торговца, что дежурил на улице. Похоже, их пекли здесь же, в алхимической печи.

– В этой комнате мы посадим Годфруа и Аршамбо. Вряд ли в деле занято больше дюжины ассасинов. Едва возникнет тень опасности, парни перепрыгнут на балкон. Потом ворвутся внутрь и перережут всех, кто прячется в доме. Жоффруа с луком засядет на крыше. Гундомар и Пэйн заранее прокрадутся в дом…

– А ассасины не найдут их?

– Только не этих мерзавцев. Они стольким мужьям наставили рога, что ад по ним рыдает горючими слезами. Прятаться в шкафах – чуть ли не единственное, что они умеют. Пойдемте, сударыня, на крышу. Там я доскажу остальное.

Глаза Мелисанды загорелись. Уж что-что, а лазить по крышам да чердакам она обожала с детства. Магистр поднялся первым, а девушка замешкалась: подол блио зацепился за сучок в ступеньке.

– Сам я буду дежурить на улице, у всех на виду, – донесся до нее голос храмовника. – Пусть думают, что я единственный, кто вас защищает. Если вздумают предать, их ожидает горькое прозрение… Что-то случилось, сударыня? Почему вы отстали?

– О нет, мессир. Я сейчас, – Мелисанда подергала подол.

На душе было радостно и легко. Голос Гуго де Пенна вселял в нее уверенность. Неудивительно, что рыцари боготворят своего магистра. За ним – хоть в огонь и воду!

А еще принцесса поняла, что нисколечко не боится встречи с ассасинами. Что ей Аламут и орды убийц? Да хоть сам ас-Саббах со своими колдунами. Ее охраняет целый рыцарский орден! И пусть какая-нибудь ассасинская сволочь только попробует ее тронуть. Да что тронуть – просто взглянуть плохо. Храмовники от него костей не оставят!

Гуго протянул ей руку, принцесса с благодарностью оперлась на его ладонь. Весеннее солнце слепило глаза, заставляя щуриться и вытирать слезы.

– А вот, сударыня, дворик Исаакова дома. Когда дувал не мешает, можно всё прекрасно рассмотреть – магистр махнул рукой за спину.

Принцесса посмотрела, куда он указывал, и обмерла.

– Ой…

– Что случилось?

– Там… Там…

Гуго обернулся. Лицо его помрачнело.

– Прячьтесь, сударыня. Не маячьте, у них наверняка есть лучники.

Дважды повторять не пришлось. Мелисанда плюхнулась на раскаленную крышу. Рядом беспечно опустился храмовник.

Святая Мария, да как можно сражаться с этими чудовищами?!

Весь двор, насколько можно было видеть, заполняли люди самой бандитской внешности. Одни сидели у очага и пили чай, другие дулись в кости третьи штопали одежду. Кто-то точил топор устрашающих размеров. Точильное колесо издавало заунывный, скрежещущий звук. От этого звука по спине Мелисанды побежали мурашки.

По самым небрежным подсчетам, бандитов собралось не меньше двух дюжин. И каких! Рожа на роже! Черные вытертые халаты, бугры мышц, лысины, бороды, тюбетейки. А ножи! А сабли! Но страшнее всего были глаза ассасинов. Для этих людей не существовало ада.

Ладонь магистра успокаивающе легла на плечо девушки.

– Страшно, Мелис? – шепотом спросил он. Принцесса кивнула. Страшно? Не то слово! Да они же с ней и разговаривать не станут. Сразу съедят!

– Это меняет мои планы, – признался магистр. – Я не думал, что их будет столько.

Сердце Мелисанды упало. Ну конечно… Сир де Пейн смельчак, но не безумец же. Храмовников всего восемь человек. Что они сделают против толпы бандитов?

«Ничего, – подумала она. – Пойду к Боэмунду. Буду просить, требовать, лить слезы. Этого ни один мужчина не вынесет. Только бы не видеть эти рожи!»

Магистр пребывал в тяжких раздумьях. Он пыхтел, морщился и загибал пальцы, что-то высчитывая.

– Нет, не получается, – огорченно заявил он. – Их слишком много…

– Вот и я думаю. Может, лучше к Боэмунду?

– К Боэмунду вы тоже сходите. Лишним не будет. – Магистр в раздражении стукнул себя по колену: – Нет, но каково! Я-то рассчитывал послать Роланда с утречка на базар. Наш повар, – доверительно объяснил он, – просто олух царя небесного. Жульен у него получается по вкусу как консоме, а консоме – как старая попона. Роланду он в подметки не годится. Но теперь-то ничего не выйдет… Роланду придется стоять с мечом у задней калитки. Чтобы эта сволочь не разбежалась, пока мы их будем резать.

Всего-то?! А она…

Заросший до самых глаз бородой ассасин наконец отошел от точильного круга. Подбросил в воздух перышко, взмахнул мечом. На землю упали две белые пушинки.

Мелисанде стало смешно. Нашел чем хвастаться… Аршамбо как-то подбросил в воздух полено и выхватил меч. На землю упала гора щепок. И этих трюков она боялась? Фи!

– Пойдем, Мелис. Всё, что нужно, мы выяснили.

Магистр протянул принцессе руку, помогая чиститься. Душа Мелисанды пела. И как она могли усомниться в храбрости своих рыцарей? Вот чудачка!

Ни магистр, ни принцесса не заметили, как из-под лестницы выскользнул Гасан. Мальчишка опрометью метнулся к выходу. Выбежав из дверей, он что есть духу припустил к дому с ассасинами.

СОРОК РАЗБОЙНИКОВ ГАБРИЭЛЯ

Впервые за много дней Габриэль пребывал в растерянности. До этого всё было хорошо. Ас-Саббах полностью одобрил его действия. Из Аламута прибыл Кийа Бузург Умид, ему предстояло вести переговоры с посланником короля. Габриэль считал, что справится с этим лучше тупого казвинца но Старец Горы не любит, когда с ним спорят. Чтобы исключить малейшие неожиданности, имам отправил в Антиохию свою гвардию. Сорок разбойников – так звали их в землях от Яффы до Мосула. Сам халиф Дамасский их боялся, не говоря уж о простых эмирах и раисах.

И вот – Габриэль не знал, что делать. Коннетабль де Бюр упорно отказывался от роли королевского посланника. Ему дважды намекали. Дважды! Оба раза он притворялся, что не понимает, в чем дело.

И главное, посоветоваться не с кем. Кийа Бузург Умид, которого Гасан ас-Саббах прочил в свои преемники, еще не приехал. Вопрос «что делать?» стоял остро как никогда.

– У Али и Гасана, двух братьев родных, умер старый отец, умер добрый отец, рассказали, – доносилось снизу. – Брат Али, старший брат, стал Аллаха хвалить, почитать, прославлять, толковать что есть сил, рассказали.

Лет через восемьсот это назвали бы политинформацией. Шейх Кубейда рассказывал разбойникам о ситуации с имамами в исмаилитском мире. Проповедь переполняли иносказания. Мудрость батин Кубейда сравнивал с тайной пещерой, открывающейся по волшебному слову. Праведную жизнь, полную самоотречений и аскетизма, – с сокровищами, которые ослы тащили по каменистой тропе для своего хозяина. В его устах события борьбы за власть в Сирии и Персии превращались в волшебную сказку. Разбойники внимали ей, затаив дыхание. Габриэль сперва возражал, а потом сдался: пусть лучше слушают Кубейду, чем курят гашиш.

Ассасины прибыли в город вчера. По одному, по двое, по трое они шли пешком, прятались в арбах с зерном, прибывали на кораблях, переодетые женщинами, монахами, купцами и крестьянами. В кошельки стражников перекочевало бессчетно золота. Габриэль поражался безумию франков. Пожелай он захватить Антиохию, сюда с легкостью можно было переправить сколько угодно войск. Блеск безантов затмил глаза крестоносцам, что ли? Ну как можно было впустить Кубейду, чей лик с рождения отмечен печатью порока и мошенничества? А Ахмед по прозвищу Поджигай? А Маленький Абдулла?

Всё это были люди особого сорта. Те, из-за которых цивилизация могла только радоваться, что не доросла до взрывчатки и самолетов. Исмаилиты не принадлежали к какой-то определенной национальности. Арабы, турки, армяне… Среди разбойников был даже один выходец из Лангедока, Мишель Злой Творец. Его одухотворенное лицо обрамляли овечьи локоны, а в глазах светилась пустота и безмятежность, каким позавидовал бы Будда. Он обожал ломать пленникам пальцы и отрезать уши.

Лежа думалось лучше. Габриэль упал на постель и закинул руки за голову. От покрывала несло сырой шерстью и псиной, от подушки – пылью. По потолку бежали змеистые трещины. Исаак экономил на ремонте, потому что понимал: рано или поздно ассасины отберут у него дом. К тому времени, как это произошло, дом стал совсем нежилым. Но Габриэлю было не привыкать к походной жизни.

– Сезам, откройся, – донеслось снизу. – Очень вас прошу!

Грязная подушка манила уютом и спокойствием. Габриэль закрыл глаза.

И приснился ему сон.

Факелы дрожат на сквозняке. Копоть поднимается к сводам пещеры, пятная их письменами сульса. Масляные искры прыгают по золотым оправам зеркал, перебегают по грудам монет, вспыхивают в гранях самоцветов. Глаза разбегаются! Белые хорасанские ковры в узорах «птичьи лапки», зеленые исфаханские в хитросплетениях орнаментов, простые, но очень прочные керманские. Гобелены, исписанные пехлевийскими письменами и цитатами из Корана. Запретные миниатюры, изображающие людей и животных. Оружие, блюда, статуи, светильники.

Сокровища! Сокровища! Сокровища!

Впервые в жизни Габриэлю снился вещий сон. Ассасин брел по дивной пещере, полностью сознавая, что спит. Быть может, здесь, в этом таинственном месте, он найдет ответы на вопросы, что его тревожат.

Что делать с Гильомом? Отчего задерживается Кийа Бузург Умид?

Габриэль стоял перед колеблющейся водяной стеной. Струи водопада извергались из трещины в своде пещеры. С грохотом обрушивались они, взбивая пенные буруны. Отгремев, вода уходила в колодец, высеченный в толще скалы. За стеной призрачным золотистым светом мерцали факелы. Ни мгновения не сомневаясь, ассасин шагнул сквозь ревущую преграду.

Вода расступилась, пропуская его. Габриэль оказался в башне Аламута – той, откуда начался его поход. Старенький Гасан сидел, скрестив ноги, на кипе неряшливых ковров и играл на дудочке. При виде его у Габриэля сжалось сердце.

Всё-таки Старец Горы был очень стар. Свеча его жизни трепетала на ветру, готовая в любой миг угаснуть. Проклятый век… Сражаемся неведомо за что, рвем зубами и когтями, а сокровища – вот они. Стоит лишь протянуть руку.

Старый имам радушно кивнул:

– Садись, Габриэль. Мир тебе и благословение. В сердце моем поселилась скука – а всё потому, что я долго не видел тебя.

– Странно произносить такое, но… я тоже соскучился.

Старик кивнул и погрузился в размышления. Временами он подносил к губам дудочку, наигрывая грустную мелодию.

– Знаешь, Габриэль, я только сейчас понял, что я натворил. Страна погружена в пучину мятежа. Горстка алчных эмиров рвет ее на части… Аллах милосердный, гнева твоего страшусь! И сыновья мои… мои дети! Ради чего я убил вас? Блеск власти ослепил меня.

Вскрикнув, ас-Саббах разорвал на груди халат и сбросил с головы чалму. Халат тут же сросся обратно. Чалма смоталась и прыгнула на голову старика.

– Я мертв, Габриэль. Не выдержало сердце старика… Не покидай меня, хорошо?.. Меня ждет встреча с Всевышним. – Голос его сошел к шепоту: – Я только сейчас понял цену того, что делал. Истина… О Аллах! Какая истина стоит той крови и слез, что я принес правоверным? Какой рай может меня ожидать? Гурии? Вино? Я несу ад в себе. Сыновья мои казнены по моему же приказу – что я скажу им?

– Но истина батин…

– Ах, оставь. Пророк Мухаммед впервые принес послание всему миру. Мудрость Корана окончательна, она не требует ни толкований, ни подтверждения. Но что мы сделали с этой истиной? Раздробили на части. Превратили в золото динаров, сталь ножей и камень крепостей.

Ас-Саббах устало откинулся на ковры. Веки его прикрылись; вновь зазвучала грустная мелодия.

– Ах да, – совсем другим голосом объявил он, отнимая дудочку от губ. – Ты ведь хочешь знать, что произошло.

– Я буду благодарен, имам, если ты подскажешь также, что делать.

– Этого никто не может знать, кроме тебя. Остальное же расскажу. Вчера я умер, и Кийа Бузург Умид, который колебался до последнего, не смея отправиться в Антиохию, вернулся в Аламут.

– Так он и не отправлялся? О проклятый!

– Нет. Ему тоже было видение. Если бы не оно, вы встретились бы еще вчера. Но слушай же дальше. Твоя миссия потеряла смысл. Рошан Фаррох, наш вечный противник, убил Балака. Более того: он погубил и Зейда, которого ты послал за жизнью эмира. А вместо коннетабля Иерусалима заключать договор приехала дочь короля, Мелисанда.

Габриэль схватился за голову. В единый миг всё пошло прахом: все его надежды, мечты, устремления.

– Но, имам! – хрипло выкрикнул он. – У меня есть бумага… та, что ты сам… Она передает Бузурга в мою власть!

– Твое огорчение неприятно мне. Но едва ты покинул мои покои, я призвал Бузург Умида. Потолковали мы о том о сем. Кийа пронырлив и хитер, он станет достойным преемником. Он тут же узнал человека, который подменил бумагу.

– О Гасан, Гасан! Лучше бы ты убил меня!

– Прости, Габриэль. Горько видеть, как мои слова ранят тебя. Одно могу посоветовать: отринь суету властного мира. Обратись к суфиям, пусть они помогут тебе. Не повторяй моих ошибок!

Не повторять ошибок? Шайтана с два! Ассасин вскочил на ноги и пнул миску, что стояла рядом с ас-Саббахом:

– Гори ты в аду, старый проходимец! Пусть плоть твоя обуглится, пусть желчь станет твоим питьем, а плоды заккума – пищей! Ненавижу!

Горло перехватило. Он сорвал со стены саблю и бросился на старца. О чудо! На коврах того не было. Ас-Саббах стоял за спиной Габриэля, укоризненно качая головой. Вновь и вновь наносил ассасин удары, но Гасан чудесным образом уклонялся.

Грохот воды разрывал уши. В зеркалах метались бесчисленные просверки. Сабля в руке Габриэля накалилась, и он бросил ее.

Вместо де Бюра приехала Мелисанда.

Кийа остался в Аламуте.

Балак убит Рошаном.

Когда нет ни того, кто заключает договор, ни того, с кем его заключают, да еще и сам предмет договора исчез, что остается?

Месть. Месть за поруганные надежды.

Габриэль вскочил, хватая ртом воздух. Кошмар расползся липкими ошметками по углам, понемногу отпуская ассасина. Теперь Габриэль знал, что делать.

Когда он спускался по скрипучей лестнице вниз, повествование было в самом разгаре. Кубейда как раз перешел к той части, где разбойники собирались мстить Али-Бабе, выкравшему тело убитого брата.

– Всем молчать! – выкрикнул Габриэль. – Слушать меня и подчиняться беспрекословно!

Рассказ шейха оборвался на полуслове. Тишина упала на людей шелковым покрывалом, и взгляды разбойников обратились к предводителю.

Как всегда бывало с Тенью в часы опасности, лица их казались ему чудовищными. Выпученные глаза, растрепанные бороды, шрамы. Ни один из разбойников не улыбался. Они не умели. Всё, что у них получалось, – это гаденько подхихикивать, сально гоготать, плотоядно ухмыляться и разражаться зловещим смехом. Когда кто-нибудь из них показывал зубы, от их щербатых оскалов в сердцах поселялась дрожь.