Тень Аламута

Если же нет – то поступать наоборот.

Так кому же рубить голову?

Иса забеспокоился. Внезапно ему пришло в голову, что начальник стражи, казначей и судья его но очень-то любят. А простые люди так и вовсе ненавидят. Еще он вспомнил, что у Сабиха в коридоре дюжина стражников – отпетых головорезов, во всём ему послушных. И еще: проклятый гебр частенько пил с Сабихом вино. Известно же – ничто так не сближает мужчин, как совместные пирушки.

– Постой, Сабих. – Иса облизал пересохшие губы. – Никому рубить головы не надо. Сперва разберемся. – Он с подозрением посмотрел на гебра: – Аллах ведает, как ты выбрался из зиндана, но отчего же ты не убежал?

– Иса, ты меня удивляешь. Я обещал спасти город. Что до остального и до рассказов, где я был, то не лучше ли нам выйти отсюда? Тюремная сырость плохо действует на мои суставы. А известия, которыми я хочу поделиться, отлагательств не терпят.

Иса с радостью согласился. Глядя на выпученные глаза Сабиха, он чувствовал себя в ловушке. Смешки Рошана, красноречивые взгляды воинов – всё это действовало ему на нервы. Сам предатель, он подозревал предательство и в других. Гремя оружием, стражники затопали по лестнице.

«Не вывернется кафир, – решил про себя Иса. – сброшу со стены, и дело с концами». Ему было невдомек, что Сабих обдумывает схожие мысли, но в отношении его самого.

Рошан ни о чем не думал. Сияние аши поглотило его. Переломный миг близился.

Как и в предыдущие осады, всё решит чудо. Но ему следует немного помочь.

Горизонт подернулся нежной алой дымкой. Над Манбиджем поднималось новое утро. Аромат цветущих вишен стал ярче, насыщенней. Стражники бесстрастно таращились за стену, туда, где белели шатры войск Балака. Для переворота Сабих подбирал людей тупых и исполнительных, напрочь лишенных воображения, и сейчас они лишь ждали приказа. Кто-то один должен был погибнуть. А Фаррох это будет или Иса – одному Аллаху известно.

Им это без разницы.

– Смотри, Иса. – Рошан махнул рукой в сторону кустов терновника. – Узнаешь место?

Иса мрачно кивнул. Еще бы не узнать! Тут он встречался с племянником Балака. На этом самом месте сброд Тимурташа гонял Хасана по колючкам. Памятное место. Стена здесь была слабее: как ни старались каменщики укрепить ее, времени не хватило. Развалить ее не составит большого труда.

– Сюда Балак выставит боевые машины. С этого пригорка он попытается разбить стену. Слышишь, Иса? Нам надо готовиться к вылазке.

– Что за безумие ты предлагаешь, кафир? Это означает лезть льву в пасть.

– А почему бы и нет? Вырвать ему зубы. Мы спрячем дюжину верных людей в терновнике. Пока солнце не встало и лагерь не проснулся после вчерашней попойки. Пусть ждут, а в нужный момент ударят.

Иса подошел к краю стены и заглянул вниз. Сабих напрягся. Стражники переглянулись с мрачным весельем на лицах.

– О Аллах! – слабым голосом сказал Иса. – Я не слышал более глупых слов за всю жизнь. Сабих, давай казним этого кафира прямо здесь и покончим с этим.

– Кафира? – ухмылка начальника стражи стала шире.

Иса выпрямился:

– Нечестивый! Или ты думаешь, что я не знаю, о чем вы договаривались с Керимом? Меня погубить, а город отдать проклятому мерзавцу! Да пожрет гиена твои вонючие кишки! – Он обернулся к стражникам и указал на Рошана: – Эй, взять его! Немедленно!

Нкто не двинулся с места. Сабих покачал головой.

– Не спеши, Иса. Манбидж нам ценнее твоей крови. Ты предал брата, предашь и нас. А Рошан принял истинную веру и перестал быть гебром. Он станет раисом города.

Стражники поддержали его одобряющими выкриками. Слушая их, Иса успокоился. Бывает так, что ребенок в один миг становится взрослым. Это и произошло с ним.

– Принял ислам, говоришь? – сказал он насмешливо, – Ну что ж… Пусть тогда произнесет символ веры.

Рошан молчал.

– Повторяй за мной: «Верую в Аллаха великого, не имеющего товарищей, и в то, что Магомет – пророк его».

Воины неуверенно переминались с ноги на ногу. В их глазах появилась растерянность.

– Рошан, что же ты? – Сабих растерянно схватился за рукоять меча. – Ведь Иса сдерет с тебя кожу. Повторяй за ним!

– Не стану. Иса прав. Кериму не удалось обратить меня в ислам.

В припадке веселья Иса хлопнул себя по бедрам:

– Я ведь говорил! Этот кафир упрям, как дряхлый мул, а вы хотели отдать ему город. И как Аллах допускает в людях глупость, подобную этой? Взять его!

Зашелестела сталь мечей. Стражники двинулись к гебру. Рошан даже не шелохнулся.

– Думай, Сабих! – крикнул он. – Реши же, на чьей ты стороне. – В голосе его звучала такая уверенность, что воины замедлили шаг. – Я могу снять эту осаду. Иса же вас погубит.

– Аллах не видел подобного лжеца, – усмехнулся Иса. – И ведь как врет! Голос не задрожит, щека не дрогнет. Ай, Рошан! Я прикажу сшить из твоей шкуры плащ. Стану ходить в нем на базар – и видит Аллах, в торге и плутовстве мне не найдется равных. Ну скажи, скажи, безумец, на что ты надеешься? Как ты выполнишь обещанное?

– Оглянись, Иса. Что ты там видишь?

Иса повернул голову. Зрачки его расширились.

По вытоптанной траве, мимо торчащего облаком терновника шли двое. Они были слишком заняты, чтобы обращать внимание на разные пустяки. На стену Манбиджа, на сгрудившихся на ней солдат. Беседа, увлекшая их, оказалась столь занимательной, что они забыли обо всём на свете.

От стены их отделяло расстояние полета стрелы.

Нет, уже меньше.

– Это Балак, – с благоговением начал Сабих. – А с ним…

– Усама ибн Мункыз. Славный воин и правдивый человек, которого вы незаслуженно считаете вралем, – докончил Рошан. И жестом, не терпящим возражения, вытянул руку: – Лук и стрелы. Быстро!

– Нет! – истерично выкрикнул Иса. – Не вздумай, проклятый кафир! Балак – истинный воин Пророка, а ты…

– Скорее. Он уходит.

Расталкивая стражников, к Рошану бросился человек в шапке с торбаганьими хвостиками:

– На! Держи!

И, обернувшись к воинам, заговорил взахлеб:

– Я его знаю! Он попадет! Приходил к нам… спорил… ворону подстрелил! А мой лук ему привычен и знаком, хвала Аллаху!

Фаррох усмехнулся. Горячий парень Басир, с которым он соревновался в меткости. А если говорить честно, не соревновался, а хвастался. Ворону подстрелил, надо же…

Балак уже выходил из опасной зоны. Спутник его, славный воин Усама, шел неудачно, почти закрывая эмира. Будь Балак стройнее или ниже ростом, Рошан не стал бы и пробовать. Но, к счастью, эмира не зря звали Горой.

«Если я попаду в Усаму, вселенная мне не простит – мелькнула непонятно откуда взявшаяся мысль. – Этот фантазер и поэт принадлежит всему миру. И нам, и будущим поколениям. Балак же принадлежал себе самому, своей алчности и тщеславию. Ворона, прыгающая в пожухлой траве».

Плавным движением Рошан натянул тетиву. Аша искрилась на кончике его стрелы – яростная, неукротимая. Почти не целясь, гебр выстрелил.

История изменила свой ход.

ХАСАН ИБН КУМУШТЕГИН, ИЛИ ИГРОКИ МИЛОСТЬЮ АЛЛАХА

В армейском зиндане стояла непрошибаемая вонь. Пахло потом, испражнениями, протухшей капустой. Тимурташ, став лагерем подле Манбиджа, чуть ли не в первую очередь распорядился, чтобы выкопали яму. Зинданы и тюрьмы были пунктиком юного эмира. В месте, где не имелось бы поблизости уютного и вонючего узилища, он чувствовал себя неспокойно.

Туркмены рыли зиндан, проклиная всё и вся. Им не давала покоя мысль, что они стараются для самих себя. Яма вышла достаточно просторной и вместила всех пленных, но для слабейших превратилась в братскую могилу.

После того как эмир казнил пленных франков, стало немного полегче. Дьявольская духота, от которой перед глазами плыли зеленые круги, немного рассеялась. Немного – так, чтобы можно было жить.

Помните случай, так и не попавший в «Занимательные истории» Абу Али аль-Мухассина ат-Танухи? «Жена говорит мужу: «О свет очей моих! Ты был у городского судьи и играл в шахматы. Но отчего же так пахнет от тебя вином?» На что муж резко ответил: «Ради Аллаха великого, милостивого! Жена, разве шахматами должно от меня пахнуть?»

Когда Хасану рассказывают эту историю, он грустно улыбается. Запах шахмат для него навеки связан с тюремной вонью, от которой не было спасения в зиндане Тимурташа.

Дело в том, что все обитатели ямы, выжившие в проклятой бойне, были непревзойденными шахматистами.

– Клянушь ражводом ш женами, которых у меня нет, этой партии тебе не одолеть! – старик по-бабьи пожевал беззубым ртом. – Хожу ладьей на край дошки. – И уточнил: – крайний из принадлежащих тебе.

– Э-э, уважаемый шейх! Не смешите мою феску. Там уже три хода стоит ваш конь.

– Неправда! – взорвался гул голосов. Возмущенный рык Хасана влился в него, как ручей в реку: – У нас все ходы запомнены.

От бучи, поднятой заключенными, к небу поднялись волны зловония. Где-то там, в недосягаемой выси, зашевелился стражник.

– Эй, уважаемые! – просипел он. – Нельзя ли потише? Устроили ромашку, понимаешь: ферзь туда – конь сюда. Спать мешаете!

– А вам и нельзя спать! Нельзя! – визгливо заволновался иудей. – Вдруг мы бежать вздумаем? И сиятельный Хасан тоже подтвердит.

Поднялась перебранка. Заключенные сообща доказали стражнику, необразованному туркмену из Джазира, что он ни бельмеса не смыслит в жизни. И что коль Аллах обделил его удачей и разумением, ему следует сидеть тихо и слушать благочестивые беседы умных людей. Вскоре разговор сам собой перешел на последнюю партию. Дело чуть не дошло до драки.

Тут следует кое-что пояснить: время утренней молитвы только миновало, и в зиндане стояла жуткая темень. Игроки делали ходы по памяти, держа в голове доску и фигуры на ней. Нумерацию полей в те времена еще не придумали, и фраза «хожу е-2, е-4» просто не могла прозвучать. Ходы назывались приблизительно: «конь на два поля в сторону Мекки, а потом направо» или «Аллах дозволил мне объявить тебе шах, о сын недоношенной свиньи». Понятия «вправо», «вниз» и «путем хаджа» игроки понимали каждый по-своему, из чего возникало немало двусмысленных ситуаций. А так как играли на раздевание (деньги давно отобрали стражники), размолвки доходили до мордобоя.

Старик горячился:

– Муша, дитя халебшкого порока! Где моя ладья? Что жа обман такой? У края штояла моя ладья!

– Ай, ну что вы хотите от бедного иудея? Уважаемый Убайда, вы даже не помните, как зовут вашу маму. Таки ладьи там не было.

– Была! – завопила половина зиндана.

– Не было! – отвечала вторая половина.

– Начнем шнова, – миролюбиво предложил старик. – И будь внимательнее, Муша. Аллах покарает тебя за дерзость.

Но Моисей играть отказался. По его словам выходило, что партию он выиграл, но в зиндане слишком многие завидуют удачливости избранного народа. Свято место пусто не бывает – играть с шейхом вызвался крючконосый толстячок, торговец шелком.

За спиной Хасана вздохнул развязный багдадец:

– Жрать хочется… Вы знаете повара Бурзуки? Нет? О-о, тогда жизнь ваша исполнена бессмыслицы. Он-то сам из куйрешитов, пройдоха. И в мастерстве своем достиг высших вершин. Когда у нас закончилась провизия, он сварил бешбармак из мелко покрошенных коней и слонов. А мы были уверены, что едим нежнейшее мясо ягненка.

– А я играл в шахматы с румийской принцесой, – сообщил кто-то в темноте. – Двадцать пять лет назад. Умнейшая женщина! И до тонкостей познала игру.

– Двадшать пять? – усомнился шейх. – Принцещще было тогда лет шешнадцать. В этом вожраште девы безрашшудны и вжбалмошны, хвала Аллаху.

– Ну да, – не смутился рассказчик. Судя по говору, он был крестоносцем, неведомо как избежавшим гибели от руки Балака. – Но ей тогда было еще меньше. Я состоял в свите сира Боэмунда. Мы гостили у императора Алексея, и он, услышав, что я играю в шахматы, не успокоился, пока не послал за дочерью. В общем, сыграли мы. Сами понимаете… На кону были моя голова и ее девичья честь.

– Развратные румы! – послышались возмущенные голоса. – Но как такое могло быть?!

– Это всё Боэмунд. Пройдоха редкостный, куда там румийцам. С девичьей честью, конечно, накладка вышла. Император в запале ляпнул. Но он ничем не рисковал. Девчонка до того дня не проиграла ни одной партии. А мне постоянно приходилось справляться, какой буквой ходит конь. Я был неграмотен. И дьявольски красив.

Крестоносец перевел дыхание. Небо над головой помаленьку начало светлеть. Решетка выделялась яркими черными клетками.

– Ну-ну, – засопел торговец. – Утро на плахе против ночи с принцессой. И как ты остался жив?

– Вы, сарацины, обделены воображением. А ведь всё просто. Принцесса в те времена была совсем девчонкой – наивной и мечтательной. Нас, франков, она боялась и ненавидела. А при виде Боэмунда краснела до корней волос. Обаятелен был, чертяка. Мне не требовалось знать игру, чтобы одержать верх. Когда я совершил очередную глупость, принцесса Анна рассердилась. «Куда ты смотришь, безумец! – прикрикнула она. – Ты уже почти получил мат. Тебя считай что обезглавили!»

– А ты?

– А я ответил: «Какие красивые грудки, Ваше Высочество. Возможно ли отвести от них взгляд? Игра еще продолжается, а счастье переменчиво. Вряд ли сыщется большего стыда и позора, чем когда ты попадешь ко мне в руки совсем голая».

Принцесса смутилась и перестала смотреть на доску Мы сидели и переглядывались. Вскоре ситуация на доске стала совершенно угрожающей. Не было сил, что могли спасти принцессу от поражения. – Крестоносец вздохнул: – И тогда эта скотина Боэмунд опрокинул шахматный столик.

Пленники не сдержали вздоха разочарования.

– Принцесса кричала, что отлично помнит позицию, – продолжал франк. – А чего там помним. – с пяток фигур оставалось… До слез дошло. Но император услал ее с глаз долой. А утром выдал нам и припасов, и снаряжения, и денег. Золотом зал набил. Мол, что угодно, только убирайтесь побыстрее отсюда. Очень за свою девчонку боялся. А ведь до того мурыжил нас в Константинополе чуть ли не месяц.

Старый шейх деликатно кашлянул:

– Удивительная иштория. Что же до игроков в шахаты, то ибн-Маймун и шам неплохо играл. Аллах наделил его хитроштью, но жабыл дать мудрошти.

– Но-но! – вскинулся крестоносец.

На него зашикали.

– Однажды мне довелош попашть в плен к франкам. О шайтаново шемя! Ибн-Маймун предложил мне шыграть на швободу. Но дошка! Но фигуры!

– А что было не так с фигурами, уважаемый?

– На дошке вмешто коней и ладей штояли кубки и кувшины ш вином – тем, што жапретно для мушульманина. Жбив фигуру противника, ее шледовало выпить. – Шейх сделал драматическую паузу и объявил: – Проиграй я, и рабштво штало бы моим уделом. Хвала Аллаху за то, што шлучилощ дальше!

Слушатели затаили дыхание. Ничто не нарушало тишину, кроме сопения стражника наверху да треска факела.

– Да поразит Аллах тряшучкой вшех чушежемцев! Я вожнеш молитву Вшевышнему и принялша жа игру. Франк жаметил мою нерешительношть. Шловно нашмехаяшь надо мной, он подштавил мне вше швои фигуры. О шелудивый пеш! Шлёжы лилиш иж моих глаж. Но вжатие было жапретно для меня.

– А что было потом, уважаемый?

– А потом Аллах внушил мне небывалую мудрошть. И именем пророка на уштах я пожертвовал нечештивцу ферзя…

– О!

– …и обеих швоих ладей…

– Ах!!

– …а потом жделал жакушку жапретной для франкшкого рыцаря. Выпив три кувшина обжигающего прошяного вина, он упал лицом на дошку, тем шамым прижнав швое поражение. Так я шпашша, хвала Аллаху!

– И вы думаете, что это хорошая история? – поинтересовался Моисей. – Это дрянь, а не история. Вы, наверное, не слышали хороших историй, шейх. Вот я вам расскажу!.. – В голосе его появились умоляющие нотки. Заветный рассказ томился под сердцем, ожидая своего часа. – Слушайте! У нас жил песик по имени Ибрагим. И когда матушка читала Тору, он целый день стоял рядом со светильником на голове.

– Муса, но при чем тут шахматы?

– Они еще спрашивают! Да вы видели того песика? Я умоляю! Будь у вас такой песик, вы забыли бы о любых шахматах.

Над головой раздался вопль. Заключенные притихли. Некоторое время не происходило ничего, а потом…

– Убили! Уби-и-или!! – И тут же:

– О какую потерю понес ислам!

Отблески света пробежали от одной стенки к другой. И еще. И снова. Наверху кто-то носился с факелами туда-обратно.

– Что же там случилось? – удивился торговец. – Какое-то важное дело постигло наших врагов. Кстати, мы не доиграли.

– Я побил шлоном твою пешку, – любезно сообщил шейх.

– Какую? Правую или левую? Знайте же, что мои дедушка Джафар был страстным шахматистом. Умирая он настолько ослабел, что вместо слов «Нет бога, кроме Аллаха», сказал: «Шах тебе! Оставь ладью в покое». А имам отвечал…

Яму осветил факел. Пленники завозились, закрывая глаза руками. Девичий голос жалобно позвал:

– Хасан! Хасан, муж мой возлюбленный! Ты здесь?

– Кто звал меня? – удивился Хасан. – Кто помнит мое имя?

– Это я, Марьям. Хвала Аллаху, ты жив, мой господин.

– Уходи, Марьям. Уходи. Аллах сделал меня твоим рабом. Как вынести такой позор мусульманину?

– О нет, любимый мой! Не рабом тебя почитаю, но лучшим из светозарных!

– Лучшим из блистательнейших?

– Да!

– Дивной красотой сравнимым с украшениями в тысячу тысяч динаров?

– Да-да!

– О говори же, говори! Твои слова – настойка из столетника на ранах моей души. А скажи, что предпочтительней: я или, скажем, дворец розового мрамора?

Грубая рука опустилась на плечо Хасана.

– Хватит, друг мой. Все эти восточные арабески оставь на потом, когда выберемся отсюда. – Крестоносец запрокинул голову и крикнул: – Эй, смелая девушка! Ты еще там?

– Я слушаю, страшный франкский господин!

– Ты можешь откинуть решетку и выпустить нас отсюда?

– С любовью и повиновением!

– Сделай это. Клянусь силой Иисуса Христа, мы в этом очень нуждаемся.

Заскрипела решетка. На щеку Хасана упали горячие смоляные капли от факела.

– Держите! – Вниз полетела веревка. Второй ее конец был закреплен на краю ямы. – Только пусть первым лезет мой возлюбленный! Иначе перережу канат.

– Пусть так, – кивнул крестоносец. – Эй, пропустите Хасана. И не толкайтесь, не мешайте друг другу. Нам надо убраться из лагеря.

– Но мы не доиграли партию! – запротестовал торговец.

– Загадочный вы народ, сарацины… Я вот всё думаю: может, перед тем, как нападать, нам стоило попробовать договориться миром? Сколько интересных вещей мы бы узнали.

Босые пятки Хасана сверкали у самого края ямы. Подтянувшись, правитель вылез наружу.

– Следующий – Моисей, – распоряжался крестоносец. – Потом я. Эй, девушка! Тебя ведь Марией зовут?

– Марьям, о страшный франкский господин.

– Скажи, Марьям, что там наверху? Куда делась стража?

– Им не до нас, страшный франкский господин. Шальной стрелой убило эмира Балака. Тимурташ собирает приверженцев. Бурзуки во всём ему противоречит, и оба эмира ругаются почем зря.

– Хвала Аллаху, – обрадовался Хасан. – Значит дело не обошлось без Рошана. Только он способен устроить такую кутерьму.

Один за другим пленники покидали яму. Больше всего возни вышло с шейхом. Торговец шелком, чья очередь была последней, обвязал его веревкой. Крестоносец и Хасан потащили наверх. Шейх поднимался безобразно. Он дрыгал ногами, вопил и требовал уважения к своим сединам и знанию. Наконец все оказались наверху.

– Полдела сделано, – подытожил крестоносец. – А теперь будем спасаться.

Без сира Сэмюэля бывшие узники пропали бы, но он с ходу сообразил, куда двигаться. Да в маскировке и не было нужды: в лагере стоял переполох, до горстки беглецов никому не было дела. Но лишняя предосторожность никогда никому не мешала.

Со стен за переполохом в лагере наблюдали манбиджцы, лучники держали под прицелом все подходы к городу. Чтобы не повторять судьбу Балака, беглецы решили переждать день в зарослях терновника. Хасана при виде колючек била дрожь, но другого выхода не было.

Пришлось покориться.

Моисей сходил на разведку и вернулся с двумя мешками динаров. Разброд в осаждающей армии переходил все мыслимые и немыслимые границы. Со смертью Балака перед Тимурташем открылись радужные перспективы. Десятки крепостей, огромные пространства от Халеба до Харрана – всё это отныне принадлежало ему. С одной оговоркой: и крепости, и земли следовало перезахватить.

Тимурташ торопливо собирал преданные войска и переманивал колеблющихся. Эмир Бурзуки сперва взывал к совести проходимца, но потом махнул рукой. Едва минул полдень, как его соратники собрали шатры и отправились в обратный путь.

Осада Манбиджа фактически прекратилась.

Вечером беглецы выбрались из укрытия, тут-то их и обнаружили высланные Сабихом разведчики. Это оказалось несложно. Возгласы «Что за обман! Где мой шлон?» были слышны на фарсанг от стены.

Ночью правитель вернулся домой.

ФАРРОХ ПРОЩАЕТСЯ С ГОРОДОМ

Всё на свете когда-нибудь кончается. Пришла пора покидать Манбидж. Да и то сказать: подзадержался Рошан. Раньше даже три ночи под одной крышей тяготили его, а тут – больше месяца прошло.

Халат, одеяло, горшочки с мазями. Книга – один из трактатов Ал-Кинди. Еды на несколько дней. Много брать не стоит. Странник, что хочет поклажей соперничать с верблюдом, умом соперничает с ишаком. Что еще?

Ах да… Самое главное. Рошан подошел к окну и распахнул его. Высунулся до половины наружу, стараясь рассмотреть напоследок город.

Шум праздничного Манбиджа оглушил его. Громко кричали дети, ревели ослы. Звенела медь в квартале чеканщиков. Зычные голоса водоносов обещали утоление жажды.

И самое главное: бездонное небо дышало весной. Наконец-то настоящей весной – без привкуса гари и смертоносной стали. В воздухе чувствовался аромат цветущих вишен.

Все долги розданы. Сабих, Керим, даже мерзавец Иса – все они стремительно уходили в прошлое, становясь персонажами легенды. Очередной легенды о Защитнике Городов. Что же гнетет его?

Любой человек, выпутывающийся из бед с помощью интуиции, в жизни сталкивается с множеством неудобств. Или ты доверяешь своему чутью или нет, и порой самое пустяковое действие становится невозможным – предчувствия не позволяют. Рошан не мог просто так взять и уйти. Ему требовалось уйти хорошо. А самое главное, он так и не решил, куда направиться. Путей виделось несколько. Можно было отправиться на юг в Иерусалим, а затем из Хайфы отплыть в Константинополь. В Тир тоже стоило заглянуть. А еще хотелось повидать Халеб и Антиохию. Неопределенность раздражала. Для человека, привыкшего к тому, что всё просто и ясно, такое богатство выбора представляло неодолимую проблему.

В дверь постучали.

– Да-да, – не оборачиваясь, бросил Рошан. – Входи, добрый человек.

Это был опрометчивый поступок. В дверь ввалилась куча тюков и свертков.

– Хвала Аллаху, господин, – донеслось из-под нее, – вы богаты! Манбиджцы шлют вам дары, благословение и привет.

– Благословение и им, Рашид, – вздохнул гебр. – Но куда мне столько? Еще день-другой, и я смогу открыть седельную лавку. А также чеканную, горшечную и Ормазд весть какую.

– Люди вас любят, уважаемый. Вы же Защитник Городов. А добрые дела должны вознаграждаться.

Добрые дела наказуемы.

Вернувшись в Манбидж и убедившись, что Тимурташа след простыл, Хасан решил выполнить свои обязательства. Двадцати тысяч в казне не нашлось, да Рошану они и не особо были нужны. Но, чтобы деньги не пропадали зря, он выторговал для горожан право два года не платить налоги.

Зороастризм требует от своих последователей добрых мыслей, слов и поступков. Вряд ли решение Фарроха было добрым. Конечно же, на его подарке кто-то нагрел руки. Кто-то разорился, кто-то проклял день, когда гебр пришел в город. А стены?.. А фонтаны и дороги?.. Их ведь надо чинить, а это всё деньги. Но что сделано, то сделано.

Так возникла новая легенда о Защитнике Городов. А в чем еще сила героя, как не в легендах?

Фарроху понесли дары. Ларцы с монетками, шелковые халаты, ковры, седла. Всё это мало походило на народное волеизъявление, скорее шишки города почуяли в гебре своего. Коль есть человек, распоряжающийся налогами, рассуждали они, с ним надо дружить. Очень просто.

– …А вот это кувшин оливкового масла от самомого Хасана. Можно я его здесь поставлю?

– Ставь. Что хоть… – Рошан повернул голову и закричал: – Эй! Эй! Куда? Я же здесь сплю!

– Ничего не знаю. Подарено.

Слуга сгреб в сторону постель Рошана, а на освободившееся место поставил чудовищного вида кувшин. Огромный. Титанический. В него, если постараться, можно было спрятать человека. Не очень большого… скажем так – невысокого, но куда Рошану столько масла?

– И что интересно, там внутри? – пожаловался здоровяк, утирая пот. – Чисто камней накидали. Может, заглянем внутрь?

С кувшином действительно что-то было не так. Из глубины исходил запашок друджа. Но Рошан решил иначе.

– Не стоит, – как можно беззаботней сказал он. – Лучше вскипяти самый большой чайник, какой найдешь. И принеси сюда.

– Чаю сварить? С печеньем, булочками? Халвой?

– Нет. Просто кипятка.

– Большой чайник кипятка? – здоровяк непонимающе хлопал ресницами. – Ладно. Внимание и повиновение, господин. А чайку я всё-таки принесу.

Когда Рашид ушел, гебр взял посох и принялся рассматривать кувшин. Горлышко его охватывало полотно, затканное золотым изречением из Корана. «Возьмите то, что Мы даровали вам, с силой и помните то, что там, – может быть, вы будете богобоязненны», – прочел Фаррох. Маловразумительно и витиевато… Совсем не свойственно Хасану. А если приглядеться, становилось ясно, что край тряпки колышется. Чуть-чуть, почти незаметно. Рошан постучал по выпуклому глиняному боку.

– Бом-бом, – запоздало отозвался кувшин. – То есть я хотел сказать – бульк.

– Бульк?

В дверь опять постучали.

– Входи, Хасан, – пригласил гебр. Он уже давно научился различать гостей по стуку. – Ты как раз вовремя. И ты, Марьям, входи.

– Мир и благословение тебе, Рошан!

В комнатушке стало тесно. Там и одному человеку было не развернуться, а когда пришли Марьям и Хасан, свободного пространства почти не осталось. В тесноте, что называется, да не в обиде.

– Мы это… мы тут тебе кое-что приготовили. Не откажи принять, Рошан. Эта сабля принадлежала моему деду.

– А этот пояс я сама всю ночь расшивала золотом и драгоценностями, – сообщила Марьям.

– Большое вам спасибо, – ответил Рошан. – Будьте дорогими гостями. Только скажите на милость, что я с этим делать буду?

– Как что? Пользоваться!

– Хасан, послушай. Я не умею драться сталью. Мой посох мне привычнее и роднее. Марьям, посмотри на мой халат. Это честная одежка путешественника, познавшая искры множества костров. Драная, штопаная, стираная-перестираная. Первый же стражник, что увидит на этом халате твой пояс, решит, что я его украл. Меня посадят в зиндан.

– Получается, мы ничего не можем тебе дать?

– Ну зачем же так? Хорошие сапоги, халат поновее… но не шелковый и без лишних узоров! – спешно добавил он.

Супруги переглянулись.

– Вот видишь! – радостно объявила Марьям. – А ты – не приму! не приму! Понял теперь?

Она хотела еще что-то добавить, но тут дверь распахнулась. Задом вошел Рашид; в одной руке он держал поднос с пиалами и блюдами со сластями, в другой – огромный медный чайник. Над носиком чайника курился парок.

– Вот, господин. А чайку я того… Вдруг гости захотят?

Оглянувшись и увидев Хасана, он чуть не выронил поднос:

– Простите, светлейший! И вы здесь? Вот чудо-то! Тогда принесу еще вашей любимой нуги.

– Да ты, Рошан, провидец, – проворчал Хасан, когда слуга ушел. – Но как ты знал, что мы будем… придем?

– Очень просто. Я ведь ухожу скоро. Разве могли вы отпустить меня, не попрощавшись?

– И то верно.

Да, прощание… Последнее чаепитие. Марьям торопилась разливать чай. Сгруженные у стен седла придавали комнате походный вид.

Между Рошаном и его гостями пролегла незримая черта. Хасану и Марьям предстояло остаться в Манбидже. Как-то уживаться с Имтисаль, Лямой и Айшей. Править городом. Что-то надо было делать с Исой, сидящим в подземелье. Рошана же ждала дорога.

С жаркими переходами и холодными ночевками. Драками, засадами и приключениями.

– Ну вот, Рошан, – неловко произнес Хасан. – Вот всё и кончилось. А знаешь, я всё равно рад, что так вышло. Я, может, детям буду рассказывать, что видел Защитника Городов.

– И внукам, – улыбаясь добавила Марьям. – У нас будет много внуков.

– Да, и внукам, – лицо правителя сделалось беспокойным. Он рыскал взглядом по комнате, словно ища, что бы сказать такое, чтобы скрыть неловкость. – Рошан! Какой удивительный кувшин! Аллах превеликий, а что в нем?

– Тебе лучше знать. Ведь это ты мне его подарил.

– Я? Не помню. Вернее, помню: я тебе его не дарил.

– Ну, значит, это неправильный кувшин. И мы будем бросать в него кости, объедки и разный мусор. А для начала…

Он поднял с пола принесенный Рашидом чайник. Стянул с горлышка кувшина тряпку и плеснул внутрь кипятка. Стены содрогнулись от дикого вопля.

– Что за чудо. Кричаший кувшин? А ну-ка еще!

– Не надо! – взмолился голос из кувшина. – О Рошан, не убивай меня! Клянусь, я скажу всё!

– Кто ты?

– Я – ассасин, посланец Габриэля. Сжалься, Рошан! У меня не было намерения причинять тебе вред.

– Ассасины в моем дворце? – Хасан нахмурился. – Эй, стража! Немедленно сюда!

– Не торопись, Хасан. Сначала узнаем, что ему надо. – Рошан покачал в руке чайник. – Эй, ассасин! Если не убивать, то зачем ты пришел? – спросил он.