Каньон Холодных Сердец

Однако Катя, сделав над собой усилие, вновь растянула губы в улыбке.

– Мне необходима ваша помощь, – проворковала она – Ваша помощь и ваше прощение. – И она раскрыла объятия. – Иди ко мне, Джерри. Прости меня, хотя бы в память о прошлом. Ведь я так много дала тебе, разве нет? Согласись, часы, проведенные здесь со мной, были лучшими в твоей жизни!

Брамс долго молчал, прежде чем ответить.

– От тебя пахнет смертью, Катя, – произнес он наконец.

– Прошу тебя, Джерри, не будь таким жестоким. Да, я причинила вред множеству людей. И я это прекрасно понимаю. Но поверь, меня вынудила к этому необходимость, о которой я горько сожалею. Все дело в том, что я попала в ловушку. Эту комнату купил и привез Зеффер. Я тут ни при чем, я даже ничего не знала. Почему же ты обвиняешь меня?

– Не я тебя обвиняю, а они. – И Джерри указал рукой на густое марево, точнее, на тех, кто в нем скрывался.

В какой-то момент призраки, до которых донесся этот разговор, перестали крушить стены; ярость их моментально утихла, стоило им услышать оправдания Кати. Тела мертвецов, точно переплетенные воедино, теперь отделились друг от друга, и, скрытые от говоривших туманом, они внимали тому, как Катя исполняет свою партию.

– Все они – твои гости, – заметил Джерри. – И некоторые из них в свое время были замечательными актерами.

– Если они такие замечательные, то почему так легко потеряли себя? – усмехнулась Катя. – Почему стали рабами этой комнаты?

– То же самое произошло и с тобой, – напомнил Джерри.

– Но эта комната принадлежала мне. А им, гостям, было позволено лишь заглянуть в нее. Да, одни из них считались моими друзьями – случайными приятелями. А некоторые даже становились моими любовниками. Но ведь они все умерли, правда? И теперь они никто и ничто.

– Так и знала, что она заявит что-нибудь в этом роде, – подала голос Тэмми. – Чего еще ожидать от этой самовлюбленной суки?

– Господи, – испустила тяжкий вздох Катя, – как она мне надоела.

И, угрожающе подняв нож, она двинулась к Тэмми. Через пару секунд острое лезвие вонзилось бы в сердце несчастной жертвы, но, прежде чем Катя успела нанести смертельный удар, кто-то выступил из тумана и выбил нож из ее рук. Клинок со звоном упал на плитки пола. Катя проворно нагнулась и снова схватила клинок. Но тут взгляд ее натолкнулся на фигуру, преградившую ей путь.

Призрак, вышедший из тумана приветственно распахнул объятия.

– Руди? – прошептала она.

Призрак галантно склонил голову, испускавшую легкое свечение.

– К твоим услугам, Катя, – откликнулся он.

Тэмми не видела его лица, однако голос мертвеца был полон печали; трудно было сказать, о ком он сожалел – о Кате или о самом себе.

Призрак смолк, но тут из дальнего утла комнаты кто-то вновь окликнул Катю по имени. Голос у этого призрака был более низким, чем у Валентино, и в нем звучал скорее гнев, чем грусть.

– Помнишь меня? – произнес он. – Дата Фэрбенкса?

Катя повернулась к говорившему.

– Дат? Я и не думала, что ты тоже здесь.

– А меня ты помнишь? – раздался еще один голос, на этот раз женский.

– Клара? – неуверенно произнесла Катя.

– Кто же еще?

С этими словами Клара вышла из мглы и уверенной упругой походкой направилась к Кате. Конечно, то был лишь призрак, однако Тэмми сразу узнала знаменитую Клару Боу. Припухшие, словно искусанные губы. Брови, выгнутые удивленной дугой. Огромные, широко распахнутые глаза, некогда такие невинные и одновременно страстные – но не теперь. Ныне взгляд Клары горел холодным злобным огнем.

– Прошу тебя, Клара не подходи так близко, – взмолилась Катя, посмотрев на свою прежнюю подругу.

– А какая тебе разница, далеко мы или близко? – возразила Клара.

– Да, – раздался четвертый голос. – Ты ведь ни в чем не виновата. Ты сама об этом только что сказала.

– К тому же, – подхватил пятый голос, – все мы умерли. И теперь мы никто и ничто.

– Ничто, – повторил шестой голос. Ему вторил седьмой.

Катя резко повернулась, сделав широкий взмах ножом. Однако ей никого не удалось задеть. Призраки были слишком проворны и неуловимы; она не могла с ними соперничать. «К тому же с подобными созданиями не сражаются кухонным ножом», – усмехнулась про себя Тэмми. Несомненно, у них есть тела, осязаемые и видимые глазом. Но эти тела неуязвимы, ибо состоят не из плоти и крови, а из грез и воспоминаний. Этих людей невозможно убить. Они уже мертвы, давным-давно мертвы.

Их становилось все больше и больше; призраки собирались вокруг Кати, бросив бесплодные поиски вожделенной Страны дьявола.

Между тем Страна дьявола исчезла безвозвратно – лишь блеклые контуры рисунков на покрытых изразцами стенах свидетельствовали о том, что она когда-то существовала. Обманутым в своих сокровенных ожиданиях призракам оставалось лишь одно утешение, если только это можно считать утешением – отомстить женщине, по вине которой они так долго томились в этом мрачном каньоне, мечтая о том, чтобы вновь попасть в мир, навеки их пленивший.

Катя поняла, что жизнь ее повисла на волоске и силы слишком неравны. Не выпуская ножа, она подняла обе руки вверх, словно умоляя о пощаде.

Однако мертвые не собирались ее щадить. Их бледные лица, обычно с размытыми и обезличенными чертами, сейчас, в присутствии женщины, с которой призраки некогда были близки, вновь стали выразительными. Словно больные склерозом, внезапно обретшие память, они сделались самими собой. Глаза, прежде напоминавшие лампочки, обрели цвет и форму, рты, к которым вернулась чувственность, уже не казались узкими прорезями.

«Вряд ли подобное преображение понравится хозяйке», – подумала Тэмми. На всякий случай она схватила Джерри за рубашку и оттащила его подальше от Кати.

Как выяснилось, она сделала это как раз вовремя.

В следующий момент один из призраков схватил Катю за руку. Тэмми не видела лица нападавшего; до нее донесся лишь утробный гортанный крик, с которым он утащил свою пленницу в туман.

Катя пыталась вырваться, но, несмотря на ее незаурядную силу, ей не удалось совладать с призраком, который не давал ей двинуть ни рукой, ни ногой.

– Пошел к черту, Рамон! – завизжала она.

Извиваясь как уж, Катя вновь попыталась выскользнуть из железной хватки Наварро; на этот раз ей удалось освободить руку – как раз ту, в которой она до сих пор сжимала нож. Не теряя времени, она нанесла удар своему противнику – Рамону Наварро. Нож вонзился ему в бок и там застрял.

И пока Катя не успела вытащить свое оружие, Наварро вновь заломил ей руки за спину. Она продолжала яростно извиваться, осыпая его проклятиями – сначала английскими, потом румынскими. Однако через несколько минут женщина утомилась и затихла.

Катя погрузилась в молчание так внезапно, что Тэмми даже решила, что Наварро убил свою пленницу. Но – как и всегда в этом доме – оказалось, что все не так просто.

Туманная завеса внезапно развеялась, словно унесенная мощными порывами резко поднявшегося ветра. И, подобно актерам, вышедшим на авансцену для финального поклона, из серого марева один за другим начали появляться призраки – четвертый, пятый, шестой, десятый, двенадцатый…

И все они смотрели в одну сторону; десятки полных ненависти глаз были устремлены на Катю.

Точно пойманное животное, она вновь начала судорожно дергаться, пытаясь вырваться из цепких рук Наварро. К немалому удивлению Тэмми, призрак выпустил свою пленницу. Она тут же потянулась к ножу, все еще торчавшему у него в боку. Но прежде чем она успела ухватить клинок, Наварро изо всех сил дернул ее за платье. Легкая розовая ткань треснула, явив на всеобщее обозрение восхитительные Катины груди.

Выражение ее лица мгновенно изменилось, ярость, сверкавшая во взоре, погасла. Наварро нагнулся и прижался лицом к ложбинке между ее грудями.

Катя засмеялась легким серебристым смехом; несомненно, то был искусственный смех – однако он сделал свое дело. Наварро принялся лизать ее шелковистую кожу, поднимаясь все выше, к стройной, точеной шее. Тело Кати блестело, соски, возбужденные его прикосновениями, затвердели. В упоении прикрыв глаза, она промурлыкала что-то по-румынски. Судя по ее тону, то были слова ободрения и восторга. Наварро оставил ее шею и принялся ласкать губами левую грудь; руками он обвил ноги Кати и приподнял ее.

Призраки, обступившие их плотным кольцом, внимательно наблюдали, как Катя тает от наслаждения.

Смех ее уже не был искусственным, она в изнеможении откинула голову назад. Наварро между тем перестал лизать ее; он поднимал ее все выше, выше, выше, пока Катя, со своей сверкающей грудью и заливистым смехом, не оказалась в воздухе у него над головой.

Лишь тогда она открыла глаза, и смех ее внезапно оборвался. Она вновь заговорила по-румынски, но на этот раз голос ее звучал раздраженно и испуганно. Впрочем, говорить долго ей не пришлось – Наварро с размаху бросил ее в толпу мертвецов.

Казалось, на несколько мгновений Катя зависла в воздухе, прежде чем попасть в руки тех, кто так давно хотел завладеть ею.

Наконец она упала. И очутилась в объятиях призраков, своих давних друзей, которые так терпеливо ждали, когда она вновь распахнет перед ними двери «дворца мечты», и были так горько разочарованы.

И после всех этих лет – тоскливых лет, когда они страдали от ее холодности, ее безразличия, ее жестоких игр, – призраки получили возможность отомстить.

Катя испустила пронзительный вопль, когда ледяные пальцы мертвецов коснулись ее кожи; она визжала и билась, словно маленькая девочка, попавшая в руки насильника. Но призраки внимали ее воплям с тем же равнодушием, с которым она все эти годы внимала их горестным стонам.

Они вцеплялись ей в волосы, вырывая их с корнем. Раздирали гладкую, безупречную кожу, на которой не оставило следов время. Рвали зубами соски, они выдирали куски плоти из ее влагалища и засовывали ей в рот, чтобы заставить ее молчать.

Собственная смерть, которую пришлось пережить этим людям, ожесточила их. Но еще сильнее их ожесточило время – время, проведенное в каньоне, под проливным дождем или палящим зноем. И теперь они не знали снисхождения.

Они тянули Катю в разные стороны, словно дети, которые не могут поделить куклу. Но ее непрочная плоть не была предназначена для столь грубого обращения. Призраки слишком быстро разорвали свою игрушку на части.

Нескольких секунд хватило, чтобы превратить в окровавленные клочья то, что совсем недавно было Катей Люпи; обломки костей торчали из ее изувеченных рук и ног, влагалище было разодрано до середины живота. Но в изуродованном теле по-прежнему теплились остатки жизни; Катя все еще стонала, умоляя своих мучителей о пощаде.

Однако они оставались глухи к ее мольбам. Мечты об этой расправе они лелеяли годами; каждый с наслаждением представлял, как доберется до ненавистного тела. И вот теперь самые жуткие их фантазии осуществились. Кто-то медленно сдирал кожу с ее лица, превращая бархатистые щеки в окровавленную массу. Две женщины-призрака, действуя дружно и согласованно, оторвали ей груди, превратив эти соблазнительные выпуклости в два наполненных жиром мешка.

Но жизнь оставила истерзанное тело быстрее, чем того хотели мучители.

Катины крики стихли. Конвульсивные подергивания прекратились. Она бессильно повисла на их руках – поломанная кукла, которую уже невозможно починить.

Желая удостовериться в том, что жертва мертва и забава окончилась, Вирджиния Мэйпл, вторая жертва звездного мора, начавшегося смертью Рудольфа Валентино, просунула руку в рот убитой. Добравшись до черепной коробки, Вирджиния загребла целую пригоршню мозгов и швырнула их на пол.

Тем временем кто-то другой, запустив пятерню в разодранное влагалище, принялся извлекать наружу внутренности Кати. Ее органы – свитки кишок, печень, желудок – появлялись один за другим, разноцветные, как платки в ящике фокусника.

И за всем этим, оцепенев, наблюдала Тэмми.

Она вовсе не хотела этого видеть, и в то же время жуткое зрелище неодолимо приковывало ее взор. Все время, пока продолжалась расправа, она ни разу не отвернулась, хотя постоянно твердила себе о том, что не должна смотреть на подобный разгул жестокости. Подобный садизм не доставлял ей удовлетворения, пусть даже жертвой безумного изуверства стал ее злейший враг.

И все же, когда призраки утащили жалкие останки Кати в туман, чтобы там, возможно, продолжить глумиться над ними, Тэмми вздохнула с облегчением. По крайней мере, теперь эта сука точно была мертва. Данную фразу Тэмми произнесла вслух. Однако Джерри, убежденный пессимист, не разделял ее уверенности.

– Здесь, в каньоне Холодных Сердец, очевидное часто оказывается обманчивым, – заметил он. – Требуется время, чтобы узнать, мертва ли она на самом деле.

Поднявшись наверх, Джерри и Тэмми обнаружили на кухне забившуюся в угол Максин. Взгляд ее был пустым и отрешенным, а лицо – таким усталым и поблекшим, словно недавние события состарили ее лет на пятнадцать. Заметив вошедших, Максин даже не поднялась, и Джерри, опустившись на корточки рядом с ней, попытался ее разговорить.

Наконец Максин подала голос. Заливаясь слезами, она сообщила, что очень хотела прийти к ним на помощь. Но когда снизу донеслись эти звуки, эти ужасные звуки, она не смогла заставить себя спуститься туда. Она множество раз повторяла одно и то же, вздрагивая всем телом и заламывая руки.

– Попробуй привести ее в чувство, – сказала Тэмми.

А сама она отправилась взглянуть на то, что прежде было Тоддом.

Самый красивый мужчина Голливуда лежал там, где она его оставила; лицо Тодда казалось спокойным и безмятежным, или почти безмятежным. Веки были опущены, как у спящего, губы приоткрыты. Вокруг головы натекла лужа крови, сиявшая, точно нимб.

На заре увлечения Тоддом Тэмми часто снилось, будто она прикасается к нему. В этих снах не было ничего сексуального, или, по крайней мере, откровенно сексуального. Ей представлялось, как он стоит рядом с ней в самой обычной комнате и говорит: «Подойди, прикоснись ко мне», – или что-то вроде этого. И ничего больше.

От этих снов она всегда пробуждалась, охваченная одним страстным желанием. Желанием убедиться в том, что Тодд существует в реальном мире и когда-нибудь ей представится возможность прикоснуться к нему наяву. Убедиться в том, что ее кумир – не фигурка на экране, но человек из плоти и крови.

И теперь она была с ним рядом, совсем рядом, и могла трогать его сколько угодно – но никакая сила не заставила бы ее коснуться мертвого тела.

Тот, о ком она так долго мечтала, более не существовал. Он ушел навсегда, и бездыханные останки, столь похожие на груду плоти, которую она только что видела внизу, не имели с ним ничего общего. Тэмми отвернулась; ей мучительно хотелось сказать покойнику «прощай», и в конце концов, не совладав со своим бессмысленным желанием, она все же сделала это. После чего она вернулась в кухню и обнаружила, что Джерри удалось-таки заставить Максин встать. Теперь он обшаривал полки холодильника в поисках какого-нибудь освежающего напитка для нее.

– По-моему, здесь только пиво, – сообщил он. – Хотя нет, подожди, Еще есть молоко. Хочешь молока?

– Молоко, – повторила Максин, и лицо ее внезапно просветлело, как у ребенка. – Да. Я с удовольствием выпью молока.

Джерри бережно подал ей полный стакан, и она осушила его несколькими глотками, не отводя глаз от окна.

– Если тебе лучше, нам надо уходить, – сказал Джерри, когда Максин поставила пустой стакан на стол. – Не стоит здесь оставаться.

Та молча кивнула.

Снизу опять донесся шум. По всей видимости, призраки вновь принялись громить обманувшую их ожидания комнату. Все понимали, что вскоре там не останется ни одной целой плитки и тогда мертвецы поднимутся наверх, а встреча с ними была весьма нежелательна.

– А где Эппштадт? – неожиданно спросила Максин, сознание которой, похоже, несколько прояснилось. – Что с ним произошло?

– Я тебе уже говорила, – напомнила Тэмми.

– Ах, да. Он мертв, так ведь?

– Мертв.

– А официант?

– Джой?

– Да. Джой.

– Он тоже мертв.

В комнате повисло молчание. Максин вертела в руках пустой стакан, а Тэмми невольно представляла трупы, которых так много оказалось в этом доме. В холле лежал зарезанный Тодд, а где-то в саду – растерзанный Сойер. Официант Джой, фамилии которого так никто и не узнал, и Эппштадт остались где-то внизу, в подвале. А Катя? Скорее всего, ее бренные останки разбросаны повсюду.

– Нам еще повезло, – заявил Джерри.

– Повезло? – недоуменно переспросила Максин.

– Конечно. Мы ведь остались живы.

– Вот когда увидим бульвар Сансет, тогда и будем говорить о везении, – сказала Максин, и на лице ее мелькнуло прежнее ироничное выражение. – А пока что нам надо сматываться отсюда.

Они торопливо выбрались из дома, провожаемые зловещим гулом, который усиливался с каждой секундой. Оглянувшись, Тэмми увидела на входной двери трещину шириной примерно в два дюйма. Черным зловещим зигзагом, напоминающим молнию, трещина эта поднималась к самой притолоке.

Беглецы торопливо уселись в машину Тэмми и двинулись по дороге вниз. Где-то на полпути присутствие духа вновь оставило Максин, и она разрыдалась, жалобно всхлипывая. Тэмми не проронила ни слезинки.

– Тише, – снисходительно и в то же время сурово приказала она. – О том, что было, надо забыть, Максин. Все позади. Все позади.

Разумеется, это не вполне соответствовало истине. Тэмми вспомнила о существах, с которыми она столкнулась в каньоне прошлой ночью, – об отродьях призраков. Интересно, что с ними теперь будет? А что, если Страна дьявола обладает способностью превращать в мутантов всех, кто когда-либо там побывал? Ведь они с Джерри провели в этом сатанинском месте немало времени. Вдруг это скажется на их внешнем и внутреннем облике? Теперь ей придется постоянно следить, не происходит ли с ней каких-нибудь жутких перемен. Наконец они оказались у подножия холма.

– Мы должны сообщить обо всем в полицию, – сказала Тэмми. – Должны пойти туда все вместе.

– Прямо сейчас? – вздохнула Максин. – У меня нет сил.

– Но это необходимо, Максин. Там, в доме, остались трупы. Если мы не пойдем сейчас в полицию, в убийстве могут обвинить нас.

– А если мы обо всем расскажем, то в полиции решат, что мы свихнулись, – возразила Максин. – Подумают, что мы сбежали из психушки.

– Убедить полицейских в нашей правоте будет нетрудно, – заметил Джерри. – Отвезем их туда, и они увидят все собственными глазами. Тогда и поймут, сумасшедшие мы или нет.

– А если они все же решат повесить это дело на нас? – предположила Максин. – Знаю я этих доблестных сыщиков. Им лишь бы найти виноватого.

– Но как они смогут свалить все на нас? – пожала плечами Тэмми. – Мы ведь объясним, что произошло.

– Объясним? – усмехнулась Максин. – Хорошенькое выйдет объяснение, ничего не скажешь. Главное, очень убедительное. И правдоподобное.

– Нам поверят, если мы начнем с самого начала и расскажем все по порядку. И ничего не будем утаивать.

– Объяснением с полицией дело не закончится, – сказала Максин. – Когда станет известно о смерти Тодда, журналисты налетят на нас, как мухи на мед. Они носами будут землю рыть в поисках разных пикантных подробностей, а правда это или нет – им ровным счетом наплевать. И все свои гнусные домыслы они непременно напечатают. Вся эта шумиха затянется на несколько месяцев, можете мне поверить. И никого не будет интересовать, что произошло на самом деле. Вот увидите, из смерти Тодда устроят настоящий балаган.

– Но тебе ни к чему принимать участие в этом балагане, – заметил Джерри. – И нам с Тэмми тоже. Мы просто откажемся разговаривать с журналистами, только и всего. Пусть пишут что угодно – бумага все стерпит. Мы не сможем им помешать. Но и помогать не будем.

– Так-то оно так, – вздохнула Максин. – Но мне все же не хотелось бы отдавать Тодда на потеху журналюгам. Даже после смерти. Я привыкла защищать его репутацию.

– Если бы ты получше защищала его при жизни, сейчас он был бы с нами, – бросила Тэмми. В зеркале она увидела отражение Максин – утолки рта у той поползли вниз, словно она вновь собиралась заплакать. – Прости, – торопливо пошла на попятную Тэмми, – я погорячилась.

– Нет, ты права, – пробормотала Максин. – Я его предала. Оставила как раз тогда, когда он больше всего нуждался в моей помощи. Меа culpa.

– Что это значит?

– Моя вина. Не думай, что я этого не знаю. Его смерть на моей совести.

Слова Максин положили конец разговору. Все трое погрузились в молчание. Наконец они выехали на Лэнгли-роуд, потом свернули на Догени-драйв и вскоре оказались на бульваре Сансет.

На бульваре было полно транспорта. Несколько раз они застревали в пробках, однако всем троим было даже приятно сидеть в машине, наблюдая за стоящими рядом автобусами, велосипедами и шикарными «роллс-ройсами» обитателей Беверли-Хиллз. Здесь, на улицах, кипела жизнь, самая обычная жизнь. Люди торопились по делам и знать не знали о том, что совсем неподалеку от шумного и суетливого города ангелов среди скал есть глубокая расщелина, скрывающая непостижимые разумом тайны.

ЧАСТЬ XI

ПОСЛЕДНЯЯ ОХОТА

Глава 1

Новости, подобно представителям животного мира, разделяются на отряды, виды и подвиды. Некоторые новости «Верайети» упоминает лишь вскользь, другие считает достойными более широкого освещения. (Впрочем, там появились четыре последние фотографии Тодда Пикетта, сообщение о том, что менеджер Тодда, Максин Фрайзель, присутствовала при его кончине, и несколько туманных намеков на странную историю дома в каньоне.) «Лос-Анджелес таймс» уделила смерти Тодда Пикетта еще больше внимания. Этому прискорбному событию была отдана вся первая полоса газеты – помимо всего прочего там сообщалось, что на месте преступления обнаружили еще несколько тел, а также выдвигалось несколько версий произошедшей трагедии. Согласно одной из них, убийства в каньоне были неким странным образом связаны с резней, учиненной Чарльзом Мэнсоном. К тому же «Лос-Анджелес тайме» поместила краткий биографический очерк о Тодде и рассказ об основных вехах его блистательной карьеры. Автор упомянутого очерка с несколько излишней торопливостью попытался оценить вклад покойного в кинематограф. «Нэшнл инкуайрер» пошел дольше, посвятив специальный выпуск гибели Тодда Пикетта, Гарри Эппштадта и, как гласила одна из статей, «тем несчастным безымянным жертвам, которые по непонятным причинам разделили печальную участь светил Голливуда». Выпуск, однако, был до отказа напичкан набившими оскомину легендами, о чем свидетельствовали даже названия статей: «Трагический звездопад», «Смерть на взлете» (автор этой публикации сетовал о безвременном уходе великих предшественников Тодда – Мэрилин, Джеймса Дина, Джейн Мэнсфилд), «Страшная цена славы». Однако все упомянутые изыски желтой прессы можно было счесть настоящими блестками пера по сравнению с шедеврами авторов «Глоуб». И все же именно эти мастера копаться в канализационных стоках, наряду с откровенным и наглым вымыслом, явившимся плодом их игривого воображения, поделились с доверчивыми читателями некоторыми предположениями, что парадоксальным образом оказались близки к истине. Однако, учитывая, что «Глоуб» был скандально знаменит своим наплевательским отношением к достоверности, ни одно уважающее себя издание не дало себе труда проверить эти догадки. Все знали: то, что напечатано в «Глоуб», не может быть правдой. Таким образом, наиболее правдивую часть истории никто не принял на веру.

Из издания в издание кочевали самые противоречивые факты, связанные со смертью в Тинзелтауне.

Авторы почти всех статей сходились лишь в том, что карьера покойного Тодда Пикетта последнее время шла под уклон. Разумеется, тут можно было поспорить, однако он, несомненно, уже не являлся «Самым красивым мужчиной в мире» (такой титул в январе 1993 года присудил ему журнал «Пипл»), равно как и «Лучшим актером года» (этим званием пять лет подряд награждал его «Шо Вест»). Неутомимо карабкаясь вверх по лестнице, Тодд Пикетт достиг самой вершины. А путь с вершины возможен лишь в одном направлении – вниз.

Поэтому, согласно всеобщему убеждению, Тодд поступил весьма разумно, умерев молодым, да еще и при столь загадочных обстоятельствах. Никакой другой шаг не мог бы сильнее поддержать его угасающую славу. Он выбрал наилучшее время для ухода и обставил собственную кончину так, что он надолго останется в памяти потомков.

«Всех бесчисленных почитателей таланта Тодда Пикетта, – вещала "Верайети", – его трагическая смерть заставила вспомнить славные этапы звездной карьеры этого актера, изобилующей воистину блистательными моментами истинного волшебства в кинематографе. Но многие поклонники, пожалуй, испытывают невольное облегчение при мысли, что их кумир лишен теперь возможности разочаровать их. Период его расцвета (напомним, что продюсером наиболее успешных фильмов с его участием выступал Кивер Смозерман, скончавшийся около года назад в возрасте сорока одного года) близился к неизбежному концу. И, как ни горько говорить об этом, проживи Тодд дольше, нам пришлось бы наблюдать печально знакомую картину затмения некогда яркой звезды».

Глава 2

Затмение. Теперь это слово мерещилось Тэмми повсюду. Оно вертелось у нее на языке, оно слышалось ей в самых невинных разговорах. И стоило ей услыхать это слово или увидеть его напечатанным, она вновь возвращалась мысленно в Страну дьявола, поднимала голову к тусклым небесам и видела там солнце, на три четверти закрытое луной. Она ощущала на своем лице дуновение прохладного ветра. Слышала стук лошадиных копыт или, что было куда мучительнее, жалобный плач Квафтзефони.

Разумеется, она пыталась совладать с собой; пыталась выбросить из головы опасное слово, прогнать навеваемые им видения и вернуться в реальный мир – вновь оказаться в своей комнате, вглядеться в открывающийся из окна вид, ощутить немалый вес собственной плоти.

Впрочем, слово «затмение» было далеко не единственной ловушкой. Хотя Тэмми опять жила в своем доме на Элверта-роуд и старательно пыталась вновь втянуться в размеренный ритм жизни, некогда такой привычный, она знала: ей не скоро удастся прийти в себя. Слишком многое ей довелось увидеть, и слишком многое из увиденного назойливо проникало в обыденный мир, в котором она жила теперь. Правда, она первым делом убрала прочь фотографии Тодда и все, хоть как-то о нем напоминавшее, – а подобных сувениров в доме имелось немало. Но пословица «с глаз долой – из сердца вон» на этот раз не оправдала себя. Тэмми чувствовала: воспоминания о пережитом не отпустят ее так просто, еще долго они будут лежать на ее душе тяжелым грузом.

К тому же она осталась в полном одиночестве. Где-то через три недели после ее возвращения в Сакраменто Арни сообщил, что намерен расстаться с ней и соединить свою жизнь с некоей Мэрии Джиннис, крашеной блондинкой, которая работала диспетчером в аэропорту. Отчасти Тэмми была даже рада этому. Она немного знала Мэрии, и та ей всегда нравилась; несомненно, эта женщина намного лучше подходила Арни, чем сама Тэмми. Ей, пожалуй, нравилось жить одной, знать, что утром не придется вымучивать слова, если нет желания разговаривать – а подобное теперь случалось с Тэмми нередко. Иногда несколько дней подряд она ощущала такую апатию, что вовсе не желала по утрам открывать глаза, а иногда становилась болезненно восприимчивой, и какое-нибудь дурацкое телешоу вызывало у нее бурные рыдания. Одинокая жизнь позволяла Тэмми легче мириться с безумием, которое притаилось где-то в глубине ее сознания. Никто не мешал ей запереть дверь, отключить телефон, задернуть шторы и предаться тихому помешательству.

Вскоре после ухода Арни Тэмми сильно простудилась и накупила кучу лекарств – от насморка, кашля и температуры. Обычно все эти чудодейственные средства вызывали у нее вялость и сонливость, так что она старалась принимать их как можно реже. Но в нынешнем состоянии побочный эффект лекарств мало ее беспокоил. Тэмми до отказа напичкала себя разноцветными сиропами и таблетками и улеглась в постель посреди дня. Однако выяснилось, что поступила она опрометчиво. Где-то в час ночи она проснулась вся в поту. Ей снилось, будто рядом лежит мальчик-козел и сосет ее грудь. Она даже ощущала запах грудного молока, струйкой стекающего из уголка, его рта, и слышала, как Квафтзефони в блаженстве скребет длинным когтем по шелковому одеялу.

Не лишившись во сне способности рассуждать разумно, Тэмми сказала отпрыску дьявола, что плохо себя чувствует и что ему лучше прекратить сосать. Однако он не выпустил сосок, и она лишь с большим усилием оторвала мальчишку от груди. Тогда он вцепился ей в руку, прижав острым ногтем большого пальца пульсирующую вену у нее на запястье. Потом он опустил ее ладонь на свой поросший жесткой шерстью живот, в самый низ, туда, где из складок младенческого жира выступал напряженный член. Скользнув по нему рукой, Тэмми ощутила под пальцами множество крошечных округлых выпуклостей.

– Это черные жемчужины, – сообщил мальчик-козел прежде, чем она успела задать вопрос. – Они сделают твое наслаждение более полным.

Тэмми еще не успела сообразить, к чему клонит сын дьявола, а уродец уже взгромоздился на нее, зажав одну ее грудь в кулаке так, словно собирался подоить. Женщина испуганно закричала, но он остался глух к ее мольбам. В комнате стояла адская жара, и молоко, проливаясь на простыни, моментально скисало. От него исходил одуряющий запах блевотины, и запах этот обволакивал Тэмми, мешая дышать.

Она умоляла мальчика-козла оставить ее в покое, но тот лишь крепче стискивал ее запястье. Тэмми боялась, что, посмей она ослушаться, Квафтзефони сломает ей кость. И она покорно взяла в руку его унизанный жемчугами жезл и принялась ласкать его.