Маргарита Наваррская

      - А теперь?
      - Теперь я немного успокоился, собрался с мыслями и решил.
      - Отказать госпоже Маргарите и просить у дона Августа Юлия руки его дочери?
      - Да ну! Как ты догадался, черт возьми? - с притворным изумлением произнес Филипп, растягиваясь на диване. - Ну, если ты у нас такой сообразительный, будет тебе порученьице. Разыщешь моего отца - он, должно быть, еще пирует, вернее, выторговывает лишнее сольдо за каждого наемника, - так вот, передашь ему, что я...
      Что следовало передать герцогу, Филипп сказать не успел. В этот момент дверь настежь распахнулась и в комнату, спотыкаясь, вбежал д'Обиак. Не устояв на ногах, он грохнулся ничком на пол.
      Следом за ним, размеренно цокая каблуками по паркету, вошла Маргарита.
      Завидев ее, Габриель мигом вскочил на ноги, а Филипп лишь перекинулся на бок и подпер голову левой рукой, приняв позу древнего римлянина, возлежащего в триклинии за обеденным столом.
      - Добрый вечер, принцесса, - сказал он, весело поглядывая на пажа, который сидел на полу и потирал ушибленные колени. - Присаживайтесь, пожалуйста. Вы уж простите великодушно, что я не приветствую вас стоя, но для этого имеется уважительная причина: я очень устал.
      Бросив на него испепеляющий взгляд, Маргарита села в кресло напротив дивана и гневно произнесла:
      - Слыханное ли дело, сударь, чтобы наследной принцессе в ее дворце преграждал путь какой-то там паж!
      - Я в отчаянии, ваше высочество! - с виноватым видом отозвался д'Обиак, поднимаясь на ноги. - Но, осмелюсь заметить, что вы превратно истолковали мои намерения. Я лишь хотел по форме доложить монсеньору...
      - Молчи, негодный мальчишка! - визгливо выкрикнула Маргарита. - Поди вон!
      - И в самом деле, Марио, - поддержал принцессу Филипп. - Уберись-ка отсюда подобру-поздорову. - (При этом он украдкой подмигнул парню: мол, ты же видишь, в каком она состоянии). - И ты, Габриель, тоже ступай. Надеюсь, ты понял, что надо передать моему отцу?
      - Да, понял.
      - Тогда доброй ночи.
      Габриель молча поклонился Маргарите и вышел. Вслед за ним, затравленно озираясь на принцессу, из комнаты выскользнул д'Обиак.
      Когда дверь затворилась, Филипп, не меняя позы, холодно взглянул на Маргариту и с наигранным безразличием в голосе осведомился:
      - Итак, сударыня, не соблаговолите ли объяснить, что привело вас ко мне в столь поздний час?
      15. СВАТОВСТВО ПО-ГАСКОНСКИ
      Что ответила Маргарита на эту издевательскую реплику, мы узнаем несколько позже; а сейчас последуем за Габриелем де Шеверни, который отправился выполнять поручение Филиппа.
      Герцога он разыскал без труда. Как и предполагал Филипп, его отец еще не покинул пиршественный зал - правда, беседовал он не с литовским князем Гедимином, но с императором Римским, который излагал ему свою теорию о том, что подлинным автором написанной в начале прошлого века "Божественной комедии" был вовсе не наследный принц Италии Марк-Антоний Юлий, а некий Данте Алигьери, придворный поэт императора Августа Х. Ловкий и изворотливый политик, в частной жизни Август ХII был воплощением кристальной честности и порядочности. Не понаслышке зная, как тяжелы бывают муки творчества и какие крепкие узы связывают настоящего художника с каждым его творением, он всей душой ненавидел плагиат и не прощал этот грех никому, даже собственным предкам. Во многом благодаря ему имя великого Данте не кануло в безвестность, подобно именам других мастеров, чью славу незаслуженно присвоили сильные мира сего.
      Габриель уже несколько минут расхаживал по залу, то и дело бросая на герцога и императора нетерпеливые взгляды, но не решался подойти ближе и вмешаться в их разговор. Август ХII первый заметил его и, прервав свой неторопливый рассказ, обратил внимание собеседника на это обстоятельство:
      - Мне кажется, достопочтенный, что дворянин твоего сына страстно желает поведать тебе нечто крайне важное и безотлагательное.
      Он обращался к герцогу в единственном числе, так как разговор велся на той своеобразной итализированной латыни, что в те времена еще довольно широко употреблялась в среде римской аристократии и в международном общении.
      Проследив за взглядом императора, герцог утвердительно кивнул, сразу же извинился, что вынужден ненадолго отлучиться, и поднялся с кресла. Облегченно вздохнув, Габриель спешно направился к нему.
      - Вас прислал мой сын, виконт? - спросил герцог, когда тот подошел.
      - Да, монсеньор. Он велел передать, что согласен.
      - А поконкретнее?
      - К сожалению, монсеньор, обстоятельства не располагали к тому, чтобы давать мне более конкретное поручение. Однако из нашего разговора, предшествовавшего появлению этих обстоятельств, можно с уверенностью предположить, что монсеньор сын ваш не станет возражать, если вы воспользуетесь удобным случаем и попросите у императорского величества руки его дочери.
      Герцог усмехнулся.
      - А вы довольно сообразительный молодой человек, виконт. Благодарю вас. Ступайте и, если позволят упомянутые вами обстоятельства, передайте моему сыну, что пусть он не беспокоится - я все улажу.
      Габриель поклонился и отошел в сторону, но зал не покинул, решив дождаться более определенных результатов.
      Между тем герцог возвратился на свое место и снова попросил у императора прощения за вынужденную отлучку. Терпеливо выслушав в ответ пространные рассуждения о незавидной участи державных мужей, которых даже в редкие минуты досуга не оставляют в покое государственные дела, герцог сказал:
      - Увы, ты прав, Цезарь. Вот и сейчас дворянин моего сына вернул меня с небес на землю. Если ты не возражаешь, я хотел бы поговорить с тобой о вещах более приземленных, чем поэзия.
      Август ХII заметно оживился.
      - С превеликим удовольствием, достопочтенный - ответил он. - Не угодно ль тебе сообщить о предмете предстоящей беседы?
      По тому, как замешкался герцог, окружавшие его и императора дворяне догадались, что намечается конфиденциальный разговор. Все они в одночасье вспомнили о каких-то неотложных делах, и вскоре двое могущественных вельмож остались в этой части зала одни.
      - Август Юлий, - веско произнес герцог. - Как ты, наверное, догадался, речь пойдет о твоей дочери Анне.
      - Да, - кивнул император. - Я предполагал это.
      - В таком случае я не вижу оснований хитрить и изворачиваться...
      Август ХII нетерпеливо щелкнул пальцами.
      - Прости, что перебиваю тебя, достопочтенный, но я даже настаиваю на откровенности. Когда дело касается наших детей, это слишком серьезно, чтобы юлить и прибегать к обычным дипломатическим уверткам, без которых иной раз обойтись просто невозможно. Однако в данной ситуации прямота самая лучшая политика. Прежде чем ты скажешь то, что я надеюсь от тебя услышать, я хотел бы ради установления между нами полного доверия сообщить, что вчера я получил от Арманда Готийского письмо. Он просит как можно скорее выдать Анну замуж, ибо хочет удостовериться, что после смерти, приближение коей чувствует все явственнее, его владения попадут в надежные руки.
      - И как ты находишь эту просьбу? - поинтересовался герцог.
      - Вполне законной, вельможа. Я считаю, что человек, от которого моя дочь получит в наследство добрую четверть Галлии, а затем, возможно, и королевский венец, - такой человек вправе ставить мне определенные условия. К тому же Анна, несмотря на свой юный возраст, уже зрелая девушка и, думаю, раннее замужество пойдет ей только на пользу... - Тут щека императора нервно дернулась, но герцог предпочел не замечать этого. Особо достопочтенный Арманд обратил мое внимание на двух возможных кандидатов в мужья Анны, самых достойных по его мнению, - это твой сын и граф Людовик Прованский. Надобно сказать, что я склонен согласиться с ним.
      - Извини за нескромный вопрос, Цезарь, но кому из них двоих ты лично отдаешь предпочтение?
      - Разумеется, твоему сыну. Граф Людовик в свои тринадцать лет уже успел отличиться далеко не с лучшей стороны. Он слишком злобен, вздорен, неукротим и неуравновешен, больно много в нем спеси, праздного тщеславия и бессмысленной жестокости, стремления причинять страдания другим, и вовсе не в интересах дела, по суровой необходимости, но зачастую лишь ради собственной прихоти, потакая своим низменным страстям. И, мало того, созерцание чужих мучений доставляет ему какое-то противоестественное удовольствие. Одним словом, граф Прованский не тот человек, кого я желал бы видеть мужем моей единственной дочери. - Император пристально посмотрел герцогу в глаза. - Я понимаю это так, что ты... - он сделал выжидательную паузу.
      - Да, Цезарь. От имени моего сына Филиппа я прошу у тебя руки твоей дочери Анны Юлии.
      Губы императора тронула добродушная улыбка:
      - Я согласен, вельможа. Если ты не возражаешь, наши министры могут тотчас приступить к составлению брачного контракта. А что касается гарантий выполнения нашей устной договоренности...
      - Август Юлий! - гордо вскинул голову герцог. - Я ничуть не сомневаюсь в нерушимости твоего слова.
      - И равно не позволишь подвергать сомнению нерушимость своего, добавил император. - Боюсь, ты превратно истолковал мои слова, достопочтенный; впрочем, и я сам выразился далеко не лучшим образом, за что прошу великодушно простить меня. Я лишь хотел сказать, что составление брачного контракта может затянуться, а между тем было бы желательно еще до его подписания внести определенную ясность в наши отношения, чтобы не только мы, но и все прочие не сомневались в серьезности наших намерений. Поверь, я гораздо больше, чем ты, заинтересован в этом браке - и как отец Анны, и как король Италии. Твой сын непременно станет великим государем. Наследство моей дочери отнюдь не является определяющим, оно лишь облегчит ему выполнение своего предначертания, но ничто не в силах воспрепятствовать его возвышению. И я, разумеется, кровно заинтересован в том, чтобы наши страны и наши народы жили в мире и согласии друг с другом.
      - Ты льстишь моему отцовскому тщеславию, Цезарь, - сказал герцог.
      - Вовсе нет, мой благородный вельможа, никакая это не лесть. Должно быть, тебе известно, что я всерьез занимаюсь астрологией, и мои скромные достижения в этой области человеческого знания высоко ценятся многими видными учеными не только христианского, но и арабского мира. Так вот, еще восемь лет назад я составил гороскоп на твоего сына Филиппа, а затем ежегодно уточнял полученные результаты - звезды определенно сулят ему великое будущее, и чем дальше, тем определеннее, - а звезды, поверь мне, никогда не врут, надо только суметь правильно истолковать их предсказания. Теперь, надеюсь, ты понимаешь, почему я, уж прости за столь вольное выражение, не хочу упускать такого зятя, как твой сын.
      "Ты смотри, - подумал герцог. - Наши желания в точности совпадают. Такой невестки, как Анна, я тоже не хочу упускать".
      - Кроме того, - продолжал император, - твой сын явно нуждается в более твердых гарантиях, нежели мое приватное обещание. Ведь поверив мне на слово, он будет лишен возможности жениться на Маргарите Наваррской - мы же не сарацины какие-нибудь, чья неугодная Богу вера позволяет им иметь по нескольку жен сразу.
      - Твоя правда, Цезарь, - согласился герцог.
      - В таком случае ничто не мешает нам объявить о предстоящей помолвке... - Вдруг император усмехнулся и добавил: - А ведь нас, чего доброго, сочтут плохими родителями, если узнают, с какой неподобающей поспешностью мы распорядились судьбой наших детей. Впрочем, насчет этого у меня есть идея.
      Он встал с кресла и поднял руку, призывая всех присутствующих к вниманию.
      - Господа! Я рад сообщить вам приятную для меня и, возможно, небезынтересную для вас новость. После продолжительных консультаций с достопочтенным герцогом Аквитанским мы, наконец, пришли к обоюдному согласию по всем принципиальным моментам, и с чувством глубокого удовлетворения я сообщаю, что отдаю дочь мою Анну в жены высокородному принцу Филиппу, сыну герцога и наследнику Гаскони.
      Вельможи в зале одобрительно зашумели - правда, не все. Король Наварры обалдело взглянул на герцога и императора, расточавших в ответ на поздравления лучезарные улыбки: потом украдкой ущипнул себя за руку и, убедившись, что не бредит, мысленно выругался. Дурные предчувствия, овладевшие им, когда Филипп избрал королевой любви и красоты Анну Юлию Римскую, оказались не напрасными. А ведь еще накануне дочь уверяла его, что ее брак с Филиппом Аквитанским дело решенное, - и на тебе!.. А он-то так надеялся...
      "Ну, все! - злобно подумал король, не в силах сдержать зубовный скрежет. - Хватит мне панькаться с нею! Терпение мое лопнуло... Да, да, лопнуло! - в бессильной ярости храбрился он.
      Остались Оска, Шампань, племянники Педро и Рикард - и вот с одним из них она непременно поженится. Если надо будет, силой приволоку ее к алтарю..."
      А тем временем император, усаживаясь в свое кресло, сказал герцогу:
      - Мне кажется, достопочтенный, что такая гарантия удовлетворит всех нас - и тебя, и меня, и твоего сына.
      - Безусловно, - кивнул тот.
      16. МАРГАРИТА ИЗБАВЛЯЕТСЯ ОТ НАВАЖДЕНИЯ,
      А ФИЛИПП ВИДИТ СЛАДКИЕ СНЫ
      Теперь, после этого небольшого, но крайне важного отступления, вернемся к Филиппу и Маргарите. Как мы уже знаем, Филипп, оставшись наедине с принцессой, сказал:
      - Итак, сударыня, не соблаговолите ли объяснить, что привело вас ко мне в столь поздний час?
      Маргарита резко вскочила на ноги.
      - Извольте хотя бы не лежать в присутствии дамы! - в голосе ее прозвучали истерические нотки. - Ишь как развалились! Как... как ленивая свинья - вот как!
      Филипп вздохнул и принял сидячее положение.
      - Это даму удовлетворит? Или дама желает, чтобы я упал перед ней на колени? - утомленно, а потому со злостью произнес он.
      Лицо Маргариты вспыхнуло ярким румянцем негодования.
      - Что за тон, милостивый государь?! Нет, каков нахал, подумать только! А вырядился - тоже мне римский сенатор!
      - Галльский, - машинально уточнил Филипп. - Вы меня поражаете, любезная кузина. Я не понимаю, что вам от меня надо.
      Вдруг Маргарита вся как-то сникла, опустилась рядом с ним на диван, положила голову на его плечо и тихонько заплакала.
      - Ну, это уже никуда не годится, - растерянно пробормотал Филипп. Прекрати, слышишь!
      - Помолчи, Филипп, - сквозь слезы взмолилась Маргарита. - Прошу тебя, молчи... Жестокий ты, бездушный!..
      Так они и сидели: она плакала, а Филипп, превозмогая сон, думал о том, сможет ли он когда-нибудь постичь иррациональную сущность этих удивительных и загадочных созданий - женщин.
      Наконец Филипп поднял тяжелые, точно налитые свинцом веки.
      - Хочешь остаться со мной? - вяло спросил он.
      Маргарита вытерла влажное от слез лицо о его тогу и утвердительно кивнула:
      - Да, милый, хочу.
      - Ну, так пойдем. Только прихвати свечу, не то споткнемся.
      - Умгу.
      В спальне Филипп скинул с себя тогу и нижнее белье и забрался в постель.
      - Раздевайся сама, - сказал он Маргарите. - У меня нет сил помогать тебе.
      Маргарита быстренько разделась донага и спросила:
      - Свечу гасить?
      - Нет, пожалуй, не надо, - ответил Филипп, восхищенно глядя на нее. Боже, ты такая хорошенькая! Я никак не могу налюбоваться тобой... Иди ко мне, милочка. Скорее!
      Маргарита юркнула под одеяло, крепко прижалась к Филиппу и покрыла его лицо жаркими поцелуями. Ее поцелуи были столь страстны, что Филипп, мигом позабыв об усталости, с таким пылом принялся осыпать ласками ее тело, будто бы в нем через края расплескивалась энергия и, вдобавок, он не занимался любовью, по меньшей мере, месяца два.
      Впрочем, хватило его ненадолго. Вскоре Филипп вконец выдохся и бессильно уронил голову на ее прелестный животик.
      - Что с тобой, милый? - обеспокоено спросила Маргарита.
      - Прости, дорогая, не могу. Я слишком устал... Как собака устал... Прости.
      Маргарита удрученно вздохнула:
      - Что ж, на нет и суда нет... Только вот так и лежи.
      - Нравится?
      - Очень.
      - Хорошо. Я усну у тебя на коленях, - сонно пробормотал Филипп и умолк.
      Спустя некоторое время Маргарита прошептала:
      - Ты еще не спишь, Филипп?
      - Нет.
      - Почему?
      - Думаю.
      - О чем?
      - О турнирах. О том, что они делают с людьми. Ведь это противоестественно - лежать в постели с такой аппетитной крошкой и ничего с ней не делать.
      - Пожалуй, ты прав, - согласилась Маргарита. - Ненавижу турниры!
      В спальне опять воцарилось молчание, и вновь первой его нарушила Маргарита:
      - Филипп.
      - Да?
      - Вот что я тебе скажу...
      - Что?
      - Ничего у нас не выйдет, милый.
      - О чем ты?
      - О нашем браке.
      Филипп подтянулся к подушке и изумленно спросил:
      - Как! Ты уже знаешь?
      - Знаю, давно знаю. Просто до сих пор я боялась посмотреть правде в глаза.
      - Не понял.
      - Мы не созданы друг для друга, Филипп. Более того, мы несовместимы.
      - Несовместимы, говоришь? А мне казалось, что напротив - у нас много общего.
      - Да, слишком уж много. И как раз поэтому мы несовместимы. Между нами нет настоящей любви, есть только безумная страсть; мы способны заниматься любовью дни и ночи напролет, но никогда не станем друзьями, соратниками, единомышленниками. С самого начала каждый из нас стремился подавить другого подчинить его своей воле - ты оказался сильнее и победил. Я не могу, не хочу мириться с этим.
      - Стало быть, та даешь мне отставку?
      Этот невинный вопрос вызвал совершенно неожиданную реакцию. Маргарита уткнулась лицом в подушку и горько зарыдала. Филипп поднялся на локте и тронул ее за плечо.
      - Что с тобой, любимая?.. Прекрати реветь-то... Ч-черт! - Он всхлипнул: плач Маргариты был очень заразителен. - Хоть скажи, почему плачешь - быть может, я тоже всплакну.
      - Н-не м-могу... Н-не м-могу...
      - Что ты не можешь?
      - Дать тебе отставку не могу. Я... я хочу тебя, хочу всегда быть с тобой... Это какое-то наваждение. Ведь я не люблю тебя, ведь я... я... я... О-о, как я тебя ненавижу!!!
      Маргарита подхватилась, опрокинула Филиппа навзничь и уселась на него сверху, стиснув коленями его бока.
      - Прошу тебя, умоляю, откажись от меня. Будь великодушным, дорогой... Будь безжалостным, непреклонным, ни за что не женись на мне. Даже если я на коленях буду пресмыкаться перед тобой - не соглашайся, не губи меня, дай мне жить по-человечески... Ну! Ну! Ну! - и в исступлении она принялась наотмашь хлестать его по щекам.
      Налицо были явные признаки истерического состояния, поэтому Филипп, не долго думая, влепил ей две сильные пощечины и резко оттолкнул ее от себя. Упав на бок, Маргарита мигом успокоилась и, свернувшись калачиком, тихонько захныкала.
      - Я буду великодушным, жестоким и непреклонным, - заявил он. - Я не позволю тебе губить свою жизнь. Ты свободна.
      Маргарита перестала хныкать и недоверчиво посмотрела на него.
      - Правда?
      - Клянусь хвостом Вельзевула, как говаривает Эрнан. Теперь уже ничто не заставит меня жениться на тебе.
      - Ты в самом деле отказываешься от меня? - с робкой надеждой и немалой долей горечи в голосе переспросила она.
      - Наотрез. Я не хочу прослыть деспотом и эгоистом, единолично присвоившим себе такое бесценное сокровище, как ты. Ведь никто в здравом уме не поверит, что ты не изменяешь мне по собственной воле, и обо мне будут рассказывать ужасные истории, что якобы я регулярно подвергаю тебя жесточайшим пыткам, чтобы принудить к супружеской верности. Постепенно вокруг тебя возникнет ореол мученицы... Черт возьми! Снова плачешь?
      - Это я от радости, дорогой... И самую чуточку - от грусти. Когда ты уедешь, мне будет очень не хватать тебя. А ты? Ты будешь хоть изредка вспоминать обо мне?
      - Ах, милочка, - сонно пробормотал Филипп. - Я никогда не забуду тебя. У тебя такое прекрасное тело, ты такая страстная, такая нежная, такая сладкая...
      - А как же галльская корона? - всполошилась Маргарита. - Ведь мы с тобой... Впрочем, мне это ни к чему, с тобой я не буду даже правительницей Наварры - лишь номинальной королевой, женой короля. Но ты... Неужели ты откажешься от своих претензий? Не верю. Не могу поверить. Нет, определенно, ты что-то затеваешь - но что?
      Филипп не ответил. Усталость, наконец, одолела его, и он уснул мертвым сном. Маргарита нежно коснулась губами его лба, затем осторожно, стараясь не производить лишнего шума, сосклользнула с кровати и не спеша оделась. Вынув из подсвечника зажженную свечу, она в последний раз взглянула на спящего Филиппа - и в тот же момент лицо его озарила счастливая и безмятежная улыбка.
      "Интересно, что ему снится? - думала Маргарита, направляясь к двери. - Или кто?.. Может быть, Бланка?.. Теперь это неважно. Между нами все кончено. Навсегда. Бесповоротно... Да, да, да! - убеждала она себя. Бесповоротно! Он мой злой гений. Я не могу его любить... Я не должна любить его! Благодарю тебя, Господи, что ты избавил меня от этого чудовища. Ты дал мне силы, дал мне мужество, и это я, я отвергла его! И пусть теперь ему снится кто угодно - но только не я..."
      А Филиппу снились Перигор, Руэрг и Готия. В его вещем сне они представлялись ему в виде трех ступеней к возвышению перед главным алтарем собора святого Павла в Тулузе, где по традиции происходит коронация королей Галлии. И видел он усыпанную драгоценными камнями золотую корону королевства Галльского, которую возлагает на его чело Марк де Филипп, архиепископ Тулузский, милостью божьей венчая своего побочного брата на царство в одном из могущественнейших европейских государств...
      17. БРАТ И СЕСТРА
      Дверь тихо отворилась, и в спальню, освещенную двумя коптящими огарками свечей, вошла стройная рыжеволосая девушка, одетая в платье из темно-коричневого бархата, схваченное вокруг талии широким, шитым серебряными нитями поясом.
      Она осмотрелась вокруг и удрученно покачала головой. В комнате царил полнейший бардак; на полу была беспорядочно разбросана одежды, а ее владелец, юноша лет двадцати со всклокоченными светло-русыми волосами, лежал в разобранной постели, уткнувшись лицом в подушку. Он даже не шелохнулся на звук открывшейся и закрывшейся двери, по-видимому, не расслышав ее тихого скрипа.
      - Ты еще не спишь, Рикард? - шепотом спросила девушка.
      Юноша повернул голову и уставился на нее отсутствующим взглядом. Темные круги под глазами - то ли от недосыпания, то ли от частых попоек, делали его похожим на енота.
      - Привет, сестренка, - вымученно улыбнулся он. - Как видишь, бодрствую.
      Тяжело вздохнув, Елена присела на край кровати и взяла брата за руку.
      - Да уж, вижу. Чего-чего, а бодрости и жизнелюбия тебе в последнее время не занимать.
      - Все насмехаешься?
      - Отнюдь. Я лишь пытаюсь вразумить тебя, непутевого, но, боюсь, только попусту время трачу. А вот другие впрямь над тобой смеются. И громче всех Маргарита... Кстати, ты разговаривал с отцом?
      - Когда?
      - Та-ак, понятно. Стало быть, он не захотел даже повидаться с тобой перед отъездом. Про маму я уж и не говорю, она...
      Рикард мигом спохватился, сел в постели и растерянно заморгал:
      - Как?! Они уехали?
      - Да, - кивнула Елена. - В Калаорру.
      - Когда?
      - Сегодня утром. Они решили не оставаться на празднества. Забрали обеих сестренок и уехали.
      - Но почему, черт возьми?
      - А ты не догадываешься?
      - Неужели из-за меня?
      - Из-за кого же еще! Пойми, наконец, что им стыдно за тебя, за твое поведение. Мама ужасно злится, а отец... Да что и говорить! Ты всегда был его любимцем, он так гордился тобой, но теперь... Теперь ему так стыдно!
      - Ну так пусть он отречется от меня, если стыдится. Пусть лишит меня наследства - тогда и по моим долгам будет вправе не платить.
      - Да что ты такое несешь?! - в отчаянии воскликнула Елена. - Ты в своем уме? Опомнись, братишка!
      Какое-то мгновение Рикард непонимающе глядел на сестру, затем резко привлек ее к себе и уткнулся лицом в ее плечо.
      - Прости, родная, прости. Я сам не знаю, что говорю... Это безумие! Я спятил, я сумасшедший...
      Елена нежно терлась щекой о его волосы. Красивое лицо ее расплылось в гримасе мучительного наслаждения, а глаза томно блестели.
      "Вот дура, - думала она о Маргарите. - Это же надо иметь такой извращенный вкус, чтобы променять его на Красавчика... И поделом ей!"
      - Рикард, - спустя некоторое время отозвалась Елена. - Не знаю, к добру ли это, но час назад произошло событие, которое должно немного утешить тебя.
      Рикард отстранился. В глазах его вспыхнула робкая надежда.
      - Неужели Маргарита так обиделась на Красавчика, что расторгла помолвку с ним?
      - Нет, помолвку она не расторгла...
      - Ну вот, - понурился Рикард. - А ты...
      - Да погоди сокрушаться, экий ты нетерпеливый! Маргарита не расторгла помолвку прежде всего потому, что никакой помолвки и в помине не было.
      - Так будет.
      - А вот и не будет! Это все досужие домыслы - от начала до самого конца. В действительности Красавчик женится на нашем племянничке.
      - На каком еще племянничке? - ошарашено спросил Рикард.
      - Тю ты ну ты! - поморщилась Елена. - Вот недотепа! Пить надо меньше, братишка, так соображать будешь быстрее. Я имею в виду нашего племянника женского пола или же, если тебе так больше нравится, племянницу пола мужеска.
      - Красавчик женится на Анне Римской?! - наконец дошло до Рикарда. Врешь!
      - А вот и не вру. Оказывается, кузен Август Юлий и герцог Аквитанский уже давно ведут переговоры на сей счет, а сегодня на банкете они объявили, что вскоре будет подписан брачный контракт. Поэтому Красавчик и избрал королевой любви и красоты Анну - как свою невесту. А с Маргаритой он, стало быть, просто развлекался; нечего сказать, ловко водил ее за нос. И если она поверила, что он вправду намерен жениться на ней, то так ей и надо... Рикард! Что с тобой?
      Она ожидала от него какой угодно реакции - от буйного веселья с танцами и плясками до полного недоверия, - но только не того, что случилось на самом деле: он бухнулся ничком на постель и безудержно зарыдал.
      Елена пододвинулась к брату и, положив его голову себе на колени, терпеливо дожидалась, пока он успокоится. Выплакавшись, Рикард вытер влажное от слез лицо о юбку сестры, затем поднялся и сжал ее руки в своих.
      - Ты вернула меня к жизни, родная. Я... я будто очнулся после кошмарного сна. Теперь у меня есть цель; я снова хочу жить. Я так хочу жить!.. Но мне нужна Маргарита...
      Елена печально вздохнула:
      - У тебя лишь одно на уме - Маргарита. Ты просто зациклился на ней. И чем она тебя околдовала, вот уж не пойму.
      - Я тоже не пойму, сестренка. Но она для меня все, альфа и омега, смысл всей моей жизни... Боже, какой я глупец! Зачем я так страдаю из-за нее?..
      - Вот именно - зачем? Она не стоит того, чтобы ты так изводился, выставлял себя на всеобщее посмешище, пытался покончить с собой... Слава богу, кузен Бискайский поверил, что это из-за долгов и не раззвонил по всему дворцу о том инциденте.
      Рикард мрачно усмехнулся:
      - Вернее сказать, слава богу, что он не поверил правде, иначе наверняка раззвонил бы.
      - Что ты говоришь? - озадаченно произнесла Елена.
      - Сначала я рассказал ему правду, - объяснил Рикард. - Не знаю, что на меня нашло - я был просто не в состоянии лгать и выкручиваться. Но кузен не поверил мне, что, впрочем, не удивительно. У него только две страсти в жизни - деньги и власть, а все прочее ерунда. Он так и сказал мне: ерунда, чушь собачья. Тогда-то я и вспомнил о долгах, да еще приплел, что отец якобы намерен лишить меня наследства. Вот этому Александр охотно поверил и... - Тут он обхватил голову руками и протяжно застонал. Господи боже мой! Как это мерзко, отвратительно!.. Вот что, Елена, мне надо срочно поговорить с Маргаритой. Сейчас же, немедленно.
      - Сейчас? - переспросила удивленная Елена. - Да ты спятил! Сейчас уже далеко за полночь, и Маргарита, скорее всего, спит. А если не спит, то наверняка знает все и злая, как сто гадюк. Не нарывайся на не приятности, это не лучший способ восстановить с ней хорошие отношения.
      - Дело безотлагательное, сестренка, - настаивал Рикард. Государственной важности.
      - Какой бы важности оно ни было, - возразила Елена, - до утра, думаю, подождет.
      - Нет, не подождет. Я не подожду. Я не могу жить ни минуты с этой тяжестью на сердце.
      - Так поделись со мной. Расскажи, что тебя мучит, облегчи свою душу. Ведь никто не понимает тебя лучше, чем я.
      - Нет. Я расскажу только Маргарите.
      Елене так и не удалось урезонить брата. Обычно Рикард был предельно откровенен со старшей и самой любимой из своих сестер - но на этот раз он заупрямился, и в конце концов, ей пришлось уступить.
      - Ладно, - со вздохом согласилась она, - попытаюсь устроить тебе эту встречу, коли так настаиваешь. Вот только сперва приоденься, умойся, а то вид у тебя уж очень неряшливый.
      Рикард на мгновение замешкался, затем как-то виновато глянул на сестру и нерешительно, будто оправдываясь, произнес:
      - Тогда выйди на минутку... Или отвернись.
      Елена грустно улыбнулась и отошла к окну.
      - Кстати, - отозвался Рикард, надевая чистое белье. - Ты все еще путаешься с графом Альбре?
      - Да нет, он уже увлекся Изабеллой Арагонской. У меня ему ничего не светило, и он, видимо, решил попытать счастья у другой. Впрочем, выбор его нельзя назвать удачным - помяни мое слово, она его быстро отошьет.
      - Это правда?
      - Так мне кажется. Говорят, кузина Изабелла донельзя добродетельна и ни разу не изменяла своему мужу. Хотя, по моему мнению, Филипп де Пуатье нисколько не заслуживает ее верности.
      - Я не о том спрашиваю, сестренка.
      - А о чем?
      - Это правда, что Гастону Альбре у тебя ничего не светило?
      - Само собой разумеется. Ведь тебе известно, для кого я берегу свою невинность.
      Слова эти были произнесены вполне будничным тоном, как бы между прочим, но на сей счет Рикард не питал никаких иллюзий: начиналась старая песенка. Он мысленно выругал себя за несдержанность и тут же совершил еще одну ошибку, выпалив сгоряча: