Звезды в ладонях (№2) - Галактики, как песчинки

– Как это?

– Очень просто. До тридцати шести лет отец жил мечтами о звёздах, о космических полётах. Нам с вами трудно представить, как он мучился и страдал все эти годы. Мы не были прикованными к планете, над нами не летали станции чужаков, небо для нас всегда было открыто. А отец... Нет, это нельзя передать словами. Вам нужно было видеть его лицо, когда он впервые вышел в космос. С тех пор прошло больше семи лет, но он до сих пор находится... ну, даже не знаю, как это назвать. В состоянии эйфории, что ли. Он не хочет думать о карьере, потому что все его мысли заняты звёздами. Как я понимаю, он боится, что продвижение по служебной лестнице помешает ему в полной мере наслаждаться полётами.

– Понимаю, – произнесла Анн-Мари, выходя из лифта. – В некотором смысле он ещё мальчишка.

– Да, возможно.

– Но ты сказала «во-первых». А что во-вторых?

– Во-вторых, – немного замявшись, ответила я, – у меня к вам просьба: не называйте его моим отчимом. Это слово немного... э-э, задевает меня. Он мой отец, и точка. Я так думаю о нём, так воспринимаю его.

Анн-Мари кивнула:

– Хорошо, я учту твоё пожелание.

Хотя вряд ли она поняла меня. Я сама понимала себя с трудом. Я вполне отдавала себе отчёт, что человек, которого сейчас я называю отцом, и тот, кто в детстве качал меня на руках, – разные люди. Однако в душе я не делала между ними никаких различий. Когда семь лет назад я повстречала в аэропорту Нью-Калькутты мужчину, поразительно похожего на моего покойного отца, Жофрея Леблана, то я... Просто не знаю, как объяснить, что со мной произошло. Это было как удар молнии. И в тот момент для меня свершилось чудо – мой отец воскрес...

А вот мама, к сожалению, воспринимала всё по-другому. Для неё мой новый отец оставался чужим. Она старалась, очень старалась привыкнуть к нему, смириться с этой заменой, но ничего у неё не выходило. Это страшно огорчало меня. Иногда мне было обидно до слёз, что у нас так и не получилось нормальной семьи.

9

Начальника Отдела специальных операций, адмирала Лефевра, на месте не оказалось. Как сообщил его секретарь, около часа назад он ушёл по вызову адмирала-фельдмаршала Дюбарри. Сопоставив время, мы с Анн-Мари легко догадались, куда ушёл Лефевр и с кем сейчас разговаривает. Судя по всему, отцу собирались поручить действительно важное задание – и наверняка связанное с нынешним кризисом. Причём, по словам мадам Пети, он был одним из двоих, кто способен справиться с этим делом. Ну и ну! Интересно, кто же второй?.. Я была заинтригована.

Вместо Лефевра нас принял его заместитель, контр-адмирал Симонэ. Он выполнил все необходимые формальности в связи с нашим зачислением в Отдел, немного побеседовал с нами о том о сём (так сказать, для предварительного знакомства с новыми подчинёнными), после чего отправил нас в медсанчасть для стандартного осмотра и последующей психообработки.

Как и обещала мадам Пети, ничего особо страшного в этой процедуре не было. Установка психоблока заняла не более получаса и осуществлялась посредством обычного ментошлема, без использования всяких там адских приспособлений, вроде временных нейрошунтов, как при глубинном психокодировании. В течение всего этого времени у меня кружилась голова – то сильно, то слегка, перед глазами вспыхивали искорки и проплывали радужные пятна, а несколько раз ощутимо поташнивало. Но в целом всё прошло нормально – я ожидала гораздо худшего.

Когда дело было сделано, доктор-психолог отпустил своего ассистента, снял с меня шлем и спросил:

– Ну как вы себя чувствуете?

– Да вроде в порядке, – ответила я, тряхнув головой. – Правда, мысли путаются. Как после долгой работы в виртуальной реальности, только посильнее.

– Это нормально, – заверил меня доктор. – Скоро всё пройдёт. Пока сидите, не вставайте. Сейчас мы проверим, как действует ваш блок.

Он укрепил на моих висках сенсорные датчики и устроился за столом перед компьютерным терминалом.

– Прежде всего, мадемуазель, вы должны иметь в виду, что такая психообработка не гарантирует сохранение тайн, в которые вы будете посвящены по долгу службы. Из вас их можно будет вытянуть с применением «наркотиков правды» или банальных физических пыток; также вам ничто не помешает рассказать о них по собственному желанию. Современная медицина ещё не располагает средствами надёжной блокировки тех или иных секретов, не причиняя непоправимого ущерба мозговой деятельности. К сожалению, человеческий разум не настолько устойчив, как у нереев-пятидесятников, которые способны выдержать самое глубокое психокодирование без ощутимых последствий для качества мыслительных процессов. Но, с другой стороны, у нас более гибкое и динамичное мышление, чем у них... Впрочем, хватит о чужаках, вернёмся к вашему блоку. Это не психокод как таковой, а лишь своего рода предохранитель. Он будет предупреждать вас о том, что некоторые сведения не подлежат разглашению. Причём это касается не только служебных тайн, но и чисто личных. Вот, например, опишите мне свой первый сексуальный опыт.

Застигнутая врасплох, я испытала лёгкое замешательство и растерянность. Всмотревшись в показания датчиков, доктор озадаченно нахмурился, хмыкнул и произвёл быстрые манипуляции с консолью. Я могла руку дать на отсечение, что он перелистывал мою медицинскую карточку в поисках отчёта гинеколога. Затем многозначительно произнёс «ага» и с удивлением взглянул на меня.

Я с трудом удержалась от ухмылки. Видать, дяденька даже помыслить не мог, что девятнадцатилетняя девушка ещё может оставаться девственницей.

– Гм-м... – протянул он. – Н-да... Ну, ладно. Тогда расскажите мне что-нибудь такое, о чём я знать не должен.

Я подумала о других галактиках. О, теперь подействовало!..

Доктор удовлетворённо кивнул:

– Отлично. Что вы почувствовали?

– Ну, как будто кто-то тихонько шепнул мне на ухо: «Осторожно!»

– Так-так, чётко выраженная вербальная реакция, – констатировал он. – Это хорошо. Конкретные проявления действия блока индивидуальны и зависят от склада личности. У одних в голове звенит звоночек, другие чувствуют, как их мысли наталкиваются на какой-то барьер, у некоторых, но очень немногих, случаются соматические реакции, вроде затруднения дыхания или лёгкой зубной боли. Сначала я подумал было, что у вас именно последнее, но... В общем, всё в порядке. Психообработка прошла успешно. Теперь ступайте прогуляйтесь часика три, – быстрый взгляд на хронометр, – до семнадцати ноль-ноль. Обязательно пообедайте, пообщайтесь со своими новыми сослуживцами, а потом возвращайтесь сюда – к тому времени блок должен закрепиться, и тогда я основательно проверю, как он функционирует. Идти на доклад к начальству не нужно, вы всё ещё находитесь в распоряжении медсанчасти.

Выйдя из кабинета психолога, я застала в приёмной Анн-Мари, которая сидела в кресле и просматривала какую-то электронную книгу. Блок ей поставили ещё раньше, передо мной, но она всё же решила дождаться меня. То ли просто за компанию, то ли считала, что я не обойдусь без её опеки.

– Ну как, нормально? – спросила она.

Я кивнула:

– Да, в полном порядке.

– Вот и хорошо. Может, пойдём перекусим?

– С удовольствием.

Когда мы покинули медсанчасть, я поинтересовалась:

– А какая у вас реакция. Ну, в смысле, как действует ваш блок?

– Вполне стандартно, обычный звоночек. А у тебя?

– Доктор назвал это вербальной реакцией.

– В самом деле? – Анн-Мари с лёгкой завистью взглянула на меня. – Здорово!

– Почему здорово?

– Потому что редко встречается. Пока тобой занимались, я кое-что вычитала об этом. Вербальная реакция свидетельствует о высоком творческом потенциале личности в сочетании с развитым воображением и аналитическим складом ума.

Я зарделась. Ну, положим, что о творческом потенциале, развитом воображении и аналитическом складе ума я знала и раньше, по многочисленным тестам. Но всё равно мне было приятно.

– Пообедаем в ближайшем офицерском клубе, – предложила Анн-Мари. – А заодно и повращаемся среди «осовцев» в неформальной обстановке. Сейчас ещё рано, народу должно быть немного, так что сильно доставать нас не будут. Только имей в виду: в таких клубах уставные взаимоотношения не действуют. Честь старшим по званию не отдавай и не жди, что тебе будут салютовать прапорщики. Представь, что ты находишься на «гражданке», и обращайся с людьми в зависимости от их возраста, а не чина. Это, конечно, не касается адмиралов – но в офицерские клубы они наведываются крайне редко.

– Спасибо за предупреждение, – сказала я с улыбкой. – Мне это известно. Ведь мой отец тоже офицер.

В клубе, являвшем собой некий гибрид кафе, бара и игрового салона, действительно было малолюдно. За двумя расположенными по соседству столиками обедали семь офицеров, ещё двое сидели у стойки автоматического бара и пили коктейли, а в противоположном конце просторного зала четверо человек, устроившись вокруг накрытого зелёным сукном стола, перекидывались в карты. Все они были в галлийской военной форме.

Когда мы вошли, присутствующие поприветствовали нас вежливыми кивками, и только один из сидевших за стойкой бара, парень лет двадцати пяти, со знаками различия старшего лейтенанта, немного развязно воскликнул:

– Ага! Видать, это те самые новенькие.

Поставив на стойку недопитый коктейль, он соскочил с вращающегося стула, подошёл к нам и церемонно поклонился:

– Моё почтение, дорогие дамы. Добро пожаловать в нашу команду.

Да уж, офицерский клуб – особое место. За его пределами этот парень не посмел бы так фамильярно обращаться к Анн-Мари, носившей на погонах три широкие золотые нашивки.

Представляться друг другу нужды не было – именные планки говорили сами за себя. Лейтенанта звали С. Арсен. О том, что скрывалось за «С», можно было только гадать (скорее всего, «Серж», очень распространённое галлийское имя), но среди военнослужащих считалось нормой называть коллег по фамилии или по званию.

Арсен смерил меня внимательным взглядом, вероятно, прикидывая мой возраст и полувопросительно произнёс:

– Ещё один компьютерный вундеркинд, да?

– Ошибаетесь, старлей Арсен, – ответила я и, как бы невзначай откинула волосы с правого виска, демонстрируя отсутствие импланта. – Я пилот-навигатор.

– О! В самом деле? И сколько же часов вы налетали, мадемуазель?

– Более двух с половиной тысяч, – ответила за меня Анн-Мари, бесцеремонно приплюсовав к моим шестистам сорока часам практики на гражданских судах ещё и время, которое я провела на «Заре Свободы», когда корабль под моим контролем (но отнюдь не управлением) летел от Дзеты Дэваки к Махаварше. – Из них две тысячи в боевой обстановке.

Лейтенант стушевался. Даже здесь, в клубе, он не решился подвергать сомнению слова старшего по званию. Между тем один из картёжников, капитан третьего ранга, по возрасту ровесник Анн-Мари, порывисто встал из-за стола и быстрым шагом направился к нам.

– Разрази меня гром! – воскликнул он, приблизившись. – Я не ошибся. Это же дочь Жофрея Леблана!

Из надписи на его планке явствовало, что его зовут Сен-Клер. Имя мне ничего не говорило, зато лицо казалось смутно знакомым.

– Простите, корвет-капитан2... – начала было я неуверенно, но затем всё вспомнила. – Ах да! Я видела вас на похоронах отца.

– Совершенно верно, мичман. – Сен-Клер был настолько любезен, что произнёс моё звание на английский манер: «энсин», дабы подчеркнуть его отличие от французского «ансень». – Мне выпала честь служить под началом капитана Леблана. К сожалению, недолго, всего три месяца. В его команде я числился бортинженером, но для того рокового задания меня заменили более опытным офицером.

То ли мне показалось, то ли в его голосе и впрямь прозвучали виноватые нотки. Он словно извинялся за то, что не погиб вместе с моим отцом. Глупо, конечно, но порой и я сама испытывала острое чувство вины за то, что по счастливой случайности осталась в живых...

Сен-Клер вежливо поздоровался с Анн-Мари и вновь обратился ко мне:

– Так значит, вам сразу после школы присвоили лейтенантский чин? Ну и правильно. Вам нечего делать в академии, среди юнцов, которые знают о войне лишь по фильмам и виртуальностям.

К этому времени нас окружили и другие присутствовавшие в клубе офицеры. Посыпались вопросы. Но капитан Сен-Клер решительно пресёк их:

– Погодите, господа, не всё сразу. Позже я всё объясню, а сначала позвольте дамам заказать обед. По всему видно, что они только вырвались из лап наших эскулапов. Им нужно подкрепиться. И пропустить по рюмочке для разрядки.

Мужчины тотчас бросились сдвигать столы, чтобы выслушать обещанную Сен-Клером историю, а мигом возникший официант получил заказ на два стандартных обеда и буквально через полминуты вернулся с тележкой, уставленной аппетитно пахнущими блюдами. Когда мы устроились за столом, лейтенант Арсен принёс из бара две хрустальные рюмки, наполненные янтарно-золотистой жидкостью, с виду похожей на коньяк, который не так давно развязал язык дяде Клоду. Скорее всего, это и был коньяк. Грамм по пятьдесят в каждой рюмке, не меньше. А может, и все семьдесят пять.

– Выпейте, – посоветовал капитан Сен-Клер. – Это поможет вам расслабиться. Эскулапы не станут возражать, наоборот – дополнительная проверка для блока.

Ага, легко сказать. Я в жизни ещё не пила ничего крепче шампанского. А вдруг блок не выдержит и «слетит»? И я проболтаюсь о других галактиках...

«Эй, осторожно! – прошелестело в моей голове. – Секрет».

Сама знаю, что секрет. Нечего напоминать... Ну ладно, попробуем. Если блок «слетит», то грош ему цена. Проверка действительно не помешает. Надеюсь, от одной рюмки я не опьянею в стельку. Это было бы чересчур.

Глубоко выдохнув, я вслед за Анн-Мари залпом выпила коньяк. Спиртное неприятно обожгло мне гортань, и я поспешила запить его соком. А в целом ничего страшного не случилось. Думать стало легче, спало напряжение, я перестала чувствовать себя скованно в незнакомом окружении и охотно принялась за еду.

А капитан Сен-Клер начал рассказывать о моих приключениях семилетней давности. Другие офицеры внимательно слушали его, и чем дальше, тем острей я чувствовала на себе их уважительные взгляды.

Формально моя история не была засекречена, но о ней знали лишь очень немногие. Правительство и военное командование решило не предавать её гласности, чтобы не провоцировать других подростков на подобные выходки. Среди моих сверстников и так хватало сорвиголов, то и дело пытавшихся тайком пробраться на военные корабли, а мой удачный пример вполне мог породить резкий всплеск численности «космических зайцев». При других обстоятельствах скрыть это не удалось бы, но как раз тогда произошло столько эпохальных событий, что дело благополучно замяли, и о нём не упомянули ни в одной сводке новостей. Ну а моё молчание было куплено медалью «За доблесть» – правда, с убедительной просьбой не хвастаться ею перед друзьями и, особенно, перед журналистами. Я не хвасталась – ни разу.

Когда Сен-Клер закончил свой рассказ, присутствующие после недолгого обсуждения сошлись во мнении, что я заслужила как хорошей порки за своеволие, так и награды за мои действия в критической ситуации. Также они согласились с тем, что мне не нужно было учиться в академии для получения офицерского чина. Хотя последнее, я полагаю, было сказано скорее из вежливости.

А вообще, мне очень понравились «осовцы». Впрочем, мне нравились они и раньше – ещё когда был жив мой первый отец, к нам домой иногда захаживали его сослуживцы; но то было восприятие со стороны, к тому же детское восприятие – взрослые дяди и тёти, окутанные ореолом таинственности и героизма, выполнявшие самые опасные и ответственные задания, были для меня кем-то вроде полубогов. А теперь я и сама стала взрослой, теперь я видела всё в ином свете, и люди, сидевшие рядом со мной, были вовсе не супергероями. Они просто делали своё дело, не обязательно связанное с героизмом, но делали его на высочайшем профессиональном уровне – иначе не работали бы в ОСО.

Вскоре разговор перешёл к текущим событиям, и мы узнали последние известия с фронтов. Габбары продолжали атаковать огромными силами, но альвы держались стойко. Они, конечно же, были готовы к такому повороту событий, так как хорошо знали злобный нрав своих бывших соратников по античеловеческой коалиции. Другие члены Четверного Союза – пятидесятники, дварки и хтоны, – хоть и были застигнуты врасплох, всё же успели сконцентрировать достаточные силы, чтобы защитить находящиеся под их контролем человеческие планеты. Для них эти миры и люди, там проживающие, представляли большую ценность. Они были их козырной картой в противостоянии с остальным человечеством, залогом их относительной безопасности, гарантом неприменения с нашей стороны тех радикальных мер, к которым мы прибегали, воюя с прочими чужаками – и в первую очередь, с габбарами.

Никто из присутствующих не знал наверняка, собираются ли наши войска воспользоваться ситуацией и попытаться освободить ещё хоть одну из пленённых планет. А если кто-то и знал, то, разумеется, держал эти сведения при себе. Скорее всего, такая попытка будет предпринята – или уже предпринимается.

Хотя как сказать. При данных обстоятельствах это чревато катастрофическими последствиями. Атаки габбаров слишком массированы, и наше вмешательство вполне может сыграть им на руку. А вот позже, после того как обе воюющие стороны изрядно потреплют друг друга и разойдутся зализывать раны, тогда другое дело...

Ну и, конечно, в разговоре мы не обошли стороной подоплёку всего происходящего – уничтожение альвами системы Джейханны. Это событие повергло многих людей в шок, но наше руководство, как всегда, оказалось на высоте и оперативно рассекретило часть информации о странглетном запале, недвусмысленно дав понять, что мы тоже располагаем таким оружием. Теперь высшие правительственные и военные чины ломали себе голову над тем, как подготовить общество к очередной порции правды – что одним взрывом Сверхновой дело не ограничится, а последует цепная реакция по всему Большому Магеллановому Облаку. Нам, ясное дело, приказали держать рот на замке.

Потому-то мы с Анн-Мари помалкивали, не участвуя в дискуссии о том, какие дополнительные меры безопасности следует предпринять в связи с появлением у альвов этого адского оружия. А лейтенант Арсен искренне негодовал по поводу того, что мы до сих пор ни разу не применили странглетный запал против габбаров, довольствуясь только глюонными бомбами. Капитан Сен-Клен велел ему заткнуться и авторитетно предположил, что наше руководство рассчитывало придержать этот козырь в рукаве, пока не будут освобождены все человеческие планеты. А потом, по его мнению, мы бы одним махом покончили со всеми чужаками, устроив в каждой из их систем (коих в общей сложности насчитывалось более трёх тысяч) взрыв Сверхновой.

Идея сама по себе была неплоха – однако неосуществима. Применить в пределах Галактики странглетный запал значило обречь её на гибель, причём не в таком уж отдалённом будущем. Мы на это никогда не пойдём. Альвы тоже – ведь они, хоть и мохнатые ублюдки, всё же не дураки и не самоубийцы. Одно дело запустить цепную реакцию взрывов звёзд в Большом Магеллановом Облаке, где после изгнания людей безраздельно царствовали габбары, совсем другое – поджечь свой собственный дом.

Ну а на самый крайний случай, если вдруг произойдёт непоправимое, у нас, людей, всё равно останется выход. Да-да, именно то, о чём спьяну проболтался дядя Клод – путь в другие галактики. Так что мы не пропадём, не погибнем вместе с родной Галактикой... Вот только интересно: как нашим учёным удалось «пробить» каналы третьего рода, ведь для этого нужна прорва энергии. И ещё одно: области входа-выхода таких каналов имеют размеры всего несколько метров в поперечнике. Допустим, со стороны входа их можно расширить – примерно по той же технологии, по какой мы сужаем каналы первого и второго рода. Но как быть с противоположным концом канала? Н-да, ещё та задачка...

Все эти мысли в сочетании с лёгким алкогольным опьянением послужили неплохой тренировкой для моего блока. Тихий голос в голове то и дело напоминал мне об осторожности, поначалу это здорово действовало на нервы, но постепенно я привыкла к нему и стала спокойно воспринимать его предостережения. Думать он мне совсем не мешал – и это было главное.

Три часа в обществе новых сослуживцев промелькнули незаметно. Периодически в клубе появлялись новые офицеры, мы знакомились, беседовали, а под конец заявилось несколько старых «осовцев», которые работали с моим первым отцом и иногда захаживали к нам в гости. Они были искренне рады нашей встрече и выражали своё удовлетворение (надеюсь, не фальшивое), что дочь Жофрея Леблана будет служить вместе с ними. Особенно меня потешило их отношение ко мне – не снисходительное и покровительственное, как в бытность мою ребёнком; они держались со мной на равных, как с коллегой, даром что я была гораздо младше их и по возрасту, и по званию.

Всё-таки здорово получилось! Если бы не дядя, летела бы я сейчас на Землю, чтобы приступить к занятиям в военной академии. Ещё неделю назад это казалось мне пределом мечтаний, зато теперь я содрогалась при одной мысли о том, что могла бы потратить целых четыре года на учёбу. А так я уже офицер, и к тому времени, когда мои сверстники закончат академию, наверняка стану лейтенантом. Полным лейтенантом, без добавления «junior grade»3. На войне способный и инициативный человек быстро продвигается по службе – а уж этих качеств мне не занимать.

Нет, определённо, я должна поблагодарить дядю Клода. И непременно сделаю это при первом же удобном случае.

10

Психологические тесты показали, что мой блок работает нормально. Когда с медицинскими вопросами было покончено, в отдел вернулся адмирал Лефевр и вызвал нас с Анн-Мари к себе. Со мной он беседовал недолго и вскоре отпустил меня с миром, выдав суточную увольнительную, чтобы я могла как следует отдохнуть, устроиться на новом месте и уладить прочие дела.

А вот Анн-Мари начальник ОСО попросил задержаться, и по его виду было ясно, что им предстоит долгий и серьёзный разговор. Таким образом я оказалась предоставленной сама себе и первым делом созвонилась с отцом. Он немедленно ответил на мой вызов, однако сразу извинился, что не сможет уделить мне много времени, потому как сейчас занят и освободится не раньше, чем через пару часов. Мы договорились, что свяжемся позже, и я отправилась осматривать своё жильё.

Предоставленная в моё распоряжение квартира была стандартной лейтенантской каютой с некоторыми дополнительными удобствами, вроде ванны вместо обычного душа, индивидуального пищемата, способного приготовить простейшие синтетические блюда и напитки, а также небольшого портала станционной сети грузовых коммуникаций, через который можно было отправлять и получать малогабаритные контейнеры со всякой всячиной. Два таких контейнера уже поджидали меня в специальной нише – один из них был тот самый, который мы с Анн-Мари отправили со склада обмундирования, а во втором находились мои личные вещи с «Зари Свободы». Там же я обнаружила короткую записку: «Мои поздравления, мичман Леблан». И подпись: «Лейтком Л. Сигурдсон, капитан „З.С.“».

Я улыбнулась. Лайфа тоже можно поздравить – он получил долгожданное звание лейтенанта-командора и наконец стал капитаном корабля. А вот папа явно расстроится из-за того, что у него отняли любимую игрушку. Небось, он рассчитывал, что и дальше будет командовать «Зарёй Свободы», только теперь уже в составе Отдела специальных операций. Но нет, не выгорело. Интересно, что ему дадут взамен? Самое меньшее, думаю, тяжёлый крейсер класса «АВ». А может, и «АА».

Я временно переложила все свои вещи на койку, отправила пустые контейнеры на склад и принялась наводить шмон в каюте. В смысле – придавать ей жилой вид, привнося небольшую толику личного хаоса в царивший вокруг идеальный порядок. Это заняло у меня около часа, после чего квартира из безликой стерильной норы превратилась в уютное гнёздышко, нёсшее на себе отпечаток моей неповторимой индивидуальности.

Справившись с этим делом, я приняла ванну – что было отнюдь не лишним после всех медицинских процедур в сочетании с рюмкой коньяка. Затем, посвежевшая и взбодрённая, облачилась в парадный мундир, сколола на затылке волосы и нахлобучила форменную фуражку. Вдоволь налюбовавшись собой в зеркале (зрелище было просто отпадное), я устроилась перед терминалом, включила видеозапись и стала диктовать письмо маме.

Разумеется, всей правды я ей не рассказала. Сообщила лишь, что при содействии дяди Клода (типа по его протекции) получила офицерское звание и теперь вместе с папой служу в ОСО. Я перечислила кучу вещей, которые следует переслать сюда из дому и попросила сделать это как можно скорее. У меня не было никаких сомнений, что вместе с вещами явится и мама собственной персоной. Оставалось лишь надеяться, что она не устроит мне душераздирающей сцены, вроде той, когда я, вопреки всем её уговорам, подала заявление в Аннаполис. Зато дяде она наверняка выскажет все свои претензии. Я ему, бедняге, не завидую – когда мама сердится, то становится сущей пантерой. Ну а я была её детёнышем, которого она всеми силами стремилась уберечь от военной службы, уже отнявшей у неё и отца (в смысле, моего деда), и мужа (моего первого отца). Мама вовсе не была пацифисткой, просто не хотела потерять и меня. Я её прекрасно понимала, но ничего поделать не могла – служить во флоте было мечтой всей моей жизни...

Надиктовав письмо, я отправила его по назначению. Теперь сигналу понадобится минут сорок, чтобы пройти по цепочке из восьми каналов первого рода отсюда до Солнечной системы, а потом ещё три часа – чтобы достигнуть Земли. Я быстро сосчитала, что письмо будет получено в начале шестого утра по московскому времени – а мама сейчас жила в Москве, работая главным архитектором в проекте реставрации разрушенного габбарами храма Христа-Спасителя. Поскольку она просыпалась не раньше восьми, то ответа от неё следовало ожидать как минимум часов через десять.

Ещё некоторое время я сидела перед терминалом, прикидывая в уме, кому из друзей и подруг послать от себя весточку. Некоторые из них просто лопнут от зависти, когда увидят меня в новеньком офицерском мундире...

Впрочем, эту затею пришлось отложить на будущее, так как ко мне наконец-то явился отец. Он охватил цепким взглядом обстановку каюты и с улыбкой произнёс:

– Здорово ты здесь устроилась. И форма тебе идёт, словно ты родилась в ней. Как твоё самочувствие?

Я поняла, что он спрашивает о психоблоке.

– Всё в порядке, па. Уже привыкла. А ты?

– Только начинаю привыкать, – ответил отец, усаживаясь в кресло в углу каюты. – Я к тебе прямиком из медсанчасти.

– Ты голоден?

– Не так чтобы очень, но от парочки сандвичей не отказался бы.

Я подошла к пищемату, заказала сандвичи и два стакана томатного сока.

– Следовало бы налить тебе немного спиртного, – сказала я, возвращаясь с подносом, – но у меня ничего нет.

– Не беда. По пути сюда я выпил жестянку пива, этого достаточно. Сейчас мне нельзя напиваться, я при исполнении. Через три часа пройду повторный медосмотр, а потом начнётся обычная предстартовая беготня.

– Ох! – огорчилась я, хотя и ожидала это услышать. – Улетаешь на задание?

– Да. – Отец проглотил сандвич и запил его глотком сока. – Собственно, я пришёл попрощаться. Если у тебя нет никаких дел, проведу с тобой всё оставшееся время.

– Да, конечно, папа, я свободна, я... А куда ты летишь? Надолго?

Он с сожалением покачал головой:

– Извини, это не подлежит разглашению. Привыкай, лапочка, к секретности. Ты служишь в ОСО.

Я разочарованно вздохнула:

– Да, понимаю... А что будет со мной?

– Насколько мне известно, после увольнительной ты получишь назначение пилотом-стажёром, на крейсер класса «AВ». Должность, конечно, не ахти какая, но для тебя это будет неплохой практикой. А через несколько месяцев, если хорошо себя зарекомендуешь, станешь полноправным штатным пилотом.

Гм, крейсер класса «АВ», это совсем недурственно. Даже более чем недурственно. «А» означает, что корабль принадлежит к категории тяжёлых крейсеров, а «В» – второй разряд по боеспособности. Пять основных пилотов, два навигатора, целая команда инженеров, шестнадцать отдельных артиллерийских расчётов, эскадрилья шаттлов-истребителей с соответствующим личным составом, полк космической пехоты... Короче, здорово! Можно не сомневаться, я себя хорошо зарекомендую. А лет через пять доберусь до кресла первого пилота. Ну, минимум, второго – а во флотском табеле о рангах это не хуже, чем быть капитаном корвета.

Жаль только, что командовать кораблём будет не отец. Увы, это против правил – служить под непосредственным руководством близкого родственника...

Мои размышления прервала мелодичная трель звонка. На экране дверного монитора возникло лицо Анн-Мари.

– Тоже зашла попрощаться, – прокомментировал отец.

Я впустила Анн-Мари в каюту, и та прямо с порога заявила:

– Я буквально на минутку, чтобы спросить... – Тут она увидела отца, вытянулась по стойке «смирно» и отдала честь: – Бригадир-адмирал, сэр!

Чёрт побери, какая же я растяпа! Только сейчас я обратила внимание, что в петлицах воротника отцовской форменной рубашки вместо привычных орлов красуются серебряные звёзды. И на именной планке уже написано не «CAPT», а «CMDR». Конечно, будь у него погоны, я бы сразу заметила разницу, но это нисколько не оправдывало меня. Я должна была заметить в любом случае.

«Вот тебе, детка, наглядный пример, почему нельзя служить под началом родственника, – подумалось мне. – Ты видишь в нём не старшего офицера, не командира, а любимого папочку...»

Отец поморщился:

– Вольно, фрегат-капитан. И забудьте про «адмирала». Я просто коммодор. Ни рыба, ни мясо, что-то вроде альвийского надполковника. – Он ухмыльнулся. – При нашей встрече контр-адмирал Симонэ зыркнул на меня исподлобья, как на врага человечества. А всё из-за этой дурацкой звёздочки.