Клуб "Золотое перо" - Создания света - создания тьмы

Поднимается ледяной ветер, и мир вокруг них колеблется между бытием и небытием. А где-то Бронз вбивает алмазы в континент и жжет его потоками голубого огня. Трупы окровавленных и растерзанных Оакимов и обломки разбитых вдребезги Генералов плывут в искаженном пространстве по волнам изменений, расходящихся вокруг точки их битвы. Но это лишь вероятностные мертвые, так как сейчас не может быть смерти в прошлом, а будущее переделывается. Оакимы и Генералы сшибаются в фуге с такой силой, что волны изменений расходятся по всей Вселенной, -- вздымаясь, опадая и сходя на нет, когда Время снова наслаивает историю вокруг событий.
      А где-то в стороне от сражения Бронз встает на дыбы, и там, где сверкают его копыта, падают в прах города. Поэт поднимает свою трость, но ее зеленые огни не могут погасить голубого пламени, изливаемого сейчас Бронзам на мир. Теперь на Блисе осталось только девять городов, и Время добивает их. Дома, машины, трупы, младенцы, пестрые палатки выхвачены ветром из огня и, бешено крутясь, проносятся мимо ярмарки. Взгляните на краски Блиса. Красный? Вот берег реки -- красный, и над ним висит в воздухе мутно-зеленая вода и летя? пурпурные камни. Желтый, серый и черный -- город под тремя лимонными мостами. Кремовое море сейчас -- это небо, и одичалые ветра ревут, как сотни электропил. Запахи Блиса -- это дым и горелая плоть. Звуки Блиса -- это вопли посреди лязга обрушивающихся механизмов и дробный ливень тысяч бегущих ног.
      -- Остановитесь! -- кричит Фрамин, вырастая в сверкающего зеленого гиганта посреди хаоса. -- Вы превратите этот мир в пустыню! -- и голос его раскатывается над Оакимом и Генералом ударами грома, и свистит и трубит над ними.
      Однако они продолжают сражаться, и волшебник подхватывает своего друга и пытается открыть путь для бегства с Блиса.
      -- Ты никогда не был офицером! -- кричит один из Генералов. Один из Оакимов смеется:
      -- Зачем мундир в Доме Мертвых? В воздухе над гибнущим миром вспыхивает контур двери, полной зеленоватого мерцания, она становится все более реальной и начинает открываться.
      Фрамин опять обычный человек. Когда дверь распахивается, его и Мадрака вдвоем несет к ней, а высокие волны за их спинами мчатся и опрокидываются в исхлестанный ветром океан.
      Волны хаоса подхватывают полчища Оакимов и Генералов, ветры изменений несут их к зеленой двери, которая всасывает обоих, как воронка огромного светящегося водоворота. Все еще сражаясь, они приближаются к ней, поодиночке влетают внутрь и исчезают.
      Бронз переступает совсем медленно, но когда дверь уже закрывается, каким-то образом проходит через нее до того, как пустота становится добычей хаоса...
      ...Нет больше ни рева, ни движения, и весь Блис, кажется, вздыхает после отсрочки казни. Многое разрушено и многие умерли или умирают сейчас -- в момент времени за тридцать три секунды до того, как Сагам и Генерал начали фугу, которая теперь никогда не начнется на засыпанных мусором расщелинах и дымящихся кратерах ярмарки. Среди упавших арок, опрокинутых башен и обрушившихся зданий с обнаженным огненным мечом шагает спасение. Лихорадка нового дня приходит на Блис из Домов Энергии...
      Где-то лает собака.
      ГНЕВ ОГНЕННОЙ ЛЕДИ
      Негра из Калгана пробирается полуослепшая сквозь растерянные толпы и уже не слышит новых воплей. Холодный ветер поднимается среди пестрых красок ярмарки. Посмотрев вверх, она видит то, что приковывает ее взгляд и заставляет споткнуться среди поваленных палаток и изодранных флажков.
      Это -- Стальной Генерал верхом на Бронзе. Он опускается вниз, -- медленнее, еще медленнее. Мегра читала о нем, слышала о нем, ведь он существует в апокалиптических писаниях всех наций и всех народов.
      Позади нее во вспышке зеленого пламени исчезает павильон. Зеленая ракета прорезает воздух, парит в нем и сгорает.
      Огромный зверь Бронз движется все медленнее, опускаясь туда, где только что она оставила Оакима и воина-священника Мадрака, .сошедшихся в единоборстве. Мегра оглядывается, но среди толпы ее рост не позволяет ей увидеть уже ничего и она продолжает пробираться к последней палатке смерти.
      Теперь она пускает в ход всю свою необычайную силу, чтобы пройти там, где другой не смог бы сделать и шага: она движется, как пловец среди многоруких тел, машин с перьями и человеческими лицами, женщин с мерцающими огнями на коже, мужчин со шпорами, растущими из локтей, мимо тысяч обычных лиц всех шести рас, мимо женщины, похожей на огромную скрипку -- из ее груди несется музыка, доходящая сейчас до неистового и невыносимого крещендо, отталкивает мужчину, носящего сердце в жужжащей шкатулке, подвешенной к поясу; бьет непонятное создание, похожее на полураскрытый зонтик, которое в безумии обвивает ее щупальцами; расталкивает толпу прыщавых зеленых карликов, поднимается к павильонам, пересекает площадку, где земля плотно утрамбована, спрессована с опилками и соломой, и -- свет меркнет над Блисом; уже в полумраке Мегра бьет маленького крылатого зверька, что кружится вокруг нее и невнятно бормочет.
      Затем она поворачивается и видит необычайное... Рядом с ней стоит красная колесница с пустыми постромками, еще раскаленная от небесной пыли -- звезд. Колеса ее прочертили в земле глубокие, но короткие борозды. А за ними -- нет следа.
      В колеснице -- одетая в плащ и окутанная облаком вуали женская фигура. Локон волос цвета запекшейся крови пламенеет у ее виска. Правая рука, оттенком почти сливаясь с алостью ногтей, держит поводья, привязанные к пустоте перед колесницей. Летающий зверек, которого Негра ударила, устроился теперь на плече этой женщины, его перепончатые крылья сложены и незаметны, а безволосый хвост слегка подрагивает.
      -- Негра из Калгана, -- слышится голос, бьющий по лицу, как усыпанная алмазами перчатка, -- ты пришла ко мне, как я пожелала... -- и влажный туман, поднимающийся из ее колесницы, медленно сгущается вокруг огненной женщины.
      Негра дрожит, чувствуя, как что-то подобное черному льду межзвездных пространств касается ее сердца.
      -- Кто вы? -- лепечет она.
      -Смертные зовут меня Исидой, Матерью Праха.
      -- Зачем вы ищете меня? Я знаю вас, леди, только по преданиям и легендам...
      Исида смеется, а Негра протягивает руку и касается металлической опоры, поддерживающей ближайшую палатку.
      -- О, я ищу тебя, маленький глупый кролик, дабы сотворить с тобой ужасную вещь!..
      -- Но почему, леди? Я не сделала вам ничего дурного.
      -- Быть может, да, а быть может, и нет. Я тоже могу ошибаться, хотя, мне кажется, я не ошиблась. Впрочем, я это скоро узнаю. Надо только подождать.
      -- Чего?
      -- Исхода битвы, которая, я полагаю, скоро произойдет.
      -- Пусть леди простит меня, но мне нельзя ждать. Я тороплюсь...
      -- Милосердия! Я знаю...-она смеется, и металлическая опора прогибается под рукой Мегры до тех пор, пока не выскакивает из земли. Мегра держит ее в правой руке, чуть покачивая в воздухе. Смех Исиды умолкает.
      -- Дерзкая девчонка! Ты посмеешь поднять на меня Руку?
      -- Если потребуется, мадам, хотя я сомневаюсь, что мне это будет нужно.
      -- Тогда застынь, где стоишь! -- сказав так, Огненная Ведьма дотрагивается до кулона на шее, луч света бьет рубиновым сполохом из сердца кулона, падая на Негру.
      Борясь с оцепенением, охватывающим ее, Мегра бросает металлическую опору -- та вращается в воздухе, словно серое колесо или метательный диск, и летит к колеснице.
      Выронив поводья, Исида продолжает сжимать кулон, из которого снова бьют лучи, и летящий металл на мгновение вспыхивает как метеор и исчезает, падая куском шлака на обожженную землю.
      Ледяное объятие вдруг отпускает Мегру, она прыгает к колеснице и толкает ее плечом, так что Пепла вываливается на землю, а фамильяр, вереща, удирает за колесо.
      Негра уже рядом, готовая ударить ребром ладони, но вуаль падает и девушка колеблется мгновение, не решаясь тронуть женщину такой красоты -- с большими темными глазами на тонком лице, таком прекрасном и горящем жизнью, с ресницами, касающимися бровей и взлетающими как крылья малиновых бабочек, с губами, розовыми, как коралл, приоткрытыми в мимолетной улыбке, какую можно иной раз увидеть, когда долго глядишь на огонь.
      ...Все темнее Блис, и ветер все злее, и трясется земля, как от далеких ударов.
      Луч кулона еще раз касается Мегры, а Исида пытается встать, падает на колени и хмурит брови.
      -- О, дитя, какая судьба тебя ждет! -говорит она, и Мегра, вспоминая легенды, взывает не только к привычному ей богу, но и к тому, кто давно пал: -- Осирис, Повелитель Жизни, убереги меня от гнева твоей супруги! Но если ты не услышишь мою мольбу, тогда я обращусь к страшному богу, Сету, которого и любит, и боится эта леди. Спасите мою жизнь, о Великие! -- и голос ее замирает в горле. Пепла теперь молчит, а земля вновь и вновь сотрясается ужасными ударами, и полдень становится сумерками в небесах и над землей. Вдали разливается голубое сияние, и откуда-то приходит грохот, как будто сошлись две армии. Слышны крики, визг, завывание. Мир вокруг колеблется, словно раскалился сам воздух его.
      -- Ты можешь подумать, что это идет избавление, -- кричит Пепла -- ответ на твои нечестивые причитания. Но ты ошибаешься. Я не убью тебя. Я сделаю кое-что пострашнее -- объединю в тебе всю нечеловеческую мудрость и весь человеческий стыд. Потому что я узнала то, что хотела узнать на Блисе, и месть свершится! Теперь ступай в мою колесницу! Быстро! Этот мир может скоро исчезнуть, и все потому, что твоему любовнику не победить Генерала! Да будь он проклят!
      Медленно и нехотя тело Мегры выполняет приказ, и она с трудом взбирается на колесницу. Огненная Ведьма подходит, становится рядом с ней и поправляет свою вуаль. В отдалении зеленый гигант выкрикивает слова, которые нельзя услышать, и мерцающие обломки всего на свете кружатся в огромном водовороте, плывущем над ярмаркой. Мир вокруг утрачивает четкость, двоится и троится, призрачные образы возникают и распадаются в прах. Землю раскалывают трещины, и где-то рушится город. Маленький фамильяр с криком прячется в складках огненного плаща. Сумерки кончились. С ударом грома падает ночь и тьма затопляет мир, но ярчайшие краски неожиданно вспыхивают там, где уже не должно бы быть никаких красок. Исида трогает поводья, и красные огни мечутся по колеснице, ничего не поджигая, но заключая ведьму и ее пленницу в сердце рубина или яйцо Феникса. И нет ни движения, ни звука, ни ощущения полета, только мир под названием Блис с его страхами, хаосом и чумой, с его спасением лежит теперь далеко над ними, как сверкающая пасть колодца, ко дну которого они несутся, и звезды блистают во тьме, славно брызги слюны.
      ВЕЩЬ-ЧТО-ПЛАЧЕТ-В-НОЧИ
      И Принц-Что-был-Тысячей начал рассказ (1):
      В те дни, когда царствовал я, как Властитель,
      над Жизнью и Смертью, мольбе Человека -
      я внял и в бескрайность приливных энергий
      сумел очертить то, что в Средних Мирах.
      Я создал естественный ритм изменений:
      рождений, развития, смерти, а также
      всех помыслов, связанных -с ними... И это
      я дал Управителям-Ангелам, чтобы
      посты на границах у Средних Миров
      и руки их, что овладели волнами, служили для пользы.
      И -- много веков мы правили вместе, давая для жизни -
      развитие полное, смерть умеряя,
      позволив энергии шириться морем...
      Окутались истины ветром и вихрем,
      стремящимся к выси творенья, другие -
      на Внешних Мирах. Это было наградой.
      Но как-то случилось, что я, размышляя
      над миром, который подобен пустыне,
      хотя превосходен, но мертв и бесплоден,
      и -- жизнью еще не затронут, случайно
      волны поцелуем, придуманным мною,
      я вдруг разбудил эту спящую вещь...
      И -- сам испугался проснувшейся вещи,
      когда из земли, вытекая, как лава, -
      напала она и пыталась убийством
      закрыть мне дорогу. И жизнь на планете
      она уничтожила быстро, и -- снова,
      от злобы слюной истекая, метнулась,
      насытилась Жизни приливом, коснулась
      тебя, мое счастье, жена моя, радость...
      И -- тело твое не сумел воссоздать я;
      лишь это дыханье и -- все... О, проклятье!
      И Жизнь выпивало оно так, как люди -
      вино выпивают. И было бессильно
      любое оружье, которым владел я.
      Я -- пробовал все, но оно не скончалось,
      не впало в безмолвие, нет, но старалось -
      укрыться, бежать, раствориться во мраке...
      Я смог задержать его. Станции дали
      энергию мне для создания поля,
      для поля нейтральных энергий, сумевших
      в себе заключить этот мир, где оно...
      Но так как способно оно пробираться
      не только сюда, но и к Жизни, посеяв
      на месте миров -- бесконечную пустошь,
      его уничтожить -- мой долг. И, конечно,
      я -- много пытался -- терпел неудачи:
      они приравнялись к попыткам, но все же -
      в течение полустолетия я держал его в том безымянном
      пространстве.
      На Средних Мирах воцарившийся хаос -
      стал следствием долгих отсутствий. Утерян
      контроль был рождений, развития, смерти...
      О, боль моя, ты -- не имела предела!
      Да, новые станции строились, но...
      так медленно... Нужно б накладывать поле
      еще раз, но то безымянное Нечто
      не стал отпускать я на волю. Я сразу
      не мог поддержать Миры Жизни и тут же -
      удерживать страшного пленника -- тень.
      Тогда среди Ангелов вспыхнули ссоры;
      гордыню раздоров дурною травою -- скосил я...
      Ценою же стала лояльность -- я знал это твердо.
      А ты, о, Нефита,
      отца моего не одобрила смелость,
      когда он вернулся из Средних Миров,
      рискуя Осириса гневом, поскольку
      хотел утолить разрушения жажду,
      любовь свою, ту, что была запредельна.
      Да, ты не одобрила, ибо отец мой
      по имени Сет был не только воитель
      и самый могучий из живших на свете,
      но также и сын наш в далекие дни
      на Мрачеке. Дни, где взломал темпоральный
      барьер я, желая так жить постоянно
      во все времена. И не знал я, что время -
      назад повернуло, и стану отцом я
      того -- кто моим был... О, Сет солнцеглазый,
      владеющий Жезлом, Перчаткой, идущий
      над сушей, морями, горами... Нефита,
      да, ты не одобрила, но не отвергла
      ту битву, где всем предстояло сразиться -
      и Сет опоясал себя на борьбу...
      Не будучи прежде никем побежденным,
      преград он не знал. Хоть Стальной Генерал
      развеян был этим, пока Безымянным,
      он страха не чувствовал. Правую руку
      он вытянул -- плотно Перчатка Энергий
      ее охватила и выросла так,
      что тело закрыла его как бронею.
      Глаза же сияли сквозь эту броню...
      Он на ноги пару сандалий чудесных надел.
      Позволяли шагать они смело
      по воздуху и по воде, как по суше...
      На черную нить, ей себя опоясав,
      повесил он ножны от Звездного Жезла,
      рожденного в Норне у тех кузнецов,
      что были слепы. Он единственный в мире -
      мог этим владеть.
      Да, он страха не ведал!
      Он в крепость мою был готов отправляться
      и мир сокрушить, где жило это Нечто,
      голодное, ждущее жертв. Брат мой Тифон -
      другой его сын -- Пустота Черной Тени,
      явился, прося взять с собой. Сет отвергнул
      его предложенье и бросил надменно
      себя в темноту, открывая свой лик...
      И -- триста часов длилась битва. И стало
      слабеть Безымянное... Сет при атаке
      его зацепил и готовил к удару
      для смерти. И -- скрыться оно в океанах
      уже не могло... Добивал он на суше,
      в глубинах морских и на горных вершинах,
      по шару планеты преследуя, чтобы -
      закончить смертельным ударом сраженье!
      И были разрушены два континента...
      Кипели моря, наполняя пространство,
      как облаком-паром... И -- плавились скалы...
      А небо исхлестано было не плетью,
      а -- звука ударом... О, дюжину раз я -
      Тифона удерживал -- рвался на помощь...
      Затем Безымянное, коброй свернувшись,
      в небесную твердь вознеслось на три мили,
      а Сет оставался на месте. Ногами -
      он в сушу и воду уперся... Тогда-то
      Осирис свершил свою подлость, -- измену.
      Не зря он поклялся отца уничтожить
      за то, что украл у него он Исиду,
      родившую Сету меня и Тифона...
      Анубис его поддержал. Взявши поле
      тем способом, что получают для солнца,
      к пределу стабильности бросив светило,
      Осирис обрушил удар. Еле спасся
      я сам от него, но отец не успел...
      Удар, уничтоживший мир, на планету
      еще никогда не был брошен. Бежал я
      в далекое место, за многие годы...
      Тифон попытался спастись в подпространствах,
      где дом его был -- не добился успеха...
      И -- больше я брата не видел. Нефита!
      Мне стоила битва отца, что был сыном,
      и брата, и плоти твоей.
      Живо Нечто.
      Сумела та тварь уцелеть при атаке
      от Молота-что-разбивает-все-солнца.
      Нашел я ее на планетных обломках
      позднее. Была она будто туманность,
      горящая пламенем, словно при ветре...
      Я создал вокруг него сил паутину;
      закрылось оно, ослабевшее в битве...
      И я поместил его в тайное место
      за всеми пределами. Там, в заключенье,
      оно без дверей и без окон. Я часто
      пытался убить его снова. Не знаю,
      что это такое. Лишь Сет мог ответить
      на этот вопрос и при помощи Жезла.
      Но -- живо оно и -- по-прежнему плачет,
      и, если когда-нибудь сможет прорваться, -
      убьет оно Жизнь, что на Средних Мирах.
      Осирис с Анубисом власть поделили
      за этой атакой. Смолчал я. Поскольку
      я должен остаться на страже, покуда
      не будет оно уничтожено. Вскоре
      на станциях многих и ангелы стали
      друг с другом сражаться. Их войны продлились
      лет тридцать. А после -- Осирис с Анубисом
      то, что, осталось, пожали совместно.
      И -- нет этих станций.
      Теперь эти двое волнами Энергий
      должны управлять, подвергая народы
      чуме или войнам. Достичь равновесий
      от мирных воздействий путем постепенным
      и с помощью станций -- значительно легче...
      Они не способны идти по-другому,
      поскольку боятся двумнения или
      дележки энергий, которые взяли
      путем беззаконья. И даже друг с другом
      они договор заключить не сумели.
      Когда Безымянное я уничтожу
      и путь, наконец, отыщу для убийства,
      я силу энергий своих переброшу,
      смещу моих Ангелов, двух, что остались...
      И это -- труда не потребует. Руки
      мне новые будут нужны, чтобы волю
      мою воплотить. Было б гибельно просто
      убрать тех, кто может работать с волнами...
      Когда я добьюсь всего этого, сразу
      я, мощь этих станций собрав воедино,
      --------------------------------------------------------------------------
      1 Стихотворный перевод здесь, прежде и далее С. Барышевой --------------------------------------------------------------------------
      ТЕБЯ ВОПЛОЩУ, О БЛАГАЯ НЕФИТА...
      ...Нефита плачет у моря: -- Это невозможно! Этого никогда не будет! -- и Принц-Который-был-Тысячей встает и протягивает руки.
      В облаке, парящем перед ним, возникает прозрачный силуэт женщины. Капельки лота усеивают его лоб, и образ Нефиты становится почти отчетливым. Он делает шаг, пытается обнять ее, но руки ловят только дым, и имя Принца, грозное имя Тот, бьется как рыдание в ушах Того-Кто-был-Тысячей... Затем он стоит совсем один, и волны одного моря плещут у его ног, а волны другого -- перекатываются над Головой, и прозрачные звезды в небе -- это рыбьи желудки, переваривающие рыбью пищу.
      Глаза его увлажняются, а губы шепчут проклятья, ибо он понимает -- еще немного, и Нефита сама освободит себя. Навсегда... Он зовет ее, но нет ответа, нет даже отклика эха.
      Теперь он знает, что Безымянное умрет. Он бросает камень в океан, и камень не возвращается.
      Скрестив руки. Принц исчезает. Отпечатки ног расплываются на песке.
      Пронзительно кричат морские птицы, и неуклюжая рептилия поднимает зеленую голову над волнами, качает длинной шеей и погружается в океан.
      МАРАЧЕК
      Взгляните теперь на Цитадель Марачека, что в сердце Средних Миров...
      Она мертвая. Все здесь мертвое. Сюда Принц-Который-когда-то-был-Богом приходит часто: здесь никто не мешает ему размышлять о многом.
      На Марачеке нет океанов. Осталось лишь несколько ключей, солоноватых и пахнущих псиной. Солнце его -- крошечная красноватая звезда, давно уставшая светить, слишком высокомерная или слишком ленивая, чтобы однажды стать новой и умереть во вспышке славы -- она льет свой бессильный свет, и уродливые каменные глыбы отбрасывают синеватые тени на оранжево-серые пески, бесконечно перебираемые ветрами; звезды над Марачеком можно видеть даже в полдень, а вечером они достигают яркости неоновых ламп над открытыми всем ветрам равнинами; Марачек -- плоский мир, но воздушные потоки переделывают его бесплодную поверхность дважды в день, пытаясь достичь совершенства, нагромождая и разбрасывая горы песка и все тоньше и тоньше перемалывая его зерна -- так что пыль утра и сумерек весь день висит желтоватым туманом, и оттого с любой стороны Марачек кажется тусклым глазом, подернутым зыбкой пеленой; ветер превращает горы в равнины, воздвигает и разрушает скалы, бесконечно зарывая все и раскапывая... -- это Марачек, опустевшая сцена славы, пышности и великолепия; но кроме всего этого на Марачеке есть нечто, всем своим видом свидетельствующее о подлинности, -- Цитадель, которая будет существовать, пока существует сам Марачек, хотя пески придут и уйдут от нее много раз, прежде чем наступит час окончательного распада; она так стара, что никто не может сказать с уверенностью, была ли она вообще когда-либо построена, Цитадель -- быть может, самый древний город во Вселенной, разрушавшийся и восстанавливавшийся -- кто знает, сколько раз -- на том же самом месте, снова и снова , -- возможно, с -- самого воображаемого начала великой иллюзии по имени Время; Цитадель, которая самим своим существованием свидетельствует, что некоторым вещам дано продолжаться почти бесконечно, и они, пусть даже впавшие в оскудение и упадок, существуют невзирая на все превратности -- это о них написал Фрамин в "Той, что гордо застыла в Вечности": "...И сладость распада вовек не коснется порталов твоих, ибо ты Неизменность, застывшая каплей в смоле янтаря..." -- Цитадель Марачека -- Карнака, изначальный город, но обитатели оголишь насекомые и рептилии, пожирающие друг друга; и только один из обитателей этого мира занят сейчас совсем другим -- жаба, сидящая под опрокинутым бокалом на древнем столе в самой высокой, северо-восточной башне Марачека, -- она кажется спящей в этот миг, когда больное солнце поднимается из пыли и сумерек и свет звезд слабеет. Это -Марачек.
      Фрамин и Мадрак входят сюда через ворота, открытые на Блисе, и опускают свою ношу на древний стол, высеченный из единого куска странной розовой субстанции, которой не может коснуться разрушением само Время.
      Здесь призраки чудовищ и Сета, вечно побеждающего их, ведут нескончаемую битву сквозь мрамор воспоминаний -- сквозь стены и башни разрушаемой и восстанавливаемой Цитадели Марачека, древнейшего города во Вселенной.
      Франки вправляет руку и ступню Генерала; он поворачивает его голову так, что лицо снова обращено вперед, и укрепляет его шею, чтобы она могла держать голову.
      -- Что с другим? -спрашивает он. Мадрак, приподняв правое веко Оакима, всматривается в его зрачок и щупает пульс.
      -- Шок, я полагаю. Кого-нибудь раньше выхватывали из битвы фуги?
      -- Кажется, нет. Мы, несомненно, открыли новый синдром -я назову его "усталость фуги" или "темпоральный шок". Можем вписывать свои имена в учебники.
      -- Что нам теперь с ними делать? Ты способен вернуть их к жизни?
      -- Вполне. Но тогда они начнут опять -- и не успокоятся, пока не разрушат и этот мир.
      -- Хотел бы я знать, что тут осталось разрушать. Будь мы с тобой умнее, могли бы продать кучу билетов на это представление, а потом снова напустить их друг на друга.
      -- Презренный торговец индульгенциями! Только поп и мог такое придумать!
      -- Неправда! Я позаимствовал это на Блисе, там вовсю торговали и жизнью, и смертью...
      -- Да, конечно -- там еще гвоздем программы стало напоминание, что жизнь иногда кончается. Тем не менее, мне кажется, мудрее всего было бы отправить этих двоих на разные миры, подальше отсюда, и предоставить самим себе.
      -- Тогда зачем ты приволок их сюда, на Марачек?
      -- Никого я не волок! Их засосало через дверь, как только я открыл ее. Я нацелился в это место, потому что достичь Сердца Миров легче всего, а времени у нас было в обрез.
      -- Тогда посоветуй, что делать дальше.
      -- Давай пока отдохнем здесь, а Оакима с Генералом я подержу в трансе. А еще мы можем открыть себе другую дверь и благополучно оставить их.
      -- Это несколько противоречит моей этике, брат.
      -- Не хватало, чтобы этике учил меня ты, гуманист без чувства гуманности! Ты, продающий любую потребную ложь!
      -- Но не могу же я действительно оставить человека умирать!
      -- Хорошо... Смотри-ка! Кто-то был здесь до нас и, кажется, хотел придушить жабу! Мадрак задумчиво смотрит на бокал.
      -- Я слышал басни, что без воздуха жабы могут продержаться века. Интересно, сколько времени она сидит таким образом? Если бы только эта тварь была жива и могла говорить! Подумай, как много она могла видеть, какие триумфы и катастрофы!
      -- Не забывай, Мадрак, что я -- поэт, и будь любезен приберечь такие соображения для тех, кто способен невозмутимо проглотить их. Я...
      Фрамин идет к окну: -- Гости, -- замечает он. -- Теперь мы можем покинуть этих братьев по оружию с чистой совестью.
      На зубчатых стенах Цитадели Бронз тихо ржет и перебирает копытами. Лазерные лучи из его ноздрей летят в подернутый пылью закат.
      И что-то, пока неясное, приближается к Цитадели сквозь пыль и мрак...
      -- Идем?
      -- Не сейчас.
      -- Значит, остаемся. Они ждут.
      СЕКСОКОМП
      Сегодня всякий знает, что машины занимаются любовью. Ну, юли не всякий, то хотя бы тот, кто читал метафизические писания святого Иакова Механофила, рассматривающего человека как сексуальный орган машины, созданный ею для осуществления высшего предназначения Механизма. Человек производит одно за другим поколения машинного рода, машина же проводит свою механическую эволюцию через человека, пока не наступит тот момент, когда он выполнит свою задачу, совершенство будет достигнуто и можно будет произвести Великую Кастрацию. Святой Иаков, разумеется, еретик. Как было продемонстрировано на примерах, слишком многочисленных, чтобы на них ссылаться, здоровой машине требуется пол. Затем, так как человек и машина часто подвергаются взаимообмену компонентами и целыми системами, то всякое существо имеет возможность побывать в любой точке спектра "машина-человек", где только пожелает. Человек -- чрезмерно самонадеянный орган, следовательно, достигает своего апофеоза или слияния с Механизмом через жертву и искупление. Человеческая изобретательность много сделала для этого, но изобретательность -- это, по сути, форма механического вдохновения. Можно более не говорить о Великой Кастрации, можно не рассматривать отсечение от машины ее творения. Человек должен остаться как часть Единого Целого.
      Всякий знает, что машины занимаются любовью. Конечно, не в примитивном смысле, как те женщины и мужчины, которые, руководствуясь экономическими мотивами, сдают внаем свои тела на год или два, чтобы быть присоединенными к машинам, питаясь внутривенно, упражняясь изометрически, отключая свое сознание (или оставляя включенным, если пожелают), чтобы сделать возможным вживление электродов, стимулирующих определенные движения их тел (не дольше пятнадцати минут за одну кредитку) на кушетках клубов наслаждений (а из-за моды все чаще и чаще в лучших домах, а также в дешевых кабинках на улицах) для удовольствия и развлечения своих собратьев. Нет. Машины занимаются любовью посредством человека , но произошли многочисленные обмены функциями, и получилось так, что они обычно любят духовно.
      Взгляните же на только что возникший уникальный феномен: Компьютер Наслаждений, компьютер, подобный оракулу, способный ответить на огромный круг вопросов, но который будет делать это лишь до того момента, пока вопрошающий сможет по-настоящему удовлетворять его. Скаль многие из вас входили в его будуар, чтобы наконец разрешить свои, в том числе и сексуальные проблемы, и убедились, как быстротечно время. Вот именно.
      Подобно кентавру наоборот (то есть человек ниже талии) он представляет лучшее из двух разных миров, слитых в одно целое. Когда человек входит в будуар Вопроса, чтобы спросить у Сексокомпа о своей возлюбленной и ее чувствах, за этим неизменно скрыта история любви. Это происходит всегда, везде и часто таково, что не существует ничего более нежного. -Подробности -- позже.
      СРЕДОТОЧИЕ РАЗНЫХ ЖЕЛАНИЙ
      ...Это вдет Гор, он видит Бронза на стене, останавливается и восклицает:
      -- Открывайте ворота или я вышибу -- их! Голос Фрамина из-за стены:
      -- Не я запирал, не мне и открывать. Входи сам, как сможешь, или глотай пыль там, где стоишь.
      Тогда Гор одним ударом, слегка удивив тем Мадрака, выбивает ворота и поднимается по винтовой лестнице на самую высокую башню. Войдя в комнату, он смотрит на поэта и воина-священника с некоторой неприязнью и спрашивает:
      -- Кто из вас отказался впустить меня? Те переглядываются и делают шаг вперед.
      -- Пара идиотов! Знаете ли вы, что я -- бог Гор, сын Осириса, пришедший из Дома Жизни?
      -- Прости нашу непочтительность, Гор, -- говорит Мадрак, -- но никто не впускал нас сюда, кроме нас самих.
      -- Как ваши имена, пока живущие?