Фантастика & фэнтези: The Best of - Мастер снов

      Он пожелал, чтобы мрак рассеялся. Ничего не произошло. Часть его мозга снова проснулась, а часть, которую он не реализовал, спала; он вспомнил, в чей мир он вошел. Он прислушался к Эйлин. Услышал страх и ожидание. Он пожелал цвет. Сначала красный.
      Он почувствовал соответствие. Значит, эхо было.
      Все стало красным; он находился в центре бесконечного рубина.
      Оранжевый, желтый...
      Он оказался в куске янтаря.
      Теперь зеленый, и он добавил к нему соленые испарения моря. Синий и вечерняя прохлада.
      Он напряг мозг и произвел все цвета сразу. Они закружились громадными перьями.
      Затем он разорвал их и заставил принять форму. Раскаленная радуга выгнулась через темное небо.
      Под собой он обнаружил коричневый и серый. Эти цвета появились полупрозрачными, мерцающими, исчезающими пятнами.
      Где-то ощущение страха, но не было и следа истерии, поэтому он продолжал творить.
      Он создал горизонт, и мрак утянулся за него. Небо чуть заголубело, и он пустил в него стадо темных облаков. Его усилия создать расстояние и глубину натолкнулись на сопротивление, поэтому он подкрепил картину очень слабым звуком прибоя. Когда он расшвырял облака, от аудитории медленно пришла концепция расстояния, и он быстро воздвиг высокий лес, чтобы подавить поднимающуюся волну акрофобии.
      Паника исчезла.
      Рендер сфокусировал свое внимание на высоких деревьях - дубах, соснах, секвойях. Он раскидал их вокруг как копья, в рваных зеленых, коричневых и желтых нарядах, раскатал толстый ковер влажной от утренней росы травы, разбросал с неравными интервалами серые булыжники и зеленоватые бревна, перепутал и сплел ветви над головой, Бросил однообразные тени через узкую долину.
      Эффект был потрясающий. Казалось, весь мир вздрогнул с рыданием, а затем стих.
      Сквозь тишину он чувствовал ее присутствие. Он решил, что лучше будет быстро закончить с фоном и создать осязаемые центры, подготовить поле действий. Позднее он может изменить, исправить или улучшить результаты травмы в последующих сеансах, но для начала многое было необходимым.
      С самого начала он понял, что тишина - это не отстраненность Эйлин: она приблизила себя к деревьям, траве, кустам и камням; олицетворила себя в их формах, связалась с их ощущениями, звуками, ароматами...
      Легким ветерком он пошевелил ветви деревьев. За пределами видимости создал плещущие звуки ручья.
      Пришло ощущение радости. Он разделял его.
      Она переносила все исключительно хорошо, и он решил расширить опыт. Он пустил свой мозг блуждать среди деревьев. И вот он рядом с ручьем и ищет Эйлин.
      Он плыл по воде. Он еще не обрел формы. Плеск превратился в журчание, когда он толкнул ручей на глубокое место над камнями. По его настоянию вода стала выговаривать слова.
      - Где вы? - спросил ручей.
      - З_д_е_с_ь! _З_д_е_с_ь! _З_д_е_с_ь!
      - И__ з_д_е_с_ь! - повторили деревья, кусты, камни, трава.
      - Выбирайте одно, - сказал ручей, расширился, обогнул скалу и стал спускаться по склону к голубому бассейну.
      - Н_е__ м_о_г_у, - ответил ветер.
      - Вы должны. - Ручей влился в бассейн, покружился на поверхности, затем успокоился и отразил ветви и темные облака. - Скорее!
      - П_р_е_к_р_а_с_н_о, - отозвалось дерево. - _М_и_н_у_т_к_у.
      Розовый туман поднялся над озером и потянулся к берегу.
      - Давайте, - зазвенел он.
      - С_ю_д_а...
      Она выбрала маленькую иву; она качалась на ветру и тянула ветки к воде.
      - Эйлин Шалотт, - сказал Рендер, - смотритесь в озеро. Ветер усилился, ива наклонилась. Рендеру нетрудно было вспомнить ее лицо, ее тело. Дерево крутилось, как будто не имело корней. Эйлин стояла в тумане взрыва листьев и со страхом смотрела в глубокое голубое зеркало мозга Рендера, в озеро. Она закрыла лицо руками, но все-таки смотрела.
      - Смотрите на себя, - сказал Рендер.
      Она опустила руки и посмотрела вниз, а затем стала медленно поворачиваться, изучая себя со всех сторон.
      - Я чувствую, что выгляжу вполне приятно, - сказала она наконец. - Я чувствую это, потому что вы так хотите, или это так и есть? - Она все время оглядывалась вокруг, ища Творца.
      - Это так и есть, - сказал Рендер отовсюду.
      - Спасибо.
      Взметнулся белый цвет, и Эйлин оказалась одетой в узорчатое шелковое платье. Далекий свет стал чуть ярче. Нижний слой облаков окрасился нежно-розовым.
      - Что там происходит? - спросила Эйлин, глядя туда.
      - Я хочу показать вам солнечный восход, - сказал Рендер, - но я, вероятно, чуточку испорчу его, потому что это мой первый профессиональный солнечный восход при таких обстоятельствах.
      - Где вы? - спросила она.
      - Всюду.
      - Пожалуйста, примите форму, чтобы я могла видеть вас.
      - Идет.
      - Вашу естественную форму.
      Он пожелал очутиться рядом с ней на берегу - и очутился.
      Испуганный лязгом металла, он оглядел себя. Мир исчез на миг, но тут же стабилизировался. Рендер засмеялся, но смех замер, когда он подумал кое о чем.
      На нем были доспехи, стоявшие рядом со столиком в "Куропатке и Скальпеле" в вечер его встречи с Эйлин.
      Она потянулась и потрогала костюм.
      - Броня возле нашего стола, - узнала она, пробежав пальцами по пластинам и застежкам. - Я ассоциировала его с вами в тот вечер.
      - ...и немедленно сунули меня в него, - комментировал Рендер. - Вы волевая женщина.
      Броня исчезла. Рендер был в своем серо-коричневом костюме, в свободно завязанном галстуке цвета свернувшейся крови и с профессиональным выражением лица.
      - Смотрите, каков я на самом деле, - он слегка улыбнулся. - Ну, вот и восход. Я хотел использовать все цвета. Следите.
      Они сели на зеленую парковую скамейку, появившуюся позади них, и Рендер указал направление.
      Солнце медленно проводило свои утренние процедуры. Впервые в этом частном мире оно выплыло снизу, как божество, отразилось в озере, разбило облака, и ландшафт задымился под туманом, поднимающимся от влажного леса.
      Пристально, напряженно вглядываясь прямо в восходящее светило, Эйлин долгое время сидела неподвижно и молча. Рендер чувствовал, что она очарована.
      Она смотрела на источник всего света; он отражался в сияющей монете на ее лбу, как капли крови.
      Рендер сказал:
      - Вот солнце, а вот облака - он хлопнул в ладоши, и облака закрыли солнце, и прокатился тихий рокот. - А это гром. - закончил он.
      Пошел дождь, разбивая озеро и щекоча их лица; он резко стучал по листьям и с мягким звуком капал с ветвей вниз; он мочил одежду и приглаживал волосы, стекал по шее, слепил глаза и превращал землю в грязь.
      Вспышка молнии покрыла небо и гром прогремел еще и еще.
      - А это летняя гроза, - говорил Рендер Вы видите, как дождь воздействует на растительность и на нас.
      - Слишком сильно, - сказала она. - Уберите его, пожалуйста. Дождь тут же прекратился, солнце пробило тучи.
      - Мне чертовски хочется закурить, - сказала Эйлин, - но я оставила сигареты в другом мире.
      В ее пальцах тут же появилась уже зажженная сигарета.
      - У нее, наверное, слабый вкус, - странным тоном сказал Рендер, внимательно посмотрел на Эйлин и добавил: - Я не давал вам эту сигарету; вы сами взяли ее из моего мозга.
      Дым спирально пошел вверх и исчез.
      - ...Это означает, что я сегодня второй раз недооценил притяжение этого вакуума в вашем мозгу - того места, где должно было быть зрение. Вы исключительно быстро ассимилировались с этими новыми впечатлениями. Вы даже собираетесь продлить ощупывание их. Будьте осторожны. Сдержите этот импульс.
      - Это как голод, - сказала она.
      - Наверное, нам лучше сейчас закончить сеанс.
      Одежда их высохла. Запели птицы.
      - Нет, подождите! Прошу вас! Я буду осторожна. Я хочу увидеть многое.
      - Будет следующий визит, - сказал Рендер, - но я полагаю, что кое-что можно устроить и сейчас. Есть что-нибудь, что вы особенно хотели бы увидеть?
      - Да. Зиму, снег.
      - О'кей. - Творец улыбнулся. - Тогда закутайтесь в этот мех...
      После ухода пациентки день прошел быстро. Рендер был в хорошем настроении. Он чувствовал себя опустошенным и снова наполненным. Он провел первое испытание без страданий от каких-либо последствий. Удовлетворение было сильнее страха. И он с удовольствием вернулся к работе над своей речью.
      - ...и что есть сила вреда? - вопросил он микрофон и сам же ответил: - Мы живем радостью и болью. Можем огорчаться, можем бодриться, но хотя радость и боль коренятся в биологии, они обуславливаются обществом. И они имеют цену.
      Огромные массы человечества, лихорадочно меняющие положение в пространстве через города планеты, приходят к необходимости существования ряда полностью нечеловеческого контроля над их передвижениями. Каждый день этот контроль проклевывает себе путь в новые области - водит наши кары, наши самолеты, интервьюирует нас, диагностирует наши болезни, и я не рискую морально осуждать это вторжение. Этот контроль становится необходимым. В конце концов он может оказаться целительным.
      Однако я хочу указать, что мы часто не знаем наших собственных ценностей. Мы не можем честно сказать, что означает для нас та или иная вещь, пока мы не удалим ее из наших жизненных условий. Если ценный предмет перестает существовать, психическая энергия, связанная с ним, высвобождается. Мы ищем новые ценности, в которые вкладываем эту энергию сверхъестественные силы, если угодно, или либидо, если не угодно. И нет такой вещи, исчезнувшей три, четыре, пять десятилетий назад, которая много значила сама по себе; и нет новой вещи, появившейся за это же время, которая много вредила бы тем, кто заменил ею утраченное, или тем, кто в какой-то степени управляет ею. Общество, однако, придумывает много вещей, и когда вещи меняются слишком быстро, то результат непредсказуем. Интенсивное изучение душевных болезней часто вскрывает природу стрессов в обществе, где появились болезни. Если схемы тревоги падают на особые группы и классы, значит, по ним можно изучить какое-то недовольство общества. Карл Юнг указывал, что когда сознание неоднократно разочаровывается в поиске ценностей, оно начинает искать бессознательность; потерпев неудачу и в этом, оно пробивает себе путь в гипотетическую коллективную бессознательность. Юнг отметил в послевоенных анализах бывших нацистов, что чем больше они хотят восстановить что-то из руин своей жизни - если они пережили период классического инконоклазма и увидели, что их новые идеалы также опрокинуты - тем больше они ищут в прошлом и втягиваются в коллективную бессознательность своего народа. Даже сны их были на основе тевтонских мифов.
      Это, в менее драматическом смысле, происходит сегодня. Есть исторические периоды, когда групповая тенденция повернуть мозг внутрь себя, повернуть назад сильнее, чем в другие времена. Мы живем в период донкихотства в первоначальном значении этого слова. Это потому, что сила вреда в наше время - это возможность не знать, отгородиться, и это более не является исключительным свойством человеческих существ...
      Его прервало жужжание. Он выключил записывающий аппарат и коснулся фон-бокса.
      - Чарльз Рендер слушает.
      - Это Пол Гертер, - прошепелявил бокс. - Я директор Диллингской школы.
      - Да?
      Экран прояснился. Рендер увидел человека с высоким морщинистым лбом и близко посаженными глазами.
      - Видите ли, я хочу еще раз извиниться за случившееся. Виною была неисправная часть оборудования...
      - Разве вы не в состоянии приобрести приличное оборудование? Ваши гонорары достаточно высоки.
      - Оно было _н_о_в_о_е. Заводской брак..
      - Разве никто не следил за классом?
      - Следил, но...
      - Почему же он не проверил оборудование? Почему не оказался рядом, чтобы предупредить падение?
      - Он был рядом, но не успел: все произошло слишком быстро. А проверять заводской брак не его дело. Я очень извиняюсь. Я люблю вашего мальчика. Могу заверить вас, что ничего подобного больше не случится.
      - В этом вы правы, но только потому, что завтра утром я возьму его и переведу в такую школу, где выполняются правила безопасности. - И легким движением пальца Рендер закончил разговор.
      Через несколько минут он встал и подошел к шкафу, частично замаскированному книжной полкой. Он открыл его, достал дорогую шкатулку, содержавшую дешевенькое ожерелье и фотографию в рамке; на ней были изображены мужчина, похожий на Рендера, только моложе, и женщина с высоко зачесанными волосами и маленьким подбородком; между ними стояла улыбающаяся девочка с младенцем на руках. Как всегда, Рендер несколько секунд нежно смотрел на ожерелье, затем закрыл шкатулку и убрал снова на многие месяцы.
      Б_у_м! _Б_у_м! - гремел турецкий барабан. Ч_и_к - ч_и_к - ч_и_г_а ч_и_к_ - тыквы.
      Возникли цвета - красный, зеленый, синий и божественно-величественный желтый - вокруг удивительных металлических танцоров.
      - ЛЮДИ? - спросила крыша.
      - Роботы? - непосредственно снизу.
      - СМОТРИ САМ! - по полу, тихо...
      Рендер и Джил сидели за микроскопическим столиком, к счастью, поставленном у стены, под нарисованными углем карикатурами на неизвестных личностей. Среди субкультур четырнадцатимиллионного города было слишком много деятелей. Морща нос от удовольствия, Джил не сводила глаз с центральной точки этой особой субкультуры, время от времени поднимая плечи к ушам, чтобы подчеркнуть молчаливый смех или слабый протест, потому что исполнители были СЛИШКОМ людьми - черный робот провел пальцами по лбу серебряного робота, когда они расходились.
      Рендер делил свое внимание между Джил, танцорами и скверно выглядевшим пойлом, больше всего походившим на плохой коктейль с водорослями (по которым в любой момент мог подняться Кракен, чтобы утащить на дно какой-нибудь беспомощный корабль).
      - Чарли, я все-таки думаю, что это люди!
      Рендер выпутал свой взгляд из ее волос и прыгающих колец-сережек и осмотрел танцоров на площадке, которая была ниже места, где стоял столик.
      Без этих металлических корпусов это могли быть люди. Если так, их танец был исключительно ловким. Хотя производство легких сплавов не было проблемой, все равно нужен был какой-то трюк, чтобы танцор, закованный с головы до ног в броню, мог прыгать так свободно и как бы без усилий, и продолжительное время, да еще без раздражающего звяканья и лязга. Беззвучно...
      Они скользили, как две чайки: одна покрупнее, цвета полированного антрацита, а вторая как лунный свет, падающий через окно на закутанный в шелк манекен.
      Даже когда они соприкасались, звука не было... А может, и был, но заглушался ритмами джаза.
      Б_у_м - б_у_м! _Ч_и_г_а - ч_и_к!
      Танец медленно перешел в танец апачей. Рендер взглянул на часы. Слишком долго для нормальных артистов - решил он. Видимо, это роботы. когда он снова взглянул на них, черный робот оттолкнул от себя серебряного футов на десять и повернулся к нему спиной.
      Звука столкновений металла не было.
      Интересно, сколько стоит такая система? - подумал Рендер.
      - Чарли, не было никакого звука! Как они это делают?
      Свет снова стал желтым, потом красным, синим, зеленым. Белый робот отполз назад, а черный крутил шарнир своего запястья кругом и кругом, держа в пальцах зажженную сигарету. Раздался хохот, когда он машинально прижал ее к своему гладкому безротому лицу. Серебряный робот атаковал черного. Черный бросил сигарету и снова повернулся к партнеру. Неужели он снова оттолкнет серебряного? Нет...
      Медленно, как длинноногие восточные птицы, они снова начали свой танец со множеством поворотов.
      Что-то в глубине Рендера забавлялось, но он сам не мог понять, что тут забавного. Поэтому он стал смотреть на Кракена на дне стакана.
      Джил вцепилась в его бицепс, привлекая его внимание к площадке. Пока световое пятно терзало спектр, черный робот поднял серебряного высоко над головой и закружился с ним, выгнув спину и сложив ноги ножницами - сначала медленно, а потом быстрее и быстрее. Затем он завертелся с невероятной скоростью, и полосы спектра вращались все быстрее.
      Рендер потряс головой, чтобы прояснить ее.
      Они двигались так быстро, что просто ДОЛЖНЫ были упасть - люди они или роботы. Но они не упали. Они слились в одну серую фигуру. Затем стали замедлять вращение. Все медленнее, медленнее... Остановились.
      Музыка смолкла. Затем темнота, наполненная аплодисментами. Когда свет загорелся снова, оба робота стояли как статуи, лицом к публике. Затем медленно, очень медленно поклонились.
      Аплодисменты усилились. Роботы повернулись и ушли.
      Снова зазвучала музыка, свет стал ярким. Поднялся шум голосов. Рендер убил Кракена.
      - Что ты об этом думаешь? - спросила Джил.
      Рендер сделал серьезное лицо и сказал:
      - Кто я - человек, воображающий себя роботом, или робот, воображающий себя человеком? - Он ухмыльнулся и добавил: - Не знаю.
      Она шутя стукнула его за это по плечу, и он заметил ей, что она пьяна.
      - Нет, - протестовала она. - Разве чуточку. Не так, как ты.
      - Все же, я думаю, тебе нужно показаться врачу. Например, мне. Лучше сейчас. Давай уедем отсюда.
      - Не сейчас, Чарли. Мне хочется посмотреть на них еще раз. Ну, пожалуйста.
      - Если я еще выпью, я не буду способен видеть их.
      - Тогда закажи чашку кофе.
      - Фу!
      - Ну, пива.
      - Я и без этого буду страдать.
      На площадке народ начал танцевать, но ноги Рендера как свинцом налились. Он закурил.
      - Итак, ты сегодня разговаривал с собакой?
      - Да. Это как-то смущает...
      - Она хорошенькая?
      - Это кобель. И безобразный.
      - Дурачок, я имею в виду хозяйку.
      - Ты знаешь, что я никогда не говорю о делах, Джил.
      - Но ты же сам сказал мне насчет ее слепоты и насчет собаки. Я только хочу знать, хорошенькая она или нет.
      - Ну... и да и нет. - Он сделал неопределенный жест. - Знаешь...
      - Повторить то же самое, - сказала она официанту, внезапно возникшему из смежного озера тьмы; он поклонился и столь же быстро исчез.
      Пропадают мои добрые намерения, - вздохнул Рендер. - Посмотрим, как тебя будет обследовать пьяный дурак - вот и все, что я могу сказать.
      - Ты быстро протрезвеешь. Ты всегда так. Гиппократ и все такое.
      Он фыркнул и посмотрел на часы.
      - Завтра я должен быть в Коннектикуте. Взять Пита из этой проклятой школы.
      Джил вздохнула. Она уже устала от этой темы.
      - Мне кажется, ты слишком уж нянчишься с ним. Любой парнишка может сломать ногу. Это часть роста. Мне было семь лет, когда я сломала запястье. Несчастный случай. И школа не виновата, что такие вещи случаются.
      - К дьяволу, - сказал Рендер, беря свою темную выпивку с темного подноса, принесенного темным человеком. - Если они не могут хорошо работать, я найду тех, кто может.
      Она пожала плечами.
      - Ты босс. А я знаю только то, о чем читаю в газетах. И ты все-таки сидишь в Давосе, хотя знаешь, что в Сент-Морисе встретил бы лучшее общество?
      - Мы же собирались прокатиться, верно? Я предпочел прокатиться в Давос.
      - Значит, я не каждый вечер выигрываю?
      Он погладил ее по руке.
      - Со мной ты всегда в выигрыше, милочка.
      Они выпили, закурили и держались за руки, пока люди расходились с танцевальной площадки и снова тянулись к своим крохотным столикам, а цвета закружились, окрашивая облака дыма от цвета ада до солнечного восхода и обратно, и барабан ухнул: БОМ!
      Ч_и_г_а - ч_и_г_а!
      - О, Чарли, они опять идут сюда!
      Небо было чистое, как кристалл. Дороги чистые. Снегопад прекратился.
      Джил сонно дышала. С-7 выбирался через городские мосты. Если бы Рендер сидел спокойно, он убедил бы себя, что пьяно только его тело, но как только он поворачивал голову, мир вокруг начинал танцевать. И тогда он воображал себя спящим и Творцом всего этого.
      В какой-то миг это было правдой. Он улыбнулся, задремывая. Но в следующий миг он проснулся и уже не улыбался.
      Вселенная взяла реванш над его самонадеянностью. За один миг триумфа над беспомощностью, которой он хотел помочь, он снова должен был заплатить видением дна озера; и когда он опять двинулся к гибели на дне мира - как пловец, как неспособный говорить, он слышал откуда-то с высоты над Землей вой Фенриса Волка, готовящегося пожрать луну; и услышав, он понял, что вой этот так же похож на трубный глас правосудия, как дама рядом похожа на луну. В каждой малости. Во всех отношениях. И его охватил страх.
      3
      Он был собакой.
      Но не обычной собакой.
      Он выехал за город сам по себе.
      По виду крупная немецкая овчарка, если не считать головы - он сидел на переднем сиденье, смотрел в окно на другие кары и на все, что видел вокруг. Он обгонял другие кары, потому что ехал по высокоскоростной полосе.
      День был холодный, на полях лежал снег; деревья были в ледяных куртках, и все птицы в небе и на земле казались удивительно черными.
      Его голова была больше, чем у любой другой собаки, исключая, может быть, ирландского волкодава. Глаза темные, глубоко сидящие, а рот был открыт, потому что пес смеялся. Он ехал дальше.
      Наконец кар перешел на другую полосу, замедлил ход, перешел на крайнюю правую и через некоторое время свернул и проехал несколько миль по сельской дороге, а затем свернул на тропинку и припарковался за деревом. Машина остановилась и дверца открылась. Собака вышла и закрыла дверцу плечом. Увидя, что свет погас, пес повернулся и пошел через поле к лесу.
      Он осторожно поднимал лапы. Он осматривал свои следы. Войдя в лес, он несколько раз глубоко вздохнул, встряхнулся, залаял странным, несобачьим лаем и пустился бегом.
      Он бежал меж деревьев и скал, перепрыгивал через замерзшие лужи, узкие овражки, взбегал на холмы и сбегал по склону, проносился мимо застывших кустов в радужных пятнах, вдоль ледяного ложа ручья.
      Он остановился, отдышался и понюхал воздух.
      Он открыл пасть и засмеялся - он научился этому от людей.
      Затем он глубоко вздохнул, закинул голову и завыл - этому он от людей не учился. Он даже не знал точно, где он научился этому.
      Его вой прокатился по холмам, и эхо было подобно громкой ноте горна.
      Его уши встали торчком, пока он прислушивался к этому звуку.
      Затем он услышал ответный вой, похожий и не похожий на его вой. Совсем похожего не могло быть, потому что его голос не был вполне собачьим. Он прислушался, принюхался и снова завыл.
      И снова пришел ответ, теперь уже ближе...
      Он ждал, нюхая воздух, который нес сообщение.
      К нему на холм поднималась собака, сначала быстро, потом перешла на шаг и, наконец, остановилась в сорока футах от него. Вислоухая крупная дворняжка...
      Он снова принюхался и тихо заворчал. Дворняга оскалила зубы. Он двинулся к ней. Когда он был примерно в десяти футах, она залаяла.
      Он остановился. Собака стала осторожно обходить его кругом, нюхая ветер. Наконец, он издал звук, удивительно похожий на "хелло". Дворняжка заворчала. Он шагнул к ней.
      - Хорошая собака, - сказал он.
      Собака склонила голову набок.
      - Хорошая собака, - повторил он, сделал еще шаг к ней, еще один и сел. - Оч-чень хорошая собака.
      Собака слегка вильнула хвостом. Он встал и подошел к ней. Она обнюхала его. Он ответил тем же. Она замахала хвостом, обежала его дважды, откинула голову и лайнула. Потом двинулась по более широкому кругу, время от времени опуская голову, а затем бросилась в лес.
      Он понюхал землю, где только что стояла собака, и побежал следом. Через несколько секунд он догнал ее, и они побежали рядом.
      Из-под кустика выскочил кролик. Он догнал кролика и схватил его своими громадными челюстями. Кролик отбивался но спина его хрустнула, и он затих.
      Некоторое время он держал кролика, оглядываясь вокруг. Собака подбежала к нему, и он уронил кролика к ее ногам.
      Собака посмотрела не него с надеждой. Он ждал. Тогда она опустила голову и разорвала маленький труп. Кровь дымилась на холодном воздухе. Собака жевала и глотала, жевала и глотала. Наконец и он опустил голову и оторвал кусок. Мясо было горячее, сырое и дикое. Собака отпрянула, когда он схватил кусок, рычанье замерло в ее глотке.
      Он был не очень голоден, поэтому бросил мясо и отошел. Собака снова наклонилась к еде.
      Потом они еще несколько часов охотились вместе. Он всегда превосходил дворнягу в искусстве убивать, но всегда отдавал добычу ей.
      Они вместе загнали семь кроликов. Последних двух не съели. Дворняга села и посмотрела на него.
      - Хорошая собака, - сказал он.
      Она вильнула хвостом.
      - Плохая собака, - сказал он.
      Хвост перестал вилять.
      - Очень плохая собака.
      Она опустила голову. Он повернулся и пошел прочь. Она пошла за ним, поджав хвост. Он остановился и оглянулся через плечо. Собака съежилась. Он несколько раз пролаял и завыл. Уши и хвост собаки поднялись. Она подошла и снова обнюхала его.
      - Хорошая собака, - сказал он.
      Хвост завилял.
      Он засмеялся.
      - М_и_к_р_о_ц_е_ф_а_л, _и_д_и_о_т.
      Хвост продолжал вилять.
      Он снова засмеялся. Собака покружилась, положила голову между передних лап и посмотрела на него. Он оскалил зубы, прыгнул к собаке и укусил ее за плечо.
      Собака взвизгнула и пустилась наутек.
      - Дурак! - зарычал он. - Дурак!
      Ответа не было. Он снова завыл; такого воя не издало бы ни одно земное животное. Затем он вернулся к кару, открыл носом дверцу и залез внутрь.
      Он нажал кнопку и машина завелась. Он лапой набрал нужные координаты. Кар задом выбрался из-за дерева и пошел по тропе к дороге, быстро выбрался на шоссе и исчез.
      Где-то гулял человек.
      В это холодное утро ему следовало бы надеть пальто потеплее, но он предпочел легкое пальто с меховым воротником.
      Заложив руки в карманы, он шел вдоль охранного забора. По ту сторону забора ревели кары.
      Он не поворачивал головы.
      Он мог бы выбрать множество других мест, но выбрал это.
      В это холодное утро он решил гулять.
      Он не хотел думать ни о чем, кроме прогулки.
      Кары неслись мимо, а он шел медленно, но ровно.
      Он не видел никого, кто шел бы пешком.
      Воротник его был поднят от ветра, но от холода не спасал.
      Он шел, а утро кусало его и дергало за одежду. День поддержал его в своей бесконечной галерее картин, неподписанных и незамеченных.
      Канун Рождества.
      ...В противоположность Новому Году:
      Это время семейных сборищ, пылающих дров, время подарков, особых кушаний и напитков.
      Это больше личное, чем общественное время; время сосредоточиться на себе и семье, а не на обществе; время замерзших окон, ангелов в звездной оболочке, горящих поленьев, плененной радуги и толстых Санта-Клаусов с двумя парами брюк - потому что самые маленькие, садящиеся к ним на колени, легко грешат; и время кафедральных окон, снежных бурь, рождественских гимнов, колоколов, сцен с яслями, поздравлений от далеко и не очень далеко живущих, передач Диккенса по радио, время падуба и свеч, пуанцетий и вечнозеленых растений, снежных сугробов, огней, елок, сосен, Библии и средневековой Англии, "О маленький город Вифлеем", время рождения и обещания, света и тьмы, ощущения до осознания, осознания до свершения, смены стражи года, время традиций, одиночества, симпатий, сочувствия, сентиментальности, песен, веры, надежды, милосердия, любви, желания, стремления, страха, осуществления, реализации, веры, надежды, смерти; время собирать камни и время разбрасывать камни, время обнимать, получать и терять, смеяться, танцевать, умирать, возвращаться, молчать, говорить; время разрушать и время строить, время сажать и время вытаскивать посаженное...
      Чарльз Рендер, Питер Рендер и Джил Де Вилл праздновали сочельник вместе.
      Квартира Рендера помещалась на самом верху башни из стали и стекла. Здесь царила определенная атмосфера постоянства. Ряды книг вдоль стен; в некоторых местах полки прерывались скульптурами; примитивная живопись в основных цветах занимала свободные места. Маленькие зеркала, вогнутые и выпуклые, теперь обрамленные ветвями падуба, висели в разных местах.
      На каминной доске лежали поздравительные открытки. Горшечные растения - два в гостиной, одно в кабинете и целый куст в спальне - были осыпаны блестками и звездочками. Лилась музыка.
      Пуншевая чаша была из драгоценного розового камня в ромбовидной оправе. Она стояла на низком кофейном столике грушевого дерева в окружении бокалов, сверкающих в рассеянном свете.
      Настало время развернуть рождественские подарки...
      Джил развернула свой и закуталась в нечто похожее на полотно пилы с мягкими зубьями.
      - Горностай! - воскликнула она. - Какой величественный! Какой прекрасный! О, спасибо, дорогой Творец!
      Рендер улыбнулся и выпустил кольца дыма.
      Свет упал на мех.
      - Снег, но теплый! Лед, но мягкий... - говорила Джил.
      - Шкурки мертвых животных, - заметил Рендер, - высокая награда за доблесть охотника. Я охотился за ней для тебя, я исходил вдоль и поперек всю землю. Я пришел к самым красивым из белых животных и сказал: "Отдайте мне ваши шкурки", и они отдали. Рендер могучий охотник.
      - У меня есть кое-что для тебя, - сказала она.
      - Да?
      - Вот. Вот тебе подарок.
      Он развернул обертку.
      - Запонки, - сказал он. - Тотемические. Три лица одно над другим золотые. Ид, эго и суперэго - так я назову их. Самое верхнее лицо наиболее экзальтированное.
      - А самое нижнее улыбается, - сказал Питер.
      Рендер кивнул сыну.
      - Я не уточнил, какое самое верхнее, - сказал он мальчику. - А улыбается оно потому, что имеет собственные радости, каких вульгарное стадо никогда не поймет.
      - Бодлер? - спросил Питер.
      - Хм, - сказал Рендер. - Да, Бодлер.
      - ...чертовски неудачно сказано.
      - Обстоятельство, - сказал Рендер, - это дело времени и случая. Бодлер на Рождество - дело чего-то старого и чего-то нового.
      - Звучит, как свадьба, - сказал Питер.
      Джил вспыхнула над своим снежным мехом, а Рендер как бы не заметил.
      - Теперь твоя очередь открыть свои подарки, - сказал он сыну.