Светлана

Конечно, он постеснялся бы целовать Надю при всех, если бы у него было больше времени или если бы Надя приехала заранее вместе с Зинаидой Львов­ной. Но Надя приехала в самую последнюю минуту, и времени было в обрез — ровно столько, чтобы паровозу отцепиться и прицепиться опять с другой стороны и увез­ти за собой красные вагоны уже в надлежащем направ­лении — на восток, на дальний Дальний Восток!

Как раз в ту минуту, когда Костя и Надя встретились, Светлана увидела у окна внутри станции озабоченное ли­цо Алеши. Лицо, впрочем, сейчас же исчезло.

Костя успел еще раз попрощаться с Зинаидой Львов­ной, поискал глазами Светлану, но она была совсем в стороне, там, куда он поставил ее, когда вагоны еще двига­лись.

Он помахал ей фуражкой, потом из вагона помахал Зинаиде Львовне и Наде и долго махал им всем вместе уже издали. Зинаида Львовна, прижимая к себе Светлану, хотела идти к трамвайной остановке, но появился Алеша и напомнил про такси. Надя молчала, у нее был какой-то ошеломленный вид.

 — Сначала отвезем Светлану в детский дом, — ска­зала Зинаида Львовна, когда они усаживались в маши­ну. — Ты, Надя, домой?

 — Нет, мне в институт.

 — А вы, Алеша, что же не садитесь?

 — Мне не по пути, совсем в другую сторону, я на трамвае поеду.

Он поклонился, заглядывая к ним через окошечко, но Зинаида Львовна протянула ему руку через Светланины колени. Пришлось ему и со всеми прощаться за руку.

Он сжал Светланины пальцы, как бы подтверждая просьбу никому не рассказывать об их встрече в поезде. Светлана молча ответила ему: «Помню. Я не болтливая!»

Наконец дошла очередь до Нади, сидевшей дальше всех. Его рука протянулась несмело, будто он уже забыл, с какой самоуверенностью хотел привести Надю «за ко­сы» несколько часов тому назад... или, наоборот, помнил об этом?..

Надина рука была как ледяная. Не поворачивая голо­вы, Надя едва коснулась пальцами его ладони. Он вы­прямился, неловко зацепился за дверцу и уронил очки. На мгновение Светлана увидела совсем рядом ставшие вдруг безоружными темные, очень печальные глаза.

Зинаида Львовна спросила:

 — Не разбили?

 — Нет, нет.

Он вытирал платком очки. А когда надел, сразу изме­нилось выражение его лица. Как будто эти два стеклыш­ка, совсем прозрачные и бесцветные, действительно воору­жали близорукие глаза и даже немножко прятали их, помогая Алеше скрывать свои мысли и чувства.

Он заметил, что Светлана смотрит на него, и, захлоп­нув дверцу, приветливо помахал рукой вслед отъезжа­ющей машине.

XXXI

«Неблагодарность из всех пороков наигнусней­ший!» — так еще Петр Великий выражался. Ты, Светлана, такой исключительный молодец, а я, неблагодарное жи­вотное, даже спасибо тебе как следует не сказал!..»

«Ага! — подумала Светлана. — Есть все-таки совесть у человека!»

Она, улыбаясь, дочитала письмо. Оно было веселое и смешное, с рисунками на полях.

Вот Светлана бежит за поездом на тонких ножках — в один штрих карандаша, а Костя, неправдоподобно изо­гнувшись, подхватывает ее за шиворот. Подпись: «Похи­щение девочки из детского дома».

Дальше — испуганная, негодующая Светлана со што­порами черных волос на голове. Рядом — Костя. Не по­жалел себя, настоящим разбойником нарисовал! � под­пись: «Зачем ты увозишь меня, злодей?»

Куда бы Костя ни ехал, он уезжал в хорошем настро­ении!

Аккуратно сложив солдатский треугольничек, Свет­лана распечатала другое письмо, в конверте и с мар­кой.

«Милая моя деточка, мне хочется еще раз поблагода­рить тебя...»

Лицо Светланы стало серьезным и ласковым. Зинаида Львовна звала к себе: «Приезжай в выходные дни, пока хорошая погода. Только, девочка, будь осторожнее, страшно вспомнить, как ты бежала тогда за поездом...»

«Обязательно поеду, — решила Светлана. — Сегодня же ей напишу, и сговоримся — когда».

Светлана приехала к Зинаиде Львовне в воскресенье, через две недели после дня Победы над Японией. Послед­нее письмо от Кости было еще с дороги и шло очень долго.

Светлана понимала, что для Зинаиды Львовны война еще не окончилась. Для нее окончится война, когда будет получено письмо, написанное после дня Победы.

Неизвестно, что думала Зинаида Львовна о появле­нии Нади и Алеши на станции в день отъезда Кости. Во всяком случае, она ни о чем не расспрашивала, и Светла­не с ней было легко.

После завтрака они сидели в маленькой столовой — Светлана с книжкой на диване, Зинаида Львовна кроила что-то на обеденном столе.

Светлана посматривала на нее и вдруг сказала:

 — Вы всегда что-нибудь делаете. � какая вы всегда бодрая! Даже в прошлом году вы были почти веселая.

Зинаида Львовна улыбнулась:

 — А мне нельзя унывать. Мне унывать сын не позво­ляет.

 — Как же он может не позволить на таком большом расстоянии?..

Зинаида Львовна отложила иголку и ножницы.

 — Вот я тебе покажу одно его письмо, старое еще. Она вышла в свою комнату и очень быстро вернулась.

 — Показалось ему что-то один раз... Кислых писем я никогда ему не писала, но что-то, по-видимому, уловил между строк. В первый раз — и в последний — он так о себе написал, про то, что ему приходилось на фронте... Все говорил, приеду — расскажу... Он тогда на курсах младших лейтенантов был, не в боях — считал, что мне уже не нужно о нем беспокоиться.

Светлана, тронутая оказанным доверием, развернула линованный треугольничек.

«Здравствуй, милая мама! Фронтовой привет!

Сейчас получил твое письмо от 20/ХI. Оно меня здо­рово огорчило — во-первых, то, что ты, по-видимому, бы­ла больна, хотя об этом и не говоришь, а во-вторых, твой неважный моральный дух.

Это, мама, хуже всего. Терять бодрость духа никак нельзя, да в особенности в такое время.

Мне знаешь, что приходилось переносить? Я попадал в такие переделки, что впору было застрелиться, но я ни­когда, даю тебе слово, никогда не унывал. Один раз, еще осенью, во время боя, ночью, комбат послал нас, троих автоматчиков, на поиски роты, которая действовала от­дельно. Связь с ротой была нарушена, им нужно было отойти, иначе их бы отрезали.

Кругом на много километров были болота. Погода бы­ла отчаянная — ветер, дождь и прочее. Немец бросает ракеты и наугад строчит из пулемета.

�дем. Компаса нет. Вода по колено, в некоторых ме­стах по горло проваливаемся. Шинели стали по пуду, идти невыносимо тяжело. Бросили их, пошли в гимнастер­ках. Холодно. Побросали всё, кроме автоматов и дисков. �дем долго, устали, как собаки. Потеряли направление и попали почти к немцам. Вдруг совсем рядом раздалась длинная пулеметная очередь, трассирующие разрывные пули зашлепали по воде, с треском разрываясь. Я нырнул в трясину с головой, захлебнулся, кое-как выбрался на кочку. Гляжу — тихо. Свистнул — нет ответа. Осмотрел­ся — оба мои товарища убиты. Ну, думаю, конец. А ведь если мне конец — не передам приказа, вся рота может погибнуть.

Опять стали стрелять, и кажется, что в какую сторону ни пойду — всюду немцы. � вода все глубже и глубже. Положение липовое, но я не падал духом, и это меня спасло. Сам не помню как, руками нащупал тропин­ку, нашел роту и до рассвета вывел ее из болот. Вообще с тех пор, как я попал на фронт, у меня вошло в при­вычку никогда не терять бодрость духа. Советую и прошу об этом и тебя...»

Светлана бережно сложила письмо опять треугольни­ком. Так ясно видела все. Болото. Ночь. Темнота, проши­тая трассирующими пулями. � Костя — один — ползет, руками нащупывая тропинку...

 — Если он когда-нибудь начнет унывать, вы ему на­помните про это письмо.

В передней послышались голоса. Пришли ребята и по­звали Светлану гулять.

На обратном пути Светлана задумалась, не замечала, по какой дороге они идут. � вдруг — знакомый забор, по­ворот... Они должны будут пройти как раз мимо Надиного дома.

Нади не было ни на террасе, ни в саду. Александра Павловна стояла на крыльце, увидела Светлану издалека и очутилась около калитки как раз в тот момент, когда с ней поравнялись ребята. Ничего не оставалось, как подой­ти и поздороваться. Александра Павловна приглашала заходить, жалела, что в прошлый свой приезд Светлана пробыла у них так мало. «Немножко только разошлась с Алешей, на какие-нибудь полчаса. Могли бы все вместе в Москву тогда поехать, веселее было бы, ведь правда?»

Светлана, опасаясь расспросов, хотела сказать, что ее ждут ребята. Оглянулась и увидела, что никто не ждет, ребята уже разошлись по домам.

 — Что же мы так стоим? — сказала Александра Пав­ловна. — Зайди в сад, посидим в беседке. Это Надин лю­бимый уголок.

На клумбах пышно доцветали яркие осенние астры. Светлана прошла мимо них и села на скамью перед круг­лым столом. Здесь, должно быть, особенно уютно летом, когда листья еще не начали облетать и беседка похожа на пушистый зеленый домик без окон. Оттуда ничего не видно — и тебя никто не увидит.

А сейчас домик стал наполовину золотой, наполовину прозрачный — в нем много-много окошечек самой причуд­ливой формы.

Как хороша рябина осенью! Протянула над столом ветку, тяжелую от красных ягод. На самом кончике ветки колышется легкий, похожий на желтое перышко лист...

 — Вы как сейчас, оврагом шли? Не встретили ее?

 — Надю?

 — Да. Она получила письмо от Кости.

 — От какого числа? — с живостью спросила Свет­лана.

Александра Павловна поджала тонкие губы:

 — Как я могу знать, от какого числа? Разве Надя по­казывает мне свои письма!

Светлана положила ногу на ногу, обхватила руками колени и вооружилась терпением.

 — Его посылают учиться, — продолжала Александра Павловна, — в Военную академию или в институт какой-то военный, не то в Ленинград, не то еще куда-то. Он пишет: «Жаль, что не в Москве». Странно, что принимают в высшее учебное заведение без аттестата — ведь он не кончил десятого класса. Может быть, потому, что фрон­товик?

 — А где он сейчас?

 — Не помню точно... Надя говорила — не то в Кировской, не то в Свердловской области. Они сейчас в ла­герях, на отдыхе, его часть... как это?.. Расформировы­вается.

Светлана встала:

 — Я, пожалуй, пойду Зинаиде Львовне расскажу.

 — Она уже знает. Он ей тоже написал. � Надя, как получила письмо, сейчас же к ней побежала.

Эти слова были произнесены с обидой.

 — Он откуда же приехал?

 — �з Японии, то есть не из Японии, но все равно, он был на японском фронте... Светлана, ведь ты видела Алешу Бочкарева и Надю в тот день, когда Костя приез­жал в Москву?

 — Конечно, я видела Надю, — удивленно сказала Светлана. — Ведь я же к вам тогда заходила.

 — Да, да, помню... Ты и на станцию поехала прово­жать?

— Да.

Ты не знаешь, что у них там произошло? Может быть, Костя что-нибудь сказал... Алеше или Наде? Он иногда такой несдержанный. Ведь Алеша совсем пере­стал к нам заходить — прямо как отрезало, — и с того самого дня.

На это ответить было легко — ничего неприятного Костя, конечно, не мог сказать ни Алеше, ни Наде. «А что Алеша перестал заходить — так правильно сделал!» — безжалостно подумала Светлана.

Впрочем, думать было почти некогда. Теперь вопросы следовали один за другим.

 — Светлана, ведь ты тогда по просьбе Зинаиды Львовны к нам пошла? Почему Надя не поехала с тобой?

Светлана ответила с полной искренностью:

 — Я не знаю, Александра Павловна, почему она не поехала!

 — Откуда тогда Алеша взялся, понять не могу, — рас­строенным голосом продолжала Александра Павловна. — Мы только что сели обедать, Надя сказала, что не будет есть пельмени, что они невкусные, а они, наоборот, очень удачные были и она всегда так любит... � вдруг Алеша входит, вид у него... — Александра Павловна запнулась, подыскивая нужное слово, — повелительный! Надя его сейчас же в свою комнату увела. Минуты не прошло, она уже с сумочкой в руках: «Мама, я в Москву уезжаю!» Алеша-то здесь при чем? Светлана, почему Надя поехала с ним провожать Костю?

 — А Надя вам не говорила, почему они вместе по­ехали?

Опять обиженно подобрались тонкие губы:

 — Да разве она расскажет? Всё тайны, тайны!

Светлана хотела ответить резко: «Почему же вы ду­маете, что я расскажу вам про Надю то, что она сама не хочет рассказать?»

� вдруг ей стало жалко Надину маму с поджатыми губами — пускай несимпатичная она, но что же делать? Беспокоится о дочке все-таки.

Надю тоже стало жалко за то, что у нее с мамой та­кие непростые отношения.

Вот Костю теперь нечего жалеть и не нужно за него беспокоиться. Он написал Наде, Надя напишет ему, Надя с его письмом побежала к Зинаиде Львовне, Алеша пере­стал заходить... В Костиных делах теперь была полная ясность. Зато в туманное одиночество ушел добрый де­душка Мороз в круглых очках... Как он хлопотал, чтобы всем было хорошо, чтобы все жили дружно и не ссори­лись! � вот теперь из-за него ссориться с Надиной ма­мой...

Ладно, дедушка Мороз! Никаких обидных слов не скажу Надиной маме!

� вместо заготовленной резкой фразы Светлана крот­ко пожала плечами. В сущности, этим жестом она выра­жала ту же самую мысль: не требуйте от меня, чтобы я выдавала чужие секреты! Но выражено это было в мяг­кой, деликатной форме.

XXXII

 — Светлана, ты немецкий уже приготовила?

 — Нет.

 — Ведь у тебя уже была двойка третьего дня?

— Да.

 — Может быть, помочь тебе? Что-нибудь непонятно? Давай вместе поучим слова.

Светлана перелистала несколько раз арифметический задачник. Задачи она уже решила.

 — Тамара Владимировна, я вообще хотела просить... Пускай меня переведут в другую школу: я немецкий язык не буду учить.

Сказала негромко, но все ребята, готовившие уроки, подняли головы от учебников и стали прислушиваться. Даже те, которые не расслышали, о чем говорят, насто­рожились с тревожным любопытством.

Тамара Владимировна приложила палец к губам:

 — Хорошо, мы подумаем об этом. А сейчас — что у тебя осталось? География? Учи географию. Не будем ме­шать ребятам заниматься.

Светлана поняла: Тамара Владимировна не хочет при ребятах... Все равно, как ни думать, когда ни говорить — ничего не изменится. Немецкий не буду учить, не могу, не хочу!

Еще летом, даже весной, появлялись уже беспокойные мысли. Как же это будет в пятом классе?.. Но всегда что-нибудь отвлекало, да и не хотелось расстраиваться зара­нее и расстраивать других.

Совсем незаметно подошла осень. � вот первые уроки немецкого языка. На первом же уроке самый звук этой речи так остро напомнил...

Бесцельно учить географию сейчас — слова не запо­минаются, только глазами на них смотришь.

Тихим голоском сказала Аня:

 — Тамара Владимировна, и меня тоже, пожалуйста, в другую школу переведите, потому что я тоже...

 — � меня, — как эхо прибавила Валя.

В классной комнате уже никто не мог заниматься. Ре­бята ждали напряженно...

Неизвестно, что бы ответила Тамара Владимиров­на, — дверь растворилась. В комнату заглянула Оля Рогачева:

 — Тамара Владимировна, вас к телефону!

Тамара Владимировна вышла, что-то шепнув по до­роге Юре Самсонову.

Олечка постояла, раскачивая дверь:

— Что-то вы какие серьезные все?

Никто ей ничего не ответил. Ей скучно стало молчать, она убежала.

Витя спросил:

 — Светлана, в какую же школу хочешь ты перехо­дить?

 — В такую, где французский или английский.

 — Ты думаешь, что все французы, все англичане и американцы — наши друзья?

 — Мой папа... — начал Юра.

� все посмотрели на него: ребята очень редко гово­рили о своих погибших родных.

 — Мой папа воевал с англичанами и американцами в Архангельске в девятнадцатом году. Он говорил по-ан­глийски, это ему очень пригодилось... А помнишь, что рассказывал Костя Лебедев? Про капитана у них в полку, который в разведку ходил, и если нужно было «языка»... Помнишь, он очень хорошо говорил по-немецки...

Витя прибавил:

 — А помнишь, как Долохов... В «Войне и мире», к французам?

Светлана выговорила хрипло:

 — Я не капитан... и не солдат, и войны сейчас нет — мне не нужно!

Она сложила учебники и хотела выйти в сад. В перед­ней около вешалки стоял маленький грустный мальчуган. Новенький. Его перевели осенью из дошкольного дет­ского дома. Все никак не может привыкнуть и часто пла­чет по углам.

Вот и сейчас: Светлана вгляделась — глаза мокрые и красные...

 — Саша, ты о чем?

Мальчик не ответил.

 — Ты что, без ребят, без товарищей своих ску­чаешь?

 — Нет. Ребята и здесь есть.

 — Так о чем же ты?

Саша печально сказал.

 — У меня там ежик был!..

 — Не расстраивайся, не плачь! Достанем тебе ежика, будешь с ним играть!

Саша безутешно покачал головой:

 — У вас будет из леса, а у меня ручной был.

Что сказать?

Как утешить?

Саше семь лет. Того, что было перед войной, он, ко­нечно, уже не помнит... Его самое большое горе — это разлука с ежом.

Ну что же, и к ежику можно привязаться. Серди­тые в лесу, если их приручить, они бывают милые и за­бавные.

Светлана отошла, не найдя слов для утешения, сама готовая заплакать. В саду к ней сейчас же подбежали Славик, �рочка и вся остальная компания.