Миры и междумирье - Выбравший бездну

– Да, конечно, – согласился Маг, наблюдая за двумя существами, которые вышли на поляну и медленно пошли в их сторону. – Мне даже и всеведения напрягать не нужно – это творения рыжего. Не так давно он говорил, что хочет попробовать сделать что-нибудь из плотного вещества. Но такое! Видела бы это Жрица, или нет – Нерея. Она живо послала бы его в Бездну.

– Послать в Бездну может только сам Император, – поправила его веревка, плохо понимавшая образные выражения. – Своим Посохом Силы.

– Да, такая палочка нужна в тонких мирах, – хмыкнул Маг. – Иначе на нас, творцов, не было бы никакой управы. – Он сел в траве, но приближающаяся пара не обратила на него никакого внимания. – Они, кажется, не видят меня – наверное, их глаза не восприимчивы к веществу тонких миров. Но как похожи! – снова повторил он. – Хотя Нерея здесь заметно попышнее, чем на самом деле. Вкус у рыжего всегда был как у кентавра.

– Я уже сказала, что вижу их иначе, – заметила веревка. – Для меня они совершенно другие. Просто пара животных, каких много в этом саду – самец и самка. Не понимаю, как ты можешь говорить, что они похожи на кого-то из тонких миров.

– Возмутительно! – поморщился Маг, глядя на эту пару, которая прошла совсем близко, но так и не заметила его. Он провел рукой по голой икре самки, та вздрогнула и с подозрением покосилась на высокую траву под ногами. Видимо решив, что задела ногой за стебель, она успокоилась и заговорила с самцом короткими, нескладными фразами из одного-трех слов. – Скопировать для пары животных свою внешность и внешность своей любовницы! Интересно, знает об этом Император? И зачатками разума рыжий их, кажется, тоже наделил. Неудивительно, что небольшими, если он творил их по своему подобию.

– Брось возмущаться, – посоветовала ему веревка. – Сам как будто никогда не творил никакой чепухи.

– Ну, творил, – признал он. – Но я никогда не делал ее по своему образу и подобию. По-моему, это кощунство – наделять совершенную форму убогим содержанием, да еще создавать ее из плотного вещества. Такая форма заслуживает божественной искры.

– Божественную искру нельзя использовать в работе. – Веревка повернула узелок вслед прошедшим мимо животным, которые направлялись к двум растущим посреди поляны деревьям. – Но если они вдруг съедят плод с одного из этих деревьев… Какая неосторожность – оставлять их здесь без присмотра.

Маг весело засмеялся.

– Плоды с этих деревьев – самые невкусные из того, что растет в саду, – сказал он. – Умышленно, наверное, чтобы никто зря не ел. Но хотелось бы мне увидеть физиономию рыжего, если это случится!

– А что, по-твоему, тогда случится? – полюбопытствовала веревка.

– Ну, если они съедят плод с древа бессмертия, то ничего особенного. Получатся две бессмысленные бессмертные зверюшки. Кажется, они безвредны, тогда пусть живут в саду до конца пробуждения – кому они помешают? Все равно они потом не проснутся – после ночи Единого просыпаются только творцы. Но если они съедят еще и плод с древа познания добра и зла, вот тогда… – Он не договорил фразу, пожав вместо этого плечами.

– Что – тогда?

– Они, наверное, получат божественную искру и со временем разовьются в таких же, как мы. Станут бессмертными творцами и будут вместе с нами встречать дни и ночи Единого.

– А если они съедят плод только с древа познания добра и зла?

– Тогда они тоже смогут достигнуть этого, но будут привязаны к саду Эдема. Иначе они ничего не успеют познать – существа из плотной материи неустойчивы, их короткой жизни будет слишком мало для этого. – Маг провел рукой по снежно-белым волосам. – А это мысль! Представляешь, какая получится шутка, как этот рыжий попрыгает? Нужно только, чтобы они съели оттуда хотя бы один плод.

Веревка заинтересованно уставилась в спины животным. Она всегда была любопытной.

– Ты говоришь, эти плоды невкусные?

– Ну, не такие, чтобы их нельзя было съесть. Уговорить бы этих зверюшек, но я не смогу стать видимым для них без магии, а если я применю ее, поднимется такой переполох! Талеста, может быть, ты попробуешь уговорить их? Твоя магия иной природы, это охранное заклинание совершенно ее не чувствует.

– Да, она – часть моей сущности, поэтому не заметна для него, – гордо сказала веревка. – И сколько раз тебе повторять, что меня зовут…

– Знаю-знаю, – перебил ее Маг. – Но пока ты говоришь свое полное имя, они уйдут с поляны. Лучше поторопись туда.

Веревка шмыгнула в траву и по-змеиному поползла к дереву. Маг сел на траве, наблюдая издали, как она влезла на дерево и разговаривает с самцом, до неприличия похожим на Воина. Вскоре она вернулась.

– Ну что? – нетерпеливо спросил ее Маг.

– Я поговорила с самцом, но он боится их есть. Говорит – ядовитые.

– С чего он взял?

– Я спросила то же самое. Он ответил, что так ему сказал его творец.

– Значит, рыжий показывался ему?

– Нет, он слышал только голос, но поверил. А эти зверюшки, видимо, если во что-то поверят, то ничем из головы не выбьешь.

– Попробуй поговорить с самкой – самки всегда предприимчивее и сообразительнее, – посоветовал Маг.

Талеста снова скользнула в траву. Вскоре он увидел, как самка, похожая лицом на Нерею, но с пышными формами Императрицы, протягивает руку к ветке древа. Она сорвала плод, откусила и, слегка поморщившись, проглотила. Когда она протянула надкусанный плод самцу, выражение ее лица выглядело уже не таким животно-бессмысленным.

Рядом с Магом, наблюдавшим за происходившими в животных переменами, зашевелилась Талеста.

– Ты прав, она оказалась смелее, – сказала веревка, забираясь к нему на пояс и присоединяясь к наблюдению.

– Как быстро действует! – восхищенно сказал он. – Никогда не видел, как в живое существо проникает божественная искра. Там, в промежуточных мирах, у творений другая суть.

– Что же теперь будет? – Талеста решила наконец забеспокоиться.

– Пошумят сначала, – предположил Маг. – Дознаются в хрониках Акаши, кто это сделал, мне и рыжему дадут по шее, зверюшек выселят из сада в плотные миры, чтобы исправить дело, затем начнут изучать короткую форму сознательной жизни. Затем эти зверюшки – или они уже не зверюшки? – перейдут в небытие, потому что плотная форма жизни нестабильна. Но как может перейти в небытие божественная искра?

Он глубоко задумался, видимо озадаченный собственным вопросом.

– Что с тобой? – затормошила его Талеста.

Маг откликнулся не сразу.

– Я, кажется, поздно об этом подумал, – сказал наконец он. – Ну ладно, посмотрим, что из этого выйдет.

– Ты чем-то встревожен? – продолжала допытываться веревка.

– Просто пытаюсь представить, как поведет себя божественная искра, когда плотное тело больше не сможет ее удерживать. Она не может перейти в небытие, но еще слишком неразвита, чтобы существовать самостоятельно.

– Почему неразвита? Ведь у высших сущностей это не так.

– Чего ты хочешь от яблочного огрызка? – пожал плечами Маг. – Конечно, она божественная, но сознательности в ней пока не больше, чем в нем. У бессмертной сущности достаточно времени, поэтому искра может бесконечно развиваться в ней и в конце концов становится такой, как в нас. Говорят, все мы когда-то получили бессмертие и сознание от двух яблочных огрызков, но это было так давно, что никто уже не помнит. Неразвитая искра не имеет памяти. Она не имеет собственного бытия, но не может и перейти в небытие. Чепуха какая-то получается.

– И что же теперь будет? – повторила Талеста недавний вопрос, но на этот раз он относился к совершенно иному.

– Не знаю. – Маг оценивающе разглядывал двоих существ, оживленно переговаривавшихся под деревом. Кем они были теперь – животными? Высшими сущностями, такими же, как он? Или чем-то совершенно иным? Наконец он встал и направился к стене сада. – Пора нам уходить отсюда, веревочка. Кажется, на этот раз мы с тобой загулялись.

Они перебрались через стену и отошли подальше, чтобы не потревожить охранное заклинание сада Эдема. Маг притопнул о землю, братья Трапабаны очнулись от дремоты и расправили крылья. Он взмыл вверх и сосредоточился на переходе в тонкие миры. Его встретило чистое золотое небо, предвещавшее восход Аала. В небе было непривычно пусто – все луны давным-давно ушли за горизонт.

Ночь семнадцати лун закончилась, начинался рассвет.

Глава 2

Братья Трапабаны втянули крылья, бесполезные в тонких мирах, но Маг остался висеть в воздухе. Это были его миры – миры, где мысль равнялась действию, а ничья мысль, даже самого Императора, не была сильнее и стремительнее мысли Мага. Однако на портале собственного жилища ему не дал сосредоточиться рев сигнала тревоги, тяжелыми волнами разносившегося по пространству.

– Это с границы Запретной Зоны, – насторожился Маг.

– Какой дикий шум, – заметила веревка. – Наверное, прорыв большой.

– А мы-то с тобой развлекаемся! Все, конечно, давно уже там. – Он сосредоточился на переходе, превращаясь в белую молнию. Быстрее Мага в тонких мирах не перемещался никто.

Мгновение спустя Маг уже материализовывался на границе Запретной Зоны. Он с удивлением отметил, что прибыл на место прорыва первым. Однако времени на удивление не было – кошмары Гекаты вгрызлись в границу по всей ее ширине, пожирая пространство и время. Маг пустил вдоль границы вихрь, чтобы отбросить их обратно в Зону, а сам сорвал с плеч плащ и ринулся в бой.

Запретная Зона появилась в Аалане совсем недавно, с конца прошлого дня Единого. Тогда многие обвиняли в этом Императора – говорили, что проявил непозволительную мягкость, что нужно было отправить сумасшедшую в Бездну, пока не стало поздно. Говорили, что в следующем воплощении ему уже не быть Императором, но колодец предназначения решил иначе, снова вручив ему Посох Силы.

Маг хорошо знал Гекату, в течение многих дней Единого бывшую одной из семи Властей. Она обладала редким даром могущества – властью над временем и пространством – и занимала за столом нынешнее место Иерофанта. Или, вернее сказать, сейчас Иерофант занимал за столом ее прежнее место. Но, что ни говори, такого дара, как у нее, у него не было, а одолеть Гекату и уничтожить Зону мог только тот, кто превосходил ее могуществом или хотя бы равнялся с ней. Поэтому Запретная Зона существовала и будет существовать до тех пор, пока кто-нибудь из Сил тонких миров не разовьет свое могущество до уровня Гекаты, то есть еще очень долго.

Как же это могло случиться? Маг не однажды задавал себе этот вопрос. В тех воплощениях он был мальчишкой-подростком – таким он себя мыслил, а в тонких мирах мысль равна бытию. Геката была могущественной, ему даже было непонятно, почему она мыслит себя женщиной. Ему всегда казалось, что ей куда больше подошло бы быть мужской сущностью, но она каждый раз воплощалась в женском облике, чернокудрая красавица в фиолетовой мантии – косо посаженные фиолетовые глаза, высокие скулы, тонкий точеный нос, неимоверно длинные черные ресницы, кроваво-красные губы.

Это была опасная красота, к которой не хотелось приближаться, красота ядовитого цветка. По крайней мере, так казалось Магу. Император, видимо, был другого мнения, потому что Геката была его постоянной подругой, но Магу всегда было не по себе, когда она останавливала на нем пронзительный взгляд, называла красивым мальчиком и спрашивала, когда же он повзрослеет. И ему не хотелось взрослеть.

Она творила не мелочась, помногу, взахлеб, целыми мирами. После нее осталось множество миров со странными измерениями, с непонятными законами пространства и времени, безжизненных миров, за освоение которых не брался никто из младших Сил. Ее безумие надвигалось постепенно, можно было своевременно предотвратить катастрофу, но Император так и не пустил в ход свой Посох Силы. Говорили, что он проявил слабость характера, но Магу казалось, что он просто не поверил, что такой ясный рассудок может угаснуть, что такая мощная воля может не удержать могущество в подчинении.

Сойдя с ума, Геката создала в Аалане бурю пространства и времени. Все как один кинулись усмирять сумасшедшую, но удалось только ограничить ее в Зоне. Это сделал Крон, впоследствии ставший Иерофантом. Из-за чудовищных искажений пространства и времени, созданных Гекатой вокруг себя, она осталась недосягаемой для Посоха Силы, но то, что не удалось могущественному Императору, отчасти получилось у Жрицы, которая наслала на Гекату сон, длящийся и сейчас.

Когда сумасшедшая заснула, в долине Зари Бытия появился колодец предназначения. Обычно он исчезал до следующего пробуждения, едва определялась семерка Властей, но теперь возник в неурочное время, требуя выбрать седьмого. Им оказался Крон, вынувший крест Иерофанта, и этому никто не удивился, учитывая его заслуги во время укрощения Гекаты.

В тонких мирах наступило относительное спокойствие. Геката крепко спала, но было невозможно запретить ей видеть сны, болезненные кошмары сумасшедшего рассудка. Ей снились одни и те же сны – вечно, неутолимо голодные пожиратели пространства и времени, которые немедленно воплощались в бытие и вылезали из Зоны, пожирая миры.

Предполагалось, что когда они пожрут все, бытие исчезнет, превратится в Бездну, но никому не хотелось проверять эти предположения, поэтому вокруг Зоны было поставлено охранное заклинание, и по малейшему сигналу тревоги Власти являлись на границу уничтожать оживших кошмаров. Младшим Силам это занятие было запрещено как слишком опасное. Теперь тонкие миры жили под постоянной угрозой быть съеденными кошмарами Гекаты.

Как же это могло случиться? Маг не однажды размышлял об этом. Он не однажды пытался представить, что должно было случиться с рассудком творца, чтобы тот отказался повиноваться своему обладателю. Это было важно для него, он сам был творцом. Он никогда столько не думал о Гекате прежде, когда она садилась за один стол с ним в зале Вильнаррата и, вскидывая темные ресницы, устремляла на него фиолетовый взгляд. Он вспоминал, как предчувствовал то, что впоследствии случилось с ней, как читал растущее безумие в ее взгляде, как видел, но не верил себе.

Наверное, точно так же не верил себе и Император. Но колодец предназначения снова поставил его первым из Властей, значит, тот сделал из случившегося правильные выводы. Маг тоже стремился сделать свои выводы и в конце концов решил, что она слишком увлеклась, слишком упилась своей силой, не заметив, что в неограниченном могуществе кроется неограниченная опасность. Он всегда относился к собственному дару беспечно, как к чему-то неотделимому от него самого, но после несчастья с Гекатой стал задумываться, осторожничать.

В этом дне Единого он воплотился не мальчишкой, а юношей. Но чувство осторожности пока еще нередко изменяло ему, как, например, сегодня в Эдеме. Сегодня он явно натворил что-то такое, о чем следовало бы поразмыслить на досуге.

Однако сейчас у него не было этого досуга. Он был занят тем, что стоял на одном колене посреди кошмаров и раскручивал над головой Ариндаль. С краев плаща срывалась струя огненной плазмы и веером расходилась вокруг, разрезая попадавшиеся на ее пути порождения больного рассудка Гекаты. Сегодня это были черные кони с когтистыми лапами и волчьими зубами, из спины каждого вырастал торс обнаженной черноволосой женщины с фиолетовыми глазами и искаженным безумием лицом.

Красота Гекаты, оскверненная сумасшествием, была страшнее любого уродства, но у Мага не было досуга, чтобы задуматься на этим. Ущерб, наносимый кошмарами, был невосполним, поэтому нужно было отвлечь их на себя, пока не прибудут остальные Власти. Но где они, неужели они ничего не слышат?

Кошмаров было слишком много, они не чувствовали боли. Плазменная струя сносила головы коней и тела женщин, но оставшиеся части еще держались на ногах и подбирались к нему, протягивая когтистые лапы. Пустое пространство вокруг Мага постепенно сужалось. Наконец он с облегчением услышал знакомый грохот колесницы Воина.

Воин перемещался в тонких мирах до смешного медленно, поэтому всегда пользовался своей грифоньей колесницей. Вот они появились в небе – Ксантогриффа, с золотистой шкурой, с гривой золотых волос вокруг белого женского лица, обычно улыбчивого, сейчас хищно оскаленного, и Меланогриффа, черногривая, черная, как Бездна. Ее мрачное смуглое лицо горело нетерпением ринуться в битву. Они были впряжены в двухколесную колесницу, на которой, натягивая вожжи, стоял рыжий Гелас, Воин.

Едва коснувшись лапами земли, грифоны сбросили упряжь и налетели на фантомов. Воин выхватил меч и бросился вслед за ними, пробиваясь к Магу.

– Уйми ты свою махалку! – закричал он издали. – Еще снесешь мне голову ненароком!

Маг поднялся с колена, опустил плащ и стал размахивать им перед собой, описывая восьмерки. Воин пробился к нему, они встали спина к спине, отбиваясь от наседающих кошмаров. В небе раздавались всплески грохота – один за другим прибывали остальные Власти. Судья перелетела границу и напала на кошмаров с мечом, заметалась в битве, словно язык пламени в своем оранжевом одеянии. Суровый Иерофант незаметно остановился у границы, но там, куда он указывал крестом, один из кошмаров бесследно исчезал.

Жрица и Императрица не владели боевой магией, но тоже прибыли сюда. Их помощь всегда была нужна и в битве, и после битвы. Кошмары стали редеть, но им на смену из глубины Зоны высыпала новая стая. Геката продолжала видеть сны.

Небо задрожало – в нем появился Император. Он занес над головой Посох Силы и издали метнул в битву пучок молний. Воздух вокруг Мага с Воином побелел и наполнился отвратительным запахом горелой плоти. Не дожидаясь второго пучка, они оба взмыли вверх и понеслись к границе.

Когда Император поднял Посох для второго удара, в Зоне остались одни кошмары, ошалевшие от ослепительного блеска, мечущиеся обезумевшим клубком. Сквозь грохот молний, сквозь рев сигнала тревоги в воздухе раздалась колыбельная песня. Это было бы смешно, если бы не было единственным средством прекратить нашествие кошмаров.

Жрица баюкала Гекату, чтобы та успокоилась и перестала видеть жуткие сны. Император жег вновь появлявшихся кошмаров молниями, вонь становилась все гуще и невыносимее. Вскоре Зона опустела.

Очередное нашествие закончилось. Только теперь Маг почувствовал боль в ноге и увидел, что оттуда выдран клок плоти. Видимо, он не заметил, как его зацепил какой-то из кошмаров. Он приглушил боль и стал останавливать кровь, но тут к нему подошла Жрица и взглянула на рану:

– Ты ранен? Давай, я тебя вылечу.

Почувствовав взгляд Мага, Воин обернулся к нему. Они встретились глазами и радостно заулыбались друг другу.

– Славно подрались! – крикнул Воин издали. Ему было прекрасно известно, что этот беловолосый мальчишка любит подраться не меньше, чем он сам.

– Хорошо пошумели! – прокричал в ответ Маг.

Императрица с жезлом изобилия подошла к границе и стала штопать выеденную кошмарами прореху. Рядом с ней опустился Император:

– Много они съели, Аллат?

– Больше, чем обычно, – ответила она. – Мы поздно услышали сигнал. Может быть, тебе лучше сделать так, чтобы купол Вильнаррата пропускал звуки внешнего мира?

– Это ничтожная случайность, что в эту ночь все мы были в Вильнаррате. – Он взглянул на Мага. – Интересно, давно он здесь? Не всю же ночь…

– Всю ночь он не продержался бы, – заметила Императрица. – Хотя… никогда не знаешь, на что он способен.

– Вот именно, – проворчал Император.

Они оба переглянулись и одновременно взглянули на Мага. Тот поднялся на ноги и пошел к Воину, за ним поспешила Жрица. Когда они подошли, грифоны оставили своего хозяина, уступая ей место, и уселись неподалеку зализывать свои раны. Жрица взялась лечить Воина, Маг остановился рядом.

– Цел? – спросил он, выражая таким образом сочувствие.

– Более-менее, – ухмыльнулся в ответ тот. – Бывало и хуже. А ты как?

– По крайней мере, не придется отращивать новую голову, – в тон ему ответил Маг.

– Ну, для тебя это не потеря…

– Кто бы говорил…

Несмотря на вечные взаимные шуточки и подкалывания, между ними не было настоящей вражды. Они никогда не признались бы в этом, но, пожалуй, оба относились друг к другу с большой долей симпатии, хотя были очень разными. Воин считал Мага легкомысленным, пустоголовым мальчишкой и при любой возможности говорил об этом во всеуслышание, но про себя соглашался, что этот мальчишка не так пуст и ветрен, как кажется. Маг не имел привычки скрывать, что считает Воина недоразвитым тупицей, не способным ни к чему, кроме как махать мечом, но в глубине души сознавал, что колодец предназначения не выбирает во Власти кого попало.

Сейчас, как и после каждой удачной пакости, Маг испытывал по отношению к Геласу что-то вроде вины. Глядя на его широкое, заросшее курчавой рыжей бородкой лицо, на мускулистые, покрытые рыжим пушком ноги, над которыми хлопотала Жрица, он вспоминал самца в саду Эдема и невольно думал, что и в Воине заметна та же прочность, основательность плотного вещества, в которой нет нужды в тонких мирах. Вот уж действительно по образу и подобию… нет, стыдно поддразнивать такое простодушие. Раскаяние шевельнулось у него внутри.

– Где ты, собственно, мотался всю ночь? – вдруг спросил у него Воин.

– Я же тебя не спрашиваю, где ты мотаешься по ночам. – На лице Мага проступило выражение полнейшей невинности, даже Воину показавшееся чрезвычайно подозрительным.

Жрица подняла голову и настороженно взглянула на Мага. Все здесь слишком давно знали друг друга, чтобы кого-то можно было обмануть притворной невинностью.

– Я и не сказал «по ночам», – поправил его Воин, не обращая внимания на скрытую в его словах колкость. – Просто мне стало интересно, где может находиться кто-то из Властей в ночь семнадцати лун, если не в Вильнаррате.

– Что ты сказал, Гелас? – вздрогнул Маг. – В какую ночь?

– В ночь семнадцати лун. Могу повторить и еще раз, если ты опять не расслышал – в ночь семнадцати лун.

– Вот как… – растерянно пробормотал про себя Маг. – Я и забыл…

– А что ты вообще помнишь? – тут же поинтересовался Воин.

– Просто я долго пробыл в промежуточных мирах. – Маг уже овладел собой. – Ты же знаешь, что время там идет иначе.

– Не понимаю, что тебе так долго делать в промежуточных мирах? Место Властей здесь, в тонких мирах.

– Наверное, поэтому кое-кто… – Он осекся. Ему почему-то вдруг очень не захотелось, чтобы об его проделке узнали слишком быстро. Лучше бы вообще не узнали, но это, к сожалению, было невозможно.

– Ты, конечно, что-то натворил. – Воин, как всегда, высказал догадку с непоколебимой уверенностью.

– Да нет, ничего, – как всегда, стал отрицать Маг. – Подумаешь, посмотрел скачки кентавров, – мотнул он головой, почти бессознательно наводя своих слушателей на меньший проступок, чтобы скрыть больший. – Можно сказать, ничего.

На словах «можно сказать» взгляд Жрицы стал еще тревожнее. Уж если даже сам Маг сомневался в том, что он натворил…

– Что ты наделал? – быстро спросила она.

– И ты туда же, Хриза, – с досадой взглянул на нее он. – Ничего вы от меня не услышите. Сейчас я устал и хочу домой. Половину этой драки я провел один, между прочим.

– Мы были в Вильнаррате, – напомнила Жрица. – Ты тоже должен был быть там.

– В следующий раз обязательно буду, – пообещал Маг.

– Ты и раньше опаздывал, но чтобы совсем не явиться… – нахмурилась она. – Такого никогда еще не было. Император, кажется, очень сердит.

– Это его нормальное состояние, – отмахнулся Маг. – Я, пожалуй, удалюсь.

Он начал сосредоточиваться на переходе, но был остановлен окликом. К нему подходил сам Император.

– Да? – откликнулся Маг.

– Ты знаешь, какая ночь была сегодня? – Тон Императора не предвещал ничего хорошего.

– Мне сейчас сказали.

– Ты знаешь, где ты должен был находиться в эту ночь? – Второй вопрос прозвучал еще более грозно.

– Я обязательно явился бы, но я просто не знал…

– Не знал? Какая безответственность! Разве тебе не известно, к чему может привести твое малейшее действие в эту ночь?

– Мало ли что мне известно… Я, в конце концов, не просился во Власти! – вспылил Маг. – Это колодец в каждом пробуждении выдает мне то лук, то свирель, то целый гардероб. – Он успел смягчить тон последних слов, чтобы талисманы не обиделись. – Можно подумать, что мне это очень нужно, а мне вообще нет дела ни до какой власти!

– Власть дается по могуществу, – одернул его Император. – А такое могущество, как твое, должно сопровождаться ответственностью. Но ты совершенно неисправим.

– Какой я есть, такой я и есть, – пожал плечами Маг. – Я не представляю, как быть другим. Как и каждый из вас.

– Не каждый из нас способен забыть про ночь семнадцати лун.

– Просто я был в промежуточных мирах. Там время другое.

– Что ты там делал? – требовательно спросил Император.

Остальные Власти подошли к ним и остановились вокруг.

– Если вам очень интересно, посмотрите в хрониках Акаши, – уперся Маг. – Я устал. Кошмар только что выкусил мне полноги. Думайте обо мне что угодно, но я отправляюсь домой.

Ему наконец удалось сосредоточиться на переходе, и он исчез. Остальные переглянулись и опустили глаза под грозным взором Императора, словно тоже были замешаны в проступке.

– Все-таки он явился сюда раньше всех, – вступилась за Мага Судья. – Неизвестно, куда прорвались бы кошмары, если бы не он.

– Не защищай его, Юстина, это вопиющий проступок, – остановил ее Император. – Где твое хваленое чувство справедливости?

– В промежуточных мирах действительно время другое, – заметила Императрица. – Он же не нарочно, а просто по забывчивости.

Взгляд Императора стал еще угрюмее. Эти женщины всегда вступались за Мага – их вводил в заблуждение его мальчишеский облик. В последний раз он воплотился юношей, но у них это, видимо, уже вошло в привычку.

Жрица промолчала.

Все стояли и ждали последнего слова Императора. Постепенно его взгляд прояснился, густые брови расправились. Маг был прав – его не переделаешь, но от него всегда было больше беспокойства, чем вреда. Стоило ли разводить шум из-за его рассеянности? Ведь само по себе отсутствие Мага ничего не значило, если он не совершил ничего такого, что могло бы повлиять на судьбы миров. Может быть, еще ничего не случилось.

* * *

Маг жил в одной из самых живописных долин тонких миров. Зал под сводом полукруглого, прозрачного изнутри купола на берегу зеркального горного озера обычно пустовал, потому что Маг предпочитал вызывать вещи по мере надобности и убирать их, когда потребность в них отпадала. Но сейчас посреди зала стояло просторное квадратное ложе с облачно-мягкими подушками, с полупрозрачными покрывалами. Маг по небрежности не убрал его в небытие, отправляясь в последнюю прогулку.

Это было хорошо. Маг слишком устал, чтобы вызывать сейчас что-нибудь заново. Он растянулся на ложе посреди скомканных покрывал, закинул руки за голову и закрыл глаза. Теперь можно было расслабиться и отдохнуть, побыть немного ни о чем не думая. Однако мысли не желали покидать его. То, что прошлая ночь оказалась ночью семнадцати лун, было для него неприятной неожиданностью. Маг и без того опасался, что его шутка, казавшаяся поначалу совершенно невинной, повлечет за собой длительные, непредсказуемые последствия, но теперь его опасения понемногу перерастали в уверенность. Теперь ему было очевидно, что вызванная к проявлению божественная искра потребует неотрывного внимания по меньшей мере до конца этого дня Единого.

Плохо это было или все-таки хорошо? В конце концов, творцам давно не подворачивалось по-настоящему сложных задач. Издавна считалось, что божественной искрой под силу распоряжаться только Единому, но раз уж так вышло, почему бы не заняться ей самим? Маг не собирался уклоняться от ответственности за глупую шутку, он был согласен присмотреть за зверюшками рыжего, если его заставят расхлебывать ее последствия. Но какими они окажутся, он пока не мог представить, как ни пытался.

В его ушах раздался сигнал вызова. Маг узнал Геласа и нехотя откликнулся. Воин вызывал его очень редко, только для выяснения его проделок.

– Поговорить нужно, – послышалась мысль Геласа.

– Заходи, – разрешил Маг, понимая, что бессмысленно откладывать этот разговор.

Приоткрыв один глаз, он стал наблюдать, как гептаграмма портала засветилась белым и в столбе золотого света появился Воин. На этот раз возмущение на лице Геласа почти исчезло под озабоченностью.

«Знает, что не я один виноват, – злорадно подумал Маг, – запустил зверюшек в сад без ведома Императора. Они вполне могли сами наесться этих яблок».

– В чем дело? – спросил он вслух.

– Мог бы сначала предложить сесть, – хмуро изрек Гелас.

– Я думал, ты ненадолго. – Маг скосил глаз на пол и вызвал туда роскошное кресло. Он любил роскошь, поэтому такие вещи удавались ему легче простых.

– Хм-м, шикарно… – протянул Гелас, не отличавшийся слишком большой фантазией. – Встречаешь, как дорогого гостя.

– Ну, если тебе больше нравится… – Маг страдальчески поморщился и заменил кресло на простую табуретку. – Прошу садиться, – кивнул он на нее.

– Верни кресло, – потребовал Гелас.

– Как хочешь. – Маг пожал плечами и вернул кресло.

Воин уселся туда и сделал не слишком удачную попытку грозно уставиться на Мага – упражнения с креслом отчасти развеяли его агрессивное настроение.

– Так в чем дело? – повторил Маг, когда тот устроился в кресле.

– Ты еще спрашиваешь, – фыркнул Воин. – А я, между прочим, прекрасно вижу, что ты не удивился моему приходу.

– Я бесконечно удивлен, – заявил Маг, с непритворной усталостью закрывая глаза. – Просто я очень умело скрываю удивление, как и подобает воспитанным сущностям. И вообще я так устал, что у меня нет сил удивляться. Да и почему я должен удивляться твоему приходу?